Текст книги "Среди Йоркширских холмов"

Автор книги: Джеймс Хэрриот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

39

С появлением у Колема третьего барсука мной овладела фатальная покорность перед неизбежным.

Новый барсук звался Биллом, и Колем практически обошел молчанием его появление в доме. Мне он, правда, мимоходом упомянул про это, но благоразумно не стал откровенничать с Зигфридом. Кажется, он понял, что травмировать партнера еще больше незачем. Логика подсказывала, что Зигфрид несколько ошалел от толкущихся в доме разных тварей и не заметит, что их число пополнилось.

Стоя в дверях аптеки, я обсуждал с коллегами программу на день, как вдруг Зигфрид стремительно нагнулся.

– Что за черт?! – крикнул он, потому что над самыми нашими головами пронеслось нечто большое и пушистое.

– Да так, сова Колема, – ответил я. Зигфрид уставился на меня.

– Та сова? Но у меня было впечатление, что она больна. – Он обернулся к нашему помощнику. – Колем, что эта сова делает здесь? Вы притащили ее сюда Бог знает когда, и, видимо, она выздоровела, а потому отнесите ее туда, откуда взяли. Я люблю птиц, как вам известно, но это еще не значит, что им можно кружить по нашей приемной, точно бешеным орлам, и до смерти пугать клиентов.

– Да… да… – Молодой человек кивнул. – Она уже почти здорова, и я как раз собирался на днях отнести ее в лес. – Он сунул в карман список вызовов и исчез.

Я промолчал, но было ясно, что Колем, обзаведясь совой, так просто с ней не расстанется. Будущее, несомненно, сулило кое-какие неприятности.

– А чертовы лисята? – продолжал Зигфрид. – Нет, вы только послушайте эту какофонию! – Из недр дома неслось тявканье, перемежаясь с сердитым визгом и отрывистым лаем. Лисята, бесспорно, были голосистыми. – Для чего Колем притащил их сюда?

– Точно не знаю… Он что-то говорил, но я запамятовал…

– Ну что же! – буркнул Зигфрид. – Остается надеяться, что он их уберет, как только устранит причину.

В тот же день попозже, когда мы с Зигфридом накладывали гипс собаке со сломанной лучевой костью, в операционную вошел Колем. Как обычно, с его плеча свисала Мэрилин, но на этот раз не в гордом одиночестве – на сгибе локтя у него уютно пристроилась обезьянка.

Зигфрид поднял голову, размоченный бинт застыл в его руках, рот открылся.

– О Господи! Нет! Всему есть предел. Только чертовой мартышки не хватало! Мы словно в зверинце живем!

– Ну да, – ответил Колем, сияя улыбкой. – Его зовут Мортимер.

– Неважно, как его зовут, – пробурчал Зигфрид. – Какого черта он тут делает?

– Не тревожьтесь, он тут ненадолго и вообще – почти пациент.

– То есть как почти? – Глаза Зигфрида сузились. – Он болен или нет?

– Ну-у… не совсем. Дайана Терстон попросила присмотреть за ним, пока не вернется. Она поехала отдохнуть.

– А вы, разумеется, согласились! Сразу же! Ведь нам здесь не хватало только чертовой макаки!

Колем посмотрел на него с глубокой серьезностью.

– Но ведь я оказался в очень трудном положении. Полковник Терстон – человек очень милый и один из лучших наших клиентов: большая ферма, верховые лошади, тысячи собак. Я просто не мог отказать.

Мой партнер принялся накладывать повязку – гипс уже затвердевал, и я заметил, что он старается выиграть время на размышления.

– Ну, ваше положение мне понятно, – сказал он потом. – Отказать действительно было бы трудно. – Он прожег Колема взглядом. – Но только до возвращения Дайаны? Это твердо?

– Безусловно, даю вам слово. Она не надышится на малыша и заберет его, едва вернется.

– Ну в таком случае, пожалуй… – Зигфрид затравленно покосился на обезьянку, которая скалила зубы и что-то верещала, словно потешаясь над ним.

