Текст книги "Среди Йоркширских холмов"

Автор книги: Джеймс Хэрриот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

3

Горло, казалось, вот-вот меня доконает. Три ночных окота подряд на открытых всем ветрам склонах завершились сильнейшей простудой. Да и работал я, естественно, без пиджака, а потому теперь настоятельно и незамедлительно нуждался в леденцах от кашля Джеффри Хатфилда. Бесспорно, лечение не слишком научное, но я по-детски верил в силу этих леденчиков, которые во рту взрывались и загоняли в бронхи целительные пары.

Лавочка пряталась в тихом переулке и была такой крохотной, что над окном еле-еле достало места для вывески «Джеффри Хатфилд, кондитер». Но в маленьком помещении яблоку негде было упасть – как всегда. Хотя, поскольку день был рыночный, теснота, пожалуй, превосходила обычную.

Когда я открыл дверь, чтобы вклиниться в гущу городских дам и фермерских жен, колокольчик над ней мелодично звякнул. Мне пришлось подождать, но я ничего не имел против, так как наблюдать мистера Хатфилда за работой всегда было наслаждением.

И вошел я в самый удачный момент – владелец как раз пытался в душевных муках решить, что именно требуется его клиентке. Он стоял спиной ко мне, слегка кивая седовласой львиной головой, крепко сидящей на широких плечах, и озирал высокие банки со сластями у стены. Заложенные за спину руки то напряженно вздымались, то расслаблялись, отражая внутреннюю борьбу. Затем он прошелся вдоль ряда банок, внимательно вглядываясь в каждую. Лорд Нельсон, решил я, расхаживая по квартердеку «Виктории» в размышлении о том, какую тактику боя избрать, вряд ли выглядел столь сосредоточенным.

Наконец он протянул руку к банке, и напряжение внутри лавочки достигло апогея. Но, покачав головой, мистер Хатфилд опустил руку. Затем все покупательницы издали дружный вздох – еще раз кивнув, мистер Хатфилд простер руки, взял соседнюю банку и повернулся к обществу. Крупное лицо римского сенатора осветила благожелательнейшая улыбка.

– Ну-с, миссис Моффат, – прогремел он почти на ухо почтенной матроне, сжимая стеклянный сосуд в обеих ладонях с изяществом и благоговением ювелира, открывающего футляр с бриллиантовым колье. – Поглядите, не заинтересует ли вас вот это?

Миссис Моффат покрепче вцепилась в сумку с покупками и прищурилась на конфеты в обертках за стеклом банки.

– Ну, я… то есть мне… – начала она.

– Если, сударыня, память мне не изменяет, вы изъявили желание приобрести что-нибудь похожее на русскую карамель, и я весьма рекомендую вам эти конфеты. Не совсем русские, но очень приятные на вкус жженые леденцы. – Его лицо изобразило терпеливое ожидание.

Сочный голос, смакующий прелести этих леденцов, вызвал у меня бурное желание схватить их и сожрать не сходя с места. Покупательница, видимо, находилась под тем же впечатлением.

– Ладно, мистер Хатфилд, – поспешно сказала она. – Взвесьте мне полфунта.

Лавочник слегка поклонился.

– Благодарствую, сударыня. Не сомневаюсь, вы останетесь довольны своим выбором. – Его лицо озарилось благожелательной улыбкой, и пока он ловко сыпал леденцы на весы, а затем завертывал их с профессиональной сноровкой, мне вновь пришлось бороться с желанием добраться до них.

Мистер Хатфилд уперся обеими ладонями в прилавок, наклонился вперед и проводил покупательницу любезным поклоном, присовокупив:

– Желаю вам наилучшего, сударыня. – Потом он обернулся к своим верным посетительницам: – А, миссис Доусон, как приятно вас видеть! Так что же вам угодно нынче утром?

Дама просияла улыбкой неподдельного восторга.

– Я бы взяла шоколадок с начинкой. Ну те, которые брала на той неделе, мистер Хатфилд. Очень вкусные! Они у вас еще есть?

– О да, сударыня. И я весьма польщен, что вы одобрили мой совет. Такой нежный, такой восхитительный вкус! И я как раз получил партию в пасхальных коробках. – Он снял с полки коробку и покачал ее на ладони. – Просто прелесть, вы не находите?

