Текст книги "Империя алмазов"

Автор книги: Джеральд Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Марен уплетала третью порцию.

– Вижу, вам нравится икра, – заметил Мэсси.

Его реплика застала ее с полным ртом, но она спокойно дожевала и сообщила:

– Это наркотик.

– Говорят, сексуально возбуждает, – улыбнулся Мэсси.

– Так вот где собака зарыта! – воскликнула Марен, обращаясь к Чессеру. Тот ощутил, как се слова рикошетом попали в Мэсси.

– Так же действует бургундское, – продолжал тот. – Утверждают, что в Бургундии женщинам больше нравится то вино, которое до этого пили их мужчины.

После икры принесли «турнедос Россини». Говяжье филе на слегка обжаренном хлебе, сверху – паштет из гусиной печенки, увенчанный трюфелями и политый соусом «Периго». В качестве гарнира были артишоки «а-ля-Балигур».

Утолив голод столь роскошными блюдами, Чессер воспрял духом. К нему снова вернулось спокойствие. Марен стащила с его тарелки пару трюфелей и улыбкой попросила прощения. Чессер притворился, что ничего не заметил, и отправил в рот еще кусочек филе.

Со своего места за столом Чессер первым увидел леди Болдинг.

Она совсем не походила на ту даму, которую он нарисовал в своем воображении. Ей не было тридцати. Белокурая, с прекрасным загаром, говорившим о досуге. Яркий пример того, как различаются в Англии понятия «воспитываться» и «получить воспитание». Знакомясь с Чессером, она подала ему безвольную руку. Когда она повернулась к Марен, ее рука окрепла. Марен с минуту глазела на нее, прежде чем ответить на рукопожатие. Леди Болдинг извинилась за опоздание и объяснила, что играла в теннис. Ни одна сторона не могла взять верх в немыслимом числе сетов, пожаловалась она. Икру она отвергла так, будто принимала наказание за непунктуальность. Ей принесли «турнедос», так что у всех на тарелках было одно и то же блюдо.

– Я видела ваши фото в модных журналах, – сказала она Марен. В ее голосе сквозило такое восхищение, что Марен едва не сказала «спасибо».

Мэсси накрыл ладонью руку леди Болдинг, давая Чессеру понять истинное положение дел. Сухой лист, скрывающий цветок, подумал тот.

Леди Болдинг заговорила об Уимблдоне. Посоветовала Мэсси забронировать ложу на время турнира. Tу же, что в прошлом году.

Чессер решил, что находит леди такой привлекательной из-за того, что ожидал гораздо меньшего. Он был приятно удивлен. Черты лица леди Болдинг были тонкие, идеально правильные. Минимум косметики. Светлая губная помада. Большие карие глаза, кажется, готовые выдать какую-то волнующую тайну. В ней не было ничего лишнего. Движения мягкие, чрезвычайно женственные, но без манерности. Она знала, как себя подать. Например, как одеться. На ней было длинное, до пят, шифоновое платье с цветочным орнаментом. Прозрачное настолько, что становилось ясно: эта женщина гордится своей грудью. Она сидела к Чессеру боком, почти в профиль, и он различал совершенные контуры ее тела. Рассчитанная прозрачность ткани призывала глаза к краже, и Чессер в тот момент чувствовал себя воришкой. Ее жесты и движения казались исполненными сокровенного смысла. Это впечатление усиливал ее голос. По крайней мере, для Чессера. У нее был голос, для постановки которого лучшим актрисам потребовались бы годы упражнений. Глубокий вибрирующий, одновременно вкрадчивый и звонкий. Чессер представил ее говорящей что-нибудь эротичное. В доме Мэсси она могла бы выкрикнуть это. Никто не услышит. Чессер посмотрел на Марен и встретил ее взгляд. Она слегка поджала губы, давая понять, что ревнует.

Разговор перешел к более интересным для Чессера темам, вроде фестиваля пляжной моды «Маре Мода» на Капри.

