Текст книги "Макс"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

9

Доктор Двайер и КППБ организовали для нас секретную квартиру. Точнее говоря, их было пять, четыре из них – подложные. Нас доставляли только в одну из них, и истинный адрес нашего пребывания до последнего момента оставался никому не известным.

– С непривычки на драку смотреть страшно, – успокаивает Клык Бриджит, глядя на ее бледное, как простыня, лицо. Она напряженно кивает и очень старается держать себя в руках. На ней ни царапины, но Бриджит была неподалеку, когда я с удовлетворением обнаружила апельсинообразные свойства голов наших противников. Так что ее официальный прикид теперь весь в крови и напрочь испорчен.

– Радости в них мало, даже для тех, кто привычен и к зрелищу, и к непосредственному участию, – сердито буркаю я.

Игги потирает синяки и ушибы:

– А вы поняли, что это за создания такие?

– Не знаю, не уверена. – Я и сама все пытаюсь в этом разобраться. Это не ирейзеры, полуволки-полулюди, охотившиеся за нами последние четыре года. Не флайбои, ирейзероподобные летающие роботы. Но и не роботы как таковые. Больше всего они похожи на роботов, на каркас которых нарастили биологические мускулы. К тому же очевидно, что они не летают.

– Здесь какая-то загадка. – Я решаю, что на эту тему надо будет отдельно подумать попозже. Сейчас я для этого слишком голодная, а от резкого падения адреналина в крови на меня напала ужасная слабость.

Отбрасываю с глаз волосы и вдруг замечаю, что доктор Прекрасно-Премудрая шикарно подстриглась. Я один-единственный раз в жизни стриглась у настоящего парикмахера, да и то с тех пор много воды утекло.

Рядом с ней я кажусь себе каким-то водилой грузовика: лохмы колтуном, глаз подбит, вокруг носа засохшая кровь, драная куртка тоже в крови. Ничего необычного для меня в этом нет, но вдруг я чувствую… Я чувствую… Короче, я не знаю, что я такое чувствую. Знаю только, что что-то очень неприятное.

– Приехали, – объявляет Бриджит, когда мы заезжаем на стоянку небольшого белого домика.

Дома здесь построены близко друг к другу. На улице полно собак, машин, а в палисадниках протянуты веревки с развешенным стираным бельем.

Непроизвольно отмечаю окна, деревья и все возможные укрытия. Равно как и потенциальные места, откуда можно ждать нападения. Клык первым выходит из машины, прочесывает взглядом округу и решает, что здесь безопасно.

Стая быстро выгружается следом и моментально исчезает на заднем дворе дома. Я устала, раздражена и, что хуже всего, постоянно вижу, как Бриджит не сводит с Клыка глаз. Больше всего на свете мне хочется проглотить три банана и завалиться спать.

Мягкий теплый желтый свет падает на траву из окна косым четырехугольником. Только мы подошли к задней двери, она широко распахивается. Я останавливаюсь так резко, что сзади в меня врезается Ангел. Обе мы снова готовы врезать любому, кто осмелится встать у нас на пути.

Сначала я вижу только темный силуэт. Но одновременно теплый ночной ветерок пахнул на меня сладким знакомым ароматом.

Домашние пирожки с яблоками, свеженькие, только что из духовки.

Темный силуэт – это моя мама, доктор Валенсия Мартинез. Теперь я уже вижу ее улыбающееся лицо.

И на душе сразу становится светлее.

10

– Классно! Жизнь прекрасна! – мурлычет Газзи час спустя. Он откинулся на стуле и потирает живот, полный энчиладос, такос, салсы, [7]7
  Блюда мексиканской кухни.


[Закрыть]чипсов и пирожков с яблоками. – Обожаю Мексику, обожаю мексиканскую еду!

– Я так рада снова вас всех видеть, – мягко говорит мама и целует меня в щеку.

Я сияю в ответ:

– А уж я-то как рада. И тебя, и Эллу.

– Мне столько всего хочется тебе рассказать! Столько всего! – тарахтит Элла. Она быстро отправляет в рот пару тортилл и с набитым ртом и круглыми глазами продолжает: – У нас в школе была дискотека. Помнишь, я тебе про нее говорила.

Мама гордо и устало улыбается, глядя на нее:

– Да-да, ты не поверишь, но только чтобы я пошла с ней в школу, даже Элла пожертвовала своим драгоценным временем. Мы с ней каждую свободную минуту делали для КППБ почтовые рассылки и звонили людям по телефону.

