Текст книги "Сёгун"
Автор книги: Джеймс Клавелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 87 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]
Блэксорн прошел по палубе, спустился по сходням к маленькому японскому ялику. Он слышал сердитые голоса позади и почувствовал, как волосы у него на шее шевелятся: наверху, на корабле, было много самураев, вооруженных луками со стрелами, а некоторые – мушкетами.
– Ты не должен об этом беспокоиться, капитан-сан, я отвечаю за это. Я, Родрига-сан, иши бан Анджин-сан, клянусь Святой Девой. Вакаримас ка? – перекрыл он все другие голоса, но те становились все сердитее.
Блэксорн уже почти был в лодке и увидел, что там не было уключин.
«Я не могу грести как они, – сказал он себе. – Я не могу воспользоваться лодкой. И плыть слишком далеко. Или поплыть?»
Он колебался, определяя расстояние. Если бы он был здоров, он бы не ждал ни минуты. А теперь?
Послышались шаги вниз по сходням, и он поборол в себе желание обернуться.
– Садись на корму, – услышал он, как требовательно произнес Родригес. – Поторопись!
Он сделал, как ему было сказано, и тут же быстро в лодку прыгнул Родригес, схватил весла и, все еще стоя, с большой ловкостью оттолкнулся от корабля.
У входа на трап стоял самурай, очень возмущенный, два других были сбоку с луками наготове. Командир самураев позвал их: несомненно, приказав им отойти.
В нескольких ярдах от корабля Родригес обернулся.
– Прямо идем туда! – прокричал он ему, указывая на «Эразмус». – Пусть самураи будут на борту! – Он твердо повернулся спиной к своему кораблю и продолжал грести, работая веслами по японскому обычаю, стоя в середине корабля.
– Скажи мне, если приготовят стрелы к стрельбе, англичанин! Смотри за ними внимательно. Что они делают сейчас?
– Их капитан очень сердит. Ты ищещь неприятностей, да?
– Если мы не выплывем вовремя. Старый Лизоблюд будет иметь повод для недовольства. Что делает лучник?
– Ничего. Они слушают его. Он, кажется, не может решиться. Нет. Сейчас один из лучников вынул стрелу. Родригес приготовился к остановке.
– Мадонна, они чертовски аккуратны, чтобы рисковать чем-нибудь. Она еще в луке?
– Да, но подожди немного! К капитану кто-то подошел, – я думаю, моряк. Похоже, он что-то спрашивает у него о корабле. Капитан смотрит на нас. Он что-то говорит человеку со стрелой. Теперь лучник убирает ее. Моряк указывает на что-то на палубе.
Родригес украдкой бросил быстрый взгляд, чтобы удостовериться в этом, и задышал легче.
– Это один из моих людей. Он займет его на добрых полчаса, чтобы получить указания, как разместить своих гребцов. Блэксорн подождал, дистанция увеличивалась.
– Капитан опять смотрит на нас. Нет, с нами все в порядке. Он уходит. Но один из самураев следит за нами.
– Пусть следит, – Родригес расслабился, но не сбавил темпа гребли и не посмотрел назад. – Не нравится мне, когда я спиной к самураю или когда у него в руках оружие. Или когда я вижу этих негодяев даже безоружными. Они все мерзавцы!
– Почему?
– Они любят убивать, англичанин. Это их обычай, они даже спят со своими мечами. Это великая страна, но самураи опасны, как змеи, и гораздо больше.
– Почему?
– Я не знаю, почему, англичанин, но они таковы, – ответил Родригес, радуясь, что может поговорить с равным себе. – Конечно, все японцы отличаются от нас – они не чувствуют боли или холода так, как мы, но самураи намного хуже. Они ничего не боятся, по крайней мере смерти. Почему? Один Бог знает, но это правда. Если их господин говорит «убей» – они убивают; если он говорит «умри» – они все падают на свои мечи или распарывают себе животы. Для них убить или умереть так же легко, как для нас помочиться. Женщины тоже бывают самураями, англичанин. Они будут убивать, чтобы защитить своих хозяев, так они называют здесь своих мужей, или они убивают себя, если им прикажут. Они делают это, разрезая себе горло. Здесь самурай может приказать своей жене покончить с собой, и она по закону обязана это сделать. О Мадонна, женщина значит кое-что еще, и здесь, англичанин, некоторые могут быть лучше всех на земле, но мужчины… Самураи – это пресмыкающиеся, и самое безопасное – обращаться с ними как с ядовитыми змеями. Ты в порядке теперь?
