Текст книги "Гомункул"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

VIII
В ОКЕАНАРИУМЕ

В то же самое время, когда Сент-Ив зачитывал рукопись Оулсби потрясенным членам клуба «Трисмегист» в лавке капитана Пауэрса, доктор Нарбондо и Уиллис Пьюл ехали по Бейсуотер-роуд в направлении Крейвен-Хилл. Небо заполнял сумбур клубящихся облаков, и в отсутствие луны нечему было осветить дорогу – пока еще сухую, несмотря на налетавшие время от времени росплески дождевых капель, заставлявшие обоих мужчин плотнее прикрывать горло воротниками пальто. Купол океанариума нависал меж дубов тенью сутулого доисторического чудища, широкие ветви затеняли дорогу и примыкающий парк до полной непроглядности.

Горбун натянул поводья ярдах в двадцати от темнеющего впереди здания, не покидая глубоких лесных теней. Каменная глыба океанариума была сера от времени, от ржавеющего железного листа подоконников по ней тянулись вертикальные рыжие потеки. Облепивший стены плющ, только-только давший побеги этой поздней весной, был подрезан по периметру окон. Внутри не горело ни огонька, но оба знали, что где-то поблизости должен бродить сторож с зажженной свечой. Пьюл надеялся, однако, что тот дрыхнет где-нибудь заодно со своею собакой. Он крался под окнами массивного здания, вслушиваясь и вглядываясь, пробуя открыть все окна по очереди, готовый бросить все и удрать при малейшем шорохе.

Ухватившись за брус широкого двойного переплета, он потянул за створку, и окно со скрипом приоткрылось в россыпи ржавой шелухи. Пьюл подтянулся, в поисках опоры скребя носками ботинок по камню и обдирая ладони о грубый подоконник. Опрокинувшись на спину, он беззвучно обругал и ночь, и окна, и всех невидимых сторожей с собаками, и особенно – доктора Нарбондо, с удобством восседавшего на облучке двуколки и готового хлестнуть лошадь при первом же намеке на неприятности. Пьюл знал, впрочем, что доктору страсть как неохота уезжать, так и не раздобыв карпа, ведь без этой рыбы Джоанна Сауткотт останется лишь бесформенной кучкой праха и лишенных плоти костей, да и ее полоумный сынок вряд ли захочет расстаться со своим мешком полукрон, если их попытка не увенчается успехом.

Пьюл предпринял новую атаку на окно; физические упражнения никогда не были его коньком. По сути, они были ему омерзительны. Ниже его достоинства. Вся эта кутерьма не стоила и кончика его пальца. Однако очень скоро, когда в его распоряжении окажется кое-что существенное… Пьюл обнаружил, что уже балансирует на подоконнике, стараясь не позволить ногам соскользнуть обратно в темноту. Отчаянно дернувшись, он головой вперед скатился наконец внутрь здания. Пальто зацепилось за задвижку переплета, дернув Пьюла в сторону. Содержимое карманов застучало по каменному полу, и он выругался, глядя в полутьме на огарок свечи, катящийся под железные ножки аквариума. Секундой позже он уже стоял на четвереньках, шаря ладонями по влажному полу.

Воздух был пропитан застойным запахом несвежей аквариумной воды, водорослей и соли, неопрятной коркой наросшей на стеклянных крышках от мелких брызг аэраторов. Пьюл слышал постукивание капель, падавших из протекающих резервуаров, и журчание пузырьков на спокойной поверхности воды. Слава богу, спички не плюхнулись ни в одну из луж. Он спрятался за одним из широких каменных монолитов, подпиравших ряды темных аквариумов, и чиркнул по шершавому граниту спичкой. Сера вспыхнула, зашипела. Затеплив свой огарок, Пьюл надежно укрепил его в медном подсвечнике. Вгляделся во тьму, уверился, что он здесь один, встал и зашагал к противоположной стене.

За последний месяц он прошел по этой самой комнате не меньше полудюжины раз, знакомясь с островами аквариумов, с расположением и устройством огромных резиновых пузырей, подававших воздух в резервуары, а также шкафчиков с сачками, сифонами и ведрами. Он отыскал широкий квадратный сачок и стремянку, оттащил их к центру помещения. Повел свечой вдоль длинного низкого аквариума, вглядываясь в бликующее стекло, и высмотрел серебристую тушу большущего карпа, лежавшего почти без движения среди камней и водорослей.

