Текст книги "Ямани: Взгляд из-за кулис"

Автор книги: Джеффри (Джефри) Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

«В сентябре министр нефти Ямани сделал смелое и далеко идущее предложение, которое может привести к установлению особых экономических отношений между Саудовской Аравией и США. От Ямани потребовалось немалое политическое мужество, чтобы сделать такое предложение, и, несмотря на острую критику, которой его подвергли в других арабских государствах, он повторял и разъяснял его уже несколько раз».

Юнгерс тем не менее полагал, что, какой бы нажим ни оказывал на саудовцев арабский мир, они не дрогнут – если только не возобновится арабо-израильская война или Соединенные Штаты не совершат вызывающе произраильских действий.

«Случись что-нибудь в этом роде, Саудовскую Аравию могут вынудить отказаться от экспорта нефти в США и Западную Европу. При финансовых ресурсах, достигающих трех‑ или четырехлетнего годового дохода, она вполне способна – если к этому ее подтолкнут Израиль и мы – пойти на такой шаг, не опасаясь за свое благополучие».

Согласно в высшей степени надежному источнику, О’Коннел передал это сообщение Шульцу, который ознакомил с ним «соответствующие инстанции». По предположению информанта, под этими инстанциями подразумевался Белый дом – Ричард Никсон или, что более вероятно, Генри Киссинджер – или, по меньшей мере Уильям Роджерс из государственного департамента.

Реакции не последовало.

В марте эмир Кувейта провел пресс-конференцию и публично подтвердил неизменность политического курса своей страны:

– Когда придет время, мы используем нашу нефть как оружие в борьбе против Израиля. Это наша неколебимая позиция.

Его предупреждение было напечатано в американских газетах.

Реакции не последовало.

В апреле король Фейсал отправил Ямани и Сауда в Вашингтон, поручив им передать американской администрации весьма необычное послание. «Мы хотели бы сотрудничать с вами, – писал король. – Мы считаем себя вашими друзьями. Но вы должны сделать хоть что-нибудь для разрешения арабо-израильского конфликта, должны сделать какой-то ход. Не пускайте события на самотек. Для нас существующее положение вещей неприемлемо. Вы должны найти способ разрешения конфликта, в противном случае мы будем вынуждены отказаться от сотрудничества с вами и использовать нефть как аргумент в споре».

Под «существующим положением вещей» Фейсал, как и Ямани, подразумевал неизменное безразличие, с которым администрация Никсона относилась к ближневосточному конфликту.

Ямани и Сауд провели встречи с Джорджем Шульцем, Уильямом Роджерсом и Генри Киссинджером. Они очень подробно объяснили каждому из них сложившуюся ситуацию. Они передали им королевское послание и были очень приветливо приняты Шульцем и Роджерсом.

Но реакция Киссинджера показалась Ямани более чем странной.

– Единственное, что его интересовало, – говорил ли я об этом с другими представителями власти. Я ответил, что говорил – с Шульцем и Роджерсом. Киссинджер пожелал узнать, что именно я им сказал. Я ответил: то же самое, что вам. Тогда он попросил меня больше не обсуждать этого ни с кем. Мне стало ясно: Киссинджер не хочет, чтобы кто-нибудь знал о моих переговорах с ними. Когда я покидал Белый дом, у меня осталось впечатление, что послание, которое я передал Киссинджеру, не достигнет Никсона. Судя по всему, Киссинджер был гораздо больше обеспокоен тем, как скрыть факт моих переговоров и сгладить острые углы в привезенном мной послании, нежели существом дела.

На следующий день Ямани вылетел в Лондон на частном самолете компании «Мобил ойл».

Сразу же после приземления первый вице-президент «Арамко» Дж. Дж. Джонстон, сопровождавший Ямани, отправил менеджерам четырех компаний-учредителей секретную записку, в которой характеризовались взгляды Ямани на саудо-американские отношения.

«Ямани сказал, что виделся с Роджерсом и Шульцем, – писал Джонстон. – И главное, о чем он говорил всем представителям власти, с которыми беседовал, – это об опаснейшей угрозе, таящейся в политике Соединенных Штатов… Он сказал, что целый рад политических деятелей Саудовской Аравии резко возражает против увеличения добычи нефти, а многие из них выступают за ее ограничение, по разным причинам: одни не хотят транжирить национальное достояние, другие не считают нужным поощрять теперешнюю политику Соединенных Штатов, поддерживающих недружественное государство, – отсюда и критика, которая обрушилась на него, Ямани… Поэтому он заявил всем представителям власти, с которыми встречался, что если Соединенные Штаты будут продолжать свою политику, правительство Саудовской Аравии, несмотря на свое желание сохранять добрые отношения с нефтяными компаниями и с Соединенными Штатами, сочтет ограничение добычи абсолютно неизбежным».

«Неизбежное ограничение добычи» означало, по сути дела, не что иное, как нефтяное оружие.

В тот же день «Вашингтон пост» напечатала статью, в которой говорилось, что Ямани прилетал в столицу, чтобы передать специальное предостережение короля Фейсала.

– Эта утечка информации вызвала известный интерес, – говорит Ямани. – Некоторые журналисты обратились в государственный департамент за подтверждением. Но пресс-секретарь государственного департамента, отвечая на вопрос о моем визите, сказал: «Ямани не выражает точку зрения короля или Саудовской Аравии». Согласно заявлению пресс-секретаря, я выражал лишь собственную точку зрения.

В июне в Саудовскую Аравию прибыли два американских журналиста – один из «Крисчен сайенс монитор». Другой из «Вашингтон пост». По просьбе Ямани король дал им краткую аудиенцию.

Фейсал повторил журналистам то же самое, что Ямани говорил Киссинджеру, Шульцу и Роджерсу.

Почти сразу же после опубликования их статей пресс-секретарь государственного департамента заявил, что изложенные в них взгляды не отражают официальную политику Саудовской Аравии. И вновь было сказано, что это частная точка зрения Ямани.

Несколькими днями позже Ямани находился наедине с Фейсалом в королевском кабинете. Фейсал с очевидным удовольствием слушал вечерние новости Би-би-си и «Голоса Америки». Услышав опровержение государственного департамента, он усмехнулся и сказал:

– Если не я выражаю официальную точку зрения Саудовской Аравии, то кто же?

Прошло еще несколько недель, и группа тележурналистов Си-би-эс попросила разрешения взять интервью у Фейсала. Ямани рекомендовал королю воспользоваться этой возможностью, чтобы еще раз объяснить американской общественности существо официальной политики Саудовской Аравии.

Король последовал его совету.

– Только после того, как Си-би-эс проинтервьюировала Фейсала перед камерой, – говорит Ямани, – и все услышали изложение нашей позиции из его уст, государственный департамент был вынужден признать, что речь идет о чем-то более серьезном, нежели частное мнение министра нефти.

И все же администрация Никсона по-прежнему не хотела поверить, что эмбарго становится реальной угрозой. Во всяком случае, вела она себя так, как будто этой угрозы не существовало.

Джеймс Эйкинс, впоследствии покинувший отдел топлива и энергетики и ставший послом в Саудовской Аравии, утверждает, что он в те дни был единственным человеком, предупреждавшим, что Фейсал не намерен шутить. Но это был глас вопиющего в пустыне.

– Администрация не приняла слов короля всерьез, думала, он блефует. Я был знаком с Фейсалом много лет и знал, что тот не бросает слов на ветер. Он обращался к нам не один раз, начиная с первых дней 1973 года. Сначала он делал это через Ямани, который излагал саудовскую позицию очень четко и недвусмысленно. И не надо думать, что на короля оказывали какое-то давление. Он сам видел в этом свой долг. Он был арабским лидером и чувствовал, что на карту поставлены интересы всего арабского мира.