– Да, благодарю. Немного слаб, но все нормально.
– Как проходило ваше плавание?
– Плохо. А самураи – как стать одним из них? Просто достать два меча и выбрить волосы, как они?
– Ты должен родиться самураем. Конечно, есть разные ранги самураев, от дайме наверху этой кучи дерьма до того, что мы называем пехотинцем в ее основании. В основном это наследственное, как у нас. В старые времена, как мне говорили, было как сейчас в Европе – крестьяне могли быть солдатами и солдаты становиться крестьянами, наследственными князьями и дворянами, до короля наверху. Некоторые солдаты из крестьян поднимались до самых высоких рангов. Тайко был таким.
– Кто он?
– Великий деспот, правитель всей Японии; величайший убийца всех времен. Я расскажу тебе о нем когда-нибудь. Он умер год назад и теперь горит где-нибудь в аду… – Родригес сплюнул за борт. – Сегодня самураем можно стать, только родившись им. Это все наследственное, англичанин. Мадонна, ты не представляешь, сколько средств они тратят на наследство, положение в обществе и тому подобное, – ты посмотри, как Оми кланяется этому дьяволу Ябу и оба они пресмыкаются перед старым Лизоблюдом-сама. «Самурай» идет от японского слова, означающего «служить». Но пока они все кланяются и раболепствуют перед вышестоящим, они все равные самураи, с особыми самурайскими привилегиями. Что там происходит на борту?
– Капитан что-то быстро говорит другому самураю и указывает на нас. Что такое с ними?
– Здесь самурай управляет всем, владеет всем, у них собственный кодекс чести и свой свод правил. Высокомерные? Мадонна, ты и не представляешь! Самый низкий из самураев может законно убить любого несамурая, любого мужчину, любую женщину или ребенка, по любому поводу или без повода. Они могут убить законно, чтобы проверить остроту своего поганого меча, – я видел, как они делают это, – а они делают лучшие в мире мечи. Лучше, чем дамасская сталь. Что этот негодяй делает теперь?
– Просто наблюдает за нами. Его лук сейчас за спиной, – Блэксорн передернул плечами. – Я ненавижу этих негодяев даже больше, чем испанцев.
Родригес опять рассмеялся, не переставая грести.
– Если говорить правду, у меня от них моча свертывается! Но если ты хочешь быстро разбогатеть, ты должен сотрудничать с ними, потому что они владеют всем. Ты уверен, что у тебя все нормально?
– Да, спасибо. Что ты говоришь? Самураи владеют всем?
– Да, вся страна разделена на касты, как в Индии. Самураи наверху, крестьяне следующие по важности, – Родригес сплюнул за борт. – Только крестьяне могут владеть землей. Понимаешь? Но самурай владеет всем, что тот получает. Они владеют всем рисом – это единственный важный вид сельскохозяйственной продукции – и отдают часть обратно крестьянам. Только самураю позволяется носить оружие. Для любого, кроме самурая, напасть на другого самурая – преступление, наказуемое немедленной смертью. И каждый, кто видит такое преступление и не сообщает о нем сразу же, тоже отвечает за него вместе с женами и даже детьми. Вся семья приговаривается к смерти, если кто-то не донес. Клянусь Мадонной, они все сатанинское отродье, эти самураи! Я видел детей, изрубленных в котлетный фарш. – Родригес откашлялся и сплюнул за борт. – Даже при этом, если ты знаешь пару таких вещей, это место – небо на земле. – Он оглянулся на галеру, чтобы видеть, что там происходит, потом ухмыльнулся. – Ну, англичанин, ничего себе прогулочка по гавани на лодке, да?
Блэксорн засмеялся. Годы слетели с него, когда он стал ощущать близкое колебание волн, запах морской соли, чаек, кричащих и играющих над ним, чувство свободы, чувство надежной земли после долгого отсутствия.
– Я думал, ты не хочешь помочь мне попасть на «Эразмус»!
