Текст книги "Сыны Зари"

Автор книги: Джек Кертис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

Глава 5

Майк Доусон был одним из тех людей, которым абсолютно не к кому спешить домой. Он принес с собой бутылку красного вина, парочку слегка поджаренных гамбургеров, немного мелкой рыбешки и совершенно несъедобный капустный салат и вывалил все это на рабочий стол Кэлли.

– Так что же мы знаем наверняка? – спросил Кэлли.

У Доусона, коренастого и приземистого, было телосложение борца, простоватая широкая физиономия и улыбка во весь рот. Он ловко подцепил гамбургер, готовясь его откусить, и ответил:

– Первым прибыл на место пеший патрульный, но, кроме крови и общей паники, он ничего не увидел. Жила эта девица в Финчли. Замужем, как мы с тобой знаем. Детей у них нет. Обследовали вокруг здание за зданием – ни хрена! Опрашивали людей на улице – тот же результат. Что неудивительно. Там уйма крохотных фирм, уйма маленьких контор, уйма людей, занятых только собственными делами, к тому же с утра до вечера туда-сюда ходят посетители. Кто-то остался на рабочем месте, другие вышли пообедать пораньше. Это какой-то кошмар.

– А мужа они нашли?

– Час назад. Во всех отношениях столь же заурядный, как по виду и она. Звать его Питером. Его фирма выполняет работы по контракту. Ничего сомнительного. Наш врач вкатил ему в руку несколько кубиков транквилизатора, тем не менее этот несчастный ублюдок до сих пор бьется башкой о стену.

– А на работе у этой девушки? – После этих слов Кэлли показалось, что Доусон взглянул на него как-то застенчиво. Кэлли добавил: – Какого они мнения о ней?

– Мы взяли официальные показания у ее босса и у женщины, с которой она работала в паре. Пегги... – Доусон поискал фамилию в своих записях. – Харрисон. Ну, здесь ничего особенного. Потом кто-то осмотрел ее рабочий стол. Один ящик там оказался запертым.

Доусон откусил от гамбургера кусок и с увлечением принялся жевать. Понаблюдав за ним пару секунд, Кэлли сказал:

– Не води меня вокруг да около, Майк.

– Черная кожаная мини-юбка, пояс с подвязками, пара чулок, туфельки на высоких каблуках. – Доусон прожевал, полез в карман, вытащил оттуда банковскую книжку и бросил ее на стол. – И вот это.

Кэлли быстро пролистал корешки квитанций.

– Как я понимаю, это не то отделение, которым пользовались она и ее муж.

– И даже вообще другой банк. Взгляни-ка на итоговый текущий счет.

Кэлли взглянул. Потом он вернулся к самому первому корешку.

– Это было... Что?! Еще восемь месяцев назад или около этого? – Доусон кивнул, продолжая жевать. – Выходит, мы имеем шлюху, работающую на полставки.

– Что-то связанное с гостиницей, – сказал Доусон, – думаю, официанточка, голая по пояс, или что-нибудь в этом роде.

– Надо снова повидаться с ее мужем, – заключил Кэлли. – Он должен знать об этом.

– Они еще и двух лет не женаты, – сказал Доусон.

– Ты полагаешь, что это что-то меняет?

– Господи, – сказал Доусон, – некоторые женщины такие самки.

– А я знавал парочку женщин, которые и о тебе были не очень-то высокого мнения... О Господи! – Кэлли снял верхний кусочек хлеба со своего гамбургера и уставился на него. – Он такой недожаренный, что, наверное, баран, из которого его сделали, еще не испустил дух!

– Отнеси его на экспертизу, – улыбнулся Доусон. – Билли все выяснит.

* * *

Билли Ноул был мужчиной изысканным. Это сразу бросалось в глаза: тщательно причесанные волосы, до блеска отполированные ботинки, отглаженный воротничок и галстук под белым лабораторным халатом. И конечно же, нельзя было не обратить внимания на его пальцы. Они были длинными и тонкими и всегда отлично ухоженными. Взглянув на его щегольскую одежду, вы могли бы подумать: это банкир, а может быть, юрист. Посмотрев на руки Ноула, вы приняли бы его за музыканта или художника. Когда вошли Кэлли и Доусон, Ноул доедал последнюю треть гамбургера и подносил к жующему рту жестянку с пивом.

