Текст книги "Кровь, которую мы жаждем (ЛП)"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Фиби Эббот попала в самый худший для Генри путь, в мертвый мир, из которого нет выхода. Мужчина ее мечты стал ее худшим кошмаром. И мы соскользнули в одно колесо.

Она смотрит на меня немигающим взглядом; ее левая рука тянется к карману моего пиджака. Тепло ее пальцев просачивается сквозь материал.

– Такова была наша судьба, верно, Тэтчер? Я влюбляюсь в тебя, а ты убиваешь меня. Прямо как наши родители, да?

Мой перочинный нож блестит, когда она убирает его, держит его на ладони, предлагая мне.

Я отрывисто киваю, убирая руки от ее волос.

– Тогда убей меня.

Слова Лиры прорезают воздух и она смотрит на меня с бесстрастной маской эмоций. Неподвижно и без страха. Либо она готова умереть, либо верит, что я не причиню ей вреда.

– Остановись. – Приказываю я, зная, что она пытается сделать.

– Если ты как твой отец, а я как моя мать, тогда это должно быть просто. Убей меня. – Она настаивает, раскрывая нож и подталкивая его ко мне, отчаянно желая, чтобы я забрал его у нее.

Каждый мускул в моем теле напрягается, и что-то внутри закипает. Эта новая эмоция, ярость, обрушивается на меня, как красная волна. Чем дольше она стоит там, вжимая нож в мои руки, тем темнее становится цвет.

Я подхожу к ней ближе. – Я больше не скажу тебе.

– Сделай это! – Она кричит: – Если это так просто, если то, что ты говоришь, правда, то сделай это! Просто иди вперед и покончи с этим.

Моя рука дрожит от ярости, когда я выхватываю нож из ее руки, мои длинные пальцы погружаются в ее волосы, притягивая ее тело к себе.

Властными шагами я веду нас назад, заставляя ее тело двигаться назад, пока мы не оказались в другом конце комнаты. Загнанная в темноту шкафа, ее спина врезается в стену.

Лезвие кажется теплым в моей руке; металл прижимается боком к ее нежному горлу и я продолжаю держать ее за затылок, вдавливая ее шею в нож.

– Убей меня, Тэтчер. Покажи мне, кто ты.

Ее дыхание вырывается быстрыми вдохами, но она держит голову поднятой, давая мне доступ. Практически умоляя, чтобы я разрезал ее, оставил лежать без ничего, кроме рубинового ожерелья. Струйки крови стекают вниз, высасывая ее досуха.

Я скрежещу зубами, отчаянно желая покончить с этим, но моя рука не позволяет мне, мой разум отказывается.

– Нет. – Я качаю головой, пытаясь сглотнуть, но горло сжимается.

– Сделай это! Убей меня! – Ее голос дрожит в моих ушах, звучит отчетливо, требует от меня сделать то, о чем я думал годами. Но, как и в первый раз, я не делаю.

– Не могу! – Я дергаю ее за волосы, заставляя смотреть прямо на меня: – Боже, я хочу разрезать тебя на кусочки, детка. На куски, уничтожить все, что ты есть, чтобы я никогда не испытывал этого ужасающего биения в моем нутре каждый раз, когда я вижу тебя. Я хочу убить тебя и твою память, но я не могу, блядь, сделать это!

Моя грудь вздымается, дыхание вырывается рывками, как будто я пробежал несколько миль подряд. Суровая правда колеблется между нами, моя неспособность расстилается передо мной.

Что я слаб по отношению к ней. Единственное, для чего я был создан, и я не могу этого сделать, и все из-за нее.

Мои глаза встречаются с ее глазами, в них тонет голод, но в них всегда мерцает чувство победы.

– Я вижу тебя. Единственная, кто тебя знает. – Она дышит: – И я знаю, что ты лжец. Это наша судьба.

Это последнее, что она говорит, прежде чем я чувствую, как руки хватают меня за шею одной рукой, а другой – за переднюю часть пиджака и впиваются нашими ртами друг в друга.

И я позволяю ей, позволяю, потому что какая-то часть меня знает, что она права, что она всегда была права. Даже когда я отказывал себе в ней, отказывался признавать ее существование из-за страха перед этим моментом.

