Текст книги "Ад всегда сегодня"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 14

В участке Брейди и Миллер отвели Харолда в комнату дежурных инспекторов, где, невзирая на его отчаянные протесты, с молодого мистера Филлипса стянули брюки.

– Что вы себе позволяете, с ума сошли, что ли? – верещал он. – Я свободный человек.

– Ребятам из лаборатории приспичило провести парочку тестов, сынок, – миролюбиво успокоил его Брейди. – Если все обойдется, считай, ты вольная птица. Ты ведь сам этого хочешь?

– Иди ты к чертовой матери! – злобно выкрикнул Харолд. – Кончайте этот балаган!

В дверь постучали, и появился дежурный полицейский, держа на согнутой руке форменные брюки.

– Лучше надень вот эти штаны и делай, что тебе говорят, – буркнул Миллер, кидая ему одежду. – Так будет лучше для тебя. – Не дожидаясь ответа, он отвернулся к Брейди. – У меня неотложные дела, я загляну позже.

Медицинское заключение, которое ему обещали переслать из Лондона, лежало на его столе поверх других бумаг. Он торопливо пробежал его глазами, потом еще раз прочитал, останавливаясь на каждом слове, и, дойдя до последней точки, замер на вращающемся стуле, уставясь в никуда, сосредоточенный и беспомощный.

Через минуту он поднялся и решительным шагом направился в кабинет Маллори.

Шеф все так же сидел за столом, что-то ища в картотеке. Он поглядел на вошедшего с неохотой и подозрительностью.

– Времени ухлопано многовато, – неодобрительно заметил он. – И что в итоге?

– Брейди готовит сейчас Филлипса в дежурной, сэр. Брюки подозреваемого переданы в лабораторию для экспертизы. Инспектор Уэйд вытребовал в помощь серолога из Медицинской академии. Результаты исследований вы получите с минуты на минуту.

– Видел его мать?

Миллер обстоятельно доложил весь ход событий на Нарсиа-стрит и с сожалением добавил:

– По всему видно, ей недолго осталось жить.

– Следовательно, могло случиться так, что Харолд мог разбудить родительницу когда угодно, принеся ей чайку. Судя по словам лекаря, в ее нынешнем состоянии она совсем не помнит, что было вчера, а что сегодня, – подытожил шеф.

– Что-то вроде этого, – признал Миллер.

– Чистый цирк! – Маллори довольно потер руки. – Дам-ка ему минутку передохнуть и возьмусь за него сам. Думаю, он долго не продержится.

– Вы так говорите, словно ничуть не сомневаетесь.

– Ты умница, Миллер, поэтому дам тебе добрый совет. Ты еще под стол пешком ходил, а я уже стоптал десяток пар каблуков в поисках убийц. Я провел в своей жизни больше расследований, чем ты разжевал бифштексов с кровью. Поверь мне, сержант, нюхом чую, что Харолд Филлипс убил эту девушку.

– А Фокнер? Что он? Ставлю на него. Вы прочли рапорт Дуайера о минувшей ночи? – в азарте спросил Миллер.

– Знаю, о чем ты, – спокойно ответил Маллори, – что Дуайер видел Фокнера в баре на Риджент Плейс сразу перед убийством.

– И этот факт Фокнер утаил от нас во время беседы.

– Что при данных обстоятельствах вполне понятно и простительно, – снисходительно заметил Маллори.

Миллер, закипая, достал из кармана перчатки и швырнул их на стол.

– Это – бывшая собственность Грейс Пакард. Фокнер по рассеянности оставил их в баре.

Инспектор, брезгливо надув губы, двумя пальцами поднял перчатки.

– Значит, ты был там сегодня утром?

– Да. Брейди сказал мне о рапорте Дуайера, вот я и подумал, что прежде, чем заеду за Филлипсом, тысячу раз успею по пути заглянуть в бар и потянуть за язык хозяина.

– По-моему, я достаточно ясно распорядился, чтобы ты привез Филлипса без всяких проволочек, – повысил голос Маллори.

– Я потерял минут десять, не больше. И, может, вам будет интересно узнать, что, когда эти перчатки выпали из кармана Фокнера, он заявил хозяину бара, что их забыла его невеста? Зачем?

Маллори расхохотался ему в лицо.

– Просто мужик не хотел, чтобы кто-то знал, что он вздремнул с посторонней барышней. Правда, может, для тебя это слишком примитивно?

– Но ведь куча людей знала, что той ночью он был неразлучен с Грейс Пакард. После скандала у Джоанны Хартман все видели, что они ушли вместе. В таком случае, какого черта врать постороннему человеку, бармену?

– Мелочи, юноша, порой вы забываете о мелочах.

– Послушайте, сэр, какие же это мелочи? Инспектор Уэйд упомянул, что в каждом из предшествующих случаев Любовник Дождя забирал у жертвы какую-то вещицу. Уэйд утверждал, что в данном случае этого не случилось. Разве мы можем оставаться так же спокойны, зная о перчатках?!

– И опять возвращаемся к Любовнику Дождя, – со скукой в голосе сказал Маллори. – Согласись, все вместе не пляшет, слишком много различий!

– Согласен, – поддакнул Миллер, – только по-прежнему считаю, что Фокнеру есть что объяснить. Во-первых, именно он был с девушкой и привел ее к себе, а повод, который он называет, очень эгоцентричен и подозрителен.

– Вовсе нет, – возразил Маллори. – Он вел себя как обычно, судя по словам его друзей и коллег.

– Но у нас же целых два свидетеля, что всего за несколько минут до убийства он был поблизости от места преступления. И потом, зачем он соврал Харкнессу о перчатках?

– А что привело его в бар? Харкнесс говорил что-нибудь? – спросил инспектор.

– Пришел за сигаретами.

– Такое с ним первый раз?

– Нет. Он часто появлялся в баре в самое неподходящее время.

– Ты хоть представляешь, какой это лакомый кусок для приличного адвоката?

– Понятно, – буркнул Миллер, – это всего лишь подозрения, но их все больше и больше. А эти его странные приступы агрессивности, которые совсем не свойственны человеку его среды? У меня с собой медицинское заключение Фокнера.

Он протянул Маллори сложенный вдвое листок, но тот энергично замахал руками:

– У меня нет времени выпутываться из латинских терминов. Ты прочел? Давай голые факты.

– Ладно. Шесть лет назад он попал в серьезную автомобильную аварию на гонках Брандз Хатч, где сильно повредил голову, осколки черепа попали в мозг, ну и что за этим следует. Ему страшно повезло, что он выкарабкался. Ну, и с той поры проявляется его несуразная враждебность. Психиатры, которые исследовали его, в заключении дружно пришли к выводу, что его поведение – прямой итог травмы мозга, скорее всего, в значительной части вызванной костными осколками, которые хирурги не смогли полностью удалить. Вспышки агрессии участились в период заключения, он участвовал в нескольких стычках, однажды набросился даже на офицера. Ему было рекомендовано лечение в психиатрическом заведении, но он отказался.

– Все ясно, Миллер, вопросов нет. – Маллори поднял обе руки, словно прося пощады. – Иди и выдавливай из него, что хочешь. Я займусь Харолдом.

– Спасибо, инспектор, – ответил Миллер официальным тоном.

Он уже был в дверях, когда Маллори добавил:

– Еще одно, сержант. Ставлю фунт, что Грейс Пакард убил Харолд.

– Это очень много.

– И добавлю пять против одного, что это не Бруно Фокнер.

– Что ж, вообще-то я не приучен получать деньги даром… но, если вы настаиваете… – усмехнулся Ник и осторожно закрыл за собою дверь.

В это же самое время, только совсем в другом районе города, человек по кличке Любовник Дождя развернул воскресную газету. На второй полосе он обнаружил фото Шона Дойла, которого узнал сразу же. Несколько минут он всматривался в чужое лицо, но думал только о стоящей в квадрате дверного проема среди проливного дождя и мрака девушке. Нет, еще не все кончено, но сперва надо избавиться от того человека. Конечно, можно было бы, не назвавшись, позвонить в полицию и сообщить адрес, где прячется Дойл. Но тогда легавые арестуют и девчонку за укрывательство беглого заключенного.

