Текст книги "Ангелы Опустошения"

Автор книги: Джек Керуак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

У меня в номере невидимые вечные золотые цветы опадают мне на голову пока я сплю, они падают повсюду, это розы св. Терезы льются и слетают везде на головы мира – Даже на шаркунов и сорванцов, даже на оскалившихся алкашей в переулках, даже на блеющих мышей что по-прежнему у меня на чердаке в тысяче миль отсюда и в шести тысячах футов кверху на Опустошении, даже на ничтожнейших льются дождем ее розы, беспрестанно – Мы все знаем это во сне.

78

Я сплю без просыпу добрых десять часов и просыпаюсь освеженный розами – Но уже опоздал на свою стрелку с Коди Рафаэлем и Чаком Бёрманом – Подскакиваю и натягиваю клетчатую спортивную х/б рубашку с короткими рукавами, сверху полотняный пиджак, твидовые штаны и спешу наружу на яркий суматошный портовый ветер утра понедельника – Что за город белого и голубого!  – Что за воздух!  – Тянут звон огромные церковные колокола, чуть слышно позвякивают флейточки с чайнатаунских рынков, невероятный кусочек Старой Италии на Бродвее где старики-макаронники одетые во все темное собираются с кручеными черными сигариллочками и хлебают черный кофе – Это их темные тени на белом тротуаре в чистом звенящем колоколами воздухе, сквозь который видно как белые суда входят в Золотые Ворота далеко внизу под выгравированными молочными крышами Рембо —

Это все ветер, чистота, большие магазины вроде «Буон Густо»[59]59
  Хороший вкус (искаж. ит.).


[Закрыть] со всякими висячими салями и провелоне и ассортиментами вин и ящиками овощей – и дивные старосветские кондитерские – затем вид на путаницу деревянных домиков дитёвопящего полуденносонного Телеграфного Холма —

Я рассекаю в своих новых райски-мягких синих парусиновых ботинках («Фу, такие педики носят!» – замечает Рафаэль на следующий день) и глядь! по другой стороне улицы спускается бородатый Ирвин Гарден – Ух ты!  – Я ору свищу и машу, он меня видит и всплескивает руками округлив глаза и бежит ко мне поперек потока машин своей особенной жопастой трусцой, шлепая ногами – но лицо его неимоверно и серьезно в окружении огромной торжественной Авраамовой бороды а глаза тверды в свечном блеске вечно влюбленных глазниц, а его чувственный пухлый рот виднеется сквозь бороду как надутые губки старых пророков готовых что-то изречь – Давным-давно я просек его как такого еврейского пророка завывающего у последней стены, теперь уже официально, в «Нью-Йорк таймс» о нем только что поместили большую статью упомянув и об этом – Автор «Взвоя», большой дикой написанной свободным стихом поэмы про всех нас начинающейся со строк: —

«Я видел лучшие умы моего поколения уничтоженные безумьем» – и т. д.[60]60
  Имеется в виду поэма Аллена Гинзберга (1926–1997) «Вой» (1956). Гинзберг послужил прототипом Ирвина Гардена в этом и еще нескольких романах Керуака.


[Закрыть]

Но я так и не знаю что он имеет в виду под безумным, ну как бы у него было как-то ночью в гарлемской квартирке в 1948 году видение «гигантской машины опускающейся с небес», большой голубки ковчега из его воображения, и он продолжает повторять

–  Но ты осознаешь то состояние ума в котором я был – у тебя когда-нибудь бывало настоящее видение?

–  Конечно, в каком смысле?

Я никогда не понимаю к чему он клонит и иногда подозреваю что он переродившийся Иисус из Назарета, иногда я свирепею и думаю что он всего лишь бедный бес Достоевского в обносках, хихикает в комнате – Ранний идеализированный герой моих дней, который возник у меня на сцене жизни в мои 17 – Еще я помню тогдашнюю странность твердости его тона – Он говорит низко, отчетливо, возбужденно – но похоже его слегка затрахало это сан-францисское возбуждение которое если уж на то пошло вымотает меня в 24 часа —

–  Угадай кто сейчас в городе?

