Текст книги "Обреченные на смерть"

Автор книги: Джерри Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 3

– Когда я стану президентом, обязательно издам указ о том, чтобы раз в год люди приходили на работу в плавках и купальниках. Все. Босс и разносчик газет. Директор и хранитель музея. Мэр и метеоролог. И делаться это будет не с целью провокации и не ради развлечения, а для того, чтобы сбить с людей спесь и уравнять их друг с другом. Всякий тогда увидит несовершенство своего ближнего, равно как и свое собственное. Все будут после этого лучше относиться друг к другу.

Так говорила Конни Каррера, загорая на пляже Джоунс в июне 1972 года. Она лежала на полотенце, подперев голову руками. Волосы под мышками у нее были не выбриты. Рядом с ней, упершись локтями в песок, лежал Джо Каллен. Он знал, что любит ее, и не обращал внимания на эти волосы, тем более, что они не влияли на его эрекцию, не проходившую у него с того момента как Конни села, чтобы намазаться кремом от загара. Тесемки лифчика у нее были расстегнуты, чтобы на теле не оставалось белых полосок, и все тело, пока она мазалась, пребывало в движении. Спустя многие годы они будут смеяться, вспоминая это, но в тот миг оба изо всех сил пытались скрыть свое возбуждение. Конни и Джо знали тогда друг друга всего два месяца. Она работала в детском саду и гуляла с детьми в парке возле площади Вашингтона, где он тогда дежурил. Они еще только начали целоваться и обниматься, поэтому ее слова о том, что нагота сбивает с людей спесь, прозвучали предостерегающе. Джо еще не видел ее голой, и она могла видеть только те участки его тела, которые демонстрировал на пляже любой парень, загоравший неподалеку.

Через сотни миллионов лет Каллен, женившийся на Конни, имевший от нее детей, изучивший досконально ее тело и наконец разведенный с ней, вспомнил ее предвыборное обещание, когда сидел за длинным столом на совещании в штаб-квартире управления полиции, слушая выступления людей, которые не страдали от избытка скромности. Вели они себя по отношению друг к другу, да и к другим людям тоже, довольно нагло. Они все были весьма разнообразно одеты, так как их вызвали сюда во время уик-энда, когда они вовсю веселились (сам Каллен успел только довести Энн до дома и на переодевание времени уже не оставалось, так что в управление он явился в своем единственном синем костюме), но было бы удивительно, если бы они пришли сюда в другой одежде: в мире, где всякие дегенераты и ублюдки убивали по два копа [4]4
  Коп (жарг.) – полицейский.


[Закрыть]зараз, невозможно было представить себе полицейского, разгуливающего в плавках.

Уполномоченный департамента полиции Фил Хриньяк, одетый в черный костюм, в котором пристало выражать соболезнования, сообщил им всю имевшуюся информацию об Элвисе Полке. Все сидящие за столом стали добавлять к этой информации факты, которые были известны им. Хриньяк все сильнее вдавливался в свое кожаное кресло, пока не превратился, как показалось Каллену, сидящему прямо напротив шефа, в шестидесятилетнего ребенка, внезапно ворвавшегося на собрание взрослых. Наконец, узнав все, что ему надо было узнать, и поблагодарив всех присутствующих, Хриньяк выпрямился, снял пиджак, ослабил галстук. Он положил перед собой желтый служебный блокнот, куда записывал все наиболее важные данные, обругал матом Элвиса Полка и начал подводить итоги.

– Итак… кража в транспортном самолете «Меркури» в День Благодарения и кража в «Спидэйр» в мае 88-го года – по сути аналогичны. Детективы Лютер Тодд и Дженифер Свейл, работающие в отделе по борьбе с хищениями грузов в аэропорту, заметили сходство между двумя кражами, по поводу которых нас отлично проинформировал капитан Конильяро, так что даже тем, кто в этом ничего не смыслит, все стало ясно.

Конильяро, возглавлявший отдел по борьбе с кражами в аэропорту, одетый в рубашку-поло, застиранные до белизны джинсы и кроссовки «Адидас» голубого цвета, изо всех сил сжал губы, чтобы не улыбнуться. Когда убиты два полицейских, не очень-то возгордишься, даже если тебя хвалит сам уполномоченный департамента полиции.

