Текст книги "Слава"

Автор книги: Джек Кертис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Глава 45

Стейнер умер в половине восьмого. В десять часов Дикон собрался уходить из квартиры. За огромными окнами шумела улица, заполненная веселящимися людьми. Как в Лондоне, подумал он. Уличная жизнь в жару. Ласточек здесь не было.

– Какое он назначил время?

Лаура посмотрела на часы.

– Он скоро будет здесь. – Она кружила по просторной комнате, потягивая джин с тоником и прислушиваясь к звуку собственных шагов. – Мне не хотелось бы, чтобы ты это делал.

Он кивнул, но не ответил: они уже обсуждали этот вопрос. Лаура ходила, скрестив руки на груди и небрежно держа стакан под углом к полу. Дикон посмотрел на линию ее спины под огненно-красной шелковой блузкой, на обтянутую поясом голубых джинсов талию; на слегка покачивающиеся при ходьбе бедра. Знакомое ощущение. Чуть слышный голос, к которому Дикон до сих пор не находил времени прислушаться, спрашивал, не слишком ли поздно пришло к нему это чувство.

То, что они были постоянно заняты со времени приезда в Нью-Йорк, то, что они неожиданно приобрели союзников в лице Хендерсона и Данцига, или, может быть, сознание того, что теперь они далеко от чего-то или от кого-то, угрожавшего Лауре, – все это сделало их отношения теплыми и непринужденными, не в пример тем, что были раньше. Они пережили признание Лауры, касающееся неверности Мэгги, и ту страшную ночь, которую Дикон провел в городе. Теперь они лучше понимали друг друга. Но то, что связывало их, не было таким уж простым и непринужденным. Они оба ощущали обременительную тяжесть, словно волочили за собой запутавшуюся сеть.

Лаура наконец остановилась и многозначительно взглянула на Дикона.

– Это не похоже на... – Звонок в дверь прервал ее. Дикон поднял трубку домофона, потом нажал на кнопку наружной двери, чтобы впустить Данцига. Лаура пожала плечами и пососала кубик льда. Она уже высказалась.

Данциг принес с собой список имен и соответствующих им адресов. Он отдал листок Дикону, который надписал двадцать конвертов, оставив незаполненным только один. Потом он вложил в каждый конверт по листку и передал все, кроме последнего, Данцигу.

– Вы позаботитесь об этом?

– Конечно, прямо сейчас. – Карлик переводил взгляд с Дикона на Лауру и обратно. – Послушайте, а почему бы вам не отослать все конверты по почте?

На Диконе был легкий хлопковый пиджак. Он положил ненадписанный конверт в карман.

– Хорошо, – сказал Данциг. – Это ваш выбор. – Он протянул Дикону свернутый листок бумаги. – Вот номер его телефона, он не засекречен. – После этого карлик обратился к Лауре: – Можно мне выпить?

– Разумеется. – Она направилась к угловому столику, служившему баром.

– Я сам. – Данциг ходил быстро, моряцкой походочкой вразвалку. Поставив стакан в ведерко с колотым льдом, он потянулся за бутылкой водки, стараясь нашарить ее ощупью. – Будь по-вашему, – сказал он Дикону, – но вы лезете на рожон. – Его потрясающие глаза, казалось, были темнее сгустившихся сумерек.

В Виллэдже тротуары были увешаны по сторонам рекламой, неоновый свет заливал бульвары. Люди были одеты соответственно их настроению – нарядно и ярко. На улицах не смолкала музыка. Каждый веселился как мог.

Такси пересекло этот район и доставило Дикона к подъезду отеля «Хилтон». Швейцар открыл дверцу машины и помог ему выйти. Дикон прошел в холл к платным таксофонам и набрал номер, который не был засекречен. На третий звонок ему ответили, и он поговорил секунд десять, не больше.