– У него есть кое-какие соображения, – сказал Доусон, взглянув на Кэлли.

А Ноул, подойдя к своему лабораторному столу, взял с него какие-то бумаги, мельком взглянул на них и сделал, наконец, отложенный глоток пива.

– Это был 308-й калибр. Возможно, «Ли Энфилд», а может быть, и «Паркер Хейл». Пытаюсь это разгадать. Мощная винтовка, 308-й калибр. Очень точная. Начальная скорость пули – 1700 футов в секунду. Эффективность боя до километра. А в принципе пуля может пролететь мили четыре и даже больше. Думаю, что ваша... – Ноул запнулся.

– Линда Боумэн, – подсказал Кэлли.

– ...была подстрелена примерно с полутораста метров. Ну, после вскрытия вам это уточнят. Попал он ей, как мне сказали, прямо в яблочко. Она умерла еще до того, как упала.

– Стало быть, он снайпер, – предположил Кэлли.

– Так он и не утруждал себя, стрельнул разок – и все.

– А что насчет винтовки?

– Вне всякого сомнения, сделана по спецзаказу. Нечто быстро разбирающееся. И чтобы упаковать было легко. Никто не станет бродить по улицам со здоровенным ружьем в чехле, не рискуя вызвать подозрения. Это все равно что заказать себе автомобиль на свой вкус. Табельное оружие здесь просто необходимо.

– Значит, вы думаете, что это хороший стрелок?

– О да... Взгляните на результаты экспертизы. Он попал ей прямо в сердце. Почему он ее убил?

– Мы тут думали, а не мог ли он промахнуться, – сказал Доусон. – Я хочу сказать, может, он охотился на самом деле за кем-то другим, а девушка просто оказалась на пути.

– А что, она неподходящая кандидатура? – спросил Ноул.

– Не совсем. – Доусон сделал паузу. – Она, видимо, ловила себе там поблизости клиентов.

Ноул посмотрел на Кэлли:

– Это уже кое-что, не так ли?

– Нет, Билли, я так не думаю. Когда ты в последний раз слышал, чтобы сутенер схватился за снайперскую винтовку? А если бы она, предположим, залезла не на свой участок, ее попросту вышвырнули бы оттуда или пырнули ножом. Нет, ничего похожего на это.

– Совсем никакой связи?

– Да пока вроде никакой, – сказал Доусон. – И не думаю, что она проявится.

Ноул снова посмотрел на Кэлли:

– Это немного тревожит, а?

– Возможно, – с легким раздражением ответил Кэлли.

Ноул снова полистал результаты экспертизы, толком не читая их.

– Нет, – сказал он, – это был выстрел по «своей» цели. Я бы сказал, он в самом деле хотел убить именно ее. Спецзаказ, так? Телескопический прицел. – Он отшвырнул бумаги в сторону и отхлебнул еще пива. – Этот парень, возможно, мог бы отстрелить яйца у комара.

* * *

Из окна спальни в квартире Кэлли была видна излучина реки, широкая водяная дуга, которую вдали заслоняли здания. Кэлли сидел в оконной нише, подтянув вверх колени и прихлебывая что-то из стакана. Суда сновали туда-сюда, их огни, казалось, опускались желтым занавесом на много сажен в глубину, стелясь и покачиваясь, как стебли травы. Суда в верхнем течении реки были видны, пока они не добирались до излучины, а потом исчезали. А суда в нижнем течении показывались совсем ненадолго и тоже скрывались за верхушками крыш.

У Кэлли было традиционное пари с самим собой, которое основывалось на совпадении движения двух судов в самой верхней точке излучины. И когда это случалось, отражения их огней смешивались и двигались друг против друга, а потом медленно разделялись. Если такое происходило в третий раз, или в седьмой, или в одиннадцатый – это должно было принести удачу. В этом и заключалась система Кэлли.