Чистая, вызывающая привыкание близость, которая расцветает только после нее. Конечно, она могла бы вырасти внутри меня. Расцвести, как зимняя роза, сквозь ледяной холод и неумолимый лед.

Живые существа не выживали во мне. Я был создан, чтобы уничтожать их с самого начала, но она, пропустив смерть и разложение, она процветала во всех местах, которых боялись другие.

Процветала.

Зубы и язык сражаются друг с другом. Она гудит во мне, заставляя меня глотать ее удовольствие. Изливая всю злобу и слова, которые мы не скажем, в горло друг другу, и я провожу ножом от ее шеи вниз по передней части ее тела.

Ее зубы впиваются в мою нижнюю губу, прикусывая ее так сильно, что я чувствую металлический привкус на языке. В моем горле раздается стон, когда она всасывает плоть, втягивая мою кровь в свой рот.

Окрашивая ее внутренности мной.

Мы – паутина из спутанных конечностей и синяков от прикосновений. Она срывает с моих плеч пиджак, разрывая ткань, жаждет прикоснуться ко мне, оказаться под моей кожей.

Поверхность для нее недостаточна. Она хочет быть под всем, что я создал снаружи, под моей плотью, в стенах моей головы. Ничего из того, что я даю ей, никогда не будет достаточно.

Несколько мгновений застывшего времени, мои руки в ее волосах, перебирающие дикие кудри. Мои пальцы раздвигают швы ее одежды. Тепло ее рта впивается в мой рот, вишни топят мои чувства.

Я еще сильнее прижимаюсь к ее маленькой фигуре и хриплю ей в рот, чувствуя, как ее оголенные соски тыкаются в мою грудь. Желание захлестывает все инстинкты, а о контроле я думаю лишь мимолетно. Все, о чем я могу думать, – это прикоснуться к ней.

Всю свою жизнь я хотел быть чистым. Кропотливо чистым.

И все, чего я хочу, все, чего я жажду, – это чтобы она сделала меня грязным. Обнажить передо мной всю глубину ее души, чтобы я мог разорвать ее на куски, если захочу, знать каждый ее дюйм, погрузить в нее руки и быть покрытым всем, что есть Лира Эббот, ее нездоровая близость.

Возможно, это другой вид близости, на который я способен, почти больной по своей природе. Я думаю о том, как мне хочется оказаться внутри нее. Я хочу, чтобы мой член был засунут между ее бедер, а моя кровь топила ее горло, и наши тела пытались слиться в одно.

Моя рука ласкает ее грудь, крутит чувствительный бутон между пальцами, заставляя ее вскрикивать, выгибая спину, я провожу языком по ее шее, исследуя все места, которые заставляют ее напрягаться.

Нож в моей левой руке дергается, умоляя ее. Ленивым движением я провожу кончиком по ее обнаженной верхней части тела, наблюдаю, как мурашки бегут по коже, пока не достигаю вершины ее бедер.

Ее руки тянутся к низу юбки, задирая ее до талии, показывая мне пару лавандовых трусиков под ней. Мой член упирается в брюки, пульсируя при виде красных струек по ее молочным бедрам.

Я поворачиваю руку, вдавливая лезвие в ее ногу, скольжу постепенно, чтобы она почувствовала прикосновение металла. Она впивается ногтями в мои плечи, вгрызаясь в мышцы.

Ее брови нахмурены, в чертах лица застыло выражение страдания. Я пытаюсь успокоиться, но она удерживает меня на месте, в панике качая головой.

– Подожди, – говорит она, – я могу это выдержать. Продолжай.

Улыбка появляется на моих губах, когда я наклоняюсь вперед, прижимая трепетный поцелуй к пульсу в ее горле и чувствую теплую жидкость на боку моей руки.

Она так хороша, готова принять каждый порез.

– Ты так красиво истекаешь кровью для меня, детка.

И я подразумеваю каждое слово.

Я говорю это так сильно, что не задаюсь вопросом, когда мои колени подкашиваются, и я позволяю себе упасть на колени. Так я могу наблюдать, как нож погружается в ее мягкость.