Потом леди Болдинг объявила, что идет в дом освежиться и позвала с собой Марен. Обе женщины ушли, оставив Мэсси и Чессера наедине. Время тянулось страшно медленно. Слуга убрал со стола, оставив только вино и бокалы. Мэсси смотрел вдаль, словно стремясь разглядеть что-то у подножия холма. Затем спросил Чессера, давно ли тот покинул Соединенные Штаты. Чессер ответил, что три-четыре года назад.

Когда Марен и леди Болдинг вернулись и снова сели за стол, Мэсси сунул руку в нагрудный карман и достал два ограненных камешка. Он потряс их, как кости, и метнул на стол, Чессеру.

– Который настоящий? – спросил он.

Чессер не притронулся к камням. По одной причине. Мэсси застал его врасплох, и, очевидно, это был своего рода вызов. Он понял, что они наконец перешли к делу. Камешки лежали на желтой скатерти, карат по семь весом, бриллиантовой огранки, совершенно одинаковые.

– Можете определить? – настаивал Мэсси, подстрекая Чессера ответить отрицательно.

Чессер взял камень двумя пальцами, аккуратно, стараясь не выказать волнения. Положил, взял другой. Блестели они одинаково. Чессер притворился, что осматривает их. Жаль, не захватил лупы. Это придало бы осмотру профессиональный штрих.

– Итак? – торопил Мэсси.

– Скажи ему, милый, – не сдержалась Марен. Леди Болдинг молчала, заинтригованная. Чессер наконец собрался с мыслями.

– Могу я попросить мятного ликера? – произнес он. – Бесцветного. И высокий бокал.

Немедленно принесли и то и другое. Чессер наполнил бокал. Марен хихикнула. Она решила, что он собирается его выпить. Чессер положил оба камня на ладонь и одновременно уронил их в ликер.

Камни медленно опускались в вязкой, тягучей жидкости. Но один немного быстрее другого.

– Вот этот, – объявил Чессер.

– Какой? – спросил Мэсси.

Чессер выплеснул большую часть ликера и достал камешек, который опускался медленнее. С пальцев у него капал мятный ликер. Чессер ополоснул камень в коньяке, промокнул салфеткой и передал Мэсси.

Тот не понял хода мысли Чессера и попросил объяснить.

– Другой камень искусственный, – сказал Чессер. – Скорее всего, титанат стронция. Его удельный вес на тридцать процентов больше, чем у алмаза. Потому он быстрее достиг дна.

– Эффектно, – признал Мэсси. Но он до сих пор сомневался. Чессер мог выдумать все от начала до конца. – А если я скажу, что оба эти камешка – бриллианты?

– Не может быть, – возразил Чессер.

– Есть другие способы проверить?

Чессер вынул из бокала второй камень, вытер его и протянул Мэсси.

– Царапните одним по другому, – предложил он. – Разумеется, если оба – алмазы, вы не можете их повредить. Попробуйте, если хотите знать наверняка.

Чессер был уверен в себе. Теперь уже он бросал вызов Мэсси. Он знал, что бриллиант такого размера стоит, по меньшей мере, сорок тысяч долларов. Камень был отличного цвета и очень хорошо огранен.

Мэсси не колебался. Он взял камень у Чессера и изо всех сил царапнул по нему тем, что держал в руке. Потом осмотрел оба и убедился, что Чессер прав. На искусственном камне пролегла глубокая царапина. Алмаз остался неповрежденным.

– Поздравляю вас, мистер Чессер.

Мэсси швырнул искусственный алмаз через плечо, а настоящий кинул на колени леди Болдинг. Та его даже не заметила.

Мэсси откинулся в кресле. Казалось, мгновение было решающим. Чессер чувствовал это, и тут Мэсси произнес:

– Я хочу, чтобы вы приобрели для меня алмаз. Он дал Чессеру время опомниться.

– Нет, – сказал он в ответ на молчание. – Я не предлагаю вам добыть знаменитый камень из глаза какого-нибудь идола в джунглях. Мне нужен новый алмаз.

– Какого размера?

– А что вы бы предложили?

– Зависит от того, сколько вы намерены потратить.

– Полтора миллиона.

– Долларов?

– Долларов.

У Чессера по спине пробежала дрожь. Мэсси не шутил.

– Видите ли, мне нужен качественный бриллиант. Крупный. Безупречной огранки. Достойный называться «Мэсси».

