Текст книги "Корабли Мериора"

Автор книги: Дженни Вурц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 47 страниц)

Лазурные глаза хранителя Альтейна с досадой взглянули на Асандира.

– Неужели узор нитей не сказал тебе ничего? Ты не понял, зачем вдруг эта старуха спешно пустилась в путь? И не увидел в кабане невинную жертву проклятия Деш-Тира?

Асандир покачал головой.

– Лизаэр явился к колдунье и попросил о ясновидении. Но это была сделка, ибо он что-то пообещал ей взамен. Теперь он наверняка знает, где находится Аритон.

– И чем же принц заплатил за услуги колдуньи? Сетвир раздраженно впился пальцами в бороду и неохотно ответил:

– Не знаю. В тот момент я был занят поисками Харадмона и не смог восстановить всю картину их разговора. Думаю, вскоре мы и так об этом узнаем.

Наконец-то! Вот, оказывается, почему Сетвир упрямо уходил от всех вопросов о Харадмоне. Асандира захлестнуло тревожное чувство.

– Что с Харадмоном? Я же чувствовал, тебе это не дает покоя. Неужели там еще хуже, чем с Маноллой?

Сетвир встрепенулся, подхлестнутый отчаянием.

– Мне нечего тебе ответить, – прошептал он, глядя в бесконечность темных небес за окном. – Я вообще не нашел следов Харадмона.

Асандиру показалось, что пол уходит у него из-под ног, и он уперся в массивную поверхность стола.

– Не нашел следов, – пробормотал он.

Слова упали куда-то в душное и пыльное пространство хранилища, смешавшись с запахом плесени, пергамента и отнюдь не благоуханным ароматом старых чернил. Ни прохладный ветер, дующий с холмов, ни крепкие, защищенные магией стены Альтейнской башни не давали Асандиру желанного успокоения.

Если с Харадмоном что-то случилось, надежда Содружества сломить проклятие Деш-Тира становилась утопией.

В таком случае нечего уповать и на исполнение пророчества о Черной Розе, обещавшего восстановление Содружества до изначального числа, если Аритон добровольно согласится стать королем Ратана.

Отчаяние сменилось яростью. Асандир не желал верить, что будущее потеряно и что это случилось не вчера, а в день несостоявшейся коронации, когда между принцами вспыхнула вражда. Он не желал смиряться еще с одним горем и опускать руки перед неизбежностью судьбы. Асандир ударил по столу и стремительно повернулся к Сетвиру.

– Мы должны послать Харадмону сигнальный луч, который прожжет небеса, – с гневной решимостью заявил он. – В каких бы далях ни заблудился Харадмон, пленником каких бы преград ни стал, я почерпну силу из сердца земли и создам заклинание белого света, чтобы вернуть нашего собрата назад. Иначе все наши усилия сделать Этеру, домом для людей, где они жили бы в гармонии с паравианцами, окончатся крахом.

– Мы могли бы начать уже сегодня, воспользовавшись силой солнцестояния, но есть некоторые препятствующие обстоятельства, – ответил Сетвир.

Обнаружив муравья, безуспешно пытавшегося выбраться из пустой чашки, Хранитель Альтейна вызволил его, посадив на огрызок пера.

– Мне придется заняться сложными вычислениями, а в башне кончились все запасы чая.

Губы Асандира дрогнули в усмешке. . – Эт милосердный, я когда-нибудь приезжал сюда, не привезя чая? За последнюю тысячу лет я не припомню случая, чтобы ты не знал наперед, чем набита моя седельная сумка.

– Я был занят, – с грустным упреком возразил Сетвир и вздохнул.

Как все изменилось. Когда-то у него находилось время, чтобы выращивать землянику и корицу, заставляя их цвести и плодоносить едва ли не круглый год.

Окон в подвальных помещениях Альтейнской башни не было, но запахи внешнего мира каким-то образом все равно проникали внутрь. Накануне дня летнего солнцестояния, когда средоточие третьей ветви, находящееся в подземелье и окаймленное дымчатым ониксом пола, бурлило, переполненное силой, к сладковатому запаху окрестных трав добавился резкий запах озона. Казалось, запахи раннего лета соединились с неподражаемым, первозданным ароматом, который источали круги, покрытые древними письменами.

