Текст книги "Волк Среди Овец"

Автор книги: Джей Брэндон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Почему же кое-кто раскрылся? – спросил я. – Уж очень благородный поступок!

Остин постепенно успокоился и продолжил беспристрастно.

– Потому что в этой истории есть момент, который так и не обнаружился, – сказал он. – Под общественным центром был подвал. В ночь пожара там кто-то был.

Я закрыл глаза, представив детей, которые, объятые ужасом, мечутся в темноте, пытаясь вырваться, пока на них не обрушивается горящий потолок.

– Это ужасно, – сказал я.

Остин кивнул.

– Тело во время расчистки нашел следователь пожарного отдела. К тому времени скандал так разросся, что он смекнул, какую сумму может выручить за эту информацию. Вместо сообщения о происшедшем в рапорте, как того требует инструкция, он решил пойти на шантаж.

– Кто это был? – спросил я.

Остин покачал головой. Он пока держал это в секрете. Но я мог выяснить. Личность инспектора стала бы достоянием гласности.

– Тогда-то тебя и втянули в эту историю, – догадался я.

Это само собой подразумевалось, и Остин кивнул.

– Я помог уладить это дело, – сказал он. – Затем мы напряженно ждали несколько недель, пока кто-нибудь заявит о пропаже погибшего. Но этого не произошло. Видимо, это был бездомный бродяжка, который вобрался в общественный центр, чтобы спокойно провести ночь. Или искал, что бы стащить.

Это не меняло дела. Сознательно или нет, поджигатель убил человека, оказавшегося в подвале. По закону, вина лежала и на том, кто инспирировал поджог. Это вам не финансовый скандал или провал на выборах, когда все поставлено на карту. Виновному грозило судебное разбирательство и пожизненное заключение.

– Кто об этом знал? – спросил я.

– Тайные инвесторы, – сказал Остин.

Я не знал, о ком идет речь. Возможно, кто-то из них и донимал меня в последнее время, взывая к снисходительности к их старому другу Остину. Но, возможно, звонившие были всего лишь простыми пешками в руках настоящих заговорщиков, которые оказывали услугу друзьям. Они сплели настоящую паутину.

– Инспектор пожарного отдела, – продолжал Остин, – который сейчас на пенсии и живет в… другом штате. И я.

Мои мысли заработали в нужном направлении: можно попытаться отыскать инспектора, заставить его говорить. Сомнительно: эта история касалась и его самого. Но если дать ему понять, что я уже в курсе…

Прошло какое-то время, прежде чем я вернулся к реальности. Я вспомнил, зачем пришел сюда, и понял, что мы слишком отклонились от обсуждаемой проблемы.

– Я не собираюсь отказываться от обвинений против тебя, чтобы схватить этих людей, – сказал я. – Ты напрасно на это рассчитывал.

Он медленно покачал головой.

– Нет, Марк, ты не понял. Я не совершал преступления, которое ты мне вменяешь в вину.

Он, похоже, сменил тактику. Лицо Остина исказилось. Он сейчас походил на портрет Дориана Грея: испещренное морщинами некогда красивое лицо.

– Меня подставили, – промолвил он. – Я собирался выложить эту историю. Я больше не мог скрывать ее в себе. То обгоревшее тело стало меня преследовать, Марк. Две или три ночи оно даже снилось мне, стояло у двери, подкрадывалось к кровати.

Остин содрогнулся. Он действительно выглядел измученным человеком. Если он врал, то был прирожденным актером.

– Ты можешь подумать, что совесть у меня не чиста, – трезво добавил он, – и я признаю, что хранил грязные тайны. Поэтому они ко мне обратились. Но убийство! Я не выдерживаю этого. Я не смогу с этим жить.

Вот как? Я задумался, все еще стараясь уловить связь с обвинениями в похищении детей. Остин заметил мое сомнение.

– Я решил нарушить молчание, – сказал он. – И сделал ошибку, кое-кому рассказав об этом. Я пытался уговорить его последовать моему примеру. У меня не было доказательств. Я надеялся, что кто-то так же страдает от этого, как и я. Но им есть что терять. Никто не согласился подтвердить мое признание. Один из них, однако, казалось, поддавался на уговоры. Он вел со мной переговоры до того самого дня, когда я неожиданно обнаружил, что мною заинтересовалась полиция. Что меня подозревают в похищении детей. – Он потянулся ко мне.

