Текст книги "День пламенеет"

Автор книги: Джек Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Глава XVI

Эту неделю все в конторе замечали, что Пламенный задумал какой-то новый крупный план.

За исключением трех-четырех мелких операций, он уже в течение нескольких месяцев ничего не предпринимал. Но теперь он был почти все время погружен в размышления, несколько раз неожиданно переправлялся через бухту и совершал долгие прогулки в Окленд, либо часами просиживал за своим письменным столом, молчаливый и недвижимый. Время от времени заходили и совещались с ним какие-то люди – новые лица, не походившие на обычных посетителей его конторы.

В воскресенье Диди узнала обо всем.

– Я много думал о нашем разговоре, – начал он, – мне пришло в голову, что не мешает попытаться. У меня есть план, от которого у вас волосы встанут дыбом. Это дело из тех, какие вы называете законными и полезными, в то же время – самая что ни на есть азартная игра. Что вы скажете, если посеять минуты и там, где раньше росла одна, вырастить две? О да! И деревья тоже сажать, несколько миллионов деревьев. Вы помните каменоломню, о которой я говорил, будто хочу ее купить? Ну так я действительно собираюсь ее купить. И холмы эти тоже – все отсюда до Беркли и по ту сторону вниз до Сан-Леандро. Я уже приобрел немало участков. Но, чур, пока об этом ни слова! Я еще долго буду покупать, прежде чем кто-нибудь догадается, в чем тут дело, и я не хочу, чтобы цены подскочили. Вы видите вон тот холм. Это мой холм, склоны его спускаются через Пиедмонт вдоль тех холмов к Окленду. А это пустяки по сравнению с тем, что я еще куплю.

Он остановился с торжествующим видом.

– И все это для того, чтобы вырастить две минуты там, где раньше росла одна? – спросила Диди, от души смеясь над таинственностью, какою он окутывал свои планы.

Он восторженно уставился на нее. У нее была такая открытая мальчишеская манера откидывать назад голову, когда она смеялась. И зубы ее постоянно приводили его в восторг. Крупные, ровные и крепкие, без единого недостатка; он считал их самыми здоровыми, самыми белыми и красивыми зубами, какие он когда-либо видел. Он уже несколько месяцев сравнивал их с зубами каждой встречной женщины.

Только когда она перестала смеяться, он в состоянии был продолжать:

– Переправа между Оклендом и Сан-Франциско – самая скверная в Штатах. Вам приходится переправляться каждый день, шесть дней в неделю. Иными словами, двадцать пять дней в месяц или триста в год. Сколько времени вам нужно, чтобы переправиться на другую сторону? Сорок минут, если вам повезет. А я буду переправлять вас в двадцать минут. Если это не значит выращивать две минуты там, где раньше была одна, то пусть меня закидывают гнилыми яблоками. Я вам сохраняю двадцать минут на каждой переправе. Это составляет сорок минут в день, помножьте на триста, и получится двенадцать тысяч в год, и это только для вас, для одного человека. Теперь дальше: двенадцать тысяч минут – это двести часов. Предположим, я сберегу двести часов для нескольких тысяч людей – это уже кой-чего стоит? А?

Диди могла только кивнуть головой. Она заразилась его энтузиазмом, хотя и не представляла себе, как можно осуществить его план.

– Едем дальше, – сказал он, – поднимемся на тот холм, а когда вы очутитесь на вершине, откуда все вам будет видно, я расскажу, что я задумал.

Маленькая тропинка вела вниз к сухому дну каньона. Этот каньон они должны были пересечь раньше, чем начать подъем. Склон был крутой, поросший низким кустарником, и лошади скользили и оступались. Бобу это не понравилось, и он внезапно повернул назад, пытаясь миновать Мэб. Кобыла была отброшена в сторону, в густой кустарник, где едва не упала. Оправившись, она всем весом навалилась на Боба; ноги обоих ездоков попали в зажим, а когда Боб метнулся вниз со склона, Диди чуть не слетела. Пламенный поднял свою лошадь на дыбы и в то же время втащил Диди обратно в седло. На них падали ветки и листья, одно приключение сменялось другим, пока они не достигли вершины холма, ободранные, но возбужденные и счастливые. Здесь деревья не заслоняли пейзажа. Холм, на котором они находились, выступал из правильного ряда холмов, и они могли охватить три четверти горизонта. Внизу, на равнине, граничащей с бухтой, лежал Окленд, а по ту сторону бухты – Сан-Франциско. Между двумя городами белели на воде паромы. Направо виднелся Беркли, а налево – деревушки, рассеянные между Оклендом и Сан-Леандро. Прямо на переднем плане раскинулся Пиедмонт с его разбросанными фермами и клочками возделанной земли, а от Пиедмонта холмы спускались к Окленду.

