Текст книги "Империя алмазов"

Автор книги: Джеральд Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Чессер засмеялся.

– Ну ты фантазерка!

– Это правда, – настаивала Марен. – Не все, конечно.

– У тебя, небось, и дяди Улана-то не было.

– Был. Он мне сказки перед сном рассказывал. Когда был дома, а не искал приключений.

– Смешно будет, если нас тут ухлопают.

– По-моему, вполне нормальная причина.

– Меня не волнуют причины, – сообщил Чессер. – Куда интересней исход.

– Ничего ты не понимаешь, – вздохнула Марен.

Она уснула в объятиях Чессера. Он ни на секунду не сомкнул глаз, не отвел взгляда от светлого прямоугольного проема. У него было время на размышления – и он размышлял. Обрывки воспоминаний, осколки прошлого сменяли друг друга, как в калейдоскопе… Женщины, которых он знал. Полустертые имена, неясные фигуры, ласки, испытанные и забытые, – как блюда за обедом. Сильвия, танцующая нагишом. Мичем, Уивер, Уотс, леди Болдинг, Мэсси… Отец, начавший было свои бесконечные увещевания. Чессер прервал его на полуслове и заговорил с ним о матери, так и оставив отца стоять с открытым ртом. Чессер считал, что мать умерла от злокачественного пренебрежения к ней. Он никогда ее не видел, даже на фотографии. От нее не сохранилось ничего. Неужели она никогда не фотографировалась? Не может быть. Однажды Чессер прочел свое свидетельство о рождении, и имя матери, официально связанное с его именем, заставило его ярче представить ее. Наверное, она была красива, слишком красива. И вовсе не изменяла мужу, как внушали Чессеру, когда он повзрослел и был допущен к семейным тайнам. Раньше он не противоречил отцу, но теперь бросил ему обвинение – и отец исчез, пригрозив, что не явится больше никогда.

Четырехугольный проем ярче выделился на фоне черноты внутри бункера. Близился рассвет.

Марен спала так сладко, что Чессеру не хотелось будить ее. Еще несколько минут покоя. В предутреннем свете он с нежностью увидел, что она поджала ноги, стремясь согреться рядом с ним. Ладони у нее были сложены вместе, пальцы переплетены, словно ее охватывало сильное желание. Она потерлась щекой о грудь Чессера и продолжала спать, но к этому времени уже совсем рассвело. Он шепотом позвал ее, и она открыла глаза.

– Доброе утро, – сонно проворковала она. Чессер сомневался, что оно доброе.

Марен встала и потянулась. Выгнула спину и выбросила вверх руки. Со стороны это выглядело немного странно, потому что в руке у нее был зажат пистолет.

– Не представляю, как эти клошары спят так каждую ночь, – заявила она, имея в виду тех бездомных оборванцев, что ночуют на парижских тротуарах.

Чессер поднялся с трудом. Он так долго сидел, не меняя положения, что его тело, кажется, превратилось в камень. Морщась, он растер затекшие ноги.

Марен тем временем проверяла пистолет. Вынула обойму и убедилась, что все патроны на месте. Потом велела Чессеру сделать то же самое.

Он тоже проверил. Теперь можно идти к проливу.

Чессер вышел из бункера первый. Сделал три шага и тут же краем глаза заметил на опушке леса какое-то движение. Человек в черном. Тот, похожий на пруссака.

Чессер нырнул обратно в бункер. Марен поняла все без слов. Они подошли к амбразуре в стене справа. На опушке было уже двое в черном. Пруссак и Тощий. Оба внимательно осматривали окрестности. Бункер они не могли не заметить; бетонная конструкция четко контрастировала с окружающими скалами.

Оба – и Пруссак, и Тощий – были вооружены. Они тихо посовещались и направились к бункеру – один огибал его справа, другой – слева.

Марен перешла к амбразуре у противоположной стены и заняла позицию там.

Потом Чессер увидел Толанда и с ним – четвертого человека, на голову выше его. Они шли друг за дружкой, и Чессеру почудилось, будто у Толанда две головы – одна на другой. Тут Толанд остановился, чтобы привлечь внимание спутника к бункеру, и Чессер увидел четвертого.

Он сразу узнал его: огромный человек, человек Мэсси – Хикки.

