Текст книги "Искатель. 1990. Выпуск №3"
Автор книги: Джеймс Грэм Баллард
Соавторы: Анатолий Ромов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– Года два. Раньше работал на дальнем конце озера. В пансионате. На «Рыболов Сенежья» перебрался прошлой осенью.
– И что вы можете о нем сказать?
– Что о нем скажешь... Вроде тихий человек. Занимается своим делом. Спокойный, обходительный, Пьяным я его не видел. Насчет браконьерства тоже не замечен. Вообще-то он пожилой.
– Семья?
– Одинокий. Знаю точно, поскольку он там и прописан. На базе.
– Давно его видели?
– Признаться, давно. Последний раз, чтобы не соврать, кажется, в июле. Да, в июле. Тогда он в отпуск уходил.
– Насколько я знаю, там есть еще сторож. На этой базе.
– Есть. Голиков Николай Иванович. На Сенеже лет десять, если не больше. Еще и базы не было, а он уже работал.
– Тоже одинокий?
– Да нет. Правда, жена у него умерла. Но здесь, в Солнечногорске, дети, внуки. Так что живет он на два дома. Зимой в Солнечногорске, остальное время здесь, на озере. У вас что, подозрения? Насчет Голикова?
– Если честно, больше подозрений у меня набирается насчет Шеленкова. Что же касается Голикова... Меня интересует, мог ли он войти в сговор с особо опасным преступником?
– Этот особо опасный преступник... Уж не Шеленков ли? А?
– Может, и Шеленков.
– Ну, да, ясное дело. Раз его портрет размножается.
– Так что вы думаете насчет Голикова? Можно ему верить?
– Не знаю. – Участковый хмыкнул. – Вообще-то Голиков – человек честный. Да и у всех на виду. Думаю, вряд ли он пойдет на сговор с преступником.
– Какие у вас с ним отношения?
– Нормальные. Все ж какой год толчемся рядом. На Сенеже.
– Мне с ним нужно сейчас поговорить. Поможете?
В «уазике» участковый сообщил Рахманову, что зовут его Михаилом Маркиным. Минут пять проехав вдоль берега, машина затормозила у ворот «Рыболова Сенежья». Когда Рахманов вместе с Маркиным подошли к забору, на них, как и в прошлый приход Рахманова, бросилась немецкая овчарка. Вглядевшись, Рахманов узнал старого знакомого, Дика. Посмотрел на Маркина:
– Собачка-то злющая. А?
– Раньше здесь другая была собака. Та зря не бросалась. Обучена была специально для базы.
– Куда ж она делась?
– Николай Иванович жаловался, пристрелили ее. – Маркин вгляделся. Крикнул: – Эй! Есть кто?
Собака, охраняющая «Рыболов Сенежья», интересовала Рахманова и раньше, но лишь из-за поисков несоответствий в показаниях Лотарева. Теперь же выясняется, собака здесь новая. А старую пристрелили. Интересно, когда и почему?
– Пристрелили?
– Ну да. Летом. – Маркин посмотрел на Рахманова. – Да у нас тут бывают такие вещи. Люди ж разные.
Послышались шаги, из-за домика вышел Голиков. Увидев Рахманова и Маркина, крикнул:
– Дик, лежать! – Кивнул: – Проходите. Ворота открыты.
– Как жизнь, Николай Иванович? – спросил Маркин. – Никто не обижает?
– Кто меня обидит? Я сам кого хочешь обижу. Проходите, проходите, здесь поговорим.
На территории базы Голиков сказал:
– По-моему, Андрей Викторович? Не ошибся?
– Не ошиблись.
– Давайте сядем вон на ту скамейку. Вы ведь наверняка снова что-то хотите узнать?
– Верно, хочу.
– Я, наверное, на бережку посижу, – сказал Маркин. – У причала. Если что, позовете.
Маркин ушел. Усевшись с Голиковым, Рахманов спросил:
– Николай Иванович, ваш заведующий еще не вернулся?
– Заведующий? – Не дождавшись ответа, Голиков поднял камешек. Швырнул. – Пока нет.
– Вы ведь хорошо его знаете?
– Ну, знаю. Год все же вместе. Часом, с ним не случилось ли чего? Он ведь третий месяц из отпуска не выходит.
– А я у вас хотел спросить: почему он не выходит? Не знаете?
– Да нет. Пропал с концами. Я уже беспокоиться начал.
– Вообще-то вы могли сказать мне о пропаже Шеленкова раньше. При нашем первом разговоре.