–  Я знаю, Рафаэль – Я как раз иду встретиться с ним и с Коди.

–  С Коди?  – где?

–  На квадрате у Чака Бёрмана – там все – Я опоздал – пошли скорей.

Мы болтаем о миллионе легко забываемых маленьких штучек пока несемся, чуть ли не бегом по тротуару – Джек Опустошения лодыжка к лодыжке шагает со своим бородатым соотечественником – мои розы ждут —

–  Мы с Саймоном едем в Европу!  – объявляет он.  – Давай с нами, а? Мать оставила мне тысячу долларов. Еще тысячу я накопил! Мы все поедем поглядеть Странный Старый Свет!

–  Я не против – У меня тоже есть несколько монет – С таким же успехом – Пора вроде, а, старина?

Ибо Ирвин и я обсуждали и грезили Европой и разумеется читали все, вплоть до «плача на старых камнях Европы» Достоевского и канав-напитанных-символами ранних восторгов Рембо когда вместе писали стихи и жрали картофельный суп (1944) в студгородке Коламбии, вплоть до Жене и героев-апашей – вплоть до печальных мечтаний самого Ирвина о призрачных визитах в Европу всю промокшую от застарелой мороси и скорби, и стоя на Эйфелевой башне чувствуя себя глупо и упадочно – приобняв друг друга за плечи мы спешим на горку прямо к двери Чака Бёрмана, стучимся и входим – Там на кушетке Ричард де Чили, как и предсказывалось, оборачивается одарить нас слабой ухмылкой – Еще пара кошаков с Чаком в кухне, один чокнутый индеец с черными волосами которому нужна мелочь сгонять за пузырем, французский канадец как и я, мы поговорили с ним вчера вечером в «Погребке» и он крикнул мне «Пока браток!» – На сей раз это «Доброе утро браток!» и мы все там тусуемся, пока нет никакого Рафаэля, Ирвин предлагает нам спуститься в хеповую кофейню и повстречаться со всеми там —

–  Все они всё равно туда завалят

Но там никого нет поэтому мы направляемся в книжную лавку и бац! вверх по Гранту шагает Рафаэль своей размашистой походкой Джона Гарфилда и болтает руками, говорит что-то и вопит подходя к нам, весь разрываясь от стихов, мы все орем одновременно – Топчемся на месте втыкаясь друг в друга, через дороги, вниз по улицам, ища где бы попить кофе —

Заходим в кофейную точку (на Бродвее) и усаживаемся в кабинку и вот наружу вылезают все стихи и книги и бах! тут подходит рыжая девчонка а у нее за спиной Коди —

–  Джексон маальчик мооой – говорит Коди как обычно изображая старых железнодорожных проводников У. К. Филдза —

–  Коди! Эгей! Садись! Ух ты! Все происходит!

Ибо оно подходит, оно всегда подходит великими вибрирующими временами года.

79

Но это всего лишь простое утро на свете, и официантка приносит простой кофе, и все наши восторги просты и закончатся.

–  Кто девчонка?

–  Это безумная барышня из Сиэтла которая слышала как мы читали там стихи прошлой зимой и приехала на своем «эм-джи» вместе еще с одной девчонкой, хотят оттопыриться,  – сообщает мне Ирвин. Он знает все.

Та говорит

–  Откуда этот Дулуоз берет всю свою витальность?

