Текст книги "Гомункул"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

XIX
НА ЛУГАХ ХАМПСТЕД-ХИТА

С холмов Хампстед-Хита огни Лондона, мигавшие и посверкивавшие в темноте, выглядели земными двойниками тех звезд, среди которых многими милями выше в одолженном у пришельца корабле мчался сейчас Сент-Ив. Теофил Годелл стоял рядом с капитаном Пауэрсом и Хасбро, поочередно любуясь рекой огней и бездонным небосводом – просто так, без особой на то причины: городские огни были попросту красивы, а в небе в любой момент могла показаться темная махина дирижабля Бердлипа.

Деревушка Хампстед была забита народом, месившим уличную грязь, заполнившим таверны, засевшим на деревьях. Мальчишки, проворно разносившие кувшины эля и стаканчики с джином или ромом, не успевали отойти от двери и на дюжину футов, как весь их товар разбирали, поглощали и в сто глоток требовали добавки. Казалось, половина населения Большого Лондона перекочевала в окрестности Хампстеда; правда, большинство любопытных осталось в самой деревне, продвинувшись не дальше Камден-Тауна, где появился стихийный лагерь. Вероятно, эти люди не особенно-то интересовались дирижаблями или, что даже вероятнее, имели слабое представление об ожидаемом зрелище и были довольны уже тем, что прохаживаются теплым вечером в атмосфере всеобщего праздника.

Годелл, обращаясь к капитану Пауэрсу, предположил, что эль и бодрость зевак не иссякнут слишком скоро, но едва он успел закончить фразу, как по лугу, где они стояли, пронесся оглушительный треск: стоявшее поодаль невысокое здание рухнуло, скрывшись в облаке разлетающегося мусора. Скопление людей, какие-то секунды назад сидевших на его крыше и невпопад распевавших церковные гимны, огласило округу горестными криками и жалобными стонами. Группа одетых в длинные рясы обращенных – двое несли изможденного, но бурно жестикулировавшего Шилоха – поспешила к обвалившейся хижине, пачками рассовывая брошюры возбужденной толпе, сквозь которую пробиралась.

Члены Королевской академии сбились в обособленную кучку в пределах огороженного веревками прямоугольника лужайки, где были расставлены садовые стулья. Со всех сторон периметру прямоугольника угрожали напиравшие люди. Парсонс в сдвинутом на макушку напудренном парике что-то бойко зачитывал коллегам, заглядывая в пачку исписанной бумаги, но его слова оставались лишь частью общего гомона; едва ли хоть один ученый глядел еще куда-то, помимо звезд.

При виде проповедника Годелл был отчасти удивлен. Похоже, пронырливость этого старого фанатика просто не знала границ. Впрочем, старик выглядел немного поникшим, его паруса словно потеряли ветер. Голова Джоанны Сауткотт в зажатом под мышкой Шилоха стеклянном кубе завалилась набок и вела себя тихо. Сейчас проповедник никакой опасности не представлял: он дожидался дирижабля. Им нужно быть начеку, когда Бердлип приземлится. Но старик вряд ли решится напасть в открытую, несмотря на обиду, которую он, несомненно, затаил на Годелла.

А вот Келсо Дрейк – это совсем другое дело. Он примчался считанные минуты спустя после прибытия фургона капитана, но сразу же бесследно исчез – что, надо признать, выглядело несколько зловеще. Годелл скорее предпочел бы держать миллионера в поле зрения. Не представлялось возможным установить, Шилоху или Дрейку принадлежали живые мертвецы, топчущие сейчас луга Хамистед-Хита, – вероятнее всего, обоим.

Кракен со свистком в зубах угнездился в верхних ветвях особенно высокой ольхи в пятидесяти метрах отсюда. Ему было поручено нести вахту, и особенно зорко Кракен высматривал, не мелькнет ли где мятый цилиндр Динера.