– Раньше? – Голиков покачал головой. – Вы же в прошлый раз ни словом не заикнулись о Шеленкове. Интересовались каким-то художником. Что ж мне лезть, если меня не спрашивают?
– Ну все же, пропал человек. Я бы побеспокоился.
– Теперь и я беспокоюсь. Тогда же думал, обойдется.
– Расскажите, что это за человек?
– Шеленков-то? – Голиков задумался. – Ну, в общем, человек он неплохой. Правда, молчун. Бывает, за весь день слова не вытащишь. В душу зря не лезет, дело свое знает. И главное – от работы никогда не отлынивает.
– А что входит в его обязанности? Как заведующего?
– Это только так... звучит громко: заведующий. У нас же здесь, на базе, вся работа поровну. Неважно, кто ты: сторож, заведующий. Ну что мы здесь делаем... Принимаем отдыхающих. Следим, чтобы всюду был порядок. Инвентарь бережем, причал, лодки, все остальное. Чистоту поддерживаем. Так что с Иваном Федоровичем мы всегда честно делили все трудности. Без обмана.
– Что, Шеленков прямо тут и живет? На базе?
– Да. В этом самом домике. Справа моя комната, слева – его. Тут у него все: дом, работа, имущество. Вон его окно, видите?
– Вижу. Какие-нибудь родственники у него есть?
– Никого. Круглый бобыль. Он мне рассказывал: жена его лет пять назад умерла.
– Где, не знаете?
– Где-то на Севере. Детей у них не было. Так он говорил.
– Хоть письма-то ему приходят?
– Нет. За весь этот год ни одного.
– Ну а знакомые? Приезжал к нему кто-нибудь?
– Да нет. Я не видел. Здесь уж точно все его знакомые, отдыхающие. С ними Иван Федорович и занимается.
– Здесь... А в Москве?
– В Москве... Вообще-то несколько раз он оставался в Москве. С ночевкой. Утром уедет, вечером следующего дня приедет. Если он у кого-то ночевал, значит, этих людей знал.
– Вам он не говорил, у кого ночевал? Хотя бы намеком?
– Нет. Да и я у него никогда не спрашивал. Все равно бесполезно. Отмолчится.
– Ну а бывало, что он уезжал дня на три? На неделю?
Голиков задумался.
– Вы что-то вспомнили? – добавил Рахманов.
– Тут такое дело... Иван Федорович страдает радикулитом. Ну и этой весной, в мае, у него было обострение. Он и попросил меня по-дружески отпустить его подлечиться дней на десять. Нашел он какого-то чудо-врача в Москве.
– Где? В какой-то больнице?
– Не знаю. Знаю только, попасть к этому врачу трудно. А тут представилась возможность. Конечно, я отпустил. Работы мало, еще не сезон. А человек мучается.
– Имя, фамилию этого врача Шеленков не называл?
– Нет. Сказал только, что тот сделал ему какой-то особый массаж. И дал мазь. Он этой мазью потом нахвалиться не мог.
– И какого мая Шеленков уехал? К лекарю?
– Сейчас... – Голиков помолчал. – Уехал он, кажется, седьмого. Перед праздниками. Точно, седьмого. Вернулся же, соответственно, через десять дней. Семнадцатого.
– Не помните, когда именно? Днем, вечером?
– Вечером. Поздно вечером, часов в одиннадцать.
Все совпадает. Седьмого мая Шеленков – Вадим Павлович вылетел в Сухуми. Восьмого встретился с Азизовым в ресторане «Тбилиси». Одиннадцатого или двенадцатого проверил кредитоспособность будущего «клиента», поговорив с Люкой. Наконец, семнадцатого, после решающего разговора с Азизовым, при котором были уточнены детали, вернулся в Москву.
– Николай Иванович, сейчас я вам покажу несколько фотографий. Посмотрите их внимательно. Если кого-то узнаете, скажите.
Рахманов протянул предусмотрительно захваченные фотографии. Здесь были фото Новлянской, Азизова, Аракеляна, Клюева, Шитикова и Чиркова.
Внимательно просмотрев их, Голиков покачал головой:
– Нет. Никого из этих людей я не видел. Хотя... – взял фото Чиркова. – Это лицо вроде где-то мелькало. Но где – не помню. Случайно, он не дачник? Здешний?
– Угадали, дачник. Здешний.
– Тогда встречался. Правда, не помню где.
– А из других никого не видели?
– Никого.