Я не двигался.

– Понимаешь, что произошло, Марк? Они ударили первыми. Они подстроили так, что моим словам уже никто бы не поверил. Они придумали для меня худшее из всех обвинений, которое можно предъявить мужчине. Если я сейчас их обвиню, то покажется, что я пытаюсь уйти от ответственности, замарав другого.

– Да, – протянул я.

Остин уставился на меня.

– Клянусь, я ни разу не дотронулся до ребенка с похотливыми мыслями. Это приводит меня в ужас.

– Так значит, дети лгут. Каждый из них.

Остин не смутился.

– Что значит лгут? Уверен, они говорят правду о том, что с ними произошло. Единственная их ошибка – обвинение меня. Но их подтолкнули к этому. Полицейский или человек, похожий на полицейского, приходит к ним с фотографией, иной раз спустя долгое время, и говорит им: "Вот этот мужчина". Ты же знаешь, что они поверят. Они выберут эту фотографию из множества других.

– Как, скажем, они выбрали фотографию Криса Девиса, – вставил я.

– Да. – Остин был безжалостен к себе. – Это была моя идея, признаю. Когда я понял, что меня загоняют в угол, я постарался защититься. Но Крис дрогнул. И промедление дало тебе возможность обнаружить мою хитрость, но не моих врагов. Я знаю, Марк, ты поступал по чести, предъявляя мне обвинение. Я верю тебе. Я знаю, что ты не подкуплен.

Я не ответил на комплимент, и он продолжил:

– Ты знаешь, как обстоят дела. Маленькие девочки не могут никого опознать. Против меня нет свидетельств. Кевин Поллард так неуверен, что отказался давать показания. Марк, тебе пришлось отказаться от трех дел из четырех. Разве ты не видишь слабость обвинения, что указывает на то, что дело сфабриковано?

– У меня в запасе несколько эпизодов.

– Они не подтверждены, – быстро добавил Остин. – Кроме того, ты знаешь, почему их так много. Известно, что полиция не упускает случая свалить все нераскрытые дела на подозреваемого…

– Знаю.

Он открыто посмотрел на меня.

– Ну и что?

– Какие у тебя доказательства?

– К сожалению, не так много, – ответил Остин. – Только это. – Он протянул мне сложенный лист бумаги. – Это копия оригинала отчета о пожаре, где описано обнаружение тела. Инспектор подготовил его, чтобы показать, что в любой момент может подать его начальству.

Документ оказался, как Остин и описал, официальным отчетом по всей форме, датированный четырьмя годами назад. Подписи официального лица не было.

Мне даже не стоило напоминать Остину, какой незначительный вес имел этот документ. Любой мог взять бланк и заполнить его.

– Имена, Остин, – терпеливо повторил я. – Скажи, кого мне подозревать. Кто эти тайные инвесторы?

Выражение его лица не изменилось. Он смотрел на меня так, как будто не слышал заданного вопроса.

– Черт побери, ты хочешь, чтобы я отложил судебное разбирательство, до которого осталось меньше недели, но не даешь мне и крупицы информации.

– Вот почему нам нужно время, – сказал Остин. Он произнес это так, как будто мы стали партнерами. – Можешь себе представить, как непросто будет докопаться до истины. Но я знаю имена виновных. Я могу выследить их, может, даже договориться с ними.

– Надо подстроить так, – задумался я; – чтобы конспираторы думали, будто их уже раскрыли. Надо натравить их друг на друга, заставить каждого думать, что другие подставляют его, что ему придется одному отвечать за преступление. Тогда они начнут говорить.

– Да, – сказал Остин, – и это я хочу сделать с твоей помощью.

Я сидел и думал. Я не верил в рассказ Остина, хотя кое-какие сомнения возникли. Некоторые детали выглядели правдоподобно. Но были и несоответствия. Я указал на одно из них.

