355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джеймс Хэрриот » Среди Йоркширских холмов » Текст книги (страница 12)
Среди Йоркширских холмов
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 22:39

Текст книги "Среди Йоркширских холмов"


Автор книги: Джеймс Хэрриот



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

23

Когда я проснулся наутро после нашего переезда в «Рябиновый сад», то сразу же ощутил себя в состоянии полной боевой готовности, точно спринтер, уже упершийся подошвами в колодки, – еще минута и, набросив одежду, я ринусь в ежедневную пробежку по ледяным просторам Скелдейл-Хауса. Это настолько вошло в привычку, что при звоне будильника мои ноги напрягались, готовые к броску. Понадобилось почти две минуты, чтобы сообразить, что такие процедуры, как разжигание каминов, борьба с угольной печкой и согревающие пробежки, остались в прошлом.

Все было под рукой. Без малейших усилий я облачился в халат и спустился по нескольким ступенькам в уютную прихожую, а оттуда прошел на кухню, где погрузился в блаженное тепло, исходящее от новейшей кухонной плиты. Из своей корзины, виляя хвостом, вылезла Дина, мой бигль. Я погладил ее по голове, обменялся с ней обычными утренними приветствиями и прочел в ее глазах безмолвное выражение восторга: «Ну не чудесно ли это!».

Чистейший рай! Как во сне я поставил чайник на горячую конфорку, положил в него заварку – и даже не заметил, как вспорхнул наверх с чаем для Хелен.

Вернувшись на кухню, я налил чаю себе и принялся смаковать душистый напиток возле излучающей тепло плиты, поглядывая в окно на зеленые луга и холмы. Я ощущал себя просто султаном. Жизнь, размышлял я, неспособна предложить мне ничего лучше.

Теперь все встало на свое место. Неудачные попытки купить те дома тогда выглядели крушением моих надежд, хотя в действительности были милостью судьбы. Я хозяин дома, во всех отношениях превосходящего те два – современного, в меру небольшого, удобного… и теплого! Несколько секунд я созерцал окошко в столовую. Да, это было свершением мечты!

Завороженный сладкими мыслями, я благодарно опустился в свое кресло и тут же взвился вверх, ошарашенный громким пуканьем, которое донеслось из-под меня. В полном расстройстве я поднял подушку и обнаружил звуковое устройство, срабатывающее от нажима. Когда я распахнул дверь, с лестницы донесся заливчатый смех, и я увидел, что с верхней площадки через перила свесились мои дети.

– Вот я вам покажу, негодники! – завопил я, бросаясь вверх по ступенькам. – В первое же утро! Сейчас я вас! – Но они успели запереться в своих спальнях, а у меня не было лишнего времени покарать их.

Второй раз сев в кресло, я подумал о том, что теперь придется утроить осторожность. Мои дети упивались всякой возможностью устроить отцу какую-нибудь каверзу – псевдочернильные пятна, булочки, которые пищали, стоило их куснуть, конверты, которые шипели по-змеиному, чуть их начинали вскрывать. И выбирали для этого утренние часы, когда моя бдительность еще была притуплена. Всякий раз, когда мы навещали моих родителей в Глазго, Джимми с Рози мчались в лавку фокусов Тэма Шеперда на Куин-стрит пополнять свои запасы, а в небольшом доме я оказывался несравненно более уязвимым.

Впрочем, понадобилось лишь несколько глотков чая, чтобы вновь впасть в эйфорию. Тепло, уют, ощущение, что до всего можно дотянуться, не вставая с места… Я просто не мог этому поверить. И настолько теперь Хелен станет легче жить!

Мирное спокойствие длилось недолго. Не успели дети спуститься в кухню, как она завибрировала от оглушительных звуков. Джимми приладил на полке динамик, подсоединенный к нашей любимой радиоле «Мерфи», которая теперь стояла в столовой за стеной, и вот уже Элвис Пресли невыносимо терзал мои уши, что-то там выражая.

Я спасся на несколько минут, поднявшись к Хелен со второй чашкой. В Скелдейл-Хаусе это была единственная ее уступка моим мольбам немножко пожалеть себя хотя бы по утрам, и я твердо решил, что в нашем новом доме этот обряд свято сохранится. Спустившись вниз, я забрал у двери утреннюю газету, взял свою чашку и вновь пристроился к столу.

