Текст книги "Сёгун"
Автор книги: Джеймс Клавелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 87 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]
Глава Двадцать Седьмая
– Но ведь должен быть какой-то выход, адмирал, – терпеливо сказал дель Аква.
– Вы хотите совершить открытый акт войны против дружественной нации?
– Конечно, нет. Каждый находившийся в кают-компании понимал, что они оказались в одной ловушке. Любой открытый акт прямо ставил их с Торанагой против Ишидо, чего они хотели избежать, на случай если вдруг в конце концов победителем станет Ишидо. В настоящее время Ишидо контролировал Осаку, столицу Киото и большинство регентов. А теперь, через дайме Оноши и Кийяму, Ишидо контролировал большую часть южного острова Кюсю, порт Нагасаки, главный центр всей торговли, и, таким образом, всю торговлю и Черный Корабль этого года.
Торанага сказал через отца Алвито:
– Какие трудности? Я только хочу, чтобы вы освободили от пиратов выход из гавани, не так ли?
Торанага неудобно сидел на почетном месте – стуле с высокой спинкой за большим столом. Алвито сидел рядом с ним, адмирал напротив, дель Аква сбоку от адмирала. Марико стояла за Торанагой, телохранители-самураи ждали около дверей, напротив вооруженных моряков. Все европейцы понимали, что, хотя Алвито и переводил все, что говорилось в комнате, Марико присутствовала для того, чтобы между ними ничего не говорилось открыто против интересов ее господина и чтобы перевод был полный и точный.
Дель Аква наклонился вперед.
– Может быть, господин, вы можете направить на берег посланника господину Ишидо. Может быть, выход лежит в торговле. Мы могли бы предложить этот корабль как нейтральное место для переговоров. Может быть, таким путем мы могли бы предотвратить войну.
Торанага презрительно рассмеялся:
– Какая война? Мы не воюем, Ишидо и я.
– Но, господин, мы видели битву на берегу.
– Не будьте наивными! Кого убили? Несколько нищих ронинов. Кто кого атаковал? Только ронины, бандиты и несколько фанатиков.
– А во время засады? Мы поняли, что коричневые сражались с серыми.
– Бандиты атаковали нас всех, и серых, и коричневых. Мои люди сражались только для того, чтобы защитить меня. В ночных стычках ошибки бывают часто. Если коричневые убили серых или серые коричневых, это досадная ошибка. Что такое несколько человек для любого из нас? Ничего. Мы не на войне.
Торанага заметил их недоверие, поэтому добавил:
– Скажите им, Тсукку-сан, что в Японии войны ведут армии. Эти нелепые стычки и попытки политических убийств только пробы, которые заканчиваются, если не удаются. Война началась не сегодня вечером. Она началась, когда умер Тайко. Даже до этого, когда он умирал, не оставляя взрослого сына-наследника. Может быть, даже до этого, когда Города, главный правитель, был убит. Сегодняшний вечер не имеет значения.
Никто из вас не понимает нашего государства или нашей политики. Как вы можете понять? Конечно, Ишидо пытается убить меня. Так же как и многие другие дайме. Они делали так в прошлом и будут делать в будущем. Кийяма и Оноши – оба и друзья и враги. Поймите, если бы я был убит, это бы упростило все для Ишидо, настоящего моего врага, но только на какой-то момент. Я сейчас в ловушке, и если ему повезет, то он получит только временное преимущество. Если мне удастся выбраться, ловушки больше никогда не будет. Но поймите меня правильно, все вы, что моя смерть не отодвинет войны и не предотвратит дальнейшие конфликты. Конфликтов не будет, только если умрет Ишидо. А сейчас нет открытой войны, ни с кем. – Он поудобнее устроился на стуле, – ему не нравился запах пищи, приготовленной на масле, и немытых тел. – Но у нас возникла срочная проблема. Мне нужны ваши пушки. Они нужны мне сейчас. Пираты перекрыли мне выход из гавани. Я говорил до этого Тсукку-сану, что скоро каждый должен будет выбрать, на чьей он стороне. Где сейчас окажетесь вы, ваш руководитель и вся христианская церковь? А мои португальские друзья со мною или против меня?
Дель Аква сказал:
– Вы можете быть уверены, господин Торанага, мы все поддерживаем ваши интересы.
– Хорошо. Тогда сразу же разгоните пиратов.