– Как ты объяснишь звонки ко мне твоих приятелей? Если они все ополчились против тебя…

Остин быстро выкрутился. Вопрос не застал его врасплох.

– Идет торг. Им удалось поставить меня в еще худшее положение, чем то, в котором оказались сами, и они предложили освободить меня от ложных обвинений в обмен на мое молчание. Они думают, что, увидев их возможности, я не посмею противостоять им. И не хочу прослыть хвастуном, – настойчиво продолжил он, не отрывая от меня взгляда, – но у меня действительно есть покровители. Не все, звонившие тебе, в курсе моих дел. Многие из них просто старые друзья, уверенные в моей невиновности. И они правы. – Он сидел, сложив руки, в ожидании моего следующего вопроса, готовый защищаться.

– Назови мне имя одного из инвесторов, – сказал я. – Дай мне зацепку, в воцарившемся молчании добавил я, – это усилит мое доверие.

Он молчал. Я поднялся, Остин сказал:

– Мэр.

Я вскинул брови.

– Очень странно. Он звонил мне с просьбой отложить суд в начале этой недели.

– Я говорил с ним, – ответил Остин. – Я почти заставил его поверить, что все остальные ополчились против него. Он хочет выиграть время.

Я сомневался, стоит ли задавать вопрос, на который трудно получить ответ. И все-таки я решился.

– Я готов тебе поверить. Но какова твоя роль в конспирации? Может, именно от тебя исходил приказ поджечь центр?

Остин виновато улыбнулся.

– Я не отдаю приказы. Кто бы меня послушал? Да, иногда я даю советы. Иногда им даже следуют. Но неужели ты думаешь, что человек моей профессии способен кого-то толкнуть на преступление? На такое очевидное и грубое? Нет, в данном случае я был сообщником. Я помог скрыть следы.

Логично. Остину не было смысла становиться тайным инвестором. В его подчинении не было ни одного учреждения, его участие в проекте ничего не меняло. Он мог бы подключиться к заговору в самом начале, как общественный инвестор. Я мог легко это выяснить.

Я поднялся.

– Я не могу тебе сейчас ответить, – сказал я. – Лучше считай, что суд состоится на следующей неделе. Но я начну копаться в этом деле. Если я найду подтверждение твоему рассказу, то соглашусь продлить срок расследования. Это все, что я могу обещать.

– Я могу посоветовать тебе, с чего начать, – сказал Остин. – Элиот Куинн.

Его стрела достигла цели.

– Элиот? Он тоже?..

– Нет. Элиот не участвовал в деле. Но он знает, что произошло. Он знает, как со мной собираются поступить. Поэтому он пытался помочь мне, выдав Криса Девиса. Элиот знает, что я невиновен. Спроси его.

Он посмотрел мне в глаза невинным детским взглядом.

Часть вторая

Человеку свойственно чувствовать себя обязанным в равной мере как за оказанные ему услуги, так и за услуги, оказанные им.

Пикколо Макиавелли

Глава 11

– Если он говорит правду, – сказала Бекки, – тогда дети лгут.

Я сразу же посвятил ее в то, что произошло, не задумываясь о последствиях. Она была моим единственным доверенным лицом. В наших отношениях чувствовалась натянутость, но, когда мы работали, а мы всегда работали, это выражалось в странной способности читать мысли друг друга.

Она добавила:

– А если Кевин Поллард лгал, то он самый убедительный обманщик, каких я только видела.

– Знаю – вот все, что я сказал.

– Бекки продолжала смотреть на меня, как будто я ускользал от нее, что соответствовало действительности. Я задумался о прошлом, от которого я все еще не мог освободиться, где Бекки не было места, там меня окружали незнакомые ей люди, иногда бывшие моими близкими друзьями.

В подтверждение моих предположений Бекки сказала:

– Если ты последуешь совету Остина и обратишься к вашему общему другу, то не сможешь безоговорочно доверять мистеру Куинну. Извини, Марк, но это правда.

– Знаю, – кивнул я. – Именно поэтому я не кинулся тотчас к Элиоту. У него оставалась возможность солгать мне. Я боялся, что он воспользуется ею.

