Текст книги "Ямани: Взгляд из-за кулис"

Автор книги: Джеффри (Джефри) Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Новый йеменский режим объявил себя социалистическим.

Будучи врожденными консерваторами и непримиримыми антикоммунистами, члены королевской фамилии вскоре пришли к выводу, что, случись подобные волнения в Саудовской Аравии, король Сауд не смог бы сдержать народный натиск. И дело было не только в шаткости его политического положения: здоровье монарха также оставляло желать лучшего. Йеменская революция стала для принцев удобным предлогом, позволившим возвести на трон Фейсала.

Чтобы осуществить задуманное, им потребовалось около двух лет: саудовцы по природе своей не любят спешить с переменами, какого бы рода эти перемены ни были. Возможно, это свойство следует объяснять особым укладом жизни, характерным для обитателей пустыни. Или кочевым прошлым. Так или иначе, оно накладывает отпечаток на все их существование, начиная с метода воспитания детей и кончая внешней политикой государства. Саудовцы попросту верят, что, если ничего не делать, проблема исчезнет сама собой.

Поскольку йеменская проблема сама собой не исчезла, в ноябре 1964 г. семейный совет постановил убрать Сауда с трона. Низложенный король отправился в изгнание – сначала в Бейрут, потом в Каир и наконец поселился в Афинах.

Королем стал Фейсал.

Этому человеку было суждено оставить неизгладимый след в жизни Саудовской Аравии – и в ее истории.

Ему же было суждено изменить жизнь Заки Ямани.

* * *

Ямани родился 30 июня 1930 г. в Мекке.

В то время Мекка была городом, где практически не было электричества, с немощеными улицами, по которым ходили верблюды. Только в 1939 или 1940 г. семье Ямани удалось подключить свой дом к электрическому генератору. До этого маленький Заки читал при свете керосиновой лампы или ходил в расположенную поблизости Великую Мечеть, где было электрическое освещение, долго остававшееся местной достопримечательностью.

Отец Ямани был кади – председателем верховного суда Хиджаза.

Но познакомился мальчик с отцом очень поздно, когда ему было почти восемь лет. Вскоре после появления на свет сына Ямани-старший отбыл в Индонезию, где провел восемь лет в качестве великого муфтия института исламской культуры «Шафей». Он вернулся домой на год, а затем вновь уехал – на этот раз в Малайзию, куда был приглашен как великий муфтий. Он стал первым преподавателем исламского права в этой стране.

Дед Ямани также был великим муфтием института «Шафей», еще при турецком режиме.

Младший из троих детей (у него были брат и сестра), