Текст книги "Блюз мертвых птиц"

Автор книги: Джеймс Ли Берк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

– Может, тебе об этом всей долбаной аудитории доложить?

– Эй, потише вы там, – сказал мужчина, идущий впереди нас.

Клет неуверенно поднял глаза.

– Ох, простите, вы это мне? Первая поправка к конституции на нас не распространяется только потому, что ты так решил? Ты это пытаешься мне сказать?

Мужчина был размером не меньше Клета, но моложе, его уши напоминали ручки кувшина, а лицо – вареную ветчину. Один из тех типов, которые всегда потеют, но при этом никогда не снимают пиджак.

– Да кто вы такие, парни?

– Копы, а это значит, отвали, придурок, – бросил Клет.

Я крепко держал Персела за предплечье, пока толпа не отделила нас от мужчины. Рука моего приятеля на ощупь напоминала пожарный шланг под давлением, гудящий от скрытой в нем энергии.

– Да что с тобой такое? – спросил я.

– Помнишь, как мы патрулировали Первый район? Это было самое счастливое время моей жизни.

– Это всего первый тайм, – ответил я, – далеко еще не добавочное время.

– Угу, блажен, кто верует, – буркнул он, – мне нужно выпить.

Он достал из кармана фляжку, открутил крышку и наполовину опустошил ее на пути к машине.

Вечеринка проходила в великолепной дубовой роще, украшенной нитями белых огней на фоне ярко освещенного особняка, принадлежащего одному нефтянику из Миссисипи. Хотя при этих хоромах был даже бассейн на заднем дворе и, вероятно, он обошелся в целое состояние, на деле дом представлял собой архитектурный кошмар, эдакий памятник вульгарности и безвкусице. Колонны, сделанные из бетона, пучились посередине, словно диснеевские гномы; кирпичная кладка почему-то ровно блестела, словно сайдинг из ламината, равномерно раскатанный и приклеенный к шлакоблочным стенам. Окна под потолок, самый узнаваемый элемент домов Луизианы, были закованы в неработающие ставни, выкрашенные в светло-зеленый цвет и прикрученные болтами прямо к кирпичу, словно почтовые марки. Веранда представляла собой голую бетонную площадку, кишащую огненными муравьями, просевшую и потрескавшуюся посередине. Сквозь окна виднелись разноцветные комнаты с висящими на стенах коврами и мебелью, словно нарисованной углем на стенах этим утром.

Все пять акров газона перед особняком были заставлены автомобилями, стоявшими ряд за рядом пикапами с удлиненной кабиной и самыми большими внедорожниками из всех, что можно было только найти в продаже. Гостей переполняла радость, сердечность, любопытство и вуайеризм людей, только что обретших свое спасение, причем благосостояние и эксплуатация земных ресурсов тоже были частью уравнения.

Столы ломились под блюдами разноцветного риса, этуффе, жареных раков и вареных креветок. Чернокожие официанты в белых пиджаках срезали ломтики мяса с висевшего на вертеле кабана, разделывали жареных индеек и подавали ростбиф и копченую ветчину, плавающие в ананасовых кольцах и подливке с виски. В ведрах со льдом покоились пивные бочонки, а для тех, кто желал шампанского или коктейлей, тут же на трех столах расположился бар. Легкий бриз со стороны реки, шелест мха на деревьях, аромат мяса и шипение его сока, капавшего в открытый огонь – разве может быть ночь идеальнее этой? Даже официантки-вьетнамки, казалось, служили лишь еще одним доказательством богатства Новой американской империи, предлагающей убежище смятенным и угнетенным.

Мы заняли место на скамейке под раскидистым дубом, и Клет направился прямиком к столикам с выпивкой, вернувшись с «Джеком» со льдом и разливным «Будвайзером» с пенными боками, нависавшими над краями красного пластикового стакана, словно бока самого Клета у него над ремнем.

– Угадай, с кем я только что столкнулся в очереди! С тем парнем, что перешел нам дорогу в вестибюле. Он сказал, что не знал, что мы из полиции, и извинился за то, что пристал к нам. Как тебе это?

– Как мне что?

– Как только эти чудики решат, что ты с ними заодно, они готовы целовать тебе зад.

В паре метров от нас стояли люди, поедающие что-то с бумажных тарелок. Они мельком взглянули на нас.