Босой, облачившийся в ветхую мантию, доходившую ему до пят, Сетвир вставил тонкие восковые свечи в черные канделябры, расположенные по сторонам света. Асандир стоял рядом. Он был в одной рубашке и опаленных кожаных штанах, в которых приехал сюда. Скрестив на груди закопченные руки, он воззвал к Путеводной звезде Этеры, прося ее даровать искру своего огня. Когда силы звезды ответили ему (что неудивительно, ведь Асандир был магом высочайшего уровня) и белый огонек заплясал у него на ладони, он в знак благодарности опустился на колени, после чего зажег свечу в северном углу.

Сетвир тоже призвал огонь, чтобы зажечь южную свечу. Восточную и западную свечи зажгли соответственно от солнечного и лунного лучей. Высоко в небе над Альтейнской башней ярко мерцали и переливались далекие созвездия, словно отмеряя время, остававшееся до полуночи.

Сигнальный луч, способный умчаться в межзвездные дали и передать зов исчезнувшему собрату, должен был обладать необычайной силой. Его предстояло соткать, словно шпалеру. Асандир и Сетвир начали свою работу, взяв узор светящихся линий от кругов, где пока еще неярко мерцали паравианские письмена. Каждый промежуток маги снабжали особыми «закладками», указывающими на ту или иную часть великих мистерий. Руки обоих магов прикасались к сокровенной мудрости. Здесь были тайны, раскрытые ценою многих веков поисков и наблюдений: от бесшумного полета совы до превращения семени в росток. Асандир и Сетвир призывали себе в помощь крепость могучих дубов, произнося Имя их рода; и наконец тысячи деревьев по всей Этере согласились стать живыми якорями и удерживать луч, пока не придет время отправить его в полет. Потом маги вплели в ткань сигнального луча мелодичные голоса летних звезд и неторопливое вращение больших планет. Затем настал черед буйных ветров и гибких трав, и они тоже отдали свои силы сигнальному лучу.

Маги взывали к горам, и дремлющий камень пробуждался, отдавая свое терпение и выносливость. К этому времени третья ветвь успела стать бурной рекой первозданной магической силы. Ее огненные воды тоже вплетались в ткань сигнального луча. Письмена разгорались все ярче, пока не стали похожими на кусочки расплавленного металла.

Звон ветви резал уши; от избытка озона у магов кружились головы.

Кориатанские колдуньи, собирая через свой камень природные силы, стремились повелевать ими. Маги Содружества поступали совсем иначе. Асандир и Сетвир просили силы о добровольной помощи, действуя в полном равновесии с природой Этеры. И потому они в полной мере получали просимое. Образно говоря, они соткали основу сигнального луча. Теперь предстояло наполнить его силой для дальнего путешествия.

Наступила полночь.

Когда силы солнцестояния хлынули в третью ветвь, дымчатый оникс пола загудел, словно бронзовый колокол. Круги с письменами ослепительно засияли. Сохраняя безупречную сосредоточенность, оба мага внимательно оглядели ткань сигнального луча, произнесли заклинания и запечатали нужную им колоссальную силу внутри магического кокона. Дрожал воздух, и вместе с ним сотрясались стены башни. А силы солнцестояния растекались по кругам, и паравианские письмена превращали их в упорядоченные и гармоничные потоки.

Уставшие маги отдыхали прямо на нижней ступени лестницы, прислонившись спинами к разогретому камню. Хранителю Альтейна не спалось. Он достал складной ножик, которым обычно очинивал перья, и подрезал мешавшие ему ногти. Асандир спал, сложив мозолистые руки на коленях. За два часа до рассвета пение звездных сфер разбудило его. Сетвир по-прежнему сидел рядом, но душа его где-то странствовала. Асандир осторожно тронул собрата за плечо и принялся растирать затекшие руки.

Солнцестояние подарило им громадную силу, но для отправки сигнального луча ее все же было недостаточно. Поэтому магам пришлось еще четырежды повторить ритуал, прибавив сюда силу утра, полудня, заката и полуночи.