Мы сняли спящую собаку со стола и отнесли в вольер. Зигфрид был явно не расположен разговаривать, я тоже. Мне не хотелось обсуждать последнее приобретение Колема, поскольку я знал, что Дайана уехала не на две недели в Скарборо, а в Австралию, где собиралась пробыть полгода.

Вечером был срочный вызов, и я завернул в аптеку пополнить запас медикаментов. Едва я вошел в коридор, как из глубины дома послышались разнообразные загадочные звуки, и, отворив дверь задней комнаты, я увидел Колема в окружении его друзей. Три барсука чавкали над мисками с кормом, на высокой жердочке лениво хлопала крыльями сова. Внушительный дружелюбный Буран приветственно застучал хвостом, а доберманы смерили меня задумчивым взглядом. Обезьянка Мортимер, явно проникшаяся к Колему полным доверием, прыгнула со стола в его объятия и ухмыльнулась мне. В углу пронзительно тявкали и ворчали лисята… И тут я заметил две клетки с парочкой кроликов и зайцем – явных новичков.

Обводя взглядом всю эту живность, я понял, что Зигфрид с самого начала был абсолютно прав. В Скелдейл-Хаусе прочно утвердился зверинец. Вопросе заключался лишь в том, до каких пределов он разрастется.

Я уже вышел в коридор, но тут Колем, размешивавший в миске какой-то неведомый корм, окликнул меня:

– Погодите, Джим. У меня для вас есть потрясающая новость.

– А! Какая же?

Колем кивнул на доберманов.

– Анна через месяц ощенится!

40

Я вылез из машины, чтобы открыть ворота фермы, и с изумлением уставился на странное сооружение, примыкавшее к каменной стенке у дороги. Куски брезента, натянутые, по-видимому, на металлические дуги, образовывали подобие юрты. Но зачем тут юрта?

Пока я смотрел, мешки, занавешивавшие вход, разделились, и наружу выбрался высокий седобородый мужчина. Он выпрямился, огляделся, почистил ветхий сюртук и водрузил на голову головной убор, напоминавший высокие котелки, столь модные в викторианскую эпоху. Словно не замечая моего присутствия, он несколько секунд глубоко дышал, созерцая вересковый склон, уходивший далеко вниз к ручью. Затем обернулся и торжественно приподнял котелок.

– Желаю вам доброго утра, – произнес он голосом, который сделал бы честь и архиепископу.

– Доброго утра, – ответил я, скрывая изумление. – День обещает быть чудесным.

– О да! – Его благородные черты озарились улыбкой, а затем он нагнулся и раздвинул мешки. – Иди, иди, Эмили!

К вящему моему удивлению, из юрты грациозными шажками вышла кошечка, и, когда она с наслаждением потянулась, старик пристегнул поводок к ошейнику у нее на шее, а потом обернулся ко мне и снова приподнял шляпу:

– Желаю вам всего доброго!

После чего неторопливо зашагал рядом с кошечкой по дороге к деревне, чья колокольня вставала за деревьями милях в двух от места нашей встречи.

Я открывал ворота довольно долго, провожая недоуменным взглядом удаляющиеся фигуры. Возникло ощущение, что я брежу. Здешние места были мне мало знакомы, так как наш верный клиент Эдди Карлесс переехал на ферму почти в двадцати милях от Дарроуби, но сделал нам большой комплимент, попросив, чтобы мы остались его ветеринарами. И мы сразу же согласились, хотя такие далекие поездки нас не слишком прельщали – особенно глубокой ночью.

От ворот ферму отделяли два луга. Въезжая во двор, я увидел Эдди – он спускался по ступенькам амбара.

– Эдди! – сразу же начал я. – У меня была очень странная встреча… Он засмеялся.

– Понимаю! Вы видели Юджина.

– Юджина?

– Ну да. Это Юджин Айрсон. Он живет там.

– Что-о?

– Ага. Это его дом. Он сам его построил два года назад и поселился в нем. Вы же знаете, это ферма моего отца, и он мне про него много рассказывал. Явился неведомо откуда, соорудил себе этот шалаш и с тех пор так и живет в нем со своей кошкой.

– Да как же ему разрешили построить себе жилье на обочине?