– Тодд и Свейл, – продолжал говорить Хриньяк и вдруг осекся.

… – Тодду было тридцать пять лет, из которых двенадцать он проработал в департаменте полиции. Он был женат, но развелся. Детей у него не было, после развода жил с родителями.

Свейл было двадцать семь. Она пять лет проработала в полиции. Снимала квартиру на пару с подругой. Тодду и Свейл сказали, что Элвис Полк выразил желание сотрудничать с полицией. Полка арестовали в августе 88-го года при попытке продать вещи, украденные в аэропорту. Он хотел сбыть их тайному агенту полиции. Полк отрицал свое участие в краже, но признался в хранении краденого. Ему дали шесть лет, и он потерял возможность быть освобожденным условно месяц назад, когда нанес удар штопором в бедро другому заключенному – они поссорились из-за того, какую станцию слушать по радио. У меня тут есть одна интересная справка, – Хриньяк достал из-под блокнота официальный бланк и, держа его большим и указательным пальцами, сказал:

– Психиатрическое обследование установило, что Полк страдает манией. Кстати, я вам говорил, что он голубоглазый блондин? Так вот, а Полк думает, что он афро-американец. Полк хотел слушать радиостанцию для черных «ВБЛС».

Единственный присутствующий в кабинете афро-американец, занимающий высокий пост в департаменте, Пауэл Рут, одетый во фланелевые слаксы, кашемировый свитер каштанового цвета, двубортный синий блейзер и итальянские туфли и выглядевший в таком небрежном наряде лучше самых разодетых франтов, рассмеялся.

– Она называется «ВБЛ, пинающие С», – сказал он.

Хриньяк некоторое время растерянно обдумывал услышанное.

– Действительно? – и тоже засмеялся, приглашая всех желающих присоединиться к нему.

Каллен лишь улыбнулся. Можно поделить всех людей на группы, судя по тем радиостанциям, которые они слушают. Есть такие люди, которые слушают только Национальное радио, другие – только софт-рок, третьи – классическую музыку, есть люди, которые предпочитают джаз, классический рок, старые вещи, кантри, радиостанции, передающие только новости, только песни в исполнении Синатры, только Элвиса Пресли, только дискуссии, соул, салса, хип-хоп, Зайдеко, передачи на религиозные темы, спорт. Люди слушают по большей части только одну станцию, в редких случаях две и почти никогда большее количество станций. Каллена внезапно заинтересовал Рут, который был, казалось, слишком экзальтированным человеком, чтобы слушать какую-либо из радиостанций, нравящихся обычным людям. В следующий раз, когда Каллен услышит по радио Фрэнки Крокера («Нет на свете никого лучше друга моего»), выходящего в эфир сразу же после сводки новостей, прогноза погоды и сообщения о ситуации на дорогах, Каллен попробует представить себе, как Пауэл Рут наряжается в своем доме из красного кирпича на Хамильтон-Террас.

– Элвис Полк, – сказал Хриньяк и откинулся в своем кресле, заглядывая в блокнот поверх очков, сдвинутых на кончик носа, подняв при этом вверх правую руку, средний палец которой описывал круги вокруг лысины на его голове, будто это был часовой, охраняющий важное место, – как я уже говорил, принадлежит к белой расе, ему тридцать один год, голубоглазый блондин, на передних зубах – золотые коронки, которые носят все чуваки, на левой щеке у него татуировка в виде пяти слезинок, на левой руке наколото сердце со словами «Гробовщик, гробовщик», на правой руке – гроб и надпись «Убийца». Слезинки означают количество ходок в тюрьму. Я не знаю, что значит «гробовщик», – Хриньяк посмотрел поверх очков на присутствующих: – Кто-нибудь знает?

