Текст книги "На что похоже счастье"
Автор книги: Дженнифер Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
6
Грэм вполуха слушал менеджера, который, точно полоумный петух, расхаживал по его трейлеру, хлопая сложенной утренней газетой по перепачканной в чернилах ладони.
– Так это ради нее ты хотел приехать заранее?
Гарри бросил газету на стол, за которым в складном кресле сидел его подопечный. Трейлер был тесный, с крохотной кухонькой и малюсенькой гардеробной, в которой на штанге болтались развешанные костюмершей комплекты одежды. На протяжении последних двух лет Грэм снимался в цилиндрах, мантиях и черных плащах с бархатной подбивкой. Но сейчас ему предстояло играть в современной мелодраме, и одежда, висевшая на штанге, практически ничем не отличалась от его собственной: шорты, однотонные футболки и шлепанцы. Может, ему разрешат оставить их себе, когда окончатся съемки? Он мало что ненавидел так же сильно, как шопинг.
Грэм бросил взгляд на фотографию с шестой полосы «Нью-Йорк пост». Снимок был сделан с большого расстояния, но на нем без труда можно было различить его за столиком «Омаровой верши» в компании Квинн. Девушка смотрела в сторону, так что видно было лишь блестящую завесу волос, но сидевшего напротив Грэма фотограф поймал в тот момент, когда тот весь подался вперед в ее направлении. Если бы Грэму предложили угадать, он сказал бы, что именно тогда выяснил, кто перед ним на самом деле.
Маленький заголовок рядом с фотографией гласил: «Новая любовь Ларкина?» Коротенькую заметку Грэм читать не стал.
– Нет, – как можно убедительнее ответил он, и Гарри со вздохом плюхнулся во второе кресло.
Когда Грэм начал с ним работать, агентство «Фентон менеджмент» только набирало обороты. Гарри, который до того был адвокатом в сфере развлечений, устал от контрактов и пунктов, набранных мелким шрифтом, и решил попробовать себя на поприще управления актерскими карьерами. Первым его клиентом стал круглолицый очкастый парнишка из популярного ситкома, после чего к нему косяком потянулись начинающие актеры различной степени бездарности.
До того как Грэм подписал контракт на съемки в трилогии «Цилиндр», когда результаты кастинга еще не были объявлены широкой публике и никто не догадывался, как стремительно взойдет его звезда, Гарри единственный выразил желание с ним встретиться. Грэм был благодарен ему за это по гроб жизни – за то, что поверил в него, никому не известного вчерашнего школьника, за плечами у которого было лишь участие в посредственной постановке «Парней и куколок». Теперь он был самым крупным клиентом Гарри, и в довесок к обычному количеству времени и внимания, которое предполагало его положение, обзавелся еще и ворчливой тенью средних лет, сопровождавшей его на натурных съемках.
– Это никуда не годится. – Гарри озабоченно провел ладонью по остаткам волос. – Ты не можешь себе позволить ворваться в город, пригласить на свидание первую встречную девицу и продинамить ее.
– Это так написано в газете? – вскинул голову Грэм.
– Нет, – пожал плечами Гарри. – Но слухи пошли.
– Я ее не динамил, – объяснил Грэм. – Просто возникла небольшая путаница.
– Это не суть. – Гарри со скрежетом развернул кресло так, чтобы оказаться лицом к лицу с Грэмом. – Суть в том, что ты должен был пригласить на свидание Оливию.
– В самом деле? – рассердился Грэм.
– В таком крошечном городке, учитывая, что в следующие несколько недель рядом с тобой не будет других девушек, все решили, что вы…
Он вскинул бровь.
– Что мы – что?
– Ты не можешь не понимать, что это отличная реклама для фильма… и для тебя самого, – продолжал Гарри, не замечая выражения лица своего подопечного. – В смысле карьеры ты сейчас стоишь на распутье. Следующий проект, следующая девушка – это все важные решения. И не смотри на меня так. Ты платишь мне бешеные бабки именно за то, чтобы я говорил тебе такие вещи. Чтобы вывести тебя на новый уровень, мы должны действовать обдуманно, понимаешь? – Он умолк и развел руками. – И потом, речь идет не о ком-то, а об Оливии Брукс. Я же не предлагаю тебе спать с крокодилом.
– С чего ты вообще решил, что можешь предлагать мне спать с кем бы то ни было? – поинтересовался Грэм, вставая с кресла.
– Ты не так меня понял. Я всего лишь хотел сказать… в общем, ты мог бы хотя бы попробовать, так ведь?
Грэм подошел к маленькому окошечку в задней части трейлера, которое выходило на съемочную площадку. Камеры уже установили, и режиссер – молодой парень по имени Мик, звезда независимого кино, удививший всех тем, что получил номинацию на «Оскар», – расхаживал туда-сюда со свитой ассистентов. Вскоре Грэму предстояло играть сцену, в которой он должен был бежать по улице за Оливией, подхватывать ее на руки и страстно целовать. И не единожды, а раз восемнадцать-двадцать.
– Вообще-то, здесь полно других девушек, если ты не заметил, – произнес он, не оборачиваясь. – Если мы не в Нью-Йорке и не в Лос-Анджелесе, это еще не значит, что вокруг нет интересных людей.
– Разумеется, – отозвался Гарри. – Уверен, она была симпатичная.
Грэм улыбнулся, вспомнив выражение лица Элли, когда она увидела его в свете фонаря у себя на крыльце, но потом понял, что Гарри имел в виду Квинн. Однако, прежде чем он успел что-либо сказать, в дверь трейлера постучали.
– У вас пять минут, мистер Ларкин, – послышался чей-то голос, и Грэм глубоко вздохнул.
Сколько бы он это ни проделывал, как бы тщательно ни готовился, сердце у него каждый раз бешено колотилось от волнения. На самом деле ему приходилось тратить куда больше усилий на то, чтобы просто быть собой на площадке, пока не про звучит команда «Мотор!». Гораздо легче было раствориться в своем персонаже-подростке, отец которого только что трагически погиб в море и который запутался в своих отношениях с девушкой, ставшей невольной свидетельницей этого.
Ни слова не говоря, Грэм протиснулся мимо Гарри к выходу из трейлера и, набрав полную грудь спертого воздуха, сбежал по ступенькам туда, где ждала ассистентка в наушниках и с папкой в руках, чтобы сопроводить его до точки съемки в десяти шагах, как будто он мог заблудиться. К тому, что с ним обращаются как с богом, а в следующую минуту как с четырехлеткой, он уже привык.
С утра они уже успели порепетировать, и вместо приветствия режиссер выдал ему несколько последних указаний. Сцены снимали вразбивку, и сегодняшняя на самом деле должна была быть в конце фильма, когда у его героя по сценарию с глаз спадала пелена и он осознавал, какое сокровище все это время было у него перед носом. Грэм вскинул глаза на это самое сокровище, которое как раз подошло к нему, облаченное в коротюсенькую джинсовую юбку и узенький красный топик.
– Привет, – ухмыльнулась Оливия. Ее длинные светлые волосы были стянуты на затылке в небрежный хвост; на то, чтобы создать впечатление этой безукоризненной небрежности, у стилистов обычно уходил не один час, равно как и на макияж, создававший иллюзию полного его отсутствия. – Я слышала, ты тут времени даром не теряешь.
– Я всего лишь решил попробовать местную кухню, – отозвался он, пытаясь скрыть раздражение.
Оливия была настоящей красоткой, но что-то в ее манере держаться действовало Грэму на нервы. Она варилась в голливудском котле уже много лет, прославившись еще ребенком в одной из ролей в популярном медицинском сериале. Впервые он столкнулся с ней на вечеринке в честь какого-то фильма, и, когда их представили друг другу, она едва удостоила Грэма взглядом, высокомерно покосившись на него, когда он поднес зажигалку к ее сигарете, и упорхнула к кому-то значительно более знаменитому. Это было еще до выхода первого фильма из трилогии «Цилиндр», и, судя по ее теперешнему поведению, та ночь не отложилась в ее памяти. Впрочем, это была не единственная ночь, о которой она не помнила, если верить тому, что об Оливии рассказывали.
Главную улицу города полностью перекрыли на время съемок. Со своего места Грэм хорошо видел кондитерскую; ему не давал покоя вопрос, там ли сейчас Элли. За ограждением уже толпились зеваки с камерами наперевес, снимая все подряд на фото и видео поверх головы нескольких дюжих охранников, которые расхаживали туда-сюда.
Грэм размял пальцы и откашлялся. Он любил натурные съемки – солнечный свет не шел ни в какое сравнение со студийным освещением, – но сегодня присутствие такой толпы зевак нервировало его. Когда он только начал сниматься, для него стало неприятным открытием то, как часто сцены снимаются не по порядку. Ему казалось немыслимым изображать страстный поцелуй, когда все то, чему полагалось его предварять, еще не было пережито. В настоящей жизни все было совершенно не так, и его не оставляло чувство, что не мешало бы подготовить почву посерьезней.
И тем не менее он отдавал себе отчет в том, что большинство его ровесников мужского пола ради поцелуя с Оливией Брукс пошли бы на что угодно, а ему, кроме всего прочего, за это еще и платили – и притом весьма неплохо. Она что-то обсуждала с помощником режиссера в противоположном конце площадки, и Грэм в ожидании несколько раз попрыгал на месте, пытаясь привести мысли в порядок. Тем временем к нему подбежала костюмерша и протянула руку. До Грэма запоздало дошло, что она ждет, когда он снимет футболку. Он стянул ее через голову, и толпа разразилась пронзительными криками. Грэм невольно улыбнулся, несмотря на то что кто-то немедленно подскочил к нему с расческой, чтобы поправить ему волосы. Он снова обвел взглядом толпу, надеясь, что среди зевак не окажется Элли; впрочем, он подозревал, что кого-кого, а ее здесь можно увидеть в последнюю очередь.
Наконец дали сигнал к началу; Грэм набрал полную грудь воздуха. По сценарию он должен был пробежать по улице навстречу Оливии, обхватить ее за талию и, оторвав от земли, слиться с ней в поцелуе. Это, по правде говоря, требовало куда более серьезной акробатической подготовки, нежели та, которой, по мнению Грэма, обладал среднестатистический человек, и на репетициях этот номер выходил у них не слишком хорошо. Он вполне натренировался подхватывать ее, но сила инерции в сочетании с кружением нередко приводили к тому, что вместо губ он дважды попадал ей в шею.
– У нас тут не «Сумерки», – огрызнулась она.
Грэм приготовился бежать, и, когда режиссер дал команду «Мотор», припустил по улице. Еще в школе он был центровым нападающим в футбольной команде, и пробежка доставляла ему удовольствие. Легкие наполнял соленый воздух, мускулы работали слаженно, подошвы шлепанцев звонко хлопали по мостовой. От обочины отъехала синяя машина с каскадером за рулем, и Грэм в полупрыжке увернулся от нее, но тут на одном из его шлепанцев лопнула перепонка, и он споткнулся.
– Снято! – закричал режиссер, и операторы как по команде высунули головы из-за огромных бандур своих кинокамер. Пока каскадер задним ходом сдавал на место, а Оливия изнывала в конце улицы, ассистентка костюмерши подбежала к нему с запасным шлепанцем, и Грэм натянул его на ногу. Интересно, сколько еще таких у них имелось в запасе; любопытно было бы узнать, какой бюджет закладывался на шлепанцы в фильме подобного уровня.
Со второго дубля он добежал до Оливии и даже безукоризненно исполнил трюк с поцелуем, но когда он посмотрел на режиссера, тот почему-то хмурился:
– Поцелуй получился совершенно… никакой. У зрителей это вызовет в лучшем случае зевоту. Постараемся получше, ладно?
Грэм покосился на толпу зрителей; наверное, публичный упрек в том, что он недостаточно хорошо целуется, должен был бы привести его в смущение. Следующая попытка, на его взгляд, удалась ему лучше, однако оценка режиссера была не менее скептической.
– Скучно, – произнес он. – Неужели мы не можем дать больше искры?
Грэм скрипнул зубами. Может, этот парень и был гением, но его привычка постоянно говорить «мы» вместо «ты» действовала Грэму на нервы, к тому же он был совершенно уверен, что искру невозможно «дать», она или проскакивала, или нет. Между ним и Оливией она не проскакивала. И тем не менее, хотя в поцелуе они участвовали вдвоем, выговаривал режиссер отчего-то ему одному. Грэм бодро кивнул и настроился на новую попытку.
Она оказалась ничуть не успешней предыдущих.
Грэм молча слушал, как Мик втолковывает ему про страсть, красоту и подлинный смысл любви, но взгляд его был устремлен поверх толпы, камер и охранников на тоненькую рыжеволосую девушку, наперерез шедшую через сквер.
– Мы должны заставить их поверить, – продолжал между тем Мик. Он протянул руку и похлопал Грэма по груди. – Мы должны сделать так, чтобы эта история отозвалась у них вот тут.
– Э-э-э… а нельзя ли нам на минутку прерваться? – спросил Грэм и отступил на несколько шагов назад. – Мне нужно слегка перевести дух.
– Да, – сказал Мик. – Хорошо. Ладно. Давай переварим сейчас все это, а когда ты вернешься, я хочу, чтобы от тебя исходила страсть. Понял?
Грэм кивнул, не сводя глаз с Элли:
– Понял.
Он двинулся в сторону с таким небрежным видом, какой только мог изобразить, но едва он очутился за ограждением, как перешел на бег. Он отдавал себе отчет в том, сколько пар глаз сейчас устремлены на него, но у него не было сил заставить себя беспокоиться об этом.
Она ускорила шаг, старательно глядя перед собой. На ней была джинсовая юбка, практически неотличимая от той, что была на Оливии, только подлиннее, и однотонная черная майка, рыжие волосы стянуты в свободный хвост. Приблизившись, он различил веснушки, щедро усеивавшие ее руки и ноги. Кожа ее в утреннем свете казалась молочно-белой.
– Элли, – выдохнул он, когда до нее оставалось всего несколько шагов, и остановился, переводя дух.
Она обернулась, не выказав никакого удивления. Потом бросила взгляд в сторону съемочной площадки, до которой было метров сто, и сделала несколько шагов влево вдоль беседки. Грэм, на миг заколебавшись, двинулся за ней.
– Привет, – пытаясь унять сердцебиение, произнес он. – Как дела?
Она улыбнулась:
– Ты что, купался?
Он озадаченно покачал головой, потом сообразил, что из одежды на нем лишь длинные плавательные шорты.
– Нет, – мотнул он головой, внезапно застеснявшись. – Это костюм. Мы снимаем сцену из фильма.
Элли кивнула:
– А что ты тогда делаешь здесь?
– Хотел сказать тебе «привет».
Она улыбнулась:
– Доброе утро.
– Здоро́во, – ухмыльнулся он, внезапно смущаясь под взглядом ее удивительных зеленых глаз. – Ты на работу?
Она кивнула.
– А потом что будешь делать?
– А что? Ты хочешь пригласить меня поужинать в «Омаровую вершу»?
Грэм открыл было рот, чтобы ответить, но вовремя сообразил, что она подтрунивает над ним.
– Я очень надеялся, что встречу тебя где-нибудь.
Она улыбнулась:
– Ну, в этом-то и прелесть маленьких городков.
Грэм хотел ей ответить, но она вдруг развернулась и с неожиданным проворством зашагала прочь. Все произошло так быстро, что Грэму не оставалось ничего иного, как стоять столбом, ошарашенно глядя ей вслед в надежде, что она обернется. Но Элли так и не обернулась, и лишь когда она уже была перед дверью магазина, Грэм понял, что́ заставило ее так поспешно уйти. Сзади к нему приближалась группа фотографов; они бежали, спотыкаясь на кочках, и каждый стремился добраться до него прежде остальных.
Наконец победитель этой гонки очутился рядом с Грэмом, бросил сумку от камеры на газон и, тяжело дыша, поинтересовался:
– Что это за девушка?
В ответ Грэм лишь пожал плечами, и тот без энтузиазма щелкнул несколько раз его самого, одиноко стоящего посреди лужайки.