Идея, которая родилась в его голове, была столь проста, что он громко расхохотался. Он еще смеялся, натягивая плащ и нахлобучивая кепку, смеялся, захлопывая дверь квартиры и выходя в дождь.

Настойчивый стук Миллера в дверь Фокнера оставался без ответа, и он решил попытать счастья этажом ниже. Кто-то пел высоким фальцетом так, что барабанные перепонки чуть не лопались.

Оказалось, вокалист – уроженец Западной Индии, симпатичный молодой человек с ухоженной пышной бородой и в темных очках. Открыв дверь, он приветливо улыбнулся:

– А-а-а, это вы играли на фортепьяно в клубе на Чак Лейзер?

– Вполне возможно.

– Парень, это было великолепно! Кто-то говорил, что ты чокнутый. Клянусь тебе, сейчас сумасшедший каждый второй. Человек тронется мозгами и болтает что попало. Войдешь?

– Я ищу Бруно Фокнера. Стучу к нему, но никто не отзывается. Ты не представляешь, где его найти?

Индиец рассмеялся.

– Воскресенье? Это день, когда Фокнер разрубает кирпичи.

– Тренировка? – уважительно спросил Миллер.

– Каратэ. Каждое воскресенье он в клубе дзюдо «Пардон». Конечно, если под рукой не окажется кирпичей, он охотно грохнет человека, – он постучал пальцем по лбу. – У него не все дома. Ему даже наркотики не помогут. Иди поищи его в клубе.

– Спасибо за совет, – вежливо поклонился Миллер. – Надеюсь, мы еще встретимся.

– Фокнер – чистый неандерталец, – крикнул индиец вдогонку. – Куда катится ваша западная цивилизация! Но день искупления и возмездия грядет! Великий Судный день!

Миллер не сомневался, что этот человек сам был под действием наркотиков, но сейчас ему было не до этого. Он вышел к машине и завел мотор.

Уже много лет Ник Миллер с азартом отдавал свободное время дзюдо и каратэ. Коричневый пояс он получил уже давно, и только лавина служебных занятий не давала ему возможности преуспеть в науке. Но лишь только выдавалась вольная минута, он посещал полицейский спортивный клуб, конечно же, знал и зал «Пардон», и его главного тренера Берта Кинга.

В клубе занимались две группы. Сам Кинг, щуплый высушенный худосочный человечек с желтоватой пергаментной кожей, с головой, слишком большой для его маленького тела, вел тренировку с шестью профессионалами. Берт владел четвертым даном и в дзюдо, и в айкидо и обладал молниеносной реакцией, в чем Миллеру довелось убедиться на собственной шкуре.

Кинг на минуту оставил учеников и подошел пожать руку Миллеру, расплываясь в улыбке.

– Добро пожаловать, сержант Миллер, что-то редко ты появляешься.

– Времени в обрез, Берт, – вздохнул Ник. – Я ищу парня по имени Фокнер. Он тут?

Лицо Кинга погасло, словно повеял холодный ветер. Он указал рукой на двери рядом.

– В том зале.

– Не слишком ты его жалуешь! – заметил Миллер.

– Слишком грубый. Сказать по правде, уже несколько месяцев я подумываю, как бы от него избавиться. Дело в том, что он теряет власть над собой, заводится и становится неуправляемым.

– А как его успехи?

– Второй дан в каратэ. Удар отличный, ну и любитель показательных номеров: ломки кирпичей, досок, мраморных плит. Но для дзюдо он не годится – кишка тонка. Он сейчас тренируется один. Идем, я тебя провожу.

На Фокнере было вылинявшее от частых стирок кимоно. Он стоял в углу, отрабатывая перед огромным зеркалом в тысячный раз начальные движения и позиции, без которых ни один мастер не может считать себя непобедимым. Его удары были великолепны – высокие и стремительные.