– Смотрите сюда, – сказал Пламенный, широким жестом обводя горизонт. – Здесь около ста тысяч человек, а почему бы не жить здесь полмиллиону? Вот случай вырастить пять человек там, где сейчас растет один. Почему мало народу живет в Окленде? Потому, что нет хорошего сообщения с Сан-Франциско, а кроме того – Окленд спит. Здесь куда лучше жить, чем в Сан-Франциско. Теперь допустим, что я скупаю все трамвайные линии Окленда, Беркли, Аламеды, Сан-Леандро и прочие, держу их в руках и умело управляю. Допустим, я сокращаю время, необходимое для переезда в Сан-Франциско, наполовину, построив огромную дамбу почти до Гот-Айлэнда и организовав пароходство по всем правилам. Ведь тогда люди станут селиться по эту сторону. Отлично. Им нужна будет земля, чтобы строиться. Итак, прежде всего я покупаю землю. Но сейчас земля дешева. Почему? Потому что здесь деревня, нет трамваев, нет быстрого сообщения, и никто не подозревает, что оно будет. Я проложу трамвайные линии. Это заставит цены на землю вскочить. Тогда я быстро распродам участки, так как люди бросятся покупать землю, прельстясь усовершенствованным пароходством и удобством сообщения.

– Вы видите, я повышаю цену на землю, проводя дороги. Тогда я продаю землю и возвращаю деньги, а дороги остаются у меня и дают мне хорошую прибыль. И потерять я не могу. Миллионы потекут со всех сторон. Я думаю захватить эту прибрежную полосу. Смотрите туда: между старой набережной и тем местом, где я думаю построить дамбу. Там мелководье. Я могу отвести сюда воду и построить систему доков для нескольких сотен судов. Сан-Франциско не вмещает всех судов. А когда сотни пароходов будут грузиться по эту сторону и наготове окажутся товарные вагоны трех железных дорог, фабрики и заводы начнут вырастать здесь, а не в Сан-Франциско. Значит, нужны места для фабрик, и я куплю их раньше, чем кто-нибудь догадается, что кошка готовится прыгнуть, – никто не будет знать, на что она целится. Фабрикам нужны десятки тысяч рабочих. У рабочих есть семьи, и, значит, опять нужны будут и дома и земля, – и снова я буду тут как тут, продавая им землю. Ведь они будут ездить на моих трамваях. С ростом населения будет расти нужда в складах, банках и во всем прочем. И снова это дам я, ведь в моих руках будут и земля и предприятия. Что вы об этом думаете?

Но прежде чем она успела ответить, он снова заговорил, перед его глазами встал этот новый город его грез, который он воздвигал на холмах Аламеды, у врат Востока.

– Знаете ли, я там побывал, – Ферт-оф-Клайд, где строятся все эти остальные суда, и наполовину не так широка, как река Окленд, где лежат старые негодные обломки. Почему бы Окленду не стать Ферт-оф-Клайд? Да потому, что оклендский городской совет тратит время впустую, споря о сливах и изюме. Здесь нужен человек, способный делать дела, и нужна организация. Это дам я. Я недаром работал на Офире. А как только заварится дело, капитал ко мне потечет со стороны. Мне нужно только пустить машину в ход. Господа, скажу я, здесь налицо все природные условия для процветания большого города. Всемогущий Бог их создал, а мне открыл на них глаза. Хотите вы выгружать свой чай и шелк из Азии, отправлять его на судах прямо на Восток? Вот доки для ваших пароходов, а вот железные дороги. Нужны вам фабрики, откуда вы прямым путем можете отправлять товары по суше и по морю? Вот место для фабрик, а вот и современный город со всеми новейшими усовершенствованиями. И вы и ваши рабочие можете в нем жить.