– Зачем нам ломать голову? – сказала Бекки. – Пускай суд разбирается. Посмотрим, кому поверят присяжные.

Я помедлил, а она продолжила:

– Не думаю, что присяжные примут на веру его выдумку. Она слишком неправдоподобна.

– Остин не собирался убеждать присяжных. Эта версия предназначена только для меня.

– И ты поверил? – спросила Бекки. Ее разбирало любопытство. Она не видела Остина и не знала, можно ли полагаться на его слова.

– Не знаю, – ответил я.

Месяцем раньше, я бы тут же отверг эту нелепицу. Теперь же, испытав давление со стороны и выслушав Элиота, я подумал о существовании тайного мира закулисных политиков. Другой вопрос, был ли Остин жертвой.

– У тебя мало времени для проверки, – заметила Бекки.

Если заговорщики действительно подставили Остина, на них лежала ответственность за преступление. Трудно оценить тяжесть последствий насилия над ребенком. Одна эта мысль причиняла боль. И все же проще простого свалить на безвинного грех подавления маленького человека. Дети беззащитны и живут по своим законам. Взрослые для них – непонятный народ. Разве мы все не похожи друг на друга?

– Давай забудем об этом, – сказал я Бекки, отметая расспросы.

Она стояла на своем.

– Когда ты собираешься с ним увидеться? – спросила она.

– Сегодня вечером.

– Привет, Марк. Рад тебя видеть.

Ложь, порожденная вежливостью. Я предоставил Элиоту выбрать место встречи, и он ответил, что заедет ко мне. Думаю, ему бы не доставило удовольствия населять свой дом грустными воспоминаниями.

– Проходи, Элиот. Рад, что ты пришел. Выпьешь чего-нибудь? Виски?..

– Можно чаю? – спросил он. В Техасе это означает чай со льдом, поэтому он уточнил. – Горячего чаю?

Меня удивила его просьба, и он последовал за мной на кухню, чтобы объяснить.

– Раньше меня донимала жара. Тот еще климат! Но дело идет к старости. После захода солнца меня одолевает холод. Теперь понимаю, почему пожилые люди перебираются сюда на зиму.

И правда, на Элиоте был костюм-тройка, жилет застегнут, он пришел в шляпе, которую успел снять. Он выглядел как на карикатуре. Спереди свисала золотая цепочка от часов. Я знаю Элиота. Он облачался так ради внешнего эффекта, являя собою образ пожилого общественного деятеля, не сошедшего до времени с политической арены. Ему можно было позавидовать. Его экипировка в тот вечер доказывала, что он во всеоружии.

Было шесть часов вечера. Последние лучи солнца осветили балкон и проникли в гостиную. Пока мы ждали, когда закипит вода, наступили сумерки. Через несколько минут мы вернулись в гостиную. Элиот нес чашку на уровне носа, вдыхая аромат чая.

– Единственный орган чувств, который не подводит с возрастом, – сказал он.

– Что же, хорошо, – ответил я. – Мне нужен твой нюх.

Я сел в кресло, Элиот примостился рядом в уголке дивана. Я взял два пульта, включил телевизор, затем видеомагнитофон. Элиот уставился на экран так, будто ожидал увидеть нечто сверхъестественное.

– Я не знаю другого такого человека с твоим чутьем на ложь. Я попрошу тебя посмотреть пленку и сказать, что ты об этом думаешь. Это не долго.

– Конечно, – кивнул Элиот.

Совсем стемнело, и моя комната стала напоминать театральный зал. Я нажал на кнопку, и на экране возник кадр, вскоре принявший более четкие очертания. Маленький мальчик сидел на высоком стуле, отчего казался еще меньше. Это был Кевин Поллард.

Кэрен Ривера попросила, чтобы он вспомнил, что с ним произошло. Кевин согласился и спокойно принялся описывать поездку на машине, незнакомые улицы, мелькающие дома. Углубляясь в рассказ, он все больше оживлялся. Выражение его лица изменилось, оно уже не принадлежало смущенному мальчику, а ребенку гораздо младше, который напуган темнотой и неизвестностью.