От силы, обузданной и удерживаемой в подземелье Альтейна, башня звенела, словно камертон. Обычного человека, окажись он там, сияние кокона мгновенно ослепило бы и сожгло дотла. Даже воздух, окружавший магическую оболочку, был пронизан силой, заставлявшей его биться о мрамор стен и оникс пола.

Как река после паводка, третья линия после ночи солнцестояния всегда возвращалась в свои берега. Но сейчас, когда в подземелье находился созданный магами кокон, средоточие продолжало бурлить, и его нельзя было ни на минуту оставить без присмотра. Асандир остался внизу – сторожить кокон и гасить возможные выплески ветви. Сетвир вернулся наверх, в тишину библиотеки. Там он наконец-то отвел душу, заварив свежего чая и углубившись в книги по небесной механике. Листая их, он делал выписки своим мелким остроконечным почерком.

Если сравнить сигнальный луч с кораблем, он был уже вполне готов к плаванию. Оставалось задать курс. На это ушло пятнадцать дней. Сетвир трудился в одиночестве, и стопки книг, окружавшие его со всех сторон, росли и росли, превращаясь в подобие горных пиков. Хранитель Альтейна не замечал времени; он умел с одинаковой легкостью писать при свете дня и в кромешной тьме. Математические символы, собранные на листах пергамента, нужно было перевести во множество слоев магических заклинаний. Сетвир кропотливо выстраивал каждый слой, вновь привлекая себе на Помощь силу природных стихий. Солнце и блеск молний, ветер и ливень, огонь, вода и лед – под руками Сетвира все это ложилось в нужное место и обретало нужное направление. Маг проверял и перепроверял сделанное: малейшая ошибка в расчетах, и сигнальный луч затеряется в пространстве, не найдя Харадмона. Окончив очередной слой, Сетвир относил потрескивающий и переливающийся светом плод своего труда вниз, где передавал Асандиру.

На то чтобы подчинить первозданную силу луча направляющим заклинаниям, понадобилось еще полтора дня.

– Пожалуй, я так не уставал с того самого дня, когда Деш-Тир прорвал магические заграждения в Эрли, – признался Асандир.

На его волосах блестели капельки пота. Асандир осторожно взглянул на снаряженный и готовый к отправке сигнальный луч. Только глупец или самонадеянный маг-новичок отважились бы разглядывать кокон. Красота и совершенство его пропорций сразу же пленяли ум. Однако нечеловеческая гармония таила в себе множество опасностей. Смертная плоть не выдерживала того, что принадлежало иной природе. Слепота, сумасшествие и даже мгновенная смерть – такова была плата за дерзкое желание увидеть тайны высшего порядка.

Сигнальный луч был почти готов к отправке. Асандир и Сетвир встали на нижней ступеньке, чтобы немного передохнуть. Услышав странное покашливание, Асандир повернулся к хранителю Альтейна, и их глаза встретились.

– Молчи. Я и так понял: ведь сегодня казнь Маноллы. – Сетвир не произнес ни слова. И вдруг Асандир увидел запруженную народом главную площадь Изаэра. Будто обезумев, горожане кричали, улюлюкали и выкрикивали проклятия, обращенные к одинокой фигурке, привязанной к столбу наспех сколоченного помоста.

На несколько мгновений оба мага оцепенели. Затем раздался страшный, душераздирающий крик Асандира:

– Неужели мы позволим ей умереть, не подав ободряющего знака?

Глаза Сетвира подернулись слезами.

– Мы подадим ей знак, – прошептал он.

Повернувшись, они нога в ногу, словно солдаты на плацу, твердым шагом направились к средоточию. Встав над ним, маги соединили руки. Им оставалось последнее: вплести в сигнальный луч Имя Харадмона.

Сетвир склонил голову. Его сознание разделилось: одна часть оставалась в подземелье Альтейна, другая перенеслась в Изаэр… Палач в надвинутом капюшоне неторопливо потянулся к ножнам. Блеснуло серебристое лезвие меча. Палач замахнулся.

– Пора! – выдохнул Сетвир.

Асандир мгновенно оборвал невидимые нити, соединяющие сигнальный луч с дубами-якорями.

