Текст книги "Блюз мертвых птиц"

Автор книги: Джеймс Ли Берк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

Кожа Джессе, испещренная глубокими морщинами, была коричневого цвета и напоминала кожу на шее водяной черепахи, под линией волос проглядывалось уродливое фиолетовое родимое пятно. Он встал с кресла. Его осанка ничем не выдавала его возраст, от одежды исходил запах табака и пота. Он посмотрел мне в лицо столь недовольно, что мне невольно захотелось сделать шаг назад. Джессе потер ладонью челюсть, не отводя глаз от моего лица; я слышал, как его щетина трется о мозоли на его ладонях. Я хотел, чтобы он заговорил, чтобы он хотя бы показал, что думает, я хотел, чтобы он был чем-то большим, чем эмоциональная пустота, которую невозможно прочесть или понять. Если точнее, я хотел, чтобы он был больше похож на человека, чтобы я мог его не бояться. Но он не произнес больше ни единого слова. Бывший полицейский поднялся по ступенькам, закрыл и повернул ключ в двери с антимоскитной сеткой, так ни разу не обернувшись, и лишь его скованные плечи показывали всю его ненависть к собратьям по человеческому роду.

У края воды росло деревце японского тюльпана, и резкий порыв ветра оросил волны прилива душем из розовых и лавандовых лепестков. Я подумал о теле Блу Мелтон в глыбе льда и о том, что Джессе Лебуф никак не отреагировал, когда я упомянул о возможной причастности его зятя к ее смерти. Мог ли он быть столь глухим и бесчувственным? Или же это не совпадение, что его кожа напоминает древнюю рептилию, карабкающуюся из своего яйца?

Я проехал по длинному коридору из дубов и эвкалиптов, покрытых испанским мхом, и выехал на четырехполосное шоссе в сторону Лафайетта.

Правда заключалась в том, что у меня не было ни малейшего представления о том, что за расследование я веду. Я знал, что три гангстера-неудачника попытались смошенничать и увести у Клета Персела его квартиру и офис. Я также знал, что мой друг забрался в квартиру Бикса Голайтли в районе Карролтон и нашел электронную переписку, указывающую на то, что бандит сбывал краденые или поддельные картины. Неужели этим все и ограничивалось, мелким проходимцем типа Голайтли, торгующим из-под полы ворованными произведениями искусства или их копиями?

Сезон уборки сахарного тростника был в самом разгаре, и шоссе было покрыто глинистыми следами тракторов и прицепов с сахарным тростником, тут и там выезжающих на дорогу с полей. Пробки начались уже с окраин Лафайетта, и я застрял за пустым прицепом, грязь и волокна с которого сдувались ветром прямо на мое лобовое стекло. Я установил на крышу мигалку, но водитель трактора либо не видел меня, либо ему было попросту наплевать. Я кое-как объехал его и попытался оставаться в левой полосе, но застрял в другой пробке, как только пересек мост через реку Вермилион и въехал в город.

Я позвонил Варине с мобильного и сказал ей, что я на подъезде:

– Я немного опаздываю, но через десять минут буду, – сообщил я.

– Не беспокойся, Дэйв, я буду у бассейна, – ответила она, – ты сказал, что разговор будет о Пьере?

– Можно сказать и так.

– Вам там, в Новой Иберии, похоже, заняться нечем, – сказала она и повесила трубку. Затем перезвонила через две минуты: – У меня мороженое с клубникой, тебе оставить? – и снова отключилась.

Интересно, сколько же молодых мужчин просыпалось посреди ночи в тщетных попытках разгадать перепады настроения Варины и те сознательные и подсознательные посылы, которые она направляла своим воздыхателям. Не менее интересно, сколько таких же мужчин просыпались утром, трепеща от желания, и отправлялись на работу, негодуя на себя за эмоции, которые они не в силах были контролировать. Я думаю, что Варина разбивала сердца своим любовникам потому, что они искренне верили, будто в ее характере не было места обману или манипуляциям. Они видели в ней лишь красоту и невинность, напоминавшие им их собственные мечты о воображаемой девушке в подростковые годы, о девушке столь милой, достойной и добропорядочной, что они никогда не рассказывали о ней другим людям и не позволяли самим себе думать о ней неподобающе. Но крайней мере, таково было восприятие стареющего мужчины, чья память о прошлом сегодня никоим образом не точнее, чем несколько десятков лет назад.

Я только повернул в сторону «Бенгальских Садов», престижного старого района апартаментов, утопающего в тени черных дубов и засаженного тропическими деревьями и цветами, как в полосе по левую руку от меня со мной поравнялся грузовик-рефрижератор, благодаря чему я застрял позади пожилого водителя в каком-то прожорливом автомобиле. Я начал выруливать и понял, что в моей мигалке села батарейка. Рефрижератор, большой грузовик с холодильными шкафами, доставляющий замороженные стейки, овощи и пиццу на дом, тоже ринулся вперед, заблокировав меня на прежнем месте. В кабине с поднятыми стеклами сидели двое мужчин и курили.

– Ну, вы там чего? – спросил я, но они не услышали меня. Я достал свой полицейский жетон и, высунув руку из окна, показал его им.

– Полицейское управление округа Иберия, – крикнул я.

Рефрижератор, казалось, немного отстал, и я подумал, что смогу протиснуться перед ним, чтобы обогнать впереди стоящую машину, ведь я был уже на расстоянии вполквартала от въезда в комплекс из двухэтажных белых зданий, где располагались апартаменты Варины Лебуф.

– Ладно, остынь, – сказал я себе.

Рефрижератор снова поравнялся с моей машиной, прижавшись к ней гораздо плотнее, чем того требовало движение. Надо мной через кроны дубов, аркой накрывавших улицу, светило солнце, оставляя ослепительный отблеск на моем лобовом стекле. Я видел, как мужчины в грузовике разговаривают друг с другом, жестикулируя руками, как будто они подошли к обсуждению смешного окончания анекдота или истории. Затем пассажир повернулся ко мне и опустил стекло, его рот растянулся в улыбке:

– Подавись, говнюк, – внезапно выбросил он.

Из окна выглядывал обрез помпового ружья, завернутого в бумажный пакет, и я ударил по тормозам. Пассажир спустил курок, выпустив облако дроби, и я увидел, как взорвалось мое лобовое стекло, как дробь покрыла узорами отверстий капот и панель приборов, и почувствовал, как осколки стекла вгрызаются в мое лицо. Правым колесом я врезался в обочину, повиснув на ремне безопасности, и увидел, как грузовик остановился на углу, окруженный другим автомобилями, пытавшимися его объехать. Пассажир вылез из кабины и направился к моему пикапу, не обращая ни малейшего внимания на ужас, который он вселял в окружающих. Конец пакета в его руках горел. Я достал свой сорок пятый калибр из бедренной кобуры, открыл пассажирскую дверь пикапа и скатился с сиденья на асфальт.

Выбор у меня был небольшой. Я мог стрелять по нападавшему из-за машины и, если мне повезет, завалить его с первого выстрела. Но шансы на это были невелики: скорее всего, пули направились бы в густой поток машин и я мог попасть в невинного человека. А потому я одним прыжком проломил живую изгородь и оказался на парковке перед апартаментами Варины Лебуф. Прошла еще секунда, и нападавший исчез, а я слышал лишь удаляющийся рев грузовика на шоссе в сторону торговых районов Лафайетта.

Я зачехлил свой пистолет и только сейчас заметил, что мое лицо и руки были в крови. Легковушки и внедорожники буднично объезжали мой пикап, как если бы у меня спустило колесо. Солнце ярко светило через длинные руки деревьев над моей головой, ветер колыхал гортензии и каладиумы в раскинувшемся вокруг меня саду, а спокойствие и нормальность дня, похоже, не были никоим образом нарушены теми, кто спешно уезжал от этого места. Я сел на каменную скамейку у ворот, ведущих к бассейну, и достал сотовый телефон. Мои руки дрожали так сильно, что набирать «911» мне пришлось большим пальцем.