Когда машина остановилась, они оказались в страшном лесу, где тени и деревья напоминали скрюченные пальцы. Кевину было не по себе, а мужчина начал терять терпение. Он уже не мог обращаться с малышом вежливо.

Кевин вздрогнул, воспоминания о боли и страхе отразились на его лице. Он заплакал. Он плакал до конца интервью.

– Мы уехали, – наконец сказал Кевин. – Он все время просил прощения и купил мне мороженое.

Я перемотал пленку, будто собираясь прокрутить снова. Вместо этого выключил телевизор, и экран утонул в темноте. Воцарилось молчание. Я смотрел на погасший экран. Я не повернулся к Элиоту, пока не включил лампу. Свет, казалось, захватил его врасплох.

Его лицо было искажено, как у Кевина. В глазах стояли слезы. Остывший чай ждал его на кофейном столике.

– Он стал жертвой Остина, – сказал я, хотя подчеркивать было необязательно.

– Как ты думаешь, он говорит правду?

Элиот не потрудился смахнуть слезы.

– Чего ты хочешь? – спросил он. Это был ответ на мой вопрос.

– Я хочу рассказать тебе еще одну историю и посмотреть, скажешь ли ты, кто здесь лжет. Ты ее знаешь, но вчера мне стали известны новые факты.

Я коротко описал встречу с Остином и как он выглядел, затем повторил версию Остина о причинах обвинений против него. Элиот, казалось, не реагировал. Раз или два он жестом просил меня продолжать, не углубляясь в детали, которые он знал.

– И Остин стал обвиняемым, – заключил я. – Мальчики вроде Кевина и Томми были принуждены дать показания против него. Неужели этот ребенок, которого ты только что видел, говорил неправду насчет того, кто его изнасиловал?

Элиот покачал головой, как будто собираясь возразить. Я подождал, но объяснений не последовало.

– Скажи мне, Элиот. Остин говорил правду?

Элиот, по-видимому, меня не слушал. Его мысли были далеко. Ему пришлось приложить усилие, чтобы понять, о чем я говорю.

– Насчет пожара в общественном центре и тела, найденного в подвале? переспросил он. – О да. Я верю, что так оно и было. Об этом поговаривали. Вполне вероятно.

Я был удивлен. История оказалась правдивой. Мне надо было многое успеть сделать. Остин будет содействовать мне, без сомнений. Если мы поторопимся, сможем…

– Но это дымовая завеса, – продолжил Элиот. – Не вижу связи с обвинениями против Остина. – Элиот буравил меня глазами.

– Но ты же помог ему, заставив невинного человека взять вину на себя. Ты пытался спасти его.

– Да, – согласился Элиот. – Мне очень жаль. Я не смогу снова тебе солгать. Но я обязан спасти Остина. Прошу тебя, Марк. Отпусти его.

Элиот уже давно не был моим боссом. Он не говорил со мной с позиции силы. Это была просьба. Я с пониманием посмотрел на него, но и только.

– Отпусти его на поруки, – умолял Элиот. – Думаю, он согласится. Он знает, что ему нужна помощь, он ненавидит то, что делает.

Он хотел продолжить, но я прервал его.

– Мне трудно будет на что-то решиться, Элиот, пока не услышу причину. И не могу представить себе причину, которая способствовала бы его освобождению.

Элиот посмотрел на меня, затем отвел взгляд. Он уже решил, как поступить, но ненавидел свое решение. Наконец он взял себя в руки.

– Я несу ответственность за Остина, – сказал он. – Я должен быть на скамье подсудимых, не он.

– Старые дела Остина не выплывут на суде, – сказал я. – Ему не с руки разглашать их, а у меня нет на то причин. Не понимаю, при чем тут ты. Эти обвинения новые.

Он покачал головой. Я замолчал. Элиот знал, что должен рассказать мне все или уйти. Уйти он не мог.

– Это самая страшная история, которая произошла со мной. – Наконец произнес он. – Никто об этом не знает, даже Мэйми.

Я много раз слышал истории Элиота. Он был ирландцем, поэтому всегда любил рассказывать, даже самые невероятные моменты, которые касались его самого. Но сейчас речь не шла об удовольствии. Он начал свое повествование безжизненно, стараясь изо всех сил не выказать своих эмоций.