Витальность, фигальность, полуночные ревущие пива меня прикончат еще на год —

–  Я потерял все свои стихи во Флориде!  – визжит Рафаэль.  – На автостанции «Грейхаунда» в Майами, Флорида! У меня только и есть эти новые стихи! А другие свои стихи я потерял в Нью-Йорке! Ты там был Джек! Что этот редактор натворил с моими стихами? А все свои ранние стихи я потерял во Флориде! Представьте только! На хер всё!  – Так он разговаривает.  – Много лет после этого я ходил от одной конторы «Грейхаунда» к другой и беседовал со всевозможными президентами умолял их найти мои стихи! Я даже плакал! Ты слышишь Коди? Я плакал! Но их это не тронуло! На самом деле они принялись говорить что я их достал а все потому что я бывало приходил в эту контору на 50-й улице чуть ли не каждый день и умолял вернуть мои стихи! Это правда!  – и пока кто-то другой что-то говорит он это тоже слышит и встревает: – Я б никогда не вызвал полицию если б лошадь не упала и не покалечилась или что-нибудь вроде! На хер всё!  – Он грохает по столу —

У него сумасшедшее личико какого-то эльфа которое на самом деле оборачивается великим сумрачным темным ликом когда он вдруг становится печален и впадает в молчание, то как он неподвижно смотрит прочь – надувшись – Немного похоже на надутые губы Бетховена – Слегка вздернутый, или выбитый, грубый итальянский нос, грубые черты лица с мягкими скулами и мягкими глазами и эльфийскими волосами, черными, он никогда не причесывается, спускаются с затылка его квадратной головы плоско ложатся на лоб, как у мальчишки – Ему лишь 24 – Он и есть мальчишка, девчонки все сходят по нему с ума —

Шепчет Коди мне в самое ухо

–  Этот парень, этот Рафф, этот кошак, почему, блядь, у него больше бикс чем ему надо – Я те говорю – Джек, слушай, все улажено, все договорено, мы зашибем мильён на скачках, это верняк, в этом же году. В ЭТОМ ГОДУ МОЙ МАЛЬЧИК,  – он поднимается чтоб объявить всем,  – этот второй мой выбор все приходил и приходил как безумный!

–  Компенсировал прошлогодний,  – говорю я, вспоминая тот день когда поставил 350 долларов на вторую лучшую за Коди (пока тот был на работе) и он проиграл в каждом заезде а я надрался в стоге сена купив пузырь за 35 центов прежде чем пойти к поезду и сказать Коди что он проигрался, а того это совершенно не колыхнуло поскольку он уже потерял пять тыщ чистыми —

–  Нынешний год – и следующий,  – стоит на своем он —

Тем временем Ирвин читает новые стихи и весь стол сходит с ума – Я говорю Коди что хотел бы чтобы он (мой старый кровный братушка) свозил меня в Милл-Вэлли забрать оттуда одежду и рукописи,

–  Заметано, мы все поедем, все вместе.

Мы выскакиваем к его чокнутому маленькому «шеви-купе» 1933 года, не можем влезть все, пытаемся и он трещит по швам —

–  Думаете эта малышка не потянет?  – спрашивает Коди.

–  А та замечательная машина которая у тебя была когда я уезжал?

–  Сахар в коробке передач, ей капут.

Ирвин говорит:

–  Слушайте, вы все поезжайте в Милл-Вэлли и возвращайтесь встретимся днем.

–  О’кей.

Девушка втискивается к Коди, Рафаэль поскольку он меньше ростом и легче меня садится мне на колени и мы отправляемся, помахав Ирвину который подпрыгивает со своей бородой и пританцовывает являя свою милую заботу посреди улицы Норт-Бич —

Коди гонит колымажку беспощадно, обмахивает углы совершенно и быстро, без визга, стрелой кидается в поток машин, матерится, едва успевает проскочить под светофором, таранит подъемы на скрежещущей второй, со свистом проносится сквозь перекрестки, подставляется, вылетает к мосту Золотые Ворота где наконец (уплатив пошлину) мы мчимся через Ворота Снов в надводных воздусях, а Алькатрас у нас справа («Я рыдаю, мне жаль Алькатрас!» вопит Рафаэль) —

–  Чего это они деют?  – туристы с обрыва Марины смотрят в сторону Сан-Франа с камерами и биноклями, их экскурсионный автобус —

Все говорим одновременно —

Снова Старина Коди! Старина Коди «Видений-Коди»,[61]61
  Книга Джека Керуака «Видения Коди» (1960).


