Текст книги "Грешные удовольствия"
Автор книги: Джессика Трапп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Какое-то время они шли молча. Они уже были в центре города. Появились вывески с изображениями то сапога, то корзинки с булками. В воздухе стоял аромат свежеиспеченного хлеба. Проходившие мимо них люди говорили то на валлийском, то на английском, а то и на французском и других языках, которые были ей незнакомы.
– Для будущего Англии было бы лучше, если бы правосудие было справедливым и одинаковым для всех, – сказала Бренна. – Наказание кажется мне крайне жестоким. Художник просто неверно изобразил пропорции. Любой человек мог ошибаться насчет королевского фаллоса.
Монтгомери рассмеялся.
– Королю совсем не понравилось, что он стал посмешищем двора. О нем шептались в будуарах дам и отпускали шуточки в публичных домах.
Огромная повозка с сеном прижала их к обочине. Какая-то женщина, высунувшись из окна второго этажа, что-то крикнула, и Бренна едва успела отскочить в сторону, прежде чем содержимое ночного горшка выплеснулось на улицу.
Бренна поморщилась. Быть запертой в башне и избежать необходимости иметь дело с таким количеством людей вдруг показалось ей немалым преимуществом. С другой стороны, именно то, что она чувствовала себя в своей башне в безопасности, привело к тому, что она решила, что может продавать миниатюры с изображением короля, не опасаясь последствий.
Они свернули к собору, возвышавшемуся над городом.
– Слух о том, что существуют еще две миниатюры из этой скандальной серии, сделали их еще более популярными, – продолжал Монтгомери. Он смотрел по сторонам на витрины магазинов, на дома и телеги, но она почувствовала, что его рука дрогнула. Или ей это показалось? – Говорят, что эти две миниатюры будут стоить более пяти тысяч фунтов.
Она чуть было не споткнулась.
– Пять тысяч фунтов!
Он удивленно поднял брови и обвел ее вокруг лужи.
– Что тебе известно об этом художнике, Бренна?
Силой воли Бренна заставила себя идти прямо к собору, к брату Гиффарду, а не броситься опрометью обратно в свою комнату и сжечь в камине эти миниатюры. Король, без сомнения, был взбешен. То, что преступное «дно» Лондона готово заплатить пять тысяч фунтов за изображение уродливого члена короля, заставит короля жестоко мстить. Ее безрассудство и глупость станут ее погибелью. Надо уничтожить оставшиеся две миниатюры до того, как их обнаружат. Или как можно скорее продать их, взять золото и сбежать.
– Миледи, – сказал Монтгомери, – да вы просто позеленели. Может, нам зайти в таверну и выпить по кружке эля?
– Да, милорд. Кружка эля не помешает.
Будет лучше, если она утолит жажду, прежде чем ее обмажут дегтем, обваляют в перьях и бросят в королевскую темницу.
Глава 17
Джеймс пристально посмотрел на Бренну, которая сжимала и разжимала в кулаке юбку своего нового шелкового платья, и попытался прочесть, что скрывается в ее таинственных зеленых глазах. Король прислал ему личную записку, желая узнать, что нового он узнал о миниатюрах, а у него ничего нет.
Она что-то скрывает.
Но что?
Может быть, она знает, кто художник?
Или художник – это она сама?
Он обыскал каждое углубление в ее башне. Он опросил ее сестер и всех слуг в замке. Никаких признаков подпольного искусства он не обнаружил, равно как и мотивов для изображения подобных сцен.
Подозревать ее было бессмысленно.
Тем не менее, он был полон решимости добраться до истины.
Они уже были на главной торговой улице города и шли по направлению к собору. Цепи на ее запястьях и щиколотках тихо позвякивали.
Джеймса мучили сомнения. Что-то в этом неожиданном посещении собора казалось ему подозрительным.
Остановившись посреди дороги, он повернул ее лицом к себе и поднял пальцем ее подбородок.
– Бренна, это ты написала эти миниатюры?
– Вы с ума сошли!
Ее глаза блеснули гневом, и на мгновение ему показалось, что она собирается дать ему пощечину, как тогда в церкви.