– Моим лучшим другом в правовой школе был отец Остина, – сказал он. Его звали Пенлдтон. Пен и я встретились здесь. Мы были прямой противоположностью друг другу, я был прилежным учеником, а Пен лентяем. Он был беспечен, я же ревностно ко всему относился. Поэтому мы стали друзьями. Это мне очень льстило. Ты когда-нибудь видел Пена? – неожиданно спросил Элиот. – Нет, конечно нет. Ты не намного старше Остина, не так ли? А Остин был еще мальчиком, когда я знал его отца. Иногда… – Он покачал головой. Его глаза были тусклыми, затем в них появился блеск. – Пен отличался ото всех. Все его любили. Он общался с профессорами в правовой школе, как будто был их другом, а не учеником. Мое положение в школе улучшилось только потому, что он сдружился со мной. У Пена были деньги и связи. После школы он стал работать в крупной фирме, а я поступил в службу окружного прокурора. Теперь это кажется недолгим периодом моей жизни, – вздохнул Элиот. Он пристально посмотрел на меня, оценивая, затем отвел глаза в сторону, как будто забыл о моем присутствии. – Все легко забывается. Но тогда все казалось постоянным. Мы с Пеном были лучшими друзьями. Мы встречались и делились многим друг с другом. Я только женился на Мэйми, а у Пена уже была семья и маленький сынишка. Остин, – повторил он, но не для меня. Элиот негромко произнес это имя для себя, как будто только сейчас вспомнил, что намеревался рассказать мне об этом мальчике и ради него. – Мы поладили. Пен и его жена, Джулия, Мэйми и я. Мы обедали вместе по меньшей мере раз в неделю. Затем дружба внезапно прекратилась, и Пена стало трудно застать на месте. Я звонил ему в офис, чтобы спросить, не согласится ли он со мной выпить, но его уже не было, тратой времени было звонить ему домой. Я не слишком удивился, узнав, что он и Джулия разводятся. К тому времени мы с Пеном были знакомы четыре года, думаю, я был его лучшим другом. Я догадался о случившемся по выражению его глаз. Но мы с Мэйми дружили с их семьей. Их сын называл меня дядей Элиотом. – Элиот взял чашку с чаем, но не стал пить, просто подержал ее в руках, как будто согреваясь, хотя к тому времени чай, должно быть, совсем остыл.

– Это был тяжелый развод? – спросил я.

– Очень тяжелый. У Пена были семейные деньги. У Джулии ничего не было, но ей нравилась жизнь, и она не хотела работать. Его родители подарили им дом в Олмоуз-Парке, но Джулии он тоже нравился, каждая вещица в нем. Его родители даже собирались вмешаться, чтобы вернуть фамильные вещи, которые они подарили им. Конечно, обо всем этом я слышал от Пена. Мы часто завтракали вместе. Иногда он приходил сразу после встречи с Джулией и ее адвокатом, взъерошенный, понося ее самыми грубыми словами, какие он только мог выдумать. Говорил, что добьется того, чтобы она не приблизилась ни к нему, ни к сыну.

– Они спорили из-за опеки? – поинтересовался я.

Мне ничего не было известно о родителях Остина. Я предполагал, что он из состоятельной семьи, если судить по образу жизни, но это вполне могло оказаться ложным представлением, как и многое другое в Остине. Я задумался о себе, выросшем в другой части Сан-Антонио. Мне тогда было около десяти лет, неудивительно, что я ничего об этом не знал. Остин, моложе меня на пять лет, был уже в центре безобразного конфликта.

– Они спорили по любому поводу, – сказал Элиот. – Развод тянулся несколько месяцев. Мы с Мэйми старались не вмешиваться, но не прекращали встречаться с Джулией. Когда я пробовал поговорить с ней о Пене, она отвечала, что я ничего не понимаю, что на самом деле не знаю Пена. Такое отношение свойственно разочарованной женщине, но я вполне мог с таким же основанием отнести ее снова к ней самой. В иных семьях супруги живут сами по себе. Их семья была из таких. Я хорошо знал Пена, но не знал его друзей, не знал, что он делал по ночам после того, как переехал от Джулии.