[Закрыть] наибезумнейший (как сами увидите) и как всегда слева от нас огромная синяя бесследная Мамаша Пасифика, Матерь Морей и Мирей, уводящая к Японии —

Все это чересчур, мне чудесно и дико, я нашел своих друзей и великая вибрация живой радости и Поэзии бежит сквозь нас – Хоть Коди и треплется без умолку о своей системе ставок на второй выбор делает он это изумительными разговорными ритмами —

–  Ну мой мальчик за пять лет я нагребу столько денег что ну просто стану пилантро – плилантроп – поф поф.

–  Филантропом!

–  Буду раздавать деньги всем кто заслужил – Встречайте и будете приняты – Он вечно цитировал Провидца Эдгара Кейси,[62]62
  Эдгар Кейси (1877–1945)  – американский мистик, провидец и целитель, в 1931 г. основал Ассоциацию исследований и просветления, занимался холистической медициной. Под его сильным влиянием долгое время находился Нил Кэссади (1926–1968), прототип Коди Поумрея.


[Закрыть] знахаря американских сезонников который никогда не учился медицине но заходил в дом к занемогшему развязывал свой старый пропотевший галстук и укладывался вытянувшись на спину и погружался в транс а жена его записывала его ответы на свои вопросы: «Почему такой-то и такой-то заболел?» Ответ: «У такого-то и такого-то тромбофлебит, закупорка вен и артерий, потому что в предыдущей жизни он пил кровь живой человеческой жертвы» – Вопрос: «Каково средство?» Ответ: «Стоять на голове три минуты каждый день – Кроме этого общие физические упражнения – Стаканчик виски причем 100-процентного виски или бурбона каждый день, для разжижения крови» – Затем он выходил из транса и таким образом вылечил тысячи («Институт Эдгара Кейси», Атлантик-Бич, Вирджиния)  – Новый Бог Коди – Бог заставивший даже девчонко-восторженного Коди начать говорить:

–  Я почти покончил с этими малютками

–  Почему?

И у него есть свои молчанья, скалисто-суровые – Я теперь тоже ощущаю пока мы летим по Воротам Золота что Коди с Рафаэлем не совсем близки – Изучаю их дабы понять почему – Я не хочу чтобы кто-то из моих мальчишек дрался – Все это будет великолепно – Мы по меньшей мере все умрем в гармонии, у нас будут великие орущие китайские похороны радости с Воем и Воплем потому что старый Коди, старый Джек, старый Рафаэль, старый Ирвин или старый Саймон (Дарловский, скоро появится) умерли и свободны —

–  Моя голова мертва, мне плевать!  – вопит Рафаэль —

–  ну а этот пес даже не смог прийти вторым и возместить мне потери жалкими пятью дубами, но я тебе покажу солнышко,  – Коди шепчет Пенни (та просто большая счастливая странная печальная девчонка впитывает все это. Я теперь вижу что она ошивается вокруг моей компании потому что они, если не считать Коди, не обращают на нее никакого особого полового внимания) (по сути они постоянно ее обламывают и велят ей идти домой) —

Но я изумлен что когда мы приезжаем в Милл-Вэлли выясняется что она буддистка, пока мы все одновременно болтаем в хижине на лошажьем холме я поворачиваюсь и передо мною как во сне она, будто сплошная рубиновая статуя, сидит у стенки сложа ноги соединив руки и глаза ее не отрываясь смотрят вперед, не видя ничего, может и не слыша ничего, безумный мир.