Он схватил ее за руку, чтобы она не могла этого сделать.
– Успокойся, Бренна. Никто тебя на самом деле не подозревает.
– Еще бы! До того как вы появились и заставили меня выйти за вас замуж, я должна была стать чертовой монахиней.
Слово «чертовой» применительно к слову «монахиня» рассмешило его. Если она и разыгрывает свой гнев, она делает это совсем неплохо, просто мастерски. Все же она была женщиной, которую надо держать в ежовых рукавицах. Уж слишком много раз ей удавалось его одурачить.
– Разве ты не помнишь, любовь моя, что мы договорились, что ты будешь придерживать свой язычок, как и положено приличной жене?
Она сочла за благо воздержаться от дальнейших высказываний.
– Дай мне свой футляр.
Он открыл крышку и заглянул внутрь. Потом приподнял угол одной из картин, чтобы удостовериться в сюжете следующей – ангел, держащий в руках душу, летел на небо.
Если даже она и написала те миниатюры, у него не было убедительной причины подозревать ее в том, что она понесет «Любовниц короля» в собор.
Он понял, что дальнейшие расспросы не приведут ни к чему, кроме очередной ссоры, вернул ей футляр и направился к входу в собор.
Она улыбнулась ему. Неужели в ее глазах был намек на победу? Или ему показалось?
Им определенно надо проводить вместе больше времени, чтобы Бренна привыкла к тому, что он ее господин. Он не мог себе позволить проиграть эту битву.
Перед ними был собор – массивное строение с замысловатыми архитектурными украшениями. Его окружал прекрасный парк – много цветущих кустов, а трава и деревья были искусно подстрижены и обильно политы. Вокруг собора были расположены другие строения – библиотека, нечто вроде канцелярии, хозяйственные постройки и кухни. Все это было окружено высокой каменной стеной и напоминало город в городе.
Бренна увидела брата Гиффарда, сидевшего под развесистым старым дубом слева от здания, где жили обитатели собора. На нем была его обычная коричневая сутана. Он что-то быстро записывал в небольшую записную книжку.
Бренна стала ломать голову над тем, как остаться с ним наедине и поговорить.
Гиффард увидел их и встал. Как обычно, он был босой. Легкой походкой он пересек разделявшую их лужайку. Бренна отвела взгляд от его ступней.
– Бренна, дитя мое, – сказал, приближаясь, Гиффард и воздел вверх руки, – как хорошо, что ты пришла. И мне приятно, наконец, познакомиться с вами, лорд Монтгомери. – У него был такой сияющий взгляд, словно у него в мире вообще не было никаких забот, и причиной этого визита не был тот факт, что ему передадут эротические миниатюры и будут обсуждать план побега. Он повел их к одному из зданий около кухонь. – Не угодно ли вам присоединиться к нашей вечерней трапезе?
Бренна мысленно воздала хвалу Гиффарду за то, что он умел с такой легкостью разговаривать с аристократами. Было очевидно, что появление Монтгомери ни в коей мере его не взволновало. Пока они шли к зданию трапезной, Гиффард говорил без умолку, и Бренна увидела, что Монтгомери расслабился, и немного успокоилась.
Вдоль стен трапезной стояли столы на козлах. Их усадили за один из них.
По мере того как трапеза подходила к концу, Бренна начала все больше волноваться. Присутствие Монтгомери расстроило ее планы. Если бы ее сопровождал Деймиан, он наверняка бы сейчас болтал с более молодыми монахами, хвалился бы своим положением и подтрунивал бы над их скучной жизнью, и у нее появилась бы возможность незаметно передать миниатюры Гиффарду. Но Монтгомери сидел рядом и не спускал с нее глаз.
Когда трапеза закончилась, и были вытерты столы, брат Гиффард вдруг замолчал, словно он тоже был в растерянности.
– Я принесла картины, чтобы показать их епископу Хамфри, – сказала Бренна, доставая лежавший у ее ног деревянный футляр. Все может кончиться тем, что эти картины повесят в одном из зданий, а потом они вернутся в Уиндроуз.
