Текст книги "Блюз мертвых птиц"

Автор книги: Джеймс Ли Берк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

– Джессе, я слежу за каждым твоим движением, – сказал я, – ты арестован за сопротивление и нападение на сотрудника полиции. Если ты прикоснешься ко мне, я поставлю тебя на колени.

Его маленькие глаза, глубоко сидевшие в коричневом от загара лице, горели огнем. Я мог лишь догадываться, что за мысли пролетали у него в голове в отношении Катин и какие образы вставали перед ним после жизни, полной насилия над беспомощными людьми: чернокожими женщинами в койках за три доллара в Хопкинсе; бездомным, вытащенным из товарного вагона; сутенером из Нового Орлеана, который думал, что может возить своих девок в город и при этом не отмечаться; безграмотной женой-каджункой, тело которой сжималось в комок каждый раз, когда он касался ее. Я слышал дыхание Катин у себя за спиной:

– Дай мне закончить это, Дэйв, – прошептала она.

– Нет, мистер Джессе взял себя в руки, – ответил я, – правильно, мистер Джессе? Кончаем это дерьмо. Дайте мне слово, и мы все отправимся в город и порешаем все проблемы.

– Не делай этого, – сказала мне Катин.

– Все кончено, – сказал я, – правда, Джессе?

Он тяжело посмотрел на меня и кивнул головой.

– Мне стыдно за тебя, – сказала мне Катин.

Мы отправились обратно с Лебуфом на заднем сиденье, без наручников, но за экраном из жесткой металлической сетки. Никто в машине не проронил ни слова, пока не прибыли в управление, да и тогда открыли рот лишь для того, чтобы определить Лебуфа в камеру.

Катин первой отправилась на встречу с Хелен, затем пошел я.

– Катин говорит, что ты не поддержал ее, – сказала Хелен.

– Называй это как хочешь, – ответил я, – я не видел столь много альтернатив на тот момент.

– Никому не позволено пихать моих сотрудников.

– А ты бы что сделала?

– Лучше бы тебе не знать.

– Ты бы отмутузила старикана и подставила бы одного из своих помощников под иск о возмещении морального и физического ущерба? Ты это пытаешься сказать?

Хелен взяла ручку со стола и бросила в стакан, полный других ручек.

– Поговори с ней, она высокого мнения о тебе.

– Поговорю.

– Пока вас не было, я запросила записи телефонных звонков Лебуфа, – сообщила Хелен, – обвинений я ему пока что не предъявляла, потому как не хочу, чтобы его сразу окружила туча адвокатишек.

– И что ты нашла?

– Скажем так, он сделал несколько подозрительных телефонных звонков. Как думаешь, он способен заказать полицейского?

– Джессе Лебуф способен на все.

– Тащи его сюда, – приказала она.

По пути в камеру я увидел Катин в коридоре.

– Пройдись со мной, – попросил я.

– С чего бы это? – заупрямилась Катин.

Я положил руку ей на плечо.

– Когда я был зеленым младшим лейтенантом в армии США, я написал рапорт об одном майоре, явившемся пьяным на службу. Никто ничего не сделал. Позже этот же самый майор отправил нас на ночное задание по тропе, нашпигованной минами-лягушками и китайскими растяжками. В ту ночь мы потеряли двоих. Я знаю, каково это, когда кто-то не поддерживает тебя в деле. Но я не для этого встал перед Джессе Лебуфом. На самом деле проблема не в тебе, а во мне. Правда в том, что я ненавижу таких, как Джессе Лебуф, и когда имею с ними дело, то временами переступаю ту черту, которую не стоит переступать.

Она остановилась и повернулась ко мне лицом, заставив меня снять руку с ее плеча. Катин внимательно посмотрела мне в глаза:

– Забудь.

– Шериф Суле хочет видеть Лебуфа у себя в офисе через пару минут. Я думаю, что он нечист, но не уверен, в чем он замешан. Не сделаешь мне одолжение?

Мы быстро поговорили, после чего она отправилась к камере, а я сел на стул за углом.

– Хочу кое-что прояснить между нами, мистер Лебуф, – сказала Катин через решетку, – мне не нравитесь ни вы сами, ни то, что вы олицетворяете. Вы расист и женоненавистник, и без вас мир был бы лучше. Но, как христианка, я должна простить вас. И я смогу это сделать потому, что думаю, что и вы здесь жертва. Похоже, вы были преданы людям, которые сейчас сдают вас с потрохами. Ужасная, должно быть, у вас судьба. Но это ваши проблемы, не мои. Прощайте, и я надеюсь, что никогда больше не увижу вас.