Безумный превыше всей хижины – Она принадлежит Кевину Маклоху, моему старинному корешу Кевину тоже бородатому но работает он плотником с женой и двумя детьми, штаны вечно в опилках и краске, гологрудый обычно, патриархальный, добрый, деликатный, тонкий, крайне серьезный, напряженный, тоже буддист, на задах его старой доброй деревянной хибары с неоконченной верандой которую он никак недостроит, возвышается крутой поросший травою холм пока не становится наверху Оленьими Парками, настоящими действительными древними оленьими парками куда лунными ночами как бы из ниоткуда вдруг видишь оленя что прилег и жует под громадными Эвкалиптами – вниз с горы, сюда спасается дичь, как знают все Бродяги Дхармы, олени приходили в эту Святую Рощу дольше чем дюжина историй Калифорнии – В вышине, на вершине, в кустах роз прячется хижина – Поленницы, высокая трава, дикие цветы, кусты, моря деревьев шелестящие повсюду – хижину как я уже говорил выстроил старик чтобы в ней умереть, что он и сделал, а был он великим плотником – Кевин всю ее отделал джутом по стенам и украсил буддистскими картинками и чайниками и тонкими чашками и ветвями в вазах и поставил бензиновую печь кипятить воду для чая, чтобы получилось такое буддистское убежище и церемониальный чайный домик, для посетителей а также для остающихся надолго на 3 месяца гостей (которые должны быть буддистами, то есть понимать что Путь это не Путь[63]63
  Парафраз первой строки буддистского трактата «Дао дэ цзин»: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть истинный Путь».


[Закрыть]) каким был я сам, и чтобы по четвергам когда он говорит своему плотницкому начальнику «Я беру отгул» а начальник говорит «А другой конец доски кто поднимать будет?» – «Заставьте еще кого-нибудь» Кевин оставляет хорошенькую жену и детишек под горой и взбирается Оленьепарково-Эвкалиптовой тропой, с Сутрами под мышкой, и проводит весь этот день в медитациях и занятиях – медитирует скрестив ноги, на Праджну – читает комментарии Судзуки и Сурангама-сутру – говорит: «Если бы каждый рабочий в Америке брал себе отгул чтобы этим заниматься, каким чудесным был бы мир».

Очень серьезный, прекрасный человек, 23, с голубыми глазами, совершенными зубами, приятным ирландским обаянием и милой мелодичной манерой говорить —

И вот мы (Коди, Пенни, Рафф и я), после короткой беседы с женой Кевина внизу, карабкаемся по этой жаркой тропе (поставив машину возле почтового ящика) и врываемся прямо к Кевину в медитацию – Хоть и понедельник, он все равно сегодня не работает – Сидит на корточках кипятит чай, совсем как Учитель Дзена.

Он широко улыбается и рад нас видеть —

Пенни устанавливает себя на его прекрасном коврике и погружается в медитацию, пока Коди с Рафаэлем точат лясы а мы с Кевином слушаем и ржем —

Это в высшей степени смешно —

–  Что? Что?  – вопит Рафаэль когда Коди, поднявшись, пускается в речугу об универсальности Бога,  – ты хочешь сказать мне что всё есть Бог? Она Бог, боже мой?  – тыча пальцем в Пенни.

–  Да, конечно,  – говорю я, а Коди продолжает:

–  Когда мы покидаем астральный план —

–  Не собираюсь я слушать этого парня, не совратят меня его разговоры! Дьявол ли Коди! Ангел ли Коди?

–  Коди ангел,  – говорю я.

–  Ох нет!  – Рафаэль хватается за голову потому что Коди продолжает:

–  достигши Сатурна где высочайшим милостям Спасителя может и не быть вверено обратить в камень, хоть я и знаю что старина Джек вот этот сукин сын так он скорее обдолбается до окаменения —

–  Нет! Я пошел наружу! Этот человек злой!

Здесь это выглядит как словесная битва чтобы выяснить кто будет говорить и удержит за собою трибуну, а Пенни сидит рядом в самом деле розовая и лучистая, в веснушках, на лице и руках, рыжие сердечные волосы —

–  Выйди поизучай прекрасные деревья,  – советую я Рафаэлю, а он и так выходит наружу, врубиться, и возвращается (за это время Коди сказал: «Отведай этого чая, мальчик,  – протягивая мне чашку горячего чая в джапской чашке,  – и посмотри как это вычистит всю шелупонь твоего сердечка – агх» (закашлявшись, присербывая чай)  – хем! —

«Сочный Спаситель которого опоместьили и ославили на холме золота», говорю я себе, как частенько вычитываю самому себе какую-нибудь нить разговора из головы и смотрю о чем в ней говорится.