– Простите, – сказал Клет, – у меня врожденный словесный понос.

Некоторые из них добродушно усмехнулись и вернулись к своей трапезе. Мой приятель отпил из стакана и салфеткой стер пену со рта.

– Я знаю, что ты заботишься обо мне, папочка, но все в ажуре, – сказал он.

– Пожалуй, единственный, кто о тебе не заботится, так это ты сам.

– А откуда все эти вьетнамские девчонки?

– Многих из них Катрина выдула из Нового Орлеана.

– Ты когда-нибудь думал о том, чтобы вернуться во Вьетнам?

– Я думаю об этом почти каждую ночь.

– Джон Маккейн вернулся. Многие вернулись. Знаешь, чтобы типа примириться с самим собой, может, еще и с некоторыми из тех, кому мы делали больно, или с теми, кто в нас стрелял. Слышал, что они сейчас неплохо относятся к американцам.

Я знал, что Клет Персел не думал о примирении. Он думал о безвозвратности утраты и о евроазиатской девушке, которая когда-то жила в сампане на краю Южно-Китайского моря, чьи волосы развевались, словно черные чернила, стекающие с ее плеч, когда она заходила в воду и протягивала ему руку.

– Может, это не такая уж и плохая идея, – сказал я.

– Ты бы со мной поехал?

– Ну, если хочешь.

– Ты веришь в то, что духи еще некоторое время находятся здесь? Что они не сразу отправляются туда, куда должны идти?

Я не ответил ему. Я даже не был уверен в том, что Клет говорил именно со мной.

– Мою девушку там звали Майли. Я тебе о ней уже рассказывал, да? – спросил он.

– Клет, должно быть, она была замечательной женщиной.

– Если бы я держался от нее подальше, она была бы еще жива. Иногда хочется найти тех парней, что сделали это, и взорвать их со всеми потрохами. Иногда хочется сесть с ними и объяснить, что же они наделали, что они наказали милую невинную девушку из-за парня из Нового Орлеана, который не многим отличался от них самих. Мы думали, что воюем за свою страну, как и они думали, что воюют за свою. Вот что я бы им сказал. Я бы встретился с их семьями и повторил бы все опять, слово в слово. Я хотел бы, чтобы они знали, что и мы не можем забыть войну. Мы все еще несем эту ношу, хотя прошло уже сорок лет.

Он поболтал виски со льдом, затем осушил стакан и разжевал лед между зубами. Его щеки горели, словно красные персики, глаза подернулись дымкой алкогольного человеколюбия, что всегда указывало на непредсказуемые метаболические изменения, происходящие в его системе.

– А вот и Амиде Бруссар. Посмотри на того чувака, что сидит рядом с ним, – вдруг сказал он.

Я всматривался в толпу, но со своего места никак не мог увидеть столик Бруссара.

– Гретхен сказала, что видела Варину на борту «Крис-Крафта» с альбиносом. Не знаю, можно ли назвать этого парня альбиносом, – проговорил Клет. – Его лицо похоже на кусок белой резины, который кто-то пришил к черепу. Думаешь, это он?

Я взял сэндвич с барбекю с подноса у официанта и встал, чтобы видеть столик Бруссара. Я старательно запеленал сэндвич в салфетку и принялся его поглощать, пытаясь ничем не выдать свой интерес к преподобному, при этом наблюдая за ним и его приятелем. Как сотрудник полиции, я за многие годы научился тому, что, наблюдая, можно узнать гораздо больше, чем если бы ты слушал весь разговор от начала и до конца. Почему? Потому что все преступники лгут. Это факт. Все социопаты лгут – причем постоянно. Это тоже факт. От них правду можно узнать либо из того, о чем они не говорят, или же из того, что говорят вам их глаза и руки. Неморгающий взгляд, как правило, указывает на обман. Падение тона голоса и моргание сразу после отказа что-либо признать указывает на то, что вы начинаете закручивать гайки. Уклонение от ответа, признание вещей как нечто само собой разумеющееся и полуправда указывают на то, что вы имеете дело с искусным лжецом, чья методика заключается в том, чтобы вымотать вас. Отчасти напоминает бейсбол. Вам приходилось иметь дело с подающим-левшой, который не брился три дня и выглядит так, как будто жена только что выгнала его из дома? Либо учитесь читать между строк, либо он вам мячом снесет башку.

