Текст книги "Сёгун"
Автор книги: Джеймс Клавелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 87 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]
– Давай! – приказал он самураям, скидывая собственную рубашку. – Делайте веревки, ну?
Они поняли, быстро развязали пояса, сняли кимоно и последовали его примеру. Он начал связывать концы, используя также и пояса. Пока они заканчивали с веревками, Блэксорн осторожно лег на землю и подвинулся к краю, заставив двух самураев держать его за лодыжки. Он не нуждался в помощи, просто хотел успокоить их.
Он высунул голову как можно дальше, понимая их беспокойство. После этого он стал осматриваться, как если бы смотрел в море. Участок за участком.
Все гладко. Ничего.
Еще раз.
Ничего.
Снова.
Что это? Как раз выше линии прилива? Это не трещина в утесе? Или тень? Блэксорн передвинулся, остро осознавая, что море почти покрыло скалу, на которой сидел Ябу, и почти все скалы за ним и основание утеса. Теперь он мог видеть лучше.
– Там! Что это?
Самурай встал на четвереньки и посмотрел за пальцем Блэксорна, вытянутым вперед, но ничего не увидел.
– Там! Это не выступ?
Руками он изобразил уступ и двумя пальцами показал человека, стоявшего на нем, и еще одним пальцем сделал длинный узел на плече человека, так что теперь человек стоял на уступе – этом уступе – еще с одним человеком на плече.
– Быстро! Исоги! Объясните это ему – Касиги Ябу-сама! Вакаримасу ка!
Самурай вскочил, быстро заговорил с другими, и они тоже посмотрели. Теперь они все увидели выступ. И начали кричать. От Ябу не было никакого отклика. Он казался похожим на камень. Они продолжали кричать, и Блэксорн почти кричал, но казалось, что никто не издавал ни звука.
Один из самураев коротко поговорил с другими, они все кивнули и поклонились. Внезапно с криком «Банзааай!» он бросился с утеса и полетел к своей смерти. Ябу с усилием вырвался из своего транса, повернулся вокруг и встал.
Другой самурай кричал и что-то показывал, но Блэксорн ничего не слышал и не видел, кроме разбитого тела внизу, уже увлекаемого морем. «Что это за люди? – думал он беспомощно. – Было ли это мужество или помешательство? Этот человек явно совершил самоубийство, без всякого шанса спастись, чтобы привлечь внимание другого, который уже отказался от борьбы за жизнь. Это не имело смысла! Они не признавали смысла».
Он увидел, как Ябу, шатаясь, поднимается. Он ожидал, что тот полезет, оставив Родригеса. «А что бы сделал я? Я не знаю». Но Ябу наполовину полз, наполовину скользил, таща бесчувственного человека с собой через мелкие места, на которые накатывал прибой, к подножию утеса. Он нашел уступ, который был всего в один фут шириной. Чувствуя сильную боль, он втолкнул Родригеса на уступ, чуть не упав при этом, потом взгромоздился сам.
Веревка получилась короче на 20 футов. Самураи тут же добавили свои набедренные повязки. Теперь, если Ябу будет стоять, он достанет конец.
Несмотря на всю свою ненависть, Блэксорн восхищался мужеством Ябу. Полдюжины раз волны почти поглощали его. Дважды Родригес срывался, но каждый раз Ябу вытаскивал его. Где ты берешь мужество, Ябу? Или ты просто дьявол? Как и все вы?
Чтобы спуститься вниз на первую площадку, требовалось мужество. Сначала Блэксорн думал, что Ябу действует так из-за бравады, но вскоре понял, что человек бросил вызов скале и почти выиграл. Потом он разбился при падении так же сильно, как и любой упавший. И с достоинством отказался от борьбы.
«Боже мой. Я восхищаюсь этим негодяем и ненавижу его».
Почти час Ябу противостоял морю и своему обессиленному телу. В сумерках вернулся Такатаси с веревками. Они сделали люльку и спустились с утеса с искусством, о котором Блэксорн и не подозревал.
Тут же был поднят Родригес. Блэксорн попытался помочь ему, но японец с густыми волосами уже опустился около него на колени. Он смотрел, как этот человек, очевидно доктор, осматривал сломанную ногу. После этого самурай поддержал плечи Родригеса, пока доктор всем телом налег на ногу, и кость скользнула обратно в тело. Его пальцы ощупали и правильно поставили ее, после чего привязали к шине. Он начал оборачивать вокруг раны травы, когда вытащили Ябу.
Дайме отказался от помощи, махнул рукой доктору, направив его к Родригесу, сел и стал ждать.
Блэксорн глядел на него. Ябу почувствовал его глаза. Два человека смотрели друг на друга.
– Спасибо, – сказал наконец Блэксорн, указывая на Родригеса. – Спасибо, что ты спас ему жизнь. Спасибо, Ябу-сан, – Он почтительно поклонился, – Это за твое мужество, ты, черноглазый сын дерьмовой проститутки.
Ябу чопорно ответил на поклон. Но в глубине души он улыбался.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава Десятая
Их переход от бухты до Осаки был спокойным. Бортовые журналы Родригеса были полные и очень точные. В первую ночь Родригес пришел в себя. Сначала он подумал, что умер, но боль сразу заставила его думать иначе.
– Они вправили ногу и перебинтовали ее, – сказал Блэксорн. – И стянули ремнем плечо. Оно было вывихнуто. Они не делали кровопускания, как я ни пытался заставить их.
– Когда я приеду в Осаку, это могут сделать иезуиты, – измученные глаза Родригеса вонзились в него. – Как я оказался здесь, англичанин? Я помню, что попал за борт, а больше ничего.
Блэксорн рассказал ему.
– Так теперь я обязан тебе жизнью. Черт тебя побери.
– С юта было видно, что мы могли войти в бухту. С носа под твоим углом зрения все отличалось на несколько градусов. С волной нам не повезло.
– Не беспокойся обо мне, англичанин. Ты был на юте у тебя был руль. Мы оба знали это. Нет, я проклинаю тебя за то, что я теперь обязан тебе жизнью. Мадонна, моя нога!
От боли у него хлынули слезы. Блэксорн дал ему кружку грога и присматривал за ним всю ночь. Шторм тем временем кончился. Несколько раз приходил японский доктор и заставлял Родригеса выпить горячее лекарство, клал ему на лоб горячие полотенца и открывал иллюминаторы. И каждый раз, когда доктор уходил, Блэксорн закрывал иллюминаторы, так как всем известно, что лихорадка бывает от сквозняка и чем плотнее закрыта каюта, тем безопаснее и здоровее, если мужчина в таком плохом состоянии, как Родригес.
Наконец доктор накричал на него и поставил у иллюминаторов самурая, так что они оставались открытыми. На рассвете Блэксорн вышел на палубу. Хиро-Мацу и Ябу оба были там. Он поклонился, словно придворный.
– Кончива Осака?
Они поклонились в ответ.
– Осака. Хай, Анджин-сан, – сказал Хиро-Мацу.
– Хай! Исоги, Хиро-Мацу-сама. Капитан-сан! Поднять якорь!
– Хай, Анджин-сан!
Он непроизвольно улыбнулся Ябу. Ябу улыбнулся в ответ, потом, хромая, отошел, а Блэксорн подумал, что он только что приветствовал человека, хотя тот дьявол и убийца. «А ты не убийца тоже? Да, но не таким способом», – сказал он себе.
Блэксорн с легкостью вел корабль до цели. Переход занял день и ночь, и только после рассвета следующего дня они были около Осаки. На борт поднялся японский лоцман, чтобы провести судно к пристани, и, освободившись от ответственности, он с радостью спустился вниз, чтобы выспаться.
Позднее капитан растолкал его, поклонился и знаками показал, что Блэксорну следует приготовиться идти с Хиро-Мацу, как только они причалят.
– Вакаримас ка, Анджин-сан?