Подземелье содрогнулось, наполнившись грохотом рвущейся наружу силы. На несколько секунд свет затопил все пространство. Сигнальный луч взмыл вверх и устремился к звездам в поисках Харадмона. Он взрывал и раскалывал темное небо, словно воплощенный гнев Эта-Создателя.

Полыхающее небо над Изаэром было последним, что увидела Манолла, прежде чем меч палача вонзился ей в сердце.

Врачевание

Обладая тонким чутьем знахарки, Элайра замечала, как долгие дни, перейдя рубеж солнцестояния, начали крошечными шажками уменьшаться, а травы, кусты и деревья Ским-ладской косы – входить в полную летнюю силу. Заметила она перемену и в Аритоне. Теперь, через несколько недель после солнцестояния, он напоминал человека, который сдерживает дыхание, чтобы отравленный воздух не попал в его легкие, но не может полностью прекратить дышать. Отголоски событий, происходящих в мире, достигали Мериора, и Аритон, конечно же, слышал, о чем говорят в деревне и какие новости привозят из Шаддорна отдыхавшие там ремесленники. Но сам он никого не расспрашивал. Когда в Мериор заехал странствующий жестянщик, Аритон не стал допытываться, известно ли тому что-нибудь о событиях в Джелоте или Алестроне.

Дни Повелителя Теней были наполнены монотонной, изматывающей работой. Вместе с плотниками он распаривал и гнул доски, которые, высохнув, занимали свое место в той или иной части будущей бригантины. После того примечательного ночного разговора он перестал ходить с Элайрой за травами, зато каждый вечер появлялся у нее дома. Его волосы еще не успевали высохнуть после купания, а сам он – остыть после нескончаемых препирательств с ремесленниками. За окнами незаметно темнело. Улетали чайки, весь день кружившие возле рыбного рынка. Элайра садилась и начинала рассказывать Аритону о целебных травах и приготовлении из них снадобий. Вскоре он знал все, что было известно ей самой о том, как останавливать кровотечение, соединять сломанные кости и накладывать швы. Знахарка готовила отвары, попутно объясняя ему их целебные, а также опасные свойства. Аритон узнал о примочках и мазях, одинаково годных для воспалившихся суставов и для порезов, неизбежных на море и на суше.

Элайра старалась держаться на расстоянии и больше не пыталась заглянуть Аритону в душу. Она поняла, что никакой внешней заботой не успокоить его неумолимую совесть. Зато ее колючее остроумие заставляло его смеяться.

Элайра подозревала, что трагедия на берегах Талькворина имела для Аритона более серьезные последствия, чем считали ее наставницы, но оставила попытки проверить свои подозрения. Если даже и так, Морриэль и Лиренде вовсе не обязательно об этом знать.

Как-то Аритон попросил девушку рассказать, с чего началась ее жизнь в Кориатанском ордене.

– Мы долго-предолго учились накладывать заклинания, оберегающие жилище от нашествия крыс.

Элайра увлеклась воспоминаниями, но потом заметила, что Аритон совсем ее не слушает.

– Ты опять где-то витаешь? Это полбеды. А вот если бы ты взялся голыми руками за горячую банку, было бы намного хуже. Скажешь, не заметил? Ты бы обжег пальцы, и свадьба осталась бы без музыки.

– Какая свадьба? – рассеянно спросил Аритон, беря спасительную тряпку.

– Неужели тебе не жаль сплетничающих деревенских кумушек? – с ироничным упреком спросила Элайра. – Они целых полгода чешут языки, ждут, когда ты ко мне посватаешься. Они же все видят: когда ты приходил ко мне и когда не приходил. Представляешь, какой пищи ты их лишишь?

– Ты что… рассказала им правду? – с затаенной тревогой спросил Аритон.

– Разумеется. – Элайра сделала большие глаза и подмигнула ему. – И Дакару, и всем остальным я объяснила, что для твоих кораблей нужно сделать множество невероятно могущественных талисманов, охраняющих от бурь, мелей и нашествия ийятов.

Стоя возле раскаленной жаровни, наследный принц не слишком-то весело усмехнулся.