Хикки и Толанд? Значит… значит, Толанд тоже из людей Мэсси…

Внезапно Чессер понял все от начала до конца. Обман Мэсси, его хитрости и манипуляции. Спланированное ограбление на шоссе. Фильм-фальшивка. Отчет сыскного агентства, которого, наверно, и в природе нет. Да, Мэсси подставил его и использовал с самого начала. Чессер ощутил такую ярость, что готов был взорваться.

В этот миг по другую сторону амбразуры в двадцати четырех дюймах от Чессера возникло лицо – точно слайд в окошке проектора. Пруссак.

Чессер спустил курок и увидел, как девятимиллиметровая пуля ударила Пруссака над верхней губой, превращая его лицо в кровавое месиво. Чессер успел заметить, как серо-голубые глаза остекленели и сделались похожими на безжизненные глаза витринных манекенов. Удар был так силен, что тело отбросило футов на шесть. Чессеру казалось, что Пруссак кричал, но сам он ничего не слышал.

Чессер повернулся к Марен. Видела ли она, что он сделал? Он обернулся вовремя, потому что Тощий как раз спрыгнул с крыши бункера и появился в проеме. И снова Чессеру почудилось, что это изображение на пленке, вставленной в четырехугольную рамку двери. Он на мгновение растерялся.

Дистрофик целился правильно, но оттого, что в бункере было темно, он замешкался на какую-то долю секунды.

Этого времени оказалось достаточно, чтобы Марен прострелила его, как манекен в подвале лондонского дома. Пуля попала прямо в сердце и отбросила тело на заросли ежевики, которые не дали ему упасть. В вертикальном положении труп казался не таким мертвым, как на самом деле.

Теперь они снова равны. Чессер и Марен. Они оба убили, и теперь у врагов не было преимущества. Двое против двоих.

Хикки и Толанд стояли вне досягаемости выстрела и обдумывали сложившуюся ситуацию. Они готовы были встретить отпор, но такого не ожидали. Такого отчаянного сопротивления. А тут еще неожиданное препятствие – бункер. Они получили от Мэсси четкие инструкции: ни в коем случае не убивать обоих. Лучше взять живыми и Чессера, и Марен. Однако, если дело примет плохой оборот, то хватит и одного, предпочтительнее Марен. Мэсси надо узнать от нее, где спрятаны двадцать миллионов карат.

Толанд посмотрел на часы. Через два часа придет паром и на острове будет полно туристов. С минуту он изучал бункер, а потом решил:

– Мы их выкурим.

Хикки его не слышал, но читал по губам.

– Посторожи их, пока я не вернусь. Я управлюсь меньше чем за час.

Толанд развернулся и заспешил прочь, Хикки остался на прежнем месте, еще более настороженный, чем раньше.

Глядя на эту сцену из бункера, Чессер решил, что Толанд отправился за подкреплением. Он сказал об этом Марен.

– А может, за огнеметом, – язвительно хмыкнула она. – Надо попробовать сбежать.

– Один из нас может попробовать, – рассудила она. Чессер испугался, что этим «одним» будет он. Он поглядел на выход, и у него возникло непреодолимое желание рвануться навстречу Хикки, схватиться с ним один на один. За то время, что он будет отвлекать его, Марен успеет добраться до пролива. Он представил, как когда-нибудь Марен будет рассказывать своему следующему любовнику о человеке по имени Чессер, который предпочел выйти навстречу смерти, а не сидеть и ждать, пока смерть сама до него доберется.

Однако был принят гораздо менее донкихотский план. Марен подошла к бойнице в левой стене, ухватилась за наружный край и подтянулась. Чессер взял ее лодыжки и приподнял так, чтобы все тело оказалось в одной горизонтальной плоскости. Он медленно проталкивал ее наружу, пока ока не высунулась до половины и дальше уже могла помогать себе руками. Тоненькая Марен легко пролезла в узкую бойницу и свалилась в густые заросли ежевики под стеной, вскрикнув от боли.

Чессер подошел к бойнице в правой стене, чтобы следить за дальнейшим ходом событий. Он увидел, что Хикки стоит на том же месте, по-прежнему не сводя глаз со входа в бункер. Никогда раньше он не казался Чессеру таким огромным, просто великаном.

Скоро Чессер заметил белое пятно глубоко в ельнике. Это была Марен. Она бежала пригнувшись, не обращая внимания на шум, потому что Хикки все равно не слышал. Но если он обернется хоть на мгновение, то тут же увидит ее.