– Хай.
Моряк ушел. Блэксорн снова растянулся на койке, чувствуя боль во всем теле, потом заметил, что Родригес следит за ним.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, англичанин. Учитывая, что моя нога в огне, голова разрывается, я хочу в сортир, а язык как будто в бочке со свиным дерьмом.
Блэксорн дал ему ночной горшок, потом опорожнил его в иллюминатор и налил кружку грога.
– Ты становишься медицинской сиделкой, англичанин. Это твоя нечистая совесть.
Родригес засмеялся, и было приятно снова услышать его смех. Его взгляд упал на бортовой журнал, который лежал открытым на столе, и к его ящику для карт. Он увидел, что тот открыт.
– Я давал тебе ключ?
– Нет. Я обыскал тебя. Мне нужен был настоящий журнал. Я сказал тебе, когда ты проснулся в первую ночь.
– Это прекрасно. Я не помню, но это честно. Слушай, англичанин, спроси любого иезуита, где в Осаке Васко Родригес, и они проведут тебя ко мне. Приходи навестить меня – тогда ты сможешь скопировать мой журнал, если захочешь.
– Спасибо. Я уже скопировал один. По крайней мере, я скопировал, что мог, и очень внимательно прочитал остальные.
– Твою мать! – сказал Родригес по-испански.
– И твою.
Родригес снова вернулся к португальскому.
– Разговор на испанском вызывает у меня рвоту, хотя на этом языке можно ругаться лучше, чем на каком-либо другом. Там, в моем ящике для карт, есть пакет. Дай его мне, пожалуйста.
– Тот, с иезуитскими печатями?
– Да.
Он дал его Родригесу. Тот изучил пакет, прощупал пальцами нетронутые печати, потом, видимо, передумал и положил пакет на грубое одеяло, под которым он лежал, опять откинув голову на подушку.
– Эх, англичанин, жизнь такая странная.
– Почему?
– Если я жив, по милости божьей, то благодаря еретику и японцам. Пошли сюда этого землееда, чтобы я мог поблагодарить его, а?
– Сейчас?
– Попозже.
– Хорошо.
– Эта ваша эскадра, та, которая напала на Манилу, та, о которой вы рассказали святому отцу, – это правда, англичанин?
– Эскадра наших военных кораблей разбила войска вашей империи в Азии, ты об этом?
– Там эскадра?
– Конечно.
– Сколько кораблей было в твоей эскадре?
– Пять. Остальные рассеялись в море неделю или около того назад. Я пошел вперед в поисках Японии и попал в шторм.
– Ври больше, англичанин. Но я не спорю, мне говорили те, кто брал пленных, сколько. Больше нет кораблей и эскадр.
– Подожди и увидишь.
– Подожду. – Родригес сделал большой глоток. Блэксорн потянулся и подошел к иллюминатору, желая прекратить этот разговор, и выглянул, рассматривая город и берег.
– Я думал, Лондон самый большой город в мире, но по сравнению с Осакой он маленький городишко.
– У них есть дюжины городов типа этого, – сказал Родригес, также радуясь возможности прекратить этот разговор, игру в кошки-мышки, которая никогда не давала пряника без кнута. – Мияко, столица, или Киото, как его иногда называют, самый большой город в империи, вдвое больше Осаки, так говорят. Дальше идет Эдо, столица Торанаги. Ни я, никто из священников или португальцев никогда не был там, – Торанага держит свою столицу на замке – запретный город. Пока, – добавил Родригес, ложась обратно в свою койку и закрывая глаза, его лицо вытянулось от боли. – Пока они не отличаются друг от друга. Вся Япония официально закрыта для нас, за исключением портов Нагасаки и Хирадо. Наши священники попросту не обращают внимания на приказы и ходят, куда пожелают. Но мы, моряки или торговцы, не можем, если нет специального приказа от регентов или великого дайме, например Торанаги. Любой из дайме может схватить один из наших кораблей – как Торанага завладел вашим – за пределами Нагасаки или Хирадо. Таков их закон.