Если повезет, она сможет достать религиозные картины, не задев эротические. Она открыла крышку футляра, достала свернутую в трубку картину с ангелом и расправила ее на столе.
– Это действительно великолепно, дитя мое, – похвалил Гиффард, кивая головой. – Я говорил с епископом Хамфри о том, чтобы повесить новые картины в зале для празднеств. Жаль, что его преосвященство не присоединился к нашей трапезе.
Ей очень хотелось узнать, сказал ли Гиффард епископу, что она является автором картин. Но, скорее всего, он этого не сделал, потому что история с картинами была придумана для того, чтобы она смогла поговорить с Гиффардом о миниатюрах. И о своем побеге, который в данный момент – она подавила вздох – был так далек. Нога Монтгомери прижалась к ее ноге, когда он наклонился, чтобы рассмотреть разложенную на столе картину.
Спустя несколько минут к ним присоединился какой-то человек в черной сутане. У него было узкое худощавое лицо и такое выражение, будто кто-то только что зажал его голову между двумя мельничными жерновами.
Это был набожный и рассудительный епископ Хамфри.
Ее возмездие.
Бренна поспешно спрятала руки под плащ, чтобы он не увидел наручников и не понял, какой стала ее судьба.
Он посмотрел на картину с усмешкой и откашлялся.
– У нас нет места для ваших картин в соборе, леди Бренна. Возвращайтесь в свой замок и будьте достойной женой вашего мужа.
Бренна выпрямилась. Враждебность епископа была ей не внове. Он упорно настаивал на том, что живопись не женское занятие.
– Я пришла сюда с благословения своего мужа, как видите, – сказала она, кивнув в сторону Монтгомери, который, как она заметила, тоже напрягся.
– Можно вас на несколько слов, лорд Монтгомери? – сказал епископ.
Сердце Бренны чуть было не выскочило из груди. Наконец ей представится возможность остаться наедине с Гиффардом.
Епископ, по всей вероятности, намеревался прочитать лекцию о месте женщин в семейной жизни. На эту тему он мог говорить часами. Ее муж не нуждается в таких лекциях, подумала она, потрогав наручники.
– Разумеется, – Монтгомери поднялся, а его рука скользнула к l'occhio del diavolo, заткнутому за пояс. Прежде чем пройти с епископом в дальний угол трапезной, он бросил на Бренну взгляд, означавший «оставайся здесь».
– Наклонитесь ко мне, будто мы обсуждаем с вами какой-то философский вопрос, – прошептала Бренна Гиффарду.
Она быстро приоткрыла футляр и осторожно вытащила две миниатюры, прикрываясь плащом и столом так, чтобы не было видно, что она делает.
– Спрячьте их хорошенько, – предупредила она. Быстрым движением руки, отработанным годами практики, он спрятал миниатюры под сутаной.
– Только две?
– Больше мне не удалось сделать.
Он взглянул на епископа и Монтгомери, погруженных в серьезную беседу.
– Тебе удалось заполучить ключ от кандалов?
– Нет. Но он освобождает меня на некоторое время по ночам.
Она не стала уточнять зачем, но ее щеки запылали при одном воспоминании, а монах, когда увидит миниатюры, конечно, догадается, в чем дело.
– Есть корабль, который отплывет через шесть недель. Возможно, за это время мне удастся продать миниатюры и договориться о твоем переезде в Италию.
– Моем и моих сестер, – уточнила она.
– Хм… – Он побарабанил пальцами по столу. – Для трех аристократок это будет стоить кучу денег. Это зависит от качества миниатюр и от того, удастся ли за них выручить нужную сумму.
– Качество хорошее, – пробормотала она, закрывая крышку футляра.
Монах пожал плечами:
– Посмотрим. К тому же это всего две картинки.
– Я могу передать вам еще две из серии «Любовницы короля», – прошептала она, вспомнив, что говорил Монтгомери об их цене, которую можно получить в Лондоне.
Неожиданно глаза Гиффарда округлились.
Тяжелая рука схватила Бренну за плечо, и она подскочила. Подняв глаза, она увидела, что перед ней стоит Монтгомери, а епископ Хамфри быстрыми шагами удаляется из комнаты.