Бывший сотрудник ЦРУ утверждает:

– Никто не принял всерьез предостережений Джеймса Эйкинса, потому что никто не соотносил их с реальностью. Доклады, поступавшие в разведывательную службу, сверялись с данными, которые поставляли израильтяне, – считалось, что они разбираются в ближневосточной ситуации лучше, чем любой из нас. А израильтяне уверяли наших аналитиков, что ситуация не внушает особого беспокойства.

Многие полагают, что Никсон недооценил политические последствия событий, разворачивавшихся вокруг арабской нефти и Ближнего Востока, поскольку все это свалилось на него в самом разгаре уотергейтского кризиса и он в то время думал только о собственном спасении.

Ямани также считает, что это обстоятельство сыграло очень важную роль.

– Я видел, какое воздействие оказывает Уотергейт на Никсона. Казалось, его мысли заняты чем угодно, только не предметом беседы. Он был слишком поглощен Уотергейтом, чтобы уделять внимание чему-либо иному. Помнится, мы с принцем Фахдом, который тогда был заместителем премьер-министра, прибыли в Вашингтон, чтобы попытаться образумить американцев. Во время встречи с Никсоном мы оба поняли, что он находится в состоянии крайнего нервного возбуждения. Никто из нас не мог найти с президентом общий язык, и после этой встречи мы единодушно пришли к выводу, что в настоящее время с ним едва ли можно обсуждать серьезные вопросы.

Другие склонны объяснять двойственную позицию американских властей тем, что они попросту не отдавали себе отчета в важности нефтяной проблемы. К сторонникам этой точки зрения принадлежит Джеймс Эйкинс.

– Киссинджер в ту пору мало интересовался нефтью. То же можно сказать и о Никсоне. Для всей администрации это было слишком свежей темой. Никто не хотел по-настоящему заняться этим вопросом, ведь раньше нам не приходилось сталкиваться с подобными вещами. Кроме того, в этой области никогда не возникало трудностей. Все думали, что цены на нефть будут снижаться и снижаться и что на нефтяном рынке всегда будет разливанное море товара.

Существует и третья теория. Если верить ей, американцы пребывали в твердой уверенности, что Саудовской Аравии негде искать новых союзников, что она не сможет и не захочет переметнуться к русским, что лишь Соединенные Штаты в состоянии обеспечить ее безопасность и защитить экономические интересы, и делали из всего этого нехитрый вывод: как бы там саудовцы ни ершились, никуда они от нас не денутся.

Этот взгляд разделяют разные люди, в том числе сэр Джеймс Крейг, бывший британский посол в Саудовской Аравии.

– Причина, по которой администрация Никсона не пожелала внять предупреждению Фейсала, – всегдашняя убежденность американцев, что Саудовская Аравия является заклятым врагом коммунизма и это, по определению, делает ее проамериканским государством. Американцы считали Саудовскую Аравию абсолютно надежным другом.

Этого мнения придерживается и Эйкинс.

– Мы привыкли так рассуждать о многих странах. О Саудовской Аравии. Об Иордании, Швейцарии, Ирландии и многих, многих других…

Однако Джеймс Шлезингер, который в разные годы возглавлял министерства обороны и энергетики, а также ЦРУ, не убежден, что эта теория вполне справедлива.

– Так думали отнюдь не все – что нам-де незачем беспокоиться насчет Саудовской Аравии, потому что ей негде искать союзников. К этой точке зрения тяготели те, кто занимал произраильскую позицию. По-моему, Джим Эйкинс слишком уж на ней настаивает. Он описывает сложную, неоднозначную ситуацию в черных и белых тонах. Да, такая точка зрения существовала. Но не все ее разделяли. Она не была общепринятой. Могу поручиться, что Киссинджер руководствовался совсем иными взглядами. Я знаю это абсолютно точно. Киссинджер гораздо лучше видел ситуацию. И чрезвычайно опасался, что саудовцы покинут наш лагерь.