Рози рядом со мной раскачивалась на стуле в такт музыке и в упоении извернулась так, что ножка стула опустилась точно на мой большой палец, защищенный только домашней туфлей. В те дни она была толстенькой девчушкой и очень тяжелой – я взвыл от боли, а мой чай выплеснулся из чашки и окропил газету. Я вскочил и запрыгал на одной ноге, детки же взвизгивали от смеха, а Дина радостно лаяла, не упустив случая присоединиться к общему веселью.

В тумане боли я подумал, что эта парочка в течение нескольких минут нашла повод дважды посмеяться над родителем. Достопамятный для них день!

Поп-музыка перед школой превратилась в обязательный ежедневный ритуал и вначале была пыткой для завзятого поклонника классики. Это искусство ставило меня в тупик и казалось только громким неприятным шумом. Но шли месяцы и, каждый день насильственно слушая «Голубые замшевые туфли», «Не будь жестокой», «Тюремный рок» и прочее, я начал проникаться к старине Элвису чем-то вроде привязанности, и теперь, сорок лет спустя, любая его песня, зазвучав из радиоприемника, переносит меня в те утра на кухне «Рябинового сада» к моим детям, уписывающим кукурузные хлопья, к моей Дине, когда мир был молодым и беззаботным.

И все же… Была у меня тогда одна тайная печаль. Я даже не представлял, как тяжело будет расставаться со Скелдейл-Хаусом. Когда фургон увез последние наши вещи, я прошелся по пустым комнатам, еще недавно оглашавшимся смехом детей. Большая гостиная, где я читал им сказки на сон грядущий и где задолго до этого Зигфрид, Тристан и я ублаготворенно полулежали в креслах еще холостяками, словно упрекала меня непроходящим изяществом пропорций. Великолепный камин со стеклянным шкафчиком над его полкой и оловянной кружкой на ней, где мы хранили наличность, стеклянные двери, выходящие в длинный, обнесенный высокой оградой сад с лужайками, фруктовыми деревьями, грядками клубники и спаржи, – все это были капли огромного волнующегося океана воспоминаний.

На втором этаже я постоял в большой комнате с альковом, где мы с Хелен спали и где в углу стояла кроватка, в которую на ночь укладывали маленького Джимми, а через несколько лет – маленькую Рози. По голым половицам я прошагал в былую гардеробную, приют моих подрастающих детей, и словно услышал их смешки и шуточки, возвещавшие начало каждого нового дня.

Я поднялся по еще одному маршу лестницы в комнатки под крышей, где мы с Хелен начинали нашу семейную жизнь, где газовая горелка да скамья у стены когда-то исчерпывали всю кухню, подошел к окну, посмотрел на беспорядочные крыши городка, на холмы за ними и проглотил поднимающийся в горле большой комок. Милый старый Скелдейл! Как хорошо, что он остается нашей приемной и я каждый день буду входить в его двери… Но моя семья его покинула, и я спросил себя, будем ли мы где-то еще столь же счастливы, как были счастливы здесь?

24

– Мне бы ветеринара с барсуком.

Передавая трубку нашему новому помощнику, я подумал, что все чаще слышу эти слова – и слышу с удовольствием. Они означали, что фермеры считают его своим. Я ничего не имел против, если некоторые предпочитали его мне. Меня страшила возможность услышать в трубке: «Только этого вашего растяпу не присылайте!». О подобном приходилось слышать от некоторых коллег, обзаводившихся новыми помощниками.

Нам так повезло с Джоном Круксом, который стал просто украшением нашей практики, что, казалось, надеяться получить второго такого же блестящего специалиста – значило бы искушать судьбу. Все новые выпускники ветеринарных колледжей были гораздо образованнее, чем в свое время я, но имелись иные причины, почему у некоторых дело не шло. Одни просто не выдерживали тягот сельской жизни с ее немыслимыми часами работы, другие не умели найти общий язык с клиентами, а двое-трое, теоретически прекрасно во всем разбиравшиеся, терялись, когда дело доходило до конкретного применения знаний.

Колем, к великому моему облегчению, чувствовал себя как рыба в воде, но, как Джон и Тристан отличались друг от друга, так и он отличался от них. Очень отличался. Неразлучный с ним барсук просто завораживал людей, высокая фигура, моржовые усы, искренняя дружелюбность и своеобразный взгляд на жизнь придавали ему особый интерес в глазах как фермеров, так и владельцев мелких животных, но самое главное – он знал свое дело. И оказался прекрасным ветеринаром.

Фил Колверт, наш старый клиент-оригинал, который не называл меня иначе как Счастливчик Гарри, когда я заехал на его ферму, сообщил мне свое мнение о Колеме с обычной прямолинейной лаконичностью: «Этот парень – во, ветеринарище!».

А теперь коллега положил трубку и обернулся ко мне:

– Эдди Коутс. Сказал, что у него бычок «скукожился немножко». Я становлюсь просто специалистом по скукожившейся скотине.

Я засмеялся.

– Отлично, Колем. Так поезжайте. Он вдруг задумался, а потом сказал:

– Я вот о чем хотел вас попросить, Джим. Можно, я изменю свои рабочие часы?

– В каком смысле? Хотите перенести свой свободный день?

– Нет. Я предпочел бы начинать в шесть утра и кончать в два. Я уставился на него в изумлении:

– Но почему?

– Так у меня будет больше возможности ознакомиться с окрестностями, узнать поближе здешних диких животных и растения.

– Очень жаль, Колем. Я знаю, как все это вас интересует, но такой рабочий день крайне неудобен. Просто ничего не получится.

Он философски пожал плечами.

– Ну что же… – И повернулся, чтобы уйти.

– Минутку, Колем, – сказал я. – Раз уж мы коснулись этой темы, мне бы хотелось кое о чем с вами договориться. Вы слишком неуловимы.

– А?

– Да-да. Вас трудно отыскать в случае необходимости. Вы же знаете, на мелких фермах почти нигде нет телефонов, и нередко связаться с помощником я могу только в обеденные часы. Но вы питаетесь без всякого расписания, приходите и уходите так, что я об этом не знаю, а всегда может возникнуть что-нибудь неотложное. И потому, пожалуйста, отправляясь обедать, звоните мне.

Колем насмешливо отдал мне честь.

– Есть, сэр! Буду неукоснительно докладывать о своем местопребывании.

Мы вместе направились в аптеку, но едва вышли в коридор, я чуть не задохнулся от невыносимой вони. Гнусная, тошнотворная, она, казалось, доносилась сверху, и тут я заметил струйки пара, сочащиеся из квартирки Колема.

– Черт, Колем! Ну и вонища! Что у вас там делается?

Он посмотрел с легким удивлением.

– Просто я поставил вариться требуху для моих животных.

– Требуху! Какую требуху?

– Просто коровьи желудки. Залежались у мясника. Он обещал отдавать мне чуть тронувшуюся требуху.

Я закрыл лицо носовым платком и завопил сквозь него:

– Протухшую требуху! Да вы шутите! Бога ради, бегите наверх, снимите с газа чертову кастрюлю. И откажитесь от своего договора с мясником!

Пошатываясь, я выбрался в сад и принялся глубоко дышать. Потом прислонился к ограде, и мне вдруг пришло в голову, что, конечно, у нас с Колемом складываются замечательные отношения, но ничто в мире не совершенно.

Днем, когда я вернулся пообедать, звонок по телефону подтвердил, что, Колем запомнил мои утренние наставления. Голос в трубке отчеканил:

– Прошу разрешения поесть, сэр!

– Разрешаю, молодой человек, – ответил я, с удовольствием подыгрывая. В тот момент я еще не знал, что буду слышать эту фразу каждый день, пока он с нами не расстанется. Он всегда звонил перед обедом, и теперь, вспоминая его в те годы, я словно снова слышу:

– Прошу разрешения поесть, сэр!

25

Когда мы только обзаводились хозяйством в Скелдейл-Хаусе, я часто посещал дешевые распродажи в поисках самого необходимого, но почему-то нередко возвращался домой с совершенно бесполезной вещью. Список их длинен: парусный корабль с полной оснасткой в бутылке, латунные подсвечники, уже упоминавшаяся маленькая концертина и незабвенное приобретение – «География мира» в двадцати четырех томах.

Когда мы поселились в «Рябиновом саду», во мне вновь вспыхнуло желание превратить свой дом в совершенное жилище. Был у меня честолюбивый замысел – создать за огородом площадку для тенниса на траве, причем не только для детей, но и для нас с Хелен. Мы с ней были заядлыми любителями – когда удавалось выбрать время.

Разметив площадку, я понял, что главная трудность заключается в том, чтобы каким-то образом помешать мячам улетать в огород. Обнести площадку сеткой – вот выход, решил я, радуясь, что проблема разрешилась, когда в дверь позвонил рыбак и предложил рыболовные сети. Он собрался уйти на покой и вот распродает почти даром орудия своего ремесла. Я купил огромный тюк, туго стянутый просмоленной веревкой, за двенадцать фунтов и с гордостью продемонстрировал приобретение Хелен. Прилива уважения ко мне она не испытала.

– Ты уверен, Джим, что не дал опять маху? Ты же знаешь, тебя так легко обмануть!

– Обмануть?! – вознегодовал я. – Об этом и речи быть не может. Рыбак этот сама честность, с первого взгляда видно. Он из Фрейзерборо и ходит в морской тельняшке. Веселое, обветренное, бесхитростное лицо, да от него просто веяло смолой и соленостью моря. Он сказал, что остальные сети уже продал, а эти отдает дешево, потому что они последние и он торопится домой.

– Хм-м… Это мне тоже не нравится, – пробормотала Хелен. – А ты заглянул к нему в фургон? Проверил, что там правда ничего не осталось?

– Э… собственно говоря… А зачем? Уж поверь, на этот раз я сделал выгодную покупку. Пошли, я тебе докажу!

Мы вышли на лужайку, и я развернул тюк. У меня упало сердце. В свернутых сетях зияли огромные дыры – некоторые диаметром по два-три фута. Хелен захихикала, а по мере того, как я разворачивал одну дырявую сеть за другой, ее буквально начало шатать из стороны в сторону.

– О Господи, – сказала она, утирая слезы. – Хорошо еще, что в нашей семье есть хоть один практичный человек. К счастью, я на такие промахи не способна!

В полном расстройстве чувств я мрачно созерцал свое никудышнее приобретение.

– Попробую залатать дыры веревками, – сказал я.

– Перестань! – вскрикнула Хелен, и ее снова зашатало. – Не надо! Меня уже ноги не держат.

Сети оставались болезненной темой, и я всячески ее избегал, однако в первые недели несколько раз украдкой пробирался на лужайку, когда никто не следил, и пытался (безуспешно) заняться починкой.

После этой катастрофы я старался найти способ, как поднять свой престиж, и выбрал для этой цели огород. В воскресной газете я увидел рекламу парничков для рассады и решил, что для сурового йоркширского климата ничего лучше придумать нельзя. Парнички на картинке стояли длинными аккуратными рядами, изящные и функциональные, а стоили они феноменально дешево.

Ни слова не сказав Хелен, я отправил заказ на солидную партию. Мое воображение рисовало внушительный ящик, и я был очень удивлен, когда почтальон доставил скромный плоский пакет. Как в нем могли уместиться трехмерные сооруженьица, изображенные на рекламе?

Впрочем, тайна тут же разъяснилась: то, что я принял за жесткий пластик, оказалось обычной полиэтиленовой пленкой. Мало того! Остальная часть будущих парничков состояла из множества тонких проволочек со зловещими инструкциями типа: вставить стержень А в прорезь Б и закрепить шпилькой В. Для меня это был лес дремучий, и я провел несколько изнурительных часов в борьбе со стержнями и шпильками, а Хелен с любопытством наблюдала за моими манипуляциями.

Я был вынужден открыть свой замысел, и меня больно уязвила ее скептическая реакция. Она с сомнением оглядела хаотичное приобретение, и уголки ее рта задергались, словно она подавляла усмешку, которая грозила расползтись до ушей. Я же упрямо продолжал борьбу, собрал-таки проволочный каркас и принялся натягивать на него пленку.