– Это был бы акт войны, и в этом нет никакой выгоды для нас.
– Может быть, мы могли бы как-то сторговаться? А? – сказал Феррьера.
Алвито не перевел этого, но вместо этого сказал:
– Адмирал говорит, мы только пытаемся избежать вмешательства в вашу политику, господин Торанага, мы торговцы.
Марико сказала Торанаге по-японски:
– Простите, господин, это неправильный перевод. Это не то, что он сказал.
Алвито вздохнул:
– Я только заменил некоторые слова, господин. Адмирал не соблюдает некоторых правил приличия, так как он иностранец. Он не понимает по-японски.
– А вы соблюдаете, Тсукку-сан? – спросил Торанага.
– Я пытаюсь, господин.
– Что на самом деле он сказал?
Алвито перевел.
После паузы Торанага сказал:
– Анджин-сан сказал мне, что португальцы были очень заинтересованы в торговле, но в торговле они не знают правил хорошего тона и не понимают юмора. Я понимаю и приму ваши объяснения, Тсукку-сан. Но с этого момента, пожалуйста, переводите все точно как говорится.
– Да, господин.
– Скажите адмиралу следующее; «Когда конфликт разрешится, я расширю торговлю. Я хорошо отношусь к торговле. Ишидо – нет».
Дель Аква отметил перемену и надеялся, что Алвито загладил глупость Феррьеры.
– Мы не политики, господин, мы верующие и представляем веру и верующих… Мы поддерживаем ваши интересы. Да.
– Я согласен. Я рассмотрю. – Алвито перестал переводить, его лицо осветилось, и он на момент позволил Торанаге опередить его. – Извините, Ваше Преосвященство, но господин Торанага сказал: «Я рассмотрю вашу просьбу построить церковь, большую церковь в Эдо, как доказательство моего доверия к вашим интересам».
Много лет, с того момента, как Торанага стал господином Восьми Провинций дель Аква прилагал все усилия, чтобы получить такое разрешение. И получить от него это разрешение сейчас для третьего по величине города империи было бесценной уступкой со стороны Торанага. Отец-инспектор знал, что пришло время решить проблему пушек.
– Поблагодарите его, Мартин Тсукку-сан, – сказал он, пользуясь условной фразой, которую он предварительно согласовал с Алвито, договариваясь о том, как себя вести Алвито, такому поборнику веры, – и скажите, что мы всегда будем к его услугам. О, да, и спросите его, что он имел в виду, говоря о соборе, – добавил он для адмирала.
– Может быть, я могу говорить напрямую, господин, одну минуту, – начал Алвито говорить Торанаге, – мой господин благодарит вас и говорит, что то, о чем вы просили, видимо, возможно. Он всегда старается помочь вам.
– Стараться – абстрактное слово и недостаточное.
– Да, господин. – Алвито взглянул на телохранителей, которые, конечно, слушали, не подавая вида. – Но я помню, что вы раньше говорили: иногда бывает разумным стать абстрактным.
Торанага сразу понял его. Он махнул рукой, отпуская свою стражу.
– Подождите снаружи, вы все.
Они неохотно повиновались. Алвито повернулся к Феррьере:
– Нам пока не нужны ваши часовые, адмирал. Когда самураи ушли, Феррьера отпустил своих людей и взглянул на Марико. На поясе у него были пистолеты, а еще один он держал в сапоге. Алвито сказал Торанаге:
– Может быть, господин, вам бы хотелось, чтобы госпожа Марико присела?
Торанага снова понял, что он хотел сказать. Он подумал с мгновение, потом коротко кивнул и сказал не оборачиваясь:
– Марико-сан, возьмите одного из моих телохранителей и найдите Анджин-сана. Оставайтесь с ним, пока я не пришлю за вами.
– Да, господин.
Дверь за ней закрылась.
Теперь они остались одни. Их было четверо.
Феррьера сказал:
– Что предлагается? Что он предлагает?
– Будьте терпеливы, адмирал, – ответил дель Аква; его пальцы дрожали на кресте – он молился об успехе.
– Господин, – начал говорить Алвито Торанаге, – господин, мой повелитель говорит, что все, что вы просите, он попытается сделать в течение сорока дней. Он пошлет секретной почтой ваши слова об успехах в этом деле. Я буду курьером, с вашего позволения.