Пьюл взобрался на верхнюю ступеньку лестницы. Сняв стеклянную крышку с резервуара, он сошел вниз и осторожно поставил ее на пол. Миг – и он снова наверху, опускает сачок в аквариум.

Здесь должно проявить проворство: появись у карпов хоть полшанса, они отплывут в дальний конец аквариума и затаятся, а Пьюлу придется волочь туда стремянку, чтобы их достать. Лишние хлопоты. Он осторожно вытянул из воды густые пряди водорослей и выкинул их на пол как попало. Незачем путаться в них сачком. Ему нужен был карп, а не это зеленое месиво.

Сквозь мутную воду он разглядел улегшегося на гравий крапчатого кои около полутора футов в длину. Подходящий! Пьюл опустил сачок в воду, покачал им, расправляя углы, и внезапным рывком опустил на хвост спавшего карпа, чтобы выдернуть его из воды прежде, чем тот успеет опомниться. Нащупав голову рыбины, он постарался запустить пальцы ей под жабры – вода так и плескала из аквариума, впитываясь в переднюю часть пальто.

И тут карп, не пожелавший быть пойманным, внезапно рванул в сторону, ускользая из захвата. Пьюл кинулся за рыбиной, обхватил ее руками и уже ощутил, как под ним кренится стремянка, когда осознал вдруг, что его спину озаряет чей-то фонарь, а где-то рядом лает пес.

– Вот те на! – встревоженно ахнули позади; Пьюл же вместе с пойманной рыбой повалился на бок и упал в кучу мокрых водорослей. Волоча за собою веревки анахарисов и амбулий, Пьюл боролся с карпом, оглушенным после удара вскользь о каменное основание аквариума. Собака с рыком терзала его брючину. Пьюл выкрикивал ругательства, улюлюкал, яростно вопил на собаку и ее хозяина в расчете на то, что сторож – старик с высохшей ногой – предпочтет не связываться с явно сумасшедшим похитителем рыб. Сохранялась надежда, что, расслышав вопли, Нарбондо подгонит чертову двуколку поближе.

Пьюл лягнул повисшую на штанине и волочившуюся позади собаку, но отцепить ее так и не смог. Хозяин дохромал до них и, присев, обеими руками ухватил рычавшую псину за холку, словно волновался лишь об одном: чтобы заодно с карпом Пьюл не похитил еще и ее.

Извернувшись, Пьюл вытолкнул карпа за окно – пролезть туда с ним в охапке не представлялось возможным – и почувствовал, как рыбу выхватили у него из рук.

Порыв ветра с дождем резанул по глазам, стоило Пьюлу подтянуться на подоконнике, что оказалось не столь уж сложно: воющую собаку держал сторож, а расстояние от окна до пола здесь было на пару футов меньше, чем снаружи. Земля, соответственно, оказалась дальше, чем рассчитывал Пьюл, и после жуткого, вышибающего дух удара он скорчился в грязи между камнем фундамента и колесом двуколки. Нарбондо бешено ругался; Пьюл вяло отругивался в ответ; сторож, с трудом удерживая на месте свою собачонку, с оторопью вглядывался в них, высунувшись из распахнутого окна. Горбун хлестнул лошадь, как только Пьюл ухватился за борт повозки, намереваясь впрыгнуть в нее, и ему пришлось какое-то время бежать, отчаянно подскакивая, чтобы наконец подтянуться и рухнуть на дно, лицом прямо в тушу огромной рыбы.

Задыхаясь и фыркая, он лежал там, оттирая со щеки слизь и чешую рукавом пальто; внутри зрело искушение ухватить карпа за хвост и до бесчувствия отколотить им Нарбондо, сбросить горбуна с облучка под копыта несущейся лошади, переехать его искаженную физиономию железными ободами колес и оставить подыхать в дорожной слякоти. Но – терпение: его время еще придет!

Пьюл подобрал тяжелую рыбу и затолкал в бочонок, где плескалась вода, едва способная покрыть тело карпа. Он потряс свою добычу, стараясь привести в чувство, но та была полураздавлена, и весьма скоро вода в бочонке замутилась кровью и чешуей.