– Забирай свою работу, Бренна. Мы возвращаемся домой.
Она бросила прощальный взгляд на Гиффарда, который со своим обычным небрежным видом развалился на лавке. Глядя на него, можно было подумать, что они обсуждали рецепт сладких пирогов.
К тому времени, когда они дошли до замка, Бренна уже падала от усталости. После какофонии, оглушившей их в городе, они вернулись к привычным звукам замка – голосам мужчин, женщин, детей, собак, кошек.
Бренна, сопровождаемая Деймианом, поплелась в свою комнату в башне. Монтгомери остался во дворе, чтобы проследить за тем, как продвигается работа по строительству новой кухни.
Солнце уже село, и в коридоре были зажжены сальные свечи.
Пройдет совсем немного времени., подумала Бренна, и Монтгомери тоже поднимется в комнату. Он, как обычно, снимет с нее цепи. И приведет ее тело к той прекрасной, потрясающей вершине, где она забудет, что была весь день в кандалах.
Деймиан, поглаживая свои нелепые усы, кивнул на прощание, и она вошла в благословенную тишину своей комнаты, закрыв за собой дверь.
Наконец-то она одна!
Она выглянула в окно. Как ей хотелось просто сесть на подоконник и смотреть на темнеющее небо!
Но сначала ей надо позаботиться о своих миниатюрах. Она обещала брату Гиффарду принести их, но, возможно, разумнее было бы их уничтожить.
Она отодвинула мольберт, чтобы заползти за него и поднять доски пола. Запустив руку в тайник, она стала перебирать спрятанные там картины.
Наполовину-законченный гладиатор был на месте.
Автопортрет.
Еще несколько автопортретов.
Но картин с изображением короля и его любовниц не было.
Наверное, они на самом дне. Она снова перебрала картины.
Ничего.
У нее упало сердце.
Они пропали!
Она не сможет ни отнести их брату Гиффарду, ни уничтожить. Тошнота подступила к горлу.
Снова и снова она перебирала картины, но безуспешно. Миниатюр не было.
Она поставила на место доски и придвинула мольберт обратно к стене.
Она, должно быть, ошиблась. Скорее всего, она спрятала миниатюры в другом месте. Но это было невозможно. Монтгомери уже давно бы их обнаружил.
Выдвинув один за другим, ящики письменного стола, она начала рыться в них, но ничего не нашла, кроме чернил, перьев и баночек с красками.
Ничего.
Неужели Монтгомери уже нашел их?
Нет. Если бы он их нашел, он стал бы не просто спрашивать о них, а… об этом было даже страшно подумать.
Тогда где же они? И кто их взял?
Она еще раз тщательно все обыскала – каждый сундук и каждый угол. Ничего.
Но они должны быть в ее спальне. Должны.
Ее охватила паника. Она попыталась вспомнить, когда видела миниатюры в последний раз.
– Вы что-то потеряли, миледи?
Голос ее мужа заставил ее вздрогнуть. Проклятие! Как ему удалось так тихо войти?
– Что вы здесь делаете?
Его голубые глаза блеснули.
– Между прочим… это и моя спальня.
Он стал приближаться к ней, и она непроизвольно ухватилась за горло. Он наклонился к ней, и она отступила.
– Почему ты так нервничаешь? – спросил он.
– Я вовсе не нервничаю. Вам просто, не следует подкрадываться, как какому-нибудь шпиону.
Неужели он видел, как она опускала доски пола и ставила на место мольберт?
Если он обнаружил неоконченную картину с изображением гладиатора и ее незаконченный автопортрет, последуют еще вопросы.
Но он подошел к кровати и сказал:
– Ложись в постель, Бренна. День был трудный.
Облегченно вздохнув, она подошла к нему. Их губы встретились, и он просунул руку себе под рубашку, чтобы достать ключ от ее кандалов.
Глава 18
Прошло еще несколько дней. Вспоминая Джеймса, каким он был в минуты страсти, Бренна сделала по памяти набросок мужчины, который опустился на постель и наклонился, чтобы поцеловать спящую женщину. Рукава были привязаны веревками выше локтя, чтобы не мешали в работе и не испачкались в краске.