Шлезингер не только не видит в разрыве саудовцев с Америкой ничего невозможного, но считает, что в то время этот разрыв был до известной степени свершившимся фактом.

– Они отдалились от американцев. И что еще более важно, они вынуждены были подчеркивать эту отдаленность, чтобы не подорвать позиции Саудовской Аравии в арабском мире и позиции королевской семьи внутри страны.

Ямани допускает, что рассуждения типа «саудовцам некуда деться» и в самом деле сыграли свою роль.

– Да, это был один из многих факторов, в силу которых американцы думали, что Саудовская Аравия не отойдет от них ни при каких обстоятельствах. Но после октября 1973 г. им пришлось строить отношения с нами совсем на другой основе.

Тут напрашивается вопрос: кто именно в американской администрации считал, что терпение саудовцев безгранично? Никсон? Киссинджер? Или оба?

Вот что говорит по этому поводу Эйкинс:

– Едва ли это был Никсон. Позиции Никсона и Киссинджера весьма и весьма различались. В моей рецензии на второй том книги Киссинджера я специально проанализировал то место, где автор рассказывает, как Никсон хотел подарить мир Ближнему Востоку и намеревался оказать давление на Израиль, чтобы тот отвел свои войска, и как хитроумно он, Киссинджер, заставил Никсона отказаться от этих намерений. Он добился своего благодаря Уотергейту. Ничто не сравнится с этой книгой по разоблачительной силе. И в конце моей рецензии я прихожу к заключению, что подлинная трагедия Уотергейта состоит в том, что мы потеряли возможность установить мир на Ближнем Востоке. Из книги очень хорошо видно, что Никсон хотел двигаться в этом направлении, но Киссинджеру удалось сломить его волю. А ведь Никсон очень легко находил общий язык с саудовцами и был в прекрасных отношениях с Фейсалом. Когда представилась возможность, я показал Никсону эту рецензию и спросил, верны ли, хотя бы в общих чертах, мои выводы. «Не меняйте здесь ни единого слова», – ответил Никсон.

* * *

Демарши арабов, угрожавших пустить в ход нефтяное оружие, нашли прямую параллель в заявлении ОПЕК, которая выразила озабоченность слишком низкими ценами на нефть и призвала аннулировать соглашения, достигнутые в Тегеране и Триполи.

Первые несколько месяцев 1973 г. рынок находился в состоянии стабилизации. Цены имели тенденцию к повышению и «подпирали» установленные барьеры. Однако февральская девальвация доллара отрицательным образом сказалась на доходах экспортеров, и в марте они стали требовать от нефтяных компаний компенсации которая возместила бы им убытки, связанные с обесценением доллара. Компании сопротивлялись как могли, но рост воинственных настроений в арабском мире заставил их пойти на уступки. В июне было достигнуто соглашение, определявшее новую формулу, по которой ОПЕК устанавливала цены. Нефть сразу же подорожала на 12%.

В сентябре, когда цены опять уперлись в предельные границы, ОПЕК призвала к пересмотру соглашений, заключенных в Тегеране и Триполи. Три радикально настроенных члена – Алжир, Ирак и Ливия – начали требовать такого пересмотра, как только доллар был девальвирован. Но Саудовская Аравия и Иран выступали против.

Теперь же, когда инфляция в мире составляла в среднем 7—8% и компании состригали огромную разницу, намного превосходившую ту, что предусматривалась прежними соглашениями, Саудовская Аравия решила, что настало время действовать.

Оставалось привлечь на свою сторону Иран.

Ямани отправился в Тегеран, чтобы убедить шаха и доктора Амузегара в необходимости новых переговоров с нефтяными компаниями.

– В то время, – говорит Ямани, – тегеранские соглашения доживали последние дни, а быть может, и вовсе были мертвы. За два года, которые прошли со времени их подписания, ситуация в мире качественно изменилась, и эти соглашения нуждались в решительном пересмотре.