– Ты хочешь сейчас отдохнуть?
– Нет, англичанин. Разговаривать лучше. Разговор помогает отогнать боль. Мадонна, как у меня болит голова! Я не могу нормально думать. Давай поговорим, пока ты не сошел на берег. Возвращайся и навести меня – я очень хотел тебя об этом попросить. Дай мне еще грогу. Спасибо, спасибо, англичанин.
– Почему тебе запрещено ходить куда ты пожелаешь?
– Что? А, здесь, в Японии? Это сделал Тайко – он заварил всю эту кашу. С тех пор как мы первыми пришли сюда в 1542 году, начали работать миссионеры и нести им цивилизацию, мы и наши священники могли двигаться свободно, но когда Тайко получил полную власть, он начал вводить свои запреты. Многие верят… ты не мог бы подвинуть мне ногу, сними одеяло с ноги, она горит… Да, о Мадонна, осторожней. – так, спасибо, англичанин. Да, на чем я остановился? Многие верят, что Тайко был пенис Сатаны. Десять лет назад он выпустил эдикты относительно святых отцов, англичанин, и всех, кто хотел нести слово Господа. И он изгнал всех, кроме торговцев, десять или двенадцать лет назад. Это было еще до того, как я пришел в эти воды, – я был здесь семь лет назад и с тех пор приходил и уходил. Святые отцы говорят, что это случилось из-за языческих священников – буддистов, – отвратительных, ревностных поклонников идола, этих язычников. Они настроили Тайко против наших святых отцов, совратили его, когда он был уже почти обращен. Да, Великий Убийца сам почти спас душу. Но он упустил свой шанс на спасение. Да… Как бы то ни было, он приказал всем нашим священникам покинуть Японию… Я сказал тебе, что это было десять лет назад?
Блэксорн кивнул, он был рад, что тот говорит так, перескакивая с одного на другое, радуясь возможности слушать и узнавать новое.
– Тайко собрал всех отцов в Нагасаки, где был готов корабль, чтобы отправить их в Макао с письменными приказами никогда не возвращаться под страхом смерти. Потом, так же внезапно, он оставил их в покое и больше не трогал. Я рассказывал тебе, что японцы все с мозгами набекрень. Да, он оставил их в покое, и скоро все стало как раньше, за исключением того, что большинство отцов осталось на Кюсю, где к нам хорошо относятся. Я сказал тебе, что Япония состоит из трех больших островов, Кюсю, Сикоку и Хонсю? И тысяч мелких островков. Есть еще один остров далеко на севере – некоторые называют его материком – Хоккайдо, но там живут только волосатые туземцы.
Япония – перевернутый мир, англичанин. Отец Алвито рассказывал мне, что все стало опять так, как будто ничего не случилось. Тайко стал дружелюбен, как и прежде, хотя он никогда не обращался в нашу веру. Он закрыл церковь и только прогнал двух или трех христианских дайме – но это только, чтобы получить их земли – и никогда не вводил в действие свои эдикты об изгнании священников. Потом, три года назад, он сошел с ума еще раз и казнил двадцать шесть отцов. Он распял их в Нагасаки. Без причин. Он был маньяк, англичанин. Но после убийства двадцати шести он больше ничего не сделал. Вскоре после этого он умер. Это была рука Бога, англичанин. Проклятие Бога было на нем и на его семени. Я уверен в этом.
– У вас здесь много новообращенных? Но Родригес, казалось, не слышал, ушел в свое полубессознательное состояние.
– Они все звери, эти японцы. Я не рассказывал тебе об отце Алвито? Он переводчик – Тсукку-сан, называют они его, мистер переводчик. Он был переводчиком у Тайко, англичанин, теперь он официальный переводчик Совета регентов. Он говорит по-японски лучше большинства японцев и знает о них намного больше любого живущего здесь человека. Он сказал мне, что в Мияко, это столица, англичанин, есть холм земли высотой пятьдесят футов. Тайко собирал носы и уши всех корейцев, убитых на войне, и закапывал там – это корейская часть материка, западнее Кюсю. Это правда, англичанин! Клянусь Святой Девой, не было таких убийц, как он, – а они все такие же. – Глаза Родригеса были закрыты, а лоб пылал.