– Сдохла! – прокричал Пьюл в подпрыгивавший на облучке затылок Нарбондо.

Горбун что-то крикнул, но ветер отнес его ответ в сторону. Двуколка, подскакивая и гремя, мчалась между двумя рядами темных дубов, то и дело влетая в ухабы, однажды едва не опрокинулась в канаву. Летевшая из-под копыт жидкая грязь окатывала всю внутренность колымаги, не щадя и Пьюла; сам же он вцепился в борта обеими руками и был счастлив забыть о судьбе несчастной рыбины.

Но тут, с внезапностью, влепившей Пьюла в бугристую спину Нарбондо, лошадь встала и попятилась. В слепящем потоке ливня горбун полез назад, раздраженно мотнув головой в сторону Пьюла.

– Возьми треклятые вожжи! – выдохнул он, распахивая сумку и роясь внутри в поисках скальпеля. Нащупав искомое, Нарбондо удостоил неловкого компаньона такого толчка в спину, что тот едва не вылетел за борт повозки, а через мгновение они снова мчались прочь: Пьюл правил, доктор же деловито потрошил рыбу остро отточенным лезвием и негромко изрыгал тут же отлетавшие прочь под натиском ветра и дождя ругательства, совершенно забыв о напарнике, погруженном в черные мысли о смерти и мщении.

Скорее всего, беспокоиться было не о чем. Никто ее не подозревал, однако она старалась держаться темноты, выходить по ночам. Она молилась, чтобы поскорее пришел тот день, когда это изменится. Капитан Пауэрс обещал помочь… Укрывшись под капюшоном, она торопливо шла по почти безлюдной Шафтсбери-стрит, наклонив зонт назад для защиты от ветра и дождя, несшихся теперь с запада. Непогода слишком разыгралась, чтобы кто-то захотел бродить сейчас по улицам, да и час поздний – далеко за полночь.

Все годы бесприютных скитаний по обеим Индиям, еще три – в Южной Каролине, а теперь уже и в Лондоне, родном для нее городе, хотя во всем мире теперь не найти места, которое внушало бы ей столько подозрений и страха, смягчило обретение единственного надежного порта, острова в море сумятиц и угрызений совести. Этим островом стал капитан Пауэрс – человек, которого ничто не могло поколебать, который на своей искусственной ноге был способен шагать по омытым морскими волнами вздымающимся палубам и держать верный курс по зыбким теням созвездий.

Но прежде всего ей пришлось по сердцу то уважение, какое капитан определенно испытывал к вещицам диковинным и даже легкомысленным. За фасадом твердокаменной практичности скрывался настоящий кладезь курьезов: смехотворная курительная нога, ожерелье из обезьяньих клыков, врученное ему неким исследователем джунглей в обмен на две бутылки шотландского виски, сжигавшая табак и одновременно пускавшая мыльные пузыри трубка плюс целое собрание пустячков, предназначенных подманивать удачу, которое он таскал в карманах. «Удача у меня в кармане», – говаривал капитан, демонстрируя на ладони красный и черный бобы из Перу, выточенный из агата шарик, крохотную обезьянку слоновой кости или восточную монету с дырочкой посредине. По реакции людей на увиденное, признался как-то Пауэрс, ему удавалось составить о них довольно точное мнение. Уильям Кибл и Лэнгдон Сент-Ив благополучно прошли проверку, немедленно разглядев всю ценность подобных безделиц.

Нелл не без удивления поняла, что находится всего в квартале от табачной лавки. Для задуманного визита еще рановато; встреча клуба, несомненно, в полном разгаре. Лучше будет дождаться условленного часа, но сначала нужно найти убежище. Дождь может оказаться очень увлекательным зрелищем, если не позволить ему себя намочить. Она свернула на Риджент-стрит, в сторону парка Сент-Джеймс. Там она посидит под навесом летней сцены, воображая себе какой-нибудь концерт, или, не напрягая воображение, попросту скроется от чужих глаз за темнотой и непогодой.