Остин Чедвик положил трубку, снял другую и нажал на ней большим пальцем кнопку со словами:

– Человек по имени Дикон, Джон Дикон, будет у входа на мой этаж через несколько минут. Проверьте у него документы и проводите к лифту. Устройте так, чтобы, когда он уйдет, за ним проследили. – Голос на другом конце линии задал вопрос. Чедвик секунду подумал и ответил: – Это возможно. – Потом добавил: – Если это будет возможно. Вы меня поняли? Но подождите, пока я вам это не скажу. Я позвоню вам, когда он будет уходить. – Выслушав еще один вопрос, он сказал: – Не думаю, что вы должны беспокоиться об этом. Если вы мне понадобитесь, я воспользуюсь кнопкой тревоги в полу.

Он отсоединился и прошел в маленький лифтовой холл. На кофейном столике в гостиной осталась лежать пленка, которую он сейчас собирался прослушать.

На стенах холла висели две небольшие картины Дюфи и этюд Ренуара. На резной подставке, вделанной в стену, стоял бюст. Узкий шкаф был забит книгами в сафьяновых переплетах. Каждая мелочь скромно, но настойчиво наводила на мысль об огромных, хранящихся здесь богатствах – похожее чувство возникает в коридоре, ведущем к гробнице фараона. Чедвик жил среди ничтожных крупиц его владений, ощущая любопытство и непривычное возбуждение.

* * *

Когда Дикон вышел из лифта, босс встретил его на площадке. Два человека молча разглядывали друг друга, пока Чедвик не произнес:

– Говорят, вы были алкоголиком. Вас можно не опасаться?

– Разве? – сказал Дикон.

Чедвик повернулся к нему спиной и направился в гостиную с зеркальными стенами. С северной и западной стороны ставни были закрыты. На востоке в мутной городской мгле сияли огни небоскребов «Пан-Ам» и Крайслера.

– Вы и теперь пьете? – спросил Чедвик.

– Нет.

– Может быть, апельсиновый сок, минеральную воду?

– Ничего.

Чедвик в нерешительности постоял над столом с напитками, неуверенно водя рукой от одной бутылки к другой, как если бы он был внезапно и приятно удивлен столь богатым выбором.

– А я, пожалуй, выпью... – задумчиво и тихо произнес он. Наконец он остановился на бренди, сел и жестом указал Дикону на стул по другую сторону кофейного столика. – Я рад, что вы пришли сюда, – сказал он, – хотя и не уверен, что понимаю, зачем вы это сделали.

– По той же самой причине, по которой вы рады.

Чедвик улыбнулся.

– Ну, разумеется. Честно говоря, я так и предполагал. Вполне вероятно, что мы двигались некоторым образом в одном и том же направлении. Я прав?

Принято считать, что противоположности сходятся, но Дикон этого не ощутил. Он презирал те лицемерные соглашения, с какой бы целью они ни заключались, где все интригуют против всех. Он знал, что их участники превыше всего почитают деньги и славу и в конечном счете превращают этот союз в заговор самолюбии. Все они питают благие намерения лишь до тех пор, пока не затронута материальная выгода.

Дикон посмотрел на Чедвика и увидел человека, для которого добродетель – расхожий товар.

– Мне очень хотелось бы знать, почему вы так упорно преследовали меня? И понимаете ли вы, во что ввязались?

Дикон предпочел оставить последний вопрос без ответа.

– Дело не в вас, – сказал он. – Сначала вы были ни при чем. Сперва "я доискивался, почему девушку утопили в ванной. Одно звено цепи тянет за собой другое, и одним из звеньев оказались вы.

Чедвик сделал испуганную мину.

– Господь с вами! – сказал он. – Я вот все никак не могу понять, какой вы на самом деле: смелый и умный или упрямый и везучий. – Он взял стоявший перед ним хрустальный бокал и отхлебнул бренди. – Знаете, я много о вас думал. И даже позволил себе поверить в то, что время от времени вы, может быть, думаете обо мне. – Он сделал еще глоток. – Я отдал приказ убить вас. Вы знали об этом?

– Вы очень влиятельный человек, – ответил Дикон, – если смогли расшевелить этих парней из МИ-5.