Чессеру пришло в голову, что такая сделка ему не по зубам. Удача свалилась на него как манна небесная, а он не в силах был ухватить ее. Ему пришлось бы заплатить вперед за необработанный камень и огранить его за свой счет. Чессер не располагал таким капиталом. Мэсси переоценил его финансовые возможности. Очевидно, принял его за кого-нибудь вроде Уайтмена.

И снова Мэсси разгадал мысль Чессера.

– Я дам вам заверенный чек на всю сумму, – сказал он. – Прямо сегодня, перед тем как вы уедете. Полагаю, из полутора миллионов вы сумеете извлечь прибыль для себя?

Чессер не сомневался в этом.

– А теперь, – вздохнул Мэсси, поднимаясь, – давайте пройдемся по саду. Яблони еще цветут.

Два часа спустя они стояли у парадного входа. Задняя дверца «роллс-ройса» была открыта. Возле нее стоял Хикки. Это была другая машина, черная, с закрытым верхом. Чессер и Марен возвращались в Лондон.

Мэсси отвел Чессера в сторону. Дал ему сложенный пополам чек. Чессеру хватило сообразительности не глядя засунуть его в карман пиджака.

– Кстати, Чессер, – произнес Мэсси тихо, чтобы никто не слышал. – Я должен вам кое-что сказать.

Чессер ощутил перемену в Мэсси. Они говорили с глазу на глаз.

– Вся моя бесконечная болтовня о цветах, женщинах и гастрономии – не более чем пробный шар. Понимаете?

Чессер знал, что видит перед собой настоящего Мэсси: умного, сильного, бесстрастного и прямого, способного сказать правду в лицо.

– Понимаю, – ответил Чессер.

– Я проверял ваше самообладание, – признался Мэсси. – Вы выдержали испытание.

Они обменялись рукопожатиями и пошли к автомобилю. Марен уже устроилась на заднем сиденье. Чессер попрощался с леди Болдинг, которая одарила его очаровательной улыбкой.

– До встречи через месяц, – сказал Мэсси.

Машина тронулась. Чессер вытащил чек и долго разглядывал заверенную надпись: полтора миллиона на его имя. Невероятно.

Ему хотелось показать чек Марен, но деньги интересовали ее в последнюю очередь.

Марен спросила:

– Думаешь, она привлекательней меня?

– Нет, разумеется, нет.

– Ладно. А то, знаешь, когда мы пошли в ДОМ освежиться, она меня поцеловала.

– Не может быть.

– Может. Прямо в губы, языком и так далее.

– В самом деле?

– Нет. Но хотела.

Он не мог не засмеяться:

– Фантазерка!

– Но не слепая, – возразила Марен.

Мэсси стоял у парадного входа и смотрел, как отъезжает «роллс-ройс». Итак, подумал он, фаза вторая. Он был очень доволен. Первой фазой был подбор кандидата. Второй – определение его пригодности.

Мэсси был уверен, что нашел подходящего человека.

ГЛАВА 6

Назавтра выдался один из тех невзрачных дней, когда над Лондоном нависает ощутимая угроза дождя.

Марен проснулась в десять, выглянула в окно – и залезла обратно в постель, закрыв лицо волосами.

Чессер звонил в Систему. Ему сказали, что Мичем вышел. Хотели соединить его с Беркли. Чессер отказался. Немного спустя позвонил еще раз, но лишь после третьего звонка секретарша Мичема сообщила, что тот только что прибыл. Чессер не сомневался, что это ложь.

Мичем взял трубку.

– Ну, Чессер, в чем дело?

– Не могли бы вы устроить мне внеочередной просмотр?

– Нет.

– У меня есть покупатель на крупный камень, – сказал Чессер.

– Кто?

– Он просил его не называть.

– Какой камень вы считаете крупным? – саркастически спросил Мичем.

– Ну, скажем, две сотни карат.

Чессер с удовольствием произнес эти слова. Он говорил так, словно каждый день имел дело с алмазами в двести карат. Этот случай давал Чессеру три выгоды. Он мог неплохо заработать. Мог поднять себе цену в глазах Системы. И, наконец, отыграться за пережитые унижения. В данный момент ему особенно хотелось смутить Мичема.