– Жаль. – Рахманов спрятал фото. Кивнул: – Собачка эта у вас давно?
– Дик, что ли? – Обернувшись, Голиков посмотрел на пса, который навострил уши. – Да нет. Месяца два. В августе я его взял. Из питомника.
– А до этого здесь была собака?
– Была. Тоже Дик... Ну, тот, вообще, был не пес, а чудо. Умней человека. Все понимал.
– Какой породы? Тоже овчарка?
– Нет. Помесь лайки и южнорусской овчарки. Такой огромный был псище. Мохнатый. Одним словом, красавец. А нюх какой!.. Своего чувствовал за километр.
– Михаил сказал, что этот ваш Дик был обучен.
– Да. Чужого мог разорвать, своего слушался. Ну а отдыхающих не трогал. Стоит человеку поселиться на базе – все. Дик даже не зарычит.
– Куда же он делся?
– А-а... Лучше не спрашивайте. Какие-то сволочи пристрелили.
– Как же это случилось?
– Вот так и случилось. Уехал я в Москву, на базе никого не осталось. Вернулся через пару дней. Ну и вижу, лежит. Как был на цепи, так и околел. Я посмотрел – у него два пулевых отверстия. Одно на шее, другое прямо над ухом. Так только и могли его убить гады. Иначе б он не дался.
– Все же за что его так? Может, пытались ограбить?
– Да нет. Я проверил, все было на месте. Ничего не тронули. Увидели пса, стрельнули из мелкашки и ушли.
– И давно это случилось?
– В июле. Да, в июле.
– Какого июля, не помните?
– Сейчас... Четырнадцатого у нас получка... Четырнадцатого я и вернулся. А уехал на два дня раньше. Двенадцатого.
Интересно. Опять начинаются попадания в «десятку».
– Значит, Шеленкова уже не было?
– В том-то и дело. Иван Федорович ушел в отпуск восьмого. Если б на базе кто-то был, никто б Дика не тронул.
Шеленков. Почему бы и нет?.. Шеленков, он же Вадим Павлович – и убийство собаки. Здесь может быть какая-то связь. Впрочем, не какая-то, а самая прямая. После того, как операция с трейлером была закончена, главной задачей Шеленкова было скрыться, не оставив никаких следов. Но тогда вполне можно допустить, что Дик с его отличным нюхом мог представлять для Вадима Павловича реальную опасность. Допустим, собака вроде Дика могла, сама того не желая, привести к тайнику, если не привести, то помочь его обнаружить. Да мало ли что еще... Так что уничтожение Дика могло стать для Шеленкова жизненно важной задачей. Рахманов спросил:
– Николай Иванович, нет ли у вас каких-то примет, улик. Или, скажем, просто подозрений, что собаку пристрелил Шеленков?
– Шеленков? Да вы что? Никогда в жизни. Быть такого не может. Они жить друг без друга не могли. Дик и Иван Федорович.
– Это была собака Шеленкова?
– Да нет, Дик был моей собакой. Я взял его щенком, воспитал. Но когда приехал Иван Федорович, Дик случайно съел крысиную приманку. Ну и Иван Федорович его выходил. Отпаивал травами, ухаживал, как за малым ребенком. Я даже ревновать начал. Иван Федорович Дика очень любил. Так что даже мысли такой не может возникнуть, что он его пристрелил. Да и ради чего? Зачем?
– Николай Иванович, а куда вы дели труп собаки?
– Ну... Так сказать, похоронил. Проще, зарыл в землю. Здесь, сразу за полянкой.
– Показать это место сможете?
– Конечно. А зачем вам оно?
– Придется извлечь труп собаки.
В распоряжении Рахманова оказался небольшой отряд из девяти человек. Разбив его на две группы, Рахманов с Голиковым, двумя конюхами и ветеринаром занялся осмотром места. Три милиционера и водитель, как более опытные, взяли на себя поиск гильз на территории базы.
Около часа обе группы ползали на четвереньках в поисках гильзы. Группа Рахманова обнаружила в песке немало окурков, спичек и даже монет. Но гильз не было. Рахманов уже подумывал о том, чтобы прекратить поиски, как вдруг услышал с территории базы крик Маркина:
– Есть гильза!
Маркин сидел на корточках у кустарника, росшего вокруг разбитой в центре базы клумбы. Посмотрев в его сторону, Рахманов подумал: если бы кто-то захотел застрелить сильную и умную собаку, лучшей точки для стрельбы он не нашел бы. Цепь позволяла собаке приблизиться до двух метров, и стрелять можно было без помех. И без промаха. Крикнул:
– Михаил, сидите там! Мы сейчас подойдем!
