Текст книги "Ад всегда сегодня"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Джек Хиггинс
Ад всегда сегодня

Пролог

На углу патрульный полицейский пикап притормозил и плавно остановился под самым фонарем. Водитель повернулся к пассажиру:

– Ты бы не прочь, чтоб кто-то другой подежурил в такую ночку, так ведь?.. Ага, чуть я, старый дурак, не забыл, что ты любишь свою работу…

Ответ полицейского Хенри Джоузефа Дуайера не стоило бы повторять, тем более печатать. Когда машина отъехала, на его лицо наплыл такой грустный задумчивый туман, словно она увезла с собой и его каску, и непромокаемую пелерину, и еще кое-что. Так он постоял всего лишь с полминуты, вслушиваясь в урчание сворачивающего за угол автомобиля. Дождь не утихал ни на миг, по-прежнему лило как из ведра; капли пронизывали свет уличного фонаря, словно серебряные нити светлую льняную ткань. Дуайер оторвал взгляд от мрака, где растворились задние огни пикапа, повернулся и уныло зашагал в конец улицы.

Только пробило десять вечера, впереди вся мокрая и холодная ночь. Улицы были пусты – не только из-за дождя и слякоти: был повод и такому бывалому человеку, как Дуайер, чувствовать себя неуютно в столь поздний час. «Чего трястись, – одернул он свой страх, – через десять месяцев все будет позади». Все же невольно он всунул руку под плащ и погладил коротковолновую радиостанцию на груди – последний приют надежды для полицейского, волшебную флейту, которая за пару минут, если потребуется, приведет подмогу.

Он помедлил на углу и бросил взгляд на единственный оазис света с другой стороны площади – еще не закрытый бар. Глоток чего-нибудь согревающего в желудке не помешает в такую ночь, и потом, он же забыл забрать из дежурки сигареты.

В баре был виден только один клиент в серой кепке и старом дождевике, который, склонясь над стойкой, беседовал с хозяином, Сэмом Харкнессом.

Дуайер подошел к бару как раз тогда, когда мужчина бросил «спокойной ночи» через плечо, вжал голову в плечи, готовясь нырнуть в дождь, и угодил прямо в объятия полицейского.

– Полегче на поворотах, – предупредил Дуайер и только сейчас узнал посетителя. – А, это вы, мистер Фокнер. Дрянь погода нынче, не так ли?

– Чистая правда, – улыбнулся мужчина. – Пришлось выскочить за сигаретами. Вам-то, наверное, за такие ночки платят двойную ставку.

– Дождешься от них, держи карман шире.

Фокнер растворился в струях дождя, а Дуайер толкнул дверь, спустился по трем ступенькам и хмыкнул:

– Летит как на пожар.

Харкнесс налил чая из термоса, бросил в чашку пару кусочков сахара, придвинул ее к полицейскому и расплылся в улыбке.

– Можно подумать, ты бы на его месте в такую ночь не мчался со всех ног домой в теплую постельку? Бьюсь об заклад, его там поджидает девчонка в одной только распашонке. Везет же этим художникам!

Дуайер беззаботно рассмеялся:

– Ох и завидущий ты. Ладно, дай пачку тех, что всегда. Может, хоть курево поможет скоротать такую ночку. Как твои дела?

Харкнесс протянул сигареты и отсчитал сдачу с десяти шиллингов.

– Если повезет, заработаю на бензин от дома и обратно, – хмыкнул он.

– Чему удивляться, в такую ночь редко кто высунет нос из дома, – резонно заметил Дуайер.

– Гм, – буркнул бармен. – Если бы хоть девочки приходили, так нет, сейчас все стараются работать дома, а те, которые поумнее, нанимают ангела-телохранителя подремать у дверей. Этот мерзавец всех переполошил, чтоб он сдох, этот Любовник Дождя.

Дуайер прикурил сигарету, привычно сложив ладони лодочкой, и нехотя спросил:

– А ты сам-то не боишься?

Харкнесс пожал плечами.

– Чего мне бояться? Такие, как я, ему ни к чему. Не пойму только: как дамочка, если у нее с головой все в порядке, решается выходить из дома в такую ночь. – Он вытащил из-под стойки вечерний выпуск газеты. – Только глянь на эту бедную крошку. Пегги Ноуман, обычная шлюшка. Он прикончил ее в парке прошлой ночью. Сколько лет она проработала в нашем квартале! Помнишь, щуплая симпатичная ирландка, лет под пятьдесят. Сроду мухи не обидела, никому грубого слова не сказала. – Он зло скомкал газету и смахнул ее с прилавка. – А что вы, ребята из полиции? Собираетесь это прекратить или как?