– Двести карат?

– Как минимум.

– У вас не хватит средств выкупить такой крупный камень.

– Хватит.

– Надеюсь, вы понимаете, речь идет о серьезной сделке. Вам придется заплатить наличными.

– Я заплачу наличными.

– Значит, нашли покупателя?

Мичем снова попытался подвести Чессера к этой теме, но тот не уступил. Молчание было достаточно красноречивым.

– Приходите где-нибудь к половине третьего, – сказал Мичем.

– Где-нибудь к половине третьего? – Чессер сделал упор на первом слове, давая Мичему понять, что его впервые удостоили чести прийти к приблизительному времени.

– К половине третьего, – отрезал Мичем.

Чессера так и подмывало сказать, что ему удобнее прийти к четырем, но на самом деле он не мог позволить себе излишней наглости. Система ему нужна. Ему нужны были алмазы.

Зайдя в спальню, Чессер увидел, что Марен еще не проснулась. Он тихонько позвал ее, она не ответила. Чессер оставил ее в покое.

Он пошел в банк. В лондонский филиал его банка в Женеве. Чек, заверенный Мэсси, сразу открыл ему доступ к конторке одного из директоров. Чессер объяснил ему, что хочет перевести всю сумму в долларах на свой счет в Женеве, с тем чтобы иметь возможность снять ее в любой момент для заключения сделки здесь, в Лондоне. Управляющий сообщил, что эта операция займет всего лишь сутки.

Чессер вышел на улицу. Он надумал пройтись до «Коннахта» пешком. Отпустил «даймлер» и зашагал вдоль по Риджент-стрит походкой уверенного в себе человека. Он заглядывал чуть не в каждую витрину; ему хотелось что-нибудь купить. Было время обеда, на улицы высыпали конторские служащие. Чессер не пропускал ни одной девушки. Ему показалось, что сегодня они особенно хороши. С одной-другой он даже обменялся взглядами. С Риджент-стрит Чессер свернул на Мэддокс-стрит и купил там в магазинчике викторианский медальон с эмалью, затейливой гравировкой и подходящими инициалами: «МЧ». Когда он прошел еще полквартала, начался дождь. Не закапал в виде предупреждения, а хлынул разом как из ведра. По серому костюму Чессера растекались темные капли. Чессер укрылся в каком-то подъезде, надеясь переждать, но ливень, похоже, зарядил надолго. Он постоял пять минут, которые показались часом, и вышел под дождь.

До отеля оставалось пять кварталов. Еще на полдороге в ботинках захлюпала вода, мокрая одежда плотно облепила тело. Когда Чессер добрался до «Коннахта», он был похож на потерпевшего кораблекрушение. Портье кинулся ему на выручку с большим белым зонтом в руках. «Кретин», – подумал Чессер, но все-таки дал ему на чай.

Он не ожидал, что Марен уйдет. Она позавтракала и оставила ему записку:

«Дезертир!

Я ухожу в парикмахерскую. Если что, звони мне туда».

Чессер снял мокрую одежду и залез под душ. Часы показывали половину второго. Он хотел было погадать себе по «Книге Перемен», но опять не нашлось монеток, а пуговицы от синего костюма горничная пришила. И хорошо, потому что идти придется в нем.

Он приехал к дому номер одиннадцать на улице Хэрроу-хауз на несколько минут раньше. На этот раз он вспомнил, что дверь перед ним должен открыть Миллер, и тот – как всегда, дружелюбно – сообщил Чессеру, что его просят пройти прямо в демонстрационную.

Чессер поднялся по лестнице, ожидая увидеть в демонстрационной Мичема, но комната была пуста. Он сел за покрытый велюром стол. Каждую минуту мог войти Мичем, и Чессер выбрал место спиной к двери, готовясь произвести на него впечатление человека, равнодушного к деньгам. Он услышал, как отворилась и закрылась дверь, услышал звук приближающихся шагов. Человек остановился у стола. Чессер поднял глаза. Перед ним стоял Уотс.

– Добрый день, сэр, – приветствовал его Уотс. В руке у него был футляр, по форме напоминавший коробку для обуви, только раза в два поменьше.