– Ну что вы... – Чедвик скромно склонил голову набок. – Послушать вас, так это невозможно. Хотя я допускаю, что так думают многие. Это упрощенный взгляд на мир. – Он замолчал. – Может быть, вы храбры и удачливы, похоже, что так. Хотя, – он продолжал развивать свою мысль, – миром управляют деньги и сила. Богатство и влиятельность всегда связаны, и у них, по сути дела, общие интересы. Что хорошо для «Дженерал моторс»... знаете эту поговорку? Мы все работаем рука об руку: правительства, финансисты, компании, просто состоятельные люди. Мы поддерживаем друг друга, обмениваемся информацией и связями. Наше преимущество состоит в том, что мы знаем,тогда как другие получают информацию о том, что происходит в мире, из газет или телевизионных программ и полагаются на нее. Мы знаем, потому что это происходит по нашей воле. Конечно... – Он снова отпил бренди и поболтал вино в стакане, чтобы показать все разнообразие жизни. – Бывает, что мы выступаем друг против друга. В мире есть много источников наживы, но все они удручающе ограниченны. В такие периоды вся штука в том, чтобы удержаться наверху, не важно как. Иногда, – размышлял вслух Чедвик, – все соглашения отменяются. Кто-то должен проиграть.

– Иногда гибнут люди...

– Да, вы правы. О ком вы сейчас подумали? Об этой девушке? – Он потер пальцем висок, припоминая имя. – О Кэйт? Конечно же о ней. И совершенно напрасно.

– Почему?

Чедвик посмотрел на Дикона с оттенком удивления.

– Но ведь это было так давно.

– Кто ее убил?

– Важно помнить, что конфликт не должен быть слишком расточительным. Усеянное трупами поле битвы и разоренная страна – не стоит мыслить такими категориями. Лучше поглощатьсвоих врагов. Я всегда находил идею преемственности весьма любопытной. Есть жаргонное словечко – убирать:убрать кого-нибудь – значит убить его. Но не кажется ли вам, что гораздо полезнее проглатыватьврага. Делать его сильные стороны своими. Ничего не убирая. Папуасы в Новой Гвинее – охотники за черепами – раньше верили, что съеденные мозг и сердце врага наделяют их его храбростью и хитростью, а съеденные яички улучшают потенцию. По-видимому, человеческое мясо похоже по вкусу на свинину, поэтому они называли врагов «длинные свиньи». Вот кем я считаю своих противников, Дикон. Длинными свиньями.

Дикон кивнул:

– Охотно верю.

Взгляд Чедвика ненадолго остановился на огнях города.

– Теперь расскажите, зачем вы пришли. «И что вы знаете», – мысленно продолжил за него Дикон. Что вызнаете. Вслух он произнес:

– Я пришел выслушать вас. Я пришел узнать о длинных свиньях. – Чедвик улыбнулся и на секунду закрыл глаза. – Я пришел выяснить, кто убил Кэйт Лоример и двух других женщин.

– Ах, Дикон, Дикон... – Чедвик вздохнул и встал, чтобы наполнить стакан. – Кажется, я вас переоценил. Я снова считаю вас упрямым и удачливым. А я задавался вопросом, можете ли вы быть в чем-то похожи на меня.

– И все-таки я хочу знать.

Чедвик грустно покачал головой и, словно вдруг заскучав, обвел комнату глазами.

– Разве я знаю, кто моет мою машину? – Он говорил убедительно, и Дикон поверил ему. – Взгляните сюда.

Чедвик встал, подошел к южной стене и, не оборачиваясь, подождал, пока Дикон не присоединится к нему. Они стояли рядом и смотрели на яркие огни города, на сияние освещенных витрин, на всплески неона.

– Что вы видите? – спросил Чедвик.

– Свинарники.