Миссис Доусон закивала.

– Очень красивенькая. Я беру коробку. А еще мне нужно побольше карамелек, полный пакет, пусть ребятишки погрызут. И разного цвета, понимаете? Что у вас есть?

Эта часть ритуала мне особенно нравилась, и, как обычно, я получил огромное удовольствие, хотя наблюдал подобные сцены несчетное число раз.

Тесная лавочка, набитая покупательницами, хозяин, решающий, что порекомендовать, и величественно восседающий у дальнего конца прилавка Альфред.

Альфред, кот Джеффа, неизменно занимал это место на полированной доске возле занавешенного входа в гостиную мистера Хатфилда. И сейчас он, как обычно, словно бы с горячим интересом, следил за происходящим, переводя взгляд с хозяина на покупательницу, и (хотя, бесспорно, это могло мне лишь чудиться) выражение на его морде свидетельствовало о том, что он принимает переговоры близко к сердцу и испытывает глубочайшее удовлетворение при их успешном завершении. Альфред никогда не покидал своего поста и никогда не посягал на остальной простор прилавка. А если какая-нибудь покупательница почесывала его за ухом, он отвечал гулким мурлыканьем и милостиво наклонял голову.

Естественно, Альфред никогда не допускал некорректных выражений своих чувств. Это было бы нарушением достоинства, а достоинство давно уже стало его неизменным свойством. Даже котенком он избегал неумеренной шаловливости. Три года назад я его охолостил (по-видимому, он не держал на меня зла), и с тех пор он обрел массивность и благодушие. Я залюбовался им. Огромный, невозмутимый, в мире со всем, что его окружало. Бесспорно, он был образцом кошачьей внушительности.

И всякий раз, думая об этом, я поражался, насколько он походит на своего хозяина. Оба были одного покроя, и понятно, что их связывала преданнейшая дружба.

Когда подошла моя очередь, я дотянулся до Альфреда и пощекотал его под подбородком. Ему это понравилось: он откинул голову, басистое мурлыканье сотрясло грудную клетку и разнеслось по всей лавочке.

Даже покупка леденцов от кашля обставлялась особым церемониалом. Хозяин лавочки торжественно понюхал пакетик и похлопал себя по труди.

– У них и запах-то благотворный, мистер Хэрриот. Излечат вас в один момент. – Он поклонился, улыбнулся, и могу поклясться, что Альфред улыбнулся, вместе с ним.

Я снова протиснулся между покупательницами и, шагая по переулку, в энный раз поражался феномену Джеффри Хатфилда. В Дарроуби было несколько кондитерских лавок. Больших, с красивыми витринами, но ни одна не торговала так бойко, как тесная лавчонка, которую я только что покинул. Безусловно, причиной было уникальное обхождение Джеффа с покупателями. И ведь он вовсе не разыгрывал спектакль: суть заключалась в его любви к своему занятию, в искренности, с которой он все делал.

Его любезные манеры и «благородная» дикция вызывали непочтительные насмешки у мужчин, которые некогда окончили вместе с ним местную школу в четырнадцать лет. В трактирах его часто именовали «епископом», но добродушно, так как все относились к нему хорошо. Ну а покупательницы были от него без ума и посещали его лавочку, чтобы поблаженствовать в лучах его внимания.

Примерно через месяц я снова зашел в лавочку купить лакричной карамели для Рози и увидел привычную картину: Джеффри отвешивал поклоны, улыбался и звучно басил. Альфред следил со своего места за каждым его движением, и оба выглядели воплощением достоинства и благодушия. Когда я забрал свою упаковку, Джефф шепнул мне на ухо:

– В двенадцать я закроюсь на обед, мистер Хэрриот, не будете ли вы так добры зайти ко мне осмотреть Альфреда?

– Разумеется. – Я взглянул на величавого кота в конце прилавка. – Он заболел?

– Нет-нет… просто, по-моему, что-то не совсем ладно.

В назначенный час я постучался в запертую дверь, и Джеффри впустил меня в лавочку, против обыкновения пустую, и провел в гостиную за занавешенной дверью. Там за столом сидела миссис Хатфилд и пила чай. Она была куда более земной натурой, чем ее муж.