– У вас тут много обращенных? – осторожно спросил его Блэксорн снова, отчаянно пытаясь узнать, сколько здесь врагов.
К его удивлению, Родригес сказал:
– Сотни тысяч, и с каждым годом становится все больше. Со времен смерти Тайко мы имеем больше, чем когда-либо, и те, кто были тайными христианами, теперь открыто ходят в церковь. Большая часть острова Кюсю сейчас католическая. Большинство дайме на Кюсю новообращенные. Нагасаки – католический город, иезуиты владеют им, ездят туда и ведут всю торговлю. Вся торговля идет через Нагасаки. Мы имеем там собор, дюжину церквей и еще дюжины распространяются на Кюсю, но здесь, на главном острове, Хондо, их еще немного и…
Боль снова не дала ему говорить. Через мгновение он продолжал:
– На одном Кюсю три или четыре миллиона человек – скоро они все будут католиками. На островах есть еще двадцать с лишним миллионов японцев, и скоро…
– Это невозможно! – Блэксорн тут же обругал себя: почему бы не узнать побольше?
– Зачем бы мне врать? Десять лет назад была перепись. Отец Алвито сказал, что Тайко приказал провести ее, а он должен знать, он был там. Зачем бы ему врать? – Глаза Родригеса были налиты яростью. – Это больше, чем население всей Португалии, Испании, Франции, Испанских Нидерландов и Англии, взятых вместе, и ты можешь добавить сюда всю святую Римскую империю, чтобы сравняться с этим!
«Боже мой, – подумал Блэксорн, – вся Англия не больше трех миллионов. И это с Уэллсом. Если здесь так много японцев, как мы можем иметь дело с ними? Если здесь двадцать миллионов, это означает, что они легко могут собрать армию большей численности, чем все наше население, если только захотят. И если они все такие одержимые, как те, кого я видел – а почему бы им не быть такими, – клянусь ранами Христа, они будут непобедимы. А если они уже частично католики и если иезуиты здесь набрали силу, их число будет увеличиваться, а нет фанатиков больше, чем новообращенные фанатики, так какой шанс здесь у нас и голландцев проникнуть в Азию? Вовсе никакого».
– Если ты считаешь, что это много, то подожди, пока не попадешь в Китай. Там все желтые, все с черными волосами и глазами. О, англичанин, я скажу тебе, ты еще много чего узнаешь. Я был в прошлом году в Кантоне, на распродаже шелка. Кантон – город-крепость в южном Китае, на Жемчужной реке, к северу от нашего города, названного по имени Бога, в Макао. Там в стенах этого города миллион питающихся собаками язычников. В Китае больше людей, чем во всем остальном мире. Должно быть больше. Подумай об этом! – Волна боли прошла по Родригесу, и его здоровая рука легла на желудок. – У меня не было кровотечения? Ниоткуда?
– Нет. Я проверил. Только нога и плечо. У тебя нет внутренних повреждений, Родригес, по крайней мере я не думаю, что есть.
– А насколько плохо с ногой?
– Она промыта и очищена морем. В тот момент перелом был чист и кожа была чистая.
– Ты промыл ее бренди и обжег?
– Нет, они мне не дали – они меня прогнали. Но их доктор, видимо, знает, что делает. Твои люди сразу же придут на борт?
– Да. Как только мы причалим. Наверняка.
– Хорошо. Ты еще расскажешь? О Китае и Кантоне?
– Я, наверное, сказал слишком много. Будет достаточно времени поговорить о них.
Блэксорн видел, как здоровая рука Родригеса играла с запечатанным конвертом, и он опять подумал, что бы это могло значить.
– С твоей ногой все будет нормально. Ты увидишь это на этой неделе.