Трудно добиться, чего хочешь. И трудно понять, чего же надо хотеть. После того как они с Элен расстались, Кэлли действовал быстро и ни в чем себе не отказывая. Он купил эту квартиру, переплатив за вид на реку, а потом еще больше потратился, наняв рабочего, который разобрал настил пола до перекрытия и выкрасил стены в ослепительно белый цвет. Потом Кэлли купил низкие индийские столы, несколько ваз, африканские горшки и куда больше оборудования для кухни, чем ему когда-либо могло понадобиться. Большинство этих идей он извлекал из журналов.

Элен побывала у него через пару месяцев после того, как квартира была обустроена. Ее, казалось, не развлекало и не впечатляло то, что он сделал. Мысль о том, что она, возможно, всегда считала его способным на это, угнетала его. Это были похоже на то, как если бы он заявил, что хочет все радикально изменить в их жизни, а она просто кивнула бы в ответ: «Ну разумеется». Позднее он не без стыда понял:

ему хотелось, чтобы Элен гордилась им.

Сидеть в этой комнате удобнее всего было в оконной нише, и Элен сразу же направилась туда. Она посмотрела не на замечательный вид из окна, а на Кэлли.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

– Да, все прекрасно.

– Я останусь в этом доме, пока ты его не продашь. Если ты не возражаешь, конечно. А ты тем временем что-нибудь подыши.

Так, сразу к делу. А Кэлли надеялся, что два месяца молчания между ними могли привести к каким-то переменам. Он понимал, что самым нелепым было бы спросить сейчас о такой возможности, и, разумеется, спросил.

– Перемены? – Она улыбнулась и стала прикидывать эту мысль и так и сяк: – Перемена... Да, что-то меняется. Так или иначе... – Она мельком взглянула на реку, словно что-то привлекло ее там. – Ты сам-то это чувствуешь? Действительно чувствуешь? Что у тебя есть, чтобы продолжать? Ты должен оглянуться назад, не так ли, поскольку впереди-то у тебя смотреть не на что, а? Время от времени мы встречались, занимались любовью. А вечера я проводила одна, почти всегда одна. Я спала одна столько, что и сосчитать-то не могу. И когда я возвращалась с работы домой, в квартире никого не было. Может быть, ты появишься за пару часиков до того, как утром я уйду, а может, я услышу, как ты раздеваешься в темноте...

– Но ведь не было никаких...

– Да-да, я знаю, я это все знаю, и я знаю, что уже сделала свой выбор, – продолжала говорить Элен, словно слова Кэлли были не более чем ее собственной мыслью-возражением. – Мне говорили, что такое быть женой полицейского, я знаю, знаю все это! Да я ведь и сама говорила это же другим, предупреждала их. Но у нас ведь было не так? Или все-таки так?

Кэлли пожал плечами.

– Будешь пиво? – спросил он, так как сам хотел выпить. Элен покачала головой.

– Это так, Робин? – настаивала она.

– Я хотел, чтобы ты приходила сюда, хотел видеть тебя, сказать тебе... Сказать, что все может быть по-другому.

– У тебя был какой-то свой мир. Свои день и ночь, рассвет и сумерки, суббота, воскресенье, еда и даже сон. Нельзя сказать, что это отнимало тебя от меня почти все время. Нельзя сказать. Но он был, этот отдельный от меня мир. Твоя территория. Твой участок. Не было жизни, какой живут обычные люди. Не было мест, которые видят обычные люди. Не было людей, с которыми привыкли знаться обычные люди. Да ты мне и сам об этом как-то раз говорил. Я помню...

Кэлли вышел из комнаты, чтобы взять пива. А когда он снова появился, Элен вернулась к началу неоконченной фразы, будто подхватила петли в вязанье.

– Я помню даже выражение твоего лица, когда ты говорил это. Я помню твою улыбку. Помню твои рассуждения, все эти избитые клише: джунгли, хищник, жертва, захват, убийство... О, как тебе все это нравится! Любимая тобой таинственность. Этакий любимый вкус и запах... – Элен запнулась. – Мне бы...

– Тебе бы следовало сказать все это немного раньше, – проговорил за нее Кэлли.

– Да. Но ты ведь толкуешь о перемене. В тебе она, кажется, произошла. – Некоторое время оба они молчали, а потом Элен уточнила: – Ведь так?

Она немного подождала. Кэлли по-прежнему потягивал пиво. Был воскресный день, что-то около половины третьего, в это время они вполне могли бы оканчивать запоздавший второй завтрак. И как раз когда она направилась к двери, зазвонил телефон. Элен приостановилась в дверях.

– Вот видишь? – сказала она.

Глава 6

В иных обстоятельствах Пегги Харрисон было бы не по себе: полицейский участок, комната для допросов, легавый, задающий ей вопросы, женщина-полицейский, молча ведущая запись в уголке, но вообще-то присутствующая здесь, чтобы приглядывать... За кем? За ней? За этим парнем? Доусоном? За ними обоими?

Семья Пегги жила на юге Лондона, мужчины в ней частенько конфликтовали с законом. Пегги росла, насмехаясь над легавыми, но и побаивалась их. Однако сейчас она была так огорчена и потрясена, что даже не замечала, где оказалась. А Доусон тем временем спрашивал ее о Чарльзе Риче:

– Ну, вам-то от него хватало беспокойства, а?

Пегги время от времени прикладывала сигаретку к губам, втягивая в себя тоненькие струйки дыма быстрыми равномерными глотками.

– Да, в общем, нет. Он, знаете ли, занимался этим больше на стороне, чем на работе. Ну скажет что-нибудь похабное: разные там намеки, двусмысленности и все такое. Иной раз пощупает меня в упаковочной комнате или шлепнет по заднице, но до дела так никогда и не доходило. Это слишком для такого чертова сноба.

– Ну и много их у него было? Таких делишек на стороне, а? – спросил Доусон слишком ничего не значащим тоном, чтобы это могло замаскировать его интерес.

– У него была какая-то Джоанна, часто звонила по телефону. Она из Лондона, но откуда именно, я не знаю. Потом была еще такая деревенская телка, звонившая ему из-за города. Клара. – Пегги попыталась изобразить сельский говорок: – Джоанна и Клара. – Она засмеялась. – А он еще, знаете, любит поохотиться за птичками. Появляется в понедельник, где-то к обеду, и принимается болтать о том, сколько раз он кончил. Жаль, что до сих пор не свернул свою чертову шею.

– Итак, он вам не нравится, – подытожил Доусон.

– Это моя работа, – пожала плечами Пегги. – Хочешь не хочешь, приноравливайся.

– А к Линде он никогда не подкатывался?

– Думаю, он ей говорил, что у нее отличные сиськи или что-нибудь в этом роде. Но Линду этим не проймешь.

– Значит, ей он тоже не нравился?

– Да он слизняк какой-то.

Доусон до этого стоял в углу, опершись о стену и скрестив руки на груди. Теперь он пересек комнату и уселся напротив Пегги. Их разделял простенький, порядком исцарапанный сосновый стол. У Пегги было узкое лицо, она странным образом походила на птицу. Когда Доусон сел, она посмотрела куда-то в сторону от него и слегка опустила голову. Доусону показалось, что она как бы закрылась от него крылом.

– А как насчет этого, Пегги? – И чуточку выждав, Доусон добавил: – Этого барахлишка в ящике ее стола.

– Я не знаю. – Доусон попытался расшифровать волнение в ее голосе. – Не знаю, для чего все это было...

– Мини-юбка, пояс с подвязками, этакие эротические чулочки...

Пегги покачала головой и расплакалась. Пытаясь остановить слезы, она кусала губы.

– Но ведь должен же в этом быть какой-то смысл, а? – сделал Доусон еще одну попытку. Он подбросил ей версию вполне в русле того, что она сама говорила раньше: – Линда ведь, бывало, задерживалась в конторе в какие-то вечера, оставалась там после вашего ухода.

– Она ходила в вечернюю школу. – И рассерженно добавила: – Хотела научиться лучше печатать. – Взяв еще одну сигарету, она позволила Доусону зажечь ее. Наконец Пегги сказала, прикладывая сигарету к губам: – Я не... я не могу сама этого понять. А сколько там было в ее банковской книжке?

Ответив ей, Доусон решил, что пора поднажать.

– Так что бы это могло такое быть? Проституция?

– Нет.

– Может быть, она пользовалась служебным телефоном, давала этот номер, может быть...