– А если он не добьется?
– Это произойдет не из-за нежелания помочь, а из-за намерения обдумать. Он дает вам свое слово.
– Перед христианским Богом?
– Да, перед Богом.
– Хорошо. Я сделаю это в письменном виде. Со своей печатью.
– Иногда полные соглашения, деликатные соглашения не следует сводить к письменным, господин.
– Вы хотите сказать, что, если я не дам письменного согласия, вы тоже не дадите?
– Я только напоминаю вам, что вы сами говорили, что самурайская честь более важна, чем кусок бумаги. Отец-инспектор дает вам свое слово перед Богом, свое слово чести, как это делает самурай. Ваша честь очень много значит для отца-инспектора. Я только подумал, что он будет расстроен, если вы ему не поверите. Вы хотите, чтобы я просил его что-то подписать?
Торанага, помолчав, наконец сказал:
– Очень хорошо. Его слово перед Иисусом Христом, да? Его слово перед Богом?
– Я даю его по поручению отца-инспектора. Он клянется на святом кресте, что попытается.
– И вы тоже, Тсукку-сан?
– Я тоже дал вам свое слово, перед моим Богом, на святом кресте, что я буду делать все, чем я смогу помочь ему убедить господ Оноши и Кийяму быть вашими союзниками.
– В свою очередь я сделаю то, что я обещал раньше. На сорок первый день вы можете заложить камень в самый большой христианский собор в империи.
– А можно будет эту землю, господин, выделить нам сейчас же?
– Как только я прибуду в Эдо. А теперь? Что с пиратами? Вы прогоните их сразу же, сейчас?
– Если бы вы имели пушки, вы могли бы сами справиться с этим, господин?
– Конечно, Тсукку-сан.
– Прошу прощения за такую дотошность, господин, но мы должны выработать план. Пушки не принадлежат нам. Пожалуйста, дайте мне минуту времени, – Алвито повернулся к дель Акве. – С собором все улажено. Ваше Преосвященство. – Потом он добавил для Феррьеры, начиная выполнять согласованный план: – Вам следует радоваться тому, что вы не потопили его, адмирал. Господин Торанага спрашивает, не возьмете ли вы десять тысяч дукатов золотом, когда поедете на Черном Корабле в Гоа, чтобы вложить их в золотой рынок в Индии. Мы были бы рады помочь в сделке с помощью наших источников там, поместив это золото для вас. Господин Торанага говорит, половина доходов – ваша.
И Алвито, и дель Аква считали, что ко времени, когда Черный Корабль вернется через шесть месяцев, либо Торанага будет снова президентом Совета регентов и, следовательно, более чем рад, что проведена такая выгодная сделка, либо он будет мертв.
– Вы будете иметь чистой прибыли четыре тысячи дукатов. Без всякого риска.
– А что взамен? Это больше, чем вся ваша годовая субсидия короля Испании всему обществу иезуитов в Азии. В обмен на что?
– Господин Торанага говорит, пираты не дают ему выйти из гавани. Ему лучше знать, пираты это или нет.
Феррьера ответил тем же самым деловитым тоном, что они оба знают только: это будет на выгоду Торанаге.
– Это плохой совет – поверить этому человеку. У его врагов все выигрышные карты. Христиане-дайме против него. Наверняка два самых главных, я слышал это собственными ушами. Говорят, этот японец – реальный враг. Я верю им, а не этому безродному кретину.
– Я уверен, господин Торанага знает лучше нас, кто пираты, а кто нет, – невозмутимо сказал ему дель Аква, зная, какое будет решение, как знал это и Алвито. – Я думаю, вы не возражаете, чтобы господин Торанага сам имел дело с пиратами?
– Конечно, нет.
– У вас на борту много свободных пушек, – сказал отец-инспектор. – Почему не дать их ему тайком? Продайте на самом деле. Вы продаете оружие все время. Он покупает оружие. Четыре пушки будет более чем достаточно. Будет легко перегрузить их с помощью баркаса, с запасом пороха и зарядов, опять украдкой. Тогда это дело будет решено.
Феррьера вздохнул.
– Пушки, Ваше Преосвященство, бесполезны на борту галеры. У нее нет пушечных портов, нет пушечного такелажа, нет пушечных пиллерсов. Они не смогут воспользоваться пушками, даже если бы у них были артиллеристы, которых у них нет.