– Здравствуйте, Уотс.

Уотс встал напротив Чессера и положил футляр на стол.

– Я принес вам камни для просмотра, сэр.

– Разве мистер Мичем не придет?

– Нет, сэр.

Чессер почувствовал себя обманутым: другого случая сквитаться с Мичемом ему не представится. По крайней мере, такого. Ему захотелось уйти, он был очень зол, но сознавал, что уход будет стоить ему работы. Он раздумывал, не потребовать ли присутствия Мичема на просмотре, – но здесь был Уотс, а он наверняка воспримет это как оскорбление.

«Проклятье», – подумал Чессер и улыбнулся Уотсу.

– Ну, что вы для меня приготовили?

– Целых три камня, сэр, – с гордостью сообщил Уотс. Он снял с футляра крышку и положил на черный велюр перед Чессером три крупных необработанных алмаза.

Тот поднес к глазу лупу и взял первый камень.

– В этом триста семьдесят шесть карат, сэр, – сказал Уотс.

Чессер заглянул вглубь кристалла. Он знал, что искать, но тут даже растерялся. Беда в том, что ему не приходилось иметь дело с такими крупными камнями. Выглядели они совершенно иначе. Чессер не мог определить, хорошего качества алмаз или плохого. Ему почудилось, что в первом слишком много «перьев» и углеродных включений. Он смотрел под одним углом – все дефекты, казалось, лежали близко к поверхности и не влияли на качество будущего бриллианта. Он поворачивал камень – и дефекты перемещались в самую глубь. Чессер не знал, как быть.

Он не мог позволить себе ошибиться. Только не сейчас. Его прошиб пот. Теперь он радовался, что Мичем не пришел.

Пока Чессер осматривал камни, Уотс не проронил ни слова. Он почувствовал затруднение Чессера.

– Вот этот, в серединке, сэр, – сказал он.

– Что?

– Отличный цвет.

Уотс старался помочь. Он разбирался в алмазах лучше, чем кто-либо другой в Системе, – по крайней мере, так говорили Чессеру. Но Чессер не знал, можно ли ему доверять. Что если Мичем хочет сплавить ему именно этот алмаз? С помощью Уотса. Чессер решил, что это маловероятно. Он взял предложенный ему камень и обследовал его еще раз. Из трех камней этот был самый маленький, с более выраженными гранями, дюйма полтора в длину, чуть меньше дюйма в ширину и три четверти дюйма в глубину.

– Двести пять целых шесть десятых карата, – сказал Уотс. – Я сделал на нем окошко.

Чессер нашел на одной грани небольшой отполированный участок и заглянул в камень. Алмаз был совсем бесцветен, без желтого надцвета и явных дефектов.

– А какую огранку вы бы для него предложили? – спросил Чессер.

– Прекрасно получится овал. Если не возражаете, сэр.

– Ничуть.

– После огранки у вас будет безупречный бриллиант весом примерно в половину этого. Может, чуточку больше. Но очень хороший.

Чессер не мог не спросить:

– Раз камень само совершенство, почему он все еще у вас?

– Мы его только что получили с грузом из Ботсваны. Даже мистер Мичем еще не видел.

Чессер ему поверил.

– Мистер Мичем велел мне подобрать несколько камней примерно такой величины. И я подумал, что вам непременно понравится этот. Конечно, вам виднее.

– Сколько он стоит?

– Семьсот тысяч.

Чессер прислушался ко внутреннему голосу.

– Беру его, – сказал он быстро.

По улыбке Уотса он понял, что не ошибся. Чессер был ему благодарен.

– Когда оформим сделку, сэр?

– Завтра. Я принесу заверенный чек.

– Если хотите, мы доставим камень вам в отель. Я сам его принесу.

Чессер был рад возможности избежать повторного визита на улицу Хэрроухауз. Он охотно согласился.

– Чек будет готов.

– Во сколько мне прийти?

– Вы сможете днем, скажем, около двух?

– Очень хорошо, сэр.

