Текст книги "Грешные удовольствия"

Автор книги: Джессика Трапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Ее начала бить дрожь, и она натянула простыню до самого подбородка.

Слава Богу, он молчал и не пытался ее уверить, что все было правильно.

Но это было неправильно. Как такое может быть правильным?

Неужели она всегда будет игрушкой в его руках?

Минуты шли, и ею все больше овладевало отвращение к самой себе за то, что она так легкомысленно отдалась ему, что умоляла его…

Он поцеловал ее в макушку, и она сразу же расслабилась. Ничего в жизни ей больше не нужно – лишь бы он был рядом, а окружающий мир вообще может не существовать.

Он лег на спину, и она прильнула к нему, положив голову в уютную впадинку между плечом и грудью. Как он прекрасен, думала она. Просто великолепен. Женщины всегда будут мечтать лежать в его объятиях.

Он закрыл глаза, и его дыхание стало тихим и ровным, время от времени прерываемым легким всхрапыванием. Ее пальцы непроизвольно коснулись кожаного ремешка, на котором висел медальон. Посмеет ли она открыть его? Интересно, чей это подарок? Бывшей возлюбленной? Может быть, в нем хранится прядь волос или портрет?

Она приподнялась на локте. Медальон манил ее своей тайной. Обычно он снимал его перед тем, как заняться с ней любовью.

Ее ладонь скользнула к медальону.

Монтгомери повернулся на бок.

Бренна в испуге отдернула руку, но Монтгомери тихо всхрапнул, и она успокоилась. Немного помедлив, она протянула руку к медальону и открыла его. Все, что она успела заметить, был портрет спящей маленькой девочки с темными волосами.

В то же мгновение пальцы Монтгомери сомкнулась вокруг ее запястья.

Глава 19

– Я уже объяснял тебе, что ты не должна прикасаться к медальону.

Его раздражало, что была раскрыта его тайна и нарушен установившийся между ними мир.

– Простите меня, милорд.

Они провели вместе незабываемые минуты страсти – каждый отдавал другому столько, сколько мог, и ему не хотелось нарушать перемирие. Он отпустил ее.

Какое-то время они лежали молча.

– Кто она, милорд?

– Не твое дело, – раздраженно ответил он.

Бренна села в постели и провела пальцем по его плечу. Это прикосновение напомнило ему весенний дождь – легкий и пьянящий. Она поцеловала его в плечо.

– Пожалуйста, милорд. Не заставляйте меня допытываться.

Она потерлась щекой о его бицепс. Жест был таким нежным, таким любящим и таким… незнакомым.

– Это было очень давно, – сказал он.

Воспоминания все еще жгли ему сердце. Его ребенок. Его дочь, которую он потерял. Он держал ее на руках, когда последний вздох покинул крошечное тельце. И тело его доченьки стало таким же мертвым и безжизненным, как тело его жены, умершей во время родов.

Чувство вины захлестнуло его с такой же силой, как тогда.

Если бы только он приехал на несколько минут раньше! Если бы только тогда – несколько месяцев назад – он не помиловал бы человека, повинного в ее смерти! Он не мог позволить себе такую слабость, как чувство сострадания.

– Как ее звали? – прошептала Бренна, осыпая его лицо короткими поцелуями.

Он не хотел говорить ей этого. Он вообще ничего не хотел говорить, тем более делиться этими болезненными воспоминаниями. Он не хотел…

– Эйслин.

Собственный голос поразил его– это был скорее хрип.

– Она была вашей дочерью?

– Она умерла.

– О!

Она не стала дальше настаивать, будто понимая, что ему надо остаться наедине со своими воспоминаниями.

Вместо этого она крепко прижала его к себе. Он сделал то же самое, когда освободил ее от цепей после того, как они занимались любовью. Она стала осыпать его легкими, как прикосновение бабочки, поцелуями, желая утешить его.