Пройдя на территорию базы, присел рядом с Маркиным. Вгляделся. Под кустом лежала гильза. Маркин кивнул:
– Кто-то наступил, землей была присыпана. Я наудачу пальцами землю счистил. Смотрю, она.
Гильза была небольшой, но не от малокалиберной винтовки, как думал Голиков. Скорее она подходила к пистолету. Рахманов оглядел подошедших:
– Я иду за фотоаппаратом. Остальные ищут вторую гильзу. Думаю, она где-то рядом.
Действительно, пока он ходил к «уазику» за фотоаппаратом, один из милиционеров нашел вторую гильзу. Она лежала под кустом у клумбы и также была вдавлена в землю, к тому же еще присыпана хвоей и палыми листьями. Ясно, тщательно ухаживавшему за дорожками, Голикову и в голову не могло прийти, что гильзы могут лежать именно здесь.
Вернувшись, Рахманов сделал своим «Зенитом-Е» несколько снимков гильз. После этого в присутствии понятых осторожно извлек гильзы из-под кустов.
При внимательном рассмотрении стало ясно: обе гильзы вылетели из одного и того же орудия. По виду они были близнецами. Маркировка на тыльной части подтвердила догадку Рахманова: обе гильзы калибра 6,35. Стреляли из пистолета иностранной марки.
Для Рахманова это было важно. Находка опровергала мнение Голикова, что собаку убили просто так, без определенной цели. Правда, стрелявший допустил небольшую оплошность, не подобрав гильзы. Но к этому его могли вынудить, например, спешка или темнота.
Положив гильзы в пакет, Рахманов занялся поисками убитой собаки. Место захоронения Голиков нашел быстро. Начали копать, и минут через десять в яме показался труп Дика. Вернее, то, что от него осталось.
Останки собаки были осторожно извлечены, завернуты в полиэтиленовую пленку и отвезены в отделение милиции. После вскрытия ветеринар обнаружил в голове и шее собаки две пули. Они в точности соответствовали двум найденным гильзам. Таким образом, можно было считать установленным: в собаку стреляли из пистолета калибра 6,35. Скорее всего из пистолета системы «Чешско-Збройовка». Или «Беретта».
Оформив протоколы двух осмотров и вскрытия, Рахманов вернулся в Москву.
В прокуратуре Рахманова ждали новости. Инчутин утром допросил Новлянскую. Изучив предъявленные ей два рисунка, Новлянская заявила: изображенных на рисунках людей не знает. При этом она снова категорически отвергла вероятность своего знакомства с Вадимом Павловичем. Впрочем, эта новость Рахманова не удивила, зато другая, из Кулунды, стоила многого.
Жильцов звонил днем. Слышно его было плохо, но разговаривавший с ним Саенко довольно быстро понял: изображенного на первом рисунке Вадима Павловича до пластической операции в Кулунде сразу же опознали. По утверждениям персонала Кулундинской ИТК, а также Алексидзе – Додона на рисунке был Николай Алексеевич Крыжко. Он же Крыж. Рецидивист Крыж отсидел в общей сложности в различных исправительных учреждениях, тюрьмах и ИТК около двенадцати лет. Несколько лет назад Крыж отбывал наказание здесь, в Кулунде, по статье сто третьей – за умышленное убийство. По словам работников охраны, среди заключенных ИТК Крыж был авторитетом. Крыжа боялись самые жестокие и сильные заключенные, беспрекословно выполнявшие все его приказы. При этом все знали: за Крыжом тянется «хвост» нераскрытых преступлений. В дальнейшем Крыж был этапирован из Кулундинской ИТК – в Марийскую АССР. Отсюда около пяти лет назад он совершил побег. Несмотря на объявленный вскоре всесоюзный розыск, Крыжа не поймали, существовала даже версия, что он или погиб во время побега, или умер позже, ведь ему было уже под шестьдесят.
И вот след Крыжа обнаружился здесь, на Сенеже, а также в Смоленской области и в Сухуми после ограбления, принесшего Крыжу семьсот тысяч рублей. Ясно: на Сенеж он уже не вернется. Появившись у квартиры Лотарева и узнав, что отвозивший Юру и Женю пожилой человек на самом деле был приятелем Чиркова, Крыж скорее всего теперь ляжет на дно. Рахманов подумал: шансов определить место, где будет отсиживаться Крыж, у следственной группы практически нет. Пожалуй, шанс мог бы появиться лишь в одном случае: если бы ему, Рахманову, удалось доказать связь Крыжа с Новлянской.