– А, мистер Хэрриот! Пришли посмотреть котика?

– Ну какой же он котик! – засмеялся я. И, бесспорно, Альфред, устроившийся возле топящегося камина, выглядел даже массивнее обычного. Теперь он отвел спокойный взгляд от огня, встал, неторопливо прошествовал по ковру и, выгнув спину, потерся о мои ноги.

– Настоящий красавец, верно? – сказал я с улыбкой. Я уже давно не видел его вблизи, и дружелюбная мордочка в черных полосках, сходящихся возле умных глаз, показалась мне особенно симпатичной. – Да, – добавил я, поглаживая пушистый мех, блестевший в бликах огня, – ты очень большой и красивый. – Я повернулся к мистеру Хатфилду:

– Выглядит он прекрасно. Что вас встревожило?

– Может, это так только. Он вроде бы совсем такой, как был, но вот уже неделю я замечаю, что ест он не так охотно, не с прежним аппетитом. Он не то чтобы болен… а какой-то не такой.

– Так-так. Давайте-ка осмотрим его.

Осмотрел кота я очень тщательно. Температура нормальная, слизистые здорового розового цвета. Я достал стетоскоп, прослушал легкие и сердце, но ничего ненормального не услышал. Пальпация брюшной полости тоже ничего не подсказала.

– Что же, мистер Хатфилд, – сказал я, – у него все как будто в порядке. Не исключено, что он немного сдал. Хотя по его виду этого не подумаешь. На всякий случай я сделаю ему витаминную инъекцию. Она его подбодрит. Если через несколько дней ему не станет лучше, свяжитесь со мной.

– От души вам благодарен, сэр. Весьма. Вы меня успокоили. – Он погладил своего любимца. Уверенность в звучном голосе плохо вязалась с озабоченностью, написанной на его лице. Глядя на человека и кота, я вновь почувствовал, как они похожи своей внушительностью.

С неделю я ничего про Альфреда не слышал и решил, что он поправился. Но затем мне позвонил его хозяин.

– Он все такой же, мистер Хэрриот. Вернее, ему стало чуть похуже. Буду весьма обязан, если вы опять его посмотрите.

И снова то же самое. Ничего определенного даже при самом тщательном осмотре. Я назначил Альфреду курс минеральных и витаминных таблеток. Начинать лечение нашим новым антибиотиком не имело смысла: температура оставалась нормальной и ни малейших признаков какой-либо инфекции не обнаружилось.

Мимо переулка я проходил каждый день – до него от Скелдейл-Хауса было шагов сто – и теперь обязательно заглядывал в окно лавочки. И каждый день видел знакомую картину: Джефф улыбается и отвешивает поклоны дамам, Альфред восседает на обычном месте в конце прилавка. Все выглядело нормально, и тем не менее… Нет, кот, несомненно, в чем-то изменился.

Как-то вечером я зашел и осмотрел его еще раз.

– Он худеет, – сказал я. Джеффри кивнул.

– Да, я замечаю. Ест он неплохо, но меньше чем прежде.

– Продержите его на таблетках еще несколько дней, и, если ему не станет лучше, я заберу его к себе, чтобы провести полное обследование.

У меня было неприятное предчувствие, что улучшение не наступит. Так и оказалось, а потому однажды вечером я пришел в лавочку с кошачьей клеткой. Альфред был таким огромным, что посадить его в клетку оказалось очень непросто, однако он и не думал сопротивляться, пока я осторожно запихивал его внутрь.

В операционной я взял кровь на анализ и сделал рентген легких. Снимок был абсолютно чистым, в крови не оказалось никаких отклонений.

Можно было бы и успокоиться, однако кот продолжал хиреть. Следующие недели превратились в кошмар. Я по-прежнему ежедневно заглядывал в окно лавочки, и это стало для меня тяжелым испытанием. Огромный кот все еще восседал на своем месте, но худел и худел, так что вскоре стал неузнаваемым. Я испробовал все препараты и методы, какие только знал, но бестолку. Я попросил Зигфрида осмотреть кота, но он встал в такой же тупик, что и я.