Каллен ждал. Он полагал, что ответить должен Рут, если только он знал ответ и имел желание отвечать. Наконец он сказал:

– Это слова из одного госпела под названием «Когда разорвется круг». Слова такие: «Гробовщик, о, не спеши. Я прощаюсь с верным другом. Боже, я не хочу расставаться с ним». «Убийца» – так называется песня Бака Уайта, широко известная в исполнении Боба Дилана.

Ноги закидывались одна на другую и снимались одна с другой, в стаканы наливалась вода, из чашек потягивался кофе, вдоль стола перебрасывались быстрые взгляды. То, что Каллен, самый младший по званию из присутствующих в кабинете – за исключением представителя дорожной полиции Сида Брауермана, шофера и телохранителя Хриньяка, сидящего в позе Будды возле двери, – давно знаком с Хриньяком, было известно всем. (В те времена, когда Каллен, еще до знакомства с Конни, учился в колледже и подрабатывал вечерами в магазине грампластинок на площади Дюфи, там дежурил Хриньяк, который коллекционировал джазовые пластинки. Они частенько разговаривали о Гетсе и Джильберто, а позже уже вели сугубо деловые разговоры на всякие служебные темы). Мало кто знал, однако, что они уже давно не поддерживают дружеских отношений – с тех самых пор, как Хриньяк переехал в центр, а потом купил роскошную квартиру в небоскребе. Они редко встречались, и при встречах лишь пожимали плечами, говорили всякие ничего не значащие слова да выражали удивление по поводу того, как давно они не ходили куда-нибудь вместе отдохнуть. (В последний раз они вместе отмечали Рождество в 1979 году. Каллен был тогда детективом второго класса и все еще женат на Конни Каррера, а Хриньяк был помощником главного инспектора и на голове у него не было лысины. Тогда Верил Хриньяк была еще блондинкой).

В департаменте дивились музыкальным познаниям Каллена. Он выиграл приз, который разыгрывался ассоциацией детективов «Риск». Весь вечер задавались вопросы. Для того чтобы правильно отвечать на них, нужно было хорошо знать поп– и рок-музыку.

Вопрос: Кто такие Стинг, Ванила Айс, Эдж?

Ответ: Британские рок-группы, барабанщики которых погибли трагически.

В: Кто такие «Лед Зеппелин» и «ХУ»?

О: Группы, поющие о любви испанца Джонни и пуэрториканки Дженни. Сходные темы находим в песнях Брюса Спрингстина.

В: Что такое Пятьдесят седьмая улица?

О: Дождь застиг его с другом Билли в полумиле от районной ярмарки.

В: Кто такой Ван Морисон?

Он сражался за этот приз с членами благотворительных ассоциаций дорожной полиции и постовых полицейских. Деньги были переведены вдовам полицейских и пожарных, а также в детский фонд. Это случилось прямо после Нового года.

Хриньяк уже и не рад был, что задал свой вопрос. Надо было знать, что музыкальные познания Каллена весьма обширны. А та фамильярность, с которой он отвечал ему, могла навести кой-кого на мысль о кумовстве. Хриньяк продолжал:

– Как я уже говорил, Тодд и Свейл узнали от адвоката Полка, Маргарет Моррис, что ее клиент выразил желание дать показания по поводу кражи в «Спидэйр», потому что теперь из-за этой истории со штопором он не освобождался условно. Они покинули здание тюрьмы в 10 часов утра и поехали к аэродрому имени Кеннеди, прибыв туда в 12.30. Приблизительно в 1.15 они встретились с Маргарет Моррис и с полицейским инспектором района Квинс Карлтоном Вудсом. Они беседовали в течение часа, не достигнув никакого соглашения, но обе стороны при этом проявили взаимопонимание. Капитан Конильяро сказал нам, что дальнейшие беседы могли быть полезными для обеих сторон.

Тодд и Свейл отбыли с заключенным из аэропорта примерно в 16 часов. Машина принадлежала Свейл, но за рулем сидел Тодд. Полк сидел на заднем сиденье. От аэродрома до тюрьмы около двух часов езды. Охранник сообщил в оперативную часть, что машина не прибыла вовремя, в 18.30. Оперативники сообщили об этом нам. Когда заместитель уведомил меня, было 20.30. Какие-то ребята, катавшиеся там на санках, обнаружили тела сегодня утром в трубопроводе возле Нануэта. Почему трупы всегда находят дети, играющие на свежем воздухе?