Оба священника были поражены.
– Бесполезны?
– Абсолютно.
– Но, конечно, дон Феррьера, они могут приспособить…
– Эта галера непригодна для применения пушек без переделки, которая займет по крайней мере неделю.
– Что такое? – спросил Торанага подозрительно: что-то не то, однако они пытаются это от него скрыть.
– В чем дело, спрашивает Торанага, – сказал Алвито. Дель Алвито знал, что почва уходит у них из-под ног.
– Адмирал, пожалуйста, помогите нам. Пожалуйста. Я прямо прошу вас. Мы получили большие уступки для дела нашей веры. Вы должны поверить мне, и вы должны доверять нам. Вы должны помочь господину Торанаге как-то выбраться из гавани, Я прошу вас от имени церкви. Один собор является огромной уступкой делу веры. Пожалуйста.
Феррьера не позволил себе показать радости такой победы. Мысленно он даже добавил себе значительности своему голосу: «Так как вы просите помочь от имени церкви, Ваше Преосвященство, я, конечно, сделаю все, что вы просите. Я выведу его из этой западни. Но в свою очередь я хочу, чтобы меня назначили адмиралом Черного Корабля на следующий год независимо от того, будет ли удачным этот год или нет».
– Это личное распоряжение короля Испании, его одного. Я не могу назначить на этот пост. Далее: я принимаю ваше предложение относительно золота, но я хочу, чтобы вы гарантировали, что у меня не будет проблем с вице-королем Гоа, или здесь, с золотом, или с Черным Кораблем.
– Вы осмеливаетесь использовать меня и церковь как гарантов?
– Это только деловое соглашение между нами и этой обезьяной.
– Он не обезьяна, адмирал. Вам лучше помнить это.
– Далее: пятнадцать процентов груза этого года вместо десяти.
– Это невозможно.
– Следующее: дать слово, Ваше Преосвященство, перед Богом сейчас, что ни вы, ни один из священников, находящихся в вашем подчинении, никогда не будут угрожать мне отлучением от церкви, если я совершу в будущем акт святотатства, каких еще не было. И далее, ваше слово, что вы и ваши святые отцы будут активно поддерживать и помогать этим двум Черным Кораблям, – также перед Богом.
– И что же еще, адмирал? Конечно, это не все? Наверняка есть что-то еще?
– Последнее: мне нужен этот еретик.
* * *
Марико посмотрела вниз на Блэксорна из дверей каюты. Он лежал в полубессознательном состоянии на полу, пытаясь выблевать свои внутренности. Боцман облокотился на койку, с вожделением разглядывая ее, видны были пеньки его желтых зубов.
– Он отравлен или пьян? – спросила она Тотоми Кану, самурая, стоящего рядом с ней, безуспешно пытаясь закрыть свои ноздри от запаха пищи и рвоты, запаха этого уродливого моряка перед ней и от постоянного запаха трюмов, который пропитал весь корабль. – Похоже, что он был отравлен, да?
– Может быть, и отравлен, Марико-сан. Посмотрите на эту мерзость! – Самурай брезгливо махнул рукой в сторону стола: деревянные тарелки с остатками искромсанных кусков ростбифа, зажаренного с кровью; половинка скелета бойцового цыпленка; наломанные куски хлеба и сыра; пролитое пиво и масло; блюдо холодного мяса с жирной подливкой и полуопустошенная бутылка бренди.
Никто из них никогда не видел раньше мяса на столе.
– Что вам надо? – спросил боцман. – Здесь нет обезьян, ва-каримасу? В комнате нет обезьян-сан! – Он поглядел на самурая и отмахнулся от него: – Уходи! Писс аут! – Его глаза обратились на Марико: – Как тебя зовут? Имя, а?
– Что говорит этот чужеземец, Марико-сан? – спросил самурай.
Марико отвела свой зачарованный взгляд от стола и сосредоточилась на боцмане.
– Простите, сеньор, я не поняла вас. Что вы сказали?
– А? – рот боцмана открылся еще больше. Это был большой толстый мужчина, со слишком близко поставленными глазами и большими ушами, волосы торчали жалкими черными косичками. Распятье свисало с толстой шеи, за пояс было заткнуто два пистолета. – О, вы можете говорить по-португальски? Японка, которая может говорить на хорошем португальском языке? Где вы научились говорить на цивилизованном языке?