Он никогда никому не говорил о дочери. О ней не знали даже его брат и невестка. Боль была все еще слишком жгучей, слишком святой, чтобы делиться ею с кем-нибудь. Всякий раз, когда он чувствовал сострадание к преступнику, которого наказывал, он вспоминал, какую боль ему принесло его милосердие.

– Меня предали, – наконец сказал он. – Я смилостивился над человеком и не убил его, как он того заслуживал. Он отплатил мне тем, что выследил мою жену и убил ее. Она была беременна.

Она не стала допытываться, но он знал, что она выслушает его, если ему захочется все рассказать. У него вдруг появилось ощущение, будто он качается на теплых волнах сострадания, и почувствовал себя готовым поделиться с ней страшными воспоминаниями прошлого.

– Девочка прожила всего несколько мгновений.

Он все еще ощущал запах крови, чувствовал судорожные конвульсии крохотного тельца, слышал, как она вздохнула в последний раз. Его девочка была сильной, но слишком маленькой – ведь она родилась преждевременно.

– Я обмыл тельце и завернул его в полотно. На следующий день мы прибыли в порт большого города. Я нашел художника и заставил его нарисовать ее. – В горле у него застрял комок, так что он чуть было не задохнулся. Он еще никому не говорил о таких интимных деталях. – Я не хотел забывать о том, что зло должно быть наказано.

Бренна перестала целовать его и посмотрела ему прямо в лицо:

– Почему вы сохранили мне жизнь, милорд?

Они ни разу не говорили о несостоявшейся казни. Он и сам был неуверен, почему у него в тот день не поднялась рука.

– Ты слишком красива, чтобы убивать тебя, моя пленница-жена. И слишком интересна в постели.

Румянец залил ей щеки, и от этого у него сразу поднялось настроение. Говорить комплименты жене было гораздо приятнее, чем вспоминать события прошлого.

Ее рука скользнула по его груди и замерла у серебряного сердечка.

Он втянул носом воздух, но не остановил ее.

Она открыла медальон.

– Ну, ты и наглая девчонка. Стоило мне сказать, что я не убью тебя, как ты сразу же решила проверить, как далеко можешь зайти, – проворчал он, но не очень грозно.

– Какая она прелестная, – сказала Бренна, глядя на портрет Эйслин. – У нее такие же темные и густые волосы, как у вас.

Приподняв Бренну, Джеймс поцеловал ее в губы. Она, как обычно, растаяла, но на этот раз их чувства были пронизаны чем-то более глубоким, чем просто страсть.

– Значит, слухи неверны. Ты не убивал свою жену, – сказала Бренна.

Это не был вопрос. От того, что она поняла, какой груз невысказанного горя он носит в своем сердце, у него опять подкатил к горлу ком.

Он погладил ее щеку, посрамленный состраданием, которое прочел в ее глазах.

– Я любил ее, но я был безрассуден, и самонадеян. Она была крестьянкой, и наш брак был обречен с самого начала. Мы не собирались пожениться, но она забеременела, и я не мог позволить, чтобы ребенка заклеймили как бастарда. Она была молода. Ее красота была необычной. Как твоя. Я заставил ее выйти за меня замуж. Заставил поехать со мной на континент. Она ненавидела корабли. Ненавидела холод. Ненавидела путешествовать. Я решил оставить ее у друзей в одном порту, а сам продолжить плавание. Там она должна была быть в безопасности, но она не согласилась остаться и уехала домой, – его голос дрогнул. – Человек, которого я отпустил много лет назад, нашел ее. Он силой отвез ее на север и держал заложницей, все время истязая, пока я не приехал.

Воспоминания о том, как этот негодяй держал его беременную жену в холодной темнице голой, насилуя ее, когда ему это было угодно, вызвали в нем такую ярость, что ему стало трудно дышать.

Он убил этого человека голыми руками и нашел в этом удовольствие. Потом он протащил его тело по всем улицам города и скормил собакам.