Потом, когда он уже вернулся на съемочную площадку, Мик оторвался от своих записей и, загасив сигарету, вскинул брови.
– Ну как, – спросил он. – Нас посетило вдохновение?
Грэм улыбнулся.
– Да, – ответил он. – Нас – посетило.
* * *
Отправлено: понедельник, 10 июня 2013 10:22
Кому: [email protected]
Тема: Re: планы на сегодня
Элли!
(Теперь, когда я знаю твое имя, я могу наконец-то как полагается поприветствовать тебя на русский манер.)
Я освобожусь после четырех. Не хочешь отправиться на поиски аутентичного вуписа?
Грэм!
7
Сеть в магазине практически не ловилась, так что все утро Элли бегала между кассой и стареньким компьютером на прилавке, радуясь, что мамы пока нет и вопросы задавать некому. Вчерашний визит Грэма она объяснила тем, что он якобы искал Квинн, а с утра ухитрилась и вовсе избежать встречи с мамой, выскользнув из дому пораньше, чтобы открыть магазинчик.
По правде говоря, Элли и сама пока не разобралась в своих чувствах. Она знала лишь, что проверяет электронную почту уже шестой раз за утро, потому что до смерти хочет увидеть на экране знакомый адрес.
Не важно, что она несколько минут назад встретила его на улице. Не важно, что теперь ей известно, кто он такой. Не важно даже, что он оказался не кем-нибудь, а самим Грэмом Ларкином. Вот уже три месяца она жила от одного его письма до другого, каждый раз с замирающим сердцем проверяя почту. Этой короткой комбинации из букв и цифр, набранных жирным шрифтом, – [email protected] – было достаточно, чтобы заставить ее сердце бешено колотиться.
Ее сознание словно раздвоилось. Она прекрасно понимала, что человек, с которым она переписывалась все эти месяцы, в эту самую минуту находится всего в двух кварталах от нее. Но в то же самое время отчаянно цеплялась за некогда созданный умозрительный образ загадочного незнакомца, с которым можно говорить на любую тему. Его внезапное появление вывело ее из равновесия, и, хотя она все же почувствовала легкое волнение, увидев его новое письмо, на душе было неспокойно. Это было все равно что разговаривать с человеком по телефону, сидя в противоположном конце комнаты; несмотря даже на то, что ты видишь, как шевелятся его губы, и слышишь, что он говорит, связать в голове два этих факта почему-то очень трудно.
Письмо было точь-в-точь как он сам: умное, милое и немного забавное. А еще он хотел увидеться с ней снова. Она закрыла глаза, и ее пальцы на миг замерли над клавиатурой. Когда она открыла глаза, то нажала на кнопку «Ответить», и в голове у нее пронеслись все имеющиеся причины сказать ему «нет».
Беда была в том, что ей хотелось сказать «да».
«Прости», – напечатала она, нажимая клавиши медленно, одну за другой. Потом стерла все до единой буквы и со вздохом откинулась на спинку стула. Большинство девушек на ее месте были бы на седьмом небе от счастья, узнав, что переписываются с кинозвездой. Элли казалось, что это несправедливо. Ей хотелось просто провести время с GDL824. А вот насчет Грэма Ларкина она не была так уверена.
Она продолжала смотреть на экран, когда входная дверь распахнулась. Не успела она поспешно закрыть письмо, как перед прилавком возникла запыхавшаяся Квинн. Вчера вечером после ухода Грэма Элли обнаружила послание от Квинн, в котором не было ничего, кроме трех восклицательных знаков. Но Элли представления не имела, что стоит за этим «!!!» – то ли восторг, то ли гнев, то ли нечто среднее.
Поэтому она ничего не ответила своей лучшей подруге, хотя ей сейчас больше всего на свете хотелось сесть рядышком с Квинн и вместе с ней подивиться тому, что каким-то немыслимым, невообразимым, сумасшедшим образом ее случайный приятель по переписке из Калифорнии, с которым она обменивалась письмами на протяжении нескольких месяцев, оказался Грэмом Ларкином.
