Текст книги "Гомункул"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Кракен уставился на них, уверившись на один застывший, обернувшийся вечностью миг, что указательный палец левой кисти дернулся, подманивая его к себе. Он с трудом отвел взгляд к затянутому туманом окну и задохнулся от ужаса при виде плывущего за стеклом собственного отражения, пристально глядящего ему в глаза. Вжался глубже в стену. Если оторванные кисти доберутся до края мраморной плиты, разлетятся они вдребезги, упав на пол, или отползут в тень, чтобы набраться сил и, щелкая по-крабьи, засеменить к его ногам? Кракену вдруг стало жутко холодно. Нарбондо, похоже, не вернется вовсе. Скорее всего, они ушли, не сомневаясь, что за долгую ночь Кракен подохнет здесь от страха, когда тварь в рваном саване качнется к нему, как простыня на бельевой веревке, обдаст прахом, гнилью и сухим клацаньем костей. Задушит ужасом.

На стене позади Кракена висели разнообразные инструменты, но того, что мог бы защитить пленника от нападения оживших останков, отыскать никак не удавалось. Глаза его задержались на паре удлиненных щипцов с обтянутыми каучуком щечками. Он медленно, едва дыша, поднялся на ноги, уже ничуть не сомневаясь, что распростертая на столе фигура внимательно следит за ним, стараясь измерить глубину его страха, разгадать намерения.

Очень плавно, не совершая резких движений. Кракен потянул со стены щипцы и сделал шаг к столу, сопя в страхе, ожидая, что костистые ладони вот-вот вспорхнут ему навстречу, как шелестящие бумажные мотыльки, как пара летучих мышей на кожистых крыльях, чтобы впиться ему в горло, дотянуться до рта. При первом же касании щипцов они бросятся на него, словно подброшенные пружиной. Кракен был уверен, что все так и случится.

Но они не бросились. Кракен подцепил одну кисть, очень осторожно повернулся, шагнул к открытому пианино и, сунув ее на безучастные клавиши, выбил дикую ноту краем щипцов. В ужасе отпрянул назад с застрявшим в горле воплем. Вторая кисть лежала в точности как прежде – или нет? Не шевельнулась ли она? Не подползла ли поближе к краю, готовясь к встрече? Кракен аккуратно сомкнул на ней щечки щипцов, одним движением поместил ее, рядом со страшным близнецом, а потом захлопнул крышку клавиатуры и запер ее медным трехгранным ключиком, лежавшим сверху на пианино.

Интересно, хватит у него духу проделать то же самое с головой лежавшего на столе тела – отделить ее и спрятать где-нибудь? Может, приподнять верхнюю доску пианино и сунуть туда, внутрь? Он заставил себя взглянуть на нее, воображая, как щипцы смыкают свою хватку на костяных скулах и выкручивают череп, пока тот не оторвется, громко щелкнув. Эта мысль парализовала Кракена, свела мышцы судорогой, но поступить так было необходимо. Сунуть щипцы в пасть скелету он бы не посмел: можно не сомневаться, стальные щечки инструмента тут же окажутся перекушены, как тонкие прутики.

Щечки начали сближение. Кракена трясло с такой силой, что шарнир, соединявший две половинки щипцов, трещал что твоя саранча. Судорожный вдох. Ужасающие пустые глазницы, казалось, пристально смотрели сквозь Кракена – прямо сквозь лоб, усеянный каплями холодного пота; крупные, соленые капли скатились в выпученный правый глаз и почти ослепили его. Наконец щипцы уперлись в острые кости скул, хрустнувшие, проминаясь, – и бесформенная фигура на столе содрогнулась, будто силясь стряхнуть с себя захват обтянутых каучуком челюстей.

Взвыв от страха, Кракен уронил щипцы на стол и засеменил обратно, правой ногой зацепив столик с останками павлинихи. Тонкая веретенообразная ножка подломилась, и птичий костяк скатился со своего блюда, сопровождаемый градом подсохших горошин. Кракен в ужасе уставился на него, ожидая, что хрупкие серые косточки крылышек вот-вот забьются и птица огромной молью взовьется к пламени газового светильника. Щипцы брякнулись об пол рядом с нею.