Шах и доктор Амузегар поддержали идею Ямани, и вскоре начались новые переговоры.

8 октября, на третий день войны, министры нефти Саудовской Аравии, Ирана, Ирака, Кувейта, Катара и Абу-Даби встретились в Вене с группой из пяти человек, представлявших нефтяные компании. Ее возглавляли Джордж Пирси из «Экссон» и француз Андре Бенар из «Шелл».

Министры предложили увеличить цену, составлявшую тогда 3 доллара за баррель, по меньшей мере вдвое.

Пирси и Бенар попробовали столковаться на 15‑процентном повышении.

Ямани сбавил и предложил 5 долларов за баррель.

Пирси и Бенар набавили и предложили 25‑процентное повышение.

И на этих цифрах, разница между которыми составляла 1,25 доллара, переговоры застопорились.

– Это был весьма деликатный момент, – говорит Ямани. – По существу, обсуждались два принципиально различных вопроса. Один носил политический характер. Дело шло о войне и об использовании нефти в качестве инструмента политики. Вторым вопросом были цены на нефть. Проблема состояла в том, чтобы не объединять эти два вопроса и рассматривать их отдельно. Я не хотел отталкивать от нас компании, не мог с ними порывать. Я не хотел смешивать цены на нефть и политику.

Но это было легче сказать, чем сделать.

Пирси и Бенар твердо стояли на своем. Они утверждали, что столь резкий скачок цен никак не оправдывается состоянием рынка.

Не хотели менять занятых позиций и министры нефти. Они утверждали, что существующие цены явно занижены, и, поскольку изменилась сама игра, нужно изменить и ее правила.

Ямани задержался в Вене еще на два дня, настаивая, чтобы компании изменили свою позицию.

За эти два дня Пирси и Бенар отправили в Лондон и в Нью-Йорк несколько десятков телеграмм.

Однако после полуночи 12 октября, не получив дальнейших инструкций, они явились в номер «Интерконтиненталя», который занимал Ямани, и попросили отложить переговоры. Они сказали, что в настоящее время не способны на что-то большее.

На рассвете Ямани покинул Вену.

Встретившись спустя четыре дня в Кувейте, шесть министров нефти стран Персидского залива решили в одностороннем порядке поднять цену на 70%, доведя ее до 5,12 доллара за баррель.

– Я сразу же, как только решение было принято, осознал политическое и экономическое значение этой даты, – говорит Ямани. – Страны-экспортеры впервые оказались лицом к лицу, без посредников, с основными индустриально развитыми странами. Шестнадцатое октября 1973 года стало историческим рубежом. В этот день ОПЕК взяла в руки власть. Реальную власть.

Эмбарго

Когда разразилась война, Ямани был в Женеве.

– Первое время мы не знали, кто начал боевые действия. Мы были обеспокоены. Когда мы узнали, что инициатива принадлежала Египту и Сирии, нас охватил энтузиазм. Мы с нетерпением ожидали исхода событий.

Сопоставив факты, Ямани пришел к выводу, что Фейсал был целиком посвящен в египетские военные планы.

В августе 1973 г. Садат посетил Саудовскую Аравию и провел с королем длительную конфиденциальную беседу. В прошлом после встреч такого рода Фейсал обычно сообщал Ямани, какие вопросы на них обсуждались. Нередко он просил у Ямани совета; иногда просто рассказывал, о чем шла речь.

На этот раз король был явно встревожен. Но не сказал Ямани ни слова.

Согласно принятому у саудовцев протоколу, Садата во время его пребывания в стране сопровождал Хишам Назер, бывший тогда министром планирования. Направляясь по окончании беседы во дворец, который был предоставлен ему как гостю, Садат признался Назеру: «После бесед с королем Фейсалом я чувствую, что с моих плеч сняли часть тяжелого бремени».

Спустя две недели Ямани зашел к королю сообщить, что на следующий день улетает на конференцию в Сан-Франциско.

Фейсал не сказал ни слова. Он внимательно смотрел на Ямани, как бы раздумывая, говорить или промолчать.

– Завтра мне нужно улетать, – повторил Ямани.

– Когда ты вернешься? – спросил король.

– Как только кончится конференция, – ответил Ямани.

Фейсал вновь замолчал.

Видя, что король чем-то озабочен, Ямани спросил:

– Ехать мне или оставаться?

После чрезвычайно долгого раздумья Фейсал сказал:

– Езжай. Но возвращайся как можно скорее.

Это был первый случай за все годы их дружбы, когда Фейсал вел себя подобным образом.

На следующий день после отлета Ямани король вызвал к себе своего сына Сауда.

– Когда возвращается Заки? – спросил он принца.

– Не знаю, – ответил Сауд. – Хочешь, я пошлю ему телеграмму или позвоню: спрошу, когда он собирается вернуться?

Фейсал и в этот раз очень долго размышлял, а затем сказал:

– Нет, не нужно.

Это опять-таки был первый случай за все годы их дружбы, когда Фейсал вел себя подобным образом.

Сразу же по возвращении Ямани Сауд рассказал ему о беспокойстве, которое испытывал отец. Ямани немедленно отправился к королю.

– Я вам зачем-то нужен? – спросил он Фейсала.

– Нет, – ответил Фейсал. – Пока еще нет. Может быть, несколько позже.

Через несколько дней после возвращения из Сан-Франциско Ямани собрался отправиться в Вену, чтобы председательствовать на совещании комитета министров: речь должна была идти о пересмотре соглашений, заключенных в Тегеране и Триполи.

По своему обыкновению, он зашел к королю, чтобы поставить его в известность о предстоящем отъезде.

– Пошли кого-нибудь другого, – неожиданно сказал Фейсал.

Ямани объяснил, что его нельзя заменить никем, так как на совещании комитета может председательствовать только министр.

– Если я не приеду, – напомнил он королю, – могут подумать, что Саудовская Аравия не желает пересмотра соглашений, и это окажет самое нежелательное влияние на ход переговоров.

Согласившись с его доводами, Фейсал кивнул:

– Ладно, езжай.

Но Ямани понял, что королю очень не хочется его отпускать.

– Фейсал хотел, чтобы я оставался дома. Он знал, что в ближайшем будущем должно произойти нечто очень важное.

Зять президента Насера доктор Ашраф Марван («ныне бизнесмен, живущий в Лондоне») возглавлял в то время египетскую разведку и был единственным свидетелем беседы Садата и Фейсала.

– Нам представлялось необходимым информировать о наших намерениях короля Фейсала, потому что это был самый уважаемый, самый влиятельный лидер в регионе Персидского залива, – говорит Марван. – Мой тесть когда-то вел войну против Фейсала в Йемене, они были врагами. Но это обстоятельство не мешало президенту Насеру относиться к Фейсалу с уважением. И для президента Садата было вполне естественным посвятить саудовского короля в наши планы. Но, когда начнется война, он не сказал. Не из страха, что саудовцы поставят в известность американцев, а те, в свою очередь, предупредят израильтян. Вовсе нет. Просто у нас не было причин вдаваться в какие-либо подробности: мы лишь хотели сообщить, что собираемся начать войну. Садат сказал Фейсалу, что это произойдет скоро, очень скоро, – но не сказал, когда именно.

После того как торжество в стане арабов обернулось новым унижением, Ямани понял: приближается момент, когда от Саудовской Аравии потребуются решительные действия.

– Арабы, особенно палестинцы, всегда предлагали использовать нефть в качестве политического оружия, средства наказать Запад. Я знал, что арабские экспортеры хотят встретиться и решить, как вести себя дальше. Нужно было хорошо подготовиться к этой встрече, что-то изобрести.