– Ох, и зануды эти англичане. Никакого терпения. Слушай, здесь ты не проси японцев ни о чем – самураев или еще кого, они все одинаковые. Если ты попросишь, они начнут колебаться, потом запросят вышестоящего. Здесь ты должен действовать. Конечно, – его сердечный смех разнесся по волнам, – иногда тебя будут убивать, если ты делаешь что-то не так.
– Ты очень хорошо гребешь. Я ломал голову, как пользоваться этими веслами, когда ты пришел.
– Не думал же ты, что я позволю тебе уйти одному. Как твое имя?
– Блэксорн. Джон Блэксорн.
– Ты когда-нибудь бывал на севере, англичанин? На крайнем севере?
– Я был с Киисом Веерманом на «Дер Лифле». Восемь лет назад. Это было его второе путешествие в поисках Северо-Восточного прохода. А что?
– Я хотел бы послушать об этом – и о всех местах, где ты был. Ты думаешь, этот проход когда-нибудь найдут? Северный путь в Азию, с востока или запада?
– Да. Вы и испанцы блокировали южные пути, поэтому мы пройдем там. Или голландцы. А что?
– Ты был кормчим на судах, плавающих у берегов Берберии? А?
– Да. А что?
– И ты знаешь Триполи?
– Многие кормчие там побывали. Ну и что?
– Я думал, я тебя уже где-то видел. Да, это было в Триполи. Мне тебя показывали. Известный английский кормчий. Тот, кто ходил с путешественником Киисом Веерманом в Полярные моря, был капитаном у Дрейка, а? В Армаде? Сколько тебе тогда было лет?
– Двадцать четыре. Что ты делал в Триполи?
– Я был кормчим на английском капере. Мой корабль был разбит в Индии этим пиратом, Морроу, Генри Морроу – его имя. Он сжег мой корабль до ватерлинии после того, как захватил его и предложил мне работать у него кормчим – его кормчий был бесполезен, так он говорил, – ты знаешь, как это бывает. Он хотел плыть оттуда – мы плавали в районе Испаньолы, когда он захватил нас – на юг вдоль Мейна, потом назад через Атлантику, пытаясь перехватить испанский корабль с ежегодным грузом золота около Канарских островов. Потом через проливы в Триполи, если мы его пропустим, пытаясь найти другую добычу, потом на север в Англию. Он дал мне обычное обещание освободить моих товарищей, дать им пищи и лодки для возвращения, если я присоединюсь к нему. Я сказал: «Конечно, почему бы и нет? При условии, что мы не будем нападать на португальские суда и вы высадите меня на берег у Лиссабона и не украдете мои руттеры». Мы спорили так и эдак – ты знаешь, как это обычно бывает. Потом я поклялся Мадонной, мы оба поклялись на кресте, и вот что вышло. Мы плавали удачно и захватили несколько испанских купцов. Когда мы были в районе Лиссабона, он попросил меня остаться на борту, дал мне обычное письмо королевы Елизаветы: она заплатит целое состояние любому португальскому кормчему, который примет ее подданство и обучит других своему искусству в Тринити Хаус, она обещала также дать пять тысяч гиней за описание пути через Магелланов пролив или мимо мыса Доброй Надежды.
У него была широкая улыбка, зубы белые и крепкие, черные усы и борода аккуратно подстрижены.
– У меня их не было. По крайней мере, я ему так сказал. Морроу сдержал свое слово, как обычно делают все пираты. Он высадил меня на берег вместе с моими руттерами – конечно, он их скопировал, хотя сам не умел ни читать, ни писать, и даже дал мою долю денег из добычи. Ты когда-нибудь плавал с ним, англичанни?
– Нет. Королева несколько лет назад дала ему звание рыцаря. Я никогда не служил ни на одном из его кораблей. Я рад, что он был честен с тобой.
Они приблизились к «Эразмусу». Самурай насмешливо смотрел на них сверху.
– Это второй раз я работал кормчим у еретиков. Первый раз я был не так удачлив.
– Да?
Родригес положил весла в лодку, и она вплотную подошла к борту. Он повмс на причальном канате.