– Да, – рассмеялся Чедвик. – Я об этом не подумал. Иногда свинарники. Но гораздо чаще я вижу генератор. Огромный генератор. Также и весь мир, Дикон, – сделки, соглашения, переход власти из рук в руки, изготовление фальшивых денег. Люди в конторах, люди в комнатах для совещаний, в государственных департаментах, в банках, в магазинах, в винных забегаловках и ресторанах быстрого обслуживания. Уолл-стрит и китайский квартал. Здание Объединенных Наций и Малая Италия. Там, снаружи, заключаются мелкие и крупные сделки: одни изменяют судьбу семьи, другие – судьбу нации. И так по всей стране, по всему миру. И что же приводит все это в движение? Гигантская энергия, гигантские состояния, гигантская власть.

Он захватил с собой бокал и теперь медленно отпивал из него, глядя на город застывшим взглядом – так игрок в рулетку следит за бегущими цифрами, перед тем как сделать большую ставку.

– Впрочем, все слишком хаотично, – продолжал он. – Будь моя воля, я бы ограничил контроль над миром одним единственным компьютером. Ничего не скоординировано, события происходят не тогда или не так, как нужно. Управление убого. Вы когда-нибудь задумывались над этим? Главное – организовать как можно лучше, как можно больше и на возможно более длительный срок. Завладеть властью. Превратить лабиринт в прямые линии, вывести из хаоса порядок.

– Но ведь там, снаружи, существуют еще и люди, – сказал Дикон.

– Н-да, люди, – процедил Чедвик, будто это имело для него наименьшее значение. – Триста китайцев гибнут в авиакатастрофе – вас это волнует? В Эфиопии голод – разве вы теряете от этого сон? Разумеется, люди, они были всегда. Но они – постоянно возобновляемый ресурс. Свидетели истории. Был голод, были войны, а что появилось нового?

– Революции, – сказал Дикон.

Чедвик повернулся к нему и сделал шаг в его сторону.

– Да, – сказал он и подошел еще ближе, будто это могло породить доверительность. Дикон ощущал разгоряченное от бренди дыхание на своем лице. Чедвик пододвинулся еще на дюйм и встал вплотную к нему, навязывая себя физически, так же как пытался навязать ему свою волю. Они стояли так близко, что могли бы поцеловаться. – Зачем вы пришли, Дикон?

– Я пришел отдать вам вот это. – Дикон достал из кармана пакет и показал Чедвику.

Тот посмотрел на него и отошел назад, словно танцор, услышавший музыкальное вступление. После этого он вернулся в свое кресло, и Дикон подал ему письмо. Казалось, они соблюдают некий ритуал: Чедвик сидит, а Дикон сгибается перед ним и подает конверт. На секунду они застыли в этих позах. Дикон был похож на посыльного, ожидающего, ответа или приказа.

В Центральной Америке идет война...

Некоторое время Чедвик читал. Письмо было довольно кратким, но Данциг ничего не упустил. Наконец Чедвик очень осторожно, словно нечто хрупкое, положил его на кофейный столик.

– Что я могу вам предложить? – спросил он.

– Ничего.

– Этого не может быть.

– Почему?

На лице Чедвика появилось выражение человека, которому только что сказали, что Земля все-таки плоская.

– Вы ничегоне хотите?

– Я хочу многое. Но вы ничего не можете мне дать.

– Я могу дать вам столько денег, что вам не хватит жизни, чтобы оправиться от изумления.

– Даже если вы что-нибудь и придумаете, – сказал Дикон, – все равно уже слишком поздно.

Чедвик дотронулся до письма кончиком пальца, будто касаясь пепла в сгоревшем дотла здании.

– Кто? – спросил он.

– Вы узнаете его имя. Не от меня. Впрочем, теперь это не важно.

– Другие копии письма уже отправлены? – спросил Чедвик. – Его палец легонько дотронулся до конверта. Он говорил ровно и тихо, у него был тон и жесты человека, лежащего на смертном одре.

Американские газеты и телестанции; конкретные репортеры, известные благодаря своему умению раскапывать секретные дела. Сенаторы. Члены парламента. Люди, для которых истина превыше целесообразности. Общества охраны природы в Германии, Америке, Англии, Франции.

– Да, – ответил Дикон, – уже отправлены. Чедвик посмотрел на Дикона, и в его взгляде отразилось полнейшее непонимание.