– И что же? – спросил я.

Элиот посмотрел на меня так, будто я вмешался в личный разговор. Он замолчал, глаза Элиота блуждали по ковру, стенам, темному экрану телевизора.

– И однажды; – продолжал Элиот, – Пен утихомирился. Он с головой ушел в адвокатскую практику и вообще не вспоминал о разводе. Вся эта история вышибла его из колеи. Он внезапно постарел, я хочу отметить, что раньше он отменно выглядел. Его всегда отличала мальчишеская беззаботность, теперь от нее и следа не осталось. Он казался нервным, вскакивал, если кто-то к нему подходил. Я допытывался у него, что произошло, но он отмалчивался.

Я наблюдал за Элиотом, ожидая, когда он приступит к сути. Он никому не рассказывал эту историю, даже жене.

Он поступал так не потому, что это был чужой секрет. Эта история касалась самого Элиота. Его бегающий взгляд только усиливал мою уверенность.

Он нарушил молчание.

– Однажды Пен пришел в мой офис в здании суда, но подавленный, а не разъяренный, он, казалось, с трудом передвигал ноги. Он вошел в мой кабинет и закрыл за собой дверь. Я спросил, что случилось, но он не сразу заговорил. Он метался по комнате, дотрагиваясь руками до стен, будто оценивая их толщину. Я решил, что он тронулся. Может, так оно и было. "Она уничтожит меня", – наконец произнес он.

Вот так и начал, без приветствий, без предисловия. Конечно, я понял, о ком идет речь. Я видел, что он обезумел, старался втолковать ему, что все образуется, что он еще заработает много денег, женится второй раз и у него будет другая семья… Но Пен только качал головой и таращился на меня, как будто я городил ерунду. "Ты не знаешь, что она собирается сделать", наконец сказал он.

Он сидел передо мной и неотрывно смотрел на меня. Я спросил мнение его адвоката по этому поводу, и Пен ответил, что никто не знает. Накануне Джулия пригласила его к себе и сообщила, что именно она намеревается сделать, если он не оставит ее в покое.

– Чем она пригрозила?

Элиот взглянул на меня.

– То же самое спросил я, – сказал он. – Но Пен не хотел отвечать, и я решил, что лучше мне не знать правды. В конце концов он сказал: "Мне нужна твоя помощь, Элиот". Я с готовностью согласился. "Мне нужно поговорить с Остином, – сказал он. – Она меня к нему сейчас не подпустит. Но если я смогу поговорить с Остином, я все улажу. Он не будет ее слушаться, если я с ним поговорю".

– О чем ты говоришь? – спросил я его. Он не хотел говорить мне, но ему было без меня не обойтись. Он встал, отошел от меня, засмеялся – так смеется человек перед роковым выстрелом? – а затем сказал: "Она собирается заявить, что я надругался над сыном".

– Господи, – сказал я, и Элиот повторил мои слова.

– Она что, сошла с ума? – спросил я его. – Пен пожал плечами. Джулия в своей ярости готова была на все, это самое худшее, что она могла придумать. Что ж, я согласился. Разве ты бы поступил иначе, Марк? Можешь придумать худшее обвинение для мужчины? Пойми, это происходило в начале пятидесятых. Мы даже не читали о подобных вещах. Это было… Я содрогнулся от услышанного. Я не сомневался в сумасшествии Джулии. Развод довел ее до такого состояния, что она не выдержала. Видишь, я даже не задумался над сутью обвинения. Это было как большая доза яда, ее выплевываешь сразу, как только яд попадает на губы. Понимаешь?

– Да, – сказал я, именно это Элиот ожидал от меня услышать. Я думал об Остине.

– Когда Пен увидел, что я сразу принял его сторону и не поверил Джулии, ему стало легче, он продолжал. Он сказал, что Остин месяцами проводил время с матерью, нельзя сказать точно, чем она забила голову мальчика. Неизвестно, как он поведет себя. Я возразил ему. Что ей все равно никто не поверит, даже если она предъявит это ужасное обвинение. Но Пен ответил, что не может позволить втянуть в это Остина. Если Джулия убедит его солгать ради нее, это будет преследовать его до конца жизни. До конца жизни Остина. Понимаешь? Он беспокоился о сыне. И он добавил, что не хочет расстраивать своих родителей. Они не смогут после этого общаться с внуком.

