Текст книги "Восхождение звезды"

Автор книги: Джерри Уандер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Джерри Уандер
Восхождение звезды

Пролог

Краков встретил Барбару Молик моросящим дождем. Осень усеяла брусчатые мостовые и черепичные крыши опадающей листвой, словно специально заботясь о том, чтобы придать городу цвет старинного золота. Боже, как он хорош!

До отказа приспустив левое боковое стекло автомобиля, Барбара вдыхала до боли знакомый запах. Сами стены Вавельского замка, аркады его двориков, врата часовен таили ни с чем не сравнимый аромат веков, с детства знакомый ей. Не хватает еще разреветься и предстать перед Изой в растрепанных чувствах, тетка – старуха с характером, так что лучше держать себя в руках. Вообще неизвестно, как меня встретит, подумала она и невольно подобралась.

В семье все побаивались Изу. Барбара тоже не была исключением. Впрочем, та ни разу в жизни ее не обидела, не наказала. Когда десятилетней девочкой Барбаре пришлось выбирать между разведенными отцом и матерью, тетка лишь молча погладила ее по голове. Сцена была ужасная. Мать сидела окаменевшая. Отец настаивал, что, забирая дочь в Париж, он прежде всего думает о будущем ребенка, а мать рассуждает как типичная эгоистка, предпочитающая держать дитя при своей юбке, что провинциальный Краков не открывает таких возможностей, как Париж, что на каникулы девочка будет приезжать домой, что все расходы по содержанию, учебе и другим нуждам он берет на себя, что, в конце концов, он отец и тоже имеет право на воспитание… Вот тут-то тетка молча погладила Барбару по голове и увела в детскую.

Утром они с отцом отправились в Париж. Мать в слезах вышла на крыльцо, а Иза нет. Сколько раз, приезжая потом домой уже повзрослевшей, Барбара пыталась поговорить с теткой, но так ничего и не получилось. Та была с ней вежлива, но суха. Может, не могла простить предательства, совершенного ребенком?..

Поразительная натура! Со своим собственным братом, Анджеем Моликом, Иза с тех пор общалась подчеркнуто сурово, а с его бывшей женой Кристиной жила душа в душу, всячески подчеркивая, что краковский фамильный дом Моликов, несмотря на семейные передряги, с полным правом принадлежит и ей, демонстративно подчеркивая свое родство с чужой по крови Кристиной.

Как несправедлива бывает судьба. Кристину отличали неброская красота, мягкость (Барбаре от матери не передалось и сотой доли той женственности, которой та отличалась), а муж, как выяснилось, наоборот, тянулся к яркому, эффектному. Анджей и сам невольно признался дочери: в юности любил полевые цветы, а потом с удивлением обнаружил, что предпочитает вызывающую красоту оранжерейных диковин. Они действительно однажды говорили о цветах, выбирая у торговки на площади Этуаль букет по случаю какого-то торжества, а она тогда почему-то с грустью подумала о матери… Наверное, потому, что в тот день получила письмо из Кракова?

Удивительно! Сама Барбара тоже любила растения, выпестованные искусным садовником. И вообще внешне больше походила на отца, чем на мать. Буйные, вьющиеся каштановые волосы – его, зеленые яркие глаза – его, порывистость характера – и та от его натуры. Впрочем, от матери она унаследовала точеную фигурку, грациозность движений, правда, в отличие от материнской в ее пластике проступало нечто подспудное, скрыто манящее, вернее, как выражались ее некоторые поклонники, чувственное…

Первое, что сделала сегодня Барбара, когда прилетела в Краков, прямо отправилась на могилу матери. Полтора года назад, сразу после похорон, она вернулась в Париж. Конечно, следовало бы побыть хоть недолго с теткой, еще больше замкнувшейся, она ведь теперь осталась в доме совсем одна, но обстоятельства не позволяли. Впрочем, еще больше постаревшая Иза и не уговаривала Барбару остаться. Раз надо – значит надо. Премьера в театре – событие такое, что даже личное горе не может, не должно, не имеет права вносить поправку в афишу. Этих слов Изе можно было не говорить вовсе, хотя Барбара и говорила их, собирая тогда свой чемодан. К театру тетушка относилась как к чему-то святому. Его боготворила, ему служила, им жила, хотя в «Артосе» (одном из старейших краковских театров) занимала скромную должность костюмерши.

Неужели и теперь все еще работает, вдруг подумалось Барбаре, когда такси миновало Мариацкий костел, недалеко от которого за Ратушной площадью помещалось здание «Артоса», а почти вплотную к нему примыкал и старинный фамильный дом Моликов.

Рассчитавшись с таксистом, она не сразу дернула медное кольцо старомодного звонка. Всю дорогу из Нью-Йорка в Краков Барбара придумывала фразу, с которой начнет разговор с Изой, собираясь рассказать тетушке о многом и очень важном. К тому же ей уже не десять, а двадцать пять и она давно на примере жизни своей покойной матери поняла, какое щедрое на доброту сердце скрывается за внешней суровостью этой старой женщины. Впрочем, сие вовсе не означало, что лично Барбара сумеет до него достучаться. Глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, она дернула за кольцо.

Высокая, с прямой спиной, гладко зачесанными седыми волосами, Иза Молик возникла в дверном проеме. Задумай художник написать портрет чопорной старой дамы – лучшей модели ему бы не найти, мелькнуло в голове Барбары.

– Проходи.

– Извини, Иза. Я хотела преподнести сюрприз, потому не дала телеграмму.

– Считай, и тебя ждет сюрприз – ужин я сегодня не готовила.

– Я не голодна, – рассмеялась Барбара и прильнула к плечу старой женщины. Та невольно провела рукой по ее кудрям. Легонько, словно боясь, что ласковый жест будет замечен.

Барбара и заметила. На душе сразу полегчало.

– По-моему, твой жакет весь вымок. Разве сильный дождь?

– Нет, Иза. Моросит потихоньку, но я… довольно долго пробыла у мамы… Дай мне что-нибудь на ноги и какой-нибудь халат потеплее.

– Вот тапки, остальное сама знаешь где, а я пока разожгу камин. Не дело, если простудишься.

– А может, не стоит возиться?

Тетушка чуть вздернула бровь.

– Хорошо, хорошо, – торопливо кивнула Барбара. – Я быстро переоденусь и помогу тебе.

Чтобы попасть на второй этаж, нужно было пройти по длинному коридору мимо гостиной, столовой, кухни. За распахнутыми дверьми притаились сумерки, свет лился лишь из гладильной. Оттуда тянуло запахом разогретого утюга. Барбара замерла. Вот и ответ на вопрос, который я задавала себе, невольно улыбнулась она. Иза до конца дней своих будет даже дома гладить и штопать театральные костюмы, дабы успеть к утренней репетиции привести их в полный порядок…

По широкой деревянной лестнице с резными перилами Барбара поднялась наверх.

В комнатах матери все было по-прежнему. На рояле ни пылинки, на своем месте стопка растрепанных нот, будто Кристина, как обычно, ушла на репетицию в «Артос», где занималась вокалом с артистами; в спальне – покрывало на кровати без единой складочки и полный порядок в гардеробе. Уловив едва различимый запах материнских духов, Барбара чуть не расплакалась, сняла с плечиков стеганый, отороченный по вороту мехом халат, переоделась.

В соседнем со спальней отцовском кабинете тоже мало что изменилось. На стенах афиши, портреты молодого Анджея Молика в ролях. Он гремел здесь. Звезда «Артоса», любимец не только краковской публики, но и всей Польши. Перебравшись больше двадцати лет назад за границу, он исправно посылал домой свои парижские афиши, где среди французских значилось и его имя, но Иза упорно не вешала их, хотя и не выбрасывала, лишь аккуратной горкой складывала на столе. Барбара вспомнила отцовской дом на улице Ваграм. Там в кабинете Анджея на стенах красовались все до единой афиши, даже те, где фамилия Молика была набрана мелким шрифтом. Сердце у нее защемило… Выбрав один из плакатов, запечатлевших отца в костюме романтического героя, Барбара прикинула, куда бы получше его прикрепить, чуть отступила, взобралась на кресло, стоявшее между оконными проемами, ладонью расправила завернувшиеся углы и, почувствовав на спине взгляд, невольно обернулась. Скрестив на груди руки, на пороге стояла Иза.