– Да, англичанин.
– Я не думаю, что будет нагноение – гноя нет, – ты соображаешь нормально, так что с головой тоже все в порядке. Ты поправишься, Родригес.
– Я тем не менее обязан тебе жизнью. – Дрожь прошла по телу португальца, – Когда я тонул, все, о чем я мог думать, это крабы, ползающие в моих глазницах. Я мог чувствовать, как они копошатся во мне, англичанин. Третий раз я попал за борт, и с каждым разом это все хуже и хуже.
– Я падал в море четыре раза. Три раза меня топили испанцы.
Дверь каюты открылась, и капитан, кланяясь, позвал Блэксорна наверх.
– Хай! – Блэксорн встал, – Ты ничем мне не обязан, Родригес, – сказал он мягко. – Ты дал мне жизнь и помог мне, когда я был в отчаянии, и я благодарю тебя за это. Мы расквитались.
– Может быть, но послушай, англичанин, вот тебе немного правды в оплату: никогда не забывай, что японцы имеют шесть лиц и три сердца. Говорят, что они считают, что человек имеет фальшивое сердце во рту, чтобы видел весь мир, другое в груди, чтобы показывать его своим особо близким друзьям и своей семье, и настоящее сердце – истинное, секретное, которое никому никогда не известно, за исключением его самого, спрятанное только Бог знает где. Они вероломны, если не говорить об их вере, норовисты без надежды на исправление.
– Почему Торанага хочет видеть меня?
– Я не знаю. Клянусь Святой Девой! Я не знаю. Возвращайся проведать меня, если сможешь.
– Да. Желаю удачи, испанец!
– Ты кашалот! Ну даже так, все равно, иди с Богом.
Блэксорн улыбнулся в ответ, обескураженный, и вышел на палубу. Голова закружилась, когда он увидел Осаку, ее просторы, толпы людей и огромный замок, который царил над городом.
Над громадой замка парила главная башня – поражающее своей красотой центральное здание семи или восьми этажей в высоту, определяемых по конькам с изогнутыми крышами на каждом этаже, с позолоченной черепицей и голубыми стенами.
«Вот где живет Торанага», – подумал он, и ледяная колючка вонзилась в его кишки.
В закрытом паланкине его привезли в большой дом. Там он принял ванну и поел неизменного рыбного супа, сырой и паровой рыбы, немного маринованных овощей и выпил горячего травяного настоя. Вместо пшеничной каши в этом доме ему дали чашку рису. Он видел рис однажды в Неаполе. Он был белый, недробленый, но ему показался безвкусным, его желудок жаждал мяса и хлеба, окорока, пирогов, цыплят, пива и яиц.
На следующий день за ним пришла служанка. Белье, которое дал ему Родригес, было выстирано. Она следила, как он одевается, и помогла ему надеть новые таби – носки-ботинки. Снаружи стояла новая пара тхонгов. Его ботинок не было. Она покачала головой и показала на тхонги, потом на паланкин с зашторенными окнами. Группа самураев сопровождала их. Старший сделал ему знак поторопиться и тоже вошел в паланкин.
Они немедленно тронулись. Занавеси были плотно закрыты. После долгого перехода паланкин остановился.
– Ты не должен бояться, – громко сказал старший и вышел. Перед ним были гигантские каменные ворота замка. Они были сделаны в тридцатифутовой стене с перекрывающими друг друга зубцами, бастионами и внешними укреплениями. Огромная, обитая железом дверь была открыта, кованая решетка поднята. За ней был деревянный мост, в двадцать шагов шириной и двести длиной, проходивший надо рвом с водой и кончавшийся у огромного подъемного моста и других ворот, во второй стене, такой же большой.
Повсюду толпились сотни самураев. Все они носили одинаковую серую мрачную форму – кимоно с поясом, каждый с пятью небольшими круглыми знаками различия – по одному на каждой руке, на каждой стороне груди и один в центре спины. Знаки различия были голубого цвета, видимо, цветок или цветки.