– Нет, нет!

– ...просила звонить ей после шести, имела по нескольку встреч... Ну, сколько? Скажем, две-три за ночь, пока ей не надо было возвращаться назад на...

– Нет! – взвизгнула Пегги. Она впилась взглядом в Доусона, ненавидя его и в то же время думая, а вдруг он прав.

– Ну а что же тогда? – Его голос был спокойным, словно истина уже стояла у порога и оставалось только ее уговорить пойти в комнату. – Этот наряд... чего ради он был в ящике ее стола?

Пегги кивнула. Это могло означать: да, наряд был, ведь так же? Вещи были, спору нет. Как будто то, что произошло, все то, о чем они раньше говорили, как-то противоречило этому! Как будто по поводу содержимого запертого ящика в столе Линды можно было спорить! Пегги признавала: «Да, вещи там были». Но она не сказала: <<И я знаю почему". Нет, она не знала, и Доусон понял это.

После такого признания Пегги получила право сама задавать вопросы. Теперь ее отношения с Доусоном стали дружественными и доверительными. И поскольку ни у одного из них ответов не было, она могла задать те же самые вопросы, которыми Доусон терзал ее всего минуту назад.

– Почему? Чего ради? Они жили очень счастливо. В прошлом году мы вместе отдыхали, вчетвером. Они женаты не так давно, и она не могла... Я хочу сказать, что Пит не отходил от нее, он приносил ей разные напитки, не выпускал ее руку из своей, и она к нему так же относилась. С какой бы стати она...

Это воспоминание вызвало у нее вопрос, о котором она раньше не думала. Это был ее личный вопрос. Она остро взглянула на Доусона, и ее глаза заблестели от страшной догадки, потому что она уже знала, каким будет ответ.

– Ему придется это узнать, да? Питу?

Доусон выдержал ее взгляд, но ничего не сказал.

– О Господи! – воскликнула Пегги и отвернулась.

* * *

Эрик Росс приставил ступню боком к нижней части двери, около петли, и сильно толкнул. Дверь была заперта, но он знал, что она подается внутрь помещения. Ему пришлось потратить совсем немного времени дня три назад, чтобы выдернуть заржавленные шурупы из петель, а потом на всякий случай затолкнуть их обратно в прогнившие отверстия. Это, возможно, было перестраховкой, но не стоило сокращать шансы на успех. Дверь заскрежетала по обломкам битого камня.

Он осторожно подтолкнул ее, освобождая достаточное пространство чтобы согнувшись пройти внутрь. А оказавшись там, сразу же водворил дверь на место.

Этот дом долгие годы стоял заброшенным. В нем царил запах гниения и, помимо этого, чего-то кислого – этакий аромат безнадежно испорченных вещей. Росс карабкался с этажа на этаж. Более чем в половине стальных рам стекла были выбиты. На бетонном полу, там, где демонтировали станки, зияли ямки. На одной лестничной площадке был небольшой кабинет со стеклянными стенами, совершенно пустой, если не считать нескольких стальных шкафов да еще плаката-календаря с девушкой, улыбавшейся и нацелившей прямо на него голые груди. Ее ладонь с игривой застенчивостью чашечкой накрывала место между ног. На все остальное, мол, вы можете полюбоваться, а там – нельзя, запрет.

Еще три этажа – и он остановился. Там было окно в форме высокой арки с изъеденной ржавчиной рамой. Стекло сохранилось только в верхней ее части. Он поставил на пол сумку и выглянул наружу. В шестидесяти футах под ним и в футах тридцати от этого дома тянулись четыре заброшенные железнодорожные колеи с бурыми от бездействия рельсами и высокой травой между шпалами. Дальше виднелись колеи для сортировки и паровозное депо. Потом – основная станция. Пассажиры торопливо поднимались и спускались с платформ, садились на поезда. Зал ожидания был битком набит людьми. Они покупали билеты или газеты, изучали расписание поездов, пили у входа в кафетерий и в пивную, ожидали чьего-то приезда или собственного отъезда...