– Я должен был позаботиться о ее безопасности, запереть ее где-нибудь до тех пор, пока не закончу свое дело и не заберу ее с собой домой.

Бренне показалось, что она вдруг кое-что поняла.

– Вы поэтому заковали меня в кандалы? Чтобы я не сбежала и не пустилась бы в путь одна?

– Сейчас опасные времена, и женщина не должна никуда ездить без сопровождения, девочка. Какими бы ни были наши отношения, я теперь за тебя в ответе.

– Я думала, что вы просто хотели меня унизить, что вы меня ненавидите.

– Я не ненавижу тебя, Бренна. Я… – у него не было слов, чтобы закончить предложение. «Я люблю тебя»? «Ты мне нравишься»?

Нет, он ее, не любит. Он не готов к любви. Воспоминание о жене и ребенке все еще жжет ему грудь, а в том месте, где должно быть сердце, – пустота. Но Бренна его завораживала. Она была ему интересна.

– Я знавал много аристократок, моя пленница-жена. Почти все они одержимы сплетнями и нарядами, и ничем больше. Я богатый человек, часто выполняю поручения короля, поэтому я полагал, что мне будет нетрудно заключить вполне дружеский союз с той, на которой женюсь.

При слове «дружеский» он улыбнулся. Их отношения были далеки от дружеских. Он просунул под нее руку и перевернул так, что она оказалась под ним, а медальон – между их телами.

Она посмотрела на него с такой нежностью, будто хотела растопить все заледеневшие уголки его истерзанной души. Чтобы он почувствовал, что им дорожат.

Леди Бренна была не похожа на других женщин-аристократок. Она была страстной. Она видела то, что не видели другие.

Там, где другие обвиняли его в убийстве, она, увидев медальон, сумела понять, что дало пищу для сплетен. Сплетни ее не интересовали. Ее интересовало искусство. Ей понравились дорогие платья, которые он ей купил, но она обрадовалась гораздо больше, когда он открыл сундук с красками.

Сестры и отец обошлись с ней жестоко, а она была озабочена тем, чтобы спасти их жизни. Он заставил ее ходить по замку, закованной в кандалы, словно преступницу, а она отдалась ему со страстью, которой он не ожидал.

– Мою жену и моего ребенка погубило мое безрассудство. После их смерти я какое-то время был не в себе и предался разврату и пьянству. От меня самого меня спасли мой брат и невестка, и с тех пор моя жизнь была полностью посвящена долгу.

Теперь она смотрела на него с таким доверием, что он почувствовал себя подлецом за все то, что с ней сделал.

Если он не будет осторожен, он может начать жалеть ее.

Чувства – это для дурачков, услышал он голос своего отца, но голос Бренны отсек их, словно кинжалом.

– Вы сожалеете о том, что сохранили мне жизнь? – поддразнила она его.

Он взглянул на нее. Ее глаза были полуприкрыты, а губы – влажными, будто готовыми к поцелую.

– Возможно. Но не в данный момент.

Ее губы дрогнули в улыбке. Она запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе его голову. Их губы встретились, и он почувствовал, что она полностью ему доверилась.

Чувство вины терзало его сердце. Другая женщина тоже ему доверилась, а он покинул ее в беде. У Бренны было достаточно причин, чтобы не доверять ему, даже ненавидеть, но в ее взгляде нельзя было ошибиться.

– Любите меня, милорд, – пробормотала она у самых его губ.

Он был почти в шоке. Но не потому, с какой страстью она это сказала. Его потрясло слово «любить».

– Ты меня тоже не ненавидишь, – сказал он, потрясенный этой мыслью. Он чуть было ее не обезглавил. Высек кнутом. Унизил. Неужели в одной женщине может быть столько страсти, что даже такое зло не может ее уменьшить? Это его озадачивало. Когда им овладевала страсть, он становился отчаянным, безрассудным, эгоистичным, и ему требовались огромные усилия, чтобы сдерживать себя. А ее страсть не была ни безрассудной, ни эгоистичной. Она отдавалась ему полностью.