Где-то вдалеке Джимми Клейтон пел «Это просто сон». Я заметил Варину Лебуф в купальнике, направляющуюся в мою сторону, ее сандалии на высокой платформе цокали по плитке. Она опустилась на одно колено передо мной и стряхнула осколки стекла с моего лица и рук. Затем она посмотрела на меня тем взглядом, которым, я уверен, она обезоруживала любых ухажеров. У нее были карие глаза, наполненные теплотой, блеском и энергией, а выражение лица было столь искренним, столь полным заботы о твоем благополучии, что ты был готов на все ради нее.

– О, Дэйв, эти люди поубивают даже своих матерей. Для них нет границ. Думаю, здесь речь идет о миллионах. Не будь же ты таким глупым, – проговорила она.

У бассейна работала стереосистема, ветер касался поверхности воды, оставляя на ней легкие волны, и шелестел ветвями пальмовых и банановых деревьев, раскачивая цветущую орхидею в цветочном горшке. Голос Джимми Клейтона, казалось, доносился из самого 1958 года, и мне на минуту показалось, что я снова был там, с ним, во времена школьных танцев и музыкальных аппаратов в придорожных кафе, когда весна казалась бесконечной и все мы думали, что будем жить вечно. Я вытащил осколок стекла из брови и почувствовал ручеек крови на щеке. Варина вытерла кровь салфеткой и откинула волосы у меня с глаз.

– Дэйв, и твое везенье когда-нибудь закончится, – сказала она.

– Да, но не в этот раз, – ответил я.

Глава 10

Через пробоину в живой изгороди я вернулся на улицу, завел свой грузовичок и убрал его с дороги на парковку. Я знал, что максимум через пять минут сюда заявится полиция Лафайетта и все возможности опросить Варину будут потеряны. Она надела халат и села за столик у бассейна перед большой порцией мороженого, таявшего в лучах отражавшегося от стеклянного стола солнца.

– Кто в меня стрелял? – спросил я.

– Мне откуда знать? – ответила она.

– Давай только без дураков.

– Ты напугал моего отца. У тебя не было никакого права так поступать.

– Никто не может напугать твоего отца, скорее наоборот. Он карьеру себе сделал на запугивании беззащитных людей.

– Я не имею в виду тебя лично, я имею в виду то, чем ты занят. Пьер путался с семейкой Джиакано. На каком уровне – я не знаю. Но я знаю, что он боится, так же, как боится мой отец.

– Джиакано пришел конец тогда, когда Диди Джи отправился на тот свет. Все остальные члены этой семейки – бездарные тупицы, которые пиццу не могут разрезать без инструкции. У твоего отца есть свои пороки, но не думаю, что страх перед семьей Джиакано входит в их число.

– Мой адвокат занимается моим разводом с Пьером. Я не знаю всего, во что он вляпался. Мой адвокат сказал, что, быть может, мне нужно быть поосторожнее с моими молитвами, в плане того, что я в итоге смогу получить или не получить при разводе.

– А вам с Пьером разве не принадлежит какая-то служба электронной или там безопасности?

– Не совсем так. Половина компании принадлежит Пьеру и моему отцу. Остальные акции несколько лет назад выкупил один международный конгломерат. Я вообще занялась-то этим бизнесом, только чтобы создать рабочее место отцу.

Ее слова несколько расходились с тем, что я знал о ней. Она закончила государственный университет Луизианы по специальности «инженер электронных систем» и с момента окончания учебы работала в сфере высокотехнологичных электронных систем безопасности.

– То есть твой адвокат думает, что у Пьера могут быть связи с нехорошими людьми?

– По меньшей мере, некоторые из них. Он вырос в округе Святой Марии. Тогда, в 70-е годы, семья его матери выбрасывала людей из предоставляемого компанией жилья даже за то, что кто-то побеседовал с представителями профсоюзов. Что в них всех интересного, включая Пьера, так это то, что они ни на секунду не сомневаются в своей правоте. Ничто не вызывает у них чувства вины, даже супружеские измены, – Варина посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты говоришь о Пьере?

– Чтобы у тебя не возникало никаких там идей, я ему отомстила. Я каялась на исповеди в моей церкви, и это было нелегко, но я рада, что облегчила душу.