Вот вопиющий об отмщении глас обеспокоенного и перепуганного народа, который требует козла отпущения, пришло на ум Дуайеру. Он раздавил сигарету в пепельнице и бережно всунул окурок в только что распечатанную пачку.

– Увидишь, никуда он от нас не денется. Он сам завязывает веревочный галстук у себя на шее. Такие психи всегда попадаются.

Слова звучали неубедительно даже для него самого, и Харкнесс, учуяв это, язвительно спросил:

– Ага, только скажи, сколько баб он еще грохнет, прежде чем вы его скрутите?

Слова эти еще долго бились зловещим эхом в ушах Дуайера, когда он, простившись с барменом, нырнул в ночной дождливый мрак.

Харкнесс проводил его взглядом сквозь стекло, и хотя быстро потерял из виду его силуэт среди бесконечных струй, но еще долго слышал хлюпающие шаги. Через минуту наступила тишина, наполненная шуршанием дождя. Горло его вдруг сжало леденящее чувство страха, предчувствие кошмара. Ему вдруг захотелось догнать и остановить одинокую тень. Он шумно вздохнул, включил радио погромче и закурил трубку.

Джо Дуайер медленно брел в густой тьме, его мерные шаги, словно теннисные мячики, отбивались от сбившихся в кучу домов, построенных, пожалуй, еще при королеве Виктории.[1]1
  Виктория (1819–1901) – королева Великобритании с 1837 г.


[Закрыть] Каждый десяток метров полицейский останавливался, обшаривая острым лучом фонарика арки и подворотни, пару раз даже заглянул во дворы, в которых были сквозные проходы. Дуайер был честным служакой, и все его действия строго соответствовали инструкции, хотя он и совершал их почти автоматически. Он продрог насквозь, холодные капли, стекая с воротника, промочили рубашку на спине, а впереди предстояли еще целых семь часов дождливого дежурства. После разговора с Харкнессом на душе у него скребли кошки. Конечно, приятель со сдвигом, но за кого сейчас можно ручаться, что он нормальный? Все оттого, что люди слишком много времени просиживают у телевизора, который приучил их, что все преступления ловко и бесхлопотно раскрываются ровно за пятьдесят две минуты экранного времени – нет, даже быстрее, если считать рекламные врезки.

Машинально, по привычке, не замедляя шаг, он направил луч фонарика в узкую прорезь переулка Доб Керт и остолбенел. В лужице света мок дамский черный сапожок на высоком каблуке. Фонарик вырвал из темноты раскинутые ноги, бесстыдно задранную на бедра юбку и застыл на молодом женском лице. Голова жертвы, неестественно вывернутая, мокла в луже, в потухших глазах пусто отразился свет фонарика.

Невероятно, но он почему-то не испытал страха, просто быстро подбежал, присел и осторожно коснулся рукой мертвого молодого лица. Ладонь почувствовала нежное тепло кожи, а в такую ночь это могло означать только одно…

Он услыхал чужие шаги прежде, чем успел оглянуться. Дуайер хотел подняться, выпрямиться, приготовиться к нападению, но чей-то сильный удар скинул с него каску, острая боль обожгла затылок. Полицейский вскрикнул, упал лицом на грудь девушки и почувствовал, что к холодным дождевым каплям примешиваются горячие липкие струйки. Он начал проваливаться во мрак, но старался дышать глубоко: глубже, еще глубже, пытаясь бороться с надвигающимся беспамятством, последним усилием воли он вспомнил инструкцию, заставил себя запустить руку под пелерину, в карман, где была радиостанция, и нажал кнопку сигнала о помощи.

Даже тогда, когда сквозь боль до него донесся зуммер, что его призыв услышан и помощь близка, он боролся со зловещим мраком, всеми силами сопротивляясь темноте, готовой поглотить его сознание. Он сдался лишь тогда, когда первая полицейская машина с голубой «мигалкой» на крыше вылетела из-за угла. Дуайер закрыл глаза, глубоко вдохнул аромат дешевых духов и покатился в бездонную пропасть.