Чессер очень за нее боялся, но старался держать себя в руках. Вот наконец она достигла той точки, которая должна была послужить для него сигналом. Он засунул пистолет за пояс и вышел из бункера с поднятыми руками, в знак того, что сдается.

Хикки его сразу заметил и выхватил из-под пиджака пистолет.

Чессер сделал десять шагов вперед, отсчитывая их вслух, а потом остановился. Хикки, боясь подвоха, помахал ему рукой, чтобы он шел дальше, но Чессер оставался на месте, по-прежнему вне досягаемости для выстрела.

– Иди сюда, немой ублюдок, – проорал Чессер.

Хикки только махнул Чессеру рукой, чтобы тот шел вперед. Другая рука держала наготове пистолет.

Чессер собирался стоять на месте, не приближаясь на расстояние выстрела. Пусть Хикки подходит к нему. Но все-таки Чессер сделал еще несколько шагов, держа руки вверх. Тогда Хикки решился пойти к нему поближе.

Казалось, что Хикки, как они и надеялись, не думает ни о чем, кроме Чессера. Но тут шестым чувством, обостренным из-за его физического недостатка, Хикки почувствовал опасность. Он резко обернулся: Марен была от него не более чем в тридцати футах.

Хикки выстрелил дважды. Она плашмя упала на землю. Ее выстрел прозвучал почти одновременно. Похоже, она промахнулась. Хотя трудно было представить себе, что она могла промахнуться по такой большой мишени с такого близкого расстояния. Пистолет Хикки был направлен на Марен, и он уже готов был выстрелить снова, но курок так и не был нажат. По рубашке Хикки от живота расползалось красное пятно.

Второй выстрел Марен был более точен. Выше и немного правее первого. Точно в сердце.

Нога Хикки подогнулись, словно картонные. Он рухнул лицом вниз, неестественно скрючившись.

Марен не поднималась. Она была в крови. Чессер подбежал к ней и встал рядом на колени.

Простонав, она села и посмотрела на свои руки и ноги.

– Чертова ежевика.

Медлить было нельзя. В любую минуту мог вернуться Толанд.

Они пошли прямо к берегу и увидели три яхты, стоящие неподалеку на якоре. Они вошли в воду. Как ни жаль, но им пришлось выкинуть свои пистолеты на мелководье: не стоило пугать людей на яхте. Для Марен, исцарапанной кустами ежевики, купание в морской воде было не самым приятным ощущением. Она скорчила гримасу, нырнула и поплыла вперед.

Стоявший на яхте красивый молодой мужчина, одетый в белое для прогулки под парусами, глянул на нее сверху. Она плыла на спине, подгребая ногами. Молодой человек улыбался: в воде платье Марен было совсем прозрачным. Она спросила, не собирается ли он, случайно, в Канн. Он отвезет ее хоть на край света. Несомненно, это был американец с западного побережья. Он заметил Чессера, но это никак не отразилось на его гостеприимстве.

Марен уже подплывала к трапу, но в этот момент по проливу на полной скорости пронеслась моторная лодка. Она прошла между Чессером и Марен, резко заглушила мотор и остановилась.

Чессер увидел у руля леди Болдинг. Она была одна. Она скользнула по Чессеру безразличным взглядом и обратила все внимание на Марен, которая, сразу же забыв о яхте, взобралась в лодку, на переднее сиденье.

В ту же секунду мотор взревел на холостом ходу, и страх, что Марен сейчас увезут, заставил Чессера плыть изо всех сил. Он обогнул корму в опасной близости от винтов и ухватился за свисавший с борта конец веревочного трапа. Он схватил его как раз в тот момент, когда лодка дала полный ход и рванулась вперед.

Лодка волочила Чессера за собой, и вода вырывала из рук трап. Надо держаться. Мысль, что Марен вырывают у него из рук, придала ему сил схватиться за скользкий полированный борт лодки и перевалиться на заднее сиденье. Затем он встал. Поток встречного воздуха продувал его мокрую одежду. По лицу хлестали развевающиеся по ветру концы оранжевого шелкового шарфа леди Болдинг, которым она завязала волосы, чтобы они не мешали.

– Мэсси на Кап Феррат, – прокричала она.

Теперь они пересекали пролив. Кап Феррат был к востоку отсюда, ниже по побережью. Леди Болдинг развернула лодку в противоположном направлении, на запад, вокруг выдающейся в морс оконечности Сент-Онора, и взяла курс на материк.