– Истинная правда.

Элайру вдруг захлестнуло отчаяние: когда проклятие его судьбы вновь возьмет над ним верх, первым, чего лишится Аритон, будет умение весело смеяться. Пропадет свойственная его натуре ироничность. Судьба опять толкнет его к насилию, и тогда… тогда сбудутся худшие ожидания Морриэль. Сила характера подхлестнет разум Аритона и направит его на новые разрушения.

Но ведь в характере Аритона есть и другая сторона – способность к состраданию, столь восхищавшая Элайру. Неужели эта сторона не возобладает? Увы, Аритон не давал ей возможности найти ответ. Кориатанка исподтишка наблюдала, как он ведет себя с другими людьми, с той же Джинессой. Вдова держалась с ним почтительно и не докучала своим вниманием. Девушка подметила: когда Аритона о чем-то спрашивали, он охотно и вполне дружелюбно отвечал, однако первым в разговоры не вступал и уж тем более ни перед кем не раскрывался.

А играть на свадьбе ему все-таки пришлось. Аритон делал это с неохотой, которую мастерски скрыл. Дочка башмачника выходила замуж за веснушчатого младшего сына резчика раковин, который не пожелал пойти по отцовским стопам, а нанялся матросом на рыбачье судно. Обряд бракосочетания совершал приехавший в деревню служитель братства Эта. Подол и воротник его безупречно белой льняной сутаны были украшены золотым и серебряным шитьем. Празднество затянулось далеко за полночь, танцоры беспечно кружились вокруг костров, дым которых низко стелился во влажном воздухе. Чтобы отгонять докучливых насекомых, дрова щедро побрызгали душистыми маслами. Жених красовался в новеньком черном камзоле, отказываясь снимать его даже на время танцев. Золотистые волосы раскрасневшейся и счастливой невесты были перехвачены темно-зелеными и алыми лентами. Особенно нравились ей латунные колокольчики на туфлях, весело звеневшие при каждом шаге.

Элайра сидела рядом с Джинессой, ела рыбу и сдобренный пряностями хлеб и внимала озорным звукам лиранты, исполнявшей мелодию какого-то местного танца.

Джинесса тоже слушала игру Аритона. Ей было с чем сравнивать. Тогда, на палубе «Таллиарта», этот чужак играл совсем не так, не говоря уже о балладе, которую он исполнил перед вдовой и дочерью Халирона. Сегодняшняя игра представлялась Джинессе легкой рябью, скрывавшей неведомые глубины. Элайра уловила состояние вдовы и даже полюбопытствовала, в чем дело. Джинесса облизала губы.

– Его душа сегодня где-то в другом месте. Он играет без сердца.

В это время к Джинессе подбежали двойняшки и начали выклянчивать сласти. Мать возражала, говоря, что сегодня они уже объелись сладким. Дети стояли на своем. Нить разговора была оборвана, и Элайре уже не удалось найти повод его возобновить.

Через неделю погожие дни сменились шквалистыми восточными ветрами и проливным дождем. Шторм застиг деревенские рыбачьи суда прямо в море и изрядно потрепал, сломав мачты и оборвав паруса. Правда, им всем удалось благополучно добраться до мериорской гавани. Однако в своих милостях стихия никогда не бывает бескорыстной. Вот и на этот раз шторм выбрал себе жертву.

В очаге бешено завывал ветер, по крыше отчаянно хлестал дождь, но Элайра не колеблясь покинула свою хижину и отправилась в сторону верфи. С первых же шагов ее плащ заблестел от нескончаемых дождевых струй. Ранний вечер показался ей кромешной ночью: вокруг не было ничего, Кроме ревущей, беснующейся мглы. Подол юбки набряк от воды и хлопал по ногам, мешая идти. Белыми пятнами вспыхивали барашки волн, тут же рассыпались невидимыми пенистыми брызгами. Старый рыбак оказался прав: только безумец мог устроить верфь на побережье, где ураганы не редкость. И вот она, первая проверка на прочность. Ветер яростно раскачивал столбы, грозя сорвать с них парусину навесов. Шторм явился для Аритона полной неожиданностью, и он не успел распорядиться, чтобы закрепили веревки штабелей. На каждый порыв ветра доски отвечали умопомрачительной барабанной дробью, норовя вырваться из оков.