И у всех было какое-то свое прошлое. У всех были знакомые, у всех был вот именно этот миг в их жизни. Но Росс ничего такого не думал. Он смотрел на них, словно выбирал покупку. Зал задержал его внимание лишь на мгновение. Он наклонился и быстро смонтировал винтовку, особенно даже не концентрируясь на этом занятии, а потом посмотрел на свои часы. Люди спешили по самой ближней к нему платформе, заглядывая в вагоны в поисках свободных мест. Идеальная ситуация.

Какой-то мужчина, с черным портфелем, рысцой бежал через зал к турникету, где он показал свой сезонный билет, и бросился дальше, к поезду. Росс поднял винтовку и слегка высунул дуло в третью вертикаль оконного проема, где был подоконник, чтобы упереть локоть. Он обвел взглядом платформу. В телескопическом прицеле появился молодой человек с футляром для какого-то музыкального инструмента. Росс подержал его в прицеле, пока человек не вышел за пределы удобного сектора огня, подыскивая себе место в переднем вагоне.

Вот через перекрестье прицела прошла девушка, а потом вернулась назад. На ней были юбка с жакетом, волосы перехвачены заколкой, а через плечо висела на ремне довольно дорогая сумка. Росс отвел от нее прицел: он видел сообщения о смерти Линды Боумэн и обратил внимание на сходство имени девушки с именем его дочери. Это не понравилось Россу, посчитавшему подобное совпадение дурным знаком.

А тот мужчина, с черным портфелем, показался в окне вагона где-то посередине состава, даже заметно подальше. Устроившись на своем месте, он повернул лицо в сторону высоких заброшенных зданий к югу от станции. Как раз в это мгновение состав медленно тронулся.

* * *

– Она ничего не знала.

Кэлли собирался позвонить кому-то, но, когда вошел Доусон, он опустил трубку.

– Что-что?

– Я только что говорил с другой секретаршей. Ну, с этой Пегги Харрисон. Она ничего не знала.

– Этим ты меня не удивил, – вздохнул Кэлли. – Нам придется еще разок повидаться с ее мужем.

– Нам?

– Ну одному из нас. – И видя, что Доусон пристроился на углу его стола, Кэлли добавил: – Я собирался позвонить.

– Так давай. – И Доусон локтем подтолкнул к нему телефон. – Чепуха это все, как думаешь? Ты и сам это говорил. Если бы она у кого-то там стояла на дороге, у какой-нибудь другой сучки, ее бы возможно, просто отметелили хорошенько. Нет, это не то. И как бы там она ни использовала свое игривое нижнее бельишко, это ведь не могло стать достаточно серьезной причиной, чтобы кто-то взял да и прострелил ей сиськи посередине Оксфорд-стрит.

– И все же мы должны это узнать.

– О, разумеется! Думаю, ее муженек напрасно горевал и бился головой о стену. Они ведь делают из нас, мужиков, клоунов, а? – Доусон покачал головой и снова толкнул локтем телефон. – Ну, ты собираешься звонить, куда хотел?

Кэлли ничего не ответил, и Доусон сам потянулся к телефону, но не успел он коснуться его, как раздался звонок, и Кэлли снял трубку. Было ясно, что голос с другого конца провода просто сообщает информацию, не ожидая никакого ответа. Кэлли только вставлял вереницу коротких «да», «да», «хорошо», «да», а в конце – «когда». Все это длилось с минуту. Потом Кэлли встал, стянул свою куртку со спинки кресла и сказал:

– Мы получили еще один труп.

Он произнес это тихо, как будто разговаривал сам с собой. Конечно, Майк Доусон мог бы сказать: «Я ведь тебе говорил!» Но вместо этого он сказал:

– О Господи, нет!

Дело в том, что все это время, невзирая на то, что он думал, на то, что он знал, Доусон очень надеялся ошибиться.

В вагоне творилось черт знает что. Кэлли присел у окна и смотрел на заброшенные здания мастерских. В стекле, совсем рядом с его лицом, было пулевое отверстие. От него расходилось что-то вроде паутины с вкрапленными блестками, длинные линии трещин достигали самых дальних углов окна. Кэлли слышал громкий голос Доусона, постепенно срывающийся на крик.

