Текст книги "Убили Винни"

Автор книги: Джереми Камерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава восьмая

Прихожу – Джимми сидит себе в казенной пижаме, видок – как раньше, ум особый в глазах не светится. И еще трубки из него торчат во все стороны. Сидит бега смотрит (суббота была, два часа дня). Я до этого три дня всех обзванивал, договаривался, чтобы помогли. Потом думаю: пора Джимми проведать.

– Ё-моё! Ну у тебя и видок!

– Иди в жопу! Про меня, между прочим, в газете писали, видел? «Жертва мафиозных разборок». Блин, разборки – это хорошо, только я-то тут никаким боком.

– Я тебе курить принес десять пачек и пива.

– В «Сейнсбериз» брал?

– Ну да, у меня там связи. Со скидкой беру.

– Спасибо. Под кровать сунь.

– Ну, как сам-то?

– Да хреново. Может, вот пива выпью – полегчает. А шмали не принес? Мне врач, знаешь, чего сказал: дуракам, говорит, везет.

– Так и сказал, что ли?

– Ну почти. Ничего внутри не задело, пуля сбоку вышла. Блин – ну больно было, вообще! Я тут уже со скуки на стенку лезу. Мать, правда, ходит каждый день, девчонки, из наших кто-то там: Брендан, Элвис. Нянечки по ночам заходят…

– Да ты что! Слушай, поможешь?

– Я тебе уже помог один раз. Меня вон продырявили в результате.

– А поквитаться не хочешь? Мы бы с ними и за тебя разобрались.

– Войнушка, что ли? Конкурентов убираете?

Джимми у нас не Эйнштейн, так что с ним никогда не знаешь, смеяться или нет. Я мудрить не стал, просто все ему рассказал. Сказал, что́ мы с Рамизом задумали и что тот требует пять кусков.

– Рамиз? А ты его все стремаешься?

– Стремаюсь. Но лучше пусть он с братвой за нас будет. И, потом, ты же весь наш расклад знаешь – теперь ты все равно уже, считай, в деле. И денег бы поднял.

– Знаешь что?

– Что?

– Чеки. На соцподдержку. У меня их в заначке вагон. Не знал, куда девать.

– Что, настоящие?

– Настоящие. Даже имя еще не проставлено. Кого хочешь, вписывай, любые деньги.

– Где взял?

– На таблетки поменял.

– А заначка где?

– Под матрасом.

– Под каким матрасом?!

– Под каким! Под этим вот.

– Господи, Джимми, ты совсем, что ли, умом тронулся?

Они там в больнице матрасы по пять раз на дню переворачивают. Приподнял край. Смотрю: пачка чеков соцпомощи, и все ненадписанные. Настоящие, только ни имени, ни суммы. Двести штук.

– Блин, Джимми, это кто ж такое спер, а?

– Какая разница-то? Наверно, из соцпомощи кто-то. Я уже у другого мужика перекупил.

– А как сюда протащил?

– А они у меня в куртке были. Меня же тут сразу раздели, а обыскать забыли.

– И что ты за них хочешь?

– Три вещи.

– Давай.

– Первое: вы пацанов этих закроете.

– Постараемся, Джимми, постараемся. Я друзей не бросаю.

– Второе: мне штуку.

Блин, не такой уж он дурак, как выяснилось.

– Погоди, мы же друзья…

– Ага, я вот за эту дружбу пулю уже имею.

– Я, между прочим, тебе тогда пиво поставил.

– Пиво свое можешь себе…

– Ладно. Понял. Разумно говоришь. Если денег достанем – тебе компенсируем.

– В третьих, ты меня к трем отвезешь в Уэст-Хэм на стадион.

– Что, сегодня?

– Ага, сейчас прямо.

Тут уж я не выдержал и засмеялся. Я-то ходил, только когда Ливерпуль играл, а Джимми был заядлый прямо. В тот раз был Лидз, а он их почти так же ненавидел, как Ливерпуль.

– Так. Сначала расскажи, как с чеками, потом поедем.

– Да как с чеками? Просто. Сперва найди девку, пусть она тебе их заполнит, у них почерк лучше. Потом пусть она же их и сдаст – проблем меньше. Тут же садитесь в тачку и сваливаете. Все. Все дела. У тебя же раньше вроде голова-то варила. Ты вон по-французски хорошо шпрехал…

– Чтобы чек подписать, французский не нужен. У нас, по крайней мере.