Киблы были надежно и довольно уютно устроены в фургоне; ни у Джека, ни у Дороти не хватило бы сейчас сил слоняться в толпе. Тем не менее Дороти, к счастью, довольно быстро приходила в себя: поспешное бегство с Уордор-стрит отчасти развеяло воздействие сонных снадобий. Уильям Кибл украдкой оглядывался кругом, правая рука – на пистолете за отворотом пальто: он ничуть не сомневался, что Дрейк попытается отомстить ему за драку в коридоре. У его ног, обернутый платком, лежал пресловутый «марсельский мизинчик».

Когда фургон, грохоча, тащился вверх по холму от Хампстеда, за очередным поворотом они наткнулись на новое скопление вымотанных дорогой зевак. Среди них, в низко опущенной на глаза широкополой шляпе, сутулясь, медленно шел Уиллис Пьюл. Он поднял взгляд, как будто решив присоединиться к основной части толпы и осыпать проклятиями спешивший мимо фургон, но вместо глаз у него с тем же успехом могли быть и пуговицы. Если Кибл способен различить в человеке безумие, то он увидел его в Пьюле – ясно как на ладони. Бледное лицо подручного Нарбондо имело мертвенно-зеленый оттенок; голова его напоминала кусок измятого, изрытого несозревшего сыра, доставленного прямиком с Луны.

Скользнув ненавидящим взглядом по проезжавшему мимо фургону – задние колеса, вращаясь, забрызгали грязью его брюки, – Пьюл сообразил вдруг, кто там едет; рот его спазматически задергался, а внезапно ожившие глаза закатились под самую тулью шляпы. Он рванулся вперед, кажется, решив ухватиться за колесо и остановить экипаж, но тут толпа наконец поредела, дорога была чиста на четверть мили впереди, и лошади побежали быстрее. Колесо отбросило Пьюла – тот рухнул на спину и, не в силах подняться, уподобился застрявшему в тине таракану, шипя невоспроизводимые ругательства.

Эпизод озадачил Кибла. «Что такого, – думал он, – приключилось с Пьюлом, что подвигло его на подобный безрассудный шаг, и отчего вид фургона так разъярил его?» Очевидно, в мире оставалось немало такого, чего Кибл не понимал – и даже не собирался пытаться.

Парсонс ходил взад и вперед по траве: десять шагов туда, десять обратно. Время от времени он замирал на середине дистанции, чтобы вставить в рассуждения коллег свои ценные замечания касательно господствующих ветров, а также способности теплого воздуха долин создать опасное восходящее течение и отнести дирижабль к Чингфорду, Саутгейту или того дальше. В конце концов, ветры бывают коварны. Как и зубы в человеческом рту, по сути дела. Но тому, кто разбирается в их особенностях и привычках, они откроют монументальные знания, позволят прочитать и расшифровать себя – подобно тому, как внутренние ветры человеческого организма способны многое поведать об особенностях пищеварительного тракта. «Если б только Бердлип, – сокрушался Парсонс, – был ученым иного типа, чего бы только он не познал, дрейфуя в небесных потоках без малого пятнадцать лет!» Увы, они могли уповать лишь на малое, а ожидать даже меньше того. «Надейтесь на худшее, – настаивал Парсонс, – и тогда вряд ли окажетесь разочарованы». Так он и вышагивал взад и вперед, время от времени извлекая из кармана часы и потом возвращая их обратно в жилетный карман, а дюжина седобородых академиков следила за ним глазами.

Несметное число медных телескопов буравило пустые – не считая, понятное дело, звездных скоплений и поднявшегося полумесяца – небеса. Кто-то закричал, указывая пальцем-двумя на белесый ломтик луны, но что бы ни привлекло внимание зевак, оно мигом исчезло. По-видимому, нечто, коротко чиркнув по светлому лику спутника Земли, сразу же кануло во тьму. Парсонс объявил эту загадку происками летучей мыши, чья привычка искать пропитание в ночное время суток объяснялась поразительно действенной системой пищеварения. Дирижабль все не показывался.

Парсонсу искренне хотелось, чтобы зеваки разошлись по домам. Крики, песни и всеобщее пьянство отвлекали его пытливый ум и, разумеется, не играли никакой роли в событии подобного масштаба. Присутствие этих людей было вызвано лишь дурацким кривлянием проповедника-шарлатана, чьи апокалиптические откровения толкнули целый миллион лондонцев на этот нелепый исход. Старику место в сумасшедшем доме. Вот он стоит, уперев ногу в спину коленопреклоненного собрата по вере. Почти все, что бы Шилох ни выкрикивал в ночной воздух, терялось в общей какофонии, и Парсонсу не удавалось уловить ни единой стройной мысли. Те немногие фразы, что долетали до него через луг, являли собой бессмысленную мешанину адского пламени, трубящих ангелов, божественных мстителей и – послушайте только! – существ, явившихся со звезд. Это последнее в более спокойных обстоятельствах еще могло бы привлечь интерес Парсонса, но в остальном старик нес законченную чушь, и внимать его разглагольствованиям дольше десятка секунд было чрезвычайно утомительно.

Руки старого проповедника медленно поднялись над головой; в них для обозрения толпы был зажат какой-то куб. Было слишком темно, несмотря на разбросанные по зеленым склонам тлеющие костры, чтобы Парсонс мог подробно рассмотреть, что там. Некая священная реликвия, не иначе. Люди сгрудились вокруг проповедника, внимая его болтовне. Звездное небо и далекие огни Лондона, подмигивавшие и мерцавшие на равнине внизу, объяснимо наделяли ночь мистическим духом.

Проповедник продолжал увещевать толпу. Кто-то ответил ему воплем – согласия, видимо. И тут зазвучали, нарастая, новые возгласы. Руки вздернулись вверх, указывая в небеса. Шум, нарастая, превратился во всеобщий рев, крик бессчетного количества глоток. Телескопы развернулись, нацеливаясь на крохотную светящуюся точку, по широкой дуге стремящуюся вниз, к Хиту, и делавшуюся все ярче. Суматоха уступила место благоговейному молчанию, нарушенному выкриком проповедника:

– А имя сей звезде, – возопил он, – Полынь![49]49
  Цитата из Библии (Откр., 8:11).


[Закрыть]

Не успел отзвучать последний слог, как за грозным предупреждением последовал истошный визг: проповедник слетел с подставленных ему спин. Куб, который он удерживал над головой, пролетел по воздуху несколько футов и был подхвачен бегущей фигурой в широкополой шляпе, которая рванулась прочь, расталкивая людей, как бильярдные шары, и с маниакальной одержимостью помчалась туда, где перед собравшимися учеными стоял Парсонс.

– Что это такое, черт возьми? – вскрикнул Парсонс. Возглас этот равно относился к любой из двух упомянутых загадок: к несущемуся сюда светящемуся шару и к непрерывно бубнящему что-то душевнобольному с искаженной ужасом физиономией, который уставился на сжимаемый в руках предмет, подскочил с протяжным воем и остановился, шатаясь, в каких-то десяти футах от собрания членов Королевской академии. Там странный тип в широкополой шляпе оцепенел, уставившись на содержимое куба как на предателя. Парсон разглядел теперь, что куб изготовлен из прозрачного материала и содержит какой-то беспокойно щелкающий предмет. Губы завладевшего им человека двигались, беззвучно лопоча. С рыдающим вздохом, будто испытав при виде странного куба сильнейшее разочарование, не постигавшее его вот уже многие годы, безумец швырнул свою добычу оземь и побрел прочь, никем не преследуемый. Ведь присные старого проповедника заодно с ним самим безотрывно и с растущим изумлением следили лишь за удивительным объектом в небе – светящимся овальным кораблем, который прибыл сюда с далеких звезд.

Парсонс заморгал. Взглянул на удалявшегося безумца. Взглянул на приближавшийся звездный корабль. Взглянул, опустив глаза, на полусгнивший зубастый череп бурого цвета, который подкатился к его ногам и, замерев там, воззрился на ученого провалами пустых глазниц.

– Да какого же, в самом деле… – пробормотал Парсонс.