Саенко уже успел съездить в ГИЦ и привезти несколько фотографий Крыжа.
Еще не открыв глаза, я прислушался. Стук посуды. Плеск воды. Кажется, Алена готовит на кухне завтрак. Встал с кровати, подошел к окну. Потянулся, сбрасывая сон. Интересно, какое сегодня число. Черт... Ведь сегодня восьмой день. Ну да. Восьмой день с того момента, как мы с Сашкой вышли из прокуратуры. За дни, проведенные в квартире Алены, я выучил наизусть все здешние ходы и выходы. Отсюда, с шестого этажа, этот двор отлично проглядывался. Интересно, есть ли в нем какие-то изменения после вчерашнего? Вроде нет. Стоявшие вчера под окном машины на своих местах. Вот моя, у края общего ряда, там же, где я вчера ее оставил. Убедившись в этом, я подошел к телефону, чтобы позвонить Сашке. Набрал номер, почти тут же услышал голос:
– Да?
– Саня, привет. Это я. Что у тебя?
– Пока ничего. А у тебя?
– Тоже.
– Ты все еще у Алены?
– Все еще.
– Передай горячий привет. И поцелуй за меня.
– Обязательно. Знаешь, Сань, сегодня я хочу переехать.
– Что так? Не созрел для семейной жизни?
– Не в этом дело. Просто хочу переехать. К себе или к Глинскому. – Мне показалось, что пауза затянулась, и я спросил: – Не возражаешь, если я перееду к Глинскому? В мастерскую?
– Ради бога. Это ж твой друг. Да и мне мастерская не нужна.
– Что, сам ты там уже не ночуешь?
Сашка довольно долго молчал. Вздохнул:
– Нет. Знаешь, мне кажется: Вадим Павлович отпал. Во всяком случае, на ближайшее время.
– Почему?
– Потому что он тоже ведь не дурак и давно уже все просек насчет прокуратуры. Он знает, что нас туда вызывали. Ну и наверняка давно уже смылся от греха подальше.
– Ты уверен?
– Абсолютно уверен.
– Ты хочешь сказать, к нам он больше не сунется?
– Не знаю, как потом, но в ближайшее время не сунется.
– Тогда я переезжаю к себе. Звони уже мне домой.
– Договорились. Созваниваемся.
Я положил трубку. И вовремя: почти тут же в комнату вошла Алена. Она была в длинном белом махровом халате, который ей очень шел, хотя и делал взрослее. Вообще, Алена сейчас выглядела потрясающе. Я сам не верил, что девушка, стоящая сейчас передо мной, может меня терпеть. И уж тем более любить.
– Привет, – сказал я. – Давно встала?
– Давно. Учти, я уже сделала гренки. И поставила омлет. Мыться пойдешь?
– Пойду. – Не удержавшись, я покосился в окно. Алена вздохнула:
– Я уже туда смотрела. Там все спокойно.
Сначала я не понял, что она хотела этим сказать.
– Что значит: «там все спокойно»?
– Ну то и значит: спокойно.
Что-то в ее голосе мне не понравилось. Будто почувствовав это, Алена улыбнулась, мягко обняла за шею, чуть пригнув голову, посмотрела в глаза:
– Не сердись, пожалуйста. Хорошо?
– Я не сержусь. Хотя я не понял твоих слов. В чем дело? Зачем ты смотрела в окно?
– Просто мне показалось: ты чего-то боишься.
– Боюсь?
– Ну, может, я не так выразилась. Остерегаешься.
– Чего остерегаюсь?
Алена отпустила мою шею, сунула руки в карманы.
– Ладно, прости, что лезу в твои дела, иди мойся. И приходи завтракать.
– Да лезь, пожалуйста. Просто ты вбила себе в голову то, чего нет.
Покончив с туалетом и одевшись, я прошел на кухню. Алена положила мне большой кусок омлета, придвинув чашку кофе. Усевшись, я спросил:
– Ты вообще как, торопишься?
– Нет. Первую пару я все равно пропустила. Так что времени вагон. Давай, а то остынет.
Мы начали есть. Завтрак проходил в молчании. Наконец после того, как мы оба покончили с омлетом, я сказал:
– Аленушка, друг мой, знаешь, я сегодня перееду к себе.