– Не знаю, но только никто вроде бы не гнал его оттуда. И знаете, что еще? Он образованный человек и родной брат Корнелия Айрсона.

– Корнелия Айрсона? Промышленника?

– Вот-вот. Он мультимиллионер и живет в имении в пяти милях дальше по Бротонскому шоссе. Наверное, вы видели большую сторожку у ворот.

– Да… видел… Но как же?..

– Толком никто ничего не знает. Но как будто Корнелий унаследовал все семейное состояние, а его брат не получил ничего. Говорят, Юджин много попутешествовал на своем веку, жил во всяких диких странах, навидался всяких приключений, а потом все-таки вернулся в Северный Йоркшир.

– Но почему он живет в этом нелепом сооружении?

– Никто не знает. Известно только, что он своего брата знать не желает, а тот – его, и вроде бы он в своем шалаше счастлив и всем доволен. Мой отец очень его привечал, и старичок иногда захаживал на ферму пообедать и помыться. Да и теперь заходит. Но он человек гордый. Ни у кого не одалживается. И в положенные дни спускается в деревню за припасами и пенсией.

– И всегда с кошкой?

– Ага! – Эдди засмеялся. – Обязательно с кошкой.

Мы отправились в коровник начать туберкулинизацию, но все время, пока я выстригал шерсть, измерял и делал инъекцию, из памяти не шла эта странная парочка.

Когда три дня спустя я снова остановился у ворот фермы, куда направлялся узнать результаты туберкулинизации, мистер Айрсон сидел в плетеном кресле на солнышке и читал, а кошечка свернулась клубком у него на коленях. Когда я вылез из машины, он вновь вежливо приподнял котелок.

– Добрый день. Чудесная погода!

– Да, превосходная! – Услышав мой голос, Эмили соскочила на траву и подошла поздороваться со мной, я почесал ее под подбородком, и она, изогнувшись и мурлыча, потерлась о мои ноги.

– Какая прелесть! – сказал я.

К неизменной вежливости старика добавилась сердечная теплота.

– Вы любите кошек?

– Очень. И всегда любил. – Я несколько раз погладил Эмили по спине, а потом шутливо потянул ее за хвост. Она задрала симпатичную мордочку, и мурлыканье достигло крещендо.

– Ну, вы понравились Эмили до чрезвычайности. Впервые вижу, чтобы она так открыто ластилась к незнакомому человеку.

Я засмеялся.

– Она понимает, как я к ней отношусь. Кошки всегда это знают. Очень мудрые животные.

Мистер Айрсон улыбнулся и кивнул.

– Но, по-моему, я вас уже видел? Какое-нибудь дело к мистеру Карлессу?

– Да. Я его ветеринар.

– А-а-а… Вот, значит, что. Так вы ветеринар и одобряете мою Эмили?

– Ну а как же? Она настоящая красавица. Старик просто засветился от благодарной радости.

– Вы чрезвычайно добры! – Он замялся. – Может быть, мистер… э…

– Хэрриот.

– Может быть, мистер Хэрриот, вы, когда кончите свои дела у мистера Карлесса, не откажетесь выкушать со мной чашечку чая?

– С большим удовольствием. Думаю, управлюсь за час.

– Превосходно, превосходно. Так я вас жду.

Коровы Эдди прошли проверку наилучшим образом. Ни единой положительной реакции или хотя бы сомнительного случая. Я занес «се данные в журнал туберкулинизации и быстро покатил назад к воротам, у которых мистер Айрсон уже ждал меня.

– Что-то прохладно для чаепития под открытым небом, – сказал он. – Так милости прошу! – Он подвел меня к юрте, откинул мешки и пригласил внутрь со старомодной учтивостью.

– Прошу, садитесь. – Он указал на потертый кожаный диванчик, который явно вступил в жизнь в качестве автомобильного сиденья, а сам опустился в плетеное кресло, которое я уже видел.

Пока он расставлял две кружки, снимал чайник с примуса и разливал чай, я оглядывал интерьер юрты. Раскладушка, битком набитый рюкзак, стопка книг, керосиновая лампа, низенький шкафчик и корзинка, в которой почивала Эмили.