– Ты зря с этим затеялась, – сказала она довольно резко.

– А разве справедливо, если ты игнорируешь целый период творческой жизни Анджея? – Барбара знала: затевать подобный разговор не стоило, тем более ей предстояло сообщить тетушке новость, касавшуюся собственной судьбы.

– Я понимаю твои дочерние чувства, твою любовь к отцу, но ты уже взрослый человек и должна быть объективной, когда речь идет об искусстве… Ты сама стала актрисой и, надеюсь, научилась отличать подлинный успех или жалкое его подобие, даже если тебя награждают аплодисментами… Публика добра, но настоящего артиста не обманешь. В душе он знает про себя все!

– Не будем начинать сначала, – вспыхнула Барбара. Спустившись с кресла, она положила афишу на прежнее место. – Ты убеждена – не покинь Анджей Молик Краков, он блистал бы здесь?

– А он и блистал! Перед ним преклонялись!

– Во Франции его тоже часто сопровождал успех, – упрямилась Барбара.

– Не преувеличивай! Он что, превзошел Жана Море, Габена, Жерара Филиппа?.. Играл на сцене прославленных французских театров?.. – Иза жестом остановила Барбару, пытавшуюся возразить: – Не перебивай, раз уж мы заговорили об этом. Он разменял отпущенный ему Богом талант! Я проклинаю тот день, когда на пороге нашего дома появился Авери – вот кто стал для Анджея демоном-искусителем.

Барбара невольно вздрогнула. Авери-старший много лет был театральным агентом отца, а Макс, Авери-младший, унаследовавший фамильное дело, стал и ее, Барбары, агентом, о чем Иза пока и не догадывается. Вот сейчас тетушка упомянет еще и Айка Шарона, и тогда я должна буду рассказать все, лихорадочно подумала она. Так и произошло, Иза в сердцах назвала именно его имя.

– А Айк Шарон поставил в жизни Анджея последнюю точку!

– Умоляю тебя, Иза, – кинулась к тетушке Барбара. – Все не так просто, как ты думаешь…

– Я не думаю, а знаю! – отрезала Иза.

– Ничего ты не знаешь! И ничего не поймешь, если не выслушаешь меня… Твоя Барбара стала знаменитостью! Ты можешь мною гордиться, и этим я обязана Айку Шарону!

Старая Иза Молик рухнула в кресло, протестующе взмахнула руками.

– Ничего не хочу слышать о нем! Ни-че-го!

– Нет! Я тебе заставлю меня выслушать. За последний год я слишком много пережила, слишком много передумала, в том числе и о судьбе отца… Не знаю, какой из меня рассказчик, но, поверь, я не утаю от тебя ничего и буду откровенна, даже если сейчас и стыжусь некоторых своих поступков… Только умоляю, наберись терпения и не перебивай. Считай это моей исповедью. А мне есть и в чем покаяться, и за что сказать судьбе спасибо… Четыре месяца назад, нет, даже меньше, в Париже произошла встреча, с которой все и началось… Как сейчас помню, как это было.

Глава 1

Барбара сердито взглянула на молодого мужчину, сидевшего напротив нее за низким столиком.

– Это куда годится? Ожидая тебя, я почти полчаса проторчала в вестибюле!

– Извини. Никак не мог поймать такси, – оправдывался Макс Авери, теребя абрикосового цвета галстук-бабочку, подобранный в тон костюму такого же абрикосового оттенка. – Но ты могла бы посидеть и здесь.

– Тут слишком многолюдно, не люблю, когда на меня пялятся, ты же знаешь! – протестующе воскликнула девушка.

– Ты актриса, надо радоваться, если тебя узнают… – Макс неожиданно замолчал, увидев кого-то за спиной Барбары в дверях бара, помахал приветливо рукой и громко крикнул – Сюда! Мы здесь.

Барбара поджала губы, когда Макс вскочил из-за стола, устремляясь к человеку, которого он явно ожидал. Девушка думала, театральный агент Макс Авери пригласил ее в отель «Бурбон» просто пообедать, но – черт побери! – могла бы и догадаться, что они не обязательно будут обедать вдвоем.

Впрочем, это вполне в его духе, решила Барбара. Пригласив меня в качестве своеобразной эффектной приманки, он наверняка рассчитывает протолкнуть свою очередную задумку, о которой пока помалкивает. А изысканный и фешенебельный отель «Бурбон» выбрал для того, чтобы произвести солидное впечатление.

Барбара скрипнула зубами. Сидя спиной ко входу, она не могла видеть приближающегося человека, но в любом случае девушка не собиралась потратить вечер на светскую беседу с каким-нибудь очередным импресарио в угоду Максу. Она не допустит, чтобы ее использовали! А Макс буквально рассыпался в любезностях.

– Ужасно рад возможности наконец встретиться с вами, – говорил он необычайно искренне. – Я большой ваш поклонник, хотя в последнее время вы не балуете своих почитателей появлением на экране или на сцене и предпочитаете заниматься режиссурой. Но поверьте, я помню каждую сыгранную вами роль.

– С возрастом я понял, что приятнее командовать самому, чем подчиняться диктату других. – В ответе звучала явная ирония, а в манере говорить, интонациях нечто чисто американское.

Барбара замерла. Девушка почти с уверенностью могла сказать, что узнала голос. Невольно обернувшись, она буквально онемела. Ее зеленые глаза вспыхнули, губы сжались и побелели. Гость оказался человеком, которого Барбара не видела последние семь лет и вообще не желала бы когда-либо увидеть вновь. Это был Айк Шарон!

Даже мельком взглянув на Айка, девушка отметила завидную ладность его фигуры: высокий, широкоплечий, с узкими бедрами, поджарый… Повадки мужика, знающего себе цену. И одет соответственно. Если Макс, пытаясь соответствовать стилю завсегдатаев «Бурбона», желал выделиться, то Айк, видимо, исходил только из соображений собственных удобств. На нем были ковбойские сапоги, выцветшие голубые джинсы и старомодный черный блейзер, накинутый на синюю поплиновую рубашку. Одежда казалась случайной, но каким-то образом Айку Шарону удавалось выглядеть эффектней, чем любому другому мужчине в баре.

– Вы знакомы! – объявил Макс с интонацией телевизионного ведущего, устраивающего в своей программе встречу-сюрприз. – И мне, надеюсь, нет необходимости называть имена…

Больше всего Барбаре сейчас хотелось придушить Макса.

– Да, действительно, знали друг друга когда-то, – сказала она сдержанно, в душе старательно относя это знакомство к прошлому, где ему было самое место.

– Добрый вечер, – поклонился Айк Шарон и протянул загорелую руку.

Его рукопожатие сопровождалось медленной улыбкой, чуть играющей на губах, вернее в уголках рта, от которой в свое время Барбара буквально замирала. Но только не сейчас… Семь прошедших лет охладили ее пыл. Спокойно откинувшись на спинку стула, Барбара сложила руки на коленях.

Тем не менее прикосновение пальцев Айка оставило на ее ладони некий чувственный след – та как будто загорелась. Это заставило Барбару подумать о том, что любой контакт с ним, пусть даже совсем невинный, может вывести ее из равновесия и создать ненужную напряженность.

– Что ты делаешь в Париже? – поинтересовалась девушка, пытаясь проявить скорее светскую формальность и вежливость, чем заинтересованность, но голос с трудом повиновался ей.

Хотя Айк Шарон действительно относился к давней истории и Барбара не думала о нем уже целую вечность, отель «Бурбон» (надо же, чтобы Макс решил устроить обед именно здесь) стал когда-то свидетелем ее позора. Впрочем, тогда ей было всего восемнадцать… И вела она себя как полная дурочка… Но и сейчас, спустя семь лет, память ведь не сотрешь, как магнитофонную ленту, Барбара отчетливо представляла картину, как она выскакивает из номера Айка Шарона: пятый этаж, номер 522… Как стучат по паркету коридора ее каблучки, как лифт уносит ее вниз, как портье предлагает ей вызвать такси и дать зонт, а она выбегает прямо на улицу… Вот уж никогда не думала, что судьбе будет угодно снова выбрать «Бурбон» для встречи с Айком. Впрочем, судьба тут ни при чем. Это все Макс Авери! Неужели у него какой-нибудь проект вместе с Шароном?..

Барбара отпила из бокала глоток освежающего сока. Воспоминания, заставляющие ее внутренне сжиматься, подталкивали к тому, чтобы и сейчас сбежать. Поставить бокал и не прощаясь удалиться. Но это тоже будет глупостью, тем более если ее театральный агент и Айк Шарон связаны какими-то деловыми отношениями. Такое, конечно, сомнительно, но ведь возможно! Значит, она будет вести себя нормально, без фокусов.

– Так что ты делаешь в Париже? – повторила Барбара свой вопрос с индифферентностью в голосе.

– У меня здесь дела, которые заняли два дня. Завтра улетаю в Штаты. Мне только что принесли в номер билет.

– В «Бурбоне» отличное обслуживание, – одобрительно кивнул Макс. – Отличные повара и отличные коктейли. Присаживайтесь. Вы должны выпить с нами коктейль, – продолжал суетливо Макс, предлагая гостю свободный стул. – Я как раз собирался рассказать пани Молик о сложившейся ситуации.

Шарон быстро взглянул на девушку.

– Ты не в курсе?

– В курсе чего? – в замешательстве переспросила Барбара, переводя взгляд на Макса. – Если тебя не затруднит, объясни мне, пожалуйста, о чем идет речь?

– О фильме, – ответил агент, – о чем же еще!

Через месяц Барбара должна была вылететь в Штаты, чтобы начать сниматься в экранизации пьесы Бракке «Женщина». Роль героини пьесы – Анны она играла в своем театре на Елисейских полях, была отмечена публикой, прессой, даже специальной ежегодной премией. И не случайно голливудский режиссер Боб Прайс не стал искать другую исполнительницу и остановился на ее кандидатуре… Но при чем тут Шарон? Он-то какое имеет ко всему этому отношение? – подумала Барбара.

– Ничего не понимаю, – растерянно сказала она.

– Есть плохие новости и хорошие, – промямлил Макс.

– Начинай с плохих, – предложила Барбара, думая про себя, что лучше сначала покончить с худшим.

– Боб Прайс вышел из игры.

– Не может быть! – воскликнула девушка. – Почему?

– У него обширный инфаркт, выбыл как минимум на полгода… Бедняга Боб, – добавил Макс больше автоматически, чем с подлинным сочувствием. – Но есть и хорошие новости… – Он сделал паузу, взглянув на американца. – Айк Шарон берет дело в свои руки.

Барбара ушам своим не поверила.

– Ты?.. Те-бя утвердили режиссером? – пролепетала она, невольно подаваясь вперед и от волнения немного заикаясь.

Айк кивнул.

– Да.

Эта новость привела ее в полное замешательство, что не ускользнуло от Айка Шарона, испытующе смотревшего на нее.

Барбара буквально онемела, в голове шумело, мысли путались.

– Я знал, что ты будешь поражена, но чтобы до такой степени?.. – Макс похлопал девушку по плечу. – Очнись! – Он громко рассмеялся. В заведениях более низкого ранга посетители обязательно подняли бы в удивлении брови или повернули головы, но клиенты «Бурбона» были слишком хорошо воспитаны.

– «Поражена», по-моему, не совсем точное слово, – тихо произнес Шарон, наблюдая за Барбарой. – Я бы назвал это шоком. – Он хотел еще что-то добавить, но тут между столиками появился служащий бара с высоко поднятой над головой табличкой с надписью «Мистера Шарона к телефону». Айк Шарон извинился и, перемолвившись словом с юношей в гостиничной униформе, направился к одной из кабинок, установленных в дальнем конце бара.

– Послушай, Барбара, – понизив голос, заговорил Макс. – Мы оба были бы счастливы, если бы фильм снимал Прайс, но ничего не поделаешь. Эта роль в кино – твой сказочный шанс без пересадок отправиться прямо в разряд звезд, поэтому надо радоваться любому режиссеру, каким бы зверем он ни был. А Айк Шарон не зверь, он достаточно мягкий человек.

Хмуро сдвинув брови, Барбара тупо смотрела в свой бокал, который сжимала побелевшими пальцами. Боже, как она любила и эту пьесу, и эту героиню, свою Анну. Драма ее жизни была столь пронзительна! В кино пьеса могла обрести ту реальную плоть, которой в сценической условности не достичь. Для театральной актрисы здесь таились определенные трудности, впрочем, Барбара знала, что постарается выложиться до конца, и предвкушала победу, но теперь…

– Я не хочу с ним работать, – твердо сказала она.

Глаза Макса выкатились от удивления.

– Это еще почему?

Причин было две. Первая – инцидент в отеле «Бурбон» с постыдным бегством из номера 522. Слава Богу, для всех ее позор остался тайной. Вторая же причина, гораздо более важная, была общеизвестна – по крайней мере частично. Между бровями девушки залегла глубокая морщина. Это касалось дорогого ей человека, отца. Его боль стала ее болью, страданием, мукой. Барбара ничего не забыла и не простила самоуверенному наглецу Айку Шарону, хотя все, казалось бы, давно кануло в Лету…

– Не делай вид, будто ты не знаешь почему, – сдержанно, строго заметила она. – Ты разве не понимаешь, что Шарон сломал Анджея и тот не смог уже подняться?..

– Боже правый! – воскликнул Макс. – Кто бы мог подумать! Ты все еще мусолишь в душе историю, которая произошла между твоим отцом и Айком Шароном? Окстись! Воображать, фантазировать можешь, конечно, сколько угодно, однако ты уже не наивная студентка театральной школы, а актриса, которая не первый год на подмостках. Ничего не поделаешь: режиссерская и актерская несовместимость – ситуация не такая уж и редкая!

Барбара вздернула подбородок.

– Ты считаешь несущественным тот факт, что мой отец почувствовал себя уязвленным впервые за всю свою актерскую карьеру? – уточнила девушка, повысив голос. – Айк Шарон ни при чем?

– Послушай, Анджею было уже далеко за пятьдесят, а ему приходилось выслушивать режиссерские наставления парня, которому еще не исполнилось тридцати и который снимал к тому же лишь второй свой фильм! Одно это невольно создавало напряжение между ними, неужели ты не понимаешь? Могу представить, как фыркал Анджей Молик! Не забывай, мой отец был агентом твоего отца и прекрасно знал характер своего клиента.

– Значит, виноват во всем был сам Анджей? – язвительно усмехнулась Барбара.

Макс вздохнул. Хотя честь фамилии и защита родительского авторитета были, с точки зрения морали, похвальны, Барбара, на его взгляд, уж чересчур перегибала палку. Даже боготворя, не мешает хоть иногда быть объективной.

Ну хорошо, Анджей Молик был отличным театральным актером, обладал прекрасными внешними данными, голосом, был веселым, широким человеком, любимцем дам, но и взбалмошным, обожавшим внешние эффекты, позером… ведь тоже! Поди напомни Барбаре сейчас об этом – так взбеленится!

– Я человек суеверный, – вымолвил наконец Макс. – Поэтому напомню тебе одну примету. Если актер отказывается от предложенной ему роли – другая не скоро приходит к нему, если вообще приходит… Подумай, прежде чем решать…

Как раз тут к столику вернулся Айк Шарон, и Макс одарил его беззаботной улыбкой.

– Все в порядке?

– А у вас? – поинтересовался тот, переведя взгляд на грустное лицо Барбары.

– Чудесно! – заверил Макс. – Барбара, конечно, опечалена болезнью Прайса, с которым у нее сложилось творческое взаимопонимание, но надеюсь, что под вашим руководством она сумеет доказать Голливуду преимущества европейской актерской школы. Не обижайтесь, американские режиссеры ведь предпочитают снимать своих, выращенных Бродвеем? Разве не так?

– Все зависит от жанра фильма. В вестернах американских актеров европейским, пожалуй, не перешибить, ну а коли речь о психологической драме, тут возможны варианты. Суть в том, какие задачи перед собой ставишь и чего хочешь добиться.

– С вами по этой части все ясно, – широко улыбнулся Морис. – Уже по первым, даже робким, вашим картинам можно было судить, как пристально вы пытаетесь вглядеться в жизнь и сколь важно вам добиться полной психологической достоверности. Вы человек со своим почерком, своим миропониманием…

Айк Шарон насмешливо поднял бровь.

– Вы так считаете?

– Несомненно, – подтвердил Макс, не уловивший скрытой иронии, вызванной той откровенной лестью, которая звучала в его панегирике.

– Вы ошибаетесь насчет миропонимания. Блуждаю в полных потемках. Некогда сосредоточиться, суета заедает.

Макс Авери опять не уловил иронии или сделал вид.

– Со мной тоже самое, – поспешно сообщил он. – Всю прошлую неделю был в полном «ауте». Я так замучился со своими клиентами, что начисто забыл сообщить Барбаре новость о бедняге Прайсе, вашем решении снимать фильм и даже телеграмме о прилете в Париж… Отдыхать пора, иначе рухну где-нибудь на бегу… Но отдохнуть не придется: в среду телевидение, где у моих подопечных свои интересы, в четверг фестиваль музыкальных театров…

Пока Макс Авери перечислял свои бесконечные дела, Барбара украдкой наблюдала за Шароном, сидевшим за столиком боком к ней. Несмотря на прошедшие годы, тот остался таким же, каким она его помнила. Разве вот только появились серебряные нити в густых темно-русых волосах, спускавшихся на воротник рубашки, да резче обозначились линии в уголках рта, но глаза оставались все такими же пронзительно голубыми. Четкий росчерк бровей, словно высеченный из гранита волевой подбородок… Пожалуй, он стал еще привлекательнее. Наверняка большинство девушек млеет, знакомясь с ним. Еще бы – привлекает не просто его внешность. В нем все выдает умного, сильного, целеустремленного человека, что для женского сердца опасно. Барбара ощутила привкус горечи. Он действительно всегда был опасным, она ведь испытала это на собственном опыте, теперь же стал опасным вдвойне. Занимает в жизни определенную позицию, авторитетен, заслужил в искусстве статус ищущего творца. Правда, критики и вообще пресса относятся к нему по-разному. Одни возлагают на него надежды и пророчат блестящее будущее, другие оценивают весьма скептически. Он явно не из тех середнячков, о которых и сказать-то нечего…

Пока Барбара наблюдала за Шароном из-под опущенных ресниц, в ее душе боролись два совершенно противоположных чувства: сильное притяжение и столь же сильная неприязнь. Как такое возможно? В этом нет никакой логики! Она ненавидит Айка, и все! Вот что мысленно сказала себе Барбара и только тут переключилась на Макса, вернее, поняла: тот закругляется.

– Мне пора, – суетливо осушив свой бокал, объявил он.

– Как? – переспросила она. – Ты хочешь сказать, что уходишь?

– А почему бы двум давним знакомым не пообедать вдвоем? Пообщаться, поговорить, побыть тет-а-тет… Разве так не удобнее, Айк?

Тот в ответ лишь сухо улыбнулся.

– Что за фокусы, Макс, – вскинулась Барбара, но он не дал ей договорить.

– Когда я приглашал тебя отобедать вместе, то не знал еще, что возникнет необходимость очень важной встречи. И как раз в это время. Поверь!

Пока Макс, сделав знак официанту, расплачивался за коктейли, девушка поняла: ее подставили! Макс предчувствовал – она ни за что не захочет встречаться с Шароном, вот и подготовил западню.

Во-первых, специально не сообщил ей о смене режиссера, хотя знал об этом уже несколько дней. Во-вторых, сам опоздал в «Бурбон» преднамеренно, чтобы не услышать ее категорический отказ до того, как появится им же приглашенный Айк Шарон. Его целью было свести их напрямую… Выстроив соображения в одну цепь, подвела итог: ее обвели вокруг пальца.

Намерения Макса вполне прозрачны: он надеется на обаяние мистера Шарона, перед которым она не устоит и даст согласие сниматься. Он ведь не догадывается, что между Айком и ею лежит пропасть не только из-за отца, но и из-за жгучего стыда, испытанного ею в прошлом по «милости» того же Айка.

– Я прошу тебя отменить свою деловую встречу, – настойчиво произнесла Барбара, метнув в своего агента яростный взгляд, свидетельствующий, что она прекрасно поняла, какую игру он ведет.

– Еще раз приношу извинения, но это невозможно, – невозмутимо покачал головой тот.

– Брось! Ты все можешь, если захочешь…

– А вот отобедать с вами сегодня не смогу, хотя знаю, как прекрасно здесь кормят, – спокойно перебил Макс. – Счета уже оплачены, так что наслаждайтесь, – запечатлев два поцелуя на щеках Барбары, он откланялся Шарону и удалился.

– Гнида! – в сердцах пробормотала девушка.

– Ты имеешь в виду его или меня? – съязвил Айк.

Она и не знала, что произнесла это слово вслух.

– Макса, – нехотя ответила Барбара, думая про себя, что самоуверенный американец тоже подходит под сие определение. – Он ловкач, какому палец в рот не клади!

– Почему же ты держишь такого агента?

Барбара пожала плечами.

– У него нюх на выигрышные для артистов контракты, тем и ценен. Вот все и терпят.

Айк поймал взгляд девушки.

– А ты терпишь еще и потому, что его отец был агентом твоего отца?

Барбара выпрямилась. Она не хотела заводить разговор об Анджее. С Шароном это была вообще запретная зона, священная область, куда именно ему, как какому-нибудь язычнику, вход заказан.

– Значит, я продолжаю семейную традицию, в чем, надеюсь, нет ничего плохого, – довольно дерзко произнесла она.

– Согласись все же, твой Макс Авери поступил не очень красиво, умолчав об обстоятельствах с Бобом Прайсом и не поставив тебя в известность, с кем именно организовал твою сегодняшнюю встречу, – заметил Айк. Он не спускал с нее глаз. Блестящие каштановые волосы, зеленые миндалевидные глаза, губы цвета спелой земляники, точеная шея, высокая полная грудь – ничто не ускользнуло от его внимания. Шарон даже чуть подался вперед, чтобы получше рассмотреть ее фигуру. Девушка сидела свободно, положив ногу на ногу, под облегающей юбкой четко вырисовывалась линия бедер…

– Ты изменилась…

Барбара напряглась. Осмотр походил на неторопливую и детальную инспекцию, будто Шарон постепенно снимал с нее одежду, лениво отбрасывая тряпки в сторону. Она почувствовала себя голой, совершенно голой.

– Ничего удивительного, – огрызнулась Барбара. – Когда мы виделись последний раз, мне было восемнадцать, а сейчас…

– Двадцать пять, как я понимаю…

Черный полотняный костюм, из-под жакета которого выглядывала кружевная, цвета слоновой кости блузка, очень был ей к лицу. Бронзовые тени искусного макияжа оттеняли зеленые глаза, волосы свободными кудрями раскинулись по плечам… – Ты стала красивой взрослой девушкой, – добавил Айк.

Барбара знала, сколь хорошо выглядит, и хотя сказала себе, что ее совершенно не интересует мнение Айка Шарона, женское самолюбие, тем более самолюбие молодой актрисы, было польщено.

– Спасибо, – коротко поблагодарила она.

– Впрочем, ты всегда знала себе цену.

Барбара вспыхнула. Последнее замечание таило особый смысл. Семь лет назад, явившись в отель «Бурбон», она специально вырядилась в платье с очень глубоким вырезом, рассчитывая обратить внимание Айка на нежные выпуклости своей юной груди…

Сейчас же ей, наоборот, хотелось запахнуть жакет и застегнуться на все пуговицы. Кружевная блузка вдруг показалась слишком прозрачной, юбка чересчур короткой – будто она намеренно стремилась сразить собеседника наповал.

– А почему не отложили съемки, пока Боб Прайс не поправится? – Барбара сделала отчаянную попытку вернуться к главной теме разговора. – Не понимаю, зачем такая спешка?

Посмотрев ей в глаза, Айк покачал головой и лишь потом заговорил.

– Фильм слишком много значит для большого количества людей. Если студия в ближайшее время не начнет съемки, то потеряет права на пьесу. Работа над экранизацией и так чересчур затянулась… Деньги вложены, счетчик включен, производственная машина запущена, и остановка грозит катастрофой… – Шарон помолчал, испытующе глядя на девушку. – Если бы ты снималась у Прайса раньше, я бы понял, почему актриса Барбара Молик предпочитает работать с ним, но ведь это не так! Какая же тебе разница, кто из режиссеров его заменит, – Айк Шарон либо другая кандидатура?..