– Я хочу, чтобы станцию очистили от публики. Немедленно. – Потом что-то произнес другой голос, менее внятный, а следом снова Доусон: – Мне в высшей степени наплевать! Очистите станцию!

Появившись в дверях вагона, Доусон на секунду приостановился, а потом сел рядом с Кэлли.

– Здесь все вверх дном, а? – Он проследил за направлением взгляда Кэлли и спросил: – Думаешь, оттуда, сверху?

– Похоже на то. – Кэлли посмотрел вбок, на темное и липкое от крови место на скамье. Кровавое пятно тускло поблескивало, вроде желатина.

– Мы выставили оцепление, – сказал ему Доусон, – так что за него никто не пройдет. А пассажиров выстроили в очередь и опрашивали перед тем, как отпустить. Толку никакого: кивают и хлопают глазами. Словом, не похоже, чтобы мы узнали много.

– А что с тем парнем, которого унесли на носилках?

– Да ничего хорошего. Вероятно, сердечный приступ. И неудивительно: только ты собирался приняться за кроссворд – и вдруг тебе на колени вываливаются чьи-то мозги! – Доусон помолчал. – Ну и что ты думаешь?

Кэлли снова стал рассматривать вид за окном.

– Ведь он мог выстрелить в кого-то в зале. Мог найти себе мишень и на платформе. Но он отыскал человека, сидевшего в поезде, да еще и дождался, пока поезд тронется.

– Так это же давало ему запас времени, – заметил Доусон.

– Ну да.

– Потому что застрели он кого-нибудь в зале или на платформе – сразу заметят. А по его способу сколько времени пройдет, пока в вагоне прекратится паника, сорвут стоп-кран, пока кто-нибудь подойдет... Потом состав еще надо отогнать назад, на станцию.

– Да.

– Так это не значит... – Доусон попытался что-то прочесть на лице Кэлли. – Ты и в этом случае считаешь, что выбор был не случаен? Что ему нужен был именно этот парень?

– Конечно, без сомнения. Я тебе говорю, что он действует очень осторожно. В том, что и как он делает, нет и намека на опрометчивость.

– Не считая того, что он убивает людей наугад, – ухмыльнулся Доусон.

– Что ж... Ты ведь знаешь, как это бывает. Одни из подобных типов выходят прямиком на главную улицу с таким видом, словно они звезды из лучшей футбольной команды, и стреляют во все, что только попадается им на глаза. А другие действуют иначе. Этому парню очень не хочется, чтобы его поймали.

– Ну и о чем это нам говорит? – спросил Доусон и сам же себе ответил: – О том, что это не явный псих: не лезет на рожон, никого из себя не изображает...

– Он планирует свои действия.

– Потому что хитрый.

Кэлли кивнул и сказал:

– Он собирается продолжать свое занятие.

* * *

– Ты думаешь, это то, что надо? – спросила Элен.

Эта мысль держалась у Кэлли в голове уже несколько часов, и она все еще казалась верной.

– Да, – сказал он, – наверняка то, что надо.

Элен показывала ему целлофановую упаковку с парой кусков мяса.

– Значит это, – сказала она, – жареная картошка, салат из зелени, если хочешь, можно взять пиццу и макарон в итальянском ресторанчике, это через пару дверей отсюда.

– Это, – повторил Кэлли.

Она содрала целлофан с мяса и отправилась на кухню. Это путешествие занимало пять шагов, поскольку ее квартира была устроена по моде городского центра. А выражалось это в том, что самая большая из трех комнат была маленькой, а самая маленькая представляла собой что-то вроде узкого больничного бокса. Из кухни донесся голос Элен:

– Значит, это не все, будет и еще...

Еще. Еще «инциденты». Кому-то могло показаться, что это стыдливая подмена одного понятия другим, но Кэлли-то хорошо знал, что это дерзкий вызов. Полицейская терминология для «своих»: мол, не ваше дело, незачем вам об этом знать. Чем больше инцидентов, тем больше проблем. Больше и жертв, но это уж само собой разумеется. Во все времена люди умирали преждевременно: от пожаров, автомобильных катастроф, падали с мостов и небоскребов... И тому, что они умирали, не придавалось так уж много значения. Вопрос заключался в том, как они умирали.

