Текст книги "Ад всегда сегодня"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 18

Ник Миллер повесил трубку на рычаг и вышел из будки под холодные струи дождя. Требования Маллори были четкими и ясными: прекратить прощупывания Фокнера и вернуться в участок, притом срочно. Ник по-прежнему считал, что Маллори ошибается. Собственно, он сам до сих пор не нащупал конкретной зацепки, ничего такого, на чем можно было бы выстроить обвинение, и все же, когда он мыслями возвращался к Фокнеру, у него щемило под ложечкой.

Однако приказ есть приказ – и не выполнять его для полицейского могло значить только одно – конец карьеры. Когда Миллер напомнил себе об этом, то осознал, что не мог бы рисковать службой, делом, ставшим самым главным в его жизни, из-за предчувствий и подозрений, расплывчатых и неясных.

Он поднял повыше воротник и, вынимая на ходу ключи из кармана, вернулся к машине. Над его головой раздался звон разбитого стекла. Целая рама вывалилась на улицу и с оглушительным хрустом рассыпалась в мелкие брызги. Описав кривую дугу, из окна вылетел массивный стул и гулко хлопнулся посреди мостовой.

Когда Миллер вышел, в гостиной стало очень тихо. Первым прервал молчание Фокнер. Он подошел к бару, налил себе полстакана джина и поморщился.

– Чувствую, что петля затягивается у меня на горле. Довольно-таки неприятное ощущение.

– Не говори так, Бруно! – воскликнула Джоанна. – Всем вовсе не до смеха!

Фокнер застыл на месте, не успев даже поднести бокал к губам. Повернув голову, он недоуменно глянул на Джоанну.

– Надеюсь, ты не принимаешь всего этого всерьез?

– А как можно иначе?

– А как считаешь ты, друг?

– Жаль, Бруно, но пахнет прескверно.

– Вот как? Отлично! Великолепно! – Фокнер залпом опрокинул стакан и вышел из-за стойки бара. – Как давно мы знаем друг друга, Джек? Лет пятнадцать, больше? Облегчи мою душу, открой, когда ты впервые заподозрил меня в преступных склонностях?

– Бруно, зачем ты притащил сюда эту несчастную девицу? – нервно спросила Джоанна. – Зачем?!

Фокнер переводил тяжелый недоверчивый взгляд с одного на другую. Улыбка медленно сползла с его лица.

– Боже! И вы начинаете в это верить… Вы действительно начинаете в это верить.

– Не глупи! – приказала Джоанна и повернулась к нему спиной.

Он крепко схватил ее за плечи и повернул к себе.

– Ага, сама боишься этой мысли, но я уже вижу ее в твоих глазах.

– Прошу тебя, Бруно, перестань… Мне больно.

Фокнер оттолкнул девушку и шагнул к Джеку.

– Ну а ты?

– Бруно, у тебя темперамент типичного холерика, и кому знать об этом лучше, чем нам. Когда ты сломал челюсть Пирсонсу, вспомни, мы насилу оттащили тебя вчетвером.

– Если это комплимент, то спасибо.

– Дружище, посмотри правде в глаза. У Миллера вполне достаточно фактов, чтобы двигаться потихоньку вперед. Пока это только намеки и предположения, так сказать, косвенные улики, но, уверяю тебя, в суде это будет выглядеть вполне подозрительно.

– Тебе только так кажется.

– Пусть так, но давай расположим имеющиеся факты в таком порядке, как их представит прокурор присяжным. Для начала он упомянет о твоем необузданном темпераменте, беспричинных вспышках ярости и склонности к агрессии. Когда ты был в Уондзуорте, врачи в один голос твердили, что ты должен пройти полный курс лечения у психиатра. Ты не согласился. Этого вполне достаточно.

– Что ж ты замолк? Продолжай. Весьма увлекательная речь.

– Ты привел сюда поздним вечером Грейс Пакард и заплатил ей десять фунтов за три минуты позирования.

– Чистая правда.

– Я-то это знаю и верю тебе, в этом весь ты, но ты будешь последним дураком, если решишь, что в Англии существует суд, который сочтет правдой подобную историю.

– Ты не оставляешь мне никакой надежды, так ведь? – хмуро спросил Бруно.