– Поднимайся иа борт, а разговаривать предоставь мне. Блэксорн начал карабкаться наверх, пока другой кормчай надежно привязывал лодку. Родригес первым оказался на палубе. Он поклонился, как придворный.
– Конничи ва всем землеедам-сама!
На палубе было четыре самурая. Блэксорн узнал одного из них, сторожа у двери погреба. Они невозмутимо низко поклонились Родригесу. Блэксорн последовал примеру Родригеса, чувствуя себя неуютно и стараясь поклониться как можно правильней.
Родригес направился сразу прямо к трапу. Печати были аккуратно поставлены в нужных местах. Один из самураев остановил его.
– Киндзиру, гомен насай. – Запрещено, извини.
– Киндзиру, да? – сказал Родригес, на вид нисколько не испугавшись. – Я Родригес-сан, кормчий Тода Хиро-Мацу-сама. Это печать, – сказал он, показывая на красную печать со странной надписью на ней, – Тода Хиро-Мацу-сама, да?
– Нет, – сказал самурай, покачав головой, – Касиги Ябу-сама!
– Нет? – спросил Родригес. – Касиги Ябу-сама? Я от Тода Хиро-Мацу-сама, который более важный князь, чем ваш педераст и лизоблюд Касиги Ябу-сама, который самый большой пидор-сама во всем мире. Понял? – Он сорвал печать с двери, опустил руку на один из своих пистолетов.
Мечи были наполовину вынуты из ножен, и он спокойно сказал Блэксорну:
– Готовься покинуть корабль. И грубо самураю:
– Торанага-сама! – Он указал своей левой рукой на флаг, который развевался над его фок-мачтой. – Вакаримас ка?
Самураи колебались, мечи их были наготове. Блэксорн приготовился нырять с борта.
– Торанага-сама! – Родригес ударил ногой по двери, планка сломалась, и дверь распахнулась. – Вакаримасу ка?
– Вакаримас, Анджин-сан. – Самураи быстро убрали мечи в ножны, поклонились, извинились и снова поклонились. Родригес сказал хрипло:
– Так-то лучше, – и спустился вниз.
– Боже мой, Родригес, – сказал Блэксорн, когда они оказались на нижней палубе. – Ты каждый раз так делаешь и выкручиваешься?
– Я делаю так редко, – сказал португалец, утирая пот с бровей. – И даже тогда хочется, чтобы это никогда не начиналось. Блэксорн прислонился к переборке.
– Я чувствую себя, как если бы меня лягнули в живот.
– Это единственный путь. Ты должен действовать как король. И даже так ты никогда не сможешь говорить с самураем. Они опасны, как священник, сидящий со свечой на пороховой бочке.
– Что ты сказал им?
– Тода Хиро-Мацу – главный советник Торанаги – он более важный дайме, чем местный. Вот почему они позволили войти.
– На что он похож, этот Торанага?
– Длинный рассказ, англичанин. – Родригес сел на ступеньке, вытянул ногу в сапоге и растер колено. – Я чуть не сломал ногу о вашу вшивую дверь.
– Она не была закрыта. Ты мог легко открыть ее.
– Я знаю. Но это было бы не так эффектно. Клянусь Святой Девой, тебе еще много чему надо учиться!
– Ты будешь учить меня?
Родригес убрал ногу.
– Посмотрим, – сказал он.
– От чего это зависит?
– Посмотрим, не так ли? Я много всего рассказал честно – пока я, не ты. Скоро будет твоя очередь. Где твоя каюта?
Блэксорн на мгновение задержал на нем взгляд. Запах под палубой был густой и влажный.
– Спасибо, что ты помог мне попасть на борт. Он пошел на корму. Его дверь была не заперта. Каюта носила следы обыска, все было сдвинуто с места, что можно унести – исчезло. Не осталось книг, одежды, инструментов или гусиных перьев для письма. Его ящик для документов также был открыт. И пуст.
Побелев от гнева, он прошел в кают-компанию. Родригес внимательно наблюдал за ним. Даже тайник был найден и вынесен.
– Они забрали все. Сыновья чумной воши!
– Чего ты ожидал?
– Я не знаю. – Блэксорн прошел в комнату с сейфом. Она была пуста. Так же и со складом. В трюмах были только тюки с шерстяной одеждой. – Проклятые Богом японцы! – Он вернулся в свою каюту и захлопнул ящик для карт.