Небо пробивали неяркие вспышки молний, выхватывая из тьмы тускло-желтые и багровые облака. Элайра пробиралась по черным лужам и мокрой траве. Впереди чернел остов наполовину готовой бригантины, упрямо противостоящей напору стихии. Неподалеку светились окошки домика, который ремесленники окрестили кают-компанией, – единственного строения, имевшего четыре стены. Укрывшись от непогоды, там собрались все работники Аритона. Судя по громким голосам и взрывам хохота, шторм ничуть не мешал им ужинать и развлекаться.

Корабельщики, нанятые Аритоном, дело свое знали. Единственное, чего они не знали, – куда себя деть, когда руки не заняты работой. Нередко, отлучившись всего лишь на час, Аритон заставал ремесленников в изрядном подпитии. В лучшем случае они заваливались спать прямо под досками. В худшем – начали вспоминать старые обиды и затевали потасовку.

Когда у работников доходило до драки, пострадавшие потом отправлялись к Элайре – кто с подбитым глазом, кто с пораненной рукой – и просили какой-нибудь мази, «чтобы скорее зажило». Ее вечерние встречи с Аритоном на несколько дней обрывались: ему приходилось мирить враждующие стороны, рассматривать денежные претензии (потерпевшие обычно требовали оплатить им дни вынужденного простоя), а главное – взваливать на себя дополнительную работу.

Факел, которым Элайра освещала себе дорогу, шипел и разбрасывал блестки искр. Подойдя к дверям кают-компании, она громко постучала в дверь. Добираясь сюда, она успела наполовину промокнуть. Дверь не открывалась. Элайра постучала снова, теперь уже дольше и громче. Прошло еще не меньше минуты, потом наконец скрипнула скамья и кто-то соизволил подойти и поднять дверной засов. Дверь открылась. Изнутри пахнуло дешевыми сальными свечами, элем и немытыми телами. Разгоряченные выпивкой, ремесленники таращились на Элайру. Кто-то уже разинул рот, готовый отпустить скабрезную шутку.

Перекрывая лязг жестяных кружек и гул голосов, Элайра крикнула:

– Позовите хозяина!

Внутри возникло какое-то движение, и вскоре перед ней появился удивленный и взъерошенный Аритон. Лицо его было спокойным, но Элайра сразу ощутила настороженность.

– С одним из рыбаков стряслась беда! Нужна твоя помощь!

Налетевший ветер расплющил пламя ее факела, грозя затушить совсем. Аритон не пошевелился. Втянув в себя воздух, он сказал:

– Ты ошибаешься, если думаешь, что я смогу чем-нибудь помочь.

Двое рослых ремесленников, стоявших у него за спиной, пихали друг друга локтями, скалили зубы и понимающе перемигивались. Аритон шагнул в дождь и темноту. Порыв ветра тут же захлопнул дверь. Фаленит не произнес больше ни слова. Ветер завладел его волосами, помогая дождю промочить их насквозь. Мечущееся пламя факела освещало то одну, то другую сторону лица принца.

Воспользовавшись моментом, Элайра решила попытаться еще раз проникнуть в его сущность с помощью кориатанского искусства магического наблюдения. Словно подыгрывая ей, ветер приутих, и факел вспыхнул ярче. Аритон стоял неподвижно, даже не стараясь заслониться от ливня. Вместе с каплями блестели перламутровые кружочки на тесемках его рубашки. Дыхание Фаленита было частым и сбивчивым. Элайра не понимала, почему он мешкает. Неужели решил, что она соврала? Или существовали какие-то иные обстоятельства? Магическое наблюдение не помогло: она вновь натолкнулась на прочную стену.

Против его скрытности у Элайры было только одно оружие – предельная откровенность.

– Пострадал недавно женившийся парень. Он свертывал парус и серьезно повредил руку. Все разом: вывих, раздробленная кость и очень глубокая рана. Без магической помощи бедняга останется калекой. Их семья, не успев окрепнуть, распадется.