– Меня научил христианский священник.
– Да будь я Богом проклятым сыном проститутки! Мадонна, этот цветок-сан может говорить на нормальном языке!
Блэксорна опять вырвало, и он попытался встать с палубы.
– Вы не могли бы, пожалуйста, вы не могли бы положить его сюда? – Она показала на койку.
– Ага. Если эта обезьяна поможет.
– Кто? Извините, что вы сказали? Кто?
– Он. Этот джеп [7]7
Презрительная кличка японцев
[Закрыть]. Он.
Слова больно ранили ее, и она прилагала все свои усилия, чтобы оставаться спокойной. Марико сделала знак самураю.
– Кана-сан, будь любезен, помоги этому чужеземцу. Анджин-сана надо положить вот сюда.
– С удовольствием, госпожа.
Двое мужчин подняли Блэксорна, и он плюхнулся обратно в койку, с тяжелой головой, глупо гримасничая.
– Его нужно помыть, – сказала Марико по-японски, все еще ошеломленная тем, как боцман назвал Кану.
– Да, Марико-сан. Прикажите чужеземцу послать за слугами.
– Да. – Ее глаза недоверчиво покосились на стол. – Они действительно ели это?
Боцман посмотрел туда же. Он тут же наклонился над столом и оторвал ножку цыпленка, предложив ее Марико.
– Вы голодны? Вот, маленькая цветок-сан, это хорошая вещь. Сегодня она свежая – действительно каплун из Макао.
Она покачала головой.
Медвежье лицо боцмана расплылось в ухмылке, и он ободряюще обмакнул ногу цыпленка в густую подливку и сунул ей под нос:
– Подливка делает его еще вкуснее. Ну, это достаточно приятная вещь, а теперь можно и поговорить. Никогда не удавалось это раньше. Ну, давай, это подкрепит тебя, чего тут считаться! Это каплун из Макао, я тебе сказал.
– Нет, нет, спасибо. Есть мясо… есть мясо запрещено. Это против наших законов – и против буддизма, и против синтоизма.
– Но в Нагасаки не так! – засмеялся боцман. – Многие джепы едят мясо все время. Они делают все, когда им это удается, и грог лакают. Вы христианка, не так ли? Ну, попробуй, маленькая донна. Как узнать, если не попробовать?
– Нет, нет, спасибо.
– Человек не может жить без мяса. Это настоящая еда. Делает вас сильным, так что вы можете прыгать, как горностай… Вот, – он предложил ножку цыпленка Кане, – хочешь?
Кана с отвращением покачал головой:
– Ие!
Боцман пожал плечами и небрежно отбросил ее обратно на стол.
– «Ие» так «ие». Что у вас с рукой? Повредили в бою?
– Да. Но несильно. – Марико подвигала ею немного, чтобы продемонстрировать это, и с трудом вытерпела боль.
– Бедняжка! Что вы здесь хотели, донна сеньорита, а?
– Повидать Ан… – встретиться с кормчим. За ним послал господин Торанага. Кормчий пьян?
– Да, это и пища. Бедняга слишком быстро ел и так же быстро пил. Выпил полбутылки одним глотком. Англичане все такие. Не могут переносить свой грог. – Его глаза внимательно рассматривали Марико. – Я никогда не видел такого маленького цветка, как ты. И никогда не разговаривал с джепом, который может говорить на нормальном языке.
– Вы всех японских дам и самураев называете джепами и обезьянами?
Морях коротко хохотнул.
– Эх, сеньорита, это сорвалось с языка. Это про обычных сводников и проституток в Нагасаки. Здесь нет ничего обидного. Я никогда не разговаривал с культурной сеньоритой, даже не знал, что такие бывают, ей-богу.
– Я тоже, сеньор. Я никогда не разговаривала с цивилизованными португальцами раньше, только со святыми отцами. Мы японцы, не джепы, понятно? А обезьяны – это животные, правильно?
– Конечно. – Боцман показал свои выбитые зубы. – Вы говорите как донна. Да. Не обижайтесь, донна сеньорита.
Блэксорн начал что-то бормотать. Она подошла к койке и осторожно потрясла его:
– Анджин-сан! Анджин-сан!