Нет, так не годится. Кракен был не в состоянии мириться с мыслью, что птица так и останется на полу под столом, вне поля его зрения. Если она шевельнется, Кракену необходимо это видеть. Если она вдруг налетит на него невесть откуда, он просто упадет замертво. Собравшись с силами, Кракен резко нагнулся. Завладел щипцами, подцепил с пола птицу и сунул в угольное ведерко, стоявшее на каминной полке рядом с пианино. Хрупкий костяк бухнулся туда в облаке золы, щипцы не удержались и, скользнув по стене, упали на изразцы камина, а сам Кракен развернулся на внезапно раздавшийся позади скребущий звук, готовясь увидеть атакующий его безрукий скелет. Однако тот лежал там, где лежал, без движения: сухой скрежет доносился из-за дальней стены комнаты. Нечто неведомое грызло стену с другой стороны, царапало ее когтями, стремясь добраться до него, и Кракен, отшатнувшись назад, плюхнулся на свой табурет в углу.

XII
ВОСКРЕШЕНИЕ ДЖОАННЫ САУТКОТТ

Кусок дубовой стенной панели внезапно отодвинулся, и из-за нее показался согнутый в три погибели Уиллис Пьюл, спиною вперед тянувший пару ног в ботинках. Пятясь и хрипя от натуги, он ввалился в комнату, а за ним показался доктор Нарбондо с другим концом мертвого тела в руках. Едва труп целиком показался из стены, Пьюл бросил ноги – так, словно был предельно вымотан. Нарбондо лягнул край панели, и та захлопнулась, скрыв проем темного низкого коридора. Кракен сжался в своем углу, в ужасе глядя на плоды нового злодейства и тихо радуясь, что это не его проволокли сейчас сквозь стену.

Не успел потайной проход закрыться, как послышался пугающе громкий, нетерпеливый стук в дверь. Пьюл распахнул ее – на пороге обнаружился Шилох-мессия с таким выражением решимости на лице, что становилось ясно всем и каждому: он явился за своей матушкой и всякому, кто захочет с ним спорить, будут грозить адские муки – и, не исключено, в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Нарбондо ответил схожей гримасой.

– Где Нелл Оулсби? – резко спросил он.

– В целости и сохранности. С моей паствой ей куда лучше, чем здесь.

– Половина твоей паствы – моя паства, – парировал Нарбондо, – и они с тою же легкостью сожрут эту женщину, с какой вручат ей одну из твоих брошюр. Тащи ее сюда.

– Уверяю тебя, это совершенно невозможно, – Шилох шагнул внутрь и захлопнул дверь, хмуро оглядывая захламленную комнату и Билла Кракена, чье присутствие, похоже, нанесло проповеднику не меньшее оскорбление, чем труп на полу. – Я исполню свою часть сделки, не впутывая сюда женщин. Я знаю, где спрятан ящик, и знал все двенадцать лет. Если сделаешь, как я хочу, узнаешь и ты. Очень просто. Но о женщине тебе беспокоиться незачем: она для тебя бесполезна, не считая этого единственного клочка сведений. Зато уж он-то, как ведомо нам обоим, стоит весьма и весьма дорого, так ведь?

Старик уселся на табурет и ссутулился, явно упиваясь ловко отвоеванным преимуществом. Достав из кармана пальто табакерку, он извлек оттуда непомерное количество табаку и шумно втянул его ноздрями; на миг вся голова его окуталась бурым облаком. Затем проповедник раскатисто чихнул шесть раз кряду – да так торопливо и со столь опустошительной силой, что тут же предстал согбенной, сопящей развалиной с причудливой смесью страдания и удовольствия в лице. Доктор Нарбондо в отвращении покачал головой, Шилох же заелозил рукою по плащу, нащупывая карман, сунул табакерку на место и вытер глаза подолом рясы. Его испещренный морщинами лоб попеременно разглаживался и собирался складками наподобие перепуганного слизня, точно проповедник испытывал остаточные толчки вызванного понюшкой землетрясения.