На мгновение на меня накатывает волна зависти. Элла столько времени проводит с мамой. Постоянно, всю свою жизнь. Но мне сразу становится стыдно. Во-первых, Элла того заслуживает. А во-вторых, не ее вина, что я не могу быть с мамой столько, сколько мне хочется. Дело в том, что мама родила Эллу нормальным человеческим путем. А я произошла из пробирки. Но для этого мама дала свою яйцеклетку, которую искусственно оплодотворили. И до прошлого года ни я, ни она друг о друге ничего не знали. А теперь, как бы мы ни любили друг друга, мне опасно оставаться на одном месте долгое время. К тому же я и на нее, и на Эллу навлеку всякие неприятности. Вот и посудите сами, могу я жить вместе с мамой?

Как ни странно, но я не такая эгоистка. Пока…

– Ты и сама, моя ласточка, здорово помогла КППБ. И ты, и вся стая, – хвалит меня мама. – Но я согласна, ваши авиашоу надо отменить. Никто не в состоянии обеспечить вашу безопасность.

Джеб Батчелдер выдвинул стул, сел и, переплетя пальцы, поставил локти на стол:

– Ну что, все наелись?

У меня даже дыхание замерло. Смотреть на него я не могу – после всего, что между нами произошло, мне трудно смириться с его присутствием. Многие годы я думала, что он умер. А за последние – сколько там? – восемь месяцев он кучу всяких пакостей и мне, и всей стае сделал. Как же можно теперь считать, что он на нашей стороне?

Правда, почему-то мама ему доверяет. А я доверяю маме. Но сдвинуться с этой мертвой точки все равно не могу. Даже несмотря на то, что знаю: он мой биологический отец – тот пробирочный коктейль, из которого я произошла, был приготовлен и с его участием. Но я никогда не думаю про него как про отца. НИ-КОГ-ДА.

– Сейчас КППБ – не единственная наша забота, – говорит Джеб. Волосы у него начинают седеть. Надеюсь, я хоть отчасти тому причиной. – Нам надо обсудить следующие шаги.

Я тут же чувствую, как у меня каменеет лицо. На Клыка я не смотрю, но знаю, он тоже сидит с ледяной физиономией. Никто из нас никогда особо не приветствует вмешательство взрослых в наши планы. Мягко говоря, не стоит им лезть в то, что, где и когда нам делать.

– Ммм, – мычу я ему в ответ таким тоном, что большинство нормальных людей сразу все поймет и заткнется. Только не Джеб.

Он, видать, уже привык к моему скептическому мычанию – слышал его от меня лет с трех. Так что смутить его мне не удается.

– Значит так, недавно создали новую школу, круглосуточную. Эта школа для одаренных детей. Каждый там учится по индивидуальной программе, основанной на естественном ритме обучения. Другой такой школы на свете нет, и это как раз то, что вам нужно. Вы там прекрасно приживетесь.

– Уж конечно, – я саркастически скривилась, – прижиться на одном месте, особенно в школе, – это именно то, для чего мы созданы.

– А где она? – Распознаю в голосе Надж нетерпеливое желание оказаться там поскорее и мысленно издаю грозный стон.

– Она в очень красивом и уединенном месте в Юте, – продолжает соблазнять нас Джеб. – Там горы и озеро. Купаться можно. И лошади для верховой езды.

– Ооо! – карие глаза Надж округляются до размеров блюдец. – Лошади – это здорово! Я лошадей ужа-а-асно люблю! Школа… – лицо у нее мечтательно затуманилось, – школа – это значит куча книжек… Ребята всякие… С ними можно дружить… тусоваться…

– Надж, об этом и речи быть не может, – отрезала я.

Мне очень не хочется портить ей праздник, но она и сама знает, что школа – это полное безумие. А если думает, что мы можем пойти где бы то ни было в какую-либо школу, значит, Надж совсем спятила. Она что, забыла, что вышло из нашей предыдущей попытки ходить в школу? Сплошной кошмар. Плюс домашние задания.

Надж переводит на меня умоляющие глаза:

– Ну пожалуйста… Так будет здорово пожить на одном месте хоть какое-то время. А заодно и поучиться чему-нибудь.

– А я люблю школу, – говорит Элла. Хотя там тоже полно всяких козлов и дуболомов.

– Наши проблемы обычно пострашнее школьных козлов и дуболомов. – Я стараюсь подавить нарастающее раздражение. – Надж, ты же понимаешь, что мы на одном месте оставаться не можем. Вспомни хотя бы недавнего снайпера-самоубийцу. Нас тут же найдут и кокнут.

– На сей раз мы вполне можем гарантировать вам безопасность, – снова вступает Джеб. – В этом отношении там все всерьез устроено.

– Всерьез, говоришь? – Я просто истекаю ядом. – Значит, все предыдущие были не всерьез. Говоришь, безопасность нам гарантируешь? Да как тебе только не стыдно! Врешь и не краснеешь.

– Макс, послушай, я сама все проверяла, – пытается успокоить меня мама. – Я тебе честно скажу, лично мне эта школа кажется очень надежным и подходящим местом. A директор школы – моя университетская подруга.

Приди ко мне во сне сам Будда и скажи, что их план – это то, что нам нужно, я все равно с ним не соглашусь. Потому что, как до дела доходит, и когда меня совсем к стенке припрут, и когда у меня все разумные аргументы на исходе, верю я только себе.

И правоту моего подхода к делу жизнь многократно мне доказала.

И еще я верю Клыку.

И никому больше. Не потому, что не люблю стаю или маму, но Клыка я знаю почти так же хорошо, как саму себя. Более того, он единственный, кто вынесет столько, сколько вынесу я. Под пыткой и то не сломается. И меня ни за что не продаст.

После Клыка в разной степени я доверяю стае, маме и Элле. Джеб в список не входит.

– Школа не обсуждается, – жестко заявляю я. – У кого еще какие вопросы?

11

Знаете, когда чувствуешь себя всемогущим? Когда летишь один в ночном небе. Что, безусловно, очень рискованно. Вокруг ничего и никого. Только ты и ветер. Вознесшись над миром, как мечом, рассекаешь воздух. Выше и выше, пока не кажется, что сейчас сорвешь с неба звезду и спрячешь ее, маленькую и лучистую, у себя на груди.

Вот она, поэзия моей мутантской жизни. Напомните мне как-нибудь собрать все мои подобные излияния в полное собрание чувствительных сочинений и издать его под подходящим лирическим псевдонимом, типа Габриэль Шарбоне Эннуи. [8]8
  Ennui – тоска, печаль (фр.).


[Закрыть]Я это абсолютно серьезно. Я однажды на обложке одной книжки такое имя видела. Надо же, не повезло кому-то с фамилией.

Кружу по небу на моей максимальной скорости. Крылья работают, мощные и упругие. Вверх-вниз; вдох-выдох. Вверх-вниз; вдох-выдох. Чувствую волну теплого воздуха посреди ночной прохлады, опускаю туда крылья и кайфую, пока меня несет огромными кругами.

В доме все спят. По крайней мере, я на это надеюсь. Я вернусь и тихо проскользну назад, пока никто не заметил, что меня нет, и, не дай бог, не подумал, что меня украли. Но пока мне надо побыть одной. Спокойно вздохнуть и спокойно подумать.

Судьба стаи снова в моих руках, и снова я оказалась единственной, кто ясно видит, что выбора у нас нет. Как только этого остальная стая не видит и не понимает?

Мы стая. Мы последняя оставшаяся в живых рекомбинантная форма жизни, созданная в школе докторами-франкенштейнами. Что само по себе обрекает нас на единственно возможную и неизбежную судьбу вечных беглецов.

Почему все наши только и делают, что обманывают себя, считая, что для нас возможен какой-то другой путь. Все их мечты – сплошная трата времени. Живут своими иллюзиями, а я, получается, жестокая и бессердечная, вечно им все порчу да надежды их разрушаю. Можно подумать, мне это удовольствие доставляет.

Вдох – выдох; вдох – выдох.

А Клык… Он всегда меня поддерживал. Что мне очень важно и нужно. Но последнее время он только и делает, что настаивает: нам необходимо найти где-нибудь необитаемый остров, там поселиться, питаться кокосами и жить в тишине и покое. И чтобы никто не знал о нашем существовании.

Иногда эта картинка даже меня соблазняет.

Но сколько такая идиллия может продлиться? Рано или поздно Надж захочется новые туфли, Газзи надоедят его старые комиксы, Ангел решит, что ей охота править миром. И что мы тогда будем делать?

Вот-вот. Опять придется всем говорить «нет».

А Клык? О чем он только думает, сначала целуя меня, а потом кокетничая вовсю со своей Прекрасно-Премудрой и тут же снова глядя на меня жарким взором.

Одного этого достаточно, чтобы и не такой крепкой девчонке, как я, умом тронуться.

Зззззззз…

Потребовалось несколько секунд, чтобы мой одурманенный мозг воспринял сигнал боли, посланный нейронами клеток правого крыла. Я запрограммирована не вопить от удивления и боли – таков уж наш механизм выживания. Поэтому, неуклюже скособочившись и стремительно теряя высоту, я только тупо гляжу на странную огромную дыру на своем крыле.