Алена поставила чашку, посмотрела исподлобья:
– Ты обиделся?
– Да нет, просто хватит мне кайфовать. А тебе пропускать первые пары. Да и вообще, надо работать, так ведь?
– Ну, так. А как же то?
– Что «то»?
Алена встала, подошла к окну, Сказала, не оборачиваясь:
– Ну... то, чего ты опасаешься.
Допив кофе, я подошел к ней, обнял за плечи. Сказал, прикоснувшись губами к затылку:
– Алена, я ничего не опасаюсь. Запомни это раз и навсегда.
– Опасаешься. Зачем играть в кошки-мышки? Ведь это видно невооруженным глазом. По утрам ты тщательно разглядываешь двор. Когда мы идем к машине, незаметно оглядываешься. В машине непрерывно следишь, кто едет сзади, будто чего-то ждешь. Будто за тобой кто-то гонится. Я понимаю, по каким-то причинам ты не хочешь об этом говорить.
Я молчал, не зная, что ей сказать. Алена передернула плечами:
– Сереженька, может, ты все же просветишь меня, что происходит? Я тебя очень прошу,
Я подумал: кажется, я должен наконец объяснить ей, в чем дело. Хотя бы вкратце.
– Хорошо. Если тебя это так уж интересует, последнюю неделю за мной и Сашкой охотились.
– Охотились – кто?
– Нехорошие дяденьки. Но сейчас уже они охотиться за нами не будут.
– Это какие-то бандиты? Уголовники?
– Алена, какая разница? – Я провел рукой по ее волосам. – Бандиты они, уголовники – не имеет значения.
– Сергей, ты что-то скрываешь?
– Ничего я не скрываю.
– Скрываешь. Как ты не можешь понять: я за тебя боюсь.
– И зря, ничего не бойся. Одевайся, и я отвезу тебя. А вечером позвоню, и куда-нибудь сходим.
Покончив с завтраком, я отвез Алену в институт. Потом подъехал к своему дому, оставил машину на обычном месте и поднялся к себе.
Признаться, я не исключал, что Вадим Павлович или его люди попробуют в мое отсутствие проникнуть в квартиру. Но все вещи были на своих местах. Мою квартиру никто не трогал.
Выслушав рассказ Рахманова, Жильцов спросил:
– Может, эта собака лаяла на что-то другое?
– Я думал об этом. Тогда к Лотареву на машине подъехал его приятель. Тоже наш свидетель, Чирков, в клинике которого ты только что был.
– Разве она не могла лаять на Чиркова?
– Могла. Но появление Чиркова не повод, чтобы рваться с цепи.
– Может, Лотарев все это придумал? Насчет собаки?
– Зачем?
– Когда это было? Летом? – Жильцов помолчал. – Знаешь, собака могла просто взъяриться от жары. Или по какой-то другой причине. Недаром говорят, что иногда собака лает и на собственную тень.
– М-да. – Рахманов посмотрел на Жильцова. – Может, ты и прав. – Услышав телефонный звонок, снял трубку:
– Слушаю?
Приятный женский голос сказал:
– Андрей Викторович? Это Меднова. Вы меня помните?
Еще бы он не помнил Меднову... Девушка, тесно связанная с Лотаревым. Кажется, она взволнована.
– Конечно, помню. Слушаю вас.
– Андрей Викторович, вы могли бы меня сейчас принять?
– Принять? А по какому вопросу?
– Мне нужно с вами поговорить. Срочно. Очень срочно.
Да, она явно взволнована.
– Поговорить о чем?
– Это касается Лотарева. – Он помедлил, и она добавила: – Пожалуйста. Я вас очень прошу.
Вряд ли Меднова сможет рассказать ему что-то новое. Судя по ее тону, звонок вызван всего лишь беспокойством за Лотарева. Но поговорить он обязан.
– Вы сейчас где?
– Рядом с прокуратурой. На Петровке.
– Хорошо, приходите. Я предупрежу, вас пропустят.
Меднова появилась минут через пять, когда Жильцов ушел перекусить в буфет. Некоторое время она смотрела в окно, потом повернулась, уголки ее губ дернулись:
– Мне очень важно, чтобы никто не знал, что я сюда ходила. И особенно Лотарев. Я могу вас об этом попросить?
– Елена Владимировна, все зависит от предмета нашего разговора. Вообще, постараюсь сделать все, чтобы о вашем визите никто не узнал. Конечно, если это не пойдет во вред делу. Так что вы хотели сказать мне?