Свободной рукой я зацепляю заднюю часть ее колена, поднимая его в воздух и расширяя щель между бедрами, мои пальцы впиваются в нее, надеясь оставить синяки от моих прикосновений. Они останутся там на долгие годы после того, как я уйду.

– Ты видишь, что вид твоей крови делает со мной, дорогая? Что мне хочется сделать?

Мой взгляд фокусируется на следующем порезе, чуть ниже первой горизонтальной раны. Кровь сочится из пореза, и в этот раз я не отказываю себе в ней, прижимаюсь ртом к ее покрасневшей коже.

– Тэтчер... – Она стонет от прикосновения.

Хныканье, хныканье и вздохи вырываются из ее легких. Все это время мой язык ласкает кровь, вытекающую из ее ноги, и я пью ее, чувствуя, как терпкий вкус стекает по задней стенке горла, наполняя меня ею.

Теперь я знаю, что куда бы я ни пошел и что бы ни случилось, она всегда во мне. Она существует в тех местах, куда не осмеливался заглянуть ни один человек. Внутри ребер, в венах, окружающих мое сердце.

Когда ее руки опускаются к моей груди, ее ладони толкают меня назад к холодному полу, это частично из-за дымки ее запаха, который делает меня таким податливым. Это все, на что я могу свалить вину, когда позволяю ей ползти вверх по моей талии.

Нож стучит о деревянный пол, звеня в моих ушах. Мои ладони лежат позади меня, поддерживая меня в вертикальном положении, пока она устраивается у меня на коленях и ее рот движется вдоль хребта моего горла, покусывая кожу.

Она неистова в своих движениях, неистова в своей потребности чувствовать меня. Мои глаза стекленеют от вожделения, когда я смотрю на нее. Длинные, подпрыгивающие локоны, которые останавливаются чуть выше ее бледной груди.

Мили гладкой кожи и тепла на моей талии. Проворные, звериные пальцы тянутся к моему ремню, расстегивая его и работая над пуговицей и молнией.

Мой член напрягается, пульсирует, когда моя грудь вздымается. Никто не был так близко, никто не заходил так далеко. Я никогда не хотел этого так сильно, никогда не нуждался в этом так сильно.

Она превратила меня в свирепого зверя. Обратилась к базовому мужскому инстинкту. И только мысль о нежных пальцах, обхвативших мой ствол, и вид ее киски, капающей от моего кончающего члена.

Секс всегда был тем иллюзорным понятием, которым все восторгались и ради которого вели себя как гормональные кролики. Для меня не было ничего привлекательного в том, чтобы кто-то находился так близко к моему телу.

Я сдерживаю стон, когда ее теплые пальцы трутся об основание моего члена, нежно обхватывая и накачивая меня в своей руке, и по позвоночнику пробегают электрические разряды, голова кружится.

Всю свою жизнь я был развращен прикосновениями, как из-за моих собственных действий, так и из-за воспитания моего отца. Я так долго обходился без них, что мое тело не знало, насколько я изголодался, пока Лира не начала прикасаться ко мне.

Лишенный контакта, связи, которую вы создаете через физическое прикосновение. Окситоцина не хватало всю мою жизнь, так долго, что я сомневаюсь, что меня вообще держали на руках в младенчестве.

Но теперь я был голодным человеком.

Я попробовал, и вдруг мое тело вспомнило, насколько оно было развратным.

Что-то мокрое стекает по головке моего члена. Когда я опускаю взгляд, то вижу, что рука Лиры вымазана в красной жидкости, которую она смахнула со своего бедра. Медленными, нервными движениями она красит меня.

Вверх и вниз по моему стволу, скользкая кровь помогает ей двигаться быстрее и я впиваюсь зубами в нижнюю губу, наблюдая, как она наносит на меня метки.

Обхватываю ее рукой за талию, держа одну за спиной на полу, чтобы сохранить равновесие, и чуть приподнимаю бедра, чтобы у ее руки не было выбора, кроме как двигаться, и мой член упирается в ее трусики.

– Детка, – мурлычу я, проводя губами по ее губам, – дай мне посмотреть на твою краску, покажи мне, какая мокрая эта маленькая грустная киска. Покажи мне, чтобы я мог заставить ее плакать по мне.

Темная, злая похоть плавает в ее глазах. В этот момент она так далеко зашел, что знаю, что она будет склоняться и прогибаться под каждый мой приказ. Сила, какой я никогда не чувствовал раньше, бурлит в моих венах, когда я понимаю, что вся она принадлежит мне.

Пальцы Лиры оттягивают материал ее трусов в сторону, выставляя ее розовую киску на обозрение только мне. Мой член течет, когда я вжимаюсь в нее, жидкое тепло, вытекающее из ее ног, поглощает меня.

Держа ее за талию, я раскачиваю ее бедра в такт своим, мой ствол легко скользит по ее складкам, смесь крови и ее похоти помогает мне.

Все в ней кажется таким маленьким в моих руках. Я знаю, что если я насажу ее пизду на свой член, он может разделить ее на две части, что мои руки могут поставить ей синяки, не прилагая особых усилий. И она примет все до последней капли.

Хныканье вырывается из ее рта, ее бедра скрежещут по мне в беспорядочных ударах.

– Еще, Тэтчер. Я хочу больше, хочу всего тебя.

Мой член дергается при мысли о том, чтобы зарыться в ее стены и никогда не выходить обратно. Но мой самоконтроль, он все еще там, цепляюсь за последние клочья здравомыслия.

Она никогда не отпустит меня, если я сделаю это. Она будет в опасности до тех пор, пока я буду целью, и ей будет все равно.

Если я сделаю это, она будет моей. Только моей. Независимо от моей способности заботиться или любить, она никогда не будет принадлежать другому мужчине или женщине. Я буду владеть ее разумом, телом и душой.

И я не могу так поступить с ней, не могу сделать это с собой.

Но, Боже, я хочу.

Мне нужно.

Мне больше ничего не нужно.

Моя рука крепко прижимает ее к себе, и я меняю положение, укладывая ее на пол так, чтобы мое тело лежало поверх ее. Моя широкая рама заставляет ее бедра раскрыться, и я использую свою руку, чтобы направить свой член обратно между скользкими теплыми губками ее киски.

– Не будь жадной шлюхой, Скарлетт. – Я покачиваю бедрами, потирая головку члена о ее набухший клитор, – Будь хорошей девочкой, будь очень хорошей дэля меня и кончи. Ты сможешь это сделать, детка?

Называть ее по имени – это мое право, я единственный человек в мире, который знает об этом и может использовать его, когда захочу. Оно наше, и только наше.

Она поднимается с земли, чтобы двигаться вместе со мной, в погоне за ослепительным оргазмом, который находится совсем рядом. Моя челюсть сжата, зная, что если я продвинусь хоть на дюйм к югу, то смогу почувствовать всю ее, обнаруженную и незащищенную.

Я сжимаю ее мягкую талию, сильнее, чем нужно, отчаянно пытаясь удержать свою волю, хоть раз сделать что-то хорошее. Заставить себя не погубить ни ее, ни себя.

– Блядь, – шиплю я, она слишком хороша, слишком соблазнительна.

– Тэтч, я сейчас кончу. – Она задыхается, обхватывает руками мою талию и притягивает меня ближе. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

Я продолжаю в том же темпе, многократно поглаживая ее клитор. Но каждый раз, когда я отстраняюсь, я чувствую, как ее бедра поднимаются выше, и становится все труднее избегать этой тугой дырочки, которую я на грани уничтожения.

– Лира, не надо. – Я предупреждаю, скрежеща зубами, когда мое тело, впервые проснувшееся и живое, умоляет меня сдаться. – Мы не можем.

Она вдавливает руки в мою поясницу, обхватывает за талию и тянет меня вперед. Я жалко сопротивляюсь, борясь с собственными инстинктами. С собственными побуждениями.

– Пожалуйста, Тэтчер, я так близко, – умоляет она, стона в ее горле достаточно, чтобы короли упали на колени.

Мои яйца напряжены, мой оргазм близок, пока мы продолжаем двигаться друг против друга. Я совершаю ошибку, глядя вниз, на место соприкосновения наших тел, и глубокий гул разрывает мою грудь.

И снова, когда я втягиваю бедра перед тем, как направить их вперед, чтобы войти в нее, ее тело выгибается дугой, на этот раз я чувствую, как кончик члена ловит ее отверстие.

Вены на моей шее пульсируют, моя хватка на ее талии становится жестокой.

– Лира, детка, не заставляй меня...

Но уже слишком поздно, Лира кончает с криком, мучительным звуком, в котором сквозит наслаждение и страдание. Весь мой ствол находится внутри нее. Он вошел в ее стенки в тот момент, когда она упала за край и достигла блаженной кульминации, каждый дюйм окутан ее влажным жаром.

– Черт побери, – стону я, зарываясь головой в ее плечо, мой член пульсирует, когда ее стенки сжимаются вокруг меня после оргазма, – Ты не должна была этого делать.

Я вдыхаю ее, в углубление между шеей и плечом, она пахнет вишней и ночным воздухом. Освежающий, успокаивающий, и все, что я любил в темноте.

Мы – смесь черного и белого, серого вещества, соединенного катастрофической тягой, которую никто из нас не пытается отрицать в этом шкафу. Я уже давно пробрался в ее голову, и теперь я был глубоко в ее теле.

Теперь меня было не вытащить, и она сделала это сама.

– Скажи мне потом, что это ошибка. – Пробормотала она, схватив меня за шею, – А сейчас почувствуй, как я истекаю кровью на твоем члене. Я была создана, чтобы истекать кровью ради тебя.

Я приподнимаюсь, заглядывая ей в лицо. Наши тела соединились так, как никогда раньше, ни друг с другом, ни с кем-либо еще.

Лира подносит свою пропитанную кровью руку к моему лицу, размазывая ее по моим губам, ее глаза расширены и полны мерцающих эмоций и я провожу языком по ее большому пальцу, а затем снова сливаю их рты воедино.

Пьянящий поцелуй с кровью. Худший кошмар счастливой жизни. Мрачная реальность нашей связи. Мы всегда были тихими ночами и багровыми истоками.

Ее одержимое, безумное увлечение мной завладело всеми логическими долями ее мозга. И я поддаюсь, я подпитываю ее одержимость. Потому что нет ничего, что я хотел бы видеть больше, чем Лира, отчаянно нуждающаяся во мне. Жаждущая только меня.

Мои бедра отводятся назад, и я вижу панику в ее глазах. Она думает, что я собираюсь остановить это, закончить прямо здесь, но я быстро останавливаю ее беспокойство.

– Теперь это мое, Скарлетт. – Я проникаю в нее на каждый дюйм. – Только мое. Ты понимаешь? Эта жадная, плаксивая киска – моя, чтобы заполнять ее и трахать, как я захочу, да?

Ее брови сходятся вместе, на губах шипение боли. Мой размер раздвигает ее, лепит ее стенки, чтобы она могла принять мой член. Изменяя ее тело так, чтобы она была создана для меня.

– Скажи мне, что ты понимаешь, что ты сделала. – Я стону, погружаясь в нее снова, сильнее. Мой рот берет один из ее сосков в рот и покусывает: – Это тело – мое. Эти бойкие соски, эти губы, вся ты – моя, ничто больше не принадлежит тебе.

Мой кульминационный момент близок – сочетание того, как неприлично тесно она чувствует себя, и того, что я никогда раньше не был так близок. Я благодарен ей за то, что она кончила до того, как все началось.

– Это, – дыхание выбивается из нее, когда я снова толкаюсь в нее, быстрее и с большей силой, – Это всегда было твоим.

Мой рот нависает над ее, вдыхая ее вздохи дискомфорта и проглатывая их, используя их, я сильнее вдавливаюсь в ее тело, слушая, как ее вялая пизда принимает всего меня.

Прижимаю большой палец к ее клитору, рисуя медленные круги, чтобы успокоить боль, которую она, должно быть, чувствует.

– Я собираюсь разрушить тебя, – требую я. – Давай, смотри. Смотри, как красиво твоя девственная киска истекает кровью для меня.

Я опираюсь на колени, продолжая вводить и выводить себя из ее стен, наблюдая, как ее грудь подпрыгивает при каждом сильном толчке. Развратный, грязный вид моего члена, смазанного ее соками и запекшейся кровью.

Ее нижняя половина испачкана красным, отпечатками прикосновений и бордовыми каплями. Это самое болезненно-эротическое зрелище, которое я когда-либо видел. Крошечные вздохи удовольствия вырываются из ее рта, пока она смотрит. Каждый раз ее киска манит меня обратно внутрь.

Я обхватываю обеими руками ее талию, толкая ее в себя, заставляю ее принять каждый развратный дюйм. Я хочу, чтобы она утонула во мне. В моей сперме, в моей крови.

– Тэч.

Это последний кусок. Мое имя на ее языке посылает меня в оргазм и я чувствую, как мой член дергается внутри ее влажных стенок, покрывая ее киску бесконечными струями моего горячего контента.

Я продолжаю толкаться в нее, раскачивая бедрами, вливая в нее свой контент так, что не только ее разум знает, но и ее душа полностью осознает, кто владеет ею.

Мой рот опускается к ее лбу, все еще внутри нее, и я прижимаю холодный поцелуй к ее потному лбу. – Смерть подождет тебя. Теперь ты моя.

– Он не может получить ни одного из нас. – Пробормотала она, насыщаясь в моих объятиях.

Лира принадлежит мне. Она – мое болезненное желание, наполненное нездоровой, мрачной надеждой и всем тем, чего мне следовало бы избегать. Но она не принадлежит больше никому в этой жизни.

Ее рука приближается к моему лицу, и я чувствую прохладное давление кольца, без которого она никогда не ходит, на мою разгоряченную кожу. Это так по-домашнему, мне кажется, я ненавижу то, как естественно она себя чувствует. Как естественно она всегда себя чувствует.

Как кровь, текущая по моим венам, воздух, проходящий через мои легкие, нейроны, работающие в моем мозгу. Если Гало придет за мной, как они обещали. Я приму это как комплимент.

Но она?

Если они поймут, кто она для меня.

Если они придут за ней?

Я окрашу весь город в красный цвет.

ГЛАВА 24

Однажды в декабре

ЛИРА

Первый снег в этом сезоне выпал поздно, по сравнению с прошлыми годами.

Но он выпал в самое подходящее время.

В первое декабрьское утро с неба посыпались тяжелые снежинки. Они собирались вдоль тротуаров, покрывали деревья, превращая Пондероз Спрингс в зимнюю страну чудес.

– Воу, куда ты так быстро направляешься?

Я замедляю свою быструю ходьбу до прогулки, оглядываюсь через плечо и вижу Коннера Годфри, бегущего ко мне по снегу на школьной парковке.

Его шарф развевается на ветру, а кончик носа на тон меньше пожарного гидранта. Я напряженно улыбаюсь ему, хотя мы не нашли против него ничего особо инкриминирующего, он все еще был связан с деканом.

Они были лучшими друзьями, и хотя мне не хотелось верить, что он обладает способностью продавать людей, маловероятно, что он не знал, чем занимается его лучший друг со времен колледжа.

– У меня, – бормочу я, подбирая слова, – урок с репетитором, а я уже опаздываю.

Репетиторство по искусству убийства, но все же репетиторство.

Это было наше с Тэтчер первое занятие после того, что произошло в моем старом доме. Я не стыдилась надежды в своей груди, и позволила ей сверкать внутри меня, как обновленной звезде.

Хотя я знала, как быстро Тэтчер отстраняется от меня, в ту ночь наши отношения изменились. Они изменились, превратились в нечто более извращенное и новое.

Я видела его без охраны, пробиралась сквозь ряды осколков вся в крови и синяках, но он все равно взял меня. Поврежденная душа и все остальное, он взял каждую частичку меня и соединил ее со своей собственной.

Шрамы на моих бедрах покалывают от воспоминаний, в животе горит безумная потребность быть ближе к нему. Ближе, чем кто-либо другой когда-либо был и когда-либо будет.

На моих бедрах все еще видны шрамы той ночи, и каждый раз, когда я вижу их, в моем животе возникает тупая боль, безумная потребность быть рядом с ним. Ближе, чем кто-либо другой когда-либо был.

– Ты? В чем тебе может понадобиться помощь? – Он смеется, дружелюбно и так ничего не подозревая и я пытаюсь увидеть, не изменится ли что-нибудь в его взгляде или манере поведения, но он просто Коннер.