Элиот снова замолчал. Какое-то время назад бра ярко освещало комнату, но к этому времени она вновь погрузилась в полумрак. Сквозь балконную дверь к нам заглядывала ночь. Кто угодно мог прятаться в этой темноте. Мы с Элиотом были совсем одни, за пределами электрического света, казалось, резвились духи, только руку протяни.

– О чем он тебя попросил? – задал я вопрос.

Я хотел, чтобы Элиот перешел к главному, чтобы дать понять, что я ему сочувствую, но Элиот вздрогнул, как от удара.

– Он попросил меня поехать в школу Остина, – сказал он. – Джулия уже предупредила директора, чтобы Пену не позволяли видеться с ребенком, и, видимо, убедила и Остина избегать отца. Но я мог забрать Остина из школы. Я был другом семьи. Я сказал Пену, что это плохая идея, но он ответил, что сын не сможет предать его, если он поговорит с ним. В его глазах было такое отчаяние, и я не знал, что он сделает с собой, если я откажу ему. Он твердил одно, что хочет только увидеть мальчика. И в конце концов я сдался.

– Сколько лет было Остину?

– Шесть. Всего шесть. Это было в ноябре, он пошел в первый класс. Я даже не задумывался о самом Остине, по правде говоря. Все мои мысли крутились вокруг ужасного поступка Джулии, которая так подло использовала сына. К тому времени я давно не виделся с Джулией, забыл, что когда-то знал ее. Я воспринимал ее по рассказам Пена как отвратительную, расчетливую ведьму. Поэтому я был удивлен, увидев Остина, он был обыкновенным симпатичным мальчиком. Его привели в кабинет директора. Я был не просто другом семьи, но еще помощником окружного прокурора. Я показал свое удостоверение, сказал, что в семье конфликт и что меня попросили отвезти мальчика домой. Остин тоже поверил мне. Он был рад меня видеть, – тихо добавил Элиот. – Мы сели в машину и уехали, но по дороге мы с Остином перекинулись парой слов.

– Как он выглядел? – спросил я.

Элиот пожал плечами.

– Обыкновенный шестилетний ребенок. Тихий, вежливый. Он мне всегда нравился, но я не часто о нем вспоминал. Это было еще до того, как у меня самого появились дети, и они меня не слишком интересовали. Лучшее в Остине было то, что он не путался под ногами. Можно было взять его с собой на обед, где были одни взрослые, и даже не заметить его присутствия. Но я всегда хорошо к нему относился. Наверное, я ему нравился.

Рассказ меня тронул. Я тоже вперился взглядом в темноту за окном.

– Отъехав подальше от школы, я остановил машину, и Пен сел рядом с Остином. Мальчик не промолвил ни слова. Он даже не поздоровался с отцом. Он лишь забился в угол, так что я больше не видел его в зеркало. Я подумал, что мать здорово постаралась заставить его бояться собственного отца. Пен улыбнулся и кивнул мне.

– Куда вы поехали?

– В пансионат. Не в гостиницу, где пришлось бы проходить по вестибюлю. Это был мотель, где можно было припарковать машину прямо перед дверью домика. Пен уже заказал такой домик. Таких мест было много на шоссе в то время.

Их и сейчас было много, но шоссе превратилось в широкую, пришедшую в упадок дорогу, где старые мотели предлагали плохонькую еду за низкие цены, надувшие кровати и телевизоры в номерах. Трудно было представить себе эти мрачные, старые постройки, когда они только начинали свое существование, манили новизной.

– Мы вошли в комнату, все трое. Остин старался по возможности держаться подальше от отца, но от меня тоже шарахался. Я говорил с ним, убеждал, что все будет в порядке, но он даже не поднял глаз. Пен молчал. Он снял куртку, бросил ее на стул и присел на кровать, а через минуту сказал: "Почему бы тебе не оставить нас одних, Элиот, чтобы мы с Остином могли поговорить?