– Ладно, в общем, разберешься. Давай, уже два пятнадцать. Опоздаем. Нам в Аптон-парк [15]15
  Стадион футбольного клуба «Уэст-Хэм юнайтед», находится в районе Лондона Уэст-Хэм.


[Закрыть]ехать, так что убирай книжку и пошли уже.

– Хорошо.

– И посмотри, как там трубки, какая куда идет, чтобы их потом обратно воткнуть.

– Ладно, посмотрел.

– Тогда двинули.

И двинули. В субботу посетителей много, нас никто и не заметил. Трубки вынули – ему малость больно было – и сунули под подушку. Одежда его была тут же, в тумбочке. Надели на него футболку, джинсы поверх морговских штанов натянули, кроссовки завязали – и вперед.

Я в пятницу пособие получил, кое-что у меня оставалось. Поймал такси, договорился, чтобы он нас туда и обратно отвез. Джимми пару раз вырубался, но, в общем, нормально доехали. Я ему на месте быстренько пива поставил, он сразу ожил. После игры даже порывался с лидзовскими уродами драться, чтобы не пели и не плевались. Я его еле удержал. Куда ты, говорю, у нас машина. Вернулись как раз к чаю. Иголки обратно воткнуть не получилось, пришлось пойти к сестре и сказать, что он упал с кровати и все трубки повылетали. Она на меня как-то подозрительно посмотрела, и я тут же слинял. Видел только, что Джимми опять вырубился. Решил, что в следующий раз кого-нибудь другого попрошу к нему сходить, а то решат еще, что я какой-нибудь крутой киллер, который по больницам специализируется. Пошел домой.

*****

Сижу на полу, читаю книжку. Приходит Флокс, как всегда, вся из себя бодрая.

– Привет!

– Флокс, я тут по телефону звонил, ничего?

– Куда звонил-то? В Гонконг, мужикам из триад?

– В Чингфорд и в Лейтон.

– Ладно, не разорюсь. Ты поел?

– Я тебе все компенсирую, и за еду, и за все. У меня в конце недели будут деньги…

– Глупости не говори. Прямо на миллион он тут наел! Я, между прочим, может, такие деньги и не возьму: известно, как ты их у нас зарабатываешь.

– Мы благотворительный вечер устраиваем, чесслово, все по закону.

Флокс не то фыркнула, не то пукнула (нет, про «пукнула» – это я не буквально).

– Неужели? И ничего такого из-под полы толкать не будете?

Ну да, учителя хрен проведешь, у них работа такая.

– Флокс, а можно я еще побуду? Недельку еще? Пока не утрясется. Нет, если надо, я прямо сейчас могу уйти, но лучше бы, конечно, до следующего воскресенья. Потом – сто процентов.

Она подумала.

– Ладно, ты мне особо не мешаешь, не мусоришь, тебя не видно почти… Бог с тобой, оставайся. Но в воскресенье – чтобы кровь из носу. Иначе просто выгоню, даже если там снаружи дружки твои будут ждать. И ничего такого сюда не приносить, понял?

– Флоксик, ты – я прям не знаю. Ты – супер. Я тебя люблю на всю жизнь.

– Ладно, проехали. Куда идем?

– А?

– Сегодня суббота, ты первый раз дома за неделю. Планов у меня нет. Куда ты меня ведешь? Я хочу, чтобы с безобразиями, но без убийств и вообще без особых ужасов. Ты что сегодня хотел делать?

– Да думал видик посмотреть, чтобы лишний раз в районе не светиться. Мне теперь туда без охраны нельзя.

– А со мной в Уолтемстоу пойдешь?

– С тобой можно, наверно, ты же в другие места ходишь. Куда пойдем-то? На стадион, в учительский кабак, в игорный дом?

– В игорный дом, пожалуйста.

Я засмеялся. Мало кому так везет: сводить училку в игорный дом. Она меня во Францию возила, а я ее в притон на Гров-роуд.

Она сварила перловку, мы пожевали зерна и пошли к машине. У нее оказался дурацкий лилипутский «рено», я все боялся, что меня кто из знакомых увидит. На Гров-роуд за углом припарковались.