– А его дед играет в этом какую-нибудь роль?

– Я вообще не знаю, что он из себя представляет. Я всегда старалась держаться от него подальше.

– А в чем проблема?

– Во всем. В его глазах. В том, с каким оскалом он смотрит на тебя. Однажды старик подошел ко мне сзади и прикоснулся к шее. Он сказал, чтобы я не двигалась с места, что у меня якобы пчела в волосах, а после этого прижался ко мне всем телом. Это было отвратительно. Я рассказала Пьеру об этом, но он заявил, чтобы я не придумывала.

Если честно, мне совсем не хотелось слышать еще хоть слово о старике или о проблемах Варины с ним.

– Имена Ти Джоли и Блу Мелтон тебе о чем-нибудь говорят?

– Нет, кто это?

– Девушки из Сент-Мартинвилла. Одна пропала, вторую нашли в глыбе льда.

– Я читала об этом, – Варина покачала головой, пытаясь собраться с мыслями, – а как это связано со мной, с Пьером и его дедом?

– Я думаю, Ти Джоли позировала для одной из картин Пьера.

– Сомневаюсь, чтобы он пользовался моделями. Я вообще не думаю, чтобы он кого-нибудь рисовал. Он – пустышка.

– Извини, не понял.

– Его талант – это клейкая лента для ловли мух. Какие-то фрагменты работ других авторов застревают у него в голове, он наносит их на холст и называет своим произведением. Каждый раз, когда в город приезжает настоящий художник, Пьер внезапно исчезает в одной из своих берлог. Он помешан на сексе, но никак не на искусстве. Вот был бы он художником, зачем ему здесь торчать? Разве ему не нужно было бы жить в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе? Что, в Кротц-Спрингс, Луизиана, есть художественная галерея?

– Ну-ка, повтори.

– Пьер – урод. Не хочу углубляться в детали, скажу только, что нашу супружескую кровать нужно было в форме распятия заказывать. Я вообще не знаю, зачем все это тебе говорю. Похоже, ничего у тебя в голове не откладывается.

Я смотрел на нее пустым взглядом, отчасти восхищаясь ее способностью контролировать беседу и манипулировать собеседником. Но вот на парковку въехала первая патрульная машина полицейского управления Лафайетта, за ней последовал автомобиль шерифа, а по противоположную сторону живой изгороди у обочины припарковался второй полицейский патруль. Пытаясь не растерять все свои мысли (что было совсем не просто после беседы с Вариной Лебуф), я попытался запечатлеть в памяти все, что она мне рассказала. Она была умна, и смотреть на нее было одним удовольствием. Ее утонченные черты лица, мягкий рот и искренность в глазах заставляли усомниться в правильности своего выбора как счастливо женатых мужчин, так и принявших обет безбрачия. Я понимал, что ей удалось ловко увести разговор от темных дел ее мужа в сторону того, насколько было ужасно быть его женой. Я не знал, соответствовало ли истине ее описание сексуальных привычек ее мужа, но в одном нужно было отдать ей должное: Варина могла сплести золотую паутину и заманить внутрь свою жертву, обволакивая ее беспомощную сущность своими глазами и сердцем, и жертва ни на минуту не пожалела бы о том высшем наслаждении, которое испытывала в этой ловушке.

– Когда закончишь дела с местными копами, забегай, поедим мороженого, – предложила она.

– А я еще что-нибудь узнаю?

– Всякое может произойти.

– Не могла бы ты это повторить?

Ее взгляд задержался на моем лице несколько дольше, чем было нужно.

– С этим порезом над глазом ты выглядишь очень мужественно, – Варина коснулась моего лица и заглянула мне в глаза. Я почувствовал, что краснею:

– Ты, как всегда, незабываема, – выдавил я.

Следующим утром, когда я шел в офис, начался дождь. Хелен Суле поймала меня, прежде чем я успел снять плащ.

– Ко мне в офис, – вместо приветствия отрывисто сказала она.

Я был готов к настоящему разносу, но, как это часто случалось в моих отношениях с Хелен, я в очередной раз ошибся.

– Ты в дождь идешь на работу пешком? – спросила она.

– Мой пикап застрял у стекольных дел мастеров в Лафайетте.

– Полиция Лафайетта обнаружила рефрижератор сожженным в овраге. Его вчера рано утром угнали от одного из мотелей, – сообщила Хелен. – Ты стрелявшего раньше никогда не видел?

– Нет, не припомню.

– Давай сюда свой плащ.

– С чего бы это?

Хелен взяла мой плащ, встряхнула и повесила на вешалку у двери.

– Сядь, – приказала она и задала следующий вопрос: – Почему ты отправился в Лафайетт, не проинформировав ни меня, ни полицию Лафайетта?

– Я был не на службе, да и не думал, что поездка окажется столь запоминающейся.

– И что с тобой теперь делать, старичок?

– Может, зарплату поднять?

– Честное слово, я сама не понимаю, как я с тобой мирюсь. У меня есть одна фантазия: ты становишься шерифом, а я – тобой, и я делаю с тобой все то, что ты вытворяешь со мной.

– Как я тебя понимаю.

Хелен сидела за столом, покусывая губу. Я никогда не сомневался в том, что внутри нее каким-то непостижимым образом уживались несколько абсолютно разных людей, и я никогда не мог с уверенностью сказать, с кем из них я имел дело. Она была поистине таинственной женщиной, наверное, самой сложной из всех, что я встречал. Иногда она умолкала на полуслове и смотрела мне прямо в глаза так, что черты ее лица заострялись, на щеки падала тень, будто она боролась с недозволенными мыслями, пришедшими ей на ум с утра, как только Хелен оказалась на работе. Все мы верим в то, что есть границы, которые мы не готовы перейти. У Хелен они тоже были. Но, думаю, ни я, ни она точно не знали, где проходит эта заветная черта. Я откашлялся и сконцентрировал свое внимание на каплях дождя, стекавших по окнам.

– К полудню ты, по идее, должен вставать из-за своего стола и отправляться на покой, – продолжала она, ты должен возвращаться домой, спать или бросать сосновые шишки в канал, но, очевидно, у тебя на уме что-то иное. Ты предпочитаешь злить не тех людей в Новом Орлеане и ездить в Лафайетт за обедом из свинцовой дроби.

– Этого я не планировал. Что ты хочешь, чтобы я сказал?

– Лучше бы тебе помолчать.

Я вздохнул, поднял руки в знак примирения и положил их на колени.

– Думаю, пора тебе возвращаться на полную ставку, приятель, – сказала Хелен, затем прищурила один глаз, – похоже только так твоя пуповина останется прибитой к моему столу.

– Спасибо, – ответил я, ведь что еще я мог сказать?

– Полиция Лафайетта думает, что стрелком был кто-то, кому ты насолил в прошлом, – сообщила она, – они ищут одного парня, отпущенного на поруки, которого ты упек за решетку много лет назад. Он ночевал в том мотеле, откуда угнали грузовик. Помнишь парня по имени Ронни Эрл Патин?

– Совращение несовершеннолетних, грабеж, а еще он избил молотком пожилого мужчину лет десять назад, так? – спросил я.

– Тот самый красавец.

– Ронни Эрл был жирной скотиной. Я почти уверен, что никогда до этого не видел парней в рефрижераторе.

– Люди могут сильно измениться за десять лет, особенно если они все это время мотыжат гороховые поля.

– У стрелка черты лица напоминали топор. Водитель был коротышкой, а Ронни Эрл – нет.

– Может, за этим стоит Дюпре?

– Может быть, но мне кажется, это не его стиль. Я бы не сбрасывал со счетов Джессе Лебуфа.

– Не слишком ли для него?

– Когда я еще работал на побегушках в боулинге на Ист-Мэйн, Джессе был одним из старших, и он уже тогда не давал жизни остальным пацанам. У него была мощная рогатка с вырезанной вручную деревянной рамкой, эластичными медицинскими жгутами и кожаным кармашком для камня. По вечерам в субботу он со своими корешами ездил на охоту на черномазых, как они это называли, в Хопкинс.

– Все это очень плохо, но это давно прошло, – заметила Хелен.

– Я знал несколько парней типа него, и некоторые из них все еще живы. Знаешь, что в них интересного? Они остались такими же отморозками, какими были в детстве. Они просто научились лучше это скрывать.

– Сколько у тебя ушло времени на то, чтобы добраться от берлоги Джессе Лебуфа до апартаментов Варины?

– Около часа.

– Вези сюда Лебуфа, – ответила она.

Клет Персел принял на грудь три рюмки шерри, смешанных со стаканом молока, и завалился спать, когда еще не было одиннадцати. Во сне он стоял на пристани под бархатно-черным небом на южной оконечности Ки-Уэст, ветер за его спиной доносил неспешные звуки маримбы, а в глубине волн, мягко скользящих меж свай, светились зеленоватым цветом безымянные морские создания. В своих снах он вновь и вновь возвращался в это место, где он чувствовал себя в безопасности, но даже во сне он знал, что должен охранять это место от молочника, отправляющегося на работу в четыре утра и зачастую возвращающегося за десять вечера пьяным и непредсказуемым, иногда еще на пороге вытягивающим ремень из петель на брюках.

В его сне ветер благоухал бальзамом из морской соли, водорослей и моллюсков, брошенных на пляже уходящими волнами отлива. Он чувствовал аромат девушки-евразийки, говорившей на французском и английском языках и жившей в сампане в гроте на самом краешке Южно-Китайского моря. На ее алебастровой коже играли тени пальмовых листьев, а ее соски, красные, как маленькие розы, сводили его с ума от желания. Он наблюдал, как, обнаженная, она входит в воду, как длинные волосы нежно касаются плеч и как губы растягиваются в белоснежной улыбке, когда она протягивает ему руку.

Но давно почивший отец Клета научился вламываться в его самые сокровенные убежища, пинком открывая дверь в спальню и рыская по ней взглядом, который обжигал не хуже пощечины. Иногда его отец высыпал на пол полный мешок сухого риса, заставлял Клета вставать на зерна голыми коленями и стоять так до восхода солнца. Иногда же садился рядом с сыном на кровать и мягко касался его лица рукой, шершавой и колючей от мозолей, как у плотника, а случалось и так, что он ложился рядом с Клетом и рыдал, как ребенок.

Клет почувствовал, как сон ускользает от него, как маримба и соленый ветер улетучиваются в открытом окне, как пальмовые ветви падают, грохоча по стволам, а девушка отправляется вдаль в поиске иного объекта внимания. Он понял, что до него доносятся звуки улицы, которые раньше никогда не слышал из-за гула кондиционера. Он сел в кровати и потянулся за «береттой», которую всегда держал под матрасом. Пистолета на месте не было.

В кресле у телевизора сидел человек.

– Кто ты? – спросил он.

Ответа не последовало.

– Сейчас я из тебя все дерьмо выбью, – рявкнул Клет. Он рывком открыл полку прикроватной тумбочки, где держал свою дубинку. Полка была пуста. Тогда он опустил ноги на пол и невозмутимо почесал свое хозяйство сквозь трусы.

– Я не знаю, кто ты и откуда, но ты заполз не в тот дом.

В свете фонаря, светившего с улицы через окно, он увидел, как руки незнакомца взяли его «беретту», извлекли обойму и передернули затвор, поймав патрон, выброшенный из патронника. Затем взломщик наклонился и бросил ему на кровать «беретту», обойму и дополнительный патрон из патронника.

– Теперь вижу, зачем тебе понадобилась помощь, – произнес женский голос, – твоя сигнализация устарела еще при жизни Александра Грэхэма Белла.

– Гретхен?

– Твое предложение еще в силе? – спросила она.

– Конечно, если ты не против далеко не самых больших гонораров. Я работаю за комиссию, большую часть времени на Нига Роузуотера и Ви Вилли Бимстайна.

– И ты не пытаешься этим залезть мне под юбку?

– Я бы тебе сказал.

– Ага. Ты всегда заранее говоришь девчонкам, что собираешься с ними замутить? И часто у тебя это получается?

– Тебе бы надо прекратить так со мной разговаривать.

– Почему ты спрашивал о шрамах у меня на руках?

– Потому что они у тебя есть, вот и все. У меня у самого их предостаточно. Шрамы говорят о человеке, что он тертый калач. А может, они говорят о том, что человек уже заплатил по кое-каким счетам.

– Хочешь знать, откуда они? Это произошло еще до того, как у меня должна была появиться память. Но мне все еще снится мужчина, заходящий ко мне в комнату, и у него светятся кончики пальцев. Знаешь, что это за свет?

– Тебе необязательно говорить об этом, Гретхен.

– Сам догадался?

– Может быть.

– Что за мужчина может так поступить с ребенком?

– Садист и трус. Ублюдок, не заслуживающий жить. А может быть, ублюдок, который уже получил по заслугам.

– Ну-ка повтори последнюю часть.

– Такие люди долго не задерживаются на этом свете. Это просто вопрос времени. Вот и все, что я хотел сказать. Бывает, проходит какое-то время, но все они не жильцы.

– Никак не могу я тебя понять.

– Так ты хочешь на меня работать или как?

– Зачем тебе это?

– Ты мне нравишься. Да и помощник мне нужен.

– Я знаю, где я раньше тебя видела.

– Неужто? – ответил Персел с замиранием сердца.

– Помнишь Буга Пауэла? Который играл на первой базе за Балтимор? Он в свое время владел лодочной станцией в Киз. Я временами фрахтовала катер оттуда до рифа «Седьмая миля». Буг всегда говорил, что под рифом живут русалки. Шутник еще тот был.

– Наверное, так оно и есть.

– Ну, ты и фрукт, – протянула Гретхен.

– Даже не знаю, как это воспринимать.

– Это комплимент, – ответила она. – Иногда мне придется ездить в командировки. Тебя это устроит?

– Нет, если ты работаешь на меня, значит, ты работаешь на меня.

Она пожала плечами:

– Ладно, все равно интернет-аукционы убивают мой бизнес. У тебя пожевать что-нибудь найдется? Я умираю с голоду.

Я уже выезжал из офиса за Джессе Лебуфом, когда Хелен сказала мне взять с собой темнокожую напарницу – помощника шерифа по имени Катин Сегура.

– Зачем? – спросил я.

– Потому что ее в скором времени ждет повышение до должности детектива, и я хочу, чтобы она поработала с опытным человеком.

– А настоящая причина?

– Только та, что я сказала, – я не отводил взгляда от Хелен, и она добавила: – Если Джессе Лебуф будет создавать проблемы, я хочу, чтобы у тебя был свидетель.

Катин Сегура была матерью-одиночкой, два года отучившейся в общественном колледже в Новом Орлеане по специальности «уголовная юстиция». Как и Хелен, она начала свою карьеру в правоохранительных органах с должности контролера счетчиков платной парковки в полиции Нового Орлеана, а затем перешла на должность диспетчера службы 911 в полицейском управлении округа Иберия. У нее был скромный дом в Жеанеретте, где она проживала с двумя детьми. Это была достойная и смиренная женщина, внимательно относящаяся к своей работе и семье, и за пять лет ее патрульной службы на нее не было подано ни единой жалобы. Мы направлялись в Сайпермонт-Пойнт в ее патрульной машине, и я знал, что Хелен допустила ошибку, отправив ее со мной. Есть один старый урок, который рано или поздно заучивает каждый полицейский: невозможно вымыть зло из человеческой души. Не стоило Катин Сегура иметь дело с такими людьми, как Джессе Лебуф.

Дождь прекратился, и через лобовое стекло патрульной машины я мог видеть водяной смерч на поверхности залива, его столб, изгибающийся в солнечном свете, светился и переливался, как новогодняя игрушка. Кипарисы, дремавшие в прудах по обе стороны от нас, покрывались осенним золотом, а ветер пах так, как будто лагуны вокруг нас были полны креветок или форели.

– Так что с этим парнем? – спросила Катин.

– Он просто старик. Не обращай большого внимания на то, что он говорит или делает.

Она оторвала взгляд от дороги:

– У него какие-то проблемы с людьми не той расы?

– Он один из тех парней, голова которых напоминает плохой квартал. Лучше туда не соваться.