Меня подстрелили. Я падаю на землю. И ничего не могу с этим поделать.

12

К сведению изучающих физиологию птиц, подтверждаю, что два крыла необходимы по весьма существенной причине – на одном крыле далеко не улетишь.

К тому времени как я осознала наконец, что же именно со мной стряслось, до смерти мне оставалось секунд десять, не больше. Десять секунд – и я разобьюсь в лепешку. Изо всех, какие только у меня еще были, сил напрягаю здоровое крыло, стараясь набрать высоту. Поднимаюсь на несколько футов и снова валюсь вниз, точно сломанный игрушечный вертолет.

Вот такая получается история. Пройти все, что я испытала, а закончить внезапной смертью в полном одиночестве. И нечего теперь вспоминать о моей выносливости. В тридцати футах от асфальта безымянной парковки закрываю глаза.

Мне жаль того, кто меня найдет. Надеюсь, стае как-нибудь станет известно, что я умерла. Хоть не будут терять времени на мои поиски и на бесплодные надежды. Я вспомнила всех, с кем не успела договорить, кому не успела сказать все, что было у меня на душе или на уме. Только не успела додумать, хорошо ли…

Бах!

Аййййй!

А я-то думала, пусть в меня стреляют, пусть меня ранят, я не издам ни звука. Оказалось, что я ору, как девчонка-недотрога, когда в предчувствии неминуемой гибели приземляюсь на батут, с которого меня подбрасывает высоко в воздух…

От удара и сотрясения дыхание у меня замирает, и я от боли до крови прикусываю губу. Меня подбрасывает снова и снова, но на сей раз не так высоко. Подбираю к спине раненое крыло и чувствую, как перья на нем слиплись от крови.

Еще пара прыжков, и я ухитряюсь встать на ноги, дико озираясь по сторонам. Вокруг батута стоят и глазеют на меня около сотни солдат Новой Угрозы. Как будто я мышь в окружении армии котов, ждущих, когда можно будет прыгнуть, а пока в предвкушении поживы пожирающих меня глазами.

– Тебя хочет видеть мистер Чу, – прогундел один из них голосом механического телефонного оператора.

Они сняли меня с батута и немедленно плотным строем взяли в кольцо, не оставив ни малейшей лазейки. Подняться в воздух и улететь невозможно. Шансов одолеть их нет никаких. На меня одну их слишком много… Выхода нет. Короче, дело швах!

13

Вооруженные охранники затолкали меня в кузов грузовика и обступили там такой плотной стеной, что я вообще ничего не вижу.

Подведем итоги:

– Семья понятия не имеет, где я и что со мной.

– В правом крыле здоровенная дыра, и я подозреваю, что пара костей в нем сломана.

– У солдат Новой Угрозы безусловное численное преимущество, и они волокут меня незнамо куда, на встречу с таинственным врагом мистером Чу.

Взвесив все «за» и «против», решаю немного вздремнуть.

– Простите, извините, – бормочу я, опускаясь на колени.

Охранники, кажись, ждут, что я дерзко проскользну у них под ногами. Поэтому мгновенно скрючиваются и усаживаются на пол ко мне вплотную.

Но бежать я никуда не собираюсь, а только расталкиваю их пинками и тычками в надежде освободить себе на полу пятачок и свернуться на левом боку, тщательно оберегая правое раненое крыло.

Болит оно смертельно. Пульсирующая обжигающая боль тем нестерпимее, что не дает забыть – в воздух мне не подняться.

Стражники явно ломают голову, пытаясь истолковать мои действия, и перебирают у себя в компьютерной памяти все возможные варианты моей реакции. Но недоуменное пожатие плечами и обреченное «будь что будет» в их программу, видно, не заложили.

Они не ирейзеры и не флайбои. Они не похожи на последнюю солдатскую модель, созданную преступным мозгом на палочке, известным под именем Обер-директор.

Вот черт! Никак не могу определить, кто же они такие. Просто-напросто автоматы-убийцы, с хрупкими головами и щиколотками и с металлическим костяком, обросшим биотканью. И к тому же зануды. Робиоты какие-то. Вот именно, робиоты-з.

Отлично! По крайней мере, имя им найдено.

Усталая до предела, проваливаюсь в сон.

14

– Я тебе говорю, что это нельзя убивать!

Грубый голос с сильным акцентом просачивается в мой практически полностью отключившийся слух. Немного прихожу в себя, и тут же мозг снова обжигает боль в крыле. Еще немного – и не сдержусь, начну криком кричать или, как минимум, завою.