– Как бы вам это объяснить... – Меднова замолчала, поправила волосы. Усмехнулась: – Конечно, вы понимаете: я его люблю. Но дело не в этом. Я прошу помочь Сергею совсем по другой причине.
– По какой?
Меднова смотрела на него, нахмурившись. Да, подумал Рахманов, в убежденности ей не откажешь, он давно уже не видел такой силы в глазах.
– Лотарев большой художник. Действительно большой художник. Поверьте мне. Я в этом понимаю.
Рахманов промолчал. Она в этом понимает. С таким же успехом можно сказать: все в этом понимают. Ни одной картины Лотарева он не видел, а то, что за одну из них Новлянская заплатила пятнадцать тысяч, еще не показатель. Это могла быть всего лишь плата за услугу.
– Хорошо, я вам верю. Лотарев – большой художник. Что дальше?
– Он не только большой художник. Он еще и честный человек. Просто он попал в беду. И ему нужно помочь.
Рахманов занялся подравниванием бумаг. Сказал, закончив:
– Попал в беду. Все же, наверное, не без собственных усилий?
– Нет. Собственные усилия здесь ни при чем. Его втянули обманом.
– Втянули. Кто же его втянул?
– Люди, которые его окружают. И которым он, к сожалению, доверяет.
– Понятно. Но ведь Лотарев не мальчик. Он должен был понимать, что к чему и куда это может привести. Так ведь?
– Не обязательно.
– Не обязательно?.. – Рахманов сделал вид, что рассматривает стол. – Допустим. Ну а кто же его втянул? Конкретно?
– Всех я не знаю. Но, думаю, здесь не обошлось без этой московской гранд-дамы. Веры. Фамилия ее, кажется, Новлянская. Думаю, вы о ней слышали.
– Слышал. Все из «втягивающих»? Или есть еще?
– У Сергея еще есть друг. Саша Чирков, врач-косметолог. С Сашей они не разлей вода. Не знаю, мне этот Саша кажется ужасно скользким. Как уж.
– Кажется скользким. Согласитесь, довод довольно слабый.
– Ничего не слабый. Уверена, этот его друг, Саша, как-то использует Сергея. Причем давно.
– У вас есть конкретные факты о каких-то делах Лотарева, связанных с Новлянской и Чирковым?
– Конкретных нет. Но ведь не обязательно знать конкретные факты. Достаточно видеть, что это за люди.
Рахманов покрутил ручку. Все, как он и предполагал. Меднова обеспокоена судьбой Лотарева и хочет ему помочь. Что вполне естественно. Он же сам для себя выводов относительно Лотарева еще не сделал. Сказал, оставив в покое ручку:
– Елена Владимировна, ваше беспокойство я вполне понимаю. Ваш друг, Сергей Лотарев, как вы говорите, попал в беду. Допустим, вы правы, попал не сам, его втянули. Но ведь он от этого и немало выгадал. Сейчас у него квартира, машина, он ни в чем не нуждается. Без связи с этими людьми, с Чирковым и с Новлянской, вряд ли бы он имел все это.
Меднова покачала головой:
– Лотарев мог использовать связи, но при этом оставаться честным человеком. Закона он не преступал.
– Не знаю. – Рахманов посмотрел на собеседницу.
– Просто я хотела попросить вас о помощи. Потому что я не могу. Я боюсь. Сегодня я узнала, Сергею угрожают какие-то уголовники. Ему и этому его другу, Саше Чиркову.
– Что, он сам вам об этом сказал?
– Разве он когда-нибудь скажет?! Строит из себя храбреца, но я ведь вижу: это всерьез. Им действительно угрожает опасность. Ему и его другу.
– Из чего вы это вывели, что им угрожает опасность?
– Ну... – Помолчала. – Сейчас я в квартире одна. Бабушка на даче. Последнюю неделю Сергей жил у меня. Мне он, конечно, ничего не сказал. Но я все поняла и так. Он все время на нервах. Перед тем как выйти, смотрит в окно. Когда едем в машине, следит, нет ли кого-то сзади. Один раз соседка в дверь позвонила, так он меня даже к двери не подпустил.
– Что, Чирков тоже себя так ведет?
– С Чирковым они сейчас не видятся, только переговариваются по телефону. Но Чирков тоже боится. Эту неделю, например, он ночевал в мастерской у Сережиного друга, Володи Глинского. Домой ехать боялся. Так что все всерьез.