Остается еще вода. Я постараюсь приобрести горный хребет, являющийся водоразделом. Но почему не захватить и все водопроводы? В Окленде имеются две водопроводные компании; они дерутся между собой, как кошка с собакой, и обе, того гляди, лопнут. Большой столичный город нуждается в хорошей водопроводной системе, а этого они дать не могут. Они увязли в тине. Я их проглочу и удовлетворю нужды города. Каждое усовершенствование повышает цену всего остального. А за всем этим стоят люди. Чем большие толпы стекаются в одно место, тем выше поднимается истинная его стоимость. А здесь самое подходящее место для того, чтобы люди стекались толпами. Вы только посмотрите на него! Вам не найти лучшего места для большого города. Ему нужно только людское стадо, а за два года я сгоню двести тысяч людей. И, мало того, это не будет дутой затеей. Все будет крепко – по-настоящему. Через двадцать лет здесь будет миллионное население по эту сторону бухты. Затем нужны отели. В городе нет ни одного приличного. Я выстрою парочку отелей со всеми новейшими усовершенствованиями так, что на них глаза вытаращат. Не беда, если они не будут давать прибыли несколько лет. Они произведут такое впечатление, что деньги все равно вернутся ко мне, хотя бы из других источников. Да, конечно, я посажу эвкалипты, миллионы эвкалиптов, здесь, на этих холмах!

– Но как вы это сделаете? – спросила Диди. – У вас не хватит денег на все, что вы затеяли.

– У меня – тридцать миллионов, а если понадобится больше, я могу заложить землю и другое имущество. Проценты по закладным никогда не превысят прироста стоимости земли, а землю я буду продавать.

В последующие недели Пламенный был очень занят. Большую часть времени он проводил в Окленде, редко появляясь в конторе. Он намеревался перевести контору в Окленд, но, как сказал он Диди, раньше нужно было провести втайне подготовительную кампанию по закупке земли. Каждое воскресенье они поднимались на холмы и смотрели то с одного, то с другого вниз на город с его пригородными фермами, и Пламенный показывал ей свои последние приобретения.

Сначала это были отдельные разрозненные местечки и участки земли, но, по мере того как проходили недели, участки, еще не купленные Пламенным, виднелись все реже и реже, пока не превратились в островки, окруженные его владениями.

Это требовало быстрой работы в колоссальном масштабе, ибо Окленд и прилегающие местности скоро обратили внимание на эти грандиозные закупки. Но у Пламенного были наличные деньги, и он всегда руководился правилом быстро наносить удары. Раньше, чем другие успели понять, в чем дело, он спокойно заключил немало сделок. В то время как его агенты скупали отдельные уголки и большие участки в самом сердце делового центра и большие пространства земли для постройки фабрик, Пламенный добился льгот в городском совете, наложил руку на две неудачливые водопроводные компании и восемь или девять линий городских железных дорог, захватил реку Окленд и прибрежную полосу бухты для своей системы доков. Уже много лет прибрежная полоса была предметом судебного спора. Пламенный взял быка за рога: он выкупил землю у частных владельцев и в то же время арендовал ее у отцов города.

К тому моменту, когда Окленд стал обращать внимание на эту небывалую деятельность в таком крупном масштабе и старался угадать, к чему она ведет, – Пламенный тайком купил главную республиканскую газету и главный демократический орган и храбро перебрался в свою новую контору. По необходимости контора была поставлена на широкую ногу, занимая четыре этажа единственного современного конторского помещения в городе – и единственного дома, которому, по мнению Пламенного, в будущем не грозила сломка. Тут были десятки отделов и сотни клерков и стенографисток.

Пламенный говорил Диди:

– Ну, теперь целая куча обществ и компаний: Синдикат по продаже и покупке земельных участков Аламеды, Объединение городских железных дорог, Транспортная контора Иерба Буэна, Объединенная водопроводная компания, Пиедмонтское общество по покупке и продаже недвижимости, отдельные компании Фервью и Портола и еще полдюжины других, нужно посмотреть в блокноте, как они называются. Имеется еще Пиедмонтская прачечная и Рэдвуские объединенные каменоломни. Начав с нашей каменоломни, я кончил тем, что заполучил их все. И есть у меня судостроительное общество, для которого я еще не придумал названия. Так как мне придется завести свои пароходы – я решил строить их сам. Они будут готовы к тому времени, как закончится постройка дамбы. Фью! Это наверняка побьет покер. К тому же я имел удовольствие проглотить грабительские банды. Водопроводные компании все еще воют. Я их здорово прищемил. Они уже совсем запутались, когда я явился и прикончил их.

– Но почему вы их так ненавидите? – спросила Диди.

– Потому что они – трусливые хорьки.