Сент-Ив вновь мог разглядеть распростертый внизу Лондон, но на сей раз город уже не крутился волчком. Он лежал вдоль извилистой темной ленты Темзы россыпью булавок, украшенных самоцветами. На западе небо налилось закатным багрянцем; по ходу его снижения к Хампстед-Хиту красный горизонт стал лиловым, а затем и иссиня-черным. Позади лежали не нанесенные на карты океаны глубокого космоса – океаны, пересекаемые кометами и лунами, планетами и астероидами, гигантскими парусниками, одиноко курсирующими по торговым путям среди звезд. Меж ними, пусть лишь несколько кратких минут, Сент-Ив и сам правил своей крохотной звездной лодочкой.

Но теперь он направлялся в Хампстед-Хит. Вне всяких сомнений, чудеса космических глубин дождутся его, никуда не денутся. А вот земные мерзавцы с их гнусными проделками ждать не станут. В этот самый миг его друзья могли тонуть в водовороте бог весть каких опасностей и интриг. Сент-Ив улыбался, сбавляя скорость и начиная плавно снижаться к маячкам костров, усеявших склон холма на окраине деревушки.

Просторный луг кишел мечущимися без толку, разбегающимися и застывшими людьми. Небольшая группа восседала в огороженной зоне – без сомнений, Королевская академия. И перед ними… кто же еще, наверняка Парсонс. Сент-Ив заложил вираж в его сторону, тщетно пытаясь разыскать в кипящей толпе членов клуба «Трисмегист». Но конные повозки, представленные на холмах в изоблиии, выглядели совершенно одинаково с такой высоты. Земля мчалась навстречу. Задранные к небу лица, разинутые рты виделись все отчетливей. Сент-Ив шевельнул рычаги, поиграл ими, сдвинул туда-сюда и приземлился на траву точно меж двух ревущих костров, ощутив при этом толчок не более мощный, чем если бы прилетел на перышке.

Встав, ученый откинул люк, высунул голову и первое, что он с изумлением увидел, было мягкое кресло из дома на Уордор-стрит. Оказалось, что оно до сих пор привязано к кораблю, а на его сиденье расположился невезучий упырь, примотанный тремя витками пенькового каната. Волосы у мертвеца стояли дыбом – взбиты стремительностью космического путешествия, – а лицо вздуто и перекошено из-за жестоких игр атмосферного давления, месившего его, точно кусок глины. Казалось, живой труп не отводит глаз от остолбеневшего с открытым ртом Парсонса, который держал в правой руке не что-нибудь, а отделенную от тела усохшую голову Джоанны Сауткотт.

Сент-Ив улыбнулся и коротко кивнул Парсонсу, который, вполне очевидно, испытывал желание разрыдаться, потрясенный величавым появлением корабля. Кажется, Сент-Ив недооценил Парсонса. Куда очевиднее, впрочем, было то, что академики недооценили Сент-Ива. Эта мысль явственно проступала на их лицах.

– Джентльмены! – воскликнул Сент-Ив, подготовивший маленький спич, пока рассекал верхние слои атмосферы. Но речь его оборвалась с тою же внезапностью, с каковой началась: как раз в это время со стороны деревни Хампстед сюда долетел бурный многоголосый крик, взобравшийся по холму подобно великану-невидимке. С той же стороны, покидая звездные пределы, гордо выплыл дирижабль доктора Бердлипа: он медленно парил на мягком бризе, направляясь к лугам Хампстед-Хита.

Каким бы чудом ни казалось явление Сент-Ива, приближение дирижабля все же затмило его. Члены Королевской академии, опасаясь опоздать, торопливо повскакивали с мест и гуртом кинулись бежать, огибая борта звездного судна; Сент-Ив мог продолжить свою речь, обращаясь к затылку прикованного к креслу упыря. «Долг прежде всего!» – рассудил ученый, вспомнив о цели своего прибытия в Хит. Его друзья были где-то поблизости, не говоря уже о врагах. Бердлип приближался, неся с собой имущество, принадлежащее Джеку Оулсби, – независимость для Джека и Дороти, единственное достойное упоминания наследство, оставленное Себастьяном. Еще немного, и нацелившихся присвоить это наследие разбойников будет не сосчитать.