– Молоко, мистер Хэрриот? Сахар? – Старик любезно наклонил голову. – Ах, так вы пьете без сахара? Но, пожалуйста, возьмите сдобную булочку. В деревне превосходная маленькая пекарня, и я беру их только там.

Откусив кусок булочки и запив его чаем, я исподтишка посмотрел на книги. Только поэты. Блейк, Суинберн, Лонгфелло, Уитмен – все зачитанные до дыр.

– Вы любите стихи? – спросил я.

– О да! – Он улыбнулся. – Я читаю не только их: библиотечный фургон заезжает сюда каждую субботу. Но то и дело возвращаюсь к своим старым друзьям. И особенно к нему. – Он протянул мне томик, который читал, когда я подъехал к воротам: «Стихотворения Роберта У. Сервиса».

– Ваш любимый поэт?

– Да, пожалуй. Пусть Сервис и не классик, но его поэзия задевает во мне что-то очень глубокое. – Айрсон посмотрел на томик, а потом мимо меня в какие-то только ему известные дали. А вдруг он странствовал где-то на Аляске, по диким берегам Юкона… И на мгновение во мне проснулась надежда, что он расскажет что-нибудь о своем прошлом, но оказалось, что говорить ему хотелось совсем не об этом. А о своей кошечке.

– Просто поразительно, мистер Хэрриот, всю свою жизнь я прожил один и никогда не страдал от одиночества, но теперь знаю, что без Эмили чувствовал бы себя невыносимо одиноким. Смешно, не правда ли?

– Вовсе нет. Просто прежде у вас не было четвероногих друзей, верно?

– Совершенно верно. Я ведь нигде подолгу не задерживался. Животных я люблю, и порой мне хотелось завести собаку. Но о кошке я даже не помышлял. Я ведь часто слышал, что кошки никого привязанностью не дарят, что они очень самодостаточные создания и не способны любить. Вы с этим согласны?

– Разумеется, нет. Чистейший вздор. У кошек есть свои особенности, но я лечил сотни дружелюбнейших ласковых кошек, верных друзей своих хозяев.

– Рад слышать это, потому что льщу себя мыслью, что эта крошка искренне ко мне привязана. – Он поглядел на Эмили, которая к тому времени успела забраться к нему на колени, и нежно погладил ее по голове.

– Ну, это заметить нетрудно, – сказал я, и старик расплылся от удовольствия.

– Знаете, мистер Хэрриот, когда я только обосновался здесь (он обвел рукой свое жилище так, словно мы сидели в гостиной многокомнатного особняка), то полагал, что и дальше буду вести одинокое существование, но в один прекрасный день эта малютка вошла сюда, будто к себе домой, и моя жизнь совершенно переменилась.

– Она вас усыновила. – Я засмеялся. – С кошками такое бывает. И это был счастливый день для вас.

– Да… да… Совершенно справедливо. Мне кажется, вы замечательно понимаете подобные вещи! А теперь разрешите налить еще чашечку?

Таков был мой первый визит к мистеру Айрсону в его оригинальном жилище, но далеко не последний. Всякий раз, возвращаясь с карлессовской фермы, я заглядывал за мешки и, если Юджин оказывался дома, оставался у него выпить чаю и поболтать. Говорили мы о разном: о книгах, политическом положении, естественной истории, знатоком которой он оказался, но неизменно беседа переходила на кошек. Ему хотелось досконально изучить все, что касалось ухода за ними, кормления, их привычек и болезней. Если я изнывал от желания побольше услышать о его странствованиях по белому свету, о которых он говорил мало и неопределенно, то ему хотелось знать решительно все о случаях из моей ветеринарной практики.

Однажды во время такой беседы я заговорил об Эмили первым:

– Насколько мне известно, она либо сидит здесь, либо гуляет с вами на поводке. А сама она одна никуда не уходит?

– Да нет… Раз уж вы об этом спросили, то последнее время она иногда гуляет одна. Но только в сторону фермы. Я слежу, чтобы Эмили не выходила на дорогу, где может попасть под машину.

– Я о другом, мистер Айрсон. На ферме ведь есть коты, и она легко может забеременеть.

Он привскочил в кресле как ужаленный.