Большой такой дом у перекрестка, жалюзи везде спущены. Его держала старуха Фиби с Барбадоса. На дверях стоял Флойд – весь из себя крутой, типа британский легионер.

– Здорово, мужик!

– Ники! А с кем это мы, а?

– С учительницей.

– А, так вот с кого ты пример брал! Это вы его жизни блатной учили?

– Вот уж нет уж. Я его французскому учила.

– Надо же! И он молчит! Ники, ты что, правда по-французски можешь?

– Могу, только не с кем. Как дела?

– Дела идут. Заходите.

Внизу анаша и пул по фунту. Шума много, но все прилично, иначе выведут. На втором этаже карты: семьдесят девять, рамми, калуки, брэг. [16]16
  Старая игра наподобие покера.


[Закрыть]Наверху домино, там полный дурдом, но чтобы дрались – я такого не видел. За вход пятерка, ром – стакан фунт, бутылка шесть. Но ром там так себе. Если хочешь в хороший подпольный кабак, надо идти в «Клэптон». А здесь в основном старье кому за сорок, слушают ска и рэгги, треплются про крикет. Я их и в районе никого не видел.

Мы встали в очередь на бильярд, рому выпили, расслабились, музычку послушали на автомате: Джимми Клифф, Питер Тош… Хорошо потусовались. Две игры сыграли, пошли смотреть, как народ в карты режется. Я ничего не опасался: Мики Дресслер в такие места не ходит.

Потом смотрю – и глазам не верю.

Входит сержант Грант из Чингфордского отделения! В нормальной одежде, а все равно видно, что сволочь.

Я:

– Ё-ё-о!..

А он мне:

– Что, Ники?

– А ты чего тут делаешь?

– Да с тобой вот пошептаться пришел.

– Нафиг-нафиг! Я таким не занимаюсь.

Как он меня нашел, не спрашиваю – не дождется.

– Да я не про то, Ники, ты же меня знаешь.

– А то ж! Прошу прощения, забыл представить. Флокс, это сержант Грант из чингфордского отделения, мент хитрожопый, специальность – нападения на сотрудников полиции. Живет в Эппинге… ну, дальше и так понятно.

– Хороший район, между прочим. А ты кто? Его телка новая?

– Ага, и квартирка у тебя ничего: тут хапнул, там хапнул. Давай говори, хрена тебе надо?

– А вот это уже клевета, Ники. Знать бы надо, не маленький. Ну все, ладно, я не трепаться с тобой пришел. Не знал я, однако, что ты крикетом увлекаешься и такое говно слушаешь. Ну да ладно. Пошептаться не желаешь?

– Ага, щас.

– Это в принципе тебе надо, а не мне. Просекаешь?

– Вроде того.

– Ты с крутыми ребятами связался, Ники, это тебе не в канасту играть.

– В какую еще канистру?

– В канасту. Эх, молодняк… Ладно, слушай…

– Отвали.

– Не знаешь, у кого из ваших «мерс» есть?

– Да у нас тут у всех «мерсы».

– А чтоб не ворованный?

– У дилеров есть, у ментов продажных…

– Между прочим, когда Винни убили, там рядом «мерс» видели.

– И что? Да тут старых «мерсов» полно.

– Новый.

– И дальше?

– Мы номер записали. Нам кто-то позвонил и назвал номер. Пальцем показывать не буду, но тебе должно быть интересно…

– Ну и?

– Его и в Кэннинг-Тауне видели, и в Сильвертауне. И в Лаутоне тоже. Номер знаешь какой? К267 MML.

Пауза.

– Я ведь так просто… Мало ли, думаю, вдруг тебе интересно…

– А я вот думаю, что пусть лучше меня порежут, а я их все равно закрою. Отвали.

– Да я ведь, в общем, предупредить хотел. Чтобы ты не ждал, готовился. Думал, может, тебе пригодится…

Он мне еще так ручкой сделал, вроде как королева или мировой судья.

– Бывай.

Он пошел на выход, а все же знают, что он коп – народ его обходит, как будто наступить боятся.

У него еще волосы из ушей росли.

Скоро и мы пошли домой. Если Грант не наврал, значит, я знал, кто ездит на том «мерсе».

Рой Флауэрдью, мой адвокат.

*****

Я всю дорогу бога поминал.

Флокс молчала.

Позвонил Рамизу с сотового.

– Рамиз, знаешь, кто тех троих навел?

– Кто?

– Рой! Адвокат мой. Он их привел. Он им все устроил.

– Ну ни хрена себе!

– Что делать будем?

– Ничего. Ничего не будем делать. Мы его тебе оставим. Ты с ним еще встречаться будешь?

– Вообще-то мы с ним не договаривались…

– Хорошо. Тогда сперва в Центре разберемся, а потом ты им вплотную займешься.

– Получается, вообще все на мне.

– Это бизнес, Ники.

– Блин, Рамиз… Ладно. Просто посоветоваться хотел, что делать.

– Ничего не делай. Посмотрим, как оно пойдет. Понял?

– Да.

Ну вот, теперь еще и Роем заниматься. Жизнь пошла тяжелая, все самому приходится делать.

Лег – спать не смог, всю ночь проворочался. Зато понял наконец, что мне тогда у Роя не понравилось. Во-первых, он спрашивал, кого я убить собираюсь, хотя это не его дело, а во-вторых, он про Тину вспомнил, что я с ней спал. А ведь Тина-то – это давно было, тогда еще у меня не он был, а миссис Меллоу. Откуда же он узнал? Вряд ли она ему это рассказала. Скорей всего, он знал, что я к ней ходил. Значит, за мной следили.

Так это Рой, сука, их привел. Понятно, с каких барышей у него стол в полкомнаты.

Вэндсворт

Вот, помню, когда мой отец уходил – вот это ночь была.

Козлина – это вроде отчима, а до него еще был мой настоящий отец.

Мне тогда было лет восемь, а Шарон совсем мелкая была. Сидим мы втроем с мамой в субботу в девять вечера, телек смотрим, наверно какого-нибудь «Крутого Уокера». Вваливается отец, пьяный в муку. Ну, никто на него внимания не обращает, дело обычное. Только непонятно, чего он так рано взыскался. Видно, деньги кончились.

– Пожрать дай.

Мать:

– В духовке стоит.

– Холодное все?

– Холодное. Ты бы еще попозже пришел.

– А ты, зараза, подогреть не могла?

Пошел, вернулся с тарелкой, говорит нам с Шарон: двигайтесь. Подвинулись, он сел, стал жрать. Потом говорит:

– Говно.

Все молчат. Тогда он говорит:

– А эти чего сидят? Совсем, что ли, сдурела, за детьми не смотришь? Ну-ка, встали, гаденыши, и спать пошли, живо! Вас завтра в школу не поднимешь.

Я мелкий был, а уже повякивал. Говорю ему:

– А мы в воскресную школу не ходим.

Он мне подзатыльник.

Мать:

– Ребенка не трогай, урод!

– Борзеют много. Пошли спать, я сказал! А ты у меня сейчас…

Повернулся, хотел ее ударить, а тут я:

– А ну руки убери, пидор недотраханный!

Что такое пидор, я тогда вообще не знал, да и в остальном, в общем, тоже слабо разбирался, честно-то говоря. Шарон разревелась, отец швырнул в мать тарелкой, снес с полочки какую-то фигню фарфоровую.

Дальше понеслось. Вообще, дело обычное, только в этот раз он уходить собрался:

– Все, ухожу! Не дом, а хрен знает что!

Мать кричит:

– К Мишель, что ли, собрался?

– Твое какое дело?

– Такое, что шлюха она!

– И шлюха! Зато с ней жить можно!

Нам с Шарон это все надоело, мы пошли второй телек смотреть. Они еще поорали, потом дверь грохнула, и он ушел.

Мать сперва поверить не могла. В воскресенье она даже не расстраивалась особо: хоть отдохнуть от него. А в понедельник с утра уже ревет, в обед забежали – ревет, совсем из школы пришли – все еще хлюпает. Смотрим: ужина нет, мы сразу права качать. Потом пришла ее подружка Лайла, они сели и стали хором плакать. Потом мать собралась идти к той бабе его забирать. Лайла ее отговаривала, но она все равно пошла, хотела с этой Мишель разобраться. Ничего не вышло, естественно. Отец потом еще пару раз заходил вещи забрать: комбинезон, пластинки с Элвисом Пресли, но с матерью они больше не разговаривали.

Он потом с нами встречался иногда. Родители разводились по суду, поэтому сперва приходила тетка из соцобеспечения, какие-то там вопросы задавала, а потом он нас вел на ярмарку или в Макдональдс. Он приезжал и ждал на углу. Мама нас всегда наряжала как на праздник, чтобы он не думал, что мы без его алиментов подыхаем. А он ей назло нам гамбургеров, коктейлей всяких накупал, мы по глупости объедались, а нас потом дома рвало. Но, в общем, оно того стоило.

Иногда он нас водил к своей девке, как ее мать называла. Та все улыбалась: кока-кола с мороженым, все дела, но все равно понятно было, что мы ей нафиг не нужны. Хотя он нас к ней не так уж часто и водил. Потом он уже и сам стал реже приходить, хотя мы его ждали, сидели одетые. Потом мама перестала нас заранее одевать, а потом вообще все прекратилось.

Мы с ним теперь иногда в барах пересекаемся, он все пытается со мной мужские разговоры вести. Поздновато спохватился. От той девицы он ушел (или она его бортанула – там каждый по-своему рассказывает). Теперь он вроде бы с какой-то в Стратфорде живет. Повезло тетке. Надеюсь, у нее хоть микроволновка есть.

*****

Потом мать, естественно, завела себе мужика.

Не сразу, правда, через несколько месяцев. Недели две проплакала: мол, надоела, выкинули ее на помойку, кому она нужна и все прочее. Потом Лайла вытащила ее в бинго-клуб, потом в бар проветриться. В первый раз она так психовала, что ее стошнило перед выходом. Все спрашивала, как она выглядит, боялась, что ее там за центровую примут. Первое время они там с Лайлой только портвейн с лимоном глушили, и больше ничего. Потом вдруг в пятницу является Козлина.

Причем вид такой, как будто его тоже перед выходом вырвало. Это уже потом только выяснилось, что он всегда такой.

Мы-то знали, что-то намечается: мать часа полтора в ванной сидела. Потом звонок в дверь, Шарон бегом открывать, а там этот хроник – худой, как из Освенцима, и мировая скорбь на морде.

Шарон кричит:

– Мам, тут какой-то доход пришел.

Ушли они.

Он с ней нормально обращался, по барам водил, не бил никогда. Не знаю уж, о чем они там говорили, я лично ничего, кроме «пальто» и «чай», не слышал. Мама сперва все понять не могла: почему он ее не бьет. Думала, что-то не так. Потом привыкла.

Потом, если на улице было холодно, он стал по вечерам у нас сидеть. Мы с Шарон как ни зайдем, они какое-нибудь «Роковое влечение» смотрят. И красные оба, как будто они там невесть чем занимаются.

Потом он повадился садиться в отцовское кресло.

– Ты, жирдяй, это отцово кресло. Слезай давай.

Он пересел, а мать говорит:

– Ники, не обижай Генри, он хороший человек.

Ни фига себе хороший! Генри тоже!

Потом как-то она нас с Шарон позвала, наверно, хотела рассказать, какой он хороший, водит ее везде, не бьет и так далее.

И тут я заявляю:

– А в постели-то он как? Ничего?

Я это в школе слышал, хотел блеснуть. Мама шутку не оценила, дала мне по уху, и на том разговор окончился.

Он, конечно, тоже женатый был, пристрастился по ночам видик смотреть. Потом жена его выперла: надо думать, ей на мебель пялиться было интереснее, чем с ним беседы вести. По воскресеньям он таскал своих детей на прогулки вдоль канала. Как уж они там развлекались, не знаю. Может, деревья считали.

Нам он никогда не нравился.

Короче говоря, где-то через год мать нас опять собирает:

– Ники, Шарон, нам надо серьезно поговорить.

И пауза. Шарон уже зевает, типа давай скорей, сейчас фильм будет.

– Вам бы хотелось, чтобы у вас был новый папа?

Мы:

– Новый? А выбрать можно?

С тех пор как Козлина стал на ночь оставаться, мы уже догадывались, к чему дело идет, но я надеялся, что, может, кто нормальный достанется, на видаке не повернутый.

– Мы с Генри хотим оформить наши отношения.

Шарон:

– Ну и на здоровье!

На самом деле она переживала, только не показывала. Мы с ней если и говорили об этом, то только о том, чем они там в постели занимаются. Шарон говорила, что ее от одной мысли блевать тянет.

А мать говорит:

– Но я же и о вас думаю. У нас семья будет.

– У нас и так есть.

– У него ноги пахнут. Он мартини пьет. Он окурки в тарелку бросает. Сядет видак смотреть и храпит!

Мама, кстати, никогда не храпела, и отец тоже. И мартини у нас никто не пил. Поэтому мы Козлину терпеть не могли: в субботу вечером напьется своего мартини, потом мать тоже. Потом слышим, как они в спальню крадутся.

В общем, расписались они, естественно, и стали мы жить дальше, только теперь еще Козлина перед глазами мелькал.

*****

Когда Шарон было лет тринадцать, он начал к ней подкатывать. Матери она ничего не говорила. Даже мне не сразу сказала, так что он и дальше продолжал, пока мать на работе. Потом только призналась, что он хочет с ней переспать, а она его близко к себе не подпускает.

Ну вот, я его как-то в пятницу и встретил у фабрики. Надо, говорю, потолковать с глазу на глаз. Тот сразу щеки надул: типа мужской разговор. Завел я его в переулок и брызнул в морду из баллончика. Он упал, по земле катается, а я ему штаны спустил и кой-чего туда вылил.

Что – сам не знаю. Намешал всего, что в кабинете химии нашел. Я ради этого первый раз за год на естествознание сходил, соорудил там какой-то растворчик веселенького цвета. Козлина в итоге на две недели растворился: его, когда нашли, сразу в больницу отправили.

Матери он сказал, что его ограбить хотели. Нормальные грабители пошли, да? Все больше членами интересуются. Она ему как бы поверила. У него там ожог был жуткий, мать говорила, всех цветов радуги. И по виду тоже радуга – концом вниз. Козлина остатки ватой обернул и больше Шарон не домогался. И матери, надо думать, тоже.

Так что у Шарон все было нормально: первый раз в шестнадцать лет, на свой день рождения. Она все сама сделала. В смысле не сама, конечно, но Козлина там не участвовал.

*****

Она заявляла, что специально ждет, пока уже по закону будет можно. Никто не верил, конечно, но кому какое дело.

Скандал был тот еще. Мать ведь хотела, чтобы Шарон в колледж пошла компьютеры изучать. Теперь-то уж какие компьютеры… Козлина тоже влез, недоволен он, видите ли. Мол, с компьютером она бы всегда пристроилась, а теперь…

Шарон ему:

– Ты вообще нос не суй, ты мне не отец.

Мать:

– Нос ей помешал! О других местах надо было думать!

Дело было в воскресенье утром, за завтраком. По телевизору мультики шли.

Шарон тест еще в субботу сделала, только матери не сказала: хотела еще в тот день на вечеринку сходить. Это был уже второй тест, первому она не поверила, потому что начала пить противозачаточные. Только она, как первую таблетку выпила, решила, что теперь все, дальше всю жизнь без проблем. Ошибочка вышла.

И вот сидим мы все в воскресенье, завтракаем, у Шарон сушняк. Курим, кофе пьем, мультяшки смотрим. Потом она прислонилась к плите и говорит:

– У меня ребенок будет.

Мать чашку уронила, кофе ей на ногу пролился. Обварилась, тапки испачкала.

– Какой?

Неумный вопрос, конечно, но, видно, ей это первое в голову пришло.

– Черный. А ты думала какой? Зеленый? Хорошо хоть не валлиец.

(Козлина был валлиец.)

Мать побелела и села, а Козлина, наоборот, встал. Мать спрашивает:

– Что ты сказала?

– Что слышала.

– Проверялась?

– Да.

– Господи.

– «Господи» тут ни при чем.

– Кто это? Я ему бошку оторву!

Козлина говорит:

– Скорей уж член.

Шарон ему:

– Ты за своим следи!

На эту тему особенно нельзя было распространяться: мама про тот случай так и не узнала.