Дождь ненадолго ослаб, и стало совсем тихо, лишь стучат по тротуару ее шаги. Позади нее по Риджент, неспешно клацая, катился чей-то брогам, рассеивая ночной туман при помощи желтоватого, тусклого света фонари. Он то убыстрял ход, то снова замедлял его, словно выслеживая кого-то, однако кучер вроде бы не обращал на нее внимания: сгорбившись на облучке, он глядел прямо перед собой. Вожжи болтаются в безвольных руках, а экипаж движется сам по себе. Сделав над собой усилие, Нелл перестала замечать брогам, плотнее завернулась в плащ и прибавила шагу. Предстояло решить, свернуть ей в ближний переулок или продолжить путь к парку.

Она быстро оглянулась на приблизившийся брогам. Внутри двое мужчин, оба в упор смотрят на нее. Одного скрывала тень, другой был виден вполне отчетливо; кажется, у этого пассажира не хватало половины лица. То, как пристально они ее разглядывали, мгновенно вселило в Нелл уверенность, что эти двое не случайно возникли в ночи, а следили за нею.

Она шагнула в узкий проулок, где высокие, клонящиеся друг к другу дома почти сходились вверху; дождевые струи бежали по грязным кирпичам стены слева от нее, питая глинистый поток посредине мостовой. Нелл приподняла юбки и побежала. Ничего не оставалось, кроме как шлепать по щиколотку в воде. Проулок когда-нибудь кончится, и она повернет назад – пробежит до самой Джермин-стрит, если понадобится.

Неурочный час сейчас не важен. Лучше предстать перед друзьями из клуба «Трисмегист», чем звать на подмогу констебля. Все, что угодно, лишь бы не угодить в лапы седоков того брогама. Она уже догадалась, кем они были.

Нелл так и не достигла конца проулка, хотя спасительный выход – желтое свечение газовых фонарей – казалось, парил в дымке дождя в какой-то сотне ярдов впереди. В этот слабый отсвет шагнула вдруг высокая, но будто согбенная от старости фигура в плаще. Нелл замедлила шаг, остановилась, но внезапно осознала, что, кто бы ни стоял у выхода из проулка, это точно не Игнасио Нарбондо.

Она ошиблась, но сие открытие ничуть ее не утешило. Нелл осторожно двинулась навстречу незнакомцу, вплотную приблизившись к относительно сухой правой стене и отсчитывая влажные кирпичи тыльной стороной кисти. Обернулась. Молния вспорола небо над головой, превратив две подбиравшиеся к ней сутулые фигуры в черные силуэты на слепяще-ярком заднике. Стены вокруг отвесные и скользкие; ни окон, ни дверей поблизости. Ночь вскипела разноголосицей шумов, и вопль Нелл затерялся в громовом раскате грома, грозившего обрушить вниз старые, искрошенные кирпичи стен высоко над нею.

Чья-то рука зажала ей рот, но тут же отдернулась, стоило Нелл впиться в нее зубами. Пошатнувшись, она вслепую пнула человека в плаще; тот выругался и неловко отпрыгнул, будто ослабленный преклонным возрастом. Стряхивая капли с ресниц, она огляделась – и сама не пожелала поверить увиденному. Но что было, то было. Момент давней слабости настиг ее, чтобы предать.

Перед нею маячило изувеченное мертвое лицо, и обладавший им вурдалак пихнул Нелл к стене, чтобы набросить ей на голову мучной мешок. Нелл развернулась, потеряла равновесие и осела на колени в грязной воде; ее рывком поставили на ноги и поволокли вперед.

Нетвердый бег вслепую назад по проулку, к ждавшему на углу брогаму, казался бесконечным, но не дал ей времени обдумать случившееся. Второй крик оборвался грубым рывком затянутого на ее шее мешка. Нелл заметила две быстро мелькнувшие в вышине вспышки и автоматически, в полнейшем ступоре, отсчитала шесть секунд.

Гром еще не стих под низкими небесами, когда чья-то рука легла ей на затылок и втянула в брогам. Нелл опять упала на колени и предпочла не подниматься. Щелкнула задвижка дверцы, и кучер пустил лошадь во весь опор.