– Да, – сказал Кэлли, – думаю, что непременно будет еще.

– Но почему?

– Почему это будет еще?

– Нет. Почему он это делает?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я имею в виду, что если прав Майк Доусон и прав Протеро, то этот парень просто не знает убитых. Он не знал девушку на Оксфорд-стрит, он не знал мужчину в поезде. – Элен, стоя у раковины спиной к нему, пожала плечами. – Что же это такое? Жажда власти? Или какого-то особого наслаждения?

– Давай я приготовлю салат? – предложил Кэлли.

– Мне бы, конечно, хотелось сказать «да». Но это означало бы, что и кухне хватает места для двоих. Так что не беспокойся.

– Кто его знает, – сказал он. – Лучше бы спросить об этом у него самого. Подозреваю, что в каждом случае причины разные.

– Но здесь есть же что-то вроде шаблона, не так ли? У людей, которые убивают беспричинно, должно быть что-то общее.

– В том-то и дело, что не беспричинно, а по причине, которую никто, кроме них самих, не может понять. А шаблон, похоже, состоит в том, что его вообще нет.

Кэлли вспомнил, как всего пару часов назад он говорил абсолютно то же самое Протеро. И, как бы прочитав его мысли, Элен спросила:

– А что делает Протеро?

– Протеро, – ответил Кэлли – не знает, за какой конец ухватиться. Как автомат глотает монеты, так он – сводки последних новостей, пытаясь нейтрализовать то, что могут написать в газетах.

– Например, «Убийца-маньяк приканчивает двоих», – предложила свой вариант Элен.

– Да, что-нибудь в этом роде. Им бы это понравилось.

Элен тремя быстрыми последовательными движениями отправила продукты по местам: картошку в микроволновую плиту, мясо на решетку гриля, а зелень для салата в овощерезку.

– А как же ты поймаешь его, – спросила она, – если нет никакого шаблона?

– Вот почему это и пугает. Преступники – что-то вроде особого племени, даже нации. У них есть свой язык, узнаваемые характерные черты... Мы знаем, где их искать. В общем и целом мы знаем, кто они такие. Если на моем участке обчистят банк, я могу смело записать это на счет одной из трех-четырех шаек. А этот, – Кэлли мотнул головой в сторону окна, – он какой-то никто. Это кто-то вне правил.

– Ну и что же ты будешь делать?

– А черт его знает!

Подойдя к невысокому буфету и достав оттуда бутылку вина, Кэлли отыскал штопор в левом ящике, где они обычно его держали. Дневной свет как раз начинал меркнуть. Он механически, не задерживая на этом внимания, откупорил бутылку, пристально глядя сквозь окно на темнеющее небо и нарастающую вибрацию неоновой надписи: «Обнаженные... девушки... жизнь». Вечер вступал в свои права. Уличная жизнь била ключом: люди прогуливались, ловили такси, топтались у ресторанов, торопились в театры, спешили на свидания, старались незаметно проскользнуть в двери какого-нибудь стриптиз-клуба.

«Кто-то из них. Кто-то, играющий без правил».

Элен внесла еду, и он поставил вино на стол. Когда Кэлли разрезал мясо, розовая струйка побежала по тарелке.

– Как раз так, как я люблю, – сказал он, словно она могла забыть это. Получилась не самая лучшая шутка, но это позволило ей догадаться, что он собирается сказать. – Если ты продашь эту квартиру, а я – свою, у нас как раз наберется достаточно денег на кухню, в которой мы оба поместимся.

– Не торопи события, – сказала она и чуть погодя добавила: – Так что же ты будешь делать?

– Невозможно будет создать модель жертвы, если это продолжится... – вздохнул Кэлли.

– А это продолжится?

– Вероятно. Полагаю, что да. Но здесь должен быть какой-то стиль. В известном смысле он уже есть. Это его стиль. Манера, в которой люди делают то или другое, ну, знаешь, наливают в чашку сначала молоко, а потом чай или наоборот, спят на левом или на правом боку, причесываются расческой или щеткой... – Он помолчал. – Я должен попытаться узнать его.

– Разные семейные подробности?

– Да, конечно, мы ведь, по сути дела, домашние животные, большинство из нас.