Результат выглядел плачевно. Хелен вышла поглядеть, каковы успехи, как раз тогда, когда я созерцал подобие низко подвешенной веревки с хлопающим на ветру бельем: пленка почему-то полностью не закреплялась.

Тут моя супруга не выдержала. Она привалилась к стене дома, минуты две безудержно хохотала, а потом была вынуждена вернуться в дом и немножко передохнуть. Я остался в огороде, пытаясь сохранить подобие достоинства, но и у меня не было сил смотреть на парнички. Кое-как убрав их составные части в пакет, я спрятал его в гараже. Еще одна катастрофа, а мои акции упали еще ниже.

Неделю спустя, вернувшись с вызова, я застал Хелен в необычном волнении – она даже слегка задыхалась.

– Джим, ты только посмотри! – сказала она, увлекая меня в гостиную, где мебель была сдвинута к стенам, чтобы освободить место для ошеломительного ковра – широкого, назойливо-пестрого, толстого и бугристого.

– Что это? – спросил я.

– Ну… – Она задышала еще чаще. – Днем приходил продавец с этим прелестным ковром. Настоящий касба.

– Что-что?

– Касба. Очень редкий тип восточных ковров.

– Восточных?

– Ну да. Он только что из Индии и купил его на границе у воина одного местного племени.

– Граница? Местное племя? – Голова у меня пошла кругом. – О чем ты говоришь?

Хелен выпрямилась.

– По-моему, все очень просто. Нам представилась возможность купить этот прекрасный ковер. Ковер нам нужен, и это очень выгодная покупка.

– Сколько он стоит?

– Двадцать фунтов. – Что-о?!

– Очень дешево, – сказала Хелен, розовея. – Подлинный касба. Он сказал, что настоящая его цена – сотни фунтов, но ему выпала удача познакомитья с этим воином на…

– Может быть, обойдемся без границы? – перебил я. – Ушам своим не верю! Где этот тип?

– Сейчас придет. Я сказала, что ты захочешь с ним поговорить.

– Безусловно! – Я нагнулся и пощупал касбу. Он был соткан из какого-то колючего материала. Пучочки жестких волокон впивались в пальцы, легко отделяясь от ковра. Режущий глаза узор казался волнистым из-за бугров, о которые можно было легко споткнуться. Ничего хотя бы отдаленно похожего на эту редкость я в жизни не видел. С моих губ рвались жгучие слова, но я промолчал. Слишком велик был список собственных глупостей такого рода, и я находился в очень уязвимой позиции. Сказать прямо, что ковер этот невыразимо жуткий, я не мог. Такт и осторожность!

– Хелен, – начал я мягко, – ты уверена, что он нам подходит? Погляди, он такой бугристый, что дверь не закрывается. – Я наглядно продемонстировал этот недостаток. – И ты не находишь, что расцветка чуть ярковата?

По лицу моей жены скользнула тень сомнения.

– Ну-у… может быть, я немножко поторопилась… А вот и он! Она ввела специалиста по коврам – человека лет сорока с симпатичным лицом, просто излучавшего способность убеждать и чаровать. Тепло улыбаясь, он потряс мою руку и вручил карточку в доказательство своих морских путешествий. Затем, сверкая белейшими зубами, он принялся восхвалять достоинства касбы. Его глаза гипнотически впивались в мои. Но, когда он добрался до воина на границе, я сумел очнуться и остановил водопад слов.

– Спасибо, спасибо, только этот ковер нам не подходит.

Он был поражен и никак не мог поверить, что мы готовы упустить посланную Богом удачу, но я упорствовал в своих вежливых отказах. Он был красноречив и убедителен, но по мере того, как цена снижалась, в его речи все чаще проскальзывали зловеще знакомые фразы: «Послушайте, только для вас!», и «Если уж на то пошло», и «Скажу вам откровенно». Наконец мне удалось вставить слово:

– Я помогу вам вынести его за дверь.

Явно разочаровавшись во мне, он скорбно наклонил голову. Коврище оказался невероятно тяжелым, и мы тащили его наружу в угрюмом молчании, усыпая свой путь разноцветными колючими волокнами.