Обратив внимание на стоявший на аквариуме ящик Кибла, Шилох поднялся и, прежде чем Нарбондо успел его остановить, подошел и взял вещицу в руки.

– Надо же, какая прелестная шкатулка!

Метнувшись к нему, горбун выхватил ящик. Старик скроил обиженную гримасу и с нарочитым недоумением развел пустые ладони. Набычившись, Нарбондо отвернулся от проповедника и бережно установил шкатулку на крышке пианино.

В ходе этой суеты с ящиком кучка костей и сползший с края стола обрывок савана чуть шевельнулись, и сопроводивший их оседание шорох стер ухмылку с лица Шилоха. Похоже, к нему вернулось понимание, что на столе лежит тело его матери. Нарбондо подкатил на чайном столике свой распылитель, раздраженно отодвинув старика с дороги. Затем вытянул из шкафа невысокую каталку. Вместе с Пьюлом они водрузили на нее принесенного мертвеца и рычагом подъемника выровняли с мраморной крышкой стола. Из деревянной лохани под большой банкой, полной желтой жидкости, доктор достал ко всему безразличного, хоть и живого еще карпа, и шлепнул его рядом с трупом. Нарбондо работал быстро и искусно, но брови его были насуплены, а по лбу каплями сочился пот: доктор отлично понимал, чем именно занимается, и относился к этому со всей серьезностью.

Пьюл молча стоял рядом, время от времени нехотя помогая Нарбондо, когда тот утробным рыком отдавал соответствующие распоряжения, а затем вновь погружаясь в бездействие, – то ли от недостатка понимания происходящего, то ли из-за нежелания плясать под чью-то дудку. Старик тем временем устроился у окна и тихонько попискивал там от возбуждения: разворачивавшийся у него на глазах эксперимент быстро стряхнул с него весь флер холодной отчужденности. Но внезапно Шилох ахнул и невольно схватился за грудь:

– Где?.. – вскричал он, тыча пальцем. – Ее руки… где ее руки? Небом клянусь, Нарбондо, если ты все испортил, если только…

– Помолчи, старик! – рявкнул Нарбондо, оборвав его на полуслове. – Где они? Где прекрасные руки леди Сауткотт? – горбун строго взглянул на Пьюла. Тот похлопал глазами, не понимая, потом обежал комнату ищущим взглядом, нагнулся под стол. Кракен молча трясся на своем табурете.

– Ах вы, грязные!.. – задыхался от гнева проповедник, не в силах подобрать достаточно дрянное словцо, чтобы выразить свое возмущение. – Да я вас… – начал он опять, но на сей раз его прервал донесшийся от камина яростный шорох; кусочек угля с каштан величиной вылетел из ведерка и прокатился по полу.

– Крыса! – шепнул Нарбондо, дотянувшись до кочерги у дальней стороны камина и занося ее над головой.

– Проклятье! – взвыл старик, разъяренный тем, что Нарбондо оставил его матушку без ухода и погнался за крысой. Тем временем горбун, прижав палец к губам, склонился над ведерком: шедший оттуда шорох уже превратился в дикий стук, и над ведерком поднялось облачко угольной пыли. Ведерко звякнуло, заваливаясь набок и узкой дорожкой рассыпая у камина золу; по ней наружу выехали почерневшие останки павлиньей курочки, чьи переломанные крылья яростно бились, а голова моталась из стороны в сторону. И тут же, словно аккомпанируя, пианино разразилось бессвязными звуками, будто кто-то наобум колотил по невидимым клавишам. Кракен перекрестился, а Шилох распахнул окно во двор и закинул ногу на подоконник, готовясь выпрыгнуть.