– Но вы ведете ту же игру, что и они.

– Да, но совсем иначе. – Пламенный задумчиво посмотрел на нее. – Когда я говорю – трусливые хорьки, я именно это и хочу сказать – трусливые хорьки. Они выдают себя за игроков, а на тысячу не найдется ни одного, у которого хватило бы духу быть игроком. Все они короткохвостые кролики, а делают вид, будто настоящие лесные волки. Они вечно стараются что-то сделать, но при первом же тревожном сигнале поджимают хвосты и удирают в кусты. Смотрите, что получается. Когда крупные акулы хотят сбить медные акции, они посылают Джэйки Фэллоу на Нью-Йоркскую биржу орать: «Покупаю в любом количестве медные акции по пятьдесят пять!» А медные акции стоят на пятидесяти четырех. И в тридцать минут эти кролики, иные называют их финансистами, поднимают медные акции до шестидесяти. А уже через час они кидаются в кусты и снижают акции сразу до сорока пяти и даже до сорока.

Они расчищают дорогу для крупных акул. Ограбив сосунцов, крупные акулы вылезают и поднимают акции. Или же крупные акулы пользуются этой мелюзгой, чтобы грабить друг друга. Таким именно путем, во время паники, трест и проглотил Читтанугскую угольную и железную компанию. Панику устроил трест. Ему нужно было сломить два крупных банковских общества и ущемить несколько крупных акул. Этой цели трест добился, напустив кроликов. Кролики свое дело сделали прекрасно, и трест собрал угольные и железные акции. Ведь всякий человек с головой может спугнуть кроликов в кусты. Сам-то я их не ненавижу – просто ни в грош не ставлю их цыплячьи душонки.

Глава XVII

На несколько месяцев Пламенный ушел в работу. Траты были огромные, а никаких прибылей не поступало. Помимо поднятия цен на землю, Окленд никак не реагировал на его появление на финансовом горизонте. Город ждал, чтобы он себя проявил, а Пламенный времени не терял. Во главе различных отраслей своего дела он поставил лучших специалистов. Он не терпел промахов и с самого начала повел правильную линию; так, он пригласил Уилкинсона, почти вдвое увеличил его огромное жалованье, привез его из Чикаго и поручил организацию городских железных дорог. День и ночь артели работали на улицах. И день и ночь копер [14]14
  Копер – машина для вбивания в землю свай.


[Закрыть]вбивал сваи в тинистое дно Сан-Францисской бухты. Предполагалось построить дамбу в три мили длиной, и все эвкалипты, покрывавшие холмы Беркли, пошли на сваи.

Пока прокладывали по холмам рельсы для электрической железной дороги, луга также были превращены в городские кварталы. Повсюду, согласно современным методам, разбивались бульвары и небольшие парки. Были проложены широкие прямые улицы, вымощенные битым камнем из его каменоломни, проведены водопроводные трубы и устроена система для стока воды. Улицы окаймлялись цементными тротуарами, так что покупателю только и оставалось, что выбрать себе участок и начать строиться. Скорость и удобство сообщения с Оклендом, благодаря новым электрическим дорогам Пламенного, сделали этот огромный округ вполне доступным, и сотни построек выросли здесь еще задолго до того, как было организовано пароходство. Земля дала огромные барыши. В один день его натиск превратил деревенский округ в одну из лучших частей города.

Но эти деньги, стекавшиеся к нему, были немедленно помещены в другие его предприятия. Нужда в электрических вагонах была так велика, что он устроил свои собственные мастерские для их постройки. И даже, несмотря на повышение цен за землю, он продолжал покупать лучшие участки для фабрик и домов. По совету Уилкинсона все прежние электрические дороги пришлось перестроить. Легкие старинные рельсы были сняты и заменены тяжелыми, современного типа. Острые углы узких улиц были куплены и отданы городу: таким образом трамваи могли развивать большую скорость и избегать крутых поворотов. Были проведены побочные ветви, ведущие к дамбе; они прорезали каждый уголок Окленда, Аламеды и Беркли, и быстрые экспрессы доходили до конца дамбы. Те же методы были использованы и при устройстве водопроводов. Они должны были быть прекрасно оборудованы, ибо от этого зависел успех распродажи земельных участков. Окленд должен был превратиться в первоклассный город, к этому-то он и стремился. Не ограничиваясь постройкой огромных отелей, он устроил увеселительные народные парки, картинные галереи и клумбы. Еще население не успело вырасти, а доходы, даваемые трамваями, уже значительно повысились. В его планах не было ничего фантастического. Это было надежное помещение капитала.