Чессер чувствовал себя обязанным Уотсу. Ему хотелось как-нибудь выразить свою благодарность. Единственное, что он мог сейчас сделать – это подать ему руку. Уотс даже растерялся. Он помедлил и с опаской оглянулся на дверь. Потом пожал протянутую руку.

Из всех сотрудников Системы, с которыми сталкивался Чессер, Уотс был самой мелкой фигурой. Но Чессеру он нравился больше других.

В это же время двумя этажами выше Мичем проводил секретное совещание с Эдвардом Коглином.

Коглин был начальником Службы Безопасности Системы, собственной полиции, призванной охранять дом номер одиннадцать. Служба действовала столь успешно, что за последние двадцать лет случилось лишь одно, и то незначительное, происшествие. А с тех пор как начальником стал Коглин, и вовсе ни одного. Это достижение позволило Системе вести дела в доме номер одиннадцать с большой уверенностью в своих силах, и более того, пожалуй, Система стала страдать уже от излишней самоуверенности, даже самодовольства.

Помимо обычных охранных функций, Служба Безопасности выполняла еще одну, более обширную и сложную работу, сведениями о которой располагали только члены совета директоров. Работу слаженной разведывательной сети, оснащенной – в международном масштабе – всеми средствами современного шпионажа. Служба собирала и закладывала в компьютеризованные банки данных информацию о каждом, кто когда-либо имел дело с алмазами.

Особенно внимательно – постоянно или периодически – следят за теми, кого регулярно приглашают на просмотры.

За такими, как Чессер, хотя Чессер стоял очень далеко от начала списка.

Системе было чрезвычайно важно знать как можно больше об этих людях, об их профессиональных делах и финансовом положении, так же как об их передвижениях, привычках и слабостях. Система использовала эту информацию, чтобы точно определить количество и качество алмазов, предназначенных каждому из приглашенных.

Собрав вместе и обработав все добытые Службой Безопасности сведения, Система получила невероятно детальное описание мирового рынка алмазов, которое позволило ей по собственному усмотрению снижать или увеличивать предложение.

Служба Безопасности вместе с громоздким электронным оборудованием и компьютерами располагалась не в доме одиннадцать, а через дорогу, в здании напротив.

Таким образом, Коглин перешел улицу Хэрроухауз и поднялся на секретное совещание к Мичему. Им редко доводилось встречаться друг с другом.

– Мы за ним не следили, – сказал Коглин.

– Неудивительно, – отрезал Мичем.

– Черт! В этом не было нужды. Он мелкая сошка. И всегда таким был.

– Ну, теперь ему подвернулось дело покрупнее. Пока мы глазами хлопали, – Мичем делал выговор, не теряя самообладания.

Коглин возмущенно оправдывался. Хотя не считал себя виноватым.

До того как прийти в Систему, он был следователем в Скотланд-Ярде – и хорошим следователем. Потом Системе удалось его сманить, потому что он сразу оценил перспективы. Теперь, после пятнадцати лет работы, Коглин превратился в ходячую энциклопедию человеческих деяний, особенно преступных. Его положение поддерживали подобранный им самим штат сотрудников и международная цепочка агентов. В Системе находились такие, кто глядел на Коглина свысока. Его не любили за неясное происхождение и отсутствие лоска, однако боялись того, что он знает или может узнать. Он был, так сказать, Эдгаром Гувером в области алмазов.

Коглин, крепкий коротышка лет сорока пяти, ирландец по матери. По отцу он, возможно, тоже был ирландцем, но этого даже его матушка толком не знала. У него были небольшие, близко посаженные глаза, плоское лицо и не однажды сломанный нос. Но, к счастью для Коглина, голова у него работала куда лучше, чем казалось на первый взгляд.

Он говорил Мичему:

– Нас никогда не просили следить за ним постоянно. Мичем кивнул в знак согласия. Он просматривал досье.

– Есть тут что-нибудь? – спросил он.

– Одно темное дельце, но давнее, шестьдесят шестого года.

– И что?

– Деньги все еще лежат в швейцарском банке. Он к ним не притронулся.

– Каково ваше мнение? – Мичем закрыл папку.

– Возможно, его девица. У нее хватит средств на такие игрушки. Не исключено, что никакой другой подоплеки тут нет.