Непрерывная потеря веса – порой симптом злокачественной опухоли, однако новые рентгеновские снимки ничего подобного не выявили. Полагаю, Альфред был по горло сыт тем, что его постоянно куда-то утаскивают, колют и мнут ему живот, но ни разу не запротестовал. Спокойно мирился со всем, как это было у него в обычае.

Ситуацию резко ухудшал еще один фактор: Джефф не выдержал постоянного напряжения и буквально таял на глазах. Румяные полные щеки поблекли и запали, а главное – за прилавком его словно подменили: от эффектной манеры торговать не осталось и следа.

Однажды я не удовольствовался тем, чтобы заглянуть в лавку через окно, а вошел и протиснулся к прилавку между дамами. Зрелище было устрашающее. Джефф, согбенный, иссохший, слушал покупательницу даже без улыбки, апатично ссыпал сласти в пакет и бормотал что-то невнятное. Ни звучного баса, ни счастливого щебета покупательниц. Обычная кондитерская лавка, как всякая другая.

Печальнее всего выглядел Альфред. Он все еще с достоинством сидел на своем месте, но худой до невероятия. Шерсть утратила былой глянец. Он смотрел прямо перед собой мертвыми глазами, словно его ничего больше не интересовало. Не кот, а пугало в обличий кота.

Я не выдержал и в тот же вечер зашел к Джеффу Хатфилду.

– Сегодня я видел вашего кота. Его состояние стремительно ухудшается. Нет ли каких-нибудь новых симптомов?

Джефф уныло кивнул.

– Да, появились. Как раз думал вам позвонить. Его рвать начало. Мои ногти болезненно впились в ладони.

– Еще и это! Все указывает на какое-то внутреннее расстройство, а отыскать ничего не удается! – Я нагнулся и погладил Альфреда. – На него просто больно смотреть. Помните, какой глянцевой была у него шерсть? А теперь!

– Верно, – ответил Джефф. – Совсем перестал следить за собой. Даже не умывается. Словно ему не до этого. А прежде умывался без конца: вылизывает себя, вылизывает, ну просто часами.

Я уставился на него. У меня в мозгу загорелась какая-то искра. «Вылизывает себя, вылизывает…» Я задумался.

– Да-а… Пожалуй, я не встречал кота, который умывался бы так усердно, как Альфред… – Искра вспыхнула пламенем, я даже подскочил на стуле.

– Мистер Хатфилд! – вырвалось у меня. – Я хочу сделать диагностическую лапаротомию.

– Что-что?

– По-моему, он нализал себе волосяной шар, и я хочу сделать проверочную операцию.

– Живот ему разрезать?

– Совершенно верно.

Джефф прижал ладони к глазам и опустил голову. Он оставался в этой позе долгое время, а потом устремил на меня измученный взгляд.

– Право уж не знаю. Я ни о чем таком даже не думал.

– Необходимо принять меры! Иначе кот погибнет.

Джефф нагнулся и погладил Альфреда по голове. Один раз, другой, третий… А потом пробормотал хрипло, не поднимая глаз:

– Ну ладно. А когда?

– Завтра утром.

Когда на другой день в операционной мы с Зигфридом наклонились над усыпленным котом, мысли у меня в голове путались. Последние годы мы часто оперировали мелких животных, но мне всегда было ясно, чего следует ожидать. Теперь же у меня возникло ощущение, что я вторгаюсь в неведомое.

Я сделал надрез, рассек брюшные мышцы, брюшину и, когда прошел диафрагму, нащупал в желудке тестообразную массу. Я рассек стенку желудка, и сердце у меня взыграло. Вот он! Большой комок спутанных волосков, причина всех бед. Нечто, не запечатлевающееся на рентгеновских снимках.

Зигфрид усмехнулся.

– Ну вот мы и убедились.

– Да, – ответил я, испытывая невыразимое облегчение. – Вот мы и убедились.

Но это оказалось еще не все. Очистив и зашив желудок, я обнаружил комки поменьше, в нескольких местах закупорившие кишки. Их все необходимо было удалить, а значит – наложить на кишки несколько швов. Мне это очень не понравилось: дополнительная травма и шок. Но в конце концов операция завершилась, и виден был лишь аккуратный шов на животе. Когда я отнес Альфреда к нему домой, Джефф долго не решался на него взглянуть. Наконец он робко покосился на кота, еще не проснувшегося после операции, и прошептал:

– Он выживет?