– Договориться... – выдавил он. Слова застревали у него в горле, и он издал странный, каркающий звук. – Я был уверен, что вы пришли сюда, чтобы договориться.

– Да, – сказал Дикон и улыбнулся. – А что еще вы могли подумать? – Он прошел к лифту, нажал кнопку и стал ждать. Ему было незачем оборачиваться.

Чедвик поднял трубку.

– Не трудитесь, – сказал он. – Выпустите его, пусть идет.

Под письмом лежала пленка, которую наговорил Стейнер под надзором ди Вито. Чедвик знал, что теперь ее уже можно не прослушивать.

Дикон вышел на Шестую авеню, проголосовал, и к нему подрулило такси. Он решил поехать до Виллэджа и оттуда дойти пешком: излишняя предосторожность, подумал он, но зачем искушать судьбу? Машина притормозила, и он залез внутрь, хлопнув дверцей. Шофер тронул с места, даже не спросив адреса. На полу, ниже уровня окна, сидел Данциг. В руке он держал самую большую «пушку», какую когда-либо видел Дикон.

Секунду два человека смотрели друг на друга, потом Данциг стащил с сиденья наплечную сумку, которую принес с собой.

– Питер? – недоуменно сказал Дикон. В его голове замелькали различные варианты.

Данциг спрятал пистолет в сумку.

– Мы беспокоились за вас.

– А я-то думал, что вы экономист. -Дикон приподнял сумку с пистолетом и прикинул ее вес.

– Он чертовски экономичен, – заверил его Данциг. – Укладывает сразу трех человек, стоящих в ряд.

Дикон посмотрел сквозь стеклянную перегородку на безразличную спину таксиста.

– Вы знаете этого парня?

– Нет. Но он хорошо знаком с пятидесятидолларовой бумажкой, которая перекочевала к нему из моего кармана. Расскажите же мне, что произошло. – В голосе Данцига сквозило нетерпение.

Дикон рассмеялся, недоверчиво покрутил головой и снова поглядел на сумку.

– Послушайте, – сказал ему Данциг, – вокруг нас большой мир. Маленьким людям надо обеспечивать себе равные шансы.

Дикон засмеялся громче.

– Итак, за маленьких людей, – сказал он.

Теперь смеялись оба. Такси пробиралось по остывающим улицам на юг, к Виллэджу, где царили суматоха, музыка и смех.

Глава 46

Хендерсон отвез их в аэропорт Кеннеди, так же лихачески гоня машину, как и в их первую встречу, когда они ехали в город.

– Что он теперь сделает? – спросил Дикон.

– Не знаю, – поморщился Хендерсон. – У него целая армия адвокатов... Но вы так его скомпрометировали, что вряд ли он может надеяться выбраться сухим из воды.

– А что сделали бы вы на его месте?

– Собрал бы все, что можно, – например, из фонда «Нимрод», – перевел бы деньги за границу и смылся бы сам.

– Он не сможет этого сделать, – вмешалась Лаура. – По крайней мере, с фондом «Нимрод».

– Я тоже так думаю. – Хендерсон посигналил и обогнал такси. – Чедвик замешан в мошенничестве, убийствах, финансировании левых партизанских сил. Что бы ни случилось, он человек конченый. Каждому, кто провел рядом с ним хотя бы один день за последние пять лет, придется как-то выкручиваться. И это еще не худший вариант.

– А компания? – поинтересовался Дикон. – «Эм-Доу»?

– Он и есть компания. Но погорят и другие. Те, кто просто исполнял приказы.

– Как Стейнер, – заметила Лаура.

– Да, в числе других и он. – Хендерсон помолчал. – Я не могу почувствовать себя виноватым перед ним, как ни стараюсь. У него такие же грязные руки, как и у остальных.