Слушая сквозь шум дождя свистящее, хриплое дыхание двух своих странных похитителей, она рылась в памяти в попытке объяснить столь крутой поворот судьбы. Объяснения не находилось. Все, что было ей известно, знал и Шилох. Много лет тому назад она поддалась минутной слабости и, как послушная новообращенная, исповедовалась истово и правдиво. Все, что она открыла тогда Шилоху о своей вине и о местонахождении шкатулки с гомункулом, действительно и теперь. Какой ему прок в ее похищении? Разве что они охотятся за чем-то другим… Неужели они намереваются надавить на капитана? Или им нужен изумруд Джека? Шаря в памяти, Нелл пыталась нащупать хоть что-то полезное. Неужели она проговорилась кому-то об изумруде? Жаль, если дело именно в этом. А вот если они намереваются прижать с ее помощью капитана, то их ждет жестокое разочарование. Спустя несколько минут, когда брогам остановился, она от всего сердца пожелала, чтобы как раз такую ошибку ее похитители и совершили.

Доктор Нарбондо волок растерзанного карпа по узкой лестнице в свою лабораторию над Пратлоу-стрит, а Уиллис Пьюл тащился позади. Вырезанная доктором железа имела самый жалкий вид, поскольку пострадала от неуклюжей возни Пьюла. Придется устроить настоящую комедию, чтобы чертов проповедник остался доволен… Можно заставить Пьюла подцепить Джоанну Сауткотт к потолку и управлять ею, как марионеткой. Старик вряд ли расстанется с деньгами, пусть и с фальшивыми, так и не получив желаемого. По сути, трудно сказать, какой трюк может выкинуть старый псих, если его драгоценная мамаша так и не восстанет со стола.

С полными руками рыбьих потрохов Нарбондо пинком отворил дверь и вошел в лабораторию. Над пустым аквариумом горела лампа; под нею с наполовину скрытым тенью лицом стоял Шилох собственной персоной, костлявый и изможденный; на пол с него стекала вода. Доктор Нарбондо ясно видел, что старик далек от чувства полного удовлетворения. И то сказать, лежа на мраморном прозекторском столе, Джоанна Сауткотт не представляла собой воодушевляющее зрелище. Солидная кучка грязи, пыли и отчасти рассыпавшихся, лишенных плоти костей. Спутанные пряди волос забиты прошлогодними листьями. Рядом со столом валялся столь же неприглядный саван.

Доска для анатомирования с приколотой к ней огромной освежеванной жабой была сметена со стола на пол заодно со стопой заметок, чернильницей и гусиным пером. Горбун шлепнул рыбу на мраморный стол и молча содрал с себя сочившийся водой дождевик. Шилох же, онемев от гнева, простер руку и смахнул рыбу на пол, к жабе. Сила рывка сотрясла стол, и костяк его матушки, совершив краткий танец, щелкнул челюстями: та будто готовилась отчитать сына за неловкость.

– Она говорит! – вскричал проповедник, бросаясь вперед и хватая мать за запястье, словно умоляя продолжать. И в итоге добился лишь, что кисть ее руки отвалилась вовсе и упала на стол. Объятый ужасом Шилох отшатнулся с выставленными вперед ладонями; Нарбондо же, брезгливо фыркнув, повернулся повесить одежду на крючок. И замер в неподвижности, если, конечно, не считать движением ту улыбку, что медленно расцвела на его лице.

– Нелл Оулсби, – сказал доктор. – Сколько лет, сколько зим! Вот уже пятнадцать минули с того дня, как вы пристрелили своего несчастного братца, так ведь?

Нарбондо помолчал, облизывая губы.

– Отличный был выстрел, прямо в сердце. Пуля раздробила ребро и застряла в левом желудочке, все всмятку. Я три часа бился над вашим братом после того, как пробежал за вами пол-Лондона, но спасти уже не мог. Потом все-таки оживил, лишь на неделю, но сохранять в нем жизнь не имело резона. Напрочь утратил разум. Рыдал день-деньской. В конце концов я порезал его на кусочки и… использовал там и сям.

Нелл сидела в углу и, плотно сжав губы, смотрела на дождь, бивший в оконное стекло.

– Неправда, – отозвалась она наконец, – я была на его похоронах в Крайстчерче. Кости брата и сейчас покоятся там. Но я совершила ошибку: стрелять нужно было не в него, а в вас. Теперь это знаю. Уже через час я это знала, но все было кончено.