– Просто некоторые дополнительные задания, ничего важного.

– Я не видел тебя в лабораториях в последнее время, неужели холодная погода остановила твой гений?

Нет, в последнее время большую часть моего времени занимают попытки разоблачить секс-группу и одновременно научиться убивать людей.

Страх за моих друзей подавил мое творчество и стремление к поиску жучков. Я постоянно жду, когда упадет другой ботинок.

– Вообще-то я люблю холодную погоду, просто я была занята учебой, пыталась сохранить свои оценки. Типичное студенческое дерьмо. – Я хмыкаю.

Коннер кивает, даря мне мягкую улыбку: – Ну, я просто хотел сказать тебе, что директор стажировки с нетерпением ждет твоего заявления и проверить, как ты себя здесь чувствуешь.

Конечно, он так и сделал.

Хотя прошло уже несколько недель с тех пор, как была найдена еще одна часть тела, кампус все еще находился в состоянии повышенной готовности. Постоянно следили за тем, чтобы девушки ходили на занятия группами, никогда не оставались одни после наступления темноты, а для всех девушек, которые оставались в кампусе, был обязательный комендантский час.

– Буду осторожна, обещаю. – Я заверила его, взваливая сумку на плечо: – Мне пора идти, увидимся, профессор Годфри.

Я поворачиваюсь, чтобы сделать последние несколько шагов к своей машине, но он осторожно хватает меня за куртку, удерживая на месте.

– Послушай, – пробормотал он, его голос почти нервный, – Знаю, что это не мое дело, и я уверен, что перехожу черту, но я никогда не прощу себе, если ничего не скажу.

Мое тело снова наклоняется к нему, брови напряжены, и я жду, когда он продолжит.

– Я знаю, что у тебя есть веские основания для выбора друзей, – начал он, – но я просто хочу, чтобы ты с умом относилась к своему будущему. Чтобы ты была в безопасности.

– Дружить с Брайар и Сэйдж – это небезопасно?

– Дружить с Тэтчером Пирсоном небезопасно. – Взгляд Коннера прикован к моему: – Ходят слухи о его возможной причастности к недавним убийствам и я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, Лира.

Яд закипает под моей кожей, я чувствую, как внутри меня просыпается желание зевнуть, как чувство защиты выманивает его из дремоты. Моя челюсть напрягается, когда я вырываю свой плащ из его рук.

Меня не волнует, был ли он добр или нет.

– Ты прав, это не твое дело. – Сказала я отрывисто.

Мой гнев был направлен не только на Коннера, но и на весь город, они выцарапали слово «Злодей» на лице Тэтчера еще до того, как он стал подростком.

Им всем нужен был монстр, которого можно бояться, на которого можно показывать пальцем и распространять злобную ложь, поэтому они создали его. Они помогли Генри Пирсону вылепить из него бесчувственного человека, которым он является сейчас.

– Лира, я не...

Я поднимаю на него руку: – Не надо. Я понимаю твое беспокойство, но мои друзья не твое дело.

Он называет мое имя еще дважды, прежде чем звук моей машины, выезжающей с парковки, заглушает его и мои пальцы крепко сжимают руль, тихая музыка по радио не помогает мне забыть весь этот разговор.

Я хотела заставить весь этот город заплатить за то, что они сделали с ним, хотела заставить его отца заплатить за то, что он превратил своего сына в машину для убийства, которая настолько извращена внутри, что едва может выносить прикосновения других людей.

Мысли о том, как я буду пытать Генри Пирсона, занимали меня всю дорогу. Короткое расстояние до дома Тэтчер поглощало мысли о том, как я буду истекать кровью, постепенно душить его, может быть, даже прибегну к расчленению.

Он заслуживал смерти дважды.

Один раз ради моей матери, а второй – для Тэтчера. Если бы я могла убить его и вернуть обратно, только чтобы убить его снова, клянусь, я бы сделала это.

Длинная подъездная дорога к Дому, который преследует Пирсон Пойнт, украшена стихиями. Темно-зеленые деревья западного можжевельника, покрытые снегом, создавали прекрасный полог надо мной.

Лето стало воспоминанием, а зима вступила в свои права. В холоде всегда было что-то такое прекрасное. Как он замораживает мгновения времени и запечатлевает наши секунды в снежных шарах.