– Боже мой! Действительно. А мне даже в голову не приходило. Такая глупость… Попробую ее одну не выпускать.

– Это сложно, – заметил я. – Надежнее было бы стерилизовать ее.

– А?

– Разрешите мне сделать гистерэктомию. Удалить матку и яичники. Тогда все будет в порядке. Ведь котята здесь вам ни к чему?

– Да… разумеется. Но операция… – Он бросил на меня испуганный взгляд. – Любое хирургическое вмешательство всегда чревато опасностью, не так ли?

– Нет-нет, – бодро ответил я. – Операция совсем простая. Мы делаем их сотнями.

Обычная его корректность вдруг исчезла. До этих пор он казался человеком, столько повидавшим в жизни, что его безмятежность ничто не могло нарушить, и вдруг он весь как-то съежился. Некоторое время продолжал поглаживать кошечку, по обыкновению свернувшуюся у него на коленях, а потом потянулся за кожаным, черным, с облупившимся золотым тиснением томом Шекспира, от которого его оторвал мой приход. Он заложил страницу ленточкой, закрыл книгу и аккуратно убрал ее на место.

– Право, не знаю, что и сказать, мистер Хэрриот. Я ободряюще ему улыбнулся.

– Вы напрасно тревожитесь. Я настоятельно рекомендую сделать это. Я опишу вам ход операции, и вы сразу успокоитесь. Ну прямо-таки микрохирургия. Делается крохотный разрез, извлекаются яичники и матка, перевязывается культя, а затем…

Я прикусил язык. Мистер Айрсон закрыл глаза и так сильно качнулся вбок, что чуть не вывалился из кресла. Впрочем, хирургические подробности не впервые произвели совсем не тот эффект, который был мне нужен, и я тут же прибегнул к другой тактике – громко засмеялся и потрепал его по колену.

Он открыл глаза и испустил долгий дрожащий вздох.

– Да… да… полагаю, вы совершенно правы. Но дайте время подумать. Я был совсем к этому не готов.

– Как угодно. Эдди Карлесс, конечно, позвонит мне, если вы ему скажете. Но не откладывайте решение надолго.

Звонка, однако, не последовало, и меня это не удивило. Слишком уж в большой ужас пришел старик от моего предложения. И миновало больше месяца, прежде чем мы снова увиделись.

Я просунул голову между мешками. Он сидел в плетеном кресле и чистил картошку.

– А, мистер Хэрриот! Входите! Входите! – Мистер Айрсон посмотрел с мрачной решимостью. – Садитесь, пожалуйста. Я очень рад, что вы заглянули. – Он вскинул голову и перевел дух. – Я намерен последовать вашему совету касательно Эмили. Сделайте ей операцию, когда вам будет удобно.

– Вот и чудесно! – ободряюще сказал я. – У меня в багажнике есть кошачья корзинка, так что я смогу забрать ее немедленно.

Кошечка прыгнула ко мне на колени, и я поторопился отвести глаза от расстроенного лица старика.

– Ну, Эмили, поедешь со мной… – начал я и умолк в нерешительности. Почудилось или ее бока заметно вздулись?

– Ну-ка, ну-ка, – бормотал я, ощупывая пушистый живот, а потом посмотрел на хозяина Эмили.

– Мне очень жаль, мистер Айрсон, но уже поздно. Она беременна. Рот у него открылся, но он не сумел произнести ни слова. Потом судорожно сглотнул и спросил хриплым шепотом:

– Но… но что же нам делать?

– Да ничего. Не тревожьтесь. Она принесет котят, только и всего. А я подыщу желающих взять их. Все будет прекрасно! – Я вложил в свои слова максимум убедительности, но это не помогло.

– Так ведь, мистер Хэрриот, я ничего в таких вещах не понимаю! Мне страшно. Она же может умереть родами… Она же такая маленькая!

– Ну что вы! Этого не бойтесь. У кошек подобное случается крайне редко. Вот что: когда роды начнутся – будет это примерно через месяц, – попросите Эдди позвонить мне. Я приеду и послежу, чтобы все было нормально. Хорошо?