– Да-да? – Блэксорн открыл глаза. – О, привет, я сожалею, я… – Но боль и закружившаяся комната заставили его лечь на место.
– Пожалуйста, пошлите за слугой, сеньор, его надо помыть.
– Есть рабы, но не для этого, донна сеньорита. Оставьте англичанина – что такое небольшая рвота для еретика?
– Нет слуг? – спросила она, пораженная.
– У нас есть рабы – черные негодяи, но они ленивы – им никто не доверяет мыть себя, – сказал он с кривой ухмылкой.
Марико знала, что у нее нет выбора. Господин Торанага может потребовать Анджин-сана тотчас же, и это была ее обязанность.
– Тогда мне нужно немного воды, – сказала она, – помыть его.
– Есть бочка воды. На лестничной площадке внизу.
– Пожалуйста, принесите мне воды, сеньор.
– Пошлите его. – Боцман ткнул пальцем в Кану.
– Нет. Будьте любезны, сходите вы. Сейчас.
Боцман оглянулся на Блэксорна.
– Вы его возлюбленная?
– Что?
– Вы возлюбленная этого англичанина?
– Что такое возлюбленная, сеньор?
– Его женщина. Его подружка, понимаете, сеньорита, его девушка, этого кормчего, его любовница, возлюбленная.
– Нет, сеньор, нет. Я не его возлюбленная.
– Да? Тогда чья же? Этого оран… этого самурая? Или, может быть, этого князя, который только что поднялся на борт? Тора… что-то, что-то? Вы одна из его?..
– Нет.
– Ни одного из тех, что на борту?
Она покачала головой:
– Пожалуйста, принесите воды.
Боцман кивнул и вышел.
– Это самый безобразный, дурно пахнущий мужчина, которого я когда-либо видел около себя, – сказал самурай. – Что он говорил?
– Он думал, что я одна из наложниц кормчего. Самурай направился к двери.
– Кана-сан!
– Я требую права по поручению вашего мужа отомстить за это оскорбление. Сразу же! Как если бы вы прелюбодействовали с чужеземцем!
– Кана-сан! Пожалуйста, закройте дверь.
– Вы Тода Марико-сан! Как он осмелился оскорбить вас? За оскорбление должно быть отомщено!
– Оно будет отомщено, Кана-сан, и я благодарю вас. Да. Я даю вам это право. Но мы здесь по приказу господина Торанаги. Пока он не даст своего одобрения, было бы неправильно, если бы вы сделали это.
Кана неохотно закрыл дверь.
– Я согласен. Но я официально прошу вас обратиться к господину Торанаге до того, как мы уедем отсюда.
– Да. Благодарю вас за то, что вы заботитесь о моей чести. «Что бы сделал Кана, если бы он знал все, о чем мы здесь говорили? – спросила она себя, ужаснувшись. – Что бы сделал господин Торанага? Или Хиро-Мацу? Или мой муж? Обезьяны? О Мадонна, помоги мне продержаться и сохрани мой разум». Чтобы унять гнев Каны, она быстро переменила тему:
– Анджин-сан выглядит таким беспомощным. Прямо как ребенок. Видимо, чужеземцы не могут пить вино из-за желудка. Совсем как некоторые из наших мужчин.
– Да. Но это не из-за вина. Не может быть. Это из-за того, чтоб он съел.
Блэксорн тяжело завозился, приходя в сознание.
– У них нет слуг на корабле, Кана-сан, так что я должна буду заменить одну из служанок Анджин-сана. – Она начала неуклюже раздевать его, так как у нее еще болела рука.
– Ну-ка, позвольте мне вам помочь. – Кана оказался более ловок. – Я привык делать это для моего отца, который часто страдал от саке.
– Для мужчины хорошо иногда напиться. Это освобождает его от всяческих дьявольских духов.
– Да, но мой отец часто сильно страдал на следующий день.
– Мой муж очень сильно потом болеет. По несколько дней.
Через минуту Кана сказал:
– Может быть, это сам Будда позволил господину Бунтаро спастись.
– Да, – Марико огляделась. – Я не понимаю, как они могут жить в такой грязи? Это хуже, чем у самых бедных наших людей. Я чуть не упала в обморок в той каюте от запаха.
– Это возмутительно. Я никогда не был на борту чужеземного корабля раньше.
– А я никогда не была раньше на море.