Глава 1

Дождик начал накрапывать поздним вечером, с наступлением темноты усилился, а к полуночи грозил перейти в потоп. Ветер издалека пригнал беременные бурей тучи, согнав их с Северного моря, обрушил на крыши домов, парки и мостовые, зло забарабанил в окна мастерской Бруно Фокнера.

Студия – громкое название бывшего сарая – ибо именно в этом шестиэтажном доме, построенном полвека назад, помещались склады и хранилища торговца шерстью, позже переделанные в жилые квартиры. В гостиной огонь полизывал сыроватые поленья в средневековом камине. Багряное пламя было единственным источником света в вечернем мраке, порой вырывая из мрака четыре огромные зловещие скульптуры, застывшие рядом с помостом для натурщиц.

В дверь позвонили раз, еще раз, еще и еще.

Дверь рядом с камином, ведущая в остальные комнаты, отворилась, и на пороге появился хозяин в небрежно застегнутой рубашке, словно его только что выдернули из постели. Широко зевая, он на секунду облокотился на греющуюся каминную полку. Высокий, широкоплечий, крепкий и складный мужчина тридцати лет с самоуверенным лицом и дерзкими глазами, как это обычно свойственно «людям искусства», среди которых принято считать, что они созданы для иных, высших целей, столь далеких от ничтожных интересов низких и мелких людишек, потянулся, поморщился и раздраженно крикнул:

– Слышу, слышу, уже иду. – Он щелкнул замком и неожиданно улыбнулся. – А, это ты, Джек, привет.

Молодой мужчина, ровесник хозяина, прислонившись к стене, не успев снять палец с кнопки звонка, весело ответил:

– Ну ты и копаешься!

Фокнер распахнул дверь пошире и впустил гостя. Молодой человек в безукоризненном смокинге и наброшенном на плечи плаще с бархатным воротником привычно переступил высокий порог.

Хозяин захлопнул дверь, шагнул в гостиную и вытащил сигарету из серебряной шкатулки. Джек следил за ним внимательным взглядом.

– Выглядишь ты не лучшим образом.

– Не трудись, я все равно испытываю к тебе добрые чувства, – рассмеялся Бруно.

Морган обвел глазами комнату, его взгляд споткнулся о трубку, снятую с телефона и лежавшую рядом на маленьком инкрустированном столике. Вздохнув, он подошел и аккуратно положил ее на рычаг.

– Так я и думал. Все мои попытки в течение трех часов дозвониться до тебя не увенчались успехом.

Фокнер невозмутимо пожал плечами.

– Двое суток работал как каторжный… А потом снял трубку и завалился спать. А что случилось, Джек? Чего ты пришел?

– Что с твоей памятью, Пракситель?[2]2
  Пракситель (ок. 390—ок. 330 до н. э.) – древнегреческий скульптор, представитель позднего классицизма. Его работы отличаются чувственной красотой, одухотворенностью, земной страстью. Среди них известные по копиям «Афродита Книдская» и «Отдыхающий сатир».


[Закрыть] Сегодня день рождения Джоанны. Она прислала меня за тобой.

– Боже мой, клянусь, совсем вылетело из головы! Уже, пожалуй, не отвертеться?

– И не мечтай. Всего лишь восемь вечера, – ухмыльнулся Джек.

– Черт возьми! Не сомневаюсь, что Джоанна, как всегда, зазвала целую толпу зануд. И потом, я забыл про подарок, – уныло вспомнил Бруно.

Жестом фокусника, в преддверии бурных аплодисментов, Морган вынул из кармана кожаный футляр и положил его на стол.

– Жемчужное колье… Всего-навсего целых семьдесят пять фунтов. Прямо от «Хамберта». Я позволил себе записать его на твой счет.

– Воздам сторицей, Джек! – засмеялся хозяин. – Не могу передать, как я намучился с этими чудовищами! – Он махнул рукой в сторону скульптуры и отправился в ванную сбривать двухдневную щетину.

Гость, сбросив плащ на кресло, приблизился к скульптуре и застыл в созерцании.

Конечно, далекий от искусства новичок не назвал бы классикой эти четыре женские фигуры, сработанные в натуральную величину, хотя и было в них что-то от ранних образов Генри Мура.[3]3
  Генри Мур (1898–1986) – знаменитый английский скульптор. В раннем творчестве увлекался изощренной фантастичностью, одно время работал над символистскими произведениями.