Закрыв дверь за бывалым мореходом, говорить о нем с Хелен я не стал и вообще помалкивал об этом эпизоде и в дальнейшем. После собственных подвигов позволить себе добродетельное негодование я никак не мог. В нашей семье здравый смысл и практичность, бесспорно, воплощены в Хелен, и этот ковер остается ее единственной промашкой. Однако с тех пор, когда я опять что-нибудь вытворял, немалой поддержкой служило сознание, что и у меня есть в запасе кое-какое оружие. Ведь в крайнем случае я всегда мог бы сказать: «А подлинный касба?».

26

Забияка был единственным спортсменом-любителем среди знакомых мне псов.

– Давай, малый! – скомандовал Арнольд Брейтуэйт, его хозяин. – Покажи подачу Лу Хоуда.

Красавец бордер-колли лихо встал на задние лапы, а правую переднюю вскинул над головой и резко опустил, словно подав крученый мяч. Я засмеялся.

– Поразительно, Арни. Вот уж не догадывался, что он в довершение всего еще и теннисист.

– А как же! – Великан наклонил голову и с удовлетворенной гордостью посмотрел на своего любимца, а потом нагнулся и потрепал косматую голову. – Он у нас во всем мастак. С хозяина пример берет – во всех видах спорта разбирается. Ну а этой подаче грех было бы его не обучить – уж кого-кого, а Лу Хоуда я знаю.

– Вы с ним знакомы?

– Знаком? Да он мой друг. Мы с ним старые товарищи. Он меня очень уважает. Лу то есть.

Я смотрел на Арни с изумлением, которое всегда охватывало меня в его присутствии. Подрядчик-строитель на покое. Вернее, так он себя называл, однако никто не видел, чтобы он когда-либо что-либо строил. Холостяк без малого семидесяти лет, грузный, но еще крепкий, он был неистовым фанатиком всех видов спорта, обладал в этой сфере поистине энциклопедическими познаниями и водил дружбу со всеми знаменитостями. Как это у него получалось, оставалось неясным, ибо из Дарроуби он отлучался редко, тем не менее почти все британские спортсмены с мировым именем числились у него в приятелях.

– Ну а теперь, малый, – объявил он своему псу, – поиграем в крикет. – Мы вышли на лужайку за домом. – Будешь ловить, понятно?

Брейтуэйт прицелился битой по мягкому мячу и, едва Забияка припал к земле, готовясь к прыжку, быстро послал мяч чуть левее пса. Тот взвился в воздух, схватил мяч на лету, отнес хозяину и занял прежнюю позицию. Новый удар правее, потом опять левее, и всякий раз Забияка ловко ловил его в полете.

– Уж он не уронит! – сказал Арни с довольным смешком. Он взмахнул битой. – Та самая, про которую я рассказывал. Лен Хаттон пару раз брал ее у меня перед решающими матчами. И вот что он мне тогда говорил, слово в слово: «Отличная деревяшка, Арни, отличная!».

Это я уже слышал. Легендарный Лен Хаттон, позднее сэр Леонард, в то время был капитаном английской сборной, держателем рекордов, кумиром всюду, где любят крикет, а в помешанном на крикете Йоркшире – так и вовсе верховным божеством.

– А вот и эти бутсы! – Он поднял пару отлично выбеленных крикетных бутс. – Их Лен тоже заимствует. То и дело берет. Говорит, они ему удачу приносят.

– Да, Арни, я помню, как вы про это рассказывали.

– Уж в крикете я себя показал, было дело. – В его глазах появилось мечтательное выражение, и я понял, что сейчас услышу о том или ином его спортивном подвиге на фронтах первой мировой войны. Собственно, я заглянул к нему подстричь когти Забияке, но было по опыту известно, что с этим придется подождать.

– Мы тогда с артиллеристами играли, во Франции то есть. Ну никак у нас броски не шли, и счет рос да рос. Тут полковник кидает мяч мне. «Должен вас поставить, Брейтуэйт, – говорит. – Положение у нас скверное». Ну, я его немножко подправил.

– Да?

– Ага. Три очка в один момент. Тут полковник подходит ко мне и говорит: «Лучше я вас сниму Брейтуэйт. Счет сравнялся, но пережимать тоже не годится». Ну и опять то же самое: их игроки начали выбивать одного за другим, так что полковник опять подходит и говорит: «Извините, Брейтуэйт. Должен снова вас поставить».