– Окленду нужен первоклассный театр, – сказал он и после тщетных попыток заинтересовать местных капиталистов взялся сам за постройку театра, ибо он один предвидел, что в город стекутся двести тысяч жителей.

Но как бы ни был занят Пламенный, воскресенье он всегда приберегал для поездок среди холмов. Наступившая зима положила, однако, конец этим прогулкам с Диди. Как-то в субботу она предупредила его в конторе, чтобы он не ждал ее на следующий день, а когда он стал добиваться объяснений – сказала:

– Я продала Мэб.

На секунду Пламенный лишился дара речи. Ее поступок был так серьезен, что он не мог подобрать ему названия. В его глазах это было чуть ли не изменой. Может быть, ее постиг какой-нибудь финансовый крах. А возможно, она хочет таким путем дать ему понять, что он ей надоел. Или…

– В чем дело? – с трудом выговорил он.

– Я не могла держать ее, когда сено стоит сорок пять долларов тонна, – ответила Диди.

– Это ваше единственное основание? – спросил он, пристально глядя на нее; он помнил, как она рассказывала ему, что в одну из зим сено поднялось до шестидесяти долларов за тонну и все-таки ей удалось сохранить Мэб.

– Нет. Издержки на брата были выше обыкновенного, и я решила, что на обоих не хватит, поэтому лучше уж расстаться с лошадью и содержать брата.

Пламенный был сильно огорчен. Он вдруг почувствовал страшную пустоту.

Что же это за воскресенье будет без Диди? Бесконечные воскресенья без нее? В замешательстве он забарабанил пальцами по столу.

– Кто ее купил? – спросил он.

Глаза Диди вспыхнули, как вспыхивали они всегда, когда она сердилась.

– Не смейте ее покупать для меня! – крикнула она. – И не отрицайте, что вы об этом подумали.

– Нет, я не отрицаю. Вы попали в самую точку. Но я бы не стал этого делать, не спросив раньше вас, а теперь я вижу, как вы к этому относитесь, и даже спрашивать вас не стану. Но вы так любили эту лошадь, и вам, должно быть, очень тяжело с ней расстаться. Мне очень жаль. А еще мне жаль, что вы не поедете со мной завтра. Я буду чувствовать себя совсем потерянным. Я не знаю, что с собой делать.

– Я тоже не знаю, – грустно призналась Диди, – разве что взяться за шитье.

– Но у меня же нет шиться…

В тоне Пламенного звучала капризная жалоба, но в глубине души он был в восторге от того, что она призналась в своем одиночестве. Пожалуй, стоило потерять кобылу, чтобы услышать от нее эти слова. Во всяком случае, он что-то для нее значил. Он не был ей совсем безразличен.

– Я бы хотел, чтобы вы подумали, мисс Мэзон, – мягко начал он. – И не только ради лошади, но и ради меня. Деньги тут ни при чем. Для меня купить эту лошадь значит не больше, чем для другого послать букет цветов или коробку конфет молодой леди. А я никогда не посылал вам ни цветов, ни конфет.

Он заметил, как вспыхнули ее глаза, и поспешил предупредить отказ:

– Знаете, что мы сделаем? Допустим, что я куплю лошадь, и она будет моей, а вам я буду ее давать, когда вы захотите кататься. В этом нет ничего плохого, ведь вы знаете – так постоянно делается: один берет лошадь у другого…

Снова по ее лицу он увидел, что она откажется, и быстро продолжал:

– Мужчины всегда берут женщин кататься в кабриолете. Что тут плохого? И мужчина всегда добывает лошадь и кабриолет. Допустим, я бы пригласил вас завтра кататься – и я дал бы вам верховую лошадь? Какая же здесь разница?

Она покачала головой и не захотела ответить. В то же время она посмотрела на дверь, давая этим понять, что пора прекратить неделовой разговор. Он сделал еще одну попытку:

– Знаете, мисс Мэзон, ведь у меня нет на свете ни одного друга, кроме вас. Я говорю о настоящем друге, мужчине или женщине, все равно, о человеке, с которым дружишь, понимаете? С ним вместе вам приятно быть, а без него грустно. Хегэн самый близкий человек, но и он за миллион миль от меня. Вне конторы у нас нет ничего общего. У него большая библиотека, он помешан на какой-то культуре и все свободное время читает по-французски и по-немецки или на других иностранных языках, а то пишет пьесы и стихи. Я ни с кем не чувствую себя по-товарищески, только с вами, а вы сами знаете, как редко мы встречались – раз в неделю, по воскресеньям, и то только, когда нет дождя. Я вроде как бы в зависимости от вас. Вы стали для меня… как бы сказать…

– Привычкой, – подсказала она с улыбкой.