[Закрыть] От группы застывших женщин веяло холодом и ужасом. Джек передернул плечами.

Хлопнула дверь в ванной, и Бруно в махровом халате ласково хлопнул приятеля по плечу.

– Ну, как тебе?

– Ты добавил еще одну… А ведь спорил с пеной у рта, что три – классическая триада, что все остальное от лукавого…

Скульптор пожал плечами.

– Пять недель назад, когда я впрягся в эту работу, мне казалось, что и одной хватит с лихвой. Потом замыслы стали расти, грузнуть, пухнуть словно грибы после дождя… Хуже всего, что я уже не в силах оторваться.

– Знаешь, дружище, но это же чудо, лучшее из того, что ты когда-либо совершил!

Фокнер ответил, помолчав с полминуты. В голосе его были усталость и сомнение.

– Я не спешил бы с выводами. Кажется, все еще чего-то недостает. Нарушены пропорции, нет какого-то равновесия и, как следствие, покоя или ужаса. Наверное, придется прибавить к ним еще одно чучело.

– По-моему, хватит.

– Мне видней, дружище. Ну да черт с ней, работой, глина может подождать, а Джоанна вряд ли. Пойду переоденусь – и вперед.

Он вернулся в ванную, а Джек запустил руку в шкатулку, вытащил сигарету, с удовольствием затянулся ароматным дымом и громко, чтоб его было слышно, спросил:

– Что ты думаешь о последнем случае этого Дождливого маньяка?

– Только не говори, что он еще кого-то грохнул. Сколько уже всего, четыре?

Морган протянул руку к газете, лежавшей на кресле у камина.

– Сейчас узнаем подробности. – Он пробежал глазами колонки и крикнул: – Нет ничего. Ага, это вчерашний вечерний выпуск, а жертву нашли позже, в девять.

– Где это случилось? – спросил Фокнер, выходя из ванной и застегивая вельветовую куртку.

– Неподалеку от парка, – кивнул Морган и поморщился. – Ты что, не думаешь переодеваться?

– А я что, по-твоему, голый? – возмутился Фокнер.

– Ты отлично знаешь, о чем я говорю.

– Для кого мне выряжаться? Для своры чопорных придурков? Никогда! Когда мы с Джоанной решили пожениться, она дала слово принимать и терпеть меня таким, каков я есть. Примерно таким, как сейчас. – Он снял с вешалки плащ и накинул его на плечи. – Единственное, в чем я не сомневаюсь, это то, что, прежде чем попасть на «ярмарку тщеславия»[4]4
  «Ярмарка тщеславия» – роман знаменитого английского писателя Уильяма Теккерея (1811–1863), написанный в 1848 г. и имеющий подзаголовок «Роман без героя».


[Закрыть] у Джоанны, я должен промочить горло.

– Обойдешься. Нет времени, – отрезал Джек.

– Не мели ерунды. Нам все равно по пути не миновать бар «Кинг», так ведь? А пару минуток всегда можно найти.

– Черт с тобой! Сдаюсь, но только по глотку.

Фокнер расплылся в улыбке, и сразу оказался моложе и симпатичней.

– Честное-пречестное. Ну, идем.

Он потушил свет, и оба вышли в дождь.

Бар, куда они заглянули, был непривычно пуст, а его хозяин, Харри Медоуз, добродушный бородач лет пятидесяти, читал газету за стойкой. Кинув взгляд на посетителей, он улыбнулся:

– Добрый вечер, мистер Фокнер. Рад вас видеть, мистер Морган.

– Привет, Харри. Плесни-ка нам два стаканчика бренди.

– Мне полстаканчика, – вмешался Морган, – я за рулем.

Фокнер вытащил сигарету из пачки и закурил, пока Медоуз ловко протирал бокалы, смотрел сквозь них на свет и наполнял золотой влагой.

– Что-то тихо у тебя сегодня, – заметил Бруно.

– Еще рано, – предположил Морган.

– Сегодня клиентов не будет, готов держать пари. – Медоуз придвинул к ним газету, сложенную на странице с крупным заголовком «Дождевой Любовник снова дал знать о себе». – Пока этот сукин сын разгуливает на свободе, никто и носа не высунет на улицу. Он всегда выходит на охоту в дождь. Ему, видите ли, нравится убивать под шорох капель. Куда только смотрит эта чертова полиция!