– Вы правы, разумеется.

Нарбондо склонился и поднял жабу. Положил ее на столешницу, заново приколол болтавшуюся лапку. Потом указал на истерзанного карпа.

– Душа твоей матушки, – сказал он, обернувшись к Шилоху, – заключена в этом карпе, но он жестоко покалечен. Жаль, ничего не поделаешь. Мой безрукий ассистент размозжил рыбу о подоконник. Но рыбка смотрится куда лучше этого, правда?

Кивнув на скелет, Нарбондо нахмурился, выражая недовольство. Медленно подошел к окну, распахнул его и отправил карпа во мрак.

Старый проповедник прыгнул к нему, взмахнув за спиною плащом. Предупреждая нападение, Нарбондо повел перед лицом Шилоха пальцами правой руки, точь-в-точь фокусник, готовый предъявить публике спрятанную в ладони монету. Между большим и указательным пальцем была зажата отливающая розовым железа, похожая на крошечную почку. Довольный произведенным эффектом доктор подмигнул обомлевшему старику.

– С тебя двести пятьдесят фунтов, – Нарбондо сощурился на железу и поднял ее поближе к свету.

– Взамен даю женщину, – сказал Шилох, улыбаясь впервые за весь вечер.

Нарбондо пожал плечами.

– На что она мне? Эта женщина – убийца, а какое мне дело до убийц?

– Ты целый месяц расспрашивал о ней по всему городу. Раз на то пошло, за любые сведения о ней ты предлагал вдвое больше. Я готов продешевить.

Горбун снова пожал плечами. Он повернулся к Нелл, которая все так же сидела, глядя в ночь. У нее уже появилась смутная догадка о том, что свело вместе двух негодяев и каких сведений жаждал Нарбондо все эти пятнадцать лет.

– Где ящик? – отрывисто спросил доктор.

– Спросите у старика, – сказала Нелл. – Он все знает.

Нарбондо развернулся и уставился на проповедника, который стоял теперь с довольным выражением на лице. Шилох развел руками.

– А это, – протянул он, словно обдумывая каждое слово, – предмет взаимного интереса, не так ли?

Нарбондо собрался было ответить, но спохватился. Помолчав с минуту, задал тот же вопрос:

– Где ящик? Он нужен мне. Прямо сейчас.

Старик помотал головой:

– Я оплачу только уже оказанные услуги. Пока мне их не оказали, – затем, внезапно воодушевившись, ткнул пальцем в стол у себя за спиной: – Нынче же. Немедленно!

Пьюл застонал, обмякая в кресле. Нарбондо кивнул – так, словно просьба была пустячной, – и сдернул с крючка фартук, прошипев Пьюлу, чтобы тот готовился к операции.

– Как же?.. – начал Пьюл, но горбун прервал его ругательством. Шилох же отступил к стоявшему перед камином креслу со смешанным выражением благоговения, удовлетворения и беспокойства на лице.

Теофил Годелл спешил по залитым дождем улицам, прислушиваясь к отдаляющимся шагам Лэнгдона Сент-Ива и размышляя о странном поведении капитана Пауэрса, который явно сильно обеспокоился пропажей предметов, так и оставшихся неназванными. Это дело представлялось сложным, даже когда все его детали были понятны. А уж если возникает элемент неизвестности… Скрытность капитана начинала действовать на нервы. Она вызывала интерес, разумеется, но тем не менее действовала как раздражитель.

Годелл начинал привыкать к бессонным ночам. У него не имелось деловых обязанностей, достойных упоминания, так что он мог позволить себе поклевать носом в течение дня вдогон к паре часов утреннего сна. Уже почти два часа ночи; тьма и непогода возместят отсутствие какого-либо камуфляжа. Задумчиво попыхивая трубкой и уверенно стуча тростью в булыжники мостовой, Годелл держал курс на Пратлоу-стрит; он только вывернул из-за угла, когда единственное освещенное окно посреди квартала распахнулось, наружу вылетел и глухо шлепнулся на камни цилиндрический сверток. Раздавшийся вслед за этим страдальческий вопль был отрезан захлопнувшимся окном. Годелл поспешил туда и склонился над выброшенным предметом. Дохлая рыбина неизвестной породы – голова и немалая часть туловища обращены в липкую кашу ударом от падения. Годелл повернулся и зашагал к своему крыльцу; оказавшись в арендованной пустой комнате, он привычно приподнял занавеску, чтобы получить хороший обзор лаборатории Игнасио Нарбондо.