– Скорее всего, – ответил я. – Операцию он перенес тяжелую, и, чтобы, оправиться после нее, ему потребуется время. Но он молод, силен, и оснований тревожиться нет никаких.

Я увидел, что не убедил Джеффа. Это подтверждалось, когда я приходил делать Альфреду инъекции пенициллина. Джефф не сомневался, что Альфред непременно погибнет.

Миссис Хатфилд смотрела на вещи с большим оптимизмом, но беспокоилась из-за мужа.

– Он последнюю надежду потерял, – сказала она. – И потому только, что Альфред весь день не встает с постели. Я ему твержу, что кот не может вот так сразу вскочить и запрыгать, но он и слушать не хочет. – Она посмотрела на меня с тревогой. – И знаете, мистер Хэрриот, он совсем измучился. Его просто узнать нельзя. Я даже боюсь, что он таким и останется.

Я подошел к занавешенной двери и заглянул в лавку. Джефф стоял за прилавком мрачный, двигаясь точно автомат. Он отвешивал конфеты без единой улыбки, а если и говорил что-то, то с безжизненной монотонностью. В ошеломлении я обнаружил, что его голос совсем утратил былой звучный тембр. Миссис Хатфилд была права: его нельзя было узнать. А что, если он действительно не станет прежним, что будет с торговлей? До сих пор его покупательницы хранили ему верность, но меня томило предчувствие, что продлится это недолго.

Прошла неделя, прежде чем появились перемены к лучшему. Я вошел в гостиную, но Альфреда там не оказалось.

Миссис Хатфилд вскочила с кресла.

– Ему много лучше, мистер Хэрриот, – радостно сказала она. – Ест вовсю и запросился в лавку. Он сейчас там с Джеффом.

И я вновь посмотрел в щелку между портьерами. Альфред сидел на обычном месте. Тощий до ужаса. Но сидел он прямо. Однако его хозяин выглядел все так же скверно. Я отвернулся от двери.

– Что же, миссис Хатфилд, больше мне приходить не нужно. Ваш кот выздоравливает и скоро будет совсем таким, как раньше.

Да, в отношении Альфреда я испытывал полную уверенность, но не в отношении Джеффа.

Затем, как повторялось ежегодно, меня совсем поглотила кутерьма весеннего окота со всеми его прелестями. Ни о чем другом думать времени у меня не было. Прошло, наверное, недели три, прежде чем я снова заглянул в кондитерскую лавку купить шоколад для Хелен. Теснота внутри была страшная, и пока я пробирался к прилавку, на меня нахлынули прежние страхи. Я боязливо посмотрел на человека и кота.

Альфред, вновь массивный и полный достоинства, восседал в дальнем конце прилавка как монарх, а Джефф опирался ладонями на прилавок, наклонялся вперед и заглядывал в лицо покупательнице.

– Насколько я вас понял, миссис Херд, вам требуется какой-то сорт мягких конфет. – Звучный бас заполнил лавочку. – Не рахат ли лукум имеете вы в виду?

– Нет, мистер Хатфилд, совсем не то.

Джефф опустил голову на грудь и с предельной сосредоточенностью уставился в сверкающий прилавок. Потом поднял лицо и приблизил его к лицу дамы.

– Возможно, пастила?

– Нет… не то.

– Трюфели? Помадка? Мятный крем?

– Да нет. И не похоже даже.

Джефф выпрямился. Да, задачка оказалась не из легких. Он скрестил руки на груди, уставился в пространство и сделал могучий вдох, который я так хорошо помнил. Тут я понял, что он стал прежним. Широкие плечи расправлены, на полных щеках играет румянец.

Его размышления ни к чему не привели. Он выставил подбородок и откинул голову, ища вдохновения на потолке. Альфред, заметил я, тоже посмотрел на потолок.

Джефф застыл в этой позе, и в лавочке воцарилась напряженная тишина. Затем медленная улыбка озарила благородные черты. Он поднял палец:

– Сударыня, – сказал он, – думается, я понял. Беловатые, сказали вы… а иногда розоватые. Очень мягкие. Могу ли я предложить вам суфле из алтея?

Миссис Херд хлопнула ладонью по прилавку.