Он на секунду прервался, чтобы утереть пот со лба, и лишь тогда заметил, что за ним наблюдают. Он сразу узнал Миллера и подошел, иронически усмехаясь:

– Берт, а я не знал, что ты водишься с сыскарями. Пожалуй, стоит поискать себе клуб без легавых.

– Сержант Миллер у меня всегда желанный гость, – краснея от злости, выпалил Кинг. – На твоем месте я бы не совался к нему на татами. Тебя бы ждал неприятный сюрприз.

Похвала была слишком явной и слишком лестной, судя по тому, что успел заметить сержант.

– Не искушай меня, Берт, – коротко хохотнул Бруно, – не искушай.

Кинг резко повернулся и вышел, хлопнув дверью. Боксер пятерней проехал по волосам.

– Вы появляетесь слишком часто: в завтрак, в обед и в ужин. Это уже начинает надоедать.

– Ничем не могу помочь, – добродушно ответил Ник и вытащил из кармана перчатки Грейс.

– Узнаете?

Фокнер бросил внимательный взгляд на черный дерматин с фальшивыми бриллиантами и вымученно вздохнул.

– Кто еще не знает, что я оставил их вчера в баре у Сэма Харкнесса на Риджент? Насколько я помню, они вывалились из моего кармана, когда я искал мелочь. Сэм утверждал, что перчатки не совсем в моем вкусе.

– А вы ответили, что это собственность вашей невесты.

– Да, Миллер, и поэтому я не перестаю терзаться угрызениями совести. На самом деле эта безвкусица принадлежала Грейс Пакард.

– Почему же вы не сказали правду бармену?

– Впадаете в детство, сержант. С какой стати мне выворачиваться наизнанку перед малознакомым человеком?

– Прежде за вами не замечалось подобной щепетильности.

Лицо Фокнера потемнело от гнева:

– У вас есть еще вопросы? Мне надо продолжать тренировку!

– Страусиная политика. И все-таки вам придется многое объяснить, мистер Фокнер. Чертовски многое.

– Воля ваша. Как говорят, хозяин – барин. Собираетесь меня арестовать?

– На это еще будет время.

– Значит, пока что я человек свободный? – Фокнер бросил многозначительный взгляд на часы. – Я проведу здесь еще двадцать минут, может, чуть больше. Потом приму душ, переоденусь и отправлюсь домой на такси. И если уж вам так приспичило побеседовать со мной, то милости прошу ко мне домой. Нигде больше я рта не открою. А сейчас разрешите откланяться.

Фокнер повернулся и напыщенно прошагал по татами к зеркалу, стал в стойку и принялся отрабатывать удары. Странно, но у Миллера не было на него зла. Квартира и в самом деле больше подходит для серьезных разговоров, а он чувствовал, что за всеми словесными кружевами кроется какая-то тайна, что-то, что надо было вытащить на свет Божий. Пожалуй, это было уже не предположение, а уверенность. Не прощаясь, он сухо кивнул и вышел на улицу.

Глава 15

Бомбардир просыпался с трудом. Он зевнул, потянулся и недоверчивым взглядом обвел комнату, не понимая, где он. Только спустя минуту он вспомнил, где находится. В уютной старомодной спальне было так тихо, что мерное тиканье часов и монотонный шум дождя казались гулким эхом.

Плед, что набросила на него Дженни Краудер, сполз с колен. Дойл, усмехнувшись сам себе, поднял его с пола и ласково погладил. Огонь уже почти угас. Он встал, еще раз потянулся, потом присел у камина, разворошил остывающие уголья и подбросил на тлеющий жар немного щепы для растопки. Дойл подождал, пока не начали танцевать жадные язычки пламени, и отправился в кухню.

Он налил воды в чайник, зажег газ, вытащил сигарету из пачки, брошенной на столе, и подошел к окну, расчерченному косыми мокрыми линиями.

За спиной он услышал ласковый голос Дженни:

– Льет не переставая, да?

На ней был старый домашний халат, прямые черные волосы падали на плечи.

– По-моему, не стоит интересоваться, хорошо ли ты спала, – обернулся он. – Похоже, эльфы искупали тебя в живой воде.

Она весело усмехнулась и встала рядом с ним у окна.