Он молча поклялся себе, что никогда не предаст эту женщину.

Качнув бедрами, он одним толчком вошел в нее, а потом поцеловал в веки.

– Прости меня, Бренна. Я не могу любить тебя. У меня не осталось сердца.

Она не стала оспаривать это признание, а обхватила его ногами. Прежде она была закована и не могла остановить его, даже если бы хотела, но сейчас она себя контролировала – как высоко поднимает ноги, насколько глубоко допускает его в себя.

А он был потрясен этим обычным проявлением страсти. Он его не заслуживал.

Акт был медленным, словно рассчитанным, и совсем не похож на то безумие, которое обычно овладевало ими ночью.

Джеймс чувствовал, как бьется его сердце. Сердце, которое, как он думал, больше не способно чувствовать.

Глава 20

Бренна проснулась такой умиротворенной и счастливой, какой не была уже много лет, а может быть, и всю свою жизнь.

Она потянулась и вдруг поняла, что она впервые за много недель не прикована к кровати, а потому может встать, а не лежать до тех пор, пока ее супруг и повелитель не придет и не наденет снова кандалы, после того как она оденется.

«Супруг и повелитель» – эти слова приобрели другой смысл в свете того, что произошло между ними ночью и какие признания были сделаны.

Джеймс овладел ее телом настолько, что она всякий раз краснела, вспоминая, с какой страстью она ему отдавалась. А ее сердце сжималось, когда она думала о его погибшем ребенке.

Может быть, она сможет родить ему другого.

Бренна потерла виски. Откуда взялась эта шальная мысль? Она покачала головой и, подойдя к умывальнику, плеснула в лицо холодной водой. Кажется, она здорово поглупела.

Это всего лишь вопрос времени. Все закончится, когда он обнаружит, что она является автором миниатюр «Любовницы короля», или вдруг объявится ее отец, или произойдет еще что-нибудь, и тогда окажется, что перемирие между ними было всего-навсего иллюзией.

Впрочем, прошлой ночью оно не казалось иллюзией.

Он все еще любит свою жену. Он сказал, что не может снова полюбить, потому что у него не осталось сердца.

Неожиданно она почувствовала укол ревности. Испытывал ли он со своей женой такую же страсть, как с ней?

Она быстро оделась, удивляясь, что Монтгомери до сих пор не пришел и не защелкнул наручники на ее руках, как он это делал каждое утро. Она вытянула руку сначала вверх, потом в сторону и вниз, наслаждаясь чувством свободы.

Монтгомери ошибался. Что бы он ни говорил, прошлой ночью между ними произошло нечто необычное. Он тоже это почувствовал, иначе не оставил бы ее не закованной. В их отношениях что-то изменилось, но что именно, она пока не могла понять.

Бренна села перед мольбертом. Как это чудесно – иметь возможность свободно двигаться. Она опять потянулась – просто потому, что могла.

Может, так будет и впредь?

У нее вдруг появилось непреодолимое желание взяться за кисть. Она потянулась за ступкой и пестиком, чтобы смешать краски.

И увидела ключ, лежавший на столе на пачке пергаментной бумаги.

Она взяла ключ. Одно дело быть свободной. Совсем другое – иметь в своих руках ключ.

Ее мысли лихорадочно заработали. Если их отношения были бы такими, как прошлой ночью, их брак был бы вполне сносным.

Нет. Не сносным. Чудесным! Она выглянула во двор.

Внизу ее муж руководил ремонтом сарая, в котором хранилось сено на зиму. Он потратил много золота, чтобы сделать замок более современным. Свое золото. Он проявил больше заботы об их доме, чем ее отец.