Марен повернулась к Чессеру и улыбнулась почти что самодовольно. Чессер сел так, чтобы оранжевый шелк не бил по лицу.

Леди Болдинг благополучно довезла их до берега.

Чессер знал, что она сильно рисковала. Он знал, почему она это сделала. Это было понятно по тому долгому, пристальному взгляду, которым она проводила Марен, высадив их на пристань.

ГЛАВА 25

Семья Уотса находилась под постоянным наблюдением.

Агенты Службы Безопасности были готовы отреагировать на первые же признаки повышения уровня жизни. Но вдова Уотс и ее дочь по-прежнему тратили очень мало: у мясника они покупали только самые дешевые куски, а у зеленщика только самое необходимое. Они никуда не выходили, по вечерам сидели дома и смотрели телевизор. Агенты изнывали от скуки.

Прорыв в этом направлении наконец произошел, когда была получена информация от осведомителя из Лихтенштейна.

За неделю до ограбления Уотс разместил в частном банке «Фритцзамен» заверенный чек на миллион долларов. Чек был прислан заказным письмом, к нему прилагалась инструкция банку, в которой Уотс оговаривал следующие условия: ровно через год со дня вклада банк обязан известить миссис Эдвину Уотс или ее оставшихся в живых наследников, что они могут вступить во владение деньгами.

Осведомителю удалось раздобыть факсимиле чека и письма, и Коглин счел это таким важным вещественным доказательством, что приказал доставить их лично, не доверяя почте.

Коглин предвидел, чья подпись будет стоять на чеке. М.Дж. Мэтью. И снова экспертиза подтвердила, что она сделана той же рукой. Более значимым был тот факт, что чек выдан Лондонским горным банком, и Коглин полагал, что у них имеются сведения о столь солидном вкладчике.

Коглин в сопровождении двух своих лучших людей прибыл в банк за несколько минут до закрытия. Узнав, в чем заключается его просьба, вице-президент правления банка, мистер Франклин, по привычке отказался сообщить какие-либо сведения на том основании, что такая информация является строго конфиденциальной. Однако неуверенность в его голосе, когда он произносил эту обычную формулировку, была настолько очевидна, что угрозы прислать повестку в суд оказалось вполне достаточно, чтобы склонить мистера Франклина к сотрудничеству.

Коглина провели в архив. Из ящика был извлечен микрофильм с необходимой информацией и продемонстрирован ему. Коглин смотрел, как разматывается катушка и на экране мелькают кадры, торопясь к тому месту, где должен появиться М.Дж. Мэтью.

Катушка остановилась.

На экране во всех подробностях предстал некий Морис Дж. Мэтью из Челси, чей счет никогда не превышал семидесяти двух фунтов семнадцати шиллингов и в настоящий момент был перерасходован на фунт и шесть шиллингов.

Микрофильм прокрутили несколько раз.

Мистер Франклин задумался, и Коглин в нетерпении сжал за спиной кулаки. На катушке не было ничего о том М.Дж. Мэтью, который был ему нужен.

– Может, вы взяли не ту катушку? – предположил Коглин.

Банковский служащий, отвечающий за архив, проверил дважды и с уверенностью заявил, что катушка правильная. Он также не поленился исследовать микрофильм под двадцатикратным увеличением и был изрядно озадачен увиденным. Сначала он поделился своим открытием с мистером Франклином, который заметил: «Очень странно», – прежде чем продемонстрировать Коглину.

Микрофильм был склеен. Кусок, содержавший сведения о М.Дж. Мэтью, вырезали. Насколько в банке могли судить, теперь у них вообще не было никаких доказательств, что такой счёт когда-либо существовал.

Коглин вернулся в свою штаб-квартиру на Хэрроухауз, проклиная современные банковские методы. У себя на столе он обнаружил справку о Лондонском горном банке, которую он заказывал. В списке директоров он подчеркнул имена нескольких наиболее влиятельных в Англии людей.

Коглин не искал в этом списке имени Клайда Мэсси. Да его там и не было.

В тот же день Мичема посетили два непрошенных гостя.

Виктор Килинг и Руперт Линдер.

Они пришли без предварительной договоренности, даже не позвонив заранее. Просто предстали перед дверью дома номер одиннадцать и высокомерно потребовали Мичема.