Фокнер отпил из своего бокала и покосился на газету.

– Ручаюсь, что издатели заплатили ему за сенсацию фунтов пятьдесят, не меньше, – усмехнулся Джек.

– Скорее всего какой-нибудь репортер сам крадется дождливыми ночами, лишь бы было о чем писать и что читать, – добавил Фокнер, осушая стакан.

Харри Медоуз согласно кивнул.

– Скажу вам, приятели, у меня мороз по коже, стоит лишь о нем вспомнить. Но ручаюсь, сегодня на улицах не встретишь одинокую дамочку.

Двери неожиданно скрипнули и впустили молодую женщину лет девятнадцати, может быть, двадцати, не старше. Такой тип красоток, у которых всего слишком много (огня во взгляде, косметики на лице, нейлоновой откровенности ног), нравится почти всем мужчинам, невзирая на доступность и вульгарность, а может, именно поэтому. Девушка была одета в черный лаковый непромокаемый плащ, красную полоску материи, которой не хватило бы на мужской носовой платок, вместо юбки и высокие обтягивающие кожаные сапоги. Она окинула равнодушным взглядом бар, посетителей, стаканы в их ладонях, без страха пошла в дальний неосвещенный угол и уселась на табурете, не заботясь, что плащ распахнулся и крошечная юбка поползла вверх. Достав из сумочки дешевую пудреницу, она занялась макияжем.

– И все-таки нашлась куколка, которая не из пугливых, – кивнул Фокнер в угол.

Джек Морган ответил ему улыбкой и добавил:

– Скорее всего она не читает газет. Наверное, запомнила не все буквы алфавита. Страшно подумать, что с ней случилось бы, наткнись она в эту ночь на Любовника Дождя.

– Зато я отчетливо представляю, что стало бы с ней, попади она в мои руки, – кровожадно прищурился Фокнер.

Медоуз с серьезным видом покивал головой.

– Ага, если принять во внимание ее «боевую раскраску» и длину юбки, то неизвестно, кто остался бы после вашей встречи в живых.

Фокнер оторвался от стакана:

– Значит, она проститутка?

Харри Медоуз лишь пожал плечами вместо ответа.

– Что за вопросы!

– Черт тебя подери, Харри! Ведь она, как и все мы, тоже хочет кушать. Сам живи, но и другим дай пожить. Налей-ка, Харри, ей за мой счет, а нам с Джеком повтори.

– Желание клиента – закон, – деловито ответил Медоуз.

Он вышел из-за стойки, отодвигая пустые столы, прошел в конец зала и склонился над юной дамочкой. Девушка нехотя обернулась, бросила оценивающий взгляд на толстяка и… – о, диво! – кокетливо покачала кудрявой головкой. Медоузу пришлось прогуляться к стойке и обратно, чтоб подать ей джин с тоником. Фокнер не мог оторвать от нее глаз, пока Морган не похлопал его ласково и требовательно по плечу.

– Пора, Бруно, хватит. Не суй свой нос, куда не следует. Потом, мы и так опаздываем.

– Не принимай близко к сердцу, – проворчал приятель.

Девушка поднесла бокал к губам, а он погладил ее прямую спину, еще раз обнял взглядом ее притягательную фигурку в распахнутом плаще с блестящими от дождя нейлоновыми коленками и внезапно расхохотался.

– Что тебя вдруг развеселило? – жестко спросил Морган.

– Вообрази, как вытянулись бы лица у зануд, если б мы привели эту цыпочку с собой…

– К Джоанне? Ты с ума сошел!

– Только представь физиономию достопочтенной тетушки Мэри, всю в морщинах, которых хватило бы и на всех ее приятельниц. Ты только представь, как она сожмет рот наподобие куриной гузки. Ха-ха-ха! Это, пожалуй, идея!

– Не дури, Бруно, – рявкнул Морган. – Даже тебе это не сошло бы с рук.

Фокнер обернулся к нему и, не снимая ладони с плеча гостьи, процедил:

– Так уж и не сошло бы?

Он склонился над девушкой.

– Вы одна и скучаете? – вкрадчиво спросил он.

Девушка равнодушно пожала плечами.

– Почему же, просто жду. – В ее голосе явно слышался ирландский акцент, но он ее вовсе не портил.

– И кого же, если не секрет? – не отступал Фокнер.

– Жениха.