– Где они? – спросил Родригес.
– Что?
– Твои бумаги? Где твои журналы?
Блэксорн внимательно посмотрел на него.
– Ни один кормчий не будет волноваться из-за одежды. Ты пришел за руттером. Не так ли? Почему ты так удивлен, англичанин? Зачем, по-твоему, я поднялся на борт? Помочь тебе вернуть свои тряпки? Они изношены, и тебе потребуются другие. У меня их много. Но где твои журналы?
– Они исчезли. Они были в моем ящике для карт.
– Я не собираюсь красть их, англичанин. Я только хотел прочитать их и скопировать, если потребуется. Я бы берег их, как свои собственные, так что тебе нечего беспокоиться. – Его голос стал тверже. – Пожалуйста, забери их, англичанин, у нас осталось мало времени.
– Не могу. Их нет. Они были в моем ящике для карт.
– Тебе не следовало оставлять их там, входя в иностранный порт. Тебе не следовало забывать главное правило кормчих – надежно прятать их и оставлять только фальшивые. Поторопись!
– Они украдены!
– Я тебе не верю. Но я допускаю, что ты спрятал их очень хорошо. Я искал здесь целых два часа – и никаких следов.
– Что?
– Почему ты так удивлен, англичанин? У тебя голова на месте? Конечно, я пришел сюда из Осаки, чтобы посмотреть твои бортовые журналы.
– Ты уже был на борту?
– Мадонна! – сказал Родригес нетерпеливо, – Да, конечно, два или три часа назад с Хиро-Мацу, который хотел сам посмотреть. Он сломал печати, и потом, когда уезжал, этот местный дайме запечатал все снова. Поторопись, ради Бога, – добавил он. – Время идет.
– Они украдены! – Блэксорн рассказал ему, как они попали сюда и как он проснулся уже на берегу. Потом он швырнул свой ящик для книг, взбешенный, как человек, который нашел свой корабль разграбленным. – Они украли! Все мои карты! Все мои журналы! У меня в Англии есть несколько копий, но журнал этого плавания пропал.
– А португальский журнал? Давай, англичанин, признавайся, должен быть еще и португальский.
– А португальский… он тоже исчез. – «Поберегись, – подумал он про себя. – Они исчезли, и это конец. У кого они? У японцев? Или они отдали их священнику? Без бортового журнала и карт ты не сможешь проложить путь домой. Ты никогда не вернешься домой… Это неправда. Ты сможешь найти дорогу домой, если будешь осторожен и если очень сильно повезет… Не глупи! Ты прошел половину пути вокруг света, через враждебные земли, через вражеские руки, и вот у тебя нет ни бортового журнала, ни карт. О, Боже, дай мне силы!»
Родригес внимательно следил за ним. Через какое-то время он сказал:
– Извини, англичанин. Я знаю, что ты чувствуешь – со мной так тоже однажды было. Он тоже был англичанин, тот вор, может быть, его корабль разбился и он горит в аду и будет гореть вечно. Давай вернемся обратно.
* * *
Оми и остальные ждали на пристани, пока галера не обогнула мыс и исчезла. На западе ночные облака уже заволакивали малиновое небо. На востоке ночь соединила небо и море, горизонт исчез.
– Мура, сколько времени займет погрузка всех пушек обратно на корабль?
– Если работать всю ночь, завтра к середине дня, Оми-сан. Если мы начнем на рассвете, мы кончим до захода солнца. Безопасней работать днем.
– Работайте ночью. Сейчас приведи священника к яме. Оми глянул на Игураши, главного заместителя Ябу, который все еще смотрел в сторону мыса, его лицо вытянулось, синевато-багровый шрам на пустой глазнице мрачно темнел.
– Мы рады, что вы остались, Игураши-сан. Мой дом беден, но, может быть, мы сможем сделать его удобным для вас.
– Спасибо, – сказал старик, отворачиваясь от него, – но мой хозяин приказал вернуться сразу же в Эдо, поэтому я вернусь сразу. – Заметно было, что он озабочен. – Хотел бы я быть на галере.
– Да.
– Мне не нравится мысль о том, что Ябу-сама на ее борту только с двумя людьми. Мне это очень не нравится.