Она молчала весь остальной путь до дома Джессе. Когда мы припарковались у отставного копа во дворе, он стоял у барбекю под ореховым деревом, заворачивая в фольгу большого морского окуня. Старик наполнил форму из фольги пикантным соусом, рубленым луком и лимоном, и проткнул ее вилкой в нескольких местах, чтобы рыба пропиталась запахом от углей. Джессе глянул в нашу сторону, затем взял с деревянного стола банку пива и отпил из нее, концентрируя все свое внимание на водяном смерче над заливом. Плечи его были шириной с черенок лопаты. С юга не переставая дул ветер, шурша листьями на ветках деревьев над нашими головами.

– Шериф Суле хотела бы попросить вас помочь ей в одном деле, мистер Джессе, – сказал я, – если у вас есть несколько свободных минут, мы отвезем вас в город.

– Это ты про этого гермафродита? – бросил он.

– Плохо вы подбираете слова, – ответил я.

– А чем помочь-то? – задал еще один вопрос Лебуф.

– Лучше вам это с ней обсудить. Она не всем со мной делится, – ответил я.

– Ты чертов лжец.

– Не самый хороший тон в разговоре с коллегой по службе, – я попытался его осадить.

– А это кто еще? – спросил он, глядя на Катин.

– Помощник шерифа Сегура, сэр, – представилась она.

Глаза Джессе скользнули по ней вверх, затем вниз, как будто он осматривал говяжью ногу.

– Я готовлю, – сообщил он, – скажи гермафродиту, что я загляну, когда будет настроение.

– Нет, сэр, вы должны отправиться с нами сейчас, – сказала Катин.

– Я что, с тобой разговариваю? – рявкнул Джессе.

– Джессе, ты знаешь процедуру. У тебя нет выбора, – сказал я.

– Я задал девчонке вопрос, – прошипел Джессе.

– Сэр, вы можете отправиться с нами как друг или же в браслетах, – сообщила старому полицейскому Катин.

– Робишо, сделай же ты что-нибудь уже.

– Вот что я думаю, мистер Джессе, – ответил я, – по обе стороны дороги, ведущей к вашему дому, раскинуты пруды, полные окуней и прочей рыбы. Вы живете в окружении пальм, дубов и соленых заливов с лагунами, полными белой и пятнистой форели, а в Ки-Уэст или любой другой курорт Флориды можете отплыть прямо со своего двора. Ну, кому, как не вам, так повезло с местом жительства? Шериф Суле, вероятно, лишь хочет занять двадцать минут вашего времени, неужели это так много, сэр?

– Как только я поем, помою посуду и вычищу барбекю, сразу же об этом подумаю, – ответил он. – Затем я позвоню шерифу Суле и решу все вопросы. А пока что выметайтесь отсюда.

Катин сделала шаг в его сторону, большие пальцы рук на ремне по бокам.

– Нет, мистер Лебуф, сейчас вы сядете на заднее сиденье патрульной машины, и лучше вам попридержать свой темперамент. Если вам не нравится, что на вашей траве стоит помощник шерифа-женщина, или темнокожая женщина – помощник шерифа, то это ваши проблемы. Сейчас я положу вам руку на плечо и сопровожу вас в патрульную машину. Если вы не послушаетесь, вам будет предъявлено обвинение в оказании сопротивления сотруднику полиции.

– Убери эту суку с моей земли, – захрипел мне Лебуф.

– Все! – Катин решила закончить этот бессмысленный разговор.

Она крутанула бывшего детектива вокруг собственной оси и, толкнув меж лопаток, приперла его к патрульной машине. Затем она достала наручники и потянулась к его левому запястью, как будто бы ситуация была разрешена, но в этом она ошибалась. Джессе Лебуф резко повернулся к ней лицом, перекошенным от презрения, и сильно ударил ее кулаком в грудь.

Катин отлетела на шаг назад, остановилась и вытащила из петли в ремне перцовый баллончик. Я встал между ней и Лебуфом, поднял руки перед ним, стараясь его не касаться и двигаясь из стороны в сторону, преграждая ему путь к помощнику шерифа.