Каллена интересовал вопрос, где мог быть первый заместитель уполномоченного, Сьюзен Прайс, самая высокопоставленная женщина в департаменте.

Хриньяк, с гримасой на лице, сделал глоток кофе.

– Насколько мы знаем – полиция графства Рокланд занимается этим делом, – убийство было совершено около 17.30. Свейл выстрелили в затылок, Тодду – в лоб. Их убили в другом месте, а потом сбросили в трубопровод. Полк находится в розыске. Разыскивается автомобиль Свейл, «волар-86». Возможно, к этому времени Полк уже поменял «колеса». На нем должны быть баскетбольные кроссовки детектива Тодда, хотя они ему и велики – у Тодда был двенадцатый размер, а у Полка девятый.

Убивали детективов из небольшого пистолета 22-го или 25-го калибра. Я полагаю, и, надеюсь, вы со мной согласитесь, что это был пистолет полицейского, который находился не на дежурстве. Полк нашел его в каком-нибудь ящике в помещении отдела по борьбе с кражами воздушных грузов. Но, по предварительным сведениям, все сданное оружие находится на месте, ни один из ящиков не взломан. Однако Полк мог открыть и закрыть его, а кто-то из полицейских просто не сообщил о пропаже своего пистолета. Полк был в наручниках, но его руки были не за спиной.

Хриньяк подался вперед, снял очки, отложил в сторону блокнот.

– Это свидетельствует о том, что были нарушены правила обращения с преступниками. Такого больше не должно повторяться. Мы все это знаем, но такое уже бывало прежде и не исключено, что будет иметь место в будущем. Полк съел сэндвич, выпил кофе, сходил в туалет, сделал записи в блокноте, который ему дала его адвокат, – Хриньяк дотронулся до своего блокнота. – Человек, у которого руки в наручниках за спиной, не нападет на вас. Конечно, вы можете его заставить признаться даже в том, что он убил Линкольна, и он признается в этом, лишь бы от него отстали, но вы же понимаете, что в таком положении ему нелегко напасть на кого-то. Те, кто утверждает обратное, просто не знают, что это такое. К тому же все это происходит на Рождество, учтите бога ради. Полку несколько раз предоставлялась возможность остаться одному. Он был один в кабинете Тодда и Свейл. И прикован к батарее, если верить капитану Конильяро, только за одну руку, потому что ел свой ланч. Полк находился один в кабинете следователя. Там он был в наручниках, но не был прикован, так как дверь закрывается снаружи, а вся мебель привинчена к полу. В коридоре он находился вместе с адвокатом, которая отвечала за него. Было бы большой глупостью оставлять его одного, если бы Полк был каким-нибудь опасным преступником или убийцей, но, за исключением того случая со штопором – охранник сказал мне, что рана была неглубокой, Полк едва проткнул кожу, пострадавшего заключенного выписали из больницы на следующий день, – за ним не числилось никаких преступлений с применением насилия.

Хриньяк опять снял очки и подвинул к себе блокнот. Водя кончиком карандаша по словам, он стал перечислять преступления Элвиса:

– Он уже семнадцать лет нарушает закон. Началось это, когда ему было четырнадцать лет и он бросил школу. Ходил с ножами, совершал мелкие кражи, не работал, хранил у себя наборы инструментов для взлома квартир, угонял автомашины.

Как я уже говорил, он ничтожество и ублюдок, но не похож на человека, способного убивать копов.

У Каллена было такое впечатление, что Хриньяк растерян. То, что он говорил, походило на ответы, которые давали на вопросы викторины, проводимой ассоциацией «Риск», типа: «Кто такая Мерл Хэггард?»

– Средства массовой информации… – сказал Хриньяк, – когда это пресса стала так называться? Они что, проголосовали за такое название или кто-то принял решение? Представители средств массовой информации просто танцуют на могилах этих несчастных полицейских. Они выстраиваются в очередь возле департамента полиции, несмотря на то, что идет снег, и глазеют, как идиоты. Вы сами видели, как во время пресс-конференции они чуть не задавили Сюзи Прайс. Она была так помята, что я вынужден был отправить ее в спортивный зал, чтобы она малость пришла в себя. Саманта Кокс… О, черт!

Глава 4

На этот раз все посмотрели на Каллена – Рут и Конильяро, Хриньяк и Брауерман; шеф детективов, Паоло Абруцци, одетый в рубашку-поло из овечьей шерсти, слаксы из акульей кожи, итальянские туфли фирмы «Гуччи» (шутили, что если Абруцци и Рут и уступают Джону Готти в интеллектуальном отношении, они могут по крайней мере одеваться лучше, чем он); капитан Ричи Маслоски из отдела внутренних дел, одетый в спортивный костюм – перенеся инфаркт, он бросил курить и занялся бегом трусцой; Элиу И. Новак из отдела расследования убийств, одетый в рубашку типа стирай-носи, штаны и старый пиджак; детективы Майк Рандор, Донни Драго и Тим Мак-Иверс – все в бейсбольных кепках, спортивных куртках, джинсах и черных кроссовках: только слепой сразу не поймет, что это копы. Так вот почему его позвали сюда сегодня – они думают, что он общается с Самантой Кокс.

Ничего себе придумали союз. Саманта была звездой 14-го канала и одиннадцатичасовых новостей, при которых Энн, по ее словам, была «сорокаваттной лампочкой». Так ведь Энн, а не он. Сам он только однажды погрелся в ее лучах. Саманта один раз прикоснулась к нему, взяла его руку в свою прохладную и твердую ладонь. Бесстрастным и ломким голосом она велела называть себя Сэм. Она решила, что им немедленно нужно позавтракать вместе. Саманта ясно дала понять, что в то утро ей почему-то стало необходимо встретиться с ним, и в то же время ее холодные колючие глаза смотрели мимо него, сквозь него и на кого-то, кто интересовал ее в тот миг больше, чем он, кого она уже встретила, зацепила, взвесила, оседлала, классифицировала и к кому потеряла всякий интерес. Она взяла его под руку и повела через комнату – у него в памяти возник эпизод из беспутной юности: наездница в цирке, щелкающая кнутом – и у дверей протянула ему свою прохладную твердую руку и велела впредь называть себя Сэм.

В тот вечер, присутствуя на телебалу в честь Иванова дня, попасть куда мечтало так много людей, Каллен пытался поймать взгляд Саманты – ах нет, пардон, Сэм Кокс – но, увы, она так и не посмотрела на него. Единственном свидетельством того, что она еще немного помнит его, было то, что перед Днем Благодарения она спросила Энн, проводит ли она выходные с ним… «с Джимом».

Хриньяк продолжал:

– Саманта Кокс была с телевизионщиками в то утро в аэропорту имени Кеннеди. Они делали передачу об авиадиспетчерах. Болтали о злоупотреблении наркотиками. Когда они услышали об убийстве, то слетелись в отдел по борьбе с хищениями грузов, как стервятники. Конильяро был в Нануэте, так что в их распоряжении оказались только младшие чины, которые так и не поняли, что за ураган на них обрушился. Кокс обошлась с ними очень круто.

Хриньяк поднял голову и посмотрел на Брауермана, который встал со стула и подошел к столику на колесиках, где стояли телевизор и видеомагнитофон.

– Об этом был репортаж в шесть часов. Продолжение будет в одиннадцать.

Брауерман включил телевизор и видео. Щелчок, жужжание, затем на экране появилась Саманта Кокс в красной одежде – красный цвет был фирменным на 14-м канале. На этот раз она была одета в костюм, состоящий из узкой юбки до колен и жакета с подбитыми ватой плечами. Выглядела она весьма агрессивно. Ее губы, накрашенные ультракрасной помадой, казались ультрасочными. Ее волосы были ультрасветлыми, прическа – ультрасовременной. Ее зубы были ультрасовершенными. Ее кожа была ультрабелой, фигура – ультрагибкой, походка – ультранезависимой. Если бы Саманта Кокс появилась на работе в купальнике или даже в мешковине, то эффект был бы как от взрыва нейтронной бомбы. (Но даже в одежде Саманта производила на телезрителей поразительное впечатление: второй, четвертый, пятый, седьмой, девятый и одиннадцатый каналы упорно продолжали передавать местные новости и после того, как Саманта приехала из Лос-Анжелеса около двух лет назад, однако судя по опросам, проводимым на улице, только близкие друзья и родственники ведущих остальных каналов смотрели их передачи, большинство телезрителей предпочитало «Ньюс фокус», который показывали на 14-м канале. И нет никаких гарантий того, что эти друзья и родственники ведущих остальных каналов не смотрели передачи с участием Саманты в видеозаписи. «Видео-Саманта» – так назвал ее журнал «Нью-Йорк» в статье, посвященной ее работе).

Мастерски подбирая нужный звук и видеоряд, Саманта на этот раз привлекала внимание зрителей, показывая запущенный участок аэропорта, где находился отдел по борьбе с хищениями. Занесенный снегом, он более походил на Южный полюс, чем на южный Квинс. Движущаяся камера, находящаяся на плече оператора, постоянно дергалась и как бы представляла собой мечущийся взгляд социально опасного преступника-психопата, судорожно искавшего проход, через который он мог бы скрыться, оружие, деньги. По коридору, через две двери в комнату с плотной металлической дверью, которая захлопнулась как бы за преступником. Там, где раньше был шум – громкие голоса, звонки телефонов, грохот закрывающихся ящиков металлических письменных столов, треск пишущих машинок, звук работающих двигателей реактивных самолетов, доносящийся с взлетно-посадочной полосы, – теперь (отличный ход) царила мертвая тишина, нарушаемая лишь (великолепный прием, достойный премии) громким дыханием нервничающего «преступника».

Из мебели в комнате были только два металлических стула и старый металлический стол. Через минуту ужасающая тишина была нарушена грохотом спешно выдвигаемых и задвигаемых ящиков стола. Все они оказались пустыми. Вот черт!

Затем открылась дверь и «заключенного» повели по «шумному» коридору в другую комнату, в кабинет, где меры предосторожности не были такими суровыми, как в первой комнате. В кабинете стояли два новых, покрытых металлом стола, на которых лежали фотографии, карикатуры, забавные поздравительные открытки, короткие послания, телефонные сообщения, купоны, вырезки из газет, вымпела, значки, расписание поездов.

Снова оставленный в одиночестве, «заключенный» стал рыться в ящиках, которых в каждом столе было по три. Конверты, бумага, листки для писем, служебные записные книжки, блокноты для стенографических записей, резиновые ленты, скрепки, ручки, карандаши, линейки.

– Ножниц здесь не было, – заметил Каллен. (В его собственном столе имелись ножницы, довольно неприглядные на вид. Он пользовался ими только вчера, чтобы вырезать из газеты «Таймс» рекламу понравившихся ему часов. «Классические часы „Фо“ – традиционный стиль и современная точность». Он отдал эту рекламу Энн утром по дороге во дворец бракосочетаний в ответ на ее ультиматум: если он не скажет ей, какой подарок хочет получить на Рождество, то получит носки и боксерские трусы. Она с удивлением посмотрела на рекламу часов «Фо» и положила ее в свою сумку.)

Каллен также заметил, что руки «заключенного», которые время от времени появлялись в кадре, были в наручниках департамента полиции. Может быть, его вызвали сюда для того, чтобы он сдал того полицейского, который выдал напрокат эти наручники? Но каким образом оператор, если только это были его руки, мог снимать в наручниках? (Нужно спросить Энн. Но расскажет ли она? Ведь тележурналисты строго хранят свои профессиональные тайны.)

Не найдя никакого оружия в ящиках столов, «заключенный» кинулся к ветхим шкафам, которые стояли в углу, опершись друг о друга, как два пьяницы, которых вот-вот заберут в участок. Добитые двери шкафов были заперты на номерные замки, которые мог спокойно открыть любой школьник. Даже если они были открыты только на две трети, их можно было открыть полностью, дернув хорошенько.

* * *

«Заключенный» не дергал и не крутил замки. Камера медленно поплыла по комнате, пока наконец не отыскала Саманту, которая сидела на одном из столов, положив ногу на ногу, обнажая при этом часть великолепного бедра. С микрофоном у рта она больше походила на певицу, чем на репортера.

– Следователи еще не знают, где Элвис Полк взял пистолет, из которого он убил Лютера Тодда и Дженифер Свейл, – говорила Саманта своим прохладным, жестким голосом. – Но они не исключают той возможности, что пистолет принадлежал одной из жертв и был по небрежности оставлен в каком-то из этих ненадежных шкафов. Вопросом, требующим срочного ответа…

– Хватит слушать эту чушь, – Хриньяк встал и выключил телевизор. Он повернулся лицом к присутствующим – большой и злой, как медведь: – В одиннадцать часов у этой мисс Кокс, черт ее побери, будет гость в студии. Стивен Джей Пул. (Когда он стал Стивеном Джей Пулом? Раньше он был просто Стивеном Пулом, Стиви Пулом. Он служил в Бруклинском отделе по расследованию убийств и особо опасных случаев. Хороший полицейский. Нет, не выдающийся коп, просто нормальный коп. Теперь он стал Стивеном Джей Пулом, сенатором Пулом, полицейским-героем, прикованным к инвалидному креслу, постоянно обрушивающимся с гневными речами на преступный мир и ругающий власти за то, что они действуют недостаточно жестко.)

– Да, я тоже считаю, что убийца полицейского заслуживает смертной казни. Я думаю, что электрический стул – это слишком легкая смерть для таких подонков. Их следует приковывать цепями к дереву в Центральном парке и забивать камнями. Но я также считаю, что людям вроде Стивена Джей Пула следует сделать большой вдох, расслабиться и подождать, пока погибшие будут похоронены родными и близкими, а не вкатываться на своей коляске, подобно этому чертову Марио Андреотти, в каждую телестудию города и кричать там о необходимости немедленного введения смертной казни.

Он мерил кабинет шагами. Потом остановился. Он как бы уменьшился в размерах.

– Но дело не в этом. Дело в том, что другой вопрос, требующий быстрого ответа, помимо вопроса о том, где Полк взял пистолет, заключается в следующем: почему он сделал это? Мы имеем здесь дело с человеком, который не был настроен на побег. Он был судим несколько раз и провел достаточно много времени в тюрьме. Для него тюрьма стала родным домом, и он не очень-то страдал в неволе. Так почему же он совершил это? Почему он подверг себя такому риску, убив двух копов, которые в общем-то относились к нему по-человечески, которые считали его нормальным пятисортным ублюдком. Зачем ему нужно было убивать их, если он прекрасно знал, что после этого за ним начнут охотиться двадцать тысяч копов, только и мечтающих о том, чтобы повесить его за яйца?

– Да, сержант? Хотите выйти? В чем дело?

Да ни в чем. Каллен махнул рукой и хотел сказать, что все в порядке, но не смог произнести ни слова. С ним подобное уже случалось. Так было сто сорок три дня назад (хотя кто вел подсчет дням?), когда его ранили. Тогда, сто сорок три дня назад, его товарищ по работе, Нейл Циммерман, также был ранен – за час или за два до того, как был ранен Каллен, – но в отличие от Каллена, который был ранен в ногу и думал сначала, что не сможет больше ходить, однако ходит же, как молодой, несмотря на то, что бедро все время болит, – Циммерман был сбит с ног, оглушен, отделан как надо и убит.

Его замочили.

Грохнули.

Иногда, вспоминая этот день, или вспоминая Джорджа Стейна – брокера, вспоминая Анни Арчер, вспоминая Дэна Квеллера, вспоминая пиццу с анчоусами, авторучку «Пилот», ирландский чай для завтраков, Каллен вдруг терял самообладание, почва уходила у него из-под ног, голова начинала кружиться. Белая пелена застилала ему глаза, а во внутренностях разливалась желчь. Он плакал горючими слезами, содрогаясь всем телом, и в то же время его знобило. Если одна мысль об Анни Арчер и бальзаме для губ могла довести его до слез, можно вообразить, до чего мог довести его разговор и размышления об убитых полицейских. К тому же на Рождество, черт побери.

– Со мной все в порядке, – с трудом выговорил Каллен, но он знал, что все не слишком хорошо. Поэтому встал и вышел из кабинета.

Он вошел в туалет, плеснул холодной воды себе на лицо и потер щеки ладонями. Каллен плескал воду и тер щеки, плескал и тер, плескал и тер.

Затем вытер лицо обрывками бумажного полотенца, скатал клочки бумаги в шарики и раскидал их по всему туалету. Самые мокрые прилипли к стене. Собрал остатки бумажного полотенца и бросил их в мусорную корзину, потом вышел в холл и сел на скамейку возле кабинета Хриньяка. Каллен обхватил себя руками и, покачиваясь всем телом, стал напевать:

 
Гробовщик, о, не спеши.
Я прощаюсь с верным другом.
Боже, я не хочу расставаться с ним.
 

Через некоторое время Хриньяк вышел из кабинета и присел на скамейку рядом с Калленом. Он провел рукой по своей лысине, однако «прическа» от этого лучше не стала.

– У меня тоже однажды убили товарища по работе. Помнишь?

– Кэсиди?

– Кейси.

– Кейси.

– Он был тайным агентом. Работал среди наркоманов. Все твердил мне о тяге к смерти.

Каллен еще крепче обхватил себя руками. Он почувствовал, что в его внутреннем кармане лежит какой-то предмет и вынул его: палочка для смешивания коктейлей – «Мария и Стейси, 14 декабря 1991 г.»

Хриньяк взял палочку из рук Каллена и некоторое время изучающе смотрел на нее.

– Как у тебя дела с Эсперанса?

– Нормально. Она хороший человек. Может-быть, чересчур эмоциональна, но умеет контролировать свои чувства.

– Я имею в виду, – Хриньяк согнул палочку пальцами и отпустил ее. Она улетела на пол, он поднял ее, – ну, она…

– Гуапо? – спросил Каллен.

– Ты понял.

– Прекрасная женщина во всех отношениях.

Хриньяк кивнул, радуясь тому, что ему не пришлось задавать Каллену прямого вопроса.

– У тебя есть проблемы?

– Что?

– Извини. Я знаю, что ты профессионал. Просто… Ну, когда ты работаешь с женщиной в одном небольшом кабинете, и вы ездите вместе в одном маленьком автомобиле…

– Мы подали заявку на большой кабинет с окном, а также ждем, когда нам дадут лимузин. Мы стоим в очереди. А пока мы то и дело принимаем холодный душ.

Хриньяк вздохнул.

– Я же сказал: извини. Я, собственно, вот что хотел сказать. Дженни Свейл…

Каллен ждал, что шеф скажет дальше, но тот застрял на этом имени.

Потом он попробовал пойти по другому пути.

– Мы обговорили план наших действий. Новак, Мак-Иверс, Драго, Рандор, Конильяро – они все уже давно отбыли. Рут, Абруцци, Маслоски задержались на какое-то время. Вернулась Сюзи Прайс. Она уже в курсе событий. Ты будешь заниматься этим делом. Твой товарищ по работе наслаждается своим медовым месяцем, и это даже к лучшему. Если ты пересечешься с ребятами Рандора из отдела по расследованию убийств, скажи, что ты просто выясняешь некоторые административные вопросы. Дженни Свейл снимала квартиру вместе с женщиной по имени Джо Данте. Она работает на студии звукозаписи. Это как-то связано с кино и телевидением. Это где-то на Пятидесятой улице. Маслоски знает адрес студии на случай, если ты не сможешь застать Джо дома. Тебе следует поговорить с ней, – Хриньяк опустил плечи, локти застыли у него на коленях, руки вцепились одна в другую.

– Фил? – спросил Каллен.

Хриньяк бросил на него быстрый взгляд снизу вверх.