– Это еще не конец, – безжалостно продолжал Морган. – Стоило девушке выйти за порог, как тебя тоже понесло из дома. Ты покупал сигареты в баре на Риджент Плейс, а всего несколько минут спустя ее нашли мертвой в ста пятидесяти метрах от площади. У тебя при себе обнаружились ее перчатки. Можно только теряться в догадках, какие доводы сделает из этого на процессе прокурор.

Странно, но Фокнер с каждым словом становился спокойней и сдержанней.

– А что с десятифунтовым банкнотом? Какого черта мне вообще упоминать о нем, если его не было? – отчетливо произнес он.

– Чтобы слепить сказочку поправдоподобней, – не задумываясь, ответил приятель.

– И ты в это веришь?

– Считаю, что поверят присяжные.

Фокнер, сгорбившись, пошатываясь на нетвердых ногах, медленно подошел к бару, потянулся к бутылке с джином, налил себе полный стакан и, повернувшись к гостям спиной, осушил его до дна. Когда он снова посмотрел на друзей, взгляд его был серьезным и спокойным.

– Все логично, весь ход мыслей без сучка без задоринки, Джек, однако в твоих рассуждениях я таки нащупал два слабых звена. Особый акцент ты сделал на то, что у меня оказались перчатки Грейс. По-моему, стоит подчеркнуть, что они уже были у меня до ее убийства. В любом случае перчатки становятся важной уликой, только если докажется, что Грейс Пакард пала жертвой Любовника Дождя. Ты рассматривал ситуацию под таким углом зрения?

– Да, – бесстрастно признал Морган.

– Следовательно, если я этот убийца, то, очевидно, лишил жизни и предыдущих дамочек, что и требуется доказать. А возьмем, к примеру, женщину, которой свернули шею два дня назад. Когда мы увиделись с тобой вчера вечером, я же говорил тебе, что работал двое суток без продыху, как каторжный. Да я за эти сорок восемь часов и носа из мастерской не высунул!

– Труп нашли в неполных четырехстах метрах отсюда, в парке Джубили. Ты мог спуститься по черной лестнице и выйти через запасный выход из дома и не встретил бы живой души. Так, во всяком случае, утверждал бы прокурор.

– Но согласись, ведь я ничего не знал о новом убийстве, помнишь? Я узнал о нем только от тебя, правда? Или совсем забыл? Ты сообщил о преступлении сразу же, как вошел. Я как раз переодевался в спальне, а ты стоял на этом самом месте и рассказывал.

– Да, это так. Теперь и я припоминаю, – согласился Морган. – Ага, я спросил, слышал ли ты о новом убийстве, потом машинально взял с кресла газету и обнаружил, что это вечерний выпуск за пятницу. – Он медленно подошел к камину и поднял с велюровой подушки газету, что так и осталась там валяться с прошлого вечера. – Вот она: последний выпуск, пятница, двадцать третьего. – Морган поднял на приятеля недоуменный взгляд. – Послушай, ты же не выписываешь газет?

– Ну и что из этого?

– Как же у тебя оказалась газета, если ты два дня не выходил из дома?

Джоанна отчаянно ойкнула. Только сейчас Фокнер впервые утратил часть своей самоуверенности. Он поднес ладонь ко лбу, пытаясь собрать спутанные мысли.

– Черт, только вспомнил. У меня не оставалось курева. Я был такой уставший… просто с ног валился, даже думать был не в силах. За окном лил дождь, помню, как он барабанил по стеклам. – Казалось, он говорит сам с собой, словно вокруг никого не было и самым главным было – заставить свою память переворошить прошлое в поисках правды. – Я решил, что глоток свежего воздуха проветрит мои мозги, да и потом, у меня в доме не осталось и крошки табака, так что пришлось выползать из норы.

– А газета?

– Кажется, я купил ее у старикашки на углу Олбани-стрит.

– Совсем рядом с парком Джубили.

Тишина, которая окутала комнату, была соткана из нитей недоверия и подозрений. Они замерли в могильной тиши, пока спустя мгновение ее не разорвал зловещий раскат грома.

Джек был бледен, как саван. На лице Джоанны застыла маска смертельного ужаса.

Фокнер медленно перекатил голову с одного плеча на другое, словно не мог осмыслить, что происходит и когда этому придет конец.

– Ты должна мне верить, должна, тысячу чертей, должна верить мне до гроба, слышишь, Джоанна!

Девушка с трудом прошептала побелевшими губами:

– Джек, увези меня отсюда, пожалуйста. Очень прошу, забери меня из этого дома…

– Нет уж, милочка, – яростно рявкнул Бруно. – Не такой я кретин, чтобы позволить тебе свалить именно сейчас!

Твердой рукой он вцепился в ее плечо. Она в испуге выдернула его из хищных пальцев и метнулась в сторону. Бруно пытался удержать ее, но девушка споткнулась о мольберт. Нестойкое сооружение перевернулось, и листы ватмана, над которыми совсем недавно работал скульптор, рассыпались по ковру. Последний его эскиз, тот, где были четыре фигуры, рядом с которыми на белой бумаге прорисовывалась пятая тень-химера, упал к самым ногам Джоанны – последнее жуткое и неопровержимое доказательство. Боль, страх, ужас, смятение и ненависть – все сразу отразилось у нее на лице.

Выставив перед собой хрупкие руки, она, шаг за шагом, начала отступать. Морган поднял набросок и подал его Фокнеру.

– А как ты объяснишь это?

Фокнер молча отодвинул его в сторону и заключил Джоанну в объятия.

– Выслушай меня! Всего-навсего выслушай! Прошу только об этом.

Звук пощечины прозвучал резко, словно щелканье бича. Джоанна замерла, ошеломленная собственной дерзостью. Морган бросился к ним: разнять, унять, успокоить. Ревность, злость и обида вскипели в Фокнере с такой силой, что он шутя отшвырнул Джека так, что тот не устоял на ногах и покатился на стойку бара, переворачивая и разбивая стаканы и бутылки. Жалобно звякнул термос со льдом.

Джоанна бросилась к выходу, но не успела даже щелкнуть замком. Фокнер настиг ее, грубо и жадно одной рукой сжал ее талию, а другой впился в воротник кожаного плаща.

– Тебе не удастся уйти, дорогуша! Скорее я убью тебя!

Его руки, послушные воле хозяина, встретились на ее шее. Джоанна, захлебываясь и хрипя, упала на колени. Морган, оглушенный мощным ударом и еще не совсем пришедший в себя, с трудом поднялся на ноги и, покачиваясь, шагнул к Фокнеру. Нетвердой рукой он вцепился ему в волосы и дернул что было сил. Бруно взвыл от неожиданности и боли и несколько ослабил тугую петлю из крепких пальцев на шее женщины. Когда он обернулся, Морган схватил стоявший на стойке бара кувшин с холодной водой и выплеснул вместе с подтаявшими льдинками в лицо Фокнеру. Казалось, это привело его в чувство. Он разжал руки, безвольно уронил их вдоль тела и, мыча что-то неразборчивое, привалился к стене. Морган подошел к Джоанне и помог ей подняться.

– С тобой все в порядке?

Она жалобно всхлипнула вместо ответа, приложив ладонь к горлу.

Фокнер следил за ними угрюмым взглядом, застыв в непонятном, неожиданном спокойствии.

Морган презрительно усмехнулся.

– Так ведь оно и было? Ведь ты именно так убил Грейс Пакард?

Дьявольский смех Фокнера залил комнату: хриплый, неистовый и непонятный.

– Ладно, чего уж там! Это-то вы и хотели услышать, да? Убирайтесь ко всем чертям и трепите своими погаными языками всем, кому захотите!

Он схватил стул за ножку, поднял его высоко над головой, яростно замахнулся и изо всех сил метнул свою добычу в окно.

Миллер постучал в дверь. Она почти тотчас же растворилась, и на пороге появился Джек Морган. Джоанна, всхлипывая, полулежала в кресле у камина. Фокнер стоял у стойки бара спиной к дверям, наливая себе очередную порцию джина.

– Что здесь произошло? – официальным тоном осведомился Миллер.

Морган облизал языком пересохшие губы и судорожно сглотнул. Видно было, что слова давались ему с большим трудом.

– Джек, отчего бы тебе не сказать? – добродушно окликнул его Бруно. Он допил стакан и обернулся к остальным. На его губах появилась привычная, слегка язвительная усмешка.