– Вы так добры! Мне очень неловко. Беда в том, что… что она так много для меня значит.

– Я знаю. Перестаньте тревожиться. Все будет в полном ажуре. Мы выпили по чашечке чая, и, когда прощались, он уже успокоился.

В следующий раз я увидел его там, где никак не ожидал.

Прошло недели две, и меня пригласили на ежегодный банкет местного Сельскохозяйственного общества. Обстановка была самой официальной. Присутствовали почтенные фермеры, крупные землевладельцы и чиновники Министерства сельского хозяйства. Мне дверь туда открыло только то, что я был вознесен в члены подкомиссии по молоку.

С предобеденной рюмкой в руке я беседовал со своим старым клиентом и внезапно поперхнулся виски.

– Боже великий! Мистер Айрсон! – вскричал я, указывая на высокую седобородую фигуру в дальнем конце зала, щеголявшую безупречным белым галстуком. Серебряная шевелюра, обычно растрепанная, была зализана к затылку и блестела над ушами. Прихлебывая из рюмки, он властно чеканил слова, а собравшиеся вокруг слушатели согласно кивали.

– Глазам своим не верю! – ахнул я еще раз.

– Да он это, он, – проворчал мой приятель. – Сквалыга чертов!

– Что?!

– Ну да. Первейший сукин сын. Родную мать обдерет до нитки.

– Странно! Я знаком с ним не очень давно, но он мне нравится. Очень нравится.

Фермер вздернул брови.

– Ну так вы один такой выискались, – пробурчал он кисло. – Эдакого другого прижимистого скупердяя не найти.

Я даже головой помотал.

– Не понимаю. А костюм? Где он его раздобыл? В его придорожной лачужке нет ничего, кроме самого необходимого.

– Э-эй! Погодите минутку! – Фермер расхохотался и ткнул меня пальцем в грудь. – Это надо же! Вы ведь о его брате говорите, старике Юджине. А это Корнелий.

– Невероятно! Изумительное сходство. Они близнецы?

– Да нет. Корнелий на два года старше, но все равно похожи, как две горошины.

Словно почувствовав, что мы говорим о нем, седобородый старик обернулся к нам. Лицо было почти лицом Юджина, но вместо мягкости чувствовалась нахрапистость, вместо благожелательной безмятежности – свирепое высокомерие. Почти сразу же он снова принялся что-то вещать стоящим вокруг, а у меня по телу пробежала ледяная дрожь. Стало не на шутку страшно, но я продолжал смотреть в ту сторону как зачарованный, пока голос фермера не вывел меня из этого транса.

– Ошибку-то эту многие делали. Но они только с виду похожи. А характеры у них ну прямо противоположные. Юджин – старикан что надо, ну а этот сквалыга… Ни разу даже не улыбнулся, сколько его знаю.

– Ас Юджином вы знакомы?

– Да как все. Я ему почти ровесник, и ферма моя на айрсоновской земле. Когда их отец умер, все досталось Корнелию, да только, думается мне, Юджину текстильная фирма и поместье все равно были бы ни к чему. Он всегда был мечтатель и непоседа – добрый, открытый людям, но вроде бы не от мира сего. Ни деньги, ни положение в обществе его не интересовали. Поступил в Оксфорд, знаете ли, а потом словно сгинул. Много лет никто даже не знал, жив он или умер.

– И теперь вот живет в лачужке у дороги.

– Угу. Странно, а?

Куда страннее! Более необычную историю трудно было бы придумать, и ближайшие недели она не шла у меня из головы. Мои мысли постоянно возвращались к старику и его кошечке в придорожной юрте. А вдруг котята уже родились? Да нет, старик непременно дал бы знать.

В один ненастный вечер так и произошло.

– Мистер Хэрриот, я звоню вам с фермы. Эмили еще не… не разрешилась, но она… словно раздулась, весь день не вставала, дрожит и ничего не ест. Мне крайне неприятно беспокоить вас в такую отвратительную погоду, но я ничего в этих вещах не понимаю, а у нее вид… очень несчастный.

Мне все это не понравилось, но я постарался ответить небрежно:

– Пожалуй, я заскочу посмотреть ее, мистер Айрсон.