– Сомневаюсь. Кстати, как она выглядит?

– Здесь есть ее снимок, – сказал Коглин, Перегнувшись через стол, он открыл досье, нашел фотографию и показал Мичему. Тот с минуту разглядывал ее, но ничего не сказал.

– Итак, – заключил Мичем, – чего не знаем, то можем узнать, не так ли?

– Хотите, чтобы его взяли под особый контроль?

– Удовлетворите мое любопытство.

– Не забудьте, на следующем заседании совета будут обсуждать бюджет, – бросил Коглин и поднялся. Уже у дверей он вспомнил о Барри Уайтмене и упомянул его.

– Что с ним?

– Мы считали, что он еще вчера вернулся в Нью-Йорк, а он взял и передумал.

– Он все еще в Лондоне?

– Нет, уже в Париже.

– Что он там делает?

– Да уж не по музеям ходит. Повез туда свою птичку, такую высоченную стерву.

Мичем, притворясь безразличным, углубился в текущий отчет о поставках из Намакваленда, а Коглин, сдерживая улыбку, повернулся и пошел прочь.

– Извините, Антверпен не соединяет.

– Попытайтесь еще раз, через полчаса.

Чессер снова был в номере «Коннахта». Он не жалел о покупке алмаза. Теперь его заботила огранка. В Антверпене работало больше пятнадцати тысяч мастеров, но Чессеру нужен был лучший. Вильденштейн. Это имя означало стопроцентную гарантию качества, но Чессер сомневался, удастся ли к нему попасть. Вторым кандидатом был Корнфельд, но Чессер решил не обращаться к нему, пока не потерпит неудачу у Вильденштейна.

Он старался не думать о том, что будет, если оба знаменитых мастера откажутся выполнить его заказ. Слава Богу, не приходится заниматься этим каждый день. Едва ли у него хватит духа на такую работу, хотя люди вроде Уайтмена, кажется, вполне преуспевают. Может, вырабатывается привычка? Много выигрываешь, много теряешь.

Чессер заказал по телефону виски. Потом позвонил в парикмахерскую. Ему сказали, что Марен там нет и не было, хотя она записывалась на сегодня. Чессер встревожился, потому что не в ее обычаях было отказываться от своих планов.

Ему оставалось только сидеть и ждать. Вскоре принесли виски, но толку от него было мало. Чессер попытался читать вчерашнюю газету.

В пять часов телефон зазвонил. Наконец соединили с Антверпеном. На проводе был Вильденштейн.

Чессер представился в подобающих выражениях и уже собирался перейти к сути дела, но тут появилась Марен. Не считаясь с тем, что Чессер говорит по телефону, она подошла к нему и поцеловала в губы долгим поцелуем. Вильденштейн решил, что их разъединили, и кричал «алло» с растущим раздражением.

В конце концов Чессеру удалось освободиться.

Вильденштейн спросил, что ему нужно.

– У меня есть алмаз, который я хотел бы огранить у вас.

– Одну минуту. Я посмотрю.

Чессер услышал, как Вильденштейн положил трубку на стол. Он представил себе известного гранильщика. Однажды в Антверпене Чессеру его показали. Чернобородый, ученого вида человек. Хасидский еврей в длинном черном сюртуке и черной шляпе.

Вильденштейн снова взял трубку.

– Не раньше августа, – сказал он.

– Мне нужно сейчас.

– Не смогу.

– Я обещал бриллиант через месяц.

– Приходите в августе.

– Камень в двести карат. Первоклассный. Вильденштейн колебался, и Чессер немного ободрился.

– Приносите его, я приму заказ на август, – сказал Вильденштейн.

Чессер решился. Рискнул обидеть Вильденштейна предложением перекупить его.

– Я заплачу вам сто тысяч за работу, – произнес Чессер.

– Сто тысяч чего?

– Долларов.

– Это слишком много.

– Для меня он стоит больше.

– Приезжайте в Антверпен.

– Вы возьметесь?

– Мне нужно взглянуть на камень.

– Буду завтра вечером. Когда вы уходите из мастерской?

– Я вас подожду.

– Спасибо. Для меня это очень важно.