А что, если приходится наблюдать за таким человеком, как Амиде Бруссар, причем из-за расстояния вы не можете слышать его лживые речи? На чем его поймать? Нужно игнорировать его керамическую улыбку, натруженные руки фермера и коротко подстриженные седые волосы патриарха-первопроходца. Нужно наблюдать за его глазами, за тем, куда он смотрит. Ему принесли ужин прямиком с кухни, а не со столов для гостей. Чернокожий официант, подавший ему стейк, единственный из всего обслуживающего персонала носил санитарные резиновые перчатки. Когда он поставил перед Бруссаром блюдо, тот не сказал ни слова благодарности, не выказал ни малейшей признательности; он ни на мгновение не прервал разговор с человеком с сюрреалистическим лицом, которое, казалось, может жить лишь в неприятных снах.

Я бросил остатки сэндвича в мусорное ведро и направился к столику Бруссара. Девушка-вьетнамка наполнила его стакан водой и убрала со стола грязные тарелки. Я четко видел его взгляд, сначала скользнувший по ложбинке между ее грудей, когда она наклонилась к нему, и затем застывший на ее удаляющихся от него бедрах. Его вставные зубы, казалось, были прочнее стали.

– Думаешь, у нашего приятеля грязные мыслишки? – спросил Клет.

На пути к столу Бруссара к нам присоединился мужчина, с которым мы столкнулись в вестибюле.

– Мужики, вы собираетесь побеседовать с преподобным Амиде? – спросил он.

– План такой, – ответил Клет.

– Пойдемте, я его знаю. Мы с ним и Ламонтом Вулси как-то на рыбалку ездили. Так Ламонт столько на себя одежды от комаров нацепил, что выглядел как в костюме химической защиты.

– Вулси это парень с латексной кожей? – спросил Клет.

– Я бы это так не называл, – ответил мужчина. Он посмотрел на меня и протянул руку. Рука была жесткой и твердой, как кирпич.

– Я Бобби Джо Гидри.

– Как поживаешь, Бобби Джо? – ответил я.

– Я бухал пятнадцать лет. Пока не встретил Амиде полгода назад. И вот, за шесть месяцев ни одной рюмки.

– Это замечательно. Мой друг уже знаком с преподобным, а я нет. Может, ты представишь меня? – спросил я.

Мы с Клетом пожали руку Бруссару, но я не думаю, что он видел или слышал нас. Он так и не прекратил жевать свой салат и не оторвал взгляда от официантки. Клет, я и Бобби Джо Гидри пододвинули складные стулья поближе к его столу и сели среди людей, у которых, похоже, не было ничего общего, кроме веры в Амиде Бруссара, человека, знающего волю Божью и то, что нужно их стране.

– У вас коллекция самых больших внедорожников из всех, что я видел, – заметил Клет. Он уже почти прикончил второй стакан виски со, льдом, отпивая из него в промежутках между предложениями. – А на чем вы ездите?

– Старый добрый «Шевроле Субурбан», туда девять человек помещается, – ответил Бруссар.

Официантка поставила рядом с тарелкой Бруссара бутылку кетчупа и соуса для мяса. Он нежно прикоснулся к ее руке, смотря ей в лицо светлым взглядом.

– Милочка, отнеси стейк обратно на кухню. Он все еще красный посередине.

– Да, сэр. Простите, пожалуйста. Через минуту вернусь с полностью прожаренным, преподобный Амиде, – ответила она.

– Умница. И устрой-ка этому повару нагоняй, пока ты там, – посоветовал священник. Он проводил ее взглядом, но в этот раз не позволил взгляду упасть ниже талии. – Прекрасная девушка.

– Как вы думаете, мы этим кочевникам с тюрбанами на головах достаточно всыпали, чтобы нефть и дальше лилась рекой? – выпалил Клет.

«Клет, прошу тебя, не облажайся», – подумал я.

– Что там насчет тюрбанов? – спросил Бруссар.

– Я говорю о цене бензина. Этот «Субурбан», наверное, бензин как паровоз жрет, – ответил Клет.

Я попытался вмешаться в разговор, прежде чем Персел окончательно все испортит.

– Мне кажется, я вас знаю, – сказал я Ламонту Вулси, – вы друг Варины Лебуф.

Его глаза напомнили мне плавающие в молоке темно-синие мраморные шарики, его рот смахивал на утиный клюв, нос блестел от пота, даже несмотря на то, что вечерний воздух был прохладен и становился холоднее с каждой минутой. Я никогда раньше не видел человека с таким странным цветом кожи, с такой причудливой комбинацией необычных черт лица или с глазами, полными столь глубокой, почти фиолетовой синевы, но начисто лишенными нравственного света.

– Да, мне известна мисс Лебуф. Но вот не помню, чтобы видел вас в ее компании, – ответил он. Судя по акценту, он был из Каролины или Тайдвотер – он по-особенному произносил звук «р». Похоже, слово «известна» для описания своих отношений с дамой его полностью устраивало.

– Думаю, она была у вас на лодке, той самой, с рыбой-пилой на носу, – ответил я.

Его холодный синий взгляд остановился на моих глазах:

– Что-то не припомню.

«Это твой шанс», – подсказал мне внутренний голос.

– Разве это не вы живете где-то на острове?

– Жил. Я вырос на морских островах штата Джорджия.

– Никогда не слышали о парне по имени Чад Патин? Он как-то пытался меня пристрелить.

– Откуда же мне знать подобных людей? – переспросил Вулси.

– У этого Патина были не все дома. Он как-то рассказал мне сумасшедшую историю о средневековом инструменте под названием «железная дева». Говорил, что это на каком-то острове. Работает как соковыжималка для винограда, но вместо ягод в нее засовывают людей.

Голова Вулси крутанулась на плечах, как будто он сканировал толпу. Его руки лежали на скатерти, круглые и бледные, словно шарики из теста, грудь надулась, как у павлина.

– Кто вы такие?

– Меня зовут Дэйв Робишо, я следователь из убойного отдела округа Иберия.

Вулси потеребил золотой крест, висящий на груди. Его взгляд снова столкнулся с моим.

– Я думаю, что вы и ваш друг выпили лишнего.

– Я не пью, – возразил я.

Он вытянул ноги перед собой, хрустнув коленными суставами, и улыбнулся.

– Так, может, стоит начать? Рюмашка-другая дает прекрасное оправдание говорить все, что душе угодно. А потом можно просто извиниться, и делу конец.

– Как-то не приходило на ум. Значит, «железные девы» – не ваша специализация?

Он почесал спину и водрузил на нос почти непроницаемые черные солнечные очки.

– Нет, как-то в последнее время не доводилось мне встречаться с девами, ни с железными, ни с какими другими.

– А как насчет девчонки по имени Блу Мелтон?

– Кого?

– Ее похитили на вашей лодке.

– Лодка, которую вы описываете, мне не принадлежит, и я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, мистер Робишо.

– А как насчет самолета-амфибии, на котором вы были? Всегда хотелось на подобном прокатиться.

– Этот разговор окончен, – отрезал Вулси.

Девушка-вьетнамка поставила стейк перед Бруссаром, мясо было настолько горячим, что еще шкворчало в подливке.

– Повар приносит свои извинения и надеется, что теперь вам понравится, – вымолвила она.

– Позже отведи-ка меня на кухню, хочу с ним познакомиться, – ответил Бруссар, – не хочу, чтобы он покинул нас с обидой на душе.

– Ну просто белый господин, – вставил Клет.

– Ваши насмешки неуместны, сэр, – ответил преподобный, – я лишь пытался объяснить этой девчушке, что просто дразнил ее, когда говорил о том, чтобы устроить нагоняй повару.

– Так я об этом и говорю. Нужно совершать побольше таких добрых поступков, особенно в отношении вьетнамцев, – заявил Клет, разжевывая лед и подняв указательный палец для убедительности. – Я во Вьетнаме много чего повидал. Как с заключенных кожу сдирают, как ночью в деревнях перерезают людям горло и потом красят их лица в желтый цвет. Знаете, такое вот тяжелое дерьмо, о чем папики дома слышать не хотят. Знавал одного пулеметчика на вертолете, который не мог дождаться возвращения в зону свободного огня. Кто-то спросил его, как он умудрился убить столько женщин и детей, а он ответил: «да проще простого, они не так быстро бегают». Вы когда-нибудь задумываетесь о подобном, заправляя свой «Субурбан» на бензоколонке?

Разговор за столом замедлился и затих. Амиде поднял руку и жестом подозвал охрану, словно хватая воздух руками.

– Охрану позвал? – сказал напоследок Клет. – Знаешь, что, преподобный, я прослежу за той вьетнамской девочкой, и если обнаружу отпечаток хотя бы одного твоего пальца на ней, ты получишь такую рекламу, которая тебе никогда не снилась.

– Это какое-то недоразумение. Давайте просто успокоимся, – вмешался Бобби Джо Гидри.

– Не вмешивайся, – ответил Вулси.

– Я думал, мы тут все члены одной церкви. Что тут происходит? – пролепетал Бобби Джо, пытаясь улыбнуться.

– Уведите этих людей, – приказал Вулси трем охранникам, подбежавшим к столу.

Я встал и услышал, как Клет поднимается со стула рядом со мной, толкнув стол со стоящими на нем стаканами. Мне даже не нужно было смотреть на него, я знал, о чем он думает и что планирует. Три охранника посвятили все свое внимание Клету и даже не смотрели на меня.

– Мы уходим, – сказал я Вулси, – но вы нас будете очень часто видеть. У вас обоих рыло в дерьме. Я видел тело Блу Мелтон после того, как патологоанатом разморозил и разобрал его на части. Как вы могли сделать такое с семнадцатилетней девчонкой и не застрелиться после этого?

Наступило странное и неожиданное для меня молчание. Ни тот, ни другой не смотрели на меня и не произнесли ни слова. Они сложились и замкнулись, как меха аккордеона. Клет и я направились к «Кадиллаку», ветер шуршал в ветвях деревьев. Я услышал шаги за своей спиной и решил, что охранники решили набрать себе очки в глазах Бруссара или повысить свои ставки, проводив нас до машины. Я обернулся и передо мной предстал Бобби Джо Гидри.

– Не нравится мне то, что там только что произошло, – начал он.

– Да ну? – ответил Клет.

– Вы кажетесь нормальными парнями. Не нужно им было так с вами обходиться. Я был связистом во время «Бури в пустыне». Я знаю, что творилось на том шоссе, когда наши самолеты накрыли весь тот поток. Сами знаете, СМИ назвали это «Шоссе смерти». Некоторые из тех людей, вероятно, были гражданскими. Целые семьи. Я все видел. Такое не хочется вспоминать.

– Бобби Джо, ты ходил на группы анонимных алкоголиков? – спросил я.

– После встречи с Амиде я не видел в этом надобности.

– Я хожу на их собрания в Соломон Хаус, в Новой Иберии. Приезжай как-нибудь, увидимся.

– Мне сейчас важнее работу найти.

– Знаешь, что? – сказал я. Я достал визитку из бумажника и написал номер на оборотной стороне. – У нас есть вакансия оператора службы «911». Может, тебе стоит попробовать.

– Зачем ты это делаешь?

– Ты мне кажешься нормальным парнем, без дешевых заморочек, – ответил я.

– Ты говоришь с близняшками Боббси[21]21
  Герои одноименной серии детских приключенческих детективов, издававшейся в 1904–1979 годах.


[Закрыть] из убойного отдела, – вставил Клет.

– Это еще что за хрень?

– Пообщаешься с нами – узнаешь, – буркнул в ответ Клет.

– Амиде реально меня надул, а? – спросил Бобби Джо.

– С чего бы, – ответил я.

– Он не просит у людей денег. А это значит, что кто-то другой оплачивает шоу. Ведь это понятно любому дураку, – ответил он.

Нам с Клетом оставалось лишь переглянуться.

Глава 19

В 8:05 на следующее утро в моем офисе раздался звонок от Клета.

– Кто-то обошел мою сигнализацию, вскрыл сейф и разграбил офис, – сообщил он.

– Когда?

– Сигнализация отключилась в два семнадцать утра. Сейф взламывал профи. Окна были заклеены черными виниловыми мусорными мешками. Все полки, все ящики пусты, кресло разрезано, крышку сливного бачка и ту сняли и бросили в унитаз. Хочешь еще кое-что услышать?

– Кто был на тех пленках с Вариной?

– Я тебе уже говорил. Пара адвокатишек и нефтяников, жаждущих потрахаться. Никакого криминала.

– Нет, ты говорил, что были и еще люди, кого ты не знал. Об этих парнях ты что помнишь?

– Только их голые задницы.

– Что еще?

– У одного был британский акцент.

– Почему ты раньше об этом не говорил?

– Кому какое дело до акцента?

Я лихорадочно соображал:

– Ты ничего не сохранил на жестком диске? У тебя нет какой-нибудь системы автоматического резервного копирования?

– Нет, я же тебе говорил, я сжег карты памяти, даже окна открыл, чтобы духу их не осталось. Надо было следовать твоему совету и вообще их не просматривать.

– Я отправлю к тебе в офис пару криминалистов. Ничего там не трогай.

– Мне нужна копия отчета для страховой компании. Но забудь про отпечатки пальцев, эти ребята профессионалы.

– Варина, случаем, не упоминала какого-нибудь британца?

– Для особо одаренных, Дэйв, напоминаю: когда ты с Вариной, ты – единственный человек, о ком она говорит, при этом глядя тебе прямо в глаза. Секунд через десять твой флагшток уже парит в небе и готов к райским кущам.

– Все-таки ты запал на нее.

– Нет. С того момента, как я ее встретил, за редким исключением, у меня все встало с ног на голову. Дэйв, мы должны достать этих ублюдков. Все началось с Алексиса Дюпре и Бикса Голайтли. Нам нужно вернуться к началу истории и прищучить этого старика. Ты меня слышишь? Старикан, скорее всего, военный преступник, замешанный в массовых убийствах. Почему мы позволяем ему так с нами поступать?

– Я отправляю к тебе криминалистов, – ответил я.

– Меня здесь не будет. Гретхен все им покажет.

– А ты куда?

– Пока не знаю. Ты Ламонта Вулси еще не пробил?

– Нет, не было времени.

– И не нужно. Я звонил одному знакомому в национальный уголовный информационный центр. В системе никакого Ламонта Вулси нет. То есть вообще нигде нет. Он не существует. До связи.

– Что ты задумал?

– Да я сам пока не знаю, а тебе и подавно сказать нечего. У Алексиса Дюпре в походном альбоме локоны волос. Может быть, в округе Святой Марии живет второй Джон Уэйн Гейси?[22]22
  Джон Уэйн Гейси-младший (1942–1994) – американский маньяк, изнасиловавший и убивший 33 молодых человека, в том числе несовершеннолетних. Также известен как «клоун-убийца».


[Закрыть] Тебе это на ум не приходило? – ответил Клет.

Мой друг был прав. Как такой человек, как Алексис Дюпре, оказался среди нас? В «Гугле» я смог узнать только то, что он живет в Соединенных Штатах с 1957 года, натурализовался спустя 10 лет. Действительно ли он работал и на британскую, и на американскую разведку? Были ли в живых еще люди, способные подтвердить, что он был членом французского подполья? Статьи в интернете, казалось, повторяли друг друга, и единственным их источником был сам Дюпре.

После обеда я позвонил другу в ФБР, знакомому в Службе иммиграции и натурализации и еще одному приятелю, чье пьянство стоило ему карьеры в ЦРУ. Из всех троих наиболее полезным оказался именно выпивоха.

– Не исключено, что твой источник говорит правду, – заявил он.

– Правду о чем? – спросил я.

– О работе на «МИ-6» и на одну из наших разведывательных служб.

– Может быть, он никогда и не был узником Равенсбрюка, – ответил я, – а служил там охранником. Я просто не знаю, во что верить.

– После войны мы предоставили гражданство ученым, которые строили ракеты «Фау-1» и «Фау-2», помогая Гитлеру убивать сотни гражданских в Лондоне. В 50-е годы любой европеец, настроенный против коммунистов, получал практически зеленый коридор от Службы иммиграции и натурализации. В итоге мы предоставили тихую гавань куче ублюдков. Что бы ты ни делал, скорее всего, ты никогда не узнаешь, кто этот старикан на самом деле.

– Но кто-то должен знать, кто он такой, – ответил я.

– Дэйв, ты не понимаешь. Этот мужик тот, кем его считают другие. Все, что ты на него накопаешь – плоды чьего-то литературного вымысла. Ты же почитатель Джорджа Оруэлла. Помнишь, что он говорил об истории? Она закончилась в 1936 году. Если не хочешь снова забухать, лучше оставь это дерьмо в покое.

Это было вовсе не то, что я надеялся услышать. Я пытался списать его слова на цинизм агента ЦРУ, который в свое время помог привести к власти диктатора в Чили, снабжал оружием террористов в северном Никарагуа и был связан с людьми, стоявшими за камерами пыток и ответственными за убийства теологов, выступавших за освобождение. К сожалению, те, кто стал свидетелем темной стороны нашей истории, как правило, были и теми, кто помогал в ее низвержении, а потому нам легко сбрасывать их слова со счетов. Иногда я задумывался о том, что их самое большое бремя заключалось в том, что они, в конце концов, понимали, что помогали другим людям красть свои собственные души.

– Мы узнаем, кто он. И мне плевать, сколько времени это потребует, – после недолгого раздумья, озвучил я свое решение.

После долгой паузы мой друг, разрушивший сваю печень, два брака и жизни своих детей, повесил трубку. Закончив работу, я отправился домой, сел в складное кресло у канала и всмотрелся в течение, несущее воды к югу, в сторону Мексиканского залива. Клет сказал, что, быть может, у нас есть свой Джон Уэйн Гейси, живущий неподалеку в комфорте довоенного дома, который мог бы стать сценой для спектакля Теннеси Уильямса. Только вот сравнение хромает. Гейси был серийным убийцей молодых мужчин и мальчиков, чьи тела прятал в стенах и нишах своего жилища. Возможно, Гейси и не был психом, но нет никаких сомнений в том, что он был умственно нездоров. Говорят, что его последними словами, обращенными к одному из охранников, препроводивших его на казнь, были «поцелуй меня в задницу». Алексис Дюпре же был полностью рациональным стариком, ни в коей мере не страдавшим помутнением рассудка, и если он действительно был членом СС, его преступления, вероятно, были гораздо более тяжелыми и многочисленными, чем преступления Гейси. Каждый раз, когда я делал тот или иной вывод на его счет, мне приходилось использовать слово «если». Почему же? Во времена «Гугла» и Акта о свободе информации я не мог найти ни одного неоспоримого факта о его жизни.

Я пытался подумать о том, кем Алексис Дюпре не является. Он утверждает, что был узником Равенсбрюка. Но если он был охранником или младшим офицером в Равенсбрюке, а не заключенным, какой смысл ему рассказывать о лагере, ведь остальные выжившие могут в любой момент опознать его по фотографии? Если Алексис Дюпре был членом СС, он, вероятно, проходил службу в лагере, о котором никогда не упоминал, быть может, его освободили советские войска, и тогда архивы были конфискованы советской разведкой и их не представили войскам союзников. Когда немецкая армия начала разваливаться на востоке, СС бежали на запад, оставляя за собой тысячи тел в товарных вагонах, в железнодорожных депо или в штабелях у крематориев, словно хворост. Они использовали форму обычных армейских частей в надежде сдаться американцам или британцам, а не русским, которые бы их просто расстреляли.

Алексис Дюпре был умным человеком. Не исключено, что он сделал еще один шаг в своем обмане и вытатуировал тюремный номер на левой руке, играя роль выжившего узника и ветерана Французского Сопротивления, состоявшего в основном из коммунистов. Кем бы Дюпре ни был, он точно не придерживался левых взглядов. Быть может, он был информатором. Он точно походил на эгоистичного перебежчика. Был ли он другом знаменитого военного фотографа Роберта Капы? Из всех возможных предположений о прошлом Дюпре я был уверен, что уж это точно ложь. Я был уверен в том, что фотография солдат-республиканцев, сделанная во время штурма Мадрида и подписанная Капой, была лишь очередной фальшивкой семьи Дюпре. Все работы Капы давно опубликованы, включая потерянный ранец с фотографиями, обнаруженный в Мексике в 1990-е годы. К тому же Капа был социалистом, у которого высокомерный представитель элиты вроде Дюпре вызвал бы лишь отвращение.

«А дальше-то что?» – спросил я себя.

Ветви кипариса над моей головой были хрупкими и тонкими, словно паутина в лучах позднего солнца. Вдоль берега среди кувшинок проплывала панцирная щука, прокладывая себе путь напоминающим толстую иглу носом, разрезая поверхность воды лакированным хребтом, своей гибкостью напоминая скорее змею, нежели рыбу. Огромные шестерни разводного моста натужно поднимали его огромный вес в небо на фоне плавящегося горизонта. Порыв ветра пронес по центру канала длинный луч янтарного света, словно победную песнь уходящему дню и приближающейся прохладе ночи, как будто вечерняя пора и смена времени года были столь бесшовной и неотделимой частью жизни, что лишь самые никчемные и упрямые из нас стали бы это отрицать.

Медитации о смерти – дешевый прием, не дающий ни малейшего утешения в борьбе со злом. Зло – это не абстракция, и игнорировать его – значит стать его жертвой. Земля пребывает вовеки, но так же вечны и раковые клетки, которые никогда не спят.

Я задумался о том, что Клет может оказаться прав: на каком-то этапе действительно возникает желание взять старика за яйца. Эти слова заставили меня передернуться. Нельзя давать силы своему врагу, и нельзя позволять ему заставлять других уподобляться себе. Я поднял еловую шишку и попытался забросить ее в середину потока, словно этот жест не только позволил мне отвлечься от мыслей, но и освободил мою душу. Но на сердце было все так же тяжело, и я понимал, что не успокоюсь, пока не найду убийц Блу Мелтон и не верну Ти Джоли в ее каджунский домик на берегу Байю-Тек.

За ужином я не мог сосредоточиться на том, что обсуждали Молли и Алафер.

– Дэйв, это будет то еще мероприятие, – заявила Алафер.

– Ты имеешь в виду Фестиваль сахарного тростника? Ну да, так всегда бывает, – ответил я.

– Фестиваль сахарного тростника прошел месяц назад. Я говорю о музыкальном ревю 40-х годов, – поправила она.

– Я думал, ты говоришь о следующем годе, – промычал я.

Молли вгляделась в мое лицо и не отводила взгляда, пока я не моргнул.

– Что сегодня произошло? – спросила она.

– Кто-то вломился в офис Клета. Вероятно, друзья Варины Лебуф, – ответил я.

– Они что-то искали? – спросила жена.

– Зачем ставить себя на место уголовников? Это все равно что засунуть руку в несмытый унитаз, – пробурчал я.

– Вот уж сказанул, так сказанул, – заметила Алафер.

– Это просто метафора, – ответил я.

– В следующий раз не забудь сначала рвотные пакетики раздать, – ответила на мои жалкие оправдания Алафер.

– Прекратите оба! – тут уж не выдержала Молли.

– Варина является частью какого-то заговора. Клет заполучил разоблачительные записи, которые впоследствии уничтожил, но Варина думает, что они все еще у него. Кого я никак не могу выбросить из головы – так это Алексиса Дюпре. Я думаю, он служил в СС, а если так, то он работал в лагере смерти в Восточной Европе.

– И почему ты пришел к такому выводу? – спросила Молли.

– Дюпре – это полная противоположность тому, что он о себе говорит, – ответил я.

– Удобно, не так ли?

– Думаешь, он ветеран французского подполья, человек мира? Он и его семья терроризировали фермеров, которых ты пыталась организовать, – ответил я.

– Но это еще не означает, что он бывший нацист.

Я положил нож и вилку на край тарелки так мягко, как только мог, и встал из-за стола, в висках у меня стучала кровь. Я вышел на веранду, сел на ступеньки и бросил взгляд на светлячков, мерцающих в деревьях, и на листву, которую ветер гонял по земле. Я заметил картонную коробку, завернутую в коричневую бумагу, стоящую у нижней ступеньки крыльца. Упаковочная бумага была тщательно сложена на углах и аккуратно перевязана бечевкой. Надписей на коробке не было. Я открыл перочинный нож, разрезал бечевку, снял бумагу, открыл коробку и заглянул внутрь. На поверхности упаковочного материала, представлявшего собой смесь соломы и древесных завитушек, лежал конверт с приклеенным к нему скотчем розовым стебельком. Внутри была толстая карточка с серебряным обрамлением, по центру которой располагалась надпись, сделанная синими чернилами. Я долго не мог отвести взгляда от надписи, затем ножом отодвинул в сторону упаковочный материал и снова заглянул в коробку. Я едва успел закрыть нож и пинком отодвинуть посылку в сторону, когда дверь за мной открылась.