– Да.
Он показал на «Эразмус».
– Чертов корабль, вот что это! Правда, много сокровищ.
– Конечно. Разве господин Торанага не обрадуется подарку господина Ябу?
– Этот набитый деньгами грабитель провинций так переполнен собственной важностью, что он даже не заметит того серебра, которое отнял у нашего хозяина. Где твои мозги?
– Я думаю, что только беспокойство о возможной опасности для нашего господина вынудило вас сделать такое замечание.
– Ты прав, Оми-сан. Я не хотел обидеть. Ты был очень умен и помог нашему хозяину. Может быть, ты прав и в вопросе о Торанаге тоже, – сказал Игураши, а сам подумал: «Наслаждайся своим вновь обретенным богатством, бедный глупец. Я знаю своего хозяина лучше, чем ты, и твое увеличение владений совсем не принесет тебе добра. Твоя удача была платой за корабль, драгоценности и оружие. Но теперь они исчезли. И из-за тебя мой хозяин в опасности. Ты послал письмо и сказал: «Первым осмотри чужеземцев», соблазнив его. Мы должны были уехать вчера. Да, тогда мой хозяин был бы в безопасности сейчас, с деньгами и оружием. Ты предатель? Ты действуешь для себя, или своего глупого отца, или для врагов? Для Торанаги, может быть? Это неважно. Ты можешь верить мне, Оми, ты молодой дурак, ты и твоя ветвь клана Касиги недолго продержитесь на этой земле. Я должен был сказать тебе это прямо в лицо, но тогда я должен был бы убить тебя и лишиться доверия моего господина. Он сам должен сказать, когда это сделать, а не я».
– Спасибо за ваше гостеприимство, Оми-сан, – сказал он. – Я загляну вас повидать, но сейчас у меня свои дела.
– Вы не могли бы оказать мне услугу? Пожалуйста, передайте привет моему отцу. Я был бы очень благодарен.
– Я буду счастлив сделать это. Он прекрасный человек. И я не поздравил еще вас с увеличением ваших владений.
– Вы слишком добры.
– Еще раз благодарю вас, Оми-сан. – Он поднял руку в дружеском приветствии, подозвал своих людей и повел группу всадников на выезд из деревни.
Оми подошел к погребу. Священник был уже там. Оми мог видеть, что тот был в гневе, и надеялся, что он сделает что-нибудь открыто, публично, так, чтобы он мог избить его.
– Священник, скажи чужеземцам, чтобы они вышли из ямы. Скажи им, что господин Ябу разрешил им опять жить среди людей, – Оми говорил намеренно простым языком. – Но малейшее нарушение правил – и двое из них будут снова отправлены в яму. Они должны хорошо вести себя и выполнять все приказы. Ясно?
– Да.
Оми заставил священника повторить ему все, как делал и раньше. Когда он удостоверился, что священник все делает правильно, он приказал ему говорить с моряками.
Люди выходили один за другим. Все были испуганы. Некоторые помогали друг другу. Один был в плохом состоянии и стонал, когда кто-нибудь касался его руки.
– Их должно быть девять.
– Один мертв. Его тело лежит там внизу, в яме, – сказал священник.
Оми минуту размышлял.
– Мура, сожги труп и держи золу вместе с прахом другого чужеземца. Размести их в том же доме, что и прежде. Дай им много овощей и рыбы. И ячневый суп, и фрукты. Вымойте их. Они воняют. Священник, скажи им, что, если они будут себя хорошо вести и слушаться, их будут продолжать кормить.
Оми следил и внимательно слушал. Он видел, что все они реагируют с благодарностью, и с презрением подумал: «Какие глупцы! Я освободил их только на два дня, потом верну их в скудные условия, и тогда они будут есть дерьмо, действительно будут есть дерьмо».
– Мура, научи их правильно кланяться, а потом убери отсюда.
Потом он повернулся к священнику:
– Ну?
– Теперь я уйду. Поеду домой, уеду из Анджиро.