– Знаешь, старина Миллер, мы с Джеком вместе когда-то топали в школу, такую очень древнюю школу со старыми добрыми традициями. Ты и представить себе не можешь, Миллер, как жутко для Джека стать доносчиком.

– Бога ради, Бруно, избавь меня… – негодующе заговорил Морган.

– Какие мелочи! О чем ты говоришь, дружище! – Походкой шута Бруно проделал недолгий путь к сержанту и словно врос в пол перед ним.

– Позвольте представиться, убийца Грейс Пакард. – Он вытянул руки прямо перед собой, стряхивая манжеты с запястий. – Как знать, Миллер, может, мне суждено стать причиной вашего продвижения по службе?

– Вы отдаете себе отчет в серьезности возведенных на себя обвинений? – Лицо Миллера оставалось спокойным и решительным.

– Только что перед самым вашим приходом он сделал точно такое же признание мисс Хартман и мне, – сухо заметил Морган и кивнул Фокнеру: – Бруно, ты не обязан ничего объяснять в эту минуту. Молчать – твое право.

– Я вынужден обратиться к вам с просьбой следовать со мной в полицейский участок, – обратился Миллер к скульптору. – Считаю своим долгом предупредить вас, что все, что вы скажете, может свидетельствовать против вас. – Он, сдержанно склонив голову, вручил Бруно официальное постановление о задержании, вынул из кармана наручники и звонко защелкнул их на запястьях Фокнера.

Тот иронически ухмыльнулся в ответ.

– Даже не скрываете своего счастья?

– Не вижу повода проливать горькие слезы, – выйдя из роли «крутого» полицейского, обронил сержант, беря подозреваемого под локоток.

– Если можно, я поеду с вами, – с готовностью предложил Джек.

– Ого-го! – коротко хохотнул Фокнер. Смеясь, он казался совсем другим человеком: мягким, летящим, готовящимся к успеху и принимающим его беззаботно и по праву, человеком, которым мог стать и должен был быть, сложись его судьба иначе.

– Ага, я забыл, навязчивая на зубах мудрость, а здесь как нельзя к месту. «Друзья познаются в беде». Если поедешь, я твой вечный должник, Джек.

– Мисс Хартман обойдется без нас? – поинтересовался Миллер.

Джоанна оторвала ладони от опухших от слез глаз и коротко бросила:

– Не стоит обо мне волноваться.

Странно, в ее голосе не было укора.

– Джек, ты заедешь за мной?

– Не знаю. Лучше оставлю машину тебе. – Он вынул ключи из кармана и бросил их на столик.

– Джоанна, мне ты ничего не скажешь? – весело осведомился Бруно.

Она с отвращением отвернула лицо. Ее плечи вновь задрожали от рыданий. Фокнер весело расхохотался.

Миллер подтолкнул его в спину и потащил к выходу. Морган, замыкавший шествие, тихо прикрыл за собой дверь, из-за которой, пока длился их путь по ступеням, доносились глухие сдавленные рыдания Джоанны.

Глава 19

Тишина в кабинете была слишком долгой. Дежурный, замерший у дверей, отрешенно копался в носу. Вдали вновь пророкотал гром, на этот раз чуть ближе и громче. Харолд обеими руками поднес ко рту фаянсовый стакан с горячим чаем. Собственно, поднес, но не отпил. Чаю явно не хватало «букета», а сверху образовалась неаппетитная пленка. Его начинало тошнить, стоило ему опустить глаза на стакан и увидеть это пористое сероватое варево. Он брезгливо содрогнулся и молча поставил полный стакан полицейского пойла на стол.

– Ну, и долго еще? – раздраженно спросил он.

Дверь открылась, стукнув о косяк. Маллори подошел к окну, прислонился к раме и уставился на дождь. К столу подошел Уэйд, с перевешенными через плечо брюками, занял место, только что нагретое старшим инспектором, сел и молча скрестил руки на груди.

Харолд ощутил странный, растущий в горле ватный ком. Он судорожно схватился за воротничок, ослабил узел галстука и бросил умоляющий взгляд на Брейди, только что закрывшего дверь за на редкость тактичным конвоиром, который бесшумно вышел и столь же неслышно прикрыл за собой двери.