– Анджин-сан!
Хиро-Мацу прямо сидел в открытом паланкине, который несли четыре носильщика в ливреях. Его кимоно было коричневым и аккуратным, пояс черный, как и у пятидесяти самураев, окружавших его. Их кимоно также имели пять знаков различия, но они были алого цвета, как и флаг на мачте, отличительный знак Торанаги. Эти самураи носили длинные блестящие пики с маленькими флажками у наконечников.
Блэксорн поклонился, не раздумывая, восхищенный величием Хиро-Мацу. Старик формально поклонился в ответ, длинный меч он свободно держал на коленях и сделал знак следовать за ним.
У ворот вперед вышел офицер. Начались церемониальное чтение пропуска, поклоны и разглядывание Блэксорна, после чего они вошли на мост, по бокам как эскорт шли самураи в серой форме.
Уровень воды во рву был на глубине 50 футов, ров тянулся на 300 шагов в каждую сторону, дальше шли стены, так как там был поворот на север, и Блэксорн подумал: «Боже мой, не хотел бы я попробовать идти здесь в атаку. Защитники могли дать погибнуть гарнизону наружной стены и поджечь мост, тогда они внутри были в безопасности. Боже мой, наружные стены, должно быть, охватывают площадь в квадратную милю и имеют толщину, видимо, двадцать – тридцать футов, и внутренняя стена такая же. И она сделана из огромных каменных блоков. Каждый из них должен иметь размер десять на десять футов! По крайней мере! И вырезаны очень точно и поставлены на место без всяких скрепляющих растворов. Они должны весить по крайней мере пятьдесят тонн. Это лучше всего, что могли бы сделать мы. Осадные орудия? Конечно, они могли бы разрушить наружные стены, если бы поставить их в соответствующем месте. Но и у защищающих крепость также должны быть лучшие пушки из тех, что можно получить. Их сюда трудно доставить, и нет такой высокой точки, с которой в крепость можно было бы забросить зажигательные снаряды. Если наружная стена взята, защитники могли еще обстреливать атакующих с зубчатой внутренней стены. Но даже если туда бы удалось затащить осадные орудия и направить их на следующую стену, они не смогут пробить ее. Они могут повредить дальние ворота, но что дальше? Как можно пересечь ров с водой? Он слишком большой для обычных способов. Замок должен быть неприступен – при достаточном количестве солдат. Сколько здесь солдат? Сколько горожан найдут себе убежище внутри? Он делает лондонский Тауэр похожим на свинарник. И весь Хемптон Корт уместится в одном углу!»
У следующих ворот состоялась другая церемония проверки документов, и дорога сразу повернула налево вниз по большой улице, образованной линией сильно укрепленных домов за легко защищаемыми стенами разной высоты. Далее улица раздваивалась в лабиринте лестниц и дорожек. Затем были еще одни ворота и новая проверка, еще одна опускная решетка и другой огромный ров с водой, и новые изгибы и повороты, до тех пор, пока Блэксорн, несмотря на всю свою наблюдательность, необычайно хорошую память и чувство направления, не потерялся в этом умышленно устроенном лабиринте. И все время бесчисленные серые смотрели на них с эскарпов, валов и зубчатых стен, парапетов и бастионов. И много было просто идущих, караулящих, марширующих, тренирующихся или ухаживающих за лошадьми в открытых столах. Солдаты повсюду, тысячами. Все были вооружены и тщательно одеты.
Он проклял себя, что не был достаточно умен, чтобы побольше выспросить у Родригеса. Кроме информации о Тайко и новообращенных, которая была достаточно ненадежна, Родригес был молчалив, как только можно – как ты сам, избегающий его вопросов.
«Сконцентрируйся. Ищи улики. Что особенного в этом замке? Он очень большой. Нет, что-то другое. Что? Серые враждебны по отношению к коричневым? Не могу сказать, они все так серьезны».