Квинн оперлась ладонями о прилавок, пытаясь отдышаться.
– Я опаздываю на работу, – произнесла она, кашлянув. – Но, судя по всему, нам с тобой нужно много о чем поговорить…
– Знаю, знаю, – отозвалась Элли, наливая ей в стакан лимонада из кувшина, который они держали для покупателей. Она сглотнула, вдруг осознав, как страшно ей встретиться глазами с Квинн. Еще вчера она помогала своей лучшей подруге собираться на свидание, глядя, как та буквально светится, и радуясь вместе с ней. И тем не менее по какому-то странному капризу судьбы Грэм вдруг заявился к Элли домой, и ей было ужасно стыдно, что она, пусть и не намеренно, перешла дорогу Квинн. – Послушай, если бы я знала, что это он…
Но Квинн только покачала головой.
– Не в этом дело, – сказала она. – Ну то есть я не хочу сказать, что не хотела бы закрутить роман с кинозвездой или что мне легко уяснить твое неожиданное знакомство с Грэмом Ларкином, но…
Элли приготовилась к самому худшему:
– Но?..
– У меня в голове не укладывается, что ты ничего мне не сказала, – с искренней болью в голосе закончила та. – Ты столько времени скрывала все это от меня! Я думала, у лучших подруг не может быть секретов друг от друга.
– У нас их и нет. – Элли опустила глаза. – Это так. Просто…
Договорить ей не дал бой часов на городской площади. Выслушав череду низких раскатистых ударов, Квинн вполголоса выругалась.
– Мне нужно идти, – сказала она. – Потом поговорим.
– Ладно, – согласилась Элли, чувствуя, как заливает щеки горячая краска стыда. – Я могу все объяснить…
– Очень на это надеюсь, – отозвалась Квинн и, к облегчению Элли, слабо улыбнулась. – Иначе я ничего не расскажу тебе о том, что было вчера вечером со мной.
– И что же?
– Да так, ничего особенного. – Она вскинула брови. – Девон Александер набрался храбрости меня поцеловать.
У Элли отвисла челюсть.
– Как это его угораздило?
– После того как Грэм отправился разыскивать тебя, Девон решил поужинать со мной вместо него. Думаю, он решил, что я расстроилась из-за сорванного свидания, поэтому был со мной очень мил, а потом пошел провожать меня до дому, ну и вот… – Квинн покачала головой, то ли от возбуждения, то ли от изумления. Все в городке знали, что Девон влюблен в нее со второго класса, но Квинн он никогда не интересовал, и она избегала его с тем же пылом, с каким он ее обожал. – И, по правде говоря, это было совсем не так ужасно.
– Совсем не так ужасно? – переспросила Элли, и на этот раз лицо Квинн расплылось в самой настоящей улыбке.
– Ну ладно, – призналась она. – Это было даже приятно. Ты можешь себе это представить?
Элли расхохоталась:
– Вообще-то, нет.
– А ты?
– Что – я?
– Ты целовалась с Грэмом Ларкином?
Элли рассмеялась:
– Ты, кажется, опаздывала?
– Да, – спохватилась Квинн, бросив взгляд на часы. – Мне нужно бежать. Но мы с тобой еще не закончили. Я тебе позвоню. – Она одним глотком допила лимонад и поспешила к выходу. Уже стоя на пороге, она снова обернулась. – Послушай, Эл, – сказала она. – Только не наделай глупостей, ладно?
– В каком смысле? – нахмурилась Элли.
– Ну, он действительно классный парень. И ты ему явно нравишься. Так что постарайся себе все сама не испортить.
– Я не… – попыталась было возразить Элли, но дверь за Квинн уже захлопнулась.
Элли какое-то время стояла столбом в наступившей тишине, думая о Грэме, о Девоне с Квинн и о том, как все неожиданно повернулось. Потом ее взгляд скользнул обратно к экрану компьютера, и она закусила губу.
На этот раз ее пальцы, казалось, пришли в движение помимо ее воли.
«Я согласна», – напечатала она, просто чтобы попробовать, как это.