Огромный увалень ирландец явно смутился. Лишь на мгновение его глаза встретились с глазами Харолда и сразу же скрылись под тяжелыми веками. Брейди явно не старался встретиться с взглядом Харолда.

– Что ты сделал с десятью фунтами? – не оборачиваясь, спросил Маллори.

– Десять фунтов? Какие десять фунтов? – проблеял Харолд.

Маллори повернулся к нему.

– Тот банкнот, целые десять фунтов, что был у девушки под чулком. Куда ты его дел?

– В жизни не держал в руках десятки одной бумажкой.

– Будь ты поумнее, сразу бы уничтожил купюру, но ты, как ни жаль, дурак и дураком умрешь, – беззлобно продолжал Маллори, словно вовсе не заметил объяснений юноши. – Где ты мог разменять его в такой поздний час? В забегаловке для пьянчуг? Вряд ли. В буфете на вокзале? Кажется, ты вспомнил, что заглядывал туда.

Прямо на их глазах Харолд съежился и словно бы стал меньше ростом.

– Что вы собираетесь делать, черт возьми?

Маллори снял трубку и набрал номер Главного управления по делам убийств.

– Старший инспектор Маллори, – бросил он в трубку. – Я хотел бы срочно связаться с хозяином буфета на Центральном вокзале. Мне нужно знать наверняка: менял ли вчера вечером кто-либо десятифунтовую купюру на более мелкие бумажки? Или, может, расплачивался ею за покупку? Да, да, именно десять фунтов.

Лицо Харолда стало белее мела. Глаза его неожиданно зажглись дерзким, воинственным огнем.

– Напрасно теряете время, господа. В субботний вечер через их руки прошло, самое малое, с полдюжины десяток, сами отлично это знаете. Что же это за улика?

– Поглядим, посмотрим, – равнодушно промурлыкал Маллори.

Обоим полицейским стало ясно, что Харолд собрал в кулак всю свою волю. Он отклонился от спинки стула, выпрямился и втянул в себя воздух.

– С меня хватит! Если вы обвиняете меня в чем-либо, я требую адвоката. Если нет, то не собираюсь тут рассиживаться ни минутой дольше!

– Меня вполне устроит, если вы задержитесь еще на пяток минут, – добродушно ответил Маллори.

– Что вы имеете в виду?

– Жду парнишку из лаборатории, он вот-вот должен появиться. Мы намерены сделать тебе анализ крови.

– Какого черта?

Инспектор указал рукой на Уэйда, который с преувеличенной аккуратностью раскладывал на столе брюки, тщательно выглаживая ребром ладони случайные складочки.

– Твои штаны в лаборатории были подвергнуты самым разным тестам. Из этого следует, что вчера ты где-то порезвился с женщиной.

– Ну и что! Я сам в этом признался.

– Вскрытие трупа показало, что и Грейс Пакард занималась сексом с кем-то перед самой смертью.

– Только не со мной!

– Это установить несложно. Достаточно проделать парочку анализов. – С этой минуты Маллори начал блефовать. Риск был велик, но, казалось, оправдан. – Не знаю, известно тебе или нет, но по остаткам семяизвержения мужчины можно без труда определить его группу крови.

– Ну и что из этого?

– В ходе анатомического исследования тела Грейс Пакард был сделан мазок, в котором обнаружились сперматозоиды мужчины, с которым она совершила половой акт перед самой гибелью. Эта крохотная пробирка пока в лаборатории, там должны определить группу крови партнера. А с минуты на минуту должен прийти лаборант, чтобы сделать анализ тебе. Не пройдет и четверти часа, как мы будем знать, какая у тебя группа крови. Кстати, может ты сам ее знаешь?

Харолд уставился на Маллори затравленным взглядом. Он вдруг почувствовал, какой тяжелый, спертый воздух в кабинете. Дышать было нечем. Словно рыба, выброшенная на песок, Харолд жадно ловил воздух ртом. Его голова, будто сама по себе, задергалась, стремясь оторваться от плеч. Он попытался вскочить, но покачнулся и как подкошенный рухнул на стол. Спустя мгновение, словно избалованный ребенок, он замолотил кулаками по столу.

– Шлюха! Грязная потаскушка! Мерзавка! Она смеялась надо мной! Как она смела смеяться надо мной!