Аритон вздрогнул от удивления.

– Но почему?

– Местный обычай, – поморщившись, ответила Элайра. Уловив его сочувствие, она все же не отважилась схватить Аритона за руку и повести в дом больного.

– Думаю, Халирон рассказывал тебе об обычаях разных мест, но что в какой деревне принято, он знать не мог. А с брачными обычаями вообще полно странностей. В пастушьих племенах Вастмарка разрешается бросить жену, если она окажется бесплодной. В прибрежных деревнях Лит-мера, прежде чем жениться, надо заплатить особую подать. А в Мериоре отец невесты сохраняет над ней власть вплоть до рождения первенца. Если он сочтет, что жизнь у молодых идет не так, то может настоять на расторжении брака. Поначалу в этом обычае был здравый смысл: отцы хотели уберечь своих дочерей от мужниных побоев. Но позже брак стали расторгать и по другим причинам, в том числе если муж немог заработать на пропитание семьи. Ты видел, как жена этого парня его любит. Но зачем ее отцу зять-калека? Представляешь, что с ней будет, если отец разрушит их семью?

Завеса дождя скрывала лицо Аритона. Раздумье Фаленита было недолгим.

– Подожди здесь. Я сейчас вернусь и пойду с тобой. Аритон вернулся в домик и вскоре вышел оттуда с тщательно укутанной лирантой.

– Эт милосердный! – воскликнула Элайра, пораженная его упрямством. – Парню сейчас нужна не твоя музыка, а твое магическое зрение!

– Увы, моя милая кориатанская колдунья. – С этими словами Аритон взял ее под руку и повел во тьму. – После битвы на берегах Талькворина я могу предложить больному лишь свой дар менестреля.

– Ты не можешь ему помочь или не хочешь?

Элайру захлестнула непонятная ярость. Ей вдруг показалось, что сейчас она наконец-то пробьется в глубины его сознания. Подняв факел, она осветила колеблющимся пламенем лицо Аритона.

Он сразу же отдернул свою руку. Гнев, увиденный Элайрой на его лице, был лишь маской, не способной до конца скрыть глубочайшее горе. Элайра перестала замечать и порывы ветра, и потоки воды, и черные лужи, готовые поглотить истерзанное стихией пламя факела. Соединив кориатанскую выучку со своей интуицией, она вытащила на поверхность несколько одиночных, не связанных между собой воспоминаний… Дакар, разглагольствующий перед каким-то человеком… Аритон, растерянно застывший перед кустиком белладонны. И вдруг Элайра поняла все. Открытие было ужасающим. Тогда, на берегах Талькворина, проклятие Деш-Тира не ограничилось кровавой жатвой. Аритон Фаленский потерял свое прирожденное магическое зрение. Элайра застыла, не осмеливаясь опуститься еще глубже.

Аритон тоже, казалось, позабыл о своей обычной защите.

– Эй киард'уинн, – произнес он на певучем паравианском языке, что означало «я уязвим». – Только бы Морриэль не пронюхала об этом.

Неужели она заставила его выдать свою мучительную тайну? От этой мысли Элайре стало не по себе. К горлу подступил комок, нужных слов не находилось. Извиняться было нелепо. Кориатанка стояла в оцепенении, даже не замечая того, что некоторые капли, попавшие на губы, были подозрительно горячими и солеными.

Аритон совладал с собой. Зеленые глаза обрели былое спокойствие. Ни в чем не упрекнув Элайру, он осторожно забрал у нее факел. Потом поправил съехавший ремень ли-ранты и снова взял послушницу под руку.

– Милая колдунья, не надо так огорчаться. Покалеченному рыбаку от этого легче не станет.

Прикосновение его руки успокоило Элайру. Теплые пальцы Аритона обвились вокруг ее застывших пальцев.

– Идем, – тихо сказал он.

Необходимость идти вывела Элайру из ступора. Ее снова охватила злость на Аритона, и она, не удержавшись, бросила:

– Сострадание, этот дар династии Фаленитов, – оно погубит тебя. И тогда уже никому не будет легче!

В бледном свете угасающего факела Элайра видела, как Аритон усмехнулся и покачал головой.