Нарбондо свирепо взмахнул кочергой, целясь в скачущий костяк курочки, но всадил ее в ножку пианино. Мертвая птица испуганно взмыла в воздух, огласив комнату тонким свистом из обглоданной шеи, на которой кое-где еще болтались куски запеченной кожицы, камнем из пращи влетела в стену над аквариумом, расцветив скучную желтоватую штукатурку живописным пятном угольной пыли и жира, вслед за чем с плеском пала в воду, медленно погрузилась на укрытое слоем гальки дно и, окинув присутствующих последним скорбным взглядом, завалилась набок.

Пианино тем временем бесчинствовало, а ящик на его крышке пританцовывал в такт безумной музыке. Ободренный кончиной павлинихи и уверенный, что должному объективному отношению вполне под силу разрешить таинство незримого пианиста, Нарбондо стремительно бросился к инструменту и сдвинул назад верхнюю доску. Подобрав кочергу, он воздел ее к потолку и уставился внутрь, но не обнаружил там ничего, кроме скачущих молоточков. Покосившись на Пьюла, который уже успел отступить в угол с притихшим там Кракеном, доктор тихонько потянул вверх крышку клавиатуры. Та оказалась заперта. Озадаченный Нарбондо нашарил ключ, отпер крышку и, подняв ее, вскрикнул от удивления: его глазам предстала жуткая сцена. По клавишам бесцельно барабанили кости растопыренных, неугомонных пальцев Джоанны Сауткотт. Они бегали взволнованным аллюром туда-сюда по клавиатуре и, даже свалившись на пол, продолжали дергаться и приплясывать.

– Ее руки! – вскричал Шилох, эхом повторяя свой прежний клич, но негодуя даже сильнее прежнего теперь, когда мнимая пропажа столь эффектно была ему явлена.

Нарбондо потянулся за брошенными Кракеном щипцами и, поймав поочередно обе кисти, шлепнул на стол. Первая немедленно спрыгнула вниз, и горбун, уже с живым азартом, бросился за нею и вернул на место. Наконец обе руки улеглись смирно.

– Это безобразие! – с жаром прошипел Шилох, конвульсивно дергая губами.

– Нет, это могущество алхимии! – прошептал Нарбондо, обращаясь к себе самому в равной степени, что и к остальным, и немедленно привел в действие разбрызгиватель тумана, нацеленный на скелет. Мать Шилоха потянулась. Хрустнули суставы. Шея повернулась, на полдюйма приподняв голову над грудной клеткой.

– Проклятье! – застонал Нарбондо, вспомнив о руках леди Сауткотт. Порывшись в коробке, стоявшей на его рабочем столе, он выхватил оттуда моток тонкой витой проволоки и примотал своенравные кисти женщины к культям ее запястий.

Челюсти мамаши Шилоха прищелкнули, словно ее удовлетворил результат его трудов. Кракен вконец охмелел от объявшего его ужаса. Неожиданно для всех он схватил графин с водой, поднес к губам его горлышко и сделал мощный глоток, после чего скатился на пол сотрясаемый кашлем. Пьюл от души пнул его – просто от нечего делать, – и тогда Кракен заполз за свой табурет и ухватил его за ножки, намереваясь отбиваться от дальнейших выходок ненавистного прихлебателя горбуна.

Комнату затянули клубы желтого тумана, плавно скользившие вокруг Нарбондо, занятого извлечением железы из внутренностей карпа.

– Ее руки! – в который уже раз возопил Шилох. – Ты насадил их задом наперед!

– Тишина! – крикнул горбун, вне себя от одержанного успеха. Он безустанно сновал подле стола, вальсировал у изголовья каталки, распрыскивая туман, приспосабливая змеевик к разрезу в трахее мертвеца, которого они с Пьюлом приволокли через потайную дверцу в стене. Заталкивая конец трубки в его легкие, он прикрикивал на Пьюла: нужно было срочно подержать распылитель, приподнять тулово Джоанны Сауткотт, отмерить пипеткой нужное количество всяческих жидкостей.

– У нее большие пальцы торчат назад! – все нудел проповедник, зациклившийся на ошибке Нарбондо.