– Срок какой?

– Три месяца.

А Козлина все никак не уймется:

– И что же ты, рожать собираешься?

– Да неужели, урод! Я же никому, кроме ребенка, тут не нужна!

– А с ребенком, думаешь, нужна будешь? – Мать заплакала. – Я думала, ты компьютерами будешь заниматься, стюардессой станешь.

– Так я и стану.

– Щас! Я не буду тут с ребенком сидеть, пока ты там прохлаждаешься!

– Да не нужны мне твои компьютеры, я хочу, чтобы меня любили!

Козлина говорит:

– Мы тебя все любим.

– Ага, знаю я, как ты меня любишь! Тут никто никого не любит. Как отец ушел, у нас вообще не семья, а морг какой-то!

Мать:

– Вспомнила! С тех пор сто лет прошло!

– Да вы тут отмороженные все, у вас вообще ничего в жизни нет и не будет!

Ну и пошло. Компьютеры, дети – в общем, дурдом. Я вышел покурить спокойно. Потом слышу: дверь хлопнула – это Козлина ушел. Потом слезы, всхлипы, прихожу, а они там обнявшись рыдают, типа женские дела. Потом еще дня два было напряженно, а дальше пошло по-старому, только Шарон стала округляться.

Родила она в сентябре, сразу, как услышала, что прошла экзамены в школе. У нее день рождения двадцать седьмого декабря, только мне сдается, что Кевин ей его на Рождество заделал.

*****

Потом я стал встречаться с Келли. И ребенка с ней родил: надо, думаю, и мне попробовать. Она мне и не сказала, что беременная, потом вдруг раз – и готово. Якобы от меня. Может, и от меня, не знаю. Но я всегда говорю: детьми должна женщина заниматься.

Хотя, вообще, нормально: пацан у меня хороший, только вот балует она его. Он только меня слушается. Как я ушел – все, хулиганить начинает. Скоро уже в футболян гонять начнет, магнитолы из машин воровать. Ладно, шучу. Нейрохирургом будет.

Под ребенка ей квартиру дали, я к ней туда переехал. Обои старые ободрал, новые поклеил. Мебель нам кой-какую выдали, плиту, ковра кусок. А занавески и белье постельное сам своровал: от государства теперь не дождешься. Занавески красть – дело муторное: надо же размер знать, просто так – набрал под мышку и ушел – не годится. В субботу, значит, после обеда сходил в оптовый, выбрал что нужно, потом ночью вернулся и спер. Джимми Фоли с фургоном помог.

Полгода жил с ней: то уходил, то приходил. Тут ведь за хорошее поведение досрочно не освобождают. С одной стороны, хорошо: когда надо, она всегда под боком, с другой, плохо: иногда ей надо, а тебе спать хочется. Опять же свобода ограничена: на несколько дней уходишь – сразу вопросы: куда идешь, зачем и прочее. Ну да, я ремонт делал, я все красил, но это же не значит, что я тут пожизненно прописался.

Потом она работу нашла. Оператор терминала: то ли в школе выучилась, то ли еще где-то. Зарплата хорошая. Она тут же Дэнни на меня перекинула – и вперед. Это, надо думать, мамаша ее намутила. Короче, ушла в восемь, вернулась в шесть. Я ему за это время четыре раза подгузник сменил, три раза покормил и десять раз на стену влез. Он и засыпал-то всего два раза. Нет, все нормально, я, в общем-то, домосед, только я люблю сам решать, когда мне что делать. Или когда в бар сходить. Дэнни-то у меня пока непьющий.

Хотя я с ребенком лучше управляюсь, чем она. Я с ним строже, он меня слушает. Но в общем, мне все это дело надоело, и я ей говорю:

– Я тоже буду работу искать.

Она:

– Ты? Кому ты нужен-то?

Хорошо там Дэнни был, а то я бы ей врезал.

Пошел в бар на Биллет, чтобы ее не видеть, выпил малость. Потом пошел нанял няньку из нашего квартала. У нее таких четверо. Деньги-то хорошие, только четыре засранца – это шестнадцать подгузников в день.

Дэнни меня любит, я ему всегда гостинцы приношу, когда могу. Я его не брошу, как меня отец бросил.