Арни помолчал и посмотрел на меня с торжеством.

– Ну и я опять сделал то же.

– Вы… вы опять сравняли счет?

– Ага.

– Потрясающе. Просто чудо. – Я выразительно пощелкал щипчиками, но Арни словно не заметил.

– Ну а теперь покажи Тома Финни! – воскликнул он и покатил по траве футбольный мяч. Это был один из коронных номеров Забияки, и я его уже видел, но все равно разделял восторг, с каким Арни следил, как пес вел мяч по лужайке между передними лапами, обходя невидимых защитников.

– Ну-ка, забей гол! – скомандовал Арни, и Забияка повернул прямо к двум миниатюрным штангам у края лужайки, а затем носом вкатил мяч между ними.

Мы с Арни смеялись и хлопали в ладоши, а Забияка прыгал на нас, отчаянно виляя хвостом. Меня радовала его энергия – ведь он был уже стар. Ему шел десятый год.

– Он ведь любит эти штуки, верно? – сказал я.

– А как же! Спорт для него первое дело. Ему только бы поиграть. – Арни задумчиво надул щеки. – Что-то я Тома давненько не видел.

Том Финни был тогда в зените славы. Игрок сборной, универсал на поле и, возможно, величайший футболист, какого только знала Англия.

– Вы с ним знакомы? – спросил я.

– Конечно, конечно. Мы с ним закадычные дружки. Надо будет навестить его. Эй, Забияка! – Он снова махнул своему псу. – А как насчет гольфа? Покажи нам своего Тони Лока.

Я поднял ладонь.

– Как-нибудь в другой раз, Арни. А сейчас пора заняться его когтями.

– Ладно, Джим, не буду вас задерживать. – Он задумчиво улыбнулся. – Вот подумал про гольф и вспомнил времечко, когда мы с Тони были не разлей вода.

– Еще один друг, э?

– Да уж, можно сказать.

Обрезая когти Забияке, я прикидывал, найдется ли хоть один знаменитый спортсмен, которого Арни не числил бы среди своих друзей. В то время Лок был в гольфе светилом – и добрым приятелем Арни, несмотря на это.

Подобно большинству собак, Забияка не жаждал приводить когти в порядок, и едва я брал его лапу, как он начинал пыхтеть, широко разинув пасть и вывалив язык, но характер у него был добродушный, и он покорялся судьбе, не рыча и не огрызаясь.

– С черными когтями ухо надо держать востро, – сказал я. – На них кожица совсем не видна, не то что на светлых, и приходится быть очень осторожным. Ты ведь никогда меня не простишь, Забияка, если я тебя ненароком пораню.

Услышав свою кличку, большой пес, несмотря на свой страх, слабо вильнул хвостом, а едва простенькая операция завершилась и я погладил его по голове, он с облегчением убежал на лужайку.

– Выпейте чайку на дорожку, Джим, – сказал Арни.

Я заколебался, времени у меня было мало, но я знал, как он любит поговорить, а я любил его слушать.

– Спасибо, Арни. Но только быстро.

Кухня была типично холостяцкой, функциональной и неуютной. И наблюдая, как Забияка ходит за хозяином от плиты к посудному шкафчику и столу, я понял, какую радость должна приносить его преданность. Без него кухня выглядела бы еще более холодной и неуютной – недаром Арни, хлопоча с чайником и чашками, все время заговаривал с ним. Но никаких признаков бедности заметно не было – Арни, казалось, в деньгах не нуждался.

Он со вкусом помешал в своей дымящейся чашке.

– Лучше горячего чайку ничего нет, а, Джим?

– Да, он очень освежает, Арни. Ну да вы всегда любили чай по-особенному и, наверное, очень мучились во время войны, когда его нельзя было достать.

Он энергично мотнул головой.

– Да нет. У меня всегда имелся запасец. Парочка индийских раджей снабжала меня с начала и до конца.

– Парочка раджей?

– Ага. Во время первой мировой я одно время служил там. Ну и сдружился с ними, с раджами этими. Отличные были ребята, скажу я вам. И, черт, как началась вторая, они про меня вспомнили, и в чем-чем, а в чае я не нуждался.