– Вот-вот, мистер Хатфилд! Ну забыла название, хоть убейте.

– Ха-ха! Так я и предполагал, – пробасил хозяин лавочки, и его голос органными звуками отразился от потолка.

Джефф засмеялся, дамы засмеялись, и, готов поклясться, засмеялся Альфред.

Прежнее вернулось. Все, находившиеся в лавке, были счастливы – Джефф, Альфред, дамы и, отнюдь не меньше остальных, Джеймс Хэрриот.

4

– Грабитель ты, а не ветеринар!

Миссис Сидлоу, яростно сверкая черными глазками, хлестнула меня этими словами, и я, глядя на черные прямые волосы, обрамляющие худое лицо с острым подбородком, подумал (далеко не в первый раз), что она – ну вылитая ведьма. Вот-вот оседлает метлу и быстренько слетает на Луну и обратно.

– Вся округа только и говорит, что о вас и бессовестных ваших счетах, – продолжала она. – Не знаю, как вам с рук сходит! Это же открытый грабеж. Обираете бедняков-фермеров, а потом нахально заявляетесь на шикарной новой машине.

Машина и послужила толчком. Мой дряхлый драндулет совсем рассыпался на составные части, и я потратился на подержанный «Остин-10». Машина уже отъездила двадцать тысяч миль, но за ней хорошо ухаживали, и озаренный солнцем черный отполированный кузов словно только что сошел с конвейера. Вот миссис Сидлоу и взъярилась.

Фермеры, как правило, отзывались на покупку машины шуткой-другой.

«Видно, гребете наши денежки лопатой», – говорили они с ухмылкой. Но дружеской, без тени ядовитой злобы, которая словно бы отличала семейство Сидлоу.

Сидлоу ненавидели ветеринаров. Не меня лично, а чохом, причем объектов для ненависти у них было немало – они по очереди перепробовали всех ветеринаров в наших краях и в каждом обманулись. Беда была в том, что мистер Сидлоу, как никто в округе, считал себя знатоком лечения больных животных, а его жена и взрослые дети свято ему верили, и, когда какая-нибудь их корова или собака заболевала, глава семьи, естественно, демонстрировал свое умение. И ветеринара вызывали, только когда мистер Сидлоу истощал весь запас тайных снадобий. Сам я смотрел на этой ферме только издыхающих животных, которым уже нельзя было ничем помочь, а потому Сидлоу дружно укреплялись во мнении, что я никуда не гожусь, как и все мои коллеги.

Вот и на этот раз я с бессильной горечью глядел на исхудалых овец. Они, притулившись в темном углу овчарни, испускали последние хриплые вздохи после недели пневмонии, которую никто не лечил. Семья фермера стояла рядом и бросала на меня искоса хмурые взгляды.

А когда я устало побрел к машине, миссис Сидлоу углядела меня в кухонное окно и пулей вылетела во двор.

– Да уж вам-то все едино, – не унималась она. – Мы трудимся, спину гнем с утра до ночи, чтобы концы с концами свести, а потом заявляются всякие вроде вас и забирают наши кровные денежки ни за что ни про что. А как же! Разбогатеть побыстрее хочется!

Только постоянные упражнения в соблюдении заповеди, что клиент всегда прав, помешали мне огрызнуться. Я даже выдавил из себя улыбку.

– Миссис Сидлоу, – сказал я кротко, – уверяю вас, меня никак нельзя назвать богатым. Вы убедились бы в этом, если бы увидели мой счет в банке.

– Вы, значит, без денег сидите, так что ли?, – Совершенно верно.

Она ткнула пальцем в «остин» и смерила меня еще одним злобным взглядом.

– А машиной этой обзавелись, чтобы пыль в глаза пускать?

Я не нашелся, что ответить. Она загнала меня в угол: либо я бессовестный денежный мешок, либо голь перекатная с претензиями.

На обратном пути я с высокого склона оглянулся вниз на ферму Сидлоу – солидный жилой дом, добротные службы и пятьсот акров прекрасной земли у подножия холма. Сидлоу были весьма зажиточными и не знали тех забот, которые одолевали фермеров на верхних склонах, где земля отличалась скудностью и требовала тяжкого труда. Ну почему, почему мое воображаемое богатство так их оскорбляет?