С тех пор как жена Стейнера услышала о смерти мужа, якобы от сердечной недостаточности, прошло уже шестнадцать часов. Доктора вызвала девушка, которая заявила, что познакомилась со Стейнером некоторое время назад. Он лежал нагишом в ее кровати. Врач подготовил необходимые документы. Жена Стейнера проверила страховые свидетельства. Без слез, с сухими глазами, она, как могла, утешила детей и позвонила нескольким близким родственникам. О случившемся не узнал никто, кроме тех, кого эта смерть затронула больше всего. Это немного усугубило чувство вины, испытываемое Эдвардом Хендерсоном, но не слишком сильно.

– Я позвоню вам, – сказал он. – И следите за передовицами газет.

– Остается разобраться со Стейнером, – ответил Дикон.

– Не беспокойтесь, нам не придется. И без того у него хватит дел, и без этого есть люди, которые годами мечтали свести счеты с Чедвиком.

– Длинная свинья, – пробормотал Дикон.

– Что вы сказали?

Дикон улыбнулся.

– Ничего, – сказал он. – Наконец-то тигр в клетке.

* * *

Лаура спала – и когда подавали обед, и когда показывали видеофильм. Лишь изредка она просыпалась, чтобы воспользоваться своим ингалятором. Она всегда плохо переносила самолет, и единственное, что ей помогало, был сон. Дикон обеспокоенно смотрел, как она нажимает кнопку и вдыхает лекарство. Когда он устраивался спать сам и клал голову на спинку соседнего сиденья, он слышал дыхание со слабым, но постоянным присвистом, различимым сквозь гудение моторов.

Один раз, проснувшись, Лаура попросила у стюардессы стакан воды. Она выглядела неважно, но улыбнулась Дикону и взяла его за руку.

– Это в порядке вещей, – сказала она. – Не беспокойся. Ничего страшного не произойдет.

В первый раз за долгое время он подумал, что, может, и впрямь не произойдет ничего ужасного. Он сказал:

– Даже и с «Нимродом» – ты ведь так говорила Эдварду. Она немного отпила из стакана и вернула его Дикону, приготовившись снова заснуть.

– Именно так.

– Ты использовала компьютер в конторе Эдварда. Он был оснащен модемом?

– Да.

– И что ты сделала?

– Стейнер долгое время «облегчал» счет «Нимрода» в компании с другим парнем из какого-то банка, – она вспомнила название, – Банк Майами, верно?

– Да.

– Если бы располагала временем и помощью, я могла бы вскрыть весь этот механизм. Ведь Стейнер дал Эдварду системный код, точно такой же, какой был в моем банке – банке Бакстона, Чедвика... чьего бы то ни было. Это – главный пароль, открывающий доступ к основному компьютеру. Номер счета фонда «Нимрод» я знала. Мне оставалось дать компьютеру новую инструкцию.

– Какую же?

– Ну как тебе объяснить? На простом языке она означает «Сообщать истинное количество денег на всех счетах, кроме этого; сообщать, что на этом счету лежит один доллар». – Она нажала кнопку в подлокотнике и откинулась в кресле назад. – Я опустошила счет.

– На сколько?

– Точно не знаю. Думаю, что на миллионы. Все, что внесли друзья Чедвика. Весь фонд «Нимрод». – Она сонно улыбнулась. – Сегодня он есть, а завтра его нет.

– Куда ты послала эти деньги?

– В никуда. Это не деньги, это просто цифры. Я заставила их исчезнуть. – Она прикрыла глаза, потом открыла и закрыла опять. – Разве наука – не чудо?

* * *

Чедвик ничего не знал об однодолларовом счете, потому что ему не пришло в голову осведомиться о состоянии фонда «Нимрод». Его больше не интересовал ни фонд, ни его вкладчики. Он почти забыл о Волкове, о «Лос Либертадорес» и о Стейнере. Он думал только о себе и о том, что с ним произошло.

Босс провел всю ночь и половину следующего дня в своей квартире на последнем этаже. Он знал, что там его никто не побеспокоит и дела некоторое время будут идти своим чередом. Хотя и недолго. Он знал это.