Открылась дверь, и боцман принес ведро. Он был шокирован тем, что Блэксорн лежит голый, и, выдернув одеяло из-под койки, накрыл его.
– Он схватит смертельную простуду. Кроме того, стыдно делать это с человеком, даже с ним.
– Что?
– Ничего. Как ваше имя, донна сеньорита? – Его глаза сверкнули.
Марико не ответила. Она сбросила в сторону одеяло и дочиста обмыла Блэксорна, довольная, что можно что-то делать, ненавидя каюту и вонючего боцмана, гадая, о чем говорят в другой каюте: «В безопасности ли мой господин?»
Кончив, она связала в узел кимоно и грязную набедренную повязку.
– Можно это постирать, сеньор?
– А?
– Это надо бы сразу выстирать. Может быть, вы послали бы за рабом, были бы так любезны?
– Это кучка ленивых негодяев, я вам уже сказал. Это займет неделю или даже больше. Выбросьте это, донна сеньорита, они никому не нужны. Наш кормчий Родригес сказал, чтобы я дал ему всю нужную одежду. Вот. – Он открыл шкаф, – Он сказал дать ему все отсюда.
– Я не знаю, как одевать мужчину во все это…
– Ему нужны будут рубашка, брюки, гульфик, носки и ботинки, куртка. – Боцман вынул их и показал ей. Потом с помощью самурая она начала одевать Блэксорна, все еще находящегося в полубессознательном состоянии.
– Как он носит это? – Она держала в руках гульфик в форме мешочка с привязанными к нему тесемками.
– Мадонна, он носит это впереди, вот так. – Боцман, смутившись, показал свой собственный. – Вы привязываете его по этому месту на брюки, как я показал. На его стручок.
Она изучающе посмотрела на боцмана. Он чувствовал ее взгляд и смешался.
Марико надела гульфик на Блэксорна и аккуратно уложила поудобней, вместе с самураем они провели тесемки между ног и завязали их вокруг талии. Она спокойно сказала самураю:
– Это самый нелепый способ одеваться, который я когда-либо видела.
– Это, должно быть, очень неудобно, – ответил Кана, – а священники тоже их носят, Марико-сан? Под своими рясами?
– Я не знаю.
Она отбросила прядь волос от глаз.
– Сеньор, теперь Анджин-сан одет так, как надо?
– Ага, кроме ботинок. Они там вон. Но с ними можно подождать. – Боцман подошел к ней, и ее ноздри заложило от отвращения. Он понизил голос, став спиной к самураю: – Не хотите ли быстренько?
– Что?
– Я схожу по вас с ума, сеньорита, видите ли. Что вы скажете? Там, в соседней каюте, есть койка. Отправьте вашего друга наверх. Англичанин будет в отключке еще час. Я заплачу как обычно.
– Что?
– Вы заработаете монету, даже три, если вам нравится попрыгать, и вы сядете на лучший член отсюда до Лиссабона, а? Что вы скажете?
Самурай заметил ее ужас:
– В чем дело, Марико-сан?
Марико оттолкнула боцмана назад, подальше от койки. Ее речь была прерывистой:
– Он… он сказал…
Кана мгновенно выхватил меч, но его взгляд натолкнулся на стволы двух заряженных пистолетов. Тем не менее он замахнулся для удара.
– Стойте, Кана-сан! – Марико задыхалась. – Господин Торанага запретил всякие стычки до его приказа.
– Ну, обезьяна, иди, ты вонючий обоссанный дерьмовый дурак! Ты! Скажи этой обезьяне поднять свой меч или он будет безголовым сукиным сыном прежде, чем сможет пернуть!
Марико стояла в одном футе от боцмана. Ее правая рука все еще была засунута за пояс, ручка ее стилета все еще лежала у нее в ладони. Но она помнила свой долг и убрала руку.
– Кана-сан, уберите меч. Пожалуйста. Мы должны выполнять приказания господина Торанаги. Мы должны повиноваться ему.
Громадным усилием Кана заставил себя сделать то, о чем она его просила.
– Я собираюсь отправить тебя в ад, джеп!
– Пожалуйста, извините его, сеньор, и меня тоже, – сказала Марико, пытаясь говорить как можно вежливей. – Это ошибка…
– Этот негодяй с обезьяньим лицом вытащил меч. Это не ошибка, ей-богу!