У него перехватило дыхание, он сглотнул крик и, заливаясь потоками слез, разрыдался. Маллори замер, опершись обеими руками о стол. Он так давно этого ждал, что сейчас эта минута вовсе не стала моментом триумфа. Неожиданно для него самого вся сцена показалась ему слишком ненастоящей, театральной, актом из плохонькой пьесы, разыгрываемой провинциальной труппой. Глупейшее представление! Все, что здесь свершилось, стало абсолютно ненужным и не столь важным. Может, просто слишком много событий столкнулись друг с другом в самое короткое время, будто пробка на скоростном американском шоссе? Он подумал, что единственное, что ему следовало бы сейчас сделать, это спрятаться в любой уединенной квартире с чашкой горячего чая в руке.

Он снял ладони со стола и выпрямился. В тот же миг раздался стук в дверь, деликатный и настойчивый. Брейди отправился отпереть. Дежурный полицейский протянул через порог сложенный лист бумаги. Брейди захлопнул дверь и с невозмутимым видом вручил послание Маллори. Шеф внимательно перечел сообщение дважды, после чего равнодушно скомкал записку в кулаке и метнул в корзинку для мусора.

Это была весточка от доктора Даса. Миссис Филлипс спокойно скончалась во время сна четверть часа тому назад. Хвала Всевышнему и вечное благодарение и за это тоже!

– Говоря кратко, Миллер, дела обстоят именно так, – подытожил Маллори.

Сержант возмущенно набрал полную грудь воздуха.

– Возможно, осталась вероятность, что произошла ошибка?

– Абсолютно исключено! Филлипс во всем сам признался. Его показания гласят, что какое-то время он прождал под дождем Фокнера и, наконец, увидел их вдвоем. Когда Грейс Пакард вышла от скульптора, он крался следом. Потом он окликнул ее, уговорил спрятаться в темном переулке Доб Керт, где между ними вроде бы наступило некоторое перемирие или согласие. Она добровольно согласилась удовлетворить его похоть и в придачу, добровольно же, отдала ему десять фунтов.

– Что же произошло после?

– Одному Богу известно. Сильно сомневаюсь, что нам когда-либо откроется все до мелочей. Скорее всего, дошло до ссоры, даже скандала из-за Фокнера и его денег. Думаю, что Филлипс после взбучки, которую ему задал Фокнер, счел предательством и изменой, что Грейс переспала с ним. Эта десятка стала прямым доказательством, что имела место продажная страсть…

– И поэтому он ее убил?

– Девушка, что весьма правдоподобно, позволила себе поиздеваться над ним. Филлипс и так был взбешен и ее «неверностью» и, что особенно важно, полученной трепкой, унижением и жаждой мщения. Перебранка завершилась мордобоем. В какой-то миг он утратил власть над собой… Конечно, он вовсе не хотел ее убивать. Такие, как он, никогда не хотят. Только убивают слишком часто.

– И думаете, что суд присяжных поверит?

– С его-то биографией? Да никогда в жизни!

Телефон оборвал его на полуслове. Маллори поднял трубку, минуту помолчал, вслушиваясь в голос на другом конце провода, а затем бережно опустил трубку на рычаг.

– Вот и еще один гвоздь в крышку его гроба. Выходит, хозяин вокзальной кормушки нашел буфетчицу, которая тем вечером меняла кому-то десятифунтовую бумажку. По ее мнению, это был Харолд, он у них появляется частенько. Вдобавок она утверждает, что он был на вокзале без пятнадцати минут одиннадцать.

– Вот кретин! – пожал плечами Миллер.

– Как и все остальные. И следует признать: именно в этом наше счастье.

– Но тогда какого черта Фокнер сыграл с нами такую нелепую шутку? Понять не могу.

– Верно, стоит пригласить его сюда и попросить, чтобы он раскрыл нам свои карты.

Маллори откинулся на стуле поудобнее и отрешенно принялся набивать свою трубку. Миллер открыл дверь и пригласил Фокнера и Моргана войти.

Скульптор, как никто иной, казался человеком, которому неведомы ни поражения, ни обиды. В сером плаще, цена которого была вряд ли меньше трех сотен фунтов, независимо опустив руки в карманы, застыл перед столом старшего инспектора, скептически улыбаясь уголками губ.