– Я не состою из отдельных частей, но моя цельность затронута проклятием Деш-Тира. Такова данность. Что толку заламывать руки и лить слезы? Да, защищая деширских бойцов, я утратил магическое зрение. Но я сумел спасти людей, которые за эти годы научились куда совершеннее защищаться от городских головорезов.

Элайра шлепала насквозь промокшими ногами по лужам и молчала. Так они добрались до ее хижины. У двери она заставила себя отогнать все прочие мысли и сосредоточилась на пострадавшем рыбаке.

– Джинесса рассказывала мне, что в Инише ты своей игрой и пением погасил давнишнюю ненависть. Но там ты исцелял души, а здесь понадобится исцелить покалеченное тело. Одна за это я не возьмусь. Как ты сам ощущаешь: у тебя есть силы?

– Не знаю, – ответил Аритон и добавил: – Возможно, Халирон не успел научить меня всему, чему собирался. Правда, Джелот показал, что моя музыка умеет призывать силу.

– Какая скромность!

Наверное, в другое время Элайра бы засмеялась.

– Знаешь, если ты устроишь в Мериоре нечто похожее на Джелот и я лишусь крова, не очень-то приятно будет ночевать на ветру и под дождем.

Она с силой толкнула дверь. Освещенный мерцающими огоньками нескольких свечей, прямо на столе лежал пострадавший рыбак. С него даже не успели снять мокрый матросский плащ. На половицах блестела вода и темнели капли крови. Еще не высохли песчаные следы, оставленные тяжелыми рыбачьими сапогами. Возле раненого сидела женщина с обветренным, морщинистым лицом. Ее седеющие волосы были заколоты обыкновенными ивовыми прутиками, из которых плетут корзины.

Элайра потушила факел, сунув его в помойное ведро, и обратилась к женщине.

– Спасибо, что согласилась посидеть здесь. Теперь иди. Я дам знать.

Женщина встала, натянула на плечи расшитый узелками платок и переспросила:

– Так мне уйти?

Элайра быстро кивнула. Женщина наклонилась и поцеловала рыбака в щеку.

Даже это нежное прикосновение вызвало у него болезненный вздох.

– Иди, матушка, – прошептал он сквозь стиснутые зубы. – Посиди с моей Эли. Успокой ее.

Аритон снял лиранту и проводил мать рыбака за порог. Женщина едва держалась на ногах и беззвучно плакала. Закрыв за нею дверь на задвижку, Аритон порывисто сбросил промокшую рубаху.

– На крючке висит полотенце. Возьми и оботрись, – не поворачивая головы, сказала Элайра.

Она уже сидела возле раненого и щупала его пульс. Глаза на посеревшем лице слегка приоткрылись и тут же закрылись снова. Хотя рыбак не повредил себе горло, дыхание его было хриплым.

Аритон подошел и встал рядом. Намокшее полотенце свешивалось с его плеча.

– Я не решаюсь дать ему усыпляющее, – пояснила Элайра, перейдя на паравианский язык, чтобы напрасно не волновать раненого. – При такой ране это слишком опасно.

Как ни была поглощена Элайра осмотром рыбака, она не могла не ощущать присутствия Аритона, тепла, исходящего от его кожи, и каменного спокойствия. Он приблизился, теплые ладони коснулись ее волос. Аритон осторожно отер мокрые концы, затем твердыми, уверенными пальцами разделил волосы на пряди и заплел в косу.

– Волосы не должны тебе мешать, – пояснил он.

Элайре эти слова показались успокаивающей и одновременно будоражащей музыкой. Оторвав от манжеты своей рубахи тесемку, Аритон завязал ею косу, потом швырнул на стул изрядно мокрое полотенце.

Элайру непроизвольно бросило в дрожь. Чтобы выйти из тягостного, мешающего ей состояния, она заставила себя сосредоточиться на больном. Лицо парня из серого стало мертвенно-белым. Раненая рука по-прежнему кровоточила.

– Дружище, назови мне свое имя, – попросил его Аритон.

– Ты же… знаешь, – задыхаясь, ответил тот. – Ты нам играл… на свадьбе.