– Смотри, оно живое, – говорит робиот-з, – только низкоэнергетическое.

Ничего себе им словарный запас заложили.

– И окровавленное.

– Конечно, окровавленное. Мы же это подстрелили, чтобы с неба достать.

Да уж, стихами они не говорят, но хотя бы общаются. По сравнению с шахматным компьютером – уже прогресс.

Как бы мне ни нравилось слушать, как они меня обсуждают, решаю, что это пустая трата времени. Открываю глаза и покашливаю.

Я лежу на полу на одеяле. Пол знакомо покачивается, и память сразу сигнализирует: я на корабле. Сдерживая стон, поднимаюсь на ноги.

Передо мной стоит человек с раскосыми узкими глазами и высокими скулами, то ли китаец, то ли кореец. Он на пару инчей ниже меня ростом, но я очень длинная, и коротышкой его не назовешь. Он плотно сбит, в очках, одет, как в старых фильмах, в простой френч китайского флота. Густые черные волосы гладко зачесаны назад.

– Максимум Райд, я мистер Чу. – Он почти что вежливо представляется, но руки мне не подает.

– Что вы от меня хотите, мистер Чу? – Я решаю, что нечего попусту тянуть резину, и беру быка за рога.

– Я хочу объяснить тебе, что ты должна немедленно порвать все связи с «Коалицией по Прекращению Безумия». – Он пристально смотрит мне прямо в глаза.

Не может быть, чтобы это было его единственное желание.

– Ну и…

– Ты не знаешь их настоящих планов. Они используют тебя в своих корыстных целях.

Мне почему-то зудит ввести его в курс дела.

– Они платят нам за работу. Пышками.

– Я представляю группу очень влиятельных и очень богатых бизнесменов всего мира, – оповещает меня мистер Чу.

– Конечно-конечно, кто бы сомневался. – Он не может не отметить покладистых интонаций в моем голосе. Но, надеюсь, не замечает, что я оглядываю помещение в поисках выхода.

– Мы единственные, кто знает реальную картину происходящего.

– Безусловно.

В потолке маленькое окно. Смогу я… Куда там! Макс теперь прикована к земле… О, черт!

– Приближается время Апокалипсиса. – Мистер Чу заводится все больше и больше.

– Вы не первый мне об этом говорите.

– Это правда. Но наша группа переживет и Апокалипсис. Мы единственные, кто выживет на планете, уничтоженной современными мировыми лидерами.

– А самому-то вам не хочется стать мировым лидером? – участливо интересуюсь у него.

Хлоп!

Он бросился вперед, но с моим молниеносным инстинктом я стремительно мотнула головой. Что, бесспорно, меня спасло. Но он все равно дал мне увесистую оплеуху. Медленно выпрямляюсь, чувствуя, как горит щека и нарастает волна ярости.

– Ты тупая, зазнавшаяся девчонка. – Он брызжет слюной (или ядом). – Присоединись к нам со своей стаей, и я гарантирую тебе, что охота на вас закончится. Сотрудничество с нами означает жизнь. Но если ты хочешь продолжать настаивать на ваших идиотских идеях, вдолбленных вам в головы вашей КППБ, готовься к худшему. Вас уничтожат. Места вам в новом мире не будет.

– Скажи лучше что-нибудь новенькое. – Я оскалилась, а кулаки у меня непроизвольно сжались. – Ни я, ни моя стая не продаемся. Заруби себе на носу. Раз и навсегда. Так что давай, торопись, действуй, Чу-чело.

Сейчас он даст сигнал, и на меня бросятся его робиоты. Посмотрим, добавят ли их стальные кулачищи убедительности его слабоватым аргументам.

– Жаль, конечно, что вы умрете, но мои ученые с радостью разберут вас на части, посмотреть, как работает ваша механика.

– Подумай головой, если твои ученые разберут меня на части, механика моя работать перестанет. Это и ребенок малый поймет.

Мистер Чу вот-вот взорвется, но пока продолжает трындеть свое, как по писаному:

– Ты думаешь, это все мои фантазии. Ошибаешься! Все, что я тебе сказал, реальность такая же очевидная, как боль в твоем правом крыле или синяк от моей пощечины. Кстати, раз уж речь зашла о боли, ты, Максимум, должна знать, что мы в совершенстве овладели искусством убеждения.

– Боль проходит, – медленно говорю я. – А упрямство остается. Вот и подумай, сломит ли сила солому?

Последнее, что я помню, это красное от ярости лицо мистера Чу.