– Вроде этого. Эта лошадь и вы верхом на ней – появляетесь на дороге под деревьями или в солнечных лучах… да ведь если вас обеих не будет – вас и вашей лошади – чего мне ждать всю неделю? Если бы вы только разрешили мне купить ее…

– Нет, нет, говорю вам, нет! – Диди нетерпеливо поднялась, но на глазах у нее выступили слезы при воспоминании о своей любимице. – Пожалуйста, не напоминайте мне больше о ней. Вы ошибаетесь, если думаете, что мне легко было с ней расстаться. Но больше я ее не увижу и хочу о ней позабыть.

Пламенный ничего не ответил, и дверь за ней закрылась.

Спустя полчаса он совещался с Джонсом, бывшим служителем при лифте и непримиримым пролетарием, которого он несколько лет назад снабдил деньгами на год, чтобы тот занялся литературой. В результате плод этой работы, роман, постигла неудача. Редакторы и издатели от него отказались, и Пламенный дал место разочарованному автору в своем маленьком секретном штабе, который ему пришлось для себя учредить. Джонс, со времени своего испытания с железнодорожным тарифом на дрова и уголь, делал вид, что ничто не может его удивить, и сейчас не проявил ни малейших признаков удивления, когда ему поручено было разыскать покупателя некой гнедой кобылы.

– Сколько мне за нее давать? – спросил он.

– Любую цену. Ты должен ее получить, в этом все дело. Торгуйся хорошенько, чтобы не возбудить подозрений, но купи ее. Затем отправишь по этому адресу в Сонома-Коунти. Этот человек – управляющий маленького ранчо, которое я там купил. Скажи ему, чтобы он хорошенько за ней смотрел. А затем позабудь обо всем этом. Не говори мне, у кого ты ее купил, ничего не говори о ней, сообщи только, что купил и отправил. Понял?

Но не прошло и недели, как Пламенный заметил в глазах Диди огоньки, не предвещавшие добра.

– Что-то неладно. В чем дело? – спросил он смело.

– Мэб… – сказала она. – Человек, который ее купил, уже продал ее. Если бы я думала, что вы тут замешаны…

– Я даже не знаю, кому вы ее продали, – ответил Пламенный. – Больше того, я себе не ломаю головы над этим. Кобыла была ваша, и не мое дело, что вы с ней сделали. У вас ее нет, это я знаю, и тем хуже. А теперь, раз мы уже затронули щекотливую тему, я хочу коснуться еще одной. И тут вам нечего щепетильничать, потому что, в сущности, это даже не вас касается.

Последовала пауза. Она ждала, глядя на него с оттенком подозрения.

– Дело идет о вашем брате. Он нуждается в большем, чем вы можете ему дать. Продав свою кобылу, вы не сможете отправить его в Германию. А доктора говорят, что как раз это ему необходимо. Он должен показаться этому известному немецкому специалисту, который, говорят, превращает кости и мускулы человека в какую-то кашу, а затем лепит их заново. Я хочу отправить его в Германию и посмотреть, что сделает это светило, вот и все.

– Если б только это было возможно! – воскликнула она, задыхаясь и без всякого гнева. – Только этого нельзя сделать, вы сами знаете. Я не могу принять от вас деньги…

– Подождите, – перебил он. – Вы бы не приняли стакана воды от одного из двенадцати апостолов, если бы умирали от жажды? Вы испугались бы его дурных намерений, что ли, – она пробовала протестовать, – или того, что могут сказать люди?

– Но это совсем другое дело, – начала она.

– Послушайте, мисс Мэзон. У вас странные представления. Например, этот взгляд на деньги – забавная штука. Вот вы, примерно, падаете с утеса, разве я не вправе подойти и поймать вас за руку? Ну, конечно, да. Но, допустим, вам нужна иная помощь – не сила моей руки, а сила моего кошелька. По-вашему – этого уже нельзя. Но так говорят все буржуа. А почему они это говорят? Потому что банде грабителей нужно, чтобы сосунцы были честными и уважали деньги. Если сосунцы не будут честными и перестанут уважать деньги, что станется с грабителями? Разве вы не понимаете? Грабители руки не протягивают, они орудуют долларами. Поэтому протянуть руку – дело обычное и простое, а доллары священны, настолько священны, что вы отказываетесь взять у меня маленькую сумму.