И еще я подумал, что свой выпад миссис Сидлоу приурочила ко времени, когда мои финансы находятся в особенно плачевном состоянии. Меняя скорости, я узрел розовеющую кожу в прорехе над коленом. О черт! Старые вельветовые брюки просились в отставку, как, впрочем, и весь мой гардероб. Однако потребности двух подрастающих детей были много важнее моих собственных. Да и заниматься моей работой в элегантных костюмах особого смысла не имело – такой грязной профессии поискать! – и мне следовало соблюдать лишь минимум респектабельности, а потому утешала мысль, что один-то «выходной костюм» у меня имеется. Годы и годы он оставался ну совсем новым, так как надевать его мне приходилось очень редко.

И действительно, как-то странно, что я постоянно сижу без денег! Практиковали мы с Зигфридом весьма успешно и обзавелись прекрасной клиентурой. Работаю чуть ли не круглые сутки семь дней в неделю, по вечерам, а то и по ночам. И работа не из легких – валяешься на булыжнике, до изнеможения помогая телящейся корове, имеешь дело с пациентами, которые тебя брыкают, прижимают к стенке, наступают на тебя, обдают навозной жижей. Мышцы у меня болят целыми днями – и за все про все я могу продемонстрировать неизменный долг банку в тысячу фунтов! И необходимость считать каждый пенс.

Бесспорно, значительную часть времени я провожу за рулем, а эти часы никто не оплачивает… Так не тут ли кроется объяснение?

Однако и поездки, и работа, и полная разнообразия жизнь – все происходило в окружении великолепной природы. И я искренне наслаждался и тем, и другим, и третьим, а горькие мысли лезли мне в голову, только когда меня выставляли хитрым мошенником, облапошивающим бедных фермеров.

Дорога поднималась все выше. Я увидел колокольню Дарроуби, его крыши и, наконец, на окраине городка манящие ворота красивого дома миссис Памфри. Я взглянул на часы. Полдень. Долгие годы выработали у меня особую сноровку приурочивать свои визиты туда ко второму завтраку, чтобы ненадолго забыть о тяготах сельской практики и понежиться, наслаждаясь гостеприимством пожилой вдовы, которое столько лет скрашивало мою жизнь.

Когда под шинами «остина» захрустел песок подъездной аллеи, я улыбнулся: в окне, встречая меня, возник Трики-Ву. Он был уже очень стар, но у него хватало сил забраться на свой дозорный пост, и его мордочка, курносая, как у всех пекинесов, расплылась в пыхтящей приветственной усмешке.

Поднимаясь между колоннами по ступенькам крыльца, я заметил, что песик покинул подоконник, и тут же услышал радостное тявканье в холле. Рут, горничная, прослужившая в доме не один десяток лет, открыла дверь на мой звонок и приветственно улыбнулась, а Трики мячиком ударился о мои колени.

– До чего же он вам рад, мистер Хэрриот, – сказала Рут, беря меня за руку. – Ну просто как все мы!

Она проводила меня в элегантную гостиную, где в кресле у камина сидела миссис Памфри. Она подняла среброкудрую голову от книги и обрадованно вскрикнула:

– Ах, мистер Хэрриот, как мило! Трики, твой дядя Хэрриот приехал навестить тебя. Чудесно, правда? – Она указала мне на кресло по другую сторону камина. – Я ждала, что вы приедете проверить здоровье Трики, но до того, как осмотреть его, вам необходимо согреться. Такой страшный холод! Рут, милая, принесите мистеру Хэрриоту рюмочку хереса. Вы ведь не откажетесь, мистер Хэрриот?

Я поблагодарил. Еще бы я отказался от изумительного хереса, который наливался в огромные рюмки и удивительно подкреплял силы – а уж в холодную погоду особенно. Я утонул в мягком сиденье, протянул ноги к пламени, плясавшему в камине, и отпил хереса, а Рут в тот же миг поставила возле меня тарелку с крохотными бисквитиками. Трики вскарабкался ко мне на колени, и туман злобы, окутавший меня на ферме Сидлоу, окончательно рассеялся.