Дверь снова распахнулась. Элли в очередной раз закрыла почту и подняла глаза на забредшее в магазинчик семейство туристов. Она улыбнулась им своей самой приветливой улыбкой, но они уже увлеченно копались в корзинах с пляжными игрушками у самого входа. Двое мальчишек ухватили каждый по пластиковой макаронине и устроили поединок, в то время как их мать безуспешно пыталась разоружить сыновей. Однако внимание Элли было приковано к младшенькой – маленькой светловолосой девочке не старше четырех лет.
Пока мать разнимала сыновей, отец взял малышку за руку и подвел ее к крутящейся стойке с открытками. Опустившись рядом с ней на корточки, он стал показывать девчушке открытки. Девочка с серьезным видом перебирала одну за другой, аккуратно держа яркие картонки за краешки и разглядывая их, потешно округляя глаза.
Наблюдая за этой парочкой, Элли не могла отделаться от мысли, которая всегда возникала у нее в подобные моменты: все равно малышка не будет ничего этого помнить, когда вырастет. Конечно, это была отчасти зависть, но все же она думала именно так. Детские воспоминания казались ей похожими на багаж, который разрешалось взять с собой в самолет: куда бы ты ни собирался и на какое бы время тебе ни надо было его растянуть, лимит ограничивался всего двумя сумками. И хотя в эти сумки могло вместиться какое-то количество смутных образов – кафе с музыкальным автоматом, качели, уносящие тебя ввысь, чувство восторга, когда чьи-то руки подхватывают тебя, – все равно на всю жизнь этого не хватит.
И все же, даже если этому мигу и не суждено сохраниться в памяти малышки, у нее, без сомнения, останется больше воспоминаний об отце, чем у Элли, у которой этих воспоминаний раз-два и обчелся. Она возвращалась к ним снова и снова, хотя с годами они побледнели и почти стерлись, словно рисунок на бумажном листе, который столько раз складывали и разворачивали, что он разлохматился на сгибах и стал больше похож на ветошь.
Когда отец познакомился с ее матерью, он только недавно стал конгрессменом и был восходящей звездой Республиканской партии. Она тогда работала официанткой в его любимой закусочной, и едва он переступал через порог, как она уже готова была подать ему его ежеутренние оладьи с кофе. Со временем заказы переросли в беседы, беседы – во флирт, а флирт – в нечто большее, и не успела она оглянуться, как уже была беременна Элли.
Единственная загвоздка заключалась в том, что он уже был женат.
Тайное всегда становится явным. Однако им удавалось хранить свою тайну на протяжении четырех лет. Мама отказывалась брать у него деньги и лишь изредка позволяла ему навещать их. Во время этих визитов, как она потом рассказала Элли, Пол Уитмен снимал свой дорогущий пиджак, садился на обшарпанный пол в еще более обшарпанной квартирке и час-другой играл со своей дочерью – с мамой они едва обменивались несколькими словами, – после чего поднимался, целовал Элли в лоб, предпринимал очередную бесплодную попытку впихнуть маме чек и снова надолго исчезал из их жизни.
Так могло бы продолжаться и дальше, если бы он не был политиком и если бы его не начали все чаще упоминать как будущего кандидата в президенты. Но поскольку все обстояло именно так, им всерьез заинтересовались журналисты, в особенности после того, как он решил баллотироваться в сенат. Элли было четыре, когда разразилась эта история. А вместе с ней полетела в тартарары и вся их налаженная жизнь.
Три месяца мама пыталась держаться. Три месяца журналисты не давали ей проходу, преследовали повсюду с камерами и засыпали вопросами. Элли нашла в Интернете фотографии еще молодой мамы в темных очках. На каждой из них она держала на руках Элли, прижимая лицо дочери к плечу, чтобы защитить от слепящих вспышек.
У них был миллион причин, чтобы уехать. Но даже тогда мама не собиралась устраивать из всего этого тайну. Поначалу она всего лишь хотела уехать подальше на лето, поэтому сняла летний домик в Хенли, где как-то отдыхала ребенком. Но когда они приехали туда, рассказывала она потом Элли, ее охватило невыразимое облегчение и чувство покоя. Ветер гнал по небу облака, отбрасывавшие тени на воды бухты, а в скверике посреди города играл на гитаре какой-то музыкант. Все это казалось таким далеким от вашингтонской жизни с ее грязными скандалами и велеречивыми политиками, а самое главное – от отца ее ребенка, который, с тех пор как всплыла вся эта история, на все вопросы журналистов отвечал односложным: «Никаких комментариев».