– Я чувствую себя спокойно и уютно. Сама не знаю почему.

– Потому что тут я, золотко, – пошутил он. – Я храню твой покой, как верный пес.

– Может, ты и прав, – серьезно сказала девушка.

После ее слов в комнате воцарилась тишина. Оба не знали, что сказать, и оба почувствовали, что вот-вот шагнут в волшебную страну преданности и доверия, где многое может случиться.

Дженни вымыла заварной чайник, облила его кипятком и потянулась за банкой с чаем, Бомбардир весело рассмеялся.

– Воскресное утро… мое любимое время… Запах жареного бекона, треск яичной скорлупы, аромат свежего кофе – все это доходило с кухни аж до моей комнаты.

– А кто у вас готовил? – с легкой ноткой подозрительности спросила Дженни.

– Естественно, тетя Мэри, – изобразил обиду Дойл. – За кого ты меня принимаешь? Неужели я похож на тех, кто приводит в дом случайных дамочек?

– Очень мило с твоей стороны, что ты употребил множественное число. Теперь уже не приходится сомневаться, что ты – человек порядочный, – надув губки, фыркнула Дженни.

Во власти минутного очарования, он обнял ее за талию и привлек к себе, всей кожей ощущая гибкую нежность ее тела.

– Два с половиной года на нарах, – смущенно вспыхнул он, ощутив, что под халатом на ней ничего нет. – Я уже позабыл, что это такое…

– Не вообрази только, что я дам тебе напомнить! – Она уклонилась от его рук, локтями упираясь в его грудь. – Ой, Бомбардир, ну и дурашка же ты!

Он стряхнул ее локти и прижал к себе, склонив голову так, что лбом касался ее макушки. Он сам не знал почему, но ему захотелось заплакать, горло сжало цепкими пальцами отчаяние и безнадежность. Он хотел сказать что-то непристойное, легкое, забавное, но не мог выговорить ни слова. Впервые он почувствовал себя ребенком, забытым или брошенным на трамвайной остановке.

– Девочка, не заигрывай с посторонними мужчинами!

Она взяла его за подбородок и поцеловала в губы нежно и требовательно. Он решительно отодвинул ее от себя и последним усилием воли снял ее руку со своего плеча. То, что он сказал, прозвучало неожиданно и странно даже для него самого.

– Тебе это ни к чему. Ты просто не можешь позволить себе впутаться в роман с такой личностью, как я. Что бы тебе это дало, кроме неприятностей? Давай, плесни мне чайку, я выпью чашечку, перекушу что-нибудь, а вы со старушкой постарайтесь поскорее забыть, что я вообще существую.

– Почему бы тебе не заткнуться? – мягко спросила девушка. – Лучше сядь у камина, а я подам чай.

Он отпустил ее и упал в мягкие объятия кресла у огня, прищурясь, следил, как она расставляла на подносе чашки и блюдца, сахарницу и молочник.

– А бабушка? – спросил он.

– Ее из пушки не разбудишь до полудня. В ее годы нужно больше спать.

Дойл сидел, задумавшись, в кресле, отхлебывая горячий душистый чай, а Дженни с участием спросила:

– А что бы ты делал в воскресное утро там?

– В кутузке? – с иронией отозвался он. – Представь себе, там даже есть выбор. Если в камере сидит еще кто-то, можно сыграть в шахматы или переброситься в картишки. На определенном этапе срока можно, к примеру, спуститься в столовую попялиться в телевизор или сыграть в пинг-понг. Можно пойти на утреннюю или вечернюю службу в тюремную церковь, многие собираются там – лишь бы не сидеть в камере.

– Боже! И так транжирить жизнь! – вздохнула Дженни.

Он рассмеялся и шутливо спросил:

– Ну и что? Ну, чем прикажешь мне заняться на воле? Все утро проваляться в мягкой кровати, потом прошвырнуться в бар, пропустить три, а то и четыре кружечки пива, как раз подойдет время возвращаться к бараньему жаркому и йоркширскому пудингу? Послеобеденная дремка, чтение газет, вечером – телевизор… Тоска зеленая!