Сент-Ив разрывался пополам. Он не решался оставить корабль без присмотра. Кто скажет, какую дьявольскую шутку могут с ним сыграть? Дрейк, само собой, попытается вернуть аппарат себе, а Пьюл – разнести в клочья. С Шилоха станется провозгласить его колесницей какого-нибудь бога. Итак, что предпринять? Засесть в нем? Позволить скрытым в толпе противникам опередить его у дирижабля и потом героически отбивать у них сокровище? Сент-Ив высунулся из люка по пояс и, сместив центр тяжести, скользнул наружу, цепляясь за пару медных выступов на клепаной обшивке корабля. Свобода!

Крики сделались громче. Сент-Ив сполз в росистые травы Хита и встал на ноги, оправляя измятый костюм. Позади него раздался громкий хлопок; что-то звонко щелкнуло, срикошетив от обшивки звездного судна. Услышав новый выстрел, Сент-Ив рухнул в траву, бочком заполз за корабль и опасливо выглянул из-под нижнего изгиба корпуса: под раскидистыми ветвями тенистого дуба засел Билли Динер, обладатель цилиндра размером с печную трубу. В его руке дымился пистолет. Сбоку стояли лошадь и привязанный к стволу пустой фургон. Динер нацелил свое оружие и шагнул вперед – явно намереваясь нагнать на Сент-Ива страху и заставить выдать свое убежище. И думать нечего: громила изготовился совершить идеальное убийство. Как раз сегодня благодаря суете и неразберихе в Хите он легко сможет выйти сухим из воды: Сент-Ива найдут на лугу мертвым, подстреленным, словно заяц на охоте, и полмиллиона лондонцев окажутся под подозрением.

Сент-Ив подался в сторону, обходя корабль с тылу. Может, имеет смысл попробовать спастись бегством, доверив увеличивающемуся расстоянию сбить прицел Динера? Ученый высунул голову из-за края обшивки, и угодившая совсем рядом пуля взвизгнула у его уха. Сент-Ив втянул шею, как потревоженная улитка. Пожалуй, он ускользнул бы от преследователя, если б сумел запрыгнуть в корабль, захлопнуть люк и отлететь подальше, но стоит ему шевельнуться, и Печная Труба начнет палить; и безжизненное тело Сент-Ива повиснет во входном проеме. Бежать, другого выхода нет. Отчаянные рывки из стороны в сторону помогут выжить. Он кинется в сторону дальней рощи, стараясь держаться между кораблем и Динером, чтобы тому приходилось стрелять из-за судна.

Сент-Ив вскочил и помчался. «Хоп! Хоп! Хоп!» – бесцельно выкрикивал он, разве что пытаясь всполошить саму ночь, предупреждая о грядущем кровопролитии. Отбежав немного, глянул через плечо: лучше знать, что там затевает убийца, чем оставаться в неведении.

Но Печная Труба не успел себя никак проявить: кто-то ловко, как обезьяна, свесился с дерева прямо над Динером и, как успел разглядеть Сент-Ив, неуклюже треснул его под высоченную шляпу чем-то вроде крикетной биты. Цилиндр кубарем полетел в сторону, а громила рухнул на колени. Неизвестный агрессор свалился с дерева, уронив при этом собственную шляпу, и, перехватив дубину обеими руками, огрел Динера вторично. Наемник Дрейка ничком повалился в траву, а нежданный спаситель занес свое оружие для нового удара. Сент-Ив осторожно двинулся к кораблю. «Это уже слишком», – подумал он. Существует же обычная порядочность даже по отношению к несостоявшемуся убийце. Бита поднималась и с глухим стуком опускалась на череп Динера – раз, другой, третий, – будто сжимавший ее человек был вне себя от ярости.

– Довольно! – выкрикнул Сент-Ив, бросаясь к нему. Незнакомец отбросил биту, повернулся к приближающемуся ученому и нагнулся, подбирая что-то с земли. Этим «чем-то» оказался пистолет, дуло которого немедленно уставилось в Сент-Ива. Тот чуть не упал от резкой остановки, сменил направление и помчался назад, петляя по лугу и борясь с искушением напрямик броситься вниз по холму к толпившимся там людям, но опасаясь, что предназначенная ему пуля угодит в какого-нибудь ни в чем не повинного лондонца.