Килинг и Линдер были известными коммунистами, но их внешность ни в коем случае не была типичной. По безукоризненному покрою костюмов, по рубашкам от Торн-булла и Эссе, по непринужденной манере, с которой они держали котелки и перчатки, Килинг и Линдер гораздо больше походили на настоящих английских джентльменов, чем на членов партии. Они оба закончили Кембридж в 1953 году.

На самом деле представители советского управления драгоценных металлов и алмазов Килинг и Линдер занимали весьма выгодное положение. Они получали комиссионные за то, что являлись связующим звеном между Советами и Системой. Вполне законные, хотя и в достаточной степени лицемерные договоренности позволяли русским получить доступ на мировой рынок алмазов, не будучи напрямую связанными с теми, кого они публично клеймили как капиталистических эксплуататоров. Доля Килинга и Линдера составляла одну десятую процента общей стоимости камней, прошедших через их руки, и хотя вознаграждение казалось достаточно скромным, но, в действительности, оно сделало их обоих миллионерами.

Мичем принял их в зале для заседаний – небольшой комнате, обшитой деревянными панелями и элегантно обставленной в традиционном стиле. Они уселись в глубокие кресла. Им поднесли марочный портвейн и гаванские сигары. Килинг начал.

– Сегодня утром мы получили коммюнике от министра.

– Как поживает господин министр?

– Он настроен скептически, – ответил Линдер. Мичем почувствовал приближение критического момента, но как ни в чем не бывало поинтересовался:

– Почему?

– Последнее время Система ведет себя довольно необычно, – сказал Килинг.

– Вы запросили резерв из Йоханнесбурга? – уточнил Линдер.

– Мы делаем это регулярно, – ответил Мичем.

Он не остановился на этом, но его неприятно удивил тот факт, что это стало известно Советам. Интересно, много ли еще они знают?

– Вы увеличили производство, – сказал Килинг.

– Вы ускорили разработку подводного месторождения, – сказал Линдер.

– Вы покупаете все контрабандные камни, какие только можете достать, – сказал Килинг.

Мичем сидел под перекрестным огнем. Он решил дать им возможность пустить в ход все свои боеприпасы.

– Вы, – обвинял Линдер, – заказали дополнительные партии у всех, с кем вы сотрудничаете.

– Кроме нас, – закончил он.

Килинг отхлебнул портвейн. Линдер пыхнул дымом. Они не сводили глаз с лица Мичема. Внешне Мичем был невозмутим, хотя в душе он кипел негодованием по поводу их необычайной осведомленности. Он осознал, что совершил непростительную оплошность, исключив Советы из переговоров о срочной закупке камней. Он мог придумать оправдание всему, но не этому. Тоном, в котором, как он надеялся, звучало сдерживаемое возмущение, он произнес:

– Система не обязана отчитываться перед Кремлем в своей повседневной деятельности. – Килинг и Линдер переглянулись. – Это наше дело, и вас оно не касается, – Мичем продолжал делать вид, что смертельно обижен.

– Разумеется, однако вы можете понять обеспокоенность министра, – Килинг немного сбавил тон.

Это ободрило Мичема:

– Как я уже говорил, резерв из Йоханнесбурга мы заказываем регулярно. Все прочие действия мы предприняли в целях дальнейшего развития отрасли.

– Вы хотите развивать торговлю контрабандными камнями? – поинтересовался Линдер.

– Мы применяем новую тактику в этой области, – пояснил Мичем. – Мы стремимся перекрыть поток контрабанды через Бейрут и Тель-Авив. Хотя я сильно сомневаюсь, что вашим советским друзьям это понравится. Как вам хорошо известно, источник этих камней находится по ту сторону вашего «железного занавеса». – Мичем говорил резко, почти грубо. – Несмотря на ваши возмутительные источники информации, – продолжал он, – вы должны сознавать, что Система знает все особенности мирового рынка алмазов гораздо лучше вас обоих и вашего чересчур нервного министра в придачу.

Килинг бросил взгляд на плоский черный чемоданчик из кожи антилопы, который Линдер поставил рядом со своим креслом. Линдер взял чемоданчик и достал оттуда листок бумаги розового цвета.

– Может, – предложил Мичем, – имеет смысл мне самому поговорить с господином министром и все объяснить ему лично?

На его предложение не обратили внимания. Линдер сверился с розовой бумажкой.

– По нашим данным, в настоящее время у вас хранится три миллиона сто двадцать пять тысяч шестьсот карат советских алмазов.