Из этого импровизированного наблюдательного пункта он смог разглядеть в комнате напротив троих человек, которых он отлично знал. Шилох, самопровозглашенный Мессия, вещал о чем-то горбуну и его ассистенту. Похоже, страсти в лаборатории успели накалиться, и сквозь ветер и дождь до Годелла долетали порой обрывки чьих-то гневных криков. При помощи ручного устройства, соединенного со спиральной трубкой, горбун покрыл распростертое на каменной столешнице тело – вернее, отвратного вида скелет – слоем плотного желтоватого тумана. Позади, в очаге, ревело мощное пламя. В тяжелой стеклянной реторте плавал какой-то предмет – совсем крохотный, невозможно разглядеть, – а в каменной чаше дымились сухие травы.

Проповедник рухнул на колени и склонился вперед в нелепом подобии молитвы; Нарбондо же, споткнувшись о вытянутую руку старика, нечаянно обдал струей желтого тумана зазевавшегося Пьюла, и тот заковылял прочь, сгибаясь в приступе рвоты. Горбун прервал процедуру, чтобы обругать Шилоха; тот покорно поднялся с колен и шагнул в сторону, за пределы обзора.

Ливень усилился, на минуту затруднив Годеллу наблюдение за происходящим в противоположном окне, и тот, сощурившись, сфокусировал внимание на истлевшем костяке. «Быть не может, – решил табачник, – чтобы горбун замыслил попытку оживить нечто подобное». И ошибся. Машина вырабатывала туман, который колебался в воздухе над костями. Чаша дымила. Нарбондо выудил то, что плавало в реторте, и, кивнув Пьюлу, бросил это нечто в какое-то подобие выжималки для чеснока, а затем выдавил несколько капель в разверстый рот трупа.

Старик отступил, прикрывая лицо руками. Нарбондо усердно качал машину. Костяк на столе завалился набок, рассыпая мусор из спутанных волос, и приподнялся вдруг, будто бы левитируя над столом. Торжествующий вопль Нарбондо был слышен вполне отчетливо, но смысл выкрикиваемых им слов растворился в свисте ветра и дождевых потоках.

Тело дважды дернулось, напряглось и очень медленно стало приподниматься на локте лишенной кисти руки, словно собираясь слезть со стола и пойти. Озираясь слепыми глазницами, оно покрутило обтянутым сухой кожей черепом: едва способная двигаться, нечестивая, ржавая машина. Вторая рука поднялась и вслед за головой повернулась к проему окна. На один жуткий, выворачивающий наизнанку миг Годелл уверовал, что мертвец смотрит прямо на него, однако, продолжив движение, череп задержал свой невидящий взгляд на трясущемся проповеднике; указующий перст повис в воздухе, обвиняя – или скорее умоляя о чем-то.

Старик робко приблизился, нервно теребя пальцами лацканы плаща, что выдавало обуревавшие его страх и изумление. Затем, подобно карточному домику, труп повалился на стол; простертая вперед кисть брякнулась о твердый край и полетела на пол. Неустанно нажимая рычаг своей машинки, Нарбондо какое-то время продолжал заполнять комнату желтым туманом, но наконец оставил эти попытки и, отложив устройство, нагнулся подобрать с пола упавшую руку трупа. Старик всхлипнул и рванулся вперед. Доктор не без труда отбился от попыток проповедника завладеть ею, постоял еще немного и, пожав плечами, бросил кисть на стол, в общую кучу костей.

Туман продолжал клубиться в комнате. Сквозь него, решительно шагая к выходившему во двор окну, неожиданно проступила женская фигура. Возраст подошедшей Годелл оценил лет в сорок или немногим больше. Видимо, решив, что та намеревается осквернить кучку костей на столе, старик бросился к ней с протестами. Женщина встретила его ударом кулака в висок, пробежала мимо и, распахнув окно, высунулась – то ли за глотком воздуха, то ли в попытке выброситься.