Блэксорн тщательно наблюдал за ними и сфокусировался на деталях. Слева радовал глаз возделанный сад, с небольшими мостиками, ручьем. Стены были теперь построены ближе друг к другу, улицы стали уже. Они приближались к главной башне замка. Внутри сновали слуги. Здесь не было пушек! Вот в чем разница!
Ты не видел ни одной пушки. Ни одной.
Боже мой, на небесах нет пушек, следовательно, нет осадных орудий! Если бы у тебя были современные орудия, а замок не имел защитников, мог бы ты взорвать стены, выбить двери, забросать дождем зажигательных ядер замок, устроить пожар и захватить его?
Ты не смог бы пробраться через первый ров с водой.
Имея осадные орудия, ты мог бы причинить много неприятностей защитникам, но они могли бы вечно держаться здесь – если бы в гарнизоне было достаточно бойцов, хватало бы пиши, воды и вооружения. Как преодолеть рвы? На лодках? На плотах? Он пытался составить план замка. Когда паланкин остановился, Хиро-Мацу спустился на землю. Они были в узком тупике. Огромные, усиленные железом деревянные ворота были пробиты в двадцатифутовой стене, которая являлась частью наружных укреплений, расположенной выше крепости, все еще отстоящей от главной башни замка, которая отсюда была почти не видна. В отличие от всех других ворот эти охранялись коричневыми, единственными из самураев, которых Блэксорн видел в крепости. Было очевидно, что они совсем не обрадованы встречей с Хиро-Мацу.
Серые повернулись и ушли. Блэксорн заметил враждебные взгляды, которыми их проводили коричневые.
Так они были врагами!
Ворота открылись, и он прошел за стариком внутрь. Один. Остальные самураи остались снаружи.
Внутренний двор охранялся коричневыми, здесь был устроен сад. Они пересекли его и вошли в крепость. Хиро-Мацу скинул обувь, и Блэксорн сделал то же самое.
Ковер внутри был в изобилии устлан матами, теми самыми камышовыми матами, чистыми и очень приятными для ног, которые были на полу во всех домах, кроме самых бедных. Блэксорн еще раньше заметил, что все они были одинакового размера, около шести футов на три. Подумай об этом, сказал он себе, я никогда не видел фигурных матов или обрезанных до другого размера. И никогда не было комнат другой формы! Неужели все комнаты имеют прямоугольную или квадратную форму? Конечно! Это значит, что все дома – или комнаты – должны быть построены на точное число матов. Так что они все стандартные! До чего же странно!»
Они поднимались по извивающейся, удобной для обороны лестнице и шли дополнительными коридорами и другими этажами. Всюду было много охраны, всегда коричневые. Лучи солнечного света из амбразур создавали причудливые узоры. Блэксорн мог видеть, что теперь они были высоко над тремя главными окружающими стенами. Город и гавань как нарисованные лежали под ними.
Коридор повернул под острым углом и кончился через пятьдесят шагов.
Блэксорн почувствовал во рту вкус желчи. «Не беспокойся, – сказал он себе, – ты решил, что делать. Ты уже начал».
Толпа самураев с молодым командиром впереди защищала последнюю дверь – каждый правой рукой держался за рукоятку меча, левая лежала на ножнах, все они смотрели на приближающихся людей, недвижимые и готовые к нападению.
Хиро-Мацу был доволен их готовностью. Он лично отбирал этих стражей. Он ненавидел замок и снова подумал, как опасен он для Торанаги, отдавшегося во власть врага. Прямо вчера, только спустившись на берег, он поспешил к Торанаге, чтобы рассказать тому о своей миссии и разобраться, если что-то случилось в его отсутствие. Но все еще было спокойно, хотя шпионы его и доносили об опасных вражеских укреплениях к северу и востоку и о том, что их основные союзники, регенты Оноши и Кийяма, самые крупные из христианских дайме, собирались перейти на сторону Ишидо. Он переменил стражу и пароли и снова просил Торанагу уехать, не подставляться.
В десяти шагах от командира стражи он остановился.