– Но все-таки… Вас это очень затруднит?

– Пустяки. Мне по дороге. Скоро буду у вас.

Когда сорок минут спустя я, спотыкаясь в темноте, добрался до юрты и раздвинул мешки, моего взору предстала почти фантасмагорическая сцена.

Брезентовые стенки содрогались и прогибались под ударами ветра и дождевых струй. Тусклый дрожащий свет керосиновой лампы смутно ложился на Юджина в кресле. Он нежно поглаживал Эмили в корзинке на полу.

Бедная кошечка раздулась почти в шар. Ее трудно было узнать. Я опустился на колени и провел ладонью по выпуклому животу. Кожа казалась растянутой до предела. Эмили была битком набита котятами, но выглядела измученной, почти безжизненной. Тем не менее она тужилась и лизала влагалище.

Я посмотрел на старика.

– У вас не найдется горячей воды, мистер Айрсон?

– Конечно, конечно. Чайник только что вскипел.

Я намылил мизинец. Он только-только протиснулся в узенькое отверстие. Внутри я обнаружил, что шейка матки широко раскрыта, но до бесформенной массы за ней мизинец доставал с трудом. Только Богу было известно, сколько котят там застряло, но в одном сомневаться не приходилось: протиснуться наружу они никак не могли. Места для маневрирования не было вовсе. Помочь ей я не мог. Эмили повернула ко мне мордочку и жалобно мяукнула. Я с острой горечью осознал, что эта кошка – исключение и погибает от родов.

– Мистер Айрсон, – сказал я, – мне придется сейчас же ее увезти.

– Увезти? – повторил он растерянным шепотом.

– Да. Необходимо сделать кесарево сечение. Выйти нормальным путем котята не в состоянии.

Он выпрямился в кресле и кивнул – оглушенно, не слишком понимая, о чем идет речь. Я ухватил корзинку вместе с Эмили и отпрянул во тьму. Но тут вспомнился растерянный взгляд старика. Я же совсем забыл о своей обязанности поддерживать в клиенте бодрость духа! Я опять сунул голову между мешками.

– Не беспокойтесь, мистер Айрсон. Все будет отлично.

Не беспокойтесь! Пустое утешение. Поставив корзинку с Эмили на заднее сиденье, я стиснул зубы. Меня терзало беспокойство, и я проклинал насмешницу судьбу: после всех моих бодрых заверений, что для кошек роды – пустяк, именно эти роды могут завершиться трагически. Сколько времени Эмили оставалась в таком положении? Разрыв матки? Сепсис? В мозгу вихрем проносились самые мрачные прогнозы. И почему, почему именно этого одинокого старика поджидает такое горе?

В деревне я остановился у телефонной будки и позвонил Зигфриду.

– Я только что уехал от Юджина Айрсона. Вы не могли бы подъехать помочь? Кесарево сечение у кошки. И откладывать нельзя. Простите, что порчу вам свободный вечер.

– Ну что вы, Джеймс! Я ничем не занят. Так скоро увидимся, э? Когда я вошел, в операционную, автоклав уже исходил паром и Зигфрид приготовил все необходимое. Увидев меня, он распорядился:

– Ну, пациентка ваша, Джеймс, а я беру на себя анестезию.

Я выбрил оперируемый участок и уже занес скальпель над вздутым животом, когда Зигфрид присвистнул.

– Господи! Так и кажется, что вы вскрываете абсцесс.

Он был совершенно нрав. У меня возникло ощущение, что стоит сделать надрез, и в лицо ударит струя котят. И действительно, едва я осторожно прошел кожу и мышцы, как матка угрожающе выпятилась наружу.

– О черт! – прошептал я. – Сколько их там?

– Наверное, хватает, – отозвался мой партнер. – А она такая малютка!

Едва дыша, я рассек стенку, которая к великому моему облегчению выглядела чистой и здоровой. Вот-вот появится клубок головенок и лапок… С возрастающим недоумением я убеждался, что тяну разрез вдоль массивной угольно-черной спины, а когда, наконец, подцепил пальцем шею, вытащил котенка и положил его на стол, в матке не оказалось больше ничего!