– Посмотрим, посмотрим, – Вильденштейн попрощался и так быстро повесил трубку, что Чессер не успел и слова сказать.

Похоже, Вильденштейн согласился. За сто тысяч. Чессер не сомневался, что дело того стоит. Камень Вильденштейну понравится. Чессер подсчитал, что получит семьсот тысяч чистой прибыли. Сначала ему показалось мало, но потом он смирился, сообразив, что на этой сделке выгадывают все. Система получила семьсот тысяч за камень, который за сущие гроши выкопал какой-нибудь чернокожий рабочий. Вильденштейну обещано сто тысяч за огранку – наверняка больше ему никогда не предлагали. А Мэсси станет обладателем безупречного бриллианта, который на аукционе потянет не меньше, чем на два миллиона. Чессер тоже получит хорошую прибыль. Такую сумму он заработает только за семь лет продажи пакетов Системы. Конечно, его пакет может возрасти в цене. Теперь, после заключения столь крупной сделки, он считал это вполне вероятным.

Он пошел в спальню сказать Марен, что стал уже почти миллионером.

Марен встретила его словами: – Боже мой, я умираю от голода. Я не обедала, выпила чашку дрянного чая – и все.

Она успела раздеться, только туфли не сняла, и от этого ее красивые ноги выглядели еще длиннее и стройнее. Она подошла к туалетному столику за пачкой сигарет. Зажгла две и одну, как обычно, бросила Чессеру. Сигарета упала на пол к его ногам. Он наклонился, чтобы поднять ее, и ему послышалось, будто Марен сказала:

– Я сегодня разговаривала с Жаном-Марком.

– А?

– Я, говорю, чудесно поболтала с Жаном-Марком.

– Ну да, вы просто так, на улице, встретились.

– Вроде того. Я случайно заметила объявление возле табачного киоска. Это проводник мне его показал.

– Который? Китаец или индеец?

– Кто-то из них, – она присела на краешек кровати. – В общем, объявление повесила одна женщина, Медиум, Ее зовут Милдред. Она карлица.

– Маленький медиум, – вставил Чессер. Марен даже не улыбнулась.

– Вместо парикмахерской я пошла к ней. Ты не представляешь! Она сразу же связалась с Жаном-Марком.

– Хочешь, сходим куда-нибудь перекусить? А потом в кино.

– Жан-Марк очень счастлив. Ему там нравится.

– Ага. Все только и мечтают, что умереть и попасть туда. Она не заметила его цинизма.

– Он передавал тебе привет.

– Завтра я еду в Антверпен, – сказал он, стремясь перевести разговор на другую тему. – Хочешь со мной? Или вернешься в Шантийи? Можем встретиться там.

– Жан-Марк сказал одну удивительную вещь. Что мы должны пожениться. Представляешь?

Чессер представил и решил, что Жану-Марку стоило бы передать это послание стервятникам-стряпчим, которые давно точат когти на его деньги. Или уж в припадке великодушия уничтожить оригинал и все копии своего идиотского завещания.

– Пожалуй, так и сделаем, – задумчиво сказала Марен. – Поженимся?

– Встретимся в Шантийи. Ты надолго в Антверпен?

– На пару часов.

– Тогда я поеду с тобой, – заявила она. – Значит, ты не веришь в Милдред?

– Ну что ты, верю, – возразил Чессер, не желая спорить.

– Она даже денег не берет.

– Неужели?

– Да, говорит, что от этого она теряет могущество. Так всегда бывает, если медиум продает талант за деньга. У них отбирают власть.

– Кто отбирает?

– Великая космическая сила, – сообщила она не вполне уверенно. – Видел бы ты, в каком жутком месте приходится обитать той Милдред. Мне ее было так жалко. Я дала ей пятьдесят фунтов.

– Она пожертвовала пятидесятифунтовой частью своего могущества?

– Это же подарок. Подарки можно принимать.

Глядя ему в глаза, Марен откинулась в постели и замерла, опершись на локти.

Подарки можно принимать, подумал Чессер. Двусмысленность слов Марен подчеркивалась ее откровенной позой. Паутина ореховых волос взметнулась вверх.

Потом Чессер подарил ей медальон.