Или можно посмотреть иначе, – продолжал он, пришпориваемый ее протестом. – Я могу протянуть вам руку, когда вы падаете с утеса. Но если я этой самой рукой буду работать целый день с лопатой и киркой и заработаю два доллара, вы не прикоснетесь к этим двум долларам. А однако это – та же сила руки, только в иной форме, вот и все. Кроме того, этим предложением я не предъявляю своих претензий на вас. Это даже не ссуда вам. Это – рука помощи, которую я протягиваю вашему брату, как протянул бы ее, если бы он падал с утеса. Разве вы хорошо поступаете? Подбегаете и кричите мне: «Стой!» – а ваш брат пусть катится с утеса! Чтобы спасти ноги, ему нужно повидаться с этой немецкой знаменитостью, и я предлагаю ему руку.

Хотел бы я, чтобы вы посмотрели мои комнаты. Все стены увешаны уздечками из лошадиного волоса – их там десятки, сотни. Они мне ни на что не нужны и стоят кучу денег. Но их делают арестанты, а я все время покупаю. Да ведь я за одну ночь просаживаю на виски больше денег, чем берут самые лучшие специалисты; эта сумма покрыла бы расходы двенадцати таких больных, как ваш брат. И помните: вас это дело не касается. Если ваш брат захочет взглянуть на это как на ссуду, отлично. Решать будет он, а вы должны сойти с дороги, пока я буду тащить его от пропасти.

Диди все еще отказывалась, и Пламенный прибегнул к более щекотливым доводам:

– Мне остается думать, что вы становитесь поперек дороги вашему брату из-за какой-нибудь неправильной идеи на мой счет. Вам кажется, что это моя манера ухаживать. Ну так вы не правы. С таким же успехом вы можете думать, что я ухаживаю за всеми арестантами, у которых покупаю волосяные уздечки. Я не просил вас выйти за меня замуж, а если попрошу, то не буду стараться купить ваше согласие. И никаких задних мыслей у меня не будет, когда я приду делать вам предложение.

Лицо Диди раскраснелось от гнева.

– Если бы вы знали, как вы смешны, вы бы замолчали, – выпалила она. – Ни один человек не ставил меня в такое неловкое положение, как вы. Каждые пять минут вы мне даете понять, что еще не делали мне предложения, Я не жду вашего предложения, и с самого начала я предупредила, что у вас нет никаких шансов. И все-таки оно висит у меня над головой, и вы говорите, что когда-нибудь вы попросите меня выйти за вас замуж. Ну так просите сейчас и получите ответ, чтобы раз и навсегда покончить с этим делом.

Он смотрел на нее с искренним восхищением.

– Вы мне так сильно нужны, мисс Мэзон, что я побаиваюсь просить вас сейчас, – сказал он с такой забавной серьезностью, что она откинула голову и откровенно, по-мальчишески расхохоталась. – А кроме того, я вам говорил, я неопытен в этом деле. Раньше я никогда не ухаживал и теперь не хочу делать ошибки.

– Но вы их все время делаете, – невольно вырвалось у нее. – Ни один мужчина не ухаживает за женщиной, грозя ей все время предложением, словно палкой, занесенной над головой.

– Я этого больше не буду делать, – смиренно сказал он. – Но вы уклонились в сторону… Мои доводы, какие я привел минуту назад, остаются в силе. Вы стоите поперек дороги вашему брату. Не важно, что у вас там, в голове: вы должны уйти с дороги и брату не мешать. Вы разрешите мне пойти к нему и переговорить с ним об этом? Я сделаю чисто деловое предложение. Я дам ему ссуду на лечение, вот и все, а он вернет мне ее с процентами.

Она заметно колебалась.

– Вы только помните одно, мисс Мэзон: это его нога, не ваша.

Она все еще не давала ответа, а Пламенный продолжал укреплять свою позицию:

– И помните, я хочу повидаться с ним наедине. Он мужчина, и мы с ним сговоримся куда лучше, если около не будут вертеться женщины. Я заеду к нему завтра, после обеда.