– Ей повезло, что у нее вообще есть руки, – отрезал доктор, мечась по комнате в диком танце. – Если захочу, пришью ей обезьяньи!

Словно в ответ на эту угрозу, скелет леди Сауткотт воссел сквозь слои тумана, поднявшись над столом марионеткой из чьего-то горячечного бреда: челюсти клацают, а туловище раскачивается, словно колыхаясь на ветерке.

– Матушка! – вскричал Шилох, падая на колени. Из кармана рясы он выдернул закупоренную бутылку. Вырвав пробку, он щедро окатил ее содержимым существо, неуклюже тянувшееся к нему со стола, и затянул гнусавую молитву, не забывая креститься, бить поклоны и размахивать руками. Нарбондо продолжал распрыскивать туман, одновременно давя на педаль стоявшего на полу резервуара, качавшего бог весть какое вещество из легких мертвеца в укутанную саваном грудную клетку Джоанны Сауткотт. Газы жутковато шипели в просветах между ребрами – словно ветер в щели под дверью.

– Говори! – воззвал проповедник.

– У-ии, у-ии, у-ии! – ползший к нему скелет заухал и обрушился с края стола в сухом перестуке костей.

– Иисусе! – простонал Нарбондо, искренне расстроенный таким поворотом. Отделившаяся при падении ступня проскользнула мимо него под пианино; расставшаяся с тазом нога еще немного постояла этаким одиноким аистом, вихляясь в оседающем тумане, пока не повалилась вперед, чтобы наконец успокоиться, с тихим стуком прокатившись по полу. Только череп, разевая зубастый рот, пока сохранял признаки жизни, поворачиваясь вправо-влево на мраморе стола.

– Повелевай мне, о мать! – закричал проповедник, пытаясь его поймать, но затем отдернул руки, словно передумав. – Ты загубил ее!.. – всхлипнул он, устало замахиваясь на стоявшего рядом, с трудом дышавшего Нарбондо.

Шилох обвел лабораторию остановившим» и, невидящим взглядом.

– Она пойдет со мной! – выдохнул он.

– С превеликой радостью, – не стал спорить доктор и потянул вниз один из установленных на полке кубов литого стекла. – Но без лопаты тут не обойтись.

Он прохромал к стенному шкафу и, растворив, извлек из его темных недр грязную лопату, которую отыскал среди полудюжины иных орудий. Повернувшись, он поймал взглядом Кракена: тот с выпученными в страхе глазами тянулся к ящику Кибла на крышке пианино.

Нарбондо сделал быстрый выпад лопатой, но Кракен отбил лезвие рукой и, взвыв от боли, затрусил прочь от пианино. Горбун рванулся было за ним, но покачнулся и едва не упал; когда же он изготовился к новому броску, жертва оставила попытки завладеть ящиком и, юркнув за дверь, коридором бежала к лестнице. Нарбондо бросился вслед, но с раздосадованным видом замер на пороге: Кракен уже несся вниз гигантскими прыжками, спеша обрести свободу погруженной во тьму улицы.

Обернувшись, горбатый доктор увидел, как стоящий на четвереньках Пьюл пытается заслонить дорогу прыгавшему по полу, невнятно шамкавшему черепу, явно вознамерившемуся врезаться лбом в стену. Подавая советы, рядом переминался с ноги на ногу Шилох.

– Прочь с дороги! – рявкнул Нарбондо, проносясь мимо обоих сразу и одним взмахом лопаты отправляя голову в ловко подставленный Пьюлом стеклянный сосуд. Едва Джоанна Сауткотт оказалась внутри, завывающий от ужаса проповедник, не глядя, сдернул с книжной полки обширный том и прихлопнул им квадратную горловину сосуда – опасаясь, вероятно, что взбудораженный оживлением череп тут же выскочит наружу, чтобы продолжить свое неуемное путешествие по дубовым половицам.