Волосы Джеймса отросли за последние недели и были не в таком идеальном порядке, как раньше. Они были немного растрепаны и напомнили ей то, чем они занимались в постели. От этой мысли тепло разлилось по ее телу. Она наблюдала за ним, любуясь тем, как он движется в своей обычной четкой манере и командует рабочими.

Иногда он даже улыбался им, так что было очевидно, что они не жалеют сил не потому, что боятся его, а из-за искреннего желания угодить ему. Так же, как она прошлой ночью. Она хотела угодить ему. Вожделение было настолько велико, что она была готова сделать для него все, что бы он ни пожелал.

Однако ей определенно надо умерить свой пыл. Ведь она хочет уехать в Италию и освободиться от своего долга перед семьей. И уж совершенно безусловно она не хочет иметь детей. Ведь так?

Она смешала темперу с остатками яйца, оставшимися со вчерашнего дня, и положила на мольберт лист пергаментной бумаги.

Ей безумно хотелось запечатлеть радость прошлой ночи, но она не посмела сделать еще одну миниатюру для брата Гиффарда, да еще средь бела дня, когда Джеймс мог прийти в любую минуту.

Освободившись от необходимости написать картину на продажу, она дала волю своему воображению.

На бумаге появилась фигура сильного, крепкого мужчины с палашом в руке и свирепым выражением лица. В ногах у него валялись осколки разбитой вазы.

Она замерла.

Еще одна разбитая ваза.

Проклятие.

Она стерла вазу тряпкой. Почему этот странный предмет уже во второй раз появляется на ее картинах? Эта чертова ваза стала появляться после того, как она сблизилась с Монтгомери. Было ли это предупреждением? Знаком какого-то несчастья в будущем?

Раздосадованная тем, что ее приподнятое настроение испорчено, она сунула кисти в банку со скипидаром.

Дверь внезапно распахнулась. В комнату, прихрамывая, вошла Адель. За ней плелись Пантос и Дункан. Сент-Пола не было – возможно, ловит мышей, как это обычно делают кошки.

– Адель! – радостно воскликнула Бренна и бросилась обнимать сестру. Уже прошли недели с тех пор, как они виделись в последний раз. – Я боялась, что он никогда больше не разрешит мне говорить с тобой!

– Ты здорова? – с улыбкой спросила Адель.

Бренна не знала, что ответить. Она снова почувствовала себя виноватой зато, что наслаждается ласками своего мужа.

– Монтгомери не такой уж отвратительный, если ты это имеешь в виду.

– Он тебя изнасиловал.

– Он… – их взаимоотношения были слишком-сложными, чтобы сразу объяснить. – Все в порядке. Но я страшно по тебе скучала. А Гвинет здорова?

– Монтгомери назначил день ее свадьбы. И моей тоже.

– День свадьбы?

– Да.

Бренна нахмурилась.

– Он позволит вам самим выбрать женихов, – уверенно сказала она. До сих пор он всегда выполнял свои обещания.

– Женихов уже выбрали. Ни меня, ни Гвинет не спрашивали.

– Но он… – Бренна запнулась. У нее перехватило горло. Он же обещал. Она поговорит с ним. Сестры наверняка просто что-то не так поняли.

Адель закрыла дверь и огляделась.

– Ты одна?

– Да.

– Мы получили известие от Натана, – Адель понизила голос до заговорщического шепота. – Он собрал большой отряд и собирается начать осаду замка.

У Бренны упало сердце.

– Осаду, – повторила она тупо.

– Да. Для нас троих оставили места на корабле, отплывающем через две недели прямо в Италию.

Италия. Ее мечта.

– Ты сможешь, наконец, изучать искусство, как всегда мечтала. Почему ты так странно на меня смотришь, сестра?

Воспоминание о прошлой ночи всплыло в ее голове в таких деталях, что она откашлялась, чтобы скрыть смущение.

– А что будет с Монтгомери?

Адель сморщила нос и махнула рукой, отметая вопрос.