– Замечательно! – Служба в армии познакомила Арни с поразительным числом стран. Я уже слышал от него про Францию, Бельгию, Италию, Месопотамию, Африку, Египет – и вот теперь Индия!

Я допил чашку и отправился дальше по вызовам. Когда я уходил, Арни уже играл в гольф со своим псом.

Я часто видел Арни и помимо моих профессиональных визитов к Забияке, так как каждый вечер он восседал на обычном своем месте в «Гуртовщиках» у конца стойки. Как-то вечером, возвращаясь с отела, стоившего мне порядочной толики пота, я завернул в «Гуртовщики» утолить жажду. Арни уже был там, а под его стулом по обыкновению свернулся Забияка.

– Отличный денек я провел в Хедингли, – заметил Арни. – Игра хороша была, это уж так.

– Счастливчик! Завидую вам. – Объезжая фермы, я слушал по радио репортаж о крикетном матче и лелеял надежду выбраться с Хелен в Лидс на субботний матч.

– Да, было дело. И знаете, сидел я в первом ряду, ну и подходит ко мне Денис Комптон и говорит: «Здорово, Арни, рад тебя видеть. Я тебя искал. Ребята сказали, что ты будешь тут сегодня, ну так хочу тебя позвать пообедать с нами. Я все глаза проглядел».

– Чудесно! – пробормотал я. – Так вы обедали с командой?

– Ага. И лучше быть не могло. Они там все собрались: Билл Эдрич, и Сирил Уошбрук, и знаменитые австралийцы. Кит Миллер, Нил Харви, Рей Линдоулл – ну да все до единого. И очень мне обрадовались. Я же, понятно, с ними давно знаком.

– Понятно.

Тут с другого бока к моему другу подсел Кении Дитчберн, мясистый краснолицый парень.

– А, Арни! – сказал он ухмыляясь. – О крикете, значит, беседуете? А вы свои бутсы давно Лену Хаттону одалживали?

Арни обратил на него суровый взгляд.

– А, Кении! – буркнул он и снова обернулся ко мне.

Его воспоминания принесли ему в городке немалую известность, и молодое поколение все время тщилось подковырнуть его, но у Арни выработалась защитная реакция – он сразу замыкался в себе. Я же во время наших частых встреч никогда не начинал разговор о его спортивных интересах, никогда не проявлял особенного любопытства, и тогда он расслаблялся, утрачивал настороженность, и одна увлекательная история сменяла другую.

Бедняга становился жертвой не только насмешливого поддразнивания, но и превращался в героя бесчисленных апокрифических легенд, которыми обменивались местные остряки. По словам одних, Арни якобы рассказывал, что, служа во Франции во время первой мировой войны, он настолько прославился как непробиваемый вратарь, что в конце против его ворот встали в очередь все самые результативные нападающие и принялись бить пенальти. Как они ни старались, он брал все мячи. В конце концов, потеряв всякую надежду, они зарядили пушку футбольным мячом и выпалили по воротам. Арни якобы завершал повествование лаконичной фразой: «Взять-то его я взял, но обошлось мне это в два сломанных ребра».

По другой легенде, он рассказывал, что на зимних маневрах в России солдаты организовали соревнование, кто дальше пошлет мяч. Победил Арни: он сделал такую свечку, что мяч упал из тучи весь в снегу. Эти и тому подобные россказни приписывались Арни местными ребятами, но сам я от него их не слышал, а потому во внимание не принимал, как и красочный анекдот, согласно которому в решающий момент Египетской кампании Арни переплыл Нил с генералом Алленби на спине.

Тем не менее эти легенды вошли в местный фольклор и, думается, останутся в нем навсегда. Мне вспоминается, как на благотворительном концерте в Дарроуби раздался всеобщий смех, когда скрипач-эксцентрик торжественно объявил, что сыграет вторую часть одной из фантазий Арни Брейтуэйта.

Но я питал к старику теплейшую симпатию. Я тоже был завзятым болельщиком. Арни же, когда не предавался воспоминаниям, обсуждал спортивные новости как истинный знаток. Мне всегда было интересно с ним разговаривать. К тому же он любил животных, обожал своего пса, и это еще более укрепляло нашу дружбу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю