Текст книги "Убили Винни"

Автор книги: Джереми Камерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава шестая

Пошел поговорил с Балаболом.

У него был офис как у адвоката с Беверли-Хиллз. Снаружи фасад облезлый, какой-то весь бело-желтый, как фургон с мороженым. Вывеска «Флауэрдью и Ко» большая, но кустарная какая-то: видно, денег пожалел. Кто был этот Ко, я так и не понял. Там вся фирма была: Рой и его курьер. Внутри три секретарши – клуши на батарейках. Сидят, к столам приклеены, как увидят его – начинают кудахтать. В кабинете какая-то тетка неизвестная, может, махинации с квартирами оформляла, не знаю. Дальше по коридору Норман – молодой парень, Рой ему все дела сваливал, какими сам не хотел заниматься. И уже в самом конце – Роев кабинет. Идешь по коридору – сарай, к нему заходишь – хоромы.

Кабинет с аэродром размером, стол как двуспальная кровать. Цветы, ковер, обстановка – все блестит. Даже Рой с ковром и то блестят. Если дело денежное – не вопрос, он тебя усадит, виски тебе нальет. Если нет – все в сад, то бишь к Норману. Рой и наличными брал, он вообще никогда ни от чего не отказывался.

У нас с Роем было совещание. Вообще-то, по-моему, совещания только у судей бывают, но Рой решил, что ему тоже можно.

Увидел меня, протянул руку:

– Ники!

– Рой!!

– Ники!!!

Так можно было до вечера перекрикиваться, поэтому я просто сел. Рой предложил мне выпить, но скотч я не пью, а перно он не держал: не адвокатский напиток.

– Ники, – говорит, – я посмотрел твое заявление.

Время – деньги, и Рой его зря не тратил.

– Ну?

– Ты там был.

– Был.

– Но никакого обвинения тебе не предъявлено.

– Правильно. Поэтому я к тебе и хожу всегда, чтобы мне ничего не предъявляли. И, потом, я в этот раз чистый. Да если бы даже что-то и было, ты же меня все равно отмажешь?

– Не вполне понимаю, что значит «отмазать», но будем исходить из предположения, что на тебе ничего нет.

– Ну да, нет.

– Тогда я тебе зачем?

– Чтоб ты это им сказал.

Тут он призадумался: если ты ничего не сделал, консультация тебе не нужна, а если не нужна, значит, денег с тебя содрать тоже нельзя. Мне с ним ссориться было ни к чему, поэтому я ему тут же говорю:

– Но у меня тут крупное дело намечается, так что ты, наверно, можешь уже начинать, готовиться там…

– Что ты еще придумал? Как твой адвокат я должен предупредить тебя, что не имею права вступать в сговор… Дело-то хорошее?

– Да как посмотреть. Хочу того парня достать, который Винни скинул.

– Как твой адвокат, Ники, я обязан предостеречь тебя от совершения убийства.

– Это будет непредумышленное.

– Я обязан предостеречь тебя и от непредумышленного убийства. Кого хоть – знаешь?

– Да есть мыслишки.

– Да? И в каком направлении?

– Ты ведь меня не сдашь?

Кстати говоря, может, он и стукачом подрабатывал, неизвестно.

Рой попытался откинуться в кресле: за десять лет так и не выучил, что спинка не двигается. Народ говорил, ему жена специально такое заказала: для спины полезней. Полез за сигарами – вспомнил, что сигары тоже нельзя.

– Смотри, Ники, дела-то серьезные.

– Я им Винни не прощу.

– Умер он, Ники. Все, кранты. Нету больше Винни. Что хочешь делай, его уже не вернешь.

– Ничего, зато хоть себя порадую. Мне это надо, Рой. Потом, они меня так и так ищут. Либо я – их, либо они – меня. Все.

– Если ты начнешь людей стрелять, они тебя еще скорее найдут. Ты подумай: может, если будешь тихо сидеть, они тебя и не тронут?

– Не те люди.

На этом у него советы кончились, он стал галстук крутить.

– Ты где сейчас?

– Извини, не скажу. У меня даже мать не знает.

– У Келли твоей, что ли?

– Сдурел?

– У Тины тогда? У тебя еще какая-то Тина была.

– Слушай, отстань, а?

Рой то еще трепло, ему ведь за то и платят, чтобы он языком работал.

– Ладно, главное – не пропадай. Если что, на сотовый звони. И осторожней там, понял?

– Понял.

Он остался сидеть на своем аэродроме, а я вышел на Хо-стрит, поймал такси у рынка и поехал домой. Надо было проведать своих, да и есть уже хотелось. Что-то из того, что сказал Рой, мне очень не понравилось, но я пока не мог понять что. Так бывает: сперва только чуть-чуть проклевывается, а потом вдруг как обухом. В общем, сначала надо было все обдумать.

*****

На Прайори-корт ничего со вчерашнего дня не изменилось, такая же дыра. У матери оправа так и сломана – денег нет в оптику сходить. Шарон, как всегда, ребенка кормит, а Козлина смотрит новости по телеку. Я купил у Азифа банку пива и поднялся на свой этаж. Все сразу зашумели, мать всполошилась:

– Ники, ты где был?

Шарон:

– Ники, привет!

Козлина тоже чего-то хрюкнул.

Мелкий обрадовался, прыгает, ложкой стучит…

Короче говоря, сел я за стол, мать еще банку бобов открыла, тосты сделала, а я им пока все рассказал. Точней, не все, а все, что им надо было знать:

– Вы меня не видели, не слышали, ясно?

Сказал, что я был с Ронни, когда тот отметелил двух жлобов в баре, а потом с Джимми Фоли, когда в него стреляли. Что хочу разобраться, что это за дела, а пока надо залечь, чтобы меня самого не пришили. Про другой свой план говорить не стал: смысла нет, только ор подымут. Сказал еще, что залег надежно, в другом районе.

Мама говорит:

– Ники, а может, лучше в полицию пойти? У них же есть там программа какая-то? Они свидетелей защищают…

На это никто даже ничего не ответил. Во-первых, пока копам от тебя ничего не надо, им на тебя наплевать. Это раз. А два – даже если не наплевать – что они могут сделать? Что, сержант Грант сопли мне будет вытирать? Паспорт они мне сменят? Бред! Они тут одному мужику сменили, переселили его аж в Чигвелл. И что? Он как первый раз в Уэст-Хэм приехал, так его и порезали. Его же пол Восточного видело, как он в 58-м автобусе ехал.

Посидели еще полчаса, телек посмотрели, потом я пошел. Вернулся тем же путем: через забор и по Уиннс-авеню. Потом угнал «Сьерру» и поехал в Чингфорд-Холл. Никогда не понимал, как у нас народ себе «Сьерры» покупает. Для статуса, может, и хорошо: круто типа, а ездить-то на ней нельзя. Ее у дома поставил, через двадцать минут – все, нету. Не знаю, если в спальне у себя ее держать, может, еще ничего, а так – без мазы.

На Уиннс-авеню их сразу пять штук стояло. У нас тут куда ни плюнь – одни «Сьерры» кругом: народ их в рассрочку покупает. Уже темнело, так что темно-синюю взял без проблем, прямо за углом. Вообще-то, до Чингфорд-Холла пешком быстрее дойдешь, но я прикинул, что, может, она мне еще потом понадобится. Ну, думаю, надо брать, благо их тут куда ни плюнь.

Надо было поговорить с Шантель: у меня уже начал вырисовываться кусок плана. Я сперва пошел к Рики, спросить, все ли чисто. Опять же и у него можно было что-то узнать.

Рики поглядел в глазок и открыл дверь.

– Ники, здорово!

– Здорово.

Он улыбнулся.

– Что, опять к сеструхе моей будешь подкатываться? Ну давай-давай, попытка не пытка.

– А дома она?

– Дома. Заходи. Ром с колой будешь?

– Буду.

– Ты иди сразу на кухню, а то они там видик смотрят. Я тебе принесу.

В гостиной было темно и светился экран. Мне его родители оттуда покричали: привет, Ники.

Пошел на кухню, а там – Норин. Бутер себе намазывает. Я с ней раньше никогда вот так вот, один на один, не был. Она улыбнулась:

– Привет, как жизнь молодая?

А у нее еще духи были какие-то – закачаешься.

– Какие у тебя зубы красивые, – говорю. Глупость, конечно, только я рядом с ней вообще ничего не соображал, у меня даже ноги тряслись.

– К зубному надо ходить. Ну что, как твои дела?

– Уходишь?

– Да вот на рейв собралась…

– Пойдем вместе, у меня тачка внизу.

Засмеялась, язык розовый. Мне пришлось присесть.

– А ты ее купил или покататься взял?

– Покататься.

– А обратно вернешь?

– Ну… вообще, идея хорошая. Может, и верну. Надо же, а я сам-то и не додумался. А если я тачку куплю – пойдешь?

Она села рядом на стол, наклонилась так, что можно было ей в блузку заглянуть, но я побоялся.

– Ники… Ники, я ведь уже тебе говорила. – Она помолчала минутку. – Я с ворами не встречаюсь. И с убийцами не встречаюсь. И с насильниками… – Она задумалась на секунду. – И с поджигателями, и с наркоманами, и с киллерами, и с теми, кто не может нормально машину водить. Понятно говорю?

– Слушай, а кто же тогда остается? Никого ведь!

– Да знаешь вот, есть кое-кто. А ты пока сюда не вписываешься, извини.

– Я не поджигатель.

– Ну да, это единственное, что ты «не». В общем, не встречаюсь я с уголовниками, понимаешь? И мне не надо, чтобы у меня мужика в разборке убили. Хочешь со мной встречаться?

– Хочу.

– Тогда решай. Завяжешь – посмотрим, может, и соглашусь.

Я подумал.

– Нет, это уж перебор будет…

– Ну, спасибо!

– Нет, я для тебя все сделаю, ты же знаешь, просто…

И тут бац – Рики приперся с подносом.

– Ну, как вы тут?

При нем уже нельзя было. Хотя я и сам не понял, хотел я дальше договаривать или нет. Ладно, в любом случае он напряжение снял. Норин пошла вымыть тарелку и все прочее. Я сидел и смотрел на ее попу. Потом она сделала мне ручкой и пошла в ванную. Под душ, наверно. Наверно, лифчик сняла.

– Нет, Рики, сестренка у тебя, конечно, что надо.

Он засмеялся:

– А то ж!

Он налил нам рома с колой. Я отпил, чувствую: тепло пошло. Потом понемногу оклемался. (Мне показалось, я после этого разговора час в трансе просидел.) Вспомнил, зачем пришел.

– Ты тех троих больше не видел?

– Тех, что Винни убили?

– Ну да.

Рики взял стакан, отпил, подумал. Потом еще отпил.

– Ники, еще раз говорю: они крутые. Если ты и дальше будешь, они тебя убьют…

Я пил ром и ждал.

– Лучше брось это все, съезди куда-нибудь. Ты мне друг, хочешь, я тебе через Норин дешевый билет устрою, отсидишься где-нибудь…

– Видел ты их? Может, не в доме, а вообще в районе?

– Одного видели в Сикамор-корт… Я не хочу, чтоб они и тебя порезали, понимаешь?

– Спасибо.

– Да не за что… Я вот, знаешь, что думаю: они ведь, если узнают, что я тебе сказал, они ведь могут и сюда прийти…

– Не бойся, не узнают.

– Неизвестно. Если они уже видели, как ты сюда шел…

Мы пили теплый ром, уже без колы. Потрепались, видак посмотрели, музыку послушали. Потом думаю, пора идти.

– Знаешь, я, пожалуй, пока тут у вас не буду светиться.

– Спасибо. Ты же меня знаешь: я не о себе, у меня родители.

Я его обнял, типа как благодарность. Не видел даже, как Норин уходила. Правда, потом год еще представлял, как она в душе моется. Потом пошел к Шантель. Паршивое, кстати, получилось мероприятие.

Копы на этаже уже не дежурили, никого видно не было. Спустился, постучал. Мне повезло, что она была дома, но дальше пошло хуже: открывает она дверь, смотрю: вся обколотая. Язык заплетается, ноги заплетаются, глаза вытаращены, зрачки в полглаза.

– Ой, Ники, здоро́во.

– Привет.

– Кофе будешь?

– Нет, спасибо. Ты как сама-то? Нормально?

– Нормально.

А у самой изо рта по подбородку течет.

С героинщиками лучше всего разговаривать либо когда им уколоться надо, либо когда они уже обкололись до полного пофигизма. Шантель все уже было глубоко фиолетово.

– Ты куда теперь к нему ходишь?

– К кому? Ты о чем?

Под героином все врут.

– Ты у Окемы берешь?

Она аж подскочила:

– Ты откуда знаешь?

– Ты сама в прошлый раз сказала, что у африканца берешь. Он до сих пор тут толкает?

– Может быть.

Завалилась на спинку дивана, юбка задралась до пупа. Вижу, сейчас отрубится.

– Может…

– Где у него точка теперь? Если он отсюда съехал, у него еще где-то должно быть место… или он приезжает-уезжает?

– Место должно быть…

Черт, мне даже жалко стало копов, что они все время с такими общаются.

– Где? Где точка у него?

– У кого?

– У Окемы! Есть у него точка на Сикамор?

– Сикамор? – Она малость просветлела. – А ты откуда узнал? Да, на Сикамор…

Она отрубилась на минуту, потом очнулась.

– Ты за герой к нему? Он сюда каждый день ходит.

Значит, это она так думала, что он живет на Сикамор, а что на самом деле, неизвестно. Он не хотел, чтобы она к нему шлялась, и приносил ей на дом.

Тут она захрапела и отрубилась намертво.

Дальше по программе была Келли.

Вышел, закрыл дверь, спустился и прошел через подземный гараж. Никого не видел. Светиться было нельзя: не хватало только, чтобы из-за меня еще и Рики убили. Да и самому, в общем-то, помирать пока не хотелось. Прошел в обход дома и дальше по Хэйзел-уэй. Потом сзади быстро в Сикамор, пока никто не видел. Бегом по лестнице, сердце колотится. Постучал к Келли.

Тишина. Опять постучал. Вечером в такое время она должна быть дома обязательно. Стучу. Не так, как копы колотят, а просто.

Подошла поглядела в глазок.

– Кто там?

– Сдурела, что ли? Я, кто еще?

– Его нет.

Пардоньте. Кого это его? Стареем, конечно, голова не та уже, но кого его-то?

– Чего?

– Нет его, говорю.

– Блин, ясное дело, нет, если я тут стою! Хорош, впусти уже, поговорить надо.

– Ты тупой, что ли? Нет его дома! Вали давай, а то…

– Чего-о-о?!

Тут дверь резко открывается. На пороге какой-то жлоб, черный, аж блестит. И здоровый, как шкаф. Ткнул в меня пальцем. Я моментально сник.

– Ты че, не понял?

– Понял, понял. Его нет. Прости, что побеспокоил. Я тогда попозже зайду.

– Ну зайди, попробуй.

Бл-л-лин!

Это Окема. Не иначе. Тут второго такого злобаря нет. По крайней мере, второго черного, да еще на той же Сикамор…

Короче, выбор был такой: либо я его сейчас в окно выкидываю за то, что он спит с Келли, да еще и при ребенке, либо иду на выход.

Где выход, я уже знал.

Вот ведь ё-моё. Теперь все понятно. По крайней мере, понятно, почему в прошлый раз Келли была такая странная. Рики, конечно, ничего не знал, иначе он бы меня сюда не послал. Но были вопросы: например, был там героин в прошлый раз? Знают копы, что Окема тут ошивается?

И еще Балабол. Что-то мне не нравилось в том, что он сказал.

Келли и Окема. Сдуреть можно.

Вэндсворт

Кстати говоря, как только я срок получил, Келли мне написала, что у нас с ней всё. То ли из-за того, что в итоге получилось, то ли просто разлюбила. В общем, у нас с ней смешно получилось. Она мне уже тринадцать раз писала, что уходит. Скоро опять должна написать. Приходит на свидание, мелкого приносит. Потом идет домой и пишет письмо.

В первый раз даже прикольно было. Познакомился под это дело с мужиком из соцслужбы, о проблемах поговорили. Мне, помню, только что срок дали, скоро начнут из тюрьмы в тюрьму пинать (развлечение у них такое), и вдруг меня к нему вызывают о каких-то проблемах беседовать.

А мне на третий день хотелось уже ото всех отдохнуть. Потом когда в камере посидишь и баллады по радио «Голд» [11]11
  Радиостанция, передающая хиты семидесятых годов.


[Закрыть]послушаешь, тогда, конечно, выйти захочется, но первые два дня тебя кто ни попадя тягает. Сперва врач. Потыкал в меня стетоскопом, сказал, что я тип А1, [12]12
  То есть упорный человек, максималист.


[Закрыть]только с нарушениями личности. Потом по очереди ко всем трем священникам (чтобы выбрал, у кого Бог лучше). Потом еще тебе звонит начальник тюрьмы или его заместитель и сообщает, что тебя посадили в тюрьму. Это если ты до сих пор не понял. Я уже думал, что сейчас книжек из библиотеки закажу, а потом посплю малость. Вдруг опять вызывают: иди о проблемах беседуй.

В некоторых тюрьмах они сами приходят, а тут тебя охрана отводит. Как он меня вызвал, так меня тут же к нему и доставили с эскортом. Вижу: на двери табличка «Мистер Макайвер, инспектор по социальной работе с осужденными».

Он, как меня увидел, обрадовался, орет:

– Мистер Беркетт! Заходите, рад вас видеть!

Как будто он меня не первый раз видит, а типа мы с ним договорились после дела пивка вместе попить. И понятное дело, бородатый, они все почему-то бородатые.

– Пожалуйста, проходите, присаживайтесь. Спасибо, мистер Форрест (это охраннику).

– Меня зовут Джим Макайвер, я работаю с несовершеннолетними… ну, в общем, занимаюсь социальными вопросами. Отвечаю за ваше крыло. Знаете, у нас такая договоренность с местными работниками, что они занимаются основными вопросами, а мы – тем, что может вызвать какие-то специфические проблемы. Вы меня понимаете?

И все в глаза мне заглядывает.

– Да, мистер Маквикар.

– М-м-м… ну ладно. Мистер Беркетт, я сразу к делу, хорошо? Чаю хотите?

– Да, будьте добры.

Я, пока мне чаю не нальют, никаких бесед ни с кем не веду. У них там, между прочим, всегда чайник есть. Дальше можно в принципе и сигаретку стрельнуть, но это уж если ты совсем специфические проблемы себе придумаешь.

Он поставил чайник.

– Мистер Беркетт… Николас… Вы, я думаю, уже представляете – да? – что мы со всеми вновь поступившими встречаемся и если можем помочь, то помогаем, составляем вместе план отбывания срока и так далее… Просто с вами мне хотелось прямо сразу поговорить, узнать: может быть, у вас сейчас есть какие-то проблемы?

– Ну, вообще, есть одна. Посадили меня, мистер Маквикар. С этим вы никак помочь не можете?

– Э-э-э… нет, это скорей к адвокатам, мистер Беркетт. Ник…

Он забросил пакетик в чашку. Ну, думаю, тут нормального чаю не попьешь. Вот что в женщинах хорошо, которые по социальным вопросам, – у них всегда чай лучше.

– Ник… тебе ведь сегодня письмо пришло?

А, вот в чем дело. Говорят, какой-то там европейский суд запретил начальству наши письма читать. Но наши, естественно, на суд начхали. Смех вообще. У нас цензоры и не знают, что их отменили.

– А, это… – Я засмеялся.

– Ник, это от твоей подруги?

– Мистер Маквикар.

– Да?

– Меня Ники зовут.

– Я тебе очень сочувствую, Ники. Конечно, я понимаю, что я вообще не должен об этом знать. И я хочу, чтобы ты тоже знал: я лично цензуру не одобряю. Ники, я понимаю, что для тебя это большой удар, особенно после того, как ты получил такой срок… я подумал, что тебе, наверное, захочется выговориться в нормальной обстановке…

– У вас сигаретки не будет?

Раз уж большой удар, то сигарету он мне как минимум должен.

Он достал из ящика пачку сигарет и спички. Я знал, что у него есть. Сам-то он, как я закурил, закашлялся, зафыркал и сразу все окна открыл. Я, говорит, сам не курю, но считаю, что у человека должна быть свобода выбора. Не знаю уж, как ему, а мне от сигаретки полегчало.

– А, это… Так это Келли. Я, когда в прошлый раз сидел, пять штук таких получил, и все от разных девок. Меня так уже полгорода послало. Ну и хрен с ними, их там еще полно осталось. А Келли – сто процентов: сходит вечерком в «Стоу», напьется и под кого-нибудь ляжет.

Социальщики любят такие выражения.

– Понятно. – И бороду гладит. – У вас с ней дети есть?

– У кого? У меня?

Я в тюрьме всегда так переспрашивал, как будто нас там сто человек. Позлить их малость.

– Ну да.

– А-а.

– Так есть у вас дети?

– Да.

– Много?

– Нет.

– Э-э… А сколько?

– Один вроде.

– Мальчик? Девочка?

– Да.

– Что «да»?

– Парень конечно.

– Мальчик? Хорошо… Я тебе потом своих покажу, у меня фотографии есть. А как зовут?

– Дэнни.

– Как думаешь, она его все равно на свидание приведет или с кем-нибудь договорится? Мы, если что, всегда поможем: можно особую программу посещений организовать… А раньше у тебя проблемы в семье были? Тут вот сказано, что у тебя родители рано развелись.

О, вот пошел полезный разговор. Чуть не подох, пока его на эту тему наводил. Особая программа – это супер. Покурить можно. А иногда еще и комнату дают, тогда она тебя подрочит. Это покруче мастерской. Я тут же оживился и эдак с энтузиазмомговорю:

– Да, мистер Маквикар, это здорово. Это должно помочь нам с Келли в отношениях и способствовать моей этой… реабилитации.

Короче говоря, во второе посещение у них сработала сигнализация, и они нас там забыли минут на пять. Тут я, времени не теряя, Келли и вдул! Мне потом никто не верил, говорили, так не бывает. Бывает, однако. Мы с Келли потом неделю смеялись. Оченно это дело моей реабилитации помогло, я даже немного в содеянном раскаялся. В общем, бывают в жизни моменты.

Так что с социальщиками дружить не мешает. Особо корешиться не стоит, а то он тебя психоанализом замучит, а так, по мелочи: чайку, покурить, иногда свидание особое – нормально, в общем. Иногда тебя на пересылку отправляют, а тебе даже странно: как это так – у тебя тут с социальщиком психотерапия, план отбытия, можно сказать, горит… Скорей всего, тебя никто слушать не будет, им на соцтерапию твою плевать с высокой колокольни, хотя, если приспичит, попробовать можно.

Но вот твои семейные дела им по барабану. Бабушке твоей старенькой в инвалидной коляске до Дарема не доехать – ее проблемы.

Короче, отправили меня по тюрьмам кататься. Возвращаюсь сюда, смотрю – социальщик тот же. Ну, тут у меня, ясное дело, сразу до фига проблем обнаружилось…

*****

Я как раз собирался насчет первого посещения договориться (покурить там, может, особое свидание выбить), а он меня сам вызывает. Так обрадовался, не мог дождаться, пока охранник уйдет.

– Ники!

– Мистер Маквикар!

– Зови меня просто Джим. Ники, я тут смотрел твои данные, ты, оказывается, на французскую газету подписан.

– Да, мистер Маквикар.

Пока не только что сигарету, даже чаю не предложил.

– То есть ты по-французски читаешь?

– Ну да. У меня, правда, зато с английским проблемы…

– Хм-м.

У него от возбуждения даже борода закудрявилась. Видимо, если ты по-французски читаешь, у тебя все проблемы еще в десять раз круче.

– Правда, читаешь по-французски?

– Ну ясен пень, читаю, а то зачем мне деньги-то на газеты переводить?

Между прочим, я во всех тюрьмах на «Л'Экип» подписывался. Дорого, конечно, зато газета нормальная. Как всего Уилбура Смита, Джеймса Клавелла и Дж. Ф. Ньюмена [13]13
  Уилбур Смит, Джеймс Клавелл и Дж. Ф. Ньюмен – авторы популярных романов.


[Закрыть]пройдешь, надо газету нормальную, чтобы было что почитать. А там и весь наш футбол, и про другое тоже. Все на меня как на придурка смотрят, а мне плевать. Это лучше, чем в стенку смотреть.

– Но послушай, Ники! – А сам весь светится. – Тут же написано, что у тебя дислексия.

– Правильно, я еще и вегетарианец. Там во всех бумагах так написано. Дэ и вэ. Только это у меня в английском дислексия, а во французском нет.

Ну да. Я в каждой тюрьме, как привезут, сразу этот наборчик себе в анкету вписывал. Очень удобно. Раз вегетарианец, значит, можно ихнюю бурду не есть, строгим вегетарианцам еще лучше, только в некоторых тюрьмах их одними бобами кормят. Дислексия опять же, что не хочешь – не делаешь, типа неспособный. Тебя тут же обратно в крыло, как убогого. Даже если тебя где-нибудь застукают, куда тебе нельзя, просто говоришь, что табличку не смог прочитать. Это почти как при часовне работать: тоже божий человек. Эпилепсия тоже штука полезная. Как кто к тебе докапывается – закинулся и свободен. Правда, я сам пока не пробовал. Одно время народ все аллергиями увлекался.

– И что, это правда?

– Конечно.

– Значит, ты по-французски читаешь и в семье проблемы…

В тот раз мне даже клянчить не надо было: сам чаю налил и покурить дал.

– А где ты французский учил?

– В школе.

– А во Франции был?

– «Кале» знаете? Я там иногда героин беру. А так чаще в «Кэнви» хожу.

Тут ему что-то не понравилось, не то про героин, не про «Кэнви», и он стал возиться с чайником. Потом вдруг спрашивает:

– А твоя мама по-французски говорит?

Тут уже надо осторожно, а то дальше пойдет про отчима и про всю мою преступную жизнь. А я про нее уже в судебном отчете читал. И у Сименона тоже. Надо было его как-то отвлечь.

– Нет, она у меня ирландка.

Он аж пакетик в чашку уронил. Сели, я подымил не спеша. Он даже сам чуть было не закурил.

– Ники, а ты никогда не хотел это все записать? Это же настоящая семейная летопись, вся ваша история… сейчас это все у тебя в голове, а если это выписать, ты сам сможешь лучше в себе разобраться.

– Да, только ведь у меня дислексия, и еще я вегетарианец…

– Ну, это-то мы как-то устроим. Это для тебя хорошая возможность, я считаю.

– Да мне уже священник предлагал…

– Да? А что конкретно?

– Ну, грехи свои записать. Я ему тогда сказал, что не могу это ему показать. А теперь как же получится: ему не показал, а вам покажу?

– Нет… нет, это все правильно. Но все-таки, как тебе сама идея?

– Я подумаю, мистер Маквикар.

Я откинулся, хлебнул чайку.

– Я подумаю хорошенько и решу.

Нет, социальщик мужик нормальный. Но я ему, ясное дело, ничего не показываю. Если он все это прочитает, меня прямо от него обратно в суд отправят.