Разглядывая картину, она улыбнулась. Она получилась еще лучше, чем ее остальные картины. Она работала над ней несколько часов, и при этом у нее немного кружилась голова от вожделения.
Ей надо быть готовой к тому моменту, когда она сможет снова увидеться с братом Гиффардом.
Она удовлетворенно вздохнула. Занятия любовью с мужем придали ее живописи реальные черты, и заставляли ее сердце трепетать от радости.
Облизнув губы, она добавила серпообразный шрам на левом плече мужчины – именно такой был на плече Монтгомери.
По правде говоря, тело ее мужа завораживало ее.
Нет, не только тело. А каким он был человеком.
Он нанял людей и управлял ими, чтобы привести в порядок свои новые владения. Стены замка были побелены, а крыша заново покрыта соломой. Он делал все то, чем ее отец пренебрегал.
Каждую ночь он снимал с нее цепи и целовал ее до тех пор, пока она не начинала задыхаться от страсти, а потом нежно занимался с ней любовью. Если бы утром он не заковывал ее снова, она могла бы полюбить его. Она подавляла в себе эту глупую мысль. Нужно сбежать. Нельзя прожить всю свою жизнь связанной, как рабыня из гарема.
Но он не относился к ней как к рабыне. За последние три дня каждое утро прибывало новое платье. Такого с ней не было уже много лет. Она восхищалась яркими цветами тканей и искусной работой. Он прислушивался к ее советам по ведению домашнего хозяйства и даже осуществил на практике кое-какие из ее идей. Она видела своих сестер, правда издалека, и все еще не могла с ними общаться, но они выглядели здоровыми и вполне благополучными.
Конечно, убеждала она себя, новые платья – это еще один способ владеть ею и избавить от лохмотьев, которые до этого были ее обычной одеждой.
Тем не менее, она не могла перестать находить удовольствие в том, как шелк платьев ласкает ее кожу. Платье, которое было сейчас на ней, было особенно приятным – темно-зеленое, с прилегающим лифом и вышитое крошечными розами по вороту и по всей длине пышных рукавов.
Наверное, лучше было бы переодеться перед тем, как сесть к мольберту, но этому мешали цепи. К тому же надо было использовать минуты одиночества, чтобы, писать картины эротического содержания.
Закончив писать фигуру мужчины, она занялась фоном. Это был стол с наброшенными на него несколькими шалями. Потом появилась разбитая ваза.
Зачем она написала эту разбитую вазу? – недоумевала она. Она вовсе этого не хотела. Но иногда она так увлекалась, что вещи словно сами собой появлялись на холсте – будто фрагменты из другого времени и места.
Обмакнув кисть в голубую темперу, она решила превратить эту вазу в женский платок. Разбитые вазы не подходят к эротическому настроению картины.
Раздосадованная тем, что непрошеная ваза нарушила концентрацию внимания, она наклонилась к картине. Наручники зацепились за палитру, и она упала ей на колени. Лиф платья и юбка оказались испачканными краской.
Проклятие! Она схватила палитру, швырнула ее на стол и схватила тряпку.
Зеленая юбка покрылась красными, желтыми и голубыми пятнами. Она стала судорожно тереть их тряпкой, но от этого они становились еще больше.
С ума можно сойти!
Она вскочила, намочила тряпку и опять начала стирать краску.
Краски в результате слились в одно темное коричневое пятно.
Она застонала. Ее новое платье. И притом самое любимое.
В памяти всплыли крики отца. «Неуклюжая корова! Как ты смеешь писать красками, не сняв нового платья! И когда мы только от тебя избавимся!» Она вся сжалась при этом воспоминании – боль от этих слов отца не прошла до сих пор.
Ей тогда было четырнадцать лет, и их пригласили на празднование дня рождения королевы. В течение нескольких недель она писала миниатюру, чтобы преподнести ее королеве в качестве подарка. Ее впервые должны были представить при дворе, и ей хотелось произвести хорошее впечатление. Она надеялась – каким она тогда была романтиком! – что королеве понравится ее картина, что она будет к ней добра и поможет найти ей достойного жениха. Такого, чтобы отец мог ею гордиться.
Она уже была одета, а картину уже вот-вот должны были запаковать. Но пока она ждала, когда будет готова ее семья, она вдруг решила, что ягоды остролистника на ее картине были не очень хорошо прописаны. Она поспешила сделать несколько завершающих мазков и…
Бренна потерла виски, чтобы стереть из памяти это воспоминание и тот стыд, который она испытала.
Ока уронила палитру и опрокинула баночку с краской и три яйца прямо на платье. Платье было в конец испорчено.
Отец был вне себя от ярости. Слуги видели, как он взял картину – ее единственный подарок королеве – и швырнул ее в ночной горшок.
– Твоя мазня всегда будет годиться только для помойки. Королеве не нужны твои дурацкие фантазии.
Потом он заставил ее раздеться догола в присутствии слуг и натянул ей через голову платье одной из горничных. Платье было не таким уж плохим – видимо, предназначенное для работы на кухне, – но оно было слишком простым и совершенно непригодным для того, чтобы быть представленной при дворе.
При воспоминании о том дне Бренну передернуло.
Королева была страшно недовольна. Женихов не было. Отец ругал ее за то, что она все испортила. Он отнял у нее всю одежду и больше не купил ни одного платья.
Она не хотела признаваться мужу, что для нее значило то, что он накупил ей новых платьев.
В коридоре раздались мужские шаги. Монтгомери! Бренна стала еще яростнее тереть пятно на платье, но внезапно остановилась.
Бесполезно.
Платье безнадежно испорчено.
Лучше встретить мужа с достоинством. Когда он отнимет у нее все платья, как это сделал отец, она опять будет такой, как до того времени, как вышла замуж.
Она быстро спрятала в тайник под досками свою новую картину. Это, конечно, было не самым подходящим местом для того, чтобы высохли краски, но она не могла допустить, чтобы ее обнаружил Джеймс.
Потом, повернувшись к двери, Она выпрямила спину и приготовилась выслушать то, что скажет ей муж. Он был человеком, который гордился тем, как он выглядит. Один только блеск начищенных сапог говорил об этом. А уж чего-чего, а неуклюжим он никогда не был.
Когда дверь открылась, она расправила плечи и подняла подбородок.
Монтгомери вошел, заполнив собой всю комнату. На нем был голубой отутюженный камзол и начищенные сапоги. Как ему удавалось ходить по земле и не испачкать сапоги? На них не было ни пылинки, а на штанах ни единой морщинки. Идеален. Как всегда.
– Как это хорошо, моя пленница-жена, что ты на месте.
Она стиснула зубы, приготовившись выслушать очередную лекцию.
Он шагнул к ней, будто не замечая, во что она превратила новое платье.
У нее задрожали ноги.
Наклонившись, он поцеловал ее в щеку и провел пальцами по лифу.
– Какого… – Он отступил, увидев на пальцах краску. Она постаралась не выдать своего страха. Сколько бы он ни ругался, она все вытерпит. Ей уже приходилось испытывать стыд. Вынесет она его и сейчас.
– У тебя краска на платье.
– Я не жду от вас, чтобы вы поняли, – сказала она холодно. – Кто-нибудь из ваших слуг может завтра вернуть торговцу и все остальные. Я уверена, что их можно будет перепродать за приличную сумму.
Бренна смело смотрела ему в глаза. Она не позволит ему догадаться, как это приятно – после стольких лет снова носить красивые вещи. Вообще-то ей не следовало принимать их – это с самого начала смущало ее, – потому что, как ей казалось, было сродни тому, что она предала свою семью. Эти наряды заставили ее мечтать о роскошной жизни в замке, а не в монастыре в Италии.
– Да, верно, – он, казалось, был в замешательстве. – Ты хочешь вернуть все платья из-за того, что испачкала краской одно?
– Можете накричать на меня, – продолжала она в отчаянии. У нее сердце разрывалось от того, что ей придется отказаться от таких красивых вещей. – Но это не поможет. Господь создал меня неуклюжей, и я такая, какая есть.
Было видно, что Монтгомери расслабился. Он улыбнулся, и эта улыбка могла бы растопить лед. Его идеальная одежда и обличье настоящего воина резко контрастировали с находящими друг на друга передними зубами, придававшими ему мальчишеский вид.
– Тебе кажется, что ты неуклюжая?
Она вздрогнула, ожидая, что его улыбка превратится в оскал.
– Да.
– Моя дорогая пленница-жена, с теми, кто мне подчиняется, я никогда не бываю груб. Так что слушай меня внимательно. – Он сжал ее плечо. – Ты больше никогда не должна говорить так о себе. Любая женщина, которая может писать такие замечательные картины, как те, которые я видел, не может быть неуклюжей. Ты это понимаешь?
Сказать, что Бренна была удивлена, – ничего не сказать. Если бы у него неожиданно выросли крылья, и он начал летать по комнате, она была бы поражена не меньше.
– Вы… вы не сердитесь?
Он рассмеялся и провел испачканным краской пальцем по ее носу.
– Это всего лишь платье, дурочка.
В этот момент она простила ему кандалы. Тепло разлилось по всему телу. Все обиды рассеялись как дым, и она почувствовала, как ее сердце открылось навстречу ему. Бренна не была уверена, хотела ли она испытывать такую необыкновенную нежность. Его жест был гораздо более интимный, чем даже то, что она испытывала с ним в постели.
Не позволяя себе задуматься о причинах, она встала на цыпочки и поцеловала его в губы. При этом краска с ее носа измазала ему щеку. Улыбнувшись, она стерла краску пальцем.
Он заключил ее в свои объятия, окутав своей силой и своим запахом – этой поразительной смесью леса и пряностей. Ее сердце забилось, и, обхватив его руками за шею, она притянула его к себе.
А потом, охваченная неистовым желанием изучить его тело, она подтолкнула его назад, в сторону кровати. До этого инициатива всегда исходила от него – он прикасался к ней и любил ее до тех пор, пока она не начинала сгорать от страсти. На этот раз это она должна доставить ему удовольствие.
Она начала осыпать его короткими страстными поцелуями в губы, в шею, в ухо. Он зарычал, и она почувствовала свою власть над ним как женщина. Бренна считала, что он занимался с ней любовью лишь потому, что ему нужен был наследник. Но сейчас она поняла, что перед ней находится мужчина, захваченный настоящим и не думающий о своих будущих детях.
– Миледи, – пробормотал он.
Она выдернула из-под ремня рубашку, стянула ее через голову и стала гладить его торс, запуская пальцы в волосы на груди и задевая кожаный ремешок, на котором рядом с серебряным медальоном висел ключ от ее кандалов.
Они упали на кровать, и он оказался сверху. Попытка снять с нее одежду не увенчалась успехом – мешали цепи и ошейник. Она попыталась поднять руку, но запуталась в рукаве.
Чертовы цепи!
Он протянул руку, и она подумала, что он собирается достать до ключа, но он лишь выхватил из-за пояса кинжал.
– Оно и так уже никуда не годится, пленница-жена.
– Что вы соб…
Раздался легкий шуршащий звук разрезаемого платья. Она вздрогнула.
– Я куплю тебе новое, – утешил он ее.
Ей понравилось, что он так легко отнесся к тому, что она испортила платье. Такого мужчину она могла бы любить. Эта мысль немного ее смутила, но она тут же о ней забыла, потому что он обвел языком обнажившийся сосок.
– Дже-е-еймс, – протяжно произнесла она и закрыла глаза.
Он поднял голову и взглянул на нее. Потом несколькими умелыми движениями расправился с остатками платья, побросав лохмотья на пол.
Бренна облизнула пересохшие губы в предвкушении того, что должно случиться дальше.
Он одарил ее своей пиратской улыбкой и потянулся за ключом. Она замерла точно так же, как каждую ночь, когда он совершал этот ритуал.
Но в отличие от других ночей ей не понравилось, что он немного от нее отодвинулся. Поэтому, когда он освободил одно из запястий, она протянула руку, чтобы погладить его плечо.
Однако он не дал ей сделать это, а обернул цепь вокруг столбика кровати и защелкнул замок.
– Какого черта вы делаете? Я не собиралась сопротивляться, – возмутилась она.
– Я знаю, – его взгляд, скользивший по ее телу, горел ярче, чем угли ада.
– Тогда что за причина?
– Причины никакой нет. Просто я так хочу, – прошептал он и провел языком по мочке ее уха.
– О! – Она сглотнула, не понимая, что это за новая игра. Он еще ни разу не приковывал ее к кровати, когда они оставались наедине. То было священное время, когда они забывали о своих разногласиях.
– Назови меня по имени еще раз.
– Джеймс.
– Нет, не так. Скажи это тем низким хрипловатым голосом, который позволяет мне делать все, что я захочу.
Он провел большим пальцем по ключицам. От этого прикосновения у нее по спине пробежали мурашки. Ей не следовало бы радоваться тому, что он полностью завладел не только ее телом, но и волей, но она ничего не могла с собой поделать.
Закрыв глаза, она пробормотала:
– Джеймс.
– Очень хорошо. Подними вверх ноги. Зардевшись, она выполнила и эту его просьбу.
– А теперь раздвинь их.
Она и это сделала, но глаз не открыла, чтобы не видеть, как он навис над ней. Но он неожиданно схватил ее за лодыжку, и цепь, открывшись, звякнула. Она открыла глаза и хотела пошевелить ногой, но он обмотал ее цепью и приковал к столбику кровати. Она оказалась прикованной к кровати с поднятыми вверх и раздвинутыми ногами.
Краска стыда залила не только лицо, но и все тело. А этому бесстыжему месту между бедрами, по-видимому, было все равно.
Желание не пропало. Более того, она хотела его. Сейчас. Здесь. Таким способом. Любым.
Он медленно провел пальцем по ее животу вниз и просунул его между нежными складками ее интимного места.
Застонав, она выгнула спину. Из-за того, что она не могла двигаться, каждое прикосновение казалось более сильным, даже преувеличенным. Она словно горела в огне. Она извивалась, желая, чтобы его пальцы коснулись того места, где наслаждение достигало своей кульминации.
Но его пальцы внутри ее скользили из стороны в сторону, а не вглубь, как она того хотела.
– Прошу вас, милорд.
– Ш-ш-ш. Еще не время.
– Но я готова, – проворчала она дрожащими губами.
Он усмехнулся:
– Это мне решать.
– Прошу вас. Пожалуйста.
В ответ на ее мольбу он начал ласкать ее соски так же, как складки между ног. Она отдалась своим ощущениям, позволив ему делать, что он хочет. Волны экстаза накатывали на нее одна за другой. Ей казалось, что больше она не сможет выдержать.
Он держал ее в таком состоянии, как ей казалось, целую вечность. Она уже ни о чем не могла думать, только о том, чтобы он, наконец, вошел в нее.
Будто услышав ее тайную мольбу, он лег на нее, и она почувствовала, как его огромная пульсирующая плоть вошла в нее. Но не медленно и осторожно, как он делал все прошедшие ночи, а сильным и быстрым толчком, и он сразу же стал энергично двигаться. Она вскрикнула от наслаждения – именно этого она ждала.
Наслаждение было похоже на прорвавшуюся плотину. Ей казалось, что она витает под облаками. Тело было невесомым, отделенным от разума.
Спустя несколько минут он нежно поцеловал ее в щеку, а потом отстегнул кандалы и бросил их на пол.
Громкий лязг цепей не сразу отозвался в ее сознании. Она все еще была во власти пережитых ощущений. А когда до нее дошло значение этого звука, она пришла в ужас.
Она вдруг очнулась и похолодела. Как она могла так бездумно наслаждаться физической близостью с ним? Она только что была прикована к кровати ненавистными цепями, а получается, что она вовсе их не ненавидела. Ее охватило отчаяние, глаза наполнились слезами. Как она могла?