Рахманов попытался вспомнить, слышал ли он от кого-нибудь об этом Глинском, у которого есть мастерская. Вроде нет.
– И долго Чирков ночевал у Глинского?
– Не знаю. Вообще-то о том, что Чирков там ночевал, я сегодня подслушала. Случайно. Они разговаривали по телефону,
– Где находится эта мастерская?
– На Сокольнической заставе. Недалеко от Сергея.
– Ясно. Скажите, Лотарев может догадаться, что вы подслушали разговор?
– Догадаться? Да нет. Он был уверен: я ничего не слышу.
Рахманов подумал: наблюдение, установленное за Лотаревым и Чирковым, было снято два дня назад. Никаких попыток с чьей бы то ни было стороны выследить их, а также напасть на того или другого замечено не было. Но, с другой стороны, Крыж или его люди могли сами заметить наблюдение и на время скрыться.
– Что-нибудь еще Лотарев вам говорил об опасности? Или об уголовниках, угрожающих ему и Чиркову?
– Сегодня у нас состоялось объяснение. Я сказала Сергею, что боюсь за него, и попросила объяснить, в чем дело.
– Это было до телефонного разговора? Или после?
– После. Сергей сказал: последнюю неделю за ним и Сашей охотились, как он выразился, «нехорошие дяденьки». Но с сегодняшнего дня опасность им уже не угрожает.
– Почему не угрожает, он не объяснил?
– Нет. Правда, раньше, когда они с Сашей говорили по телефону, Сергей назвал какое-то имя.
– Какое имя? Постарайтесь вспомнить.
– Сейчас. То ли Виктор Павлович, то ли Владимир Павлович.
– Вадим Павлович?
– Вот-вот. Вадим Павлович. Насколько я поняла, Саша сказал: этого Вадима Павловича они могут уже не бояться.
– Почему?
– Не знаю. Я слышала только то, что говорил Сергей. Сергей сказал: «Думаешь, он к нам больше не сунется?» И чуть позже: «Хорошо бы так и было». И все. Они попрощались, он положил трубку. Ну и почти тут же вошла я.
– Это имя, Вадим Павлович, вы слышали когда-нибудь раньше?
– Никогда не слышала.
– А, скажем, имя Иван Федорович Шеленков?
– Тоже не слышала.
Рахманов достал две фотографии Крыжа до и после пластической операции. Положил перед Медновой:
– Когда-нибудь видели этих людей?
Меднова посмотрела фотографии. Покачала головой:
– Нет. Никогда не видела. Это кто?
– Тот самый Вадим Павлович. Настоящее имя – Николай Алексеевич Крыжко. Опасный преступник.
– Надо же, – Меднова вгляделась. – По виду не скажешь.
Заполнив протокол допроса и дождавшись, пока Меднова его подпишет, сказал:
– Елена Владимировна, вашу просьбу о том, чтобы никто не узнал о вашем приходе, обещаю выполнить. Но в таком случае и вы не подводите меня. Не говорите никому о нашем разговоре.
Спустя три минуты после ухода Медновой в кабинет вошел Жильцов. Посмотрев на него, Рахманов сказал:
– У Лотарева есть приятель, некий Володя Глинский – художник, владелец мастерской, расположенной на Сокольнической заставе. Так вот, Меднова сообщила: в этой мастерской какое-то время скрывался Чирков, спасаясь от Крыжа.
– Интересно. Считаете, они этот факт скрыли умышленно?
– Похоже. Во всяком случае, ни в одном из показаний мастерская Глинского не упоминается. О самом Глинском тоже. Поэтому, Виталий, займись этим. Выясни, что за мастерская, что собою представляет Глинский. Причем учти: Меднова об этой мастерской узнала только сегодня. Случайно, подслушав телефонный разговор. Все понял? И еще один вопрос. Как ты думаешь, в Сухуми, во время последнего разговора. Люка не темнил?
– Люка? Вы имеете в виду с Крыжом?
– Ну, не столько с Крыжом, сколько с Шеленковым.
– Понимаю. – Жильцов помолчал. – От Крыжа Люка просто отказался. Шеленкова же Люка признал. Сказал: в машину к нему садился именно этот человек. Узнавал об Азизове, передавал привет от Додона. Ну и ответил на кое-какие вопросы. Вы считаете, Люка здесь мог темнить?
– Ну, тут есть нюанс. Мне важно знать: действительно Люка признал в Шеленкове зычару? Авторитета. Или Люка в этом сомневался? Тебе же наплел для понта?