– Пожалуйста, извините, сеньор, я очень сожалею. Боцман облизал губы.
– Я забуду об этом, если ты будешь хорошо себя вести, маленький цветок. Пошли с тобой в соседнюю каюту, скажи этой обезьяне, чтобы он оставался здесь, и я забуду об этом.
– Как ваше имя, сеньор?
– Пезаро, Мануэль Пезаро, а что?
– Ничего. Пожалуйста, извините нас за это недоразумение, сеньор Пезаро.
– Пошли в соседнюю каюту. Сейчас.
– Что здесь происходит? Что это… – Блэксорн не понимал, проснулся он уже или все еще в ночном кошмаре, но чувствовал опасность. – Что здесь происходит, скажите, ради Бога!
– Этот вонючий джеп бросился на меня!
– Это была ошибка, Анджин-сан, – сказала Марико. – Я извинилась перед сеньором Пезаро.
– Марико? Это вы, Марико-сан?
– Хай, Анджин-сан. Хонто. Хонто.
Она подошла ближе. Пистолеты боцмана не спускались с Каны. Она была вынуждена задеть за него, проходя мимо, и ей потребовалось приложить еще больше усилий, чтобы не выхватить свой нож и не выпустить из него кишки. В этот момент открылась дверь. Молодой штурвальный вошел в каюту с ведром воды. Он удивленно глянул на пистолеты и выскочил обратно.
– Где Родригес? – сказал Блэксорн, пытаясь заставить работать свою голову.
– Наверху, где и следует быть хорошему кормчему, – сказал боцман, его голос звучал раздраженно, – Этот джеп хотел меня зарубить, ей-богу!
– Помоги мне выйти на палубу, – Блэксорн ухватился за борта койки. Марико взяла его за руку, но не смогла поднять его.
Боцман махнул пистолетом на Кану.
– Скажи ему, чтобы он помог. Скажи ему, что если на небесах есть Бог, то он будет висеть на нок-рее до конца вахты.
* * *
Первый помощник капитана Сантьяго отодвинулся от секретного отверстия в стенке кают-компании, последнее «Ну, тогда все решено», сказанное дель Аквой, все еще звучало в его мозгу. Бесшумно он проскочил через темную каюту, вышел в коридор и тихонько закрыл дверь. Он был высокий, сухощавый мужчина с живым лицом, он носил напомаженную косу в виде свиного хвоста. Его одежда была опрятной, и, как и большинство моряков, он ходил босиком. В спешке он проскочил по коридору, бегом пересек главную палубу и взбежал на ют, где Родригес беседовал с Марико. Он извинился, наклонившись, прижался ртом к уху Родригеса и начал выкладывать все, что услышал и о чем был послан подслушивать, так, чтобы никто на юте не мог присоединиться к ним.
Блэксорн сидел на палубе на корме, облокотившись на планшир, голова его лежала на согнутом колене. Марико сидела с прямой спиной, повернувшись лицом к Родригесу, как это принято у японцев, а Кана, самурай, мрачно стоял сбоку. Вооруженные моряки толпились на палубах и расположились в «вороньем гнезде», наверху, еще двое – у штурвала. Корабль все еще был поставлен против ветра, воздух и ночь были чистыми, ореол вокруг луны был больше, дождь недавно кончился. В ста ярдах бортом к кораблю под прицелом его пушек стояла галера, весла были вытащены на палубу, кроме двух с каждой стороны, которые удерживали ее на месте; слабое приливное течение относило ее в сторону. Рыбацкие лодки, находившиеся в засаде с неприятельскими лучниками-самураями, приблизились, но еще не нападали.
Марико следила за Родригесом и помощником капитана. Она не могла слышать, о чем они говорят, но даже если бы и могла, ее воспитание заставило бы ее предпочесть не вслушиваться. Интимность в бумажных домах была невозможна без вежливости и предупредительности, без интимности цивилизованная жизнь не могла бы существовать, поэтому всех японцев учили слышать и не мешать. Для общего блага.
Когда она пришла с Блэксорном на палубу, Родригес слушал, что говорил боцман и ее сбивчивое объяснение: это была ее ошибка, она неправильно поняла слова боцмана, и это заставило Кану обнажить меч, чтобы защитить ее честь. Боцман слушал, ухмыляясь, его пистолеты все еще были направлены в спину самурая.