– Чушь! – рассмеялся Бруно. – Ждать жениха в наше время – просто нелепо. Поверьте, детка! Кому же знать это, как не мне, ведь я и сам женишок.

– На самом деле? – Девушка подняла на него взгляд. Ее блестящая сумочка из лакированной искусственной кожи отражала свет бра над столиком. В нижнем правом углу была прикреплена сияющая металлическая буква «Г».

Фокнер подхватил сумочку и вопросительно посмотрел на собеседницу.

– «Г»? И как же дальше?

– Грейс.

– О, как вам идет это имя![5]5
  Милость, благосклонность, изящество, грация (англ).


[Закрыть] А может быть… – замялся молодой человек. – Мы с другом направляемся на вечеринку, такой небольшой прием. Мне подумалось, что, может, и вы бы присоединились к нам?

– А кто там будет? – живо поинтересовалась она.

– Люди примерно такого сорта, – Фокнер протянул руку в сторону Моргана. – Я-то нет, а вот он как раз вырядился по такому случаю.

Лицо девушки оставалось бесстрастным, но в голосе появился интерес.

– Заманчиво. Ладно, придется тогда сегодня Харолду облизнуться. Тем более что он должен был быть здесь в полвосьмого.

– Но и тебя, моя птичка, здесь не было в полвосьмого, так ведь?

Молодая женщина сморщила носик.

– А при чем здесь я?

– Вот она, девушка моей мечты! – театрально воскликнул Фокнер, подхватил ее под локоток и подвел к Моргану, который натянуто улыбнулся.

– Меня зовут Джек, а этого клоуна – Бруно. Сам он ни за что бы не догадался представиться.

Грейс манерно фыркнула:

– Почем ты знаешь?

– Опыт… как правило, горький опыт.

– Не могли бы мы побеседовать в машине? – вмешался Бруно. – Пошли скорее.

Когда они, кивнув на прощание Медоузу, направились к выходу, дверь распахнулась, и на пороге появился молодой человек, засунув руки в карманы куртки из твида с дешевым меховым воротником. На его губах застыла гримаса вечного недовольства. Он недоуменно посмотрел на девушку, поморщился и визгливым голосом спросил:

– Что это за номера?

Грейс безмятежно пожала плечами.

– Сам виноват, Харолд, не надо было опаздывать. Теперь у меня поменялись планы.

Она хотела обойти его, но он зло схватил ее за локоть.

– Что тебе стукнуло в голову? – взорвался он.

Фокнер решительно отодвинул мужчину с дороги.

– Убери лапы, детка.

Харолд с перекошенным от ярости лицом обернулся, суетливо замахнулся и вложил в удар всю свою мощь. Результат был бы весьма ощутимым, не перехвати Бруно его плечо. Ловкий прием айкидо разложил нападавшего на полу. На лице Фокнера не шевельнулся ни один мускул.

– Лежать, щенок. Лежать, умный песик, – беззлобно похвалил он Харолда.

Грейс звонко рассмеялась. Хозяин, встревожившись, покинул свою стойку и приблизился к группе у порога.

– Довольно, мистер Фокнер, хватит.

Фокнер отпустил руку Харолда, который чуть не плакал от унижения и боли.

– Проваливай отсюда, грязная шлюха! – прерывающимся от ненависти и обиды голосом выкрикнул он. – Убирайся! Больше не попадайся мне на глаза!

Грейс согласно кивнула:

– Как хочешь, Харолд.

Фокнер подхватил ее под руку, и они, рассмеявшись, вышли из бара. Морган похлопал бармена по плечу.

– Извини, Медоуз, что так получилось.

Харри Медоуз ответил понимающим ворчанием.

– Что поделать, горбатого могила исправит, а уж Фокнера… Но видеть его больше не хочу, договорились?

Морган тяжело вздохнул, развел руками и, мягко прикрыв за собой дверь, догнал смеющуюся парочку. Медоуз повернулся к Харолду, который с перекошенным от ненависти и оскорбления лицом растирал плечо.

– Сам виноват, сынок. Я-то Фокнера знаю давно: ему удержу нет, стоит его только разозлить. Не связывайся с ним, советую. Иди, я угощу тебя отличным бренди.

– Подавись ты своим бренди, глупый старый кретин! – срывающимся от досады голосом взвизгнул Харолд, хлопнул дверью и растворился в дождливой тьме.