Так и вышло, что когда первая же встреченная ею в той самой кондитерской жительница города назвала свое имя и вопросительно взглянула на маму, ожидая услышать ответ, явно ничего даже не подозревая о скандальной славе, которая тянулась за ней в Вашингтоне, слова «Маргарет Лоусон» застряли у нее в горле.
Маргарет Лоусон была двадцатичетырехлетней официанткой из Вермонта, которая мечтала изменить мир, защищать природу, встряхнуть Вашингтон, а вместо этого была вынуждена подавать кофе мужчинам в деловых костюмах, чтобы было чем платить за квартиру. У нее не было ни родителей, ни родни, ни корней. Она была женщиной, чье имя пестрело на обложках десятков журналов и которая совершенно не нуждалась в известности. Она была женщиной, совершившей самую непростительную ошибку из всех возможных, пусть и получившая благодаря этой ошибке самое лучше, что можно было получить.
Маргарет Лоусон не было места в этом новом городке, в этой новой жизни. И она назвалась своим детским именем, давным-давно покрытым пылью за ненадобностью, и девичьей фамилией матери.
– Мэгги О’Нил, – произнесла она, протягивая руку.
Так Маргарет Лоусон канула в небытие, прихватив с собой Элинор Лоусон.
Они редко разговаривали на эту тему, Элли и ее мама. И все равно она висела между ними в воздухе, когда, натыкаясь случайно на телерепортажи с заседаний сената, они слишком поспешно переключались на другой канал или когда по утрам на крыльцо дома с увесистым шлепком ложилась свежая газета, принося с собой новости из мира большой политики. И в особенности когда они говорили о деньгах и о ее учебе в колледже, с которыми не было бы никаких затруднений, будь она по-прежнему Элинор Лоусон или даже Элинор Уитмен, а не Элли О’Нил.
Теперь ее отец был сенатором США и серьезным претендентом на роль кандидата в президенты от Республиканской партии. Скандал в конце концов улегся, как это случается со всеми скандалами. Хотя во всех статьях, блогах и публикациях на эту тему обычно все равно хоть вскользь да упоминалось о его предполагаемом романе с официанткой, несмотря на то что уже прошло столько времени. Иногда всплывала тема возможного существования у него внебрачной дочери, впрочем не слишком активно. Всех куда больше интересовала его настоящая семья: безмерно снисходительная жена и двое сыновей – один годом старше Элли, другой годом младше. Оба они были такими же светловолосыми, как их мать, и на фотографиях всегда красовались рядом с отцом – то на охоте, то на рыбалке, то просто на пикнике.
Они, без сомнения, обедали в модных ресторанах, а не в дешевых забегаловках, ходили в частные школы, а не в государственные с их вечной нехваткой средств то на одно, то на другое. И они наверняка не колеблясь обратились бы к отцу с просьбой оплатить им летний поэтический курс. И хотя бо́льшую часть времени Элли даже не помышляла о том, чтобы обменять свою жизнь на все это – даже будь у нее такая возможность, – иной раз ей казалось несправедливым, что у нее никогда не было шанса попробовать, что такое быть дочерью Пола Уитмена.
Если он когда-то и пытался их разыскать, Элли ничего об этом не знала. Она старалась не думать о том, что для человека его уровня найти их при желании не составило бы никакого труда, что он мог бы поддерживать с ней связь, звонить ей время от времени, поздравлять с праздниками или еще каким-то образом обозначать свое присутствие в ее жизни. Может, это была мамина вина, а может, нет, может, он задавался вопросом, как они живут, может, нет, может, он иногда скучал по ним, а может, правы были журналисты, и для него они всегда были не более чем случайным эпизодом, не достойным ничего большего, нежели мимолетное упоминание мелким шрифтом.