– А это уже зависит от того, с кем проводить время, – возразила девушка.

– Резонно. Картинка может быть несколько иной, начиная с кровати.

Девушка поставила чашку на стол и склонилась к нему.

– А может, лучше вернуться, Дойл? Куда бежать? Чем дольше это будет длиться, тем хуже.

– Тогда конец всем льготам, – вздохнул Бомбардир, – а значит, еще два с половиной года отсидки.

– Ты уверен?

– Не совсем. Ну и ирония судьбы. Я уже был бы вчера в тюрьме, да вот не вышло.

Дойл рассказал, что случилось в квартире Дорин.

– Что же с тобой делать? – вздохнула Дженни и посмотрела на него оценивающим взглядом.

– А знаешь, я только сейчас заметила, что тебя стоит хорошенько отмыть. Ванная наверху, сразу у лестницы, воды горячей, слава Богу, в избытке. Иди же, деятель, а пока ты будешь отмокать в ванне, я займусь завтраком.

– Ладно, чего не сделаешь ради хорошенькой дамочки, – ласково улыбнулся Дойл, когда Дженни подтолкнула его к двери.

Но улыбка его исчезла, словно ее и не было, когда он поднялся наверх и закрылся в ванной. Два с половиной года? Одна эта мысль привела его в дрожь, в горле застыл комок отчаяния. Если бы этот чертов вертухай, этот проклятый надзиратель не поперся в буфет! Если бы ему не вздумалось потискать ляжку медсестры! Но жизнь такая странная штука… Каждый день состоит из сплошных «что бы было, если бы…».

Он как раз застегивал последнюю пуговицу, когда девушка постучала в дверь и мягко позвала его:

– Зайди в мою комнату, она рядом с ванной, я дам тебе чистую одежду.

Когда он вошел в опрятную спальню, она склонилась над кроватью с разложенными на ней сорочками.

– Это моего отца. По-моему, твой размер.

– Я не могу этого надеть, девочка, – решительно перебил ее Бомбардир. – Когда легавые схватят меня в этом наряде, первым делом спросят, откуда он у меня.

– А я об этом не подумала, – испуганно ойкнула она.

– Я хочу вернуться в том, в чем ушел, иначе они не отвяжутся, пока не найдут, кто меня приютил и одел.

Ему вдруг показалось, что он уже был однажды в этой комнате. Вспомнив, он хлопнул себя по лбу.

– Лучше повесь на окна шторы поплотнее. Когда вчера вечером я сидел в гараже, то многое видел. И скажу честно, зрелище было захватывающим. – Мужчина тяжело вздохнул и добавил: – Интересно, сколько раз я буду его вспоминать в ближайшие два с половиной года…

– Бомбардир, посмотри на меня, – нежно окликнула она.

Когда он оглянулся, она все так же стояла у кровати, только теперь совершенно обнаженная, а халатик лежал у нее под ногами на полу. Дойл застыл в изумлении. Девушка была так хороша, что у него захватило дух. Она стояла в спокойном ожидании. Волосы темной волной спадали по плечам и скатывались на грудь с упругими темными сосками.

Он протянул руки и пошел к ней, ступая медленно и неуверенно, будто слепец, ведомый только запахом и ощущениями. Его ноздри с жадностью втянули аромат ее духов.

Он прижал ее к себе и уронил голову ей на грудь. Она ласково гладила его по волосам, целуя в висок нежно, словно мать младенца.

– Все хорошо, все будет хорошо, вот увидишь…

Бомбардир Дойл горько усмехнулся. Сейчас для него, неистового любовника, все было впервые познаваемым чудом.

Он не мог справиться с дрожанием рук, и девушке пришлось помочь ему снять сорочку и брюки. Но позже вдруг все пропало, не осталось и следа робости. В жизни ему не было так хорошо.

Он погрузился в ее тело, обвитый горячими нежными руками, и растворился в волнах счастья и восторга.

А потом… Прошло много времени или только казалось так, когда зазвонил телефон.

– Кто бы это? – спросила Дженни, выскользнув из-под простыни и потянувшись за халатиком.