Маллори, казалось, был занят лишь своей трубкой, да разве еще кисетом. Только после того, как он набил ее, утоптал табак специальным шомполом, смахнул крошки табака с крышки стола и поднес горящую спичку к крохотному пенковому стаканчику на конце мундштука, он счел возможным поднять взгляд на присутствующих.

– Мистер Фокнер, – неожиданно ласково промурлыкал он, – тут у меня оказался документик, под которым стоит подпись некоего Харолда Филлипса. Эта бумажка гласит, что этот господин признал, что лишил жизни некую Грейс Пакард. У вас есть что сообщить по этому поводу?

– Разве что в число моих прочих достоинств следует включить также дар ясновидения, – без колебаний бросил Бруно.

Морган резко шагнул вперед.

– Ваши слова правдивы, господин инспектор? – спросил он, выпятив подбородок.

– Естественно. Нам удалось отыскать десятифунтовый банкнот, который ваш клиент дал девушке. Перед тем, как отправиться домой, Харолд Филлипс поспешил разменять его в буфете на Центральном вокзале.

Морган перевел взгляд на друга: Фокнер был бледен, а губы на его лице слились в одну прямую серую линию.

– Что ты выделываешь, идиот! Ты же сам признался нам, что убил Грейс Пакард! Кретин!

– Ты и впрямь так считаешь? – с сомнением в голосе осведомился Бруно. – Насколько я помню, все выглядело не так. Это именно ты убеждал меня, что я убийца. Мистер Морган, – он едва улыбнулся Маллори, – как всякий стряпчий, господин инспектор весьма склонен верить и доверять только собственному мнению. Как только он пришел к выводу, что я и есть то шило, которое в мешке не утаишь, единственное, что оставалось мне, так это отдаться в руки полиции.

– Ты хочешь сказать, – закипел Морган, – что, как обычно, ломал комедию? – Он вцепился в лацканы плаща и нескольких раз зло встряхнул Фокнера. – Ты, идиот, понимаешь, как ты обидел Джоанну?

– Она сама виновата. Она должна была верить мне, но она предпочла принять твою версию. – Фокнер казался застывшей, окаменевшей статуей, не способной ни на какие вспышки эмоций и чувств. Медленно и отчетливо, голосом свежесмазанного робота, он отчеканил:

– Уверен, вы будете счастливы вместе. Парочка хоть куда. Я могу быть свободен, господа офицеры?

– А как же! – всплеснул руками Маллори.

На пороге Фокнер обернулся и скучающим взглядом окинул Миллера.

– Искренне скорблю, что не смог стать очередной ступенькой вашей карьеры. Что ж, желаю, чтобы вам больше повезло в следующий раз.

Он прошагал к выходу на прямых ногах и даже не слишком громко хлопнул дверью.

Тишина, что повисла в кабинете после его ухода, была колючей и неожиданно долгой. Морган не отводил взгляда от выбеленной стены, казалось, был прибит к полу, так он был неподвижен. Внезапно он будто очнулся от ворожбы или глубокого сна и, не сказав ни слова, выбежал из кабинета.

Миллер прижал горячий лоб к окну, вглядываясь в перечеркнутые струями улицы. Он увидел сходящего с крыльца Фокнера, который задержался на верхней ступеньке, застегивая плащ. Мужчина подставил отрешенное лицо дождю, промокнул платком капли со щек и решительно шагнул вперед. Через мгновение показался Морган. Оценивающим взглядом он проводил удаляющуюся фигуру, перешел на другую сторону улицы к стоянке такси.

Миллер медленно потянулся к карману, вытащил фунтовую бумажку и положил ее на стол перед Маллори.

– Я ошибся, – просто сказал он.

– И не раз, но я тебя в этом не виню. На мой взгляд, Фокнер на редкость неуравновешенная личность, и он все еще на свободе. Трудно разгадать, что у него на уме.

– Приятно, что вы меня понимаете. И все-таки я оказался не прав.

– Забудем об этом, – небрежно бросил Маллори. Он встал и потянулся за плащом. – Если в твоей голове завалялось название какой-нибудь харчевни из тех, что поприличнее, которая открыта для страждущих и в воскресенье днем, то готов угостить тебя поздним обедом за мои честно заработанные деньги.

– Согласен, господин инспектор. Десять минут, чтобы собрать бумаги со стола, и я в вашем распоряжении.