– Лучше уезжай и не возвращайся никогда, и ты, и другие, такие, как ты. Может быть, в следующий раз, когда один из вас придет в мои владения, некоторые из моих крестьян или вассалов-христиан будут считаться изменниками, – сказал он, используя скрытую угрозу и классический прием, который самураи, настроенные против христианства, применяли для контроля за неограниченным распространением чуждых догм в своих владениях, поскольку в отличие от иноземных священников их японские новообращенные не были ничем защищены.
– Христиане – хорошие японцы. Всегда. Хорошие вассалы. Никаких плохих мыслей.
– Я рад слышать это. Не забудьте, мои владения протянулись на двадцать ри во всех направлениях. Вы поняли?
– Я понимаю.
Он проследил, как священник с усилием поклонился – даже чужеземные священники должны иметь хорошие манеры – и ушел.
– Оми-сан, – обратился к нему один из самураев. Он был молод и очень красив.
– Да?
– Пожалуйста, извините меня, я знаю, что вы не забыли, но Масиджиро-сан все еще в яме.
Оми подошел к крышке люка и посмотрел вниз на самурая. Мужчина там сразу встал на колени, уважительно кланяясь.
Два прошедших дня состарили его. Оми взвесил его прошлую службу и будущую судьбу. После этого он взял с пояса молодого самурая кинжал и бросил его в яму.
У подножия лестницы Масиджиро с недоверием смотрел на нож. Слезы потекли по его щекам.
– Я не заслужил такой чести, Оми-сан, – сказал он жалко.
– Да.
– Благодарю вас.
Молодой самурай рядом с Оми сказал:
– Пожалуйста, можно попросить, чтобы вы разрешили ему совершить сеппуку здесь, на берегу?
– Он провинился. Он останется в яме. Прикажите крестьянам засыпать ее. Уничтожьте все следы. Чужеземцы осквернили ее.
* * *
Кику засмеялась и покачала головой.
– Нет, Оми-сан, извините, пожалуйста, но не надо мне больше саке, а то волосы растреплются, я упаду, и где мы тогда будем?
– Мы упадем вместе, будем любить друг друга, – с удовольствием сказал Оми, его голова кружилась от выпитого вина.
– Но я бы стала храпеть, а вы не сможете любить храпящую, противную пьяную девушку. Поэтому извините. Ой, нет, Оми-сама, хозяин нового огромного владения, вы заслуживаете большего, чем это! – Она налила еще одну порцию теплого вина не более наперстка в изящную фарфоровую чашку и протянула ее обеими руками: указательный и большой пальцы левой руки аккуратно держали чашку, указательный палец правой руки касался донышка. – Вот, потому что вы великолепны!
Он принял чашку и выпил, наслаждаясь ее теплотой и вкусом выдержанного вина.
– Я так рад, что смог убедить вас остаться еще на день, вы так красивы. Кику-сан.
– Вы тоже красивы и нравитесь мне. – Ее глаза мерцали в свете свечи, помещенной в бумажный фонарь среди цветов, свисающих с кедровой балки. Это была лучшая из комнат в чайном домике у площади. Она наклонилась, чтобы помочь ему взять еще риса из простой деревянной мисочки, стоящей перед ним на низком столике, покрытом черным лаком, но он покачал головой.
– Нет, нет, спасибо.
– Такому сильному человеку, как вы, нужно больше есть.
– Я сыт, правда.
Он не предлагал ей ничего, потому что она едва притронулась к салату – тонко нарезанному огурцу и изящно нашинкованной редиске, маринованной в уксусе, – это все, что она съела за ужином. Были еще ломтики сырой рыбы на шариках, рис, суп, салат и немного свежих овощей, приготовленных с пикантным соусом из сои и имбиря.
Она мягко хлопнула в ладоши, седзи тут же раздвинула ее личная служанка.
– Да, госпожа?
– Сьюзен, убери все это и принеси еще саке и новый чайник зеленого чая. И фрукты. Саке должен быть теплее, чем в прошлый раз. Торопись, бездельница! – Она постаралась, чтобы это звучало строго.
Сьюзен было четырнадцать лет: это была милая, старающаяся угодить девушка, ученица-куртизанка. Уже два года Кику отвечала за ее подготовку.
Кику с трудом отвела глаза от чистого белого риса, который она так любила, и подавила свой голод.
«Ты ела до прихода сюда и поешь позже, напомнила она себе. – Да, но даже тогда было слишком мало».