Даже в детстве я любила теплые костры, которые лечили мои озябшие пальцы, желание оставаться на улице в снегу несколько часов подряд, чтобы почувствовать свежий воздух на своей коже.

Когда я достигла вершины подъездной дорожки, открыв фасад дома, вся радость, зародившаяся во мне, угасла и сменилась паническим замешательством.

Все, что нужно, – это одна секунда, всего одна долгая секунда, чтобы радость превратилась в безудержный страх. В одно мгновение ваша жизнь течет стабильно, рутинно и комфортно, и в мгновение ока все меняется.

Все, что вы знаете, все, во что вы верите, меняется.

Перед домом мерцают красные и синие огни, надежда на то, что это ранние рождественские украшения, давно забыта. Полицейские машины стоят перед домом, окружая фонтан и мощеную дорогу.

Одна единственная машина скорой помощи стоит ближе к двери. У меня защемило в груди, когда я осознала все это. Вижу машины Алистера и Рукса, припаркованные вдоль улицы Тэтчер.

Внезапный холод не был прекрасен, он обжигал мою кожу, когда я выходила из машины и резкий ветер шлепал по моей чувствительной коже,мои руки дрожали, снег хрустел под моими сапогами.

Казалось, что мой мир движется в замедленном темпе, несмотря на то, что мне казалось, что я бегу, я знала, что делаю только узкие шаги. Я заставила свои колени не сдаваться, продолжать стоять, продолжать двигаться вперед.

Двое офицеров прошли мимо меня, заметив меня через мгновение после того, как я заметила их. Их тяжелые взгляды не остановили мою медленную походку, пока они не подошли ко мне с протянутыми руками.

– Мэм, вам нельзя здесь находиться, – сказал мне один из них, – Вам лучше подождать в машине.

Мои брови сошлись, почему я должна ждать в машине? Что случилось? Что происходит?

Вопросы без ответа кружатся вокруг, карусель, которую я не могу остановить. В моих ушах раздается треск радиоприемника, а затем в зимнем воздухе раздается неровный голос.

– DOA, – статическая пауза, – Нет следов взлома.

Земля крошится под моими ногами, весь мир трещит и рушится подо мной и не за что держаться. Я просто вращаюсь, не надеясь остановиться.

Когда-то я слышала, что боль потери приходит как свидетельство, как подтверждение реальности любви.

Я не хотела, чтобы моя любовь была доказана в хаосе смерти, в трауре души. Я хотела, чтобы моя любовь дышала и существовала, чтобы ее чувствовали ионы. Но пока я стояла там, эта надежда рухнула, рассыпалась в прах и развеялась по ветру.

Полицейские говорили со мной, но я их не слышала. Я оцепенела, сокрушительное одиночество захватило меня, тело и душу,я даже не чувствовала себя самой собой, как будто моя душа отделилась от тела и наблюдала за происходящим сверху.

Слезы текли по моим щекам, а агония пульсировала в груди. Шаги раздались от входной двери, показались знакомые боевые ботинки.

Волосы Алистера Колдуэлла были взъерошены, как будто он много раз проводил по ним руками. Его лицо было бледным, а глаза оправлены в красный цвет.

Я чувствовала, как трескаюсь, пытаясь открыть легкие, позвать его, умолять его объяснить, что происходит, сказать, что все в порядке.

Что с Тэтчер все в порядке.

Должен же он был быть прав?

Смерть не может быть такой жестокой, не так ли?

Нет, нет, никогда смерть. Она была милосердной, доброй, с ледяными руками и скорбной улыбкой.

Жизнь была бы настолько жестокой. Она сломает тебя безжалостными пальцами и оставит в одиночестве доживать свой век в темноте.

– Ты дважды наступила мне на ногу.

Мое лицо пылает красным, и я умоляю пол проглотить меня целиком. Рука Тэтчера на моей талии немного сжалась, голубые глаза непоколебимы в своей пассивности.

Это была огромная ошибка. Все это было. Ввязаться в отношения с парнями из Холлоу, позволить себе подойти так близко к Тэтчеру, и Бог знает, что Алистер делает с Брайаром.