Потом старик опустился на стул и, хрипя от изнеможения, принялся баюкать на коленях обретенное сокровище. Он скорбно озирал кучу разрозненных костей под столом: какие-то мгновения они, соединенные вместе, сулили грандиозный успех его проповедям. С помощью восставшей из гроба матери Шилох встряхнул бы все население Лондона. Паства новообращенных стекалась бы к нему тучными стадами. Глаза королей и герцогов открылись бы истине его веры. Двери казначейств и сокровищниц распахнулись бы перед ним! И вот результат – полный крах всех упований.

Хотя, с другой стороны… Размышляя, Шилох уставился на голову в сосуде: рот ее беззвучно двигался. Джоанна так и останется безмолвна, если только не подавать в горло воздух… скажем, по принципу волынки. Чем же, однако, могла обернуться уловка с голосом, звучащим из-за кулис? Это смахивает на богохульство фабриковать словеса, произносимые священном реликвией, но труды никак нельзя прерывать на полдороге. Надо продолжать любой ценой! Матушка первая настояла бы на этом. Шилоху почудилось, что она кивает из-за стекла, выражая одобрение.

Встав, он направился к двери. Беседуя вполголоса, Нарбондо и Пьюл стояли у выходившего во двор окна, но, уловив намерение Шилоха, последовали за ним.

– Все бесполезно, – сокрушенно вымолвил Нарбондо, заслоняя собою дверь перед вымотанным переживаниями проповедником. – Я проделал все, что было в моих силах. Никто из ныне живущих не достиг бы большего. А будь у меня ящик, кто знает, каких высот воскрешения мы могли бы достичь… Так где же он?

Старик уставил в него пронзительный гневный взгляд:

– Шутить изволишь? Ты умышленно превратил все в балаган. Просто назло мне. Из мерзкой злобы, и только! Я более ничего тебе не должен и ничего не скажу. Слышишь? Ничего!

– Тогда умри, – ответил доктор, извлекая револьвер из кармана. – Отбери у него голову! – прикрикнул он на Пьюла.

– Стой! – крикнул Шилох. – Спешить некуда, сын мой. Возможно, мы могли бы прийти к соглашению… Скажем, двадцать пять обращенных – как возмещение причиненного нынче ночью вреда?

– Да я прилажу ее черепушку на карпа! Или приживлю свинье, так будет даже лучше, и стану показывать в цирке… Забери у него голову! – махнул он револьвером, косясь на Пьюла.

Шилох не сводил с горбуна пристального взгляда.

– Ты не оставляешь мне выбора, – сказал он.

С готовностью кивнув, Нарбондо возвел очи к небу:

– Совершенно верно. Никакого выбора, ни малейшего. Да у меня просто руки чешутся застрелить тебя и превратить в познавательный аттракцион бродячего шапито! Где ящик, я спрашиваю?

– На борту дирижабля доктора Бердлипа. Нелл Оулсби вручила ему ящик в ночь убийства брата. Вот тебе ящик, будь он неладен! Много тебе в том проку? Когда дирижабль…

Но Нарбондо уже развернулся к Шилоху спиной и, почесывая подбородок, в задумчивости удалился к окну.

– Ну конечно, где же еще… – бормотал он.

– Я еще не закончил! – возмутился проповедник и тут словно бы впервые заметил присутствие Уиллиса Пьюла. Смолк, с удивлением всматриваясь в рябое, неестественно бледное лицо ассистента Нарбондо.

– Воистину, сын мой, – заговорил он, пресытившись наконец этим зрелищем, – ужасающее состояние твоего облика для меня – что открытая книга, и страницы ее повествуют о жизни, исполненной греховности. Но возрадуйся, ибо еще не слишком поздно! Ибо…

Дальнейшее откровение так и осталось неизреченным, поскольку не сдержавшийся Пьюл влепил разглагольствующему проповеднику отменного леща. Получив звонкий хлопок в лоб, тот спиною вперед вылетел за порог, жонглируя стеклянным кубом с заключенной внутри головой матери. И дверь за ним захлопнулась.