Годелл подавил инстинктивный порыв опустить занавеску и, присев, раствориться в темноте своей комнаты. Вместо этого он встретил появление женщины в окне прямым взглядом и, словно проходя мимо по тротуару в ясный полдень, учтиво приподнял шляпу, а затем шагнул в сторону и скрылся за оконной рамой.

Все трое мужчин в комнате напротив кинулись к женщине и грубо оттащили ее от окна – как показалось Годеллу, в смертельном испуге, что та может выпрыгнуть и, пролетев три этажа, разбиться о темную брусчатку двора. Годелл осторожно опустил задвижку и слегка приоткрыл собственное окно; его сразу же обдало потоком влажного воздуха, принесшего с собою целую какофонию проклятий и обвинений. Мужчины перетягивали незнакомку, словно та была туго набитым кошельком в руках воров, пока женщина не рванулась в сторону, отшвырнув горбуна к аквариуму. Пьюл бросился за ней, но получил пинок в голень.

Короткое напряженное перемирие, наступившее следом, прервали вопли старика, которого, казалось, охватил внезапный приступ раскаяния, вызванный прискорбным состоянием костей на столе.

– Ты сломал ее! – выкрикнул он, тыча пальцем в сторону трупа, и рванулся к Нарбондо. – Ты… ты… ты еще заплатишь!

Горбун пожал плечами, обретя вдруг спокойствие.

– Нет, – возразил он взбешенному проповеднику, оправил пиджак и весело подмигнул женщине. – Это тебе придется платить.

С этими словами он распахнул дверь и кивком указал на погруженный во тьму черный коридор за порогом комнаты.

– С твоей мамашей я еще не закончил, хотя попытку и без того стоит признать успешной. Не будь наш карп безнадежно истерзан, сейчас она танцевала бы здесь менуэты, – тут доктор опустил руку на открытую клавиатуру пианино у двери и с силой провел по ней ладонью, вызвав лавину восходящих нот.

Переводя неуверенный взгляд с Нарбондо на Пьюла и обратно, Шилох даже не шелохнулся, когда горбун снова кивнул ему в сторону выхода. На пороге уже стояли двое мужчин: толстяк в тюрбане и крепкий парень со страшно изувеченным лицом. Женщина попятилась к окну, но была перехвачена испуганным Пьюлом. Тот, что в тюрбане, отвесил старику церемонный поклон и, вытащив из жилетного кармана пистолет, наставил его на оцепеневшего горбуна.

– Идемте, дорогая, – позвал проповедник, подбадривая женщину нетерпеливым взмахом ладони. Годелл едва расслышал эти слова, произнесенные неожиданно спокойным тоном. Толстяк выставил вперед левый локоть и утвердил на нем дуло своего пистолета, нацеленное теперь точно в приоткрытый рот Пьюла; ассистент Нарбондо немедленно толкнул женщину в объятия старика. – Предложение остается в силе. Каждый из нас хочет получить свою женщину, причем живую. Мы оба скучали по ним, не так ли?

Дожидаться ответа Шилох не стал. В сопровождении женщины и обоих подручных он растворился во мраке за распахнутой дверью.

Перепрыгивая через две ступеньки, Годелл выбежал на улицу раньше них. Рассказ Сент-Ива о странных типах, виденных им в доме терпимости, не оставлял сомнений о личностях и природе подручных Шилоха; оставалось уповать на то, что изобретатель был не менее точен и в описании их уязвимостей. Брогам, ожидавший седоков за углом Олд Комптон-стрит, позволил Годеллу предположить, что компания свернет именно туда. Недолго думая, табачник присел в темноте дверного проема и принялся ждать.

Вдали хлопнула дверь, по крыльцу соседнего дома простучала дробь шагов, и минуту спустя мимо торопливо прошествовали четыре смутно различимые фигуры. Незнакомку бесцеремонно тащил за собой старик-проповедник, издававший невнятные протяжные звуки, нечто среднее между стоном и смешками. Годелл тихонько двинулся следом; шаги его терялись в общем топоте. Уже не скрываясь, он ухватил мужчину в тюрбане за воротник плаща и рванул назад; когда же толстяк в удивлении обернулся, Годелл быстрым движением выдернул пистолет у него из-за пояса.