– Госпожа должна иметь умеренный аппетит, очень умеренный аппетит, – говорила обычно ее учительница. – Гости едят и пьют – чем больше, тем лучше. Госпожа так не делает и, конечно, никогда не делает этого с гостями. Как госпожа может говорить или развлекать гостей, играть на сямисене или танцевать, если у нее набит рот? Ты поешь позднее, будь терпелива. Сконцентрируйся на своем госте.
Следя за Сьюзен, критически оценивая ее искусство, она рассказывала Оми истории, которые заставили его смеяться и забыть про все на свете. Юная девушка стала на колени сбоку Оми, расставила маленькие мисочки и палочки для еды на лаковом подносе в том порядке, как ее учили. Потом она взяла пустую бутылку из-под саке, попробовала налить, чтобы убедиться, что она пустая, – считалось дурным тоном встряхивать бутылку – потом встала с подносом, бесшумно подошла к двери из седзи, стала на колени, поставила поднос, открыла седзи, встала, прошла через дверь, опять стала на колени, подняла поднос и перенесла через порог, так же бесшумно положила его и совсем закрыла за собой дверь.
– Мне, правда, скоро придется искать другую служанку, – сказала Кику, не очень расстроившись. «Этот цвет ей идет, – подумала она. – Надо послать в Эдо еще за шелком. Что за стыд думать, что это дорого! Неважно, при тех деньгах, которые заплатят Дзеко-сан за прошлую ночь и за сегодняшнюю, моей доли будет более чем достаточно, чтобы купить маленькой Сьюзен двадцать кимоно. Она такой приятный ребенок и действительно очень грациозная».
– Она создает столько шума на всю комнату – извини.
– Я не заметил ее, только тебя, – сказал Оми, допивая вино. Кику обмахивалась своим веером, улыбка осветила ее лицо.
– Вы делаете мне приятно, Оми-сан. И позволяете чувствовать себя любимой.
Сьюзен быстро принесла саке. И зеленый чай. Ее хозяйка налила Оми вина и передала ему. Девушка беззвучно наполнила чашки. Она не пролила ни капли и подумала, что звук, который издает жидкость, льющаяся в чашку, напоминает тихий звонок, после чего вздохнула задумчиво, но с огромным облегчением, опустилась на пятки и стала ждать.
Кику рассказала занимательную историю, которую она слышала от одной из подруг в Мисима, и Оми рассмеялся. Рассказывая, она взяла один из маленьких апельсинов и с помощью своих длинных ногтей раскрыла его, как цветок-дольки апельсина напоминали лепестки.
– Вам нравится апельсин, Оми-сан?
Первым порывом Оми было сказать: «Я не могу разрушить такую красоту». «Но это было бы неуместно, – подумал он, пораженный ее артистизмом. – Как мне похвалить ее и ее безымянного учителя? Как могу я вернуть счастье, которое она дала мне, позволив следить, как ее пальцы создавали нечто столь прекрасное, сколь и эфемерное?»
Он подержал цветок в руках, потом быстро отделил четыре дольки и съел их с наслаждением. Остался новый цветок. Он удалил еще четыре дольки, получилась третья цветочная композиция. Тогда он взял одну дольку и отодвинул вторую, так что оставшиеся три превратились в еще один цветок.
После этого он взял две дольки и заменил оставшиеся в сердцевине апельсина, в центре со своей стороны, словно полумесяц в солнце.
Одну он очень медленно съел. Затем он положил еще одну дольку на ладонь и предложил ей.
– Это должна съесть ты, потому что это предпоследняя. Это мой подарок тебе.
Сьюзен дышала с трудом. Для кого же была последняя?
Кику взяла дольку и съела. Это было самое вкусное из того, что она когда-либо пробовала.
– Это последняя, – сказал Оми, с серьезным видом кладя ее на ладонь правой руки, – это мой подарок богам, кто бы они и где бы они ни были. Я никогда не съем этой дольки, – разве что из твоих рук.
– Это слишком, Оми-сама, – сказала Кику. – Я освобождаю вас от вашего обета! Это было сказано под влиянием ками, который живет во всех бутылках с саке.
– Я отказываюсь освободиться от обета. Они были очень счастливы вместе.