Когда они спустились с крыльца и направились к «куперу», ливень разыгрался не на шутку. Миллер припомнил недавно открытый на северной окраине города не слишком дорогой, но уютный итальянский ресторанчик, где вкусно кормили. Они проехали мимо больницы и влились в лабиринт улиц в трущобах, двигались по направлению к только что застроенной Иннер-Ринг-стрит.

Город, щедро заливаемый потоками дождя, казался обезлюдевшим и пустым. Щетки не успевали сгонять с лобового стекла холодные водопады. Они не разговаривали ни о чем. Миллер, выбитый из колеи неожиданной развязкой, перебирал в уме все происшедшее, снова и снова прокручивая в памяти каждый эпизод, вел машину автоматически, словно робот.

Он поворачивал за угол, когда Маллори потряс его за плечо.

– Боже мой, взгляни, что это?

Миллер машинально нажал на тормоз. Рядом с мокрым мотоциклом на мостовой дрались двое мужчин. Один из них в черной каске на голове и тяжелом намокшем дождевике был натуральным полицейским на дежурстве. Второй был в одной только рубашке и брюках, облепивших тело, и босой.

Полицейский рухнул на булыжники, а нападавший подскочил к мотоциклу и завел его. Мотоцикл гулко заурчал, сорвался с места и помчал по середине улицы.

Миллер резко вывернул руль и перегородил проезд автомобилем, пытаясь остановить беглеца. Мотоциклист затормозил так, что запищали шины, шаркнул о кузов автомобиля и понесся вперед. Миллер распознал дикое, готовое на все лицо: Бомбардир Дойл! Что ж, вот и сошлись их дорожки. Он развернулся, въехав на тротуар, слава Богу, пустой, всего в паре сантиметров миновал фонарный столб и погнался за всадником на железном скакуне.

В эти же самые минуты Джек Морган входил в квартиру Фокнера. Он постучал в дверь, и Джоанна Хартман открыла почти сразу же. Она была чересчур бледна, веки опухли и покраснели от слез, но казалась спокойной и все решившей. Она прижала к груди несколько скомканных платьев.

– Привет, Джек. Я как раз собираю вещи, – попыталась улыбнуться она.

Для него вовсе не было секретом, что время от времени Джоанна жила в этом доме. Она отвернула заплаканное лицо. Джек тяжело вздохнул.

– Бруно не убивал Грейс Пакард, – мрачно уронил он.

Она испытующе посмотрела на друга.

– Что ты сказал?

– Когда нас доставили в участок, полицейские как раз закончили допрос парня, который признался в убийстве. У них куча доказательств.

– Но ведь Бруно сам сказал, что…

Голос ее дрожал, на глаза навернулись слезы. Морган мягко опустил руку на ее окаменевшее плечо.

– Я помню, что он говорил. Только это не было правдой. Он просто хотел проверить нас. Кажется, он от души повеселился.

– Он уже никогда не изменится, правда?

– Боюсь, нет.

– А где он сейчас?

– Он вышел раньше меня. Я видел, как он брел пешком, не обращая внимания на дождь.

– Давай поскорее уйдем отсюда. Я только сложу остальные вещи.

– Не хочешь увидеться с ним?

– Никогда в жизни. Ни за что!

Голос ее был полон гнева и решимости. Она повернулась и вошла в спальню. Морган застыл на пороге, опершись о косяк, и с сочувствием следил, как она раскладывала свои наряды на огромной кровати. Из ящика трюмо она достала несколько безделушек, сняла с тумбочки пару флаконов и принялась проверять, плотно ли завернуты пробки.

В углу спальни, в стенном шкафу, до самого потолка громоздились чемоданы и дорожные сумки. Джоанна попыталась вытянуть один из них, но он не поддавался.

– Может, я попробую, – предложил Морган. Он изо всей силы дернул за ручку чемодана и вытащил его из кипы других. – Кажется, здесь что-то есть, – с удивлением заметил он.

Он опустил чемодан на кровать. Внутри что-то глухо перекатилось. Морган щелкнул никелированными замками и поднял крышку. Перед ними появились черная лаковая сумочка, шелковая узорчатая косынка, нейлоновый чулок и туфелька на тонком высоком каблуке.