Забежав за корабль, до крайности изумленный Сент-Ив присел и задумался: какой странный ход событий мог привести сюда Уиллиса Пьюла как раз вовремя, чтобы спасти его от безжалостной атаки Динера? Потому что именно Пьюл, вероятно напрочь лишившийся разума, свесился с дерева с крикетной битой, решив проломить голову Печной Трубе. Но зачем? Видимо, чтобы не упустить удовольствие расправиться с Сент-Ивом самолично. Хотя, кажется, от этой мысли Пьюл отказался: он подбежал к фургону, порылся среди вещей Динера и вытащил… ящик Кибла! Даже в ночи, на таком расстоянии сомнений не оставалось.

Тотчас забыв о пистолете, Сент-Ив выскочил из укрытия и рванул туда. С которым из ящиков сейчас намеревается удрать Пьюл, Сент-Иву было не ведомо, но всплывшие в памяти ужасные картины – брызжущая искрами ракета прорывает крышу силосной башни, а сам Пьюл в клочья разносит его кабинет, не щадя даже бюст несчастного Кеплера, – заставили Сент-Ива пренебречь риском. Похоже, подобное же безумие накрыло и студента-алхимика, ибо тот, не обратив никакого внимания на подбегавшего Сент-Ива, сам метнулся в темноту, на бегу бессвязно бормоча и всхлипывая. Билли Динер, как обнаружил Сент-Ив, благополучно отправился к праотцам.

Ветер, задувавший, кажется до самых звезд, гнал по небу дирижабль Бердлипа. Лунный серп, омываемый небесными волнами, встал на якорь, окруженный лучистым гало звездного сияния – так, будто самые звезды служили уличными фонарями, освещавшими невидимую аллею, по которой сходил вниз дирижабль, чья гондола поскрипывала в привычном, давно устоявшемся ритме.

Сент-Ив задался вопросом: сколько же людей замерло в молчаливом ожидании на этом лугу? Сколько их еще сидит на ветках деревьев, сколько выглядывает в окна с распахнутыми ставнями или стоит, вывернув шеи, на темных и грязных улицах, ведущих сюда из дымного Лондона? Сотни? Тысячи? И все хранят молчание: ни писк летучей мыши, ни верещание сверчка в ближнем лесу не нарушали тишины; была лишь ночь, напоенная ароматами молодых побегов, густая и тихая, ожидающая, да медленные «скрип, скрип, скрип» качающейся гондолы, слабо залитой лунным серебром. Там, у штурвала, стоял обратившийся в скелет Бердлип – неудержимый пилот, чей плащ плескался обрывком паутинного кружева у выбеленных ребер грудной клетки. Месяц светил прямо через плащ, словно лампа сквозь муслин; серп даже казался больше, словно одеяние Бердлипа – сплетенная из шелка и серебра волшебная линза, процеживавшая скопившийся свет небес.

Сент-Ив стоял и смотрел. Что он такое, этот гудящий дирижабль, спустя годы блужданий в атмосфере решивший наконец лечь на обратный курс? Что предвещает его возвращение? Только Бердлип смог бы ответить. Он преследовал нечто – демона, блуждающий огонек, улетавшее с ночным ветром отражение призрачной луны, опускавшейся за невообразимый горизонт. Удалось ли Бердлипу настичь свою цель? Или же она ускользнула? И какие выводы, во имя всего святого, мог теперь сделать бедняга Парсонс? Очень скоро ему предстоит встреча с очередным лишенным плоти ликом…

«Что, – размышлял Сент-Ив, – что все это значит?»

Дирижабль медленно плыл над Хитом на высоте примерно в полсотни футов, вздымаясь над холмами и ныряя в лощины, словно намеревался приземлиться не где попало, а в каком-то заранее намеченном, необходимом и неизбежном месте, куда вел его рулевой – твердо стоявший на широко расставленных ногах доктор Бердлип. Его лихо заломленная французская шляпа была надвинута на самый лоб, затеняя пустые глазницы, яблоки которых давно выжгло беспощадное солнце и расклевали морские птицы. Какое таинственное зрение сохранил Бердлип? Насколько ясно он мог видеть?