Кевин просто хохочет себя не помня, по-турецки, на полу, я смотрю и вижу маленького индуса, помню как его маленькие босые ноги всегда наводили меня на мысль что я знал его прежде в каком-то храме где я был жрецом а он танцовщиком что волочился за женщинами снаружи – И как нежно он принимал всю эту бурю звука и болтовни от обоих Коди и Рафаэля – смеясь и взахлеб хватаясь слегка за живот, тощий и жесткий как живот молодого йога —

–  Ну,  – говорит Коди,  – есть даже читатели которые совершенно видят ауры над головами людей что э-э отражает в точности целеизлагающий внутренний разум сущности, вот так!  – грохнув рукой и подскочив вперед чтоб громыхнуть еще и голосом внезапно порвавшим с возбуждением, как Старый Конни Мёрфи утром в Милл-Вэлли, и проделав это после долгой паузы раздумий или словесного зависа,  – они могут видеть типа как с кошками бывает, типа того кого прочел читатель аур в том что касается помещения под необходимость (причем помещение туда Богом, Всемогущим) встречи с его Кармой, его заслуженной судьбой как выражается Джек, или с его оправданными нуждами, или с его наделанной кучей грехов и ошибок – встретьте эту Карму и впрямь делая то что говорит читатель Ауры, в вас злой дух и добрый дух единоборствуют за душу вашей особой сущности, я их вижу (поверх их голов, видите), вы можете отогнать зло и привлечь добро медитируя на белый квадрат своего разума который я вижу у вас над головой и в котором два духа на самом деле обитают – это факт,  – и он выплевывает сигаретную чешуйку. Пялится в пол. Так если Рафаэль итальянец, Возрожденный Итальянец, то Коди грек – римско-арийский гибрид (утверждает что он «Атлант») заключенный в атлетов Спарты и уходящий корнями в кочевого человека миоцена.

Затем Коди объясняет дальше что посредством процесса осмоса, через наши капиллярные вены и веночки, проходит и впрямь притягивающее сочное влияние звезд и в особенности Луны —

–  Так что когда луна восходит человек обезумевает, ну взять к примеру – притяжение этого Марса, чувак.

Он оставляет на мне шрамы этим своим Марсом.

–  Марс ближе всего! Это наше следующее путешествие.

–  Мы отправляемся с Земли на Марс?

–  А потом дальше, разве вы не видите,  – (Кевин кудахчет от восторга),  – к следующей и к остальным и к по-настоящему безумным, папаша – на ту внешнюю кромку,  – добавляет он. На самом деле тормозной кондуктор на железной дороге, вот вам Коди, по сути на нем прямо сейчас его форменные синие штаны, аккуратно отутюженные, и крахмальная белая рубашка под синим жилетом, его синяя кепка ПОЕЗДНАЯ БРИГАДА осталась в маленьком грустненьком заводном «Шевроле-33», Ах ты ж – сколько раз Коди кормил меня когда я был голоден – Верующий человек – Что за беспокойный и встревоженный человечище!  – Как он выбегал в темноту с фонарем и притаскивал ее и швырял этот цветочный вагон на Шермановскую Местную наутро – Ах Старина Коди, что за человек!

Я вспоминаю грезы опустошения и нормально вижу как оно происходит. Все есть та же самая пустота. Коди и я едем дальше отсутствующе глядя перед собою зная это. Только Коди ведет машину. Я сижу и медитирую Коди и машину обоих. Но именно его жесткая рука должна треснуть по-над бильярдной баранкой и увести машину от лобовых столкновений (когда выскальзывает из своей полосы и назад)  – Мы все это знаем, мы слышали небесную музыку как-то ночью когда ехали.

–  Ты слышал?  – Я только что услышал вдруг лязг музыки в гудящей мотором комнате машины —

–  Да,  – говорит Коди,  – что это?  – Он услышал.