Ямани провел в Вене две строго секретные встречи со своими коллегами. Один из них до сих пор служит в министерстве нефти; другой – египтянин, работающий в Кувейте. Он изложил свою точку зрения обоим. Если арабы собираются использовать нефть как инструмент для воздействия на Запад, сказал Ямани, то наиболее эффективной мерой было бы немедленное и резкое уменьшение совокупного уровня добычи. А затем можно будет каждый месяц снижать его еще на 5%. Замысел Ямани состоял в том, чтобы создать определенный климат, влияющий на мировое общественное мнение, и дать мировому сообществу время для более внимательного рассмотрения спора между арабами и израильтянами.

– Я беседовал с ними в абсолютно конфиденциальной обстановке и могу ручаться, что оба не рассказывали о содержании нашего разговора никому другому. Представляете, каково было мое изумление, когда за два дня до встречи министров в Кувейте я открыл «Интернэшнл геральд трибюн» и прочитал там слово в слово все, о чем говорил в венской гостинице? Выходит, у меня в номере были установлены подслушивающие устройства.

– Но кто это сделал?

– Не знаю, – отвечает Ямани.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

Ямани пожимает плечами:

– Какое это имеет значение?

Слежка за Ямани ведется уже долгие годы, и он, по-видимому, до некоторой степени к ней привык. С конца 70‑х гг. в команду, обеспечивающую его безопасность, входит эксперт по подслушивающим устройствам.

Он не склонен думать, что электронный шпионаж существует только на Западе «в отличие, скажем, от Ближнего Востока», но убежден, что подслушивание распространено в западных странах гораздо шире, чем полагает большинство людей. По признанию Ямани, он всегда держится настороже, когда приезжает в Соединенные Штаты.

Особенно часто подслушивание ведется в гостиницах, ибо там его легче всего организовать.

Охранникам Ямани случалось находить скрытые микрофоны и передающие устройства в самых разных местах – от стенных шкафов до громадных цветочных букетов, которые присылал ему в знак уважения какой-либо менеджер. Один случай был особенно неприятным: кто-то установил в соседнем здании лазерное подслушивающее устройство, наведя его луч на окна номера, в котором остановился Ямани; устройство это, по-видимому, не было как следует отрегулировано, и всю ночь оконные стекла тряслись и гудели, не давая Ямани спать. В другой гостинице, которую Ямани не хочет называть, жучки, как выяснилось, вмонтированы в стену стационарным образом.

Когда ему приходится обсуждать по-настоящему секретные вопросы по гостиничному телефону, он прибегает к помощи портативного скремблера – поскольку ничто не прослушивается так легко, как внутренние коммутаторы.

Ямани убежден, что лучшее оружие, которое можно противопоставить любому типу слежки, – это бдительность.

– Я знал, что радикально настроенные арабские страны – Ирак, Ливия, Алжир и Сирия – собираются выдвинуть предельно деструктивные лозунги, – продолжает Ямани. – И изложил Фейсалу свой план: немедленное снижение совокупного уровня добычи на 10% и последующее ежемесячное снижение на 5%. Я сказал, что это расшевелит Запад, но в то же время не принесет ему серьезного вреда. По моему мнению, этих мер вполне достало бы, чтобы создать в наших отношениях с Западом новый климат. Король сразу же со мной согласился. Помню, и минуты не прошло, как дал положительный ответ.

Правитель государства, которое считало себя лидером мусульманского мира, Фейсал никогда не оставлял сомнений ни в своих антисионистских чувствах, ни в глубокой приверженности к исламу. Он был призван защищать не только священные города Мекку и Медину, но и третью величайшую святыню ислама – иерусалимскую мечеть Аль-Акса, «Купол над скалой». А мечеть эта находилась в руках израильтян.

Война сплотила арабов духовно. Кроме того, арабские страны осознали, что объединяет их и нефть, которой они торгуют на мировом рынке. План использования нефти в качестве оружия казался в новой ситуации особенно перспективным.

И Фейсал, и Ямани хорошо понимали: если нефтяное оружие почему-либо не сработает, престижу арабов будет нанесен тяжелый урон. Игра была сопряжена с немалым риском.