– Всего один! – охнул я. – Просто не верится!

– Но зато какой! – засмеялся Зигфрид. – И жив к тому же. – Он взял котенка и осмотрел его. – Ну и здоровый же будет котище! Он уже величиной почти со свою мать!

Я зашил разрез, ввел спящей Эмили пенициллин, ощущая, как накатывают приятные волны облегчения. С кошечкой все было в порядке. Мои страхи оказались безосновательными. Котенка лучше на несколько недель оставить с ней, а пока подыщу ему дом.

– Огромное спасибо, Зигфрид, – сказал я. – Ситуация вначале выглядела критической.

Мне не терпелось обрадовать старика. Ведь он, конечно, все еще сидит в шоке, что я забрал его любимицу. И действительно, когда я прошел между мешками, могло показаться, что он за все это время ни разу не шелохнулся. Он не читал, а сидел, сложив руки на коленях, и смотрел прямо перед собой.

Я поставил корзинку рядом с ним, и, медленно повернув голову, он уставился с каким-то изумлением на Эмили, которая уже приходила в себя после анестезии и приподнимала голову, а также на черного крепыша, который с интересом осваивал целый набор сосочков, находившихся в его единоличном распоряжении.

– Она скоро будет совсем здорова, мистер Айрсон, – сказал я, и старик медленно кивнул.

– Какое чудо! Какое невыразимое чудо! – прошептал он.

Когда через десять дней я приехал снимать швы, в юрте царила праздничная атмосфера. Старый Юджин сиял от восторга, а Эмили, растянувшись на спине, подставляла живот своему деловито сосущему гигантскому отпрыску. На меня она поглядела с гордостью, отдававшей глубочайшим самодовольством.

– По-моему, мы должны выпить по такому поводу чашечку чая с моими любимыми булочками, – провозгласил старик.

Он поставил чайник на примус и провел пальцем по тельцу котенка.

– Красавец, верно?

– Еще бы! Из него вырастет великолепный кот.

– Да, конечно. – Юджин улыбнулся. – И будет так приятно наблюдать за ним с Эмили.

Моя протянутая к булочке рука замерла.

– Извините, мистер Айрсон. Но вы не сможете держать тут двух кошек.

– Почему же?

– Ну например, вы ходите с Эмили в деревню. Вести двух кошек на поводке будет очень не просто. Да и места у вас тут маловато.

Он промолчал, и я продолжал гнуть свое:

– На днях одна дама просила меня достать ей черного котенка. К нам с такими просьбами часто обращаются люди, потерявшие своего старого любимого друга, но обычно бывает нелегко помочь им. И я очень обрадовался, когда мог ей сказать, что у меня на примете есть именно такой котенок.

Юджин медленно наклонил голову и после секундного раздумья сказал:

– Пожалуй, вы правы, мистер Хэрриот. Я как-то всего толком не взвесил.

– Во всяком случае, – продолжал я, – она женщина очень приятная, а на кошек не надышится. Он обретет чудесный дом. Будет жить у нее как султан.

Старик засмеялся.

– Отлично… отлично… И, может быть, я не потеряю его из виду?

– Разумеется. Обещаю держать вас в курсе. – Убедившись, что удалось все уладить наилучшим образом, я решил переменить тему. – Да, кстати, я так и не сказал вам, что недавно впервые увидел вашего брата.

– Корнелия? – Он посмотрел на меня непроницаемым взглядом. Никогда прежде мы о его брате не упоминали ни словом. – Ну и как он вам показался?

– Э… вид у него не слишком счастливый.

– Это естественно. Его нельзя назвать счастливым человеком.

– Именно такое впечатление он и производит. А казалось бы, у него столько всего!

Старик мягко улыбнулся.

– Да, но он и лишен очень многого.

– Совершенно справедливо. – Я отпил чай. – Например, у него нет Эмили.

– О да! Собственно, я сам хотел это сказать, но подумал, что вы сочтете меня смешным. – Он откинул голову и засмеялся веселым мальчишеским смехом. – Да, у меня есть Эмили, а это важнее всего! И я очень рад, что вы со мной согласны. Не возьмете ли еще булочку?