Это был настоящий шедевр. Я подождал ее пять минут, затем отпер дверь камеры Лебуфа.

– Шериф хочет вас видеть, – сказал я.

– Я выхожу? – спросил он, поднимаясь с деревянной скамейки.

– Это шутка? – ответил я.

Я сковал ему руки за спиной наручниками и постарался, чтобы как можно больше людей видели его унижение, пока я вел его в офис к Хелен.

– Кто дал вам всем право так со мной обращаться? – спросил он.

– Не мое это дело, конечно, но я бы на вашем месте не позволил бы сделать из себя козла отпущения, – ответил я.

– Отпущения чего?

– Это уж вам лучше знать, – сообщил я, открыл дверь в кабинет шерифа и усадил его в кресло.

Хелен стояла у окна, подсвеченная бликами солнца, отражавшегося в Баю Тек. Она одарила Джессе Лебуфа приятной улыбкой. В руке она держала с десяток страниц распечаток звонков из телефонной компании.

– А вы в курсе того, что до визита Дэйва Робишо к вам домой вчера вы два дня не пользовались ни домашним, ни мобильным телефоном?

– Что-то не заметил, – ответил Лебуф. Его руки все еще были скованы за спиной наручниками, и он, похоже, начинал уставать.

– Сразу же после отъезда детектива Робишо из вашего дома вы сделали три звонка: один домой Пьеру Дюпре, другой на лодочный причал к югу от Нового Орлеана и последний – в компанию под названием «Редстоун Секьюрити». Через сорок пять минут после этого кто-то покушался на жизнь детектива Робишо.

– Я звонил Пьеру потому, что мне с ним и моей дочерью принадлежит половина «Редстоун». Я на пенсии, но все еще даю им консультации. Хотел сказать Пьеру, что я готов продать ему мои акции в компании по опционной биржевой цене, если он хорошо отнесется к моей дочери при разделе имущества. На лодочную станцию я попал случайно, видимо, набрал не тот номер. Да и кому до этого дело, в конце концов?

– Вы неправильно набрали номер? – спросила Хелен.

– Ну да. Даже не подумал об этом.

– Распечатки ваших телефонных звонков показывают, что за последний месяц вы четыре раза звонили на этот причал. Неужто каждый раз ошибались номером?

– Я стар, бывает, что путаюсь, – ответил Джессе, – а вы говорите слишком быстро, пытаетесь подловить меня. Привезите сюда мою дочь.

– Полиция Лафайетта сразу же села на хвост стрелку, – продолжила Хелен, – и вы знаете этого человека, мистер Лебуф. Он не хочет возвращаться в одиночку. Вы возьмете все на себя? В вашем-то возрасте любой приговор может оказаться пожизненным.

Лебуф уставился в пространство, его небритые щеки были испещрены маленькими фиолетовыми венами. Я понял, что мы с Хелен напрасно надеялись припереть его к стенке угрозами. Он из той породы людей, что по собственному желанию искореняют все остатки света в своей душе, делая себя невосприимчивыми к угрызениям совести и мыслям об ограничении средств в борьбе с теми, кого они считают своими врагами. Я не могу точно сказать, что делает человека социопатом. Я подозреваю, что они любят зло как таковое, что они выбирают роли и призвания, дающие им достаточную власть довлеть над другими людьми. Был ли Джессе Лебуф социопатом? А может, он был чем-то похуже?

– Не нравится мне, как ты на меня пялишься, – сообщил он мне.

– Вы хоть когда-нибудь задумывались о том, сколько эмоционального ущерба нанесли людям, которых терроризировали своей рогаткой многие годы назад? – спросил я.

– Не понимаю, о чем это ты.

– О том, что вы со своими дружками называли охотой на черномазых в черных кварталах.

Джессе покачал головой:

– Нет, не припомню.

– Выведи его отсюда, – сказала Хелен.

Лебуф громко выдохнул через нос и покинул офис Хелен, сопровождаемый удушливым запахом сигарет, словно грязным флагом. Но на этом все не закончилось. Через пять минут я стоял у стойки возврата личных вещей задержанных, где помощник шерифа передал Лебуфу желтый конверт, где находился его бумажник, ключи, мелочь и зажигалка. Я наблюдал, как он методично раскладывает вещи по карманам, праздно глядя из окна на грот матери Иисуса в тени дубов.

– Вы не против, если я взгляну на вашу цепочку для ключей? – спросил я.

– А что в ней такого интересного? – буркнул он.

– Брелок. Это рыба-пила. Прямо как та, что была нарисована на носу лодки, на которой была похищена Блу Мелтон.

– Это просто чертова рыба. Какое еще дерьмо ты попытаешься на меня повесить?

– Помню, я видел эту эмблему на другой лодке много лет назад. На глубине шестидесяти футов, к югу от Кокодрай. Рыба-пила на рубке нацистской подводной лодки. В 1943 году ее потопил пикирующий бомбардировщик Береговой охраны. Правда, интересное совпадение?

– Да иди ты со своей чушью к дьяволу, – прошипел Джессе.

Позже я два раза звонил на ту лодочную пристань, чей номер Хелен нашла в распечатке телефонных звонков Лебуфа. И каждый раз мужчина, отвечавший на звонок, говорил, что ничего не знает о белой лодке с рыбой-пилой на носу.

Глава 11

Тем же вечером через дом от нашего у обочины остановился «Кадиллак» Клета Персела. Мой друг пересек передний двор и мягко постучался в дверь, словно был чем-то занят или озабочен. Я открыл дверь и увидел его автомобиль в тени, подсвеченный одинокой искрой красного солнечного света, пробивающегося через дубы, закрывавшие над ним небо. Воздух был влажным и теплым, деревья вдоль канала пульсировали птичьим щебетанием и возней. Клет развернул мятную конфету, покрытую тонкими зелеными полосками, и положил ее в рот.

– Что с лицом? – спросил он.

– Была одна ситуевина в Лафайетте. А ты чего так далеко запарковался?

– Масло течет.

– Я думал, что ты в Новом Орлеане. Заходи.

– Думаю, полицейское управление Нового Орлеана все еще хочет повесить убийство Фрэнки Джиакано на меня. Я буду в мотеле, увидимся позже. Просто хотел сказать тебе, что я в городе.

Сквозь сумерки я разглядел фигуру, сидящую на пассажирском сиденье его машины, хотя верх и был поднят.

– Кто у тебя там?

– Помощника взял.

– Какого помощника?

– На временную работу.

– Мне вчера один парень пытался из дробовика башку снести. Палил сразу из двух стволов. Полиция Лафайетта думает, что это один из отморозков, которым я показал дорогу за решетку лет десять назад. А заказал ему меня, возможно, отставной детектив по имени Джессе Лебуф.

– Почему же ты мне не позвонил?

– Кто в «кадди», Клет?

– Это тебя не касается. Этот чувак Лебуф связан с Пьером Дюпре и всеми этими прочими делами с Голайтли, Граймзом и Фрэнки Джи?

– Лебуф – тесть Пьера Дюпре.

– Этот парень похож на переполненный унитаз, то и дело проливающий дерьмо на пол. Думаю, пора нанести ему визит вежливости.

– Ты лучше дослушай до конца, – сказал я.

Мы сели на ступеньках веранды, и я рассказал ему о стрельбе у дома Варины Лебуф в «Бенгальских садах», об угнанном грузовике-рефрижераторе, которым пользовались стрелок и водитель, о связи между семьей Лебуф и Пьером Дюпре, о фирме под названием «Редстоун Секьюрити» и брелоке в виде миниатюрной рыбы-пилы на связке ключей детектива в отставке.

– И на той затонувшей посудине, которая дрейфовала туда-сюда по континентальному шельфу, тоже была рыба-пила? – спросил Клет.

– Я в этом уверен.

– Лебуф какой-то законспирированный нацист, что ли?

– Сомневаюсь, что он даже слово это написать сможет, – ответил я.

– Дэйв, что-то тут не вяжется. Мы говорим об эмблеме на «Крис-Крафте», на котором похитили девчонку Мелтон, а теперь еще и о рыбе-пиле на подводной лодке и на связке ключей? При этом парень с этой связкой ключей – тесть другого парня, который наполовину еврей?

– Неплохо ты подытожил.

– Подозреваемый в стрельбе, этот Ронни Эрл Патин, пока на свободе, так?

– Так.

– Думаешь, это он стрелял?

– Я видел стрелка от силы секунды две, прежде чем он пальнул мне в лобовое стекло. Тот Ронни Эрл Патин, которого я упек на нары, был жирдяем. Парень в рефрижераторе излишним весом не страдал. Так кто в «Кадиллаке», Клет?

– Моя последняя пассия. Она работает в Обществе человечности, занимается усыновлением таких же жалких лузеров, как я.

Я положил ему руку на плечи, казавшиеся твердыми, как булыжники из волнореза в заливе.

– Партнер, тебе не кажется, что ты уже с головой закопался в это дело?

– Завязывай! Проблема здесь не во мне. Ведь это ты чуть ведро дроби в лицо не огреб. Послушай меня. Все это как-то связано с крадеными или поддельными картинами. Такие попадают в частные коллекции людей, желающих контролировать мир искусства. Они не только стремятся к тому, чтобы редкие картины принадлежали только им, они хотят, чтобы эти картины никто, кроме них, никогда не увидел. Они как охотники на сафари, прячущие свои трофеи.

– Откуда ты это знаешь?

– Это не секрет. В мире искусства существует криминальная субкультура. Ее клиенты – жадные стяжатели и говнюки, их легко взять за жабры. Я у Голайтли видел письма по электронке от известных художественных салонов из Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. Я проверил имена в полиции Нью-Йорка и связался с парой частных детективов в Лос-Анджелесе.

– Здесь дело не только в краденых произведениях искусства. Здесь что-то больше, – ответил я.

– Например?

– Что тебе известно о «Редстоун Секьюрити Труп»?

– Работают из Галвестона и Форт-Уорта, если я не ошибаюсь.

Знаю, что они много работы проделали по государственным контрактам в Ираке. Я слышал истории о том, как их люди беспорядочно убивали гражданских.

– Я могу познакомиться с твоим временным помощником?

– Нет, она устала. Да и что ты привязался к моему помощнику?

– Мне звонил Джимми Пятак. Он сказал мне, что Конт Кобона дал тебе наводку на твою же дочь.

– Джимми Пятаку стоило бы попридержать язык.

– Что ты задумал, Клет? Думаешь, можно изменить прошлое?

– Приятель, не дави на меня, и так тяжко.

– Поступай, как знаешь, – я наконец смирился.

Он раздавил леденец меж зубов и громко разгрыз его, словно конь, жующий морковку, не отводя от меня взгляда.

– Мы чуть не отдали концы тогда на байю, там, где мы когда-то ужинали за твоим складным столиком. И знаешь, почему? Потому что мы доверились не тем людям. Так все и было. Мы закрыли свои скелеты в шкафу и выкинули ключи, и для чего все это? Только лишь для того, чтобы офисные говнюки в белых сорочках вышвырнули нас на улицу, как котят? В этот раз все будет; по-другому. Понял, приятель?

Ранним утром следующего дня Клет и Гретхен позавтракали бисквитами с подливкой, свиными ребрышками и яичницей в «Викторе Кафетерия» на Мэйн и отправились в Жеанеретт по старой двухполосной дороге, идущей параллельно Байю-Тек по идиллическим просторам тростниковых плантаций и лугов. Девушка опустила стекло, и ветер играл в ее волосах. Гретхен задумчиво вертела в руках кулон, висящий на тонкой золотой цепочке на шее.

– Красиво здесь, – сказала она.

– Рыбалка тоже что надо. Да и кухня, скорее всего, даже лучше, чем в Новом Орлеане.

– Ты уверен, что хочешь припереть этого парня к стенке прямо у него дома?

– «Каменная стена» Джексон[12]12
  Томас Джонатан Джексон по прозвищу «Каменная стена» (1824–1863) – американский генерал армии Конфедерации, воевавший в Гражданской войне.


[Закрыть] когда-то сказал: «Сбивайте с толку, озадачивайте и удивляйте своих врагов».

– Это, конечно, классно, если у тебя за спиной пятьдесят тысяч жлобов с мотыгами, готовых впрячься за тебя.

– Это звезда Давида? – спросил он.

– Это? – спросила Гретхен, наматывая цепочку на палец. – Моя мать еврейка, так что и я тоже, как минимум наполовину. Не знаю, кем был мой отец. Может, ирландец, может, швед, потому как ни у матери, ни у кого по ее линии не было и намека на рыжие волосы.

– В храм ходишь?

– Почему ты спросил про звезду Давида?

– Барни Росс и Макс Бэр[13]13
  Барни Росс (1909–1967), Макс Бэр (1909–1959) – известные американские боксеры еврейского происхождения.


[Закрыть] носили такие же. Не знаю, правда, ходили они в храм или нет. Может, они считали, что это принесет им удачу. Ты поэтому ее носишь? Просто интересно.

– Кто такие Барни Росс и Макс Бэр? – спросила Гретхен.

– Да ладно, проехали. Слушай, мы едем в округ Святой Марии. Пьеру Дюпре принадлежит еще один дом в районе Гарденс в Новом Орлеане. Но я так подозреваю, что он окопался здесь. Это место только кажется Соединенными Штатами Америки. На самом деле это страна Дюпре, и все мы здесь – туристы. Здесь лучше не попадаться. Должен задать тебе один вопрос.

– Давай.

– Ты знаешь, что такое «мокруха»?

– Слышала.

– Меня пару раз просили зарыться.

– И как, сделал?

– Нет, у меня честный бизнес. Я не работаю на негодяев, я не прессую семьи беглецов, чтобы вернуть их за решетку. Я хотел бы спросить тебя, не знала ли ты каких-нибудь плохих парней в Маленькой Гаване – может, кто-то из них ввел тебя в нужные круги? Может, тебе доводилось делать что-нибудь, о чем ты не хочешь вспоминать?

– Я не знала, кто такой Эрнест Хемингуэй, пока не переехала в Ки-Уэст и не посетила его дом на улице Уайтхед, – ответила Гретхен, – затем я начала читать его книги, и в одной из них прочла то, что так и не смогла забыть. Он писал, что экзаменом для нашей морали является то, хорошо или плохо тебе на душе на следующее утро.

– И? – спросил Клет.

– У меня только один раз было на душе погано – это когда я не поквиталась с людьми за то, что они со мной сделали, – сказала она и сделала паузу. – Кстати, не нравится мне твой термин «нужные круги», я никогда не вращалась ни в каких нужных кругах.

Клет проезжал мимо плантации на Байю-Тек, которая в 1796 году была построена в глуши на расстоянии многих миль вниз по течению, а в начале 1800-х годов была по кирпичику перевезена вверх по каналу и вновь собрана на ее нынешнем месте. Затем Персел оказался в тени черных дубов, которые росли по обочинам дороги уже более двухсот лет, и проехал вторую довоенную плантацию с огромными белыми колоннами. Он пересек разводной мост, двинулся мимо трущоб, наполненных жилыми вагончиками и прицепами, и въехал в городок под названием Жеанеретт. Здесь, казалось, время остановилось около века назад. Дворы викторианских домов вдоль главной улицы города пестрели цветами, а газоны, казалось, были столь бирюзовыми и прохладными, что возникало желание окунуться в них, как в бассейн. Клет подъехал к поместью Пьера Дюпре и повернул на покрытую гравием дорожку, ведущую к большому дому, покоящемуся в окружении гигантских дубов.

– Каждый раз, когда я приезжаю в подобное место, задаюсь вопросом: а что было бы, если в войне победил Юг? – произнес Клет.

– И что ты думаешь?

– Думаю, что все мы, и белые, и черные, собирали бы принадлежащий этим людям хлопок.

Они вышли из «Кадиллака» на гравийную дорожку, деревья раздувались от ветра, а среди колонн в воздухе танцевали несколько желтых дубовых листков, купающихся в солнечном цвете. На заднем дворе подала голос собака. Клет нажал на кнопку звонка у передней двери, но никто не ответил. Он поманил Гретхен за собой, и они прошли по боковой тропинке на задний двор, где на длинном зеленом газоне, постепенно уходящем в сторону канала, стояла беседка, рядом с которой пожилой мужчина с удочкой без катушки в руках дрессировал желтого лабрадора. На углу дома, среди зарослей филодендрона, Клет заметил несколько расставленных силков.

– Вам чем-нибудь помочь? – спросил пожилой мужчина.

– Меня зовут Клет Персел, а это моя помощница, мисс Гретхен, – начал объяснять Клет, – я хотел бы поговорить с Алексисом или Пьером Дюпре о человеке, который говорил, что забрал расписку из офисного сейфа, когда-то принадлежавшего Дидони Джиакано.

– Вас сюда Дэйв Робишо послал?

– Я сам себя сюда послал, – ответил Клет, – Фрэнки Джиакано со своими подельниками пытались вымогать у меня деньги с этой распиской. Вы Алексис Дюпре?

– Да. Обычно люди звонят заранее, собираясь навестить кого-то из нашей семьи.

– Прошу прощения за это. Фрэнки Джи пристрелили, мистер Дюпре. Но я сомневаюсь, что его прихлопнули из-за этой заварушки с распиской. Я думаю, что это связано с крадеными или поддельными картинами, которыми торговал парень по имени Бикс Голайтли. Знаете что-нибудь об этом?

– Боюсь, что нет. Не хотите ли присесть? Быть может, выпьете что-нибудь? – предложил Алексис Дюпре. Его пристальный взгляд переместился с Клета на Гретхен.

– Нет, спасибо, – отказался Персел.

Дюпре взял со стола из красного дерева небольшую тарелку и маленький пакетик сухого корма для собак. Он прошел вниз по газону, как будто Клета и Гретхен не существовало, положил тарелку на траву и насыпал в нее несколько кусочков собачьего корма. В левой руке он держал удочку. Ретривер не шевелясь сидел в лучах солнечного света на противоположном конце газона.

– Ко мне! – подал команду Алексис Дюпре. Собака бросилась через газон.

– Сидеть! – приказал Дюпре, и собака немедленно села.

– Ко мне! – повторил Дюпре, и собака сделала еще несколько шагов, затем снова остановилась по команде. – Ко мне! – снова приказал Дюпре.

Собака, приближаясь, сконцентрировала все свое внимание на хозяине, а не на тарелке с кормом.

– Сидеть! – коротко рявкнул Дюпре и взглянул вверх по склону на Клета и Гретхен, затем перевел взгляд на белые облака, безмятежно плывущие по небу, и, казалось, загляделся на стайку зарянок, опускающуюся на дерево. Его губы были поджаты, царственный профиль, казалось, был рисунком в рамке на фоне дубов, цветов, испанского мха, приливных волн и золотых полей сахарного тростника вдали.

– Ко мне! – снова приказал старик и на этот раз позволил собаке полакомиться кормом.

– Он пытается что-то нам сказать? – прошептала Гретхен.

– Ага, что никогда нельзя такому человеку позволять контролировать свою жизнь, ответил Клет и услышал, как машина остановилась на гравийной дорожке перед домом и хлопнула дверь.

– Мистер Дюпре, кто-то пытался убить моего друга Дэйва Робишо, – сказал Клет, – и произошло это сразу после того, как он покинул дом Джессе Лебуфа. Ваша семья и Джессе Лебуф связаны с компанией под названием «Редстоун Секьюрити». От репутации этой конторы дерьмом воняет за версту. Вы знаете, о чем я говорю?

– Ваше страстное отношение к делу, как и подбор слов, впечатляют, но нет, я ничего об этом не знаю, – ответил Дюпре. Он подошел к Гретхен с умилением на лице, не выпуская удочку из рук, и посмотрел ей на грудь. – Вы еврейка?

– А вам-то что?

– Это комплимент. Вы – представительница расы интеллектуалов. Я так подозреваю, что и немецкая кровь в вас тоже присутствует.

– Она на сто процентов американка, – вмешался Персел.

– Клет говорил, вы были в лагере смерти, – сказала Гретхен.

– Я был в Равенсбрюке.

– Никогда не слышала, чтобы еврей называл свою религию расой, – сказала она.

– Вы производите впечатление очень внимательной молодой женщины. Как вас зовут?

– Гретхен Хоровитц.

– Надеюсь, вы еще заглянете сюда. И, кстати, вам необязательно звонить заранее.

– Мистер Дюпре, мы приехали сюда не для того, чтобы беседовать о религии, – перебил хозяина дома Клет, – люди, с которыми связаны вы и ваш внук, могут быть замешаны в нескольких преступлениях, включая убийство девушки, чей труп всплыл в глыбе льда неподалеку отсюда, к югу. Вы понимаете, к чему я клоню, сэр?

Прежде чем Дюпре смог ответить, Персел услышал шаги у себя за спиной. Он повернулся и увидел, вероятно, одну из самых красивых женщин из всех, что ему доводилось встречать. Она же, казалось, даже не заметила ни его, ни Гретхен, а вместо этого не сводила с Алексиса Дюпре взгляда, полного такой злости, что Клет испытал облегчение о того, что не он был объектом этого негодования.

– Где Пьер? – спросила она резко.

– В Лафайетте на своей художественной выставке. Он будет расстроен, что вы разминулись, – ответил Дюпре.

– А ты кто такой? – спросила женщина Клета.

– Частный детектив, – ответил он.

– Тогда ты пришел по адресу. – Она начала было что-то говорить Дюпре, но затем снова повернулась к Клету: – Ты дружок Дэйва Робишо, не так ли?

– Все верно.

– А я – Варина Лебуф. Скажи своему Дэйву, что, если он еще хоть раз унизит моего отца так, как вчера, я из него лично все дерьмо выколочу.

– Если Дэйв Робишо замел твоего старика, значит, он это заслужил, – оборвал ее Клет.

– Чем вы тут занимаетесь? – спросила Варина.

– Не лезьте в это, мэм, – бросила Гретхен.

– Что ты сказала?

– Мы беседуем с мистером Дюпре, и вас это не касается, – парировала Гретхен.

– Вот что я тебе скажу, милочка. Почему бы тебе и этому джентльмену не спросить мистера Дюпре о силках, расставленных в зарослях цветов? Алексис делает это каждые две или три недели. Та сумасшедшая, которой раньше принадлежала эта жалкая свалка, кормила всех бездомных котов в округе. Алексис ненавидит котов. А потому он их заманивает и ловит в силки, а потом нанятый им негр забрасывает их по ночам в районы подальше отсюда. Большинство из них умрут от голода или от болезней.

– Так мне что тут, приют для бездомных животных открывать? – спросил Дюпре.

– Я только что от адвоката Пьера. Если ваш внук только попробует поиметь меня на разделе имущества, я вас всех уничтожу к чертям собачьим! – пригрозила Варина.

– Рад, что ты прибыла к нам в столь прекрасном расположении духа, – сказал Дюпре.

– Что вы делаете с моим псом? Пьер сказал, что он убежал!

– Убежал. Но вернулся домой. Теперь это абсолютно новая собака, – с удовольствием ответил Дюпре.

– Пойдем, Вик! – позвала Варина. Собака, положив голову на лапы, не сдвинулась с места.

– Вик, иди к мамочке. Пойдем же, малыш, – позвала Варина.

Собака, казалось, пыталась раствориться в траве. Алексис смотрел на нее, улыбаясь, удочка почти незаметно дрожала в его пораженной параличом руке. Он перевел взгляд на Гретхен, на блеск в ее волосах и на тонкую золотую цепочку.

– Пожалуйста, примите мои извинения за поведение жены моего внука, сказал он. – Ваша семья эмигрировала из Пруссии? Лишь немногие знают, что идиш – это немецкий диалект. Я подозреваю, что уж вы-то об этом знаете, верно?

Гретхен взглянула на Клета:

– Я подожду в машине, – сказала она.

– Разве я сказал что-то не так? – спросил Дюпре вслед Гретхен, пожирая взглядом округлости ее бедер и талию.

– Не обращай внимания на старикана, – сказал ей Клет в «Каддилаке».

– Мне показалось, что он хочет с меня кожу снять.

– Да, он немного странноватый.

– Немного? А что с телкой?

– Вот уж она показалась мне весьма нормальной.

– Да у нее шило в заднице!

– Ну и?

– Ты с нее глаз не сводил. Так вот к каким женщинам тебя тянет?

– Гретхен, ты мой работник, а не духовник.

– Ну, тогда веди себя адекватно своему долбаному возрасту.

– Даже не верится, что я тебя вообще слушаю.

Она уперлась взглядом в ржавеющие трейлеры в трущобах у разводного моста, затем взглянула на детей, играющих в грязных дворах, и белье, развевающееся на веревках. «Кадиллак» с грохотом проехал по стальной решетке разводного моста.

– Не знаю, зачем я сказала это. Я странно себя ощущаю, когда я с тобой. Я не понимаю свои ощущения. Ты точно не пытаешься клеиться ко мне?

– Я уже все об этом сказал.

– Ты не находишь меня привлекательной?

– Я знаю свои пределы. Я старый, толстый гипертоник, а к тому же алкоголик и планокур. Был бы я на тридцать лет моложе, пришлось бы тебе бегать от меня. – Клет нажал на педаль газа и автомобиль резво побежал в сторону Новой Иберии, наполняясь звуками ветра через открытые окна. – Раздобудем тебе значок.

– Какой еще значок?

– Значок частного детектива. В ломбарде или в магазине полицейских принадлежностей в Лафайетте, – ответил он. – Такой значок может купить кто угодно. Они крупнее и ярче, да и вообще выглядят лучше настоящей полицейской бляхи. Весь фокус в профессии частного детектива в том, чтобы завоевать доверие клиента. Наш самый большой враг это не проходимцы, а интернет. С «Гуглом» можно копаться у людей в мусоре, не выходя из собственного дома. Почти любой консультант-библиограф умеет находить людей и информацию лучше меня.

– Да, но ты же не только «находишь» людей.

– Такова суровая правда жизни. У меня есть определенные полномочия не потому, что я частный детектив, а потому, что я разыскиваю людей, сбежавших из-под залога для двух поручителей. Я не поручитель, но юридически я их агент и представитель, а потому власть, данная им штатом, распространяется и на меня, что позволяет мне гоняться за беглецами в разных местах и выбивать двери без ордера. У меня есть такие юридические полномочия, которых нет даже у агентов ФБР. К примеру, если муж с женой оба выходят под залог и муж сбегает, Ви Вилли и Ниг могут отозвать залог жены, чтобы мотивировать мужа. Я таким не занимаюсь, а вот Ви Вилли и Ниг делают это постоянно. Начинаешь понимать ситуацию?

– Тебе не нравится то, чем ты занимаешься?

– Когда я выхожу на работу, мне хочется надеть презерватив на все тело. Сутенеры, педофилы и наркоторговцы пользуются моим туалетом и кладут ноги на столы у меня в офисе. Они думают, что я им друг. Я стараюсь не пожимать им руки, но иногда приходится, и тогда мне хочется отдраить руки с хлоркой и металлической мочалкой.

– Это просто работа, зачем себя из-за нее так изводить?

– Нет, это то, чем приходится заниматься после того, как смоешь карьеру в унитаз. Единственный случай, когда реально помогаешь своим клиентам, так это в гражданском процессе. Система правосудия по большей части не работает, но гражданское право живет. Есть один парень, Моррис Дииз, так он умудрился сломать «Ку-клукс-клан» и кучу всяких там арийских групп, попросту обанкротив их гражданскими исками. Но у меня редко бывают гражданские дела. Будешь работать на меня, придется иметь дело с отребьем. А это означает, что у нас два правила: мы честны друг с другом, и никогда никому не делаем больно, если они сами не напросились. Такие правила тебя устраивают?

– Это что, тот самый большой экзамен, который мне нужно пройти?

Он остановил машину у обочины под большим деревом, прямо рядом с лугом, где в солнечных лучах паслись будущие стейки и бифштексы.

– Что ты делаешь? – спросила Гретхен.

– Ты мне очень нравишься, и я думаю, что мир обошелся с тобой так, как не заслуживает ни один ребенок. Я хотел бы быть твоим другом, но я немногое могу предложить. Я алкаш, и почти все, чего я касаюсь, превращается в дерьмо. Мне наплевать, чем ты занималась до нашей встречи. Просто хочу, чтобы сейчас ты была со мной честна. Пожелаешь мне что-нибудь рассказать по ходу дела, замечательно. Не захочешь мне ничего рассказывать, тоже прекрасно. Понимаешь? Я прикрываю тебя, ты прикрываешь меня. Прошлое в прошлом, настоящее – это сейчас.

– Не понимаю я тебя, – задумчиво проговорила его собеседница.

– Что тут понимать? Я люблю фильмы и Новый Орлеан, мне нравятся скачки и «Кадиллаки» с откидным верхом и прочими примочками, а еще я обожаю поглощать пищу в огромных количествах. Наверное, у меня одни кишки весят килограмм сто. Когда я прихожу в ресторан, передо мной сразу ставят корыто.

– Действительно любишь фильмы?

– Не то слово. Я хожу по выходным в группы анонимных фильмоголиков!

– Кабельное у тебя есть?