Фейсал опасался также, что равнодушие американцев к делу арабов может подтолкнуть некоторых экстремистски настроенных арабских лидеров к сближению с русскими. А возможное появление на Ближнем Востоке коммунистического плацдарма страшило его гораздо больше, чем произраильская позиция американцев.

Все эти факторы оказали более или менее серьезное влияние на характер встречи Фейсала с председателем «Арамко», которая произошла 3 мая 1973 г. Во время визита вежливости, который Фрэнк Юнгерс нанес Фейсалу, король изложил ему свои взгляды на американскую политику в ближневосточном регионе.

– Фейсал указал, что Саудовская Аравия больше не в состоянии оказывать нам поддержку в одиночку, – вспоминает Юнгерс. – Он лишь мимоходом коснулся обычной темы антиарабского заговора, но подчеркнул: сионисты, равно как и коммунисты, вот-вот доведут дело до такой ситуации, когда американцам уже не удастся защитить свои интересы на Ближнем Востоке… Необычной в этой встрече, столь отличавшейся от наших предыдущих бесед, была не столько трактовка израильско-сионистско-коммунистической проблемы, сколько обоснованное и четкое требование решительных мер, которые изменили бы ход событий.

Ныне совершенно очевидно, что Фейсал находился в заблуждении, которое было характерно и для остальных арабских лидеров в период до октября 1973 г.

Как указывают многие историки, до октябрьской войны саудовцы были убеждены, что Америка может решить израильскую проблему одной фразой. Они думали, что Соединенным Штатам достаточно сказать Израилю: «Больше не получите ни цента», – и все тут же уладится.

Они честно верили в возможность этого «простого» решения.

Отказ Америки произнести всего лишь одну фразу воспринимался с недоумением: получалось, американцы не просто поддерживают Израиль в его борьбе с арабами, но вдобавок и отказывают в какой-либо помощи арабам.

В октябре 1973 г. они начали прозревать.

К моменту, когда нефтяной кризис достиг максимальной остроты, саудовцы наконец осознали, что проблема Израиля, арабских земель и палестинцев является для Америки не чисто внешней, но, в значительной степени, и внутренней проблемой.

– Фейсала, естественно, тревожило поведение американцев, – комментирует события тех дней Ямани. – Он несколько раз говорил мне об этом после моего возвращения из Вашингтона. Помню, примерно месяцем позже я проводил в Женеве встречу с ближневосточными директорами американских нефтяных компаний, которые входили в «Арамко». Фейсал, как раз возвращавшийся из Парижа в Саудовскую Аравию, сделал в Женеве остановку. И я организовал для американцев встречу с королем. Фейсал тогда сказал им буквально следующее: передайте вашему правительству, что если оно будет бездействовать, если не приложит усилий, чтобы урегулировать ближневосточный конфликт, то американским интересам будет нанесен ощутимый урон.

Иными словами, Фейсал угрожал американцам национализацией.

– Нет-нет, я так не считаю, – возражает Ямани. – Он просто предупредил их: не думайте, что наше терпение безгранично. Он держался очень дружественно. Он сказал: «Пожалуйста, доведите до сведения вашего правительства в Вашингтоне: мы считаем себя вашими друзьями и хотим сохранить эту дружбу. Но ситуация на Ближнем Востоке с каждым днем приближается к критической точке. Вашингтон должен предпринять такие шаги, которые позволили бы нам и дальше строить нефтяную политику на дружественной основе. В противном случае прошу не обижаться». Он сказал только это, ничего больше.

Ну конечно, только это. Или что-то в этом роде.

Встреча состоялась 23 мая 1973 года. Американцев представляли Юнгерс («Арамко»), Эл Декрейн («Тексако»), С. Дж. Хедлунд («Экссон»), Г. С. Мозес («Мобил») и Джонс Мак-Квин («Сокал»). В числе саудовцев был принц Султан, часто путешествовавший вместе с королем.