– В послании Натана говорилось, что мы должны обязательно попасть на этот корабль. Монтгомери снова наденет на тебя цепи, или тебе удалось завоевать его доверие?

Бренна взяла ключ и сжала его в ладони.

– Д-думаю, что мне больше не придется их носить.

– Это хорошо. Ты молодец. В записке Натана был намек на то, что с ним отец, но…

В дверь постучали, и обе сестры вздрогнули.

– Хозяйка?

Это был Деймиан.

– Милорд приказал, чтобы я сопроводил вас во двор.

Сердце Бренны сжала тревога. Будет осада и жестокий бой. Уже выбраны женихи для Адели и Гвннет. Жизнь затягивалась в тугой узел.

От разговора с сестрой ее радужное видение отношений с Монтгомери потускнело, и ей вдруг показалось, что тяжелый ошейник сдавливает ей горло, хотя цепи были сняты.

– Я сейчас выйду, – крикнула она Деймиану, сунув ключ за лиф платья. Она поговорит с мужем о замужестве сестер и постарается развязать кое-какие узлы.

– Поговорим о планах позже, – Адель повернулась к двери и хлопнула в ладоши. Собаки выбежали из комнаты вслед за ней.

По пути во двор Бренна репетировала про себя правильные слова, которые она скажет мужу о незавидном положении своих сестер.

Джеймс стоял посреди двора. Рукава рубашки были закатаны, и от одного только взгляда на его прекрасные сильные руки у Бренны подогнулись колени. Глупая девчонка.

Он что-то говорил рабочим и одновременно что-то записывал. Солнце стояло высоко в голубом небе, и уже было душно. Лето понемногу входило в свои права.

Рабочие и слуги сновали по двору. Стучали молотки. Лаяли собаки.

Монтгомери обернулся и увидел Бренну. В его голубых глазах вспыхнул огонек. Его взгляд проник ей прямо в душу. Он говорил о том, что она принадлежит ему. И это было и ее желание.

Но их отношения обречены, напомнила она себе. Ее брат со своими людьми нападет на замок. Она осуществит свою, мечту и уедет в Италию.

Она подошла к мужу, и он, обняв ее за талию, поцеловал в губы. Его прикосновение было таким правильным и вместе с тем таким неуместным. Но даже зная, что их брак проклят, она хотела его. Снова. Прямо сейчас.

– Ты не поблагодарила меня за то, что я снял с тебя кандалы, – пробормотал он у самого ее уха, нежно покусывая ее шею.

Она насмешливо подняла бровь. С одной, стороны, она хотела отругать его за то, что он требует благодарности за то, чего вообще никогда не должно было быть, с другой – она не могла себе позволить поставить под удар свою свободу, которая была, как никогда, близка.

– Б-благодарю вас, милорд.

Он опять поцеловал ее.

– Так-то лучше. Но если ты когда-нибудь снова задумаешь сбежать или откажешься выполнять нашу сделку, я снова их на тебя надену. И возможно, на всю жизнь.

Его слова несколько ее отрезвили. Она не на шутку испугалась.

– Вы обещали, что Адель и Гвинет смогут сами выбрать себе мужей, – сказала она без всякого предисловия, будто эта мысль могла прожечь ей язык, если она ее немедленно не выскажет. Про себя она молила, чтобы Адель ошибалась, но на сердце у нее было тяжело.

Он немного ее отстранил, и его глаза потемнели. Мальчишеская улыбка исчезла с его лица. Осталось лишь суровое выражение воина.

– Это было невозможно.

Гнев поднимался в ее душе. Ей стало больно от того, что она поверила его обещанию и начала думать, что их брак может стать настоящим.

– Мы так не договаривались!

– Наша сделка не касалась и бегства твоего отца, так что этот факт должен быть как-то компенсирован.

– Мы это уже обсуждали!

– Успокойся, Бренна. Король хочет, чтобы твои сестры вышли замуж за приличных людей, и так оно и будет.