Двери тихо закрылись за ней, а Дойл встал и начал одеваться. Он застегивал ремень, когда двери снова открылись и на пороге появилась девушка. Впервые с тех пор, как он познакомился с ней, она выглядела испуганной.

Он обнял ее за ставшие вдруг родными плечи:

– Что случилось?

– Мужчина, – ответила она побелевшими губами. – Звонил какой-то мужчина и велел тебе передать, чтобы ты уносил ноги. Через пять минут здесь будет полиция.

– О Господи! Кто же это был?

– Не знаю, – виновато прошептала она. – Ох, Дойл, что же нам делать?

– Запомни, ты здесь ни при чем. От всего отпирайся, – приказал Дойл, вытягивая из-под кровати подаренные Дженни отцовские ботинки. – Остальное моя забота.

Он начал натягивать через голову свитер. Она положила руку ему на плечо.

– Сдайся, Бомбардир, пожалуйста.

– Всему свое время, девочка. Первым делом мне надо убраться отсюда подальше, чтобы топтуны не могли прицепиться ни к тебе, ни к старушке.

Она мгновение всматривалась в его лицо, потом подошла к туалетному столику и открыла сумочку. Она зачерпнула оттуда горсть монет и три фунта и протянула ему. Он попытался отвести ее руку.

– Лучше возьми, вдруг все-таки решишь пуститься в бега. Я не буду тебя ни на что уговаривать. – Она достала из шкафа старый дождевик. – Это тоже возьми. Осталось от отца. Плащ ему больше не нужен. – Она снова стала девушкой из Йоркшира с крепкими нервами и твердым характером, с железным самообладанием, не ведающей страха и слез.

– Теперь тебе лучше убраться.

Мужчина накинул плащ и шагнул к выходу. На лестнице она потянула его за руку.

– Есть дорога побезопасней.

Он поднялся за ней по ступеням, минуя несколько дверей, и задержался у самой солидной, обитой стальным листом, защищающим от взлома, ведущей на чердак.

Дженни отодвинула засов. Порыв ветра распахнул дверь настежь, открывая путь на плоскую крышу, с одной стороны огражденную балюстрадой, а с другой – круто обрывающуюся во дворик.

– Перешагни через перила и окажешься на крыше слесарной мастерской. Тебе это вполне по силам, между нашими домами не больше метра. Я сама в детстве так лазила. А там спустишься по пожарной лестнице и очутишься на другой улице.

Потоки воды хлестали сквозь дверной проем, но Дойл не мог сделать и шага, ошеломленно всматриваясь в девушку.

Она сильным толчком выпихнула его на дождь.

– Да шевелись же ты, осел! – прокричала она и хлопнула дверью.

Никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким, отрезанным от всего и отринутым всеми. Он с горечью понял, что то, что имеет право называться настоящей жизнью, все, что есть на свете ценного и глубокого, осталось там, за железной дверью, без него. И он ничего не мог поделать. Совсем ничего.

Он сделал все в точности, как она велела: спустя считанные секунды быстрыми шагами пересек соседнюю с домом Краудеров улочку и свернул за угол.

Мысли его комкались и рвались, когда он оставлял за собой улицу за улицей, квартал за кварталом. Через десять минут он вдруг обнаружил, что уткнулся в ограду парка Джубили. Он прокрался внутрь через боковую калитку, даже не взглянув на овеянную легендами статую добродетельной королевы Виктории со скипетром в одной руке и державой в другой. Бесцельно глядя перед собой, он брел по аллее парка.

До сих пор он не встретил ни одной души, что, впрочем, было неудивительно в такую погоду. Он, наконец, добрался до летнего павильона, служившего в более солнечные дни местом встречи пенсионеров, приходящих сюда посплетничать и постучать костяшками. Двери павильона оказались закрыты, но к стене прилепилась скамья, которую широкий козырек хранил от дождя. Бомбардир упал на жесткую лавку, засунул руки глубоко в карманы старого плаща и уставился на беспрерывную серую пелену дождя. Он остался совсем один в этом мире, отчаянно один.