Всю ночь напролет городские огни горели, точно сигналящие друг другу маяки на холмах; Потом появилась темная предрассветная синева. Чедвик продолжал сидеть, сложив руки на коленях и прислушиваясь к биению своего сердца. Перед ним стоял полупустой стакан с бренди, но он к нему не притрагивался. Некоторое время его мозг судорожно искал выход – так пойманное животное мечется по клетке и нервно втягивает носом воздух за ее прутьями. Потом он успокоился, будто забившись в самый темный угол клетки.

Светало. Темно-жемчужное небо окрасилось сначала в бледно-желтый цвет примулы, потом первые лучи солнца посеребрили пики небоскребов. На улицах остатки ночной жизни тонули в первых волнах жизни дневной. Мусорные грузовики, тоненькие ручейки машин, заступающие на смену рабочие отелей, люди, которые проснулись полчаса назад, и люди, которые только еще собирались ложиться сдать. В воздухе появилось ощущение свежести, которое, впрочем, почти сразу пропало.

Чедвик сидел спокойно и неподвижно, а на заполнявшихся людьми и машинами улицах нарастал шум, успехи и поражения минувшего дня обретали конкретную форму. Начинавшийся день был похож на предыдущий: жаркий, без малейшего ветерка. К полудню тепловая вспышка почти испепелила город. Улицы пылали жаром.

Четверо мужчин вошли в аптеку на Третьей авеню, согнали покупателей и персонал в заднюю комнату, изнасиловали двух женщин и забрали всю наличность. В вест-сайдской квартире подросток, которого часто бил отец, улучил момент, когда тот лежал пьяный в постели, и ударил его ножом. Город входил в обычный ритм жизни.

* * *

Из квартиры Чедвик поднялся по винтовой лестнице в зимний сад на крыше: огромные терракотовые кадки с цветущими растениями, телескоп, защищенные от непогоды столы и стулья. Он подошел к парапету и глянул вниз. Машины, автобусы, люди двигались беспорядочно, как персонажи компьютерной игры, которыми управляет программа, предоставляющая каждому игроку определенный шанс.

Он устремил взгляд на башни и небоскребы, на невидимые и неразрывные сети власти. Там, внизу, находилась жизнь, которую он больше не понимал. Нужны образы, формы, модели – да, модели поведения людей, модели событий, приливов и отливов, которыми надо управлять сверху. Сила всегда, исходит сверху. Нерон, глядящий с холма на Рим. Блеск ножа ацтекского жреца, приносящего жертву на верху пирамиды; бесшумные взрывные волны от попадающих в цель бомб, распускающиеся точно цветок. В тронутых золотом окнах он увидел перед собой великие империи – Ниневию и Фивы. Он увидел горящий Карфаген.

Солнце, растекшееся по обширным стеклянным поверхностям, ослепило его. Босс стоял, возвышаясь над миром, и ему в голову пришло воспоминание об одном дне из его детства: жаркий, похожий на сегодняшний день, он идет за руку с матерью от низкого заборчика к церковной двери и видит склоненную над аналоем голову священника.

Повергни себя... все царства мира и всю славу их... все это я дам тебе...

Чедвик улыбнулся этому воспоминанию. Он пожалел, что оставил в живых Дикона, но теперь уже ничего нельзя было поделать. У него появилось какое-то странное ощущение, которое он даже не смог сначала выделить из других. Потом он понял, что ему захотелось есть. Он уловил аромат кофе, будто принесенный ветерком, ощутил во рту вкус яиц и сдобных булочек.

Он сделал шаг вперед и оказался у самых перил. Он перешагнул их и уперся пятками во внешний скат парапета, держась рукой за невысокую решетку позади себя. Заполненная людьми и машинами улица, казалось, рванулась ему навстречу. Ее неумолчный гул показался ему чуть слышным. Так шумит море в пустой раковине моллюска.

Его пальцы разжались, и он упал.

Падать было так высоко, что он ощутил свободный полет. Он уже не надеялся долететь до земли. Снова и снова он переворачивался в воздухе, пролетая сквозь золотистое свечение и отражаясь в бесконечных зеркалах закрытых от солнца окон. Казалось, он падал бы вечно, если бы сине-голубой, мерцающий на высоких зданиях свет не поглотил его навсегда.