– Совершенно верно, – согласился Мичем. Килинг спросил:

– Алмазы, закупленные у Советов, хранятся отдельно от остальных, не так ли?

– Да, отдельно, – сказал Мичем.

– Вам, конечно, известны условия договора, заключенного между Системой и управлением в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, в Москве? – спросил Линдер.

Мичему это было хорошо известно: он участвовал в переговорах.

– Советы могут изъять свои алмазы в любой момент без предварительного уведомления, – напомнил Килинг.

– В этом-то и заключается смысл отдельного хранения, – сказал Линдер.

– Ближе к делу, – не выдержал Мичем.

– Министр хочет воспользоваться этой возможностью, – заявил Килинг.

– Весь запас советских камней должен быть возвращен в Москву. Вы будете отгружать их партиями по триста шестьдесят тысяч карат через каждые два дня. Через Аэрофлот, разумеется. Мы все устроим. Вся операция займет не больше месяца.

– Очень хорошо, – согласился Мичем, сохраняя внешнее спокойствие в то время, когда внутри у него все упало. Он знал, что не может сделать того, чего сейчас с полным правом требуют Советы. Теперь огласки не избежать. Система погибла. Он погиб. Возможны последствия на самом высоком уровне, вероятно, даже дипломатический кризис. Он сказал:

– Мы сразу же начнем готовить груз к отправке. Килинг допил свой стакан.

Линдер потушил сигару.

– Я надеюсь, министр найдет более удобный и выгодный способ продажи советских алмазов, – заметил Мичем.

– Прошу прощения, – улыбнулся Килинг. – Боюсь, мы недостаточно ясно выразились. Возвращение алмазов в Москву только временная мера, просто чтобы успокоить министра. Я уверен, у него нет намерения расторгнуть договор между Советами и Системой.

Мичем под столом развел скрещенные ноги и скрестил их по-другому.

Линдер объяснил:

– Если по прошествии месяца или двух все будет в порядке, алмазы снова вернутся в Систему, и наша торговля продолжится, как обычно.

– Вас это устраивает? – спросил Килинг, заранее уверенный в положительном ответе.

– Нет, – заявил Мичем. – Согласно условиям нашего договора, если вы изымаете свои запасы, то Система считает себя свободной от всех взятых на себя обязательств.

– Но…

– Потребуется заключить новое соглашение.

– Но…

– Совет его рассмотрит. И, если говорить откровенно, я должен сразу предупредить вас, что некоторые довольно консервативно настроенные члены совета директоров с самого начала решительно возражали против сотрудничества с Москвой. Так или иначе, у вас не должно сложиться впечатление, что продажа ваших алмазов будет возобновлена автоматически.

Килинг теребил манжеты.

Линдер задумчиво смотрел в свой плоский чемоданчик.

Мичем резко встал и вышел не попрощавшись, оставив их сидеть на своих местах.

Он вернулся в свой кабинет. Здесь его никто не видел, и ему не нужно было подавлять нервную дрожь. Он снял пиджак и обнаружил, что рубашка вся мокрая. Сев за стол, Мичем положил руки на инкрустированную поверхность ладонями вниз. Чтобы они наконец остановились. Через некоторое время он поднял руки и с отвращением посмотрел на влажные отпечатки, потом повернулся и нашел глазами далекий купол собора Святого Павла. Он безмолвно молил о чудесном, милостивом вмешательстве.

Через полчаса зазвонил телефон.

Это был Килинг.

Было сказано: ему только что позвонили из Москвы, к сожалению, слишком поздно, чтобы предотвратить их с Линдером визит к Мичему. К глубокому сожалению, потому что к этому времени министр убедил Комитет оставить алмазы там, где они есть. Само собой разумеется, министр ни минуты не сомневался в Системе как в надежном партнере.

Это означало: Килинг и Линдер позвонили в Москву и сообщили о результате своих переговоров с Мичемом. Чтобы сохранить свое выгодное положение, они поддержали версию Мичема относительно недавних действий Системы. Но на самом деле наиболее убедительным для министра аргументом против изъятия алмазов послужила вероятность новых переговоров и возможность лишиться поддержки Системы на рынке алмазов.

Его блеф прошел. Никогда в жизни ему не приходилось проявлять столько ловкости и изворотливости. И хотя он был ужасно рад, но не смог даже улыбнуться.

Он был выжат как лимон.