– Трики со времени вашего последнего визита, мистер Хэрриот, чувствовал себя на редкость хорошо, – начала миссис Памфри. – Конечно, он поутратил гибкость из-за артрита, но ходит прекрасно, а его грудной кашель не усилился. И самое чудесное (она сплела пальцы и широко раскрыла глаза) – он совсем не плюх-попал! Ни единого раза. Так, может, вы не будете тискать бедняжечку?

– Разумеется нет. Ни в коем случае. Раз у него там все нормально, то зачем? – (На протяжении многих лет я очищал околоанальные железы Трики-Ву, когда он, по красочному выражению своей хозяйки, плюх-попал, и песик сносил это безропотно.) Теперь я погладил его, а миссис Памфри продолжала:

– Я должна сообщить вам интересную новость. Вы знаете, как превосходно Трики разбирается в скаковых лошадях, как тонко судит об их форме и, когда ставит на скачках, почти всегда выигрывает. Так вот! – Она помахала пальцем и понизила голос. – В последнее время он увлекся собачьими бегами.

– Неужели?

– О да! Он начал следить за соревнованиями в Мидлсбро, несколько раз поручал мне делать за него ставки и выиграл кучу денег.

– Боже!

– Да-да. Не далее как сегодня утром Краудер, мой шофер, заехал к букмекеру за двенадцатью фунтами. Выигрыш Трики на вчерашних бегах.

– Ну и ну! Непостижимо! – сказал я, а мое сердце обливалось кровью от жалости к Честному Джо Прендергасту, местному букмекеру. Столько лет проигрывать собаке деньги на скачках, а теперь плати еще за собачьи бега! – Настоящее чудо.

– Ведь верно, ведь правда? – Миссис Памфри одарила меня сияющей улыбкой, но тут же посерьезнела. – Однако мне хотелось бы понять, в чем причина этого нового интереса. Как вы полагаете?

Я задумчиво покачал головой.

– Трудно сказать. Очень трудно.

– У меня есть одна теория, – сообщила миссис Памфри. – Как вам кажется, может быть, с возрастом его потянуло к животным одной с ним крови, вот он и предпочитает ставить на состязающихся собак?

– Не исключено… Нет, не исключено…

– Ну и напрашивается вывод, что родство помогает ему точнее взвешивать шансы и выигрывать.

– Что же, вполне возможно. Весьма веский довод.

Трики, прекрасно понимая, что мы говорим о нем, завилял хвостом и посмотрел на меня с обычной широкой усмешкой, вывалив наружу язычок.

Я совсем утонул в кресле, смакуя тепло, которое разливалось по моему телу не без помощи хереса. И как уютно слушать отчет миссис Памфри о разнообразной деятельности Трики! Очень добрая, очень умная дама, уважаемая всеми, усердная участница многих благотворительных начинаний. Она заседала во всяческих комитетах, у нее просили совета по самым разным поводам, но чуть дело касалось ее песика, серьезные темы исчезали из разговора, сменяясь неисчислимыми чудачествами. Она наклонилась вперед.

– Мне хотелось бы поговорить с вами об одной вещи, мистер Хэрриот. Вам известно, что в Дарроуби открылся китайский ресторан?

– Да. И очень приятный. Она засмеялась.

– Кто бы мог подумать? Китайский ресторан в тихом городке вроде Дарроуби – поразительно!

– Неожиданно, согласен. Но в последние годы они растут как грибы по всей стране.

– Да-да. Только я хочу обсудить с вами, как это подействовало на Трики.

– Что?!

– Да, он в совершеннейшем расстройстве.

– Но каким образом?..

– Мистер Хэрриот! – Она сдвинула брови и устремила на меня непоколебимо серьезный взгляд. – Много лет назад я довела до вашего сведения, что Трики происходит от длинной череды китайских императоров.

– Разумеется! Разумеется!

– Пожалуй, будет проще объяснить, если я начну с самого начала. Я отхлебнул хереса в сладком ощущении, что воспаряю в мир грез.

– Прошу вас!

– Когда ресторан только открыли, – продолжала миссис Памфри, – на удивление многие горожане были недовольны. Они бранили китайские блюда, а также милого китайца и его жену, утверждали, что такому заведению в Дарроуби не место, что его следует подвергнуть бойкоту. Так вот, как-то, когда мы с Трики гуляли по улице, он услышал такой разговор и пришел в ярость.