– Это нечестно!

Он выпрямился, и его лицо приняло свое обычное суровое выражение.

– Я твой муж, и ты будешь следовать моим правилам.

Разочарование и беспомощность охватили Бренну. Вот они – мужские игры. Женщинам всегда отведена в них роль заложниц. Им никогда не разрешено жить, путешествовать, заниматься живописью, выбирать свою дорогу, как это делают мужчины.

Он провел пальцами по ее щеке, и от этого прикосновения у нее по спине пробежали мурашки.

– О твоих сестрах позаботятся. Ты должна доверять моему мнению.

– Доверять вам?

Ей захотелось его ударить.

– Да. Так же, как прошлой ночью.

– Это было… – она отвернулась. Трава вокруг них была грязной и затоптанной десятками ног. Затоптана так же, как ее сердце. – Это было другое.

– Другое? Как это?

Она не смотрела на него, но чувствовала, как он сверлит ее взглядом.

– Мы были… – ее щеки начали гореть. Он привязал ее к столбику кровати и сверху донизу разрезал ножом платье. Она не только ему доверилась. Она наслаждалась тем, что была полноправной стороной их обоюдной страсти.

– Черт побери! Вы имеете в виду совокупление, а я говорю о жизни своих сестер, – прошипела она.

Он поднял ее голову за подбородок, так что она была вынуждена смотреть ему в глаза.

– Моя пленница-жена, если я не причиняю тебе вреда, почему ты хочешь причинить его тем, кого любишь? Король настаивал на скором браке, так что не было времени на ухаживания. Если бы я не выбрал им мужей, их выбрал бы Эдуард. Я знаю мужчин, которые женятся на твоих сестрах. Они хорошие люди.

Ей хотелось верить ему, но она ненавидела себя за это. Глупая девчонка.

– Но так не делается.

– Гвинет не в том состоянии, чтобы сделать правильный выбор. Для нее лучше, если это сделаю я.

– Мужчины всегда уверены в том, что лучше знают, что нужно женщинам.

– Жених, выбранный для Адели, – лесник и обожает животных.

– Она вообще не хочет выходить замуж.

– Ей придется с этим смириться, так же как тебе.

Положив руку ей на затылок, он притянул ее голову к себе и поцеловал, словно это был залог правильности его слов.

Она напряглась, собравшись воспротивиться, но его губы напрочь лишили ее решимости. Она растаяла, поддавшись его чарам, так же как прошлой ночью.

Глупая порочная дурочка.

Бренну мучило чувство вины. Ну почему ее так мало заботит судьба семьи?

Она с трудом сдерживала желание сказать ему о готовящейся осаде. Может быть, если она ему об этом скажет, они смогут добиться мира путем переговоров, а не войной.

Но если он нарушил свое обещание относительно ее сестер, что помешает ему нарушить его еще раз в отношении брата?

Ей пришлось напомнить себе, что она свободна от оков всего несколько часов, а Монтгомери не такой человек, чтобы вести переговоры с врагами – настоящими или мнимыми. Если она расскажет ему о своих планах, то наверняка снова окажется в цепях, да и ее сестры тоже.

Но даже если это произойдет, она все равно не сможет противостоять такому сладкому и такому настойчивому зову своей плоти.

Может, ей удастся поговорить с Натаном и объяснить ему бесполезность осады.

Кто-то из работников отвлек их внимание, спросив мнение Монтгомери о ремонте подвала, где хранилось вино. Переговорив с ним, он обратился к Бренне:

– У меня для тебя сюрприз.

– Сюрприз? – испугалась она. Последним его «сюрпризом» были наручники и железный обруч на шее.

– Почему ты так побледнела, моя пленница-жена? – спросил он и, передав перо и бумагу рабочему, предложил ей руку.

– Я не люблю сюрпризов.

Он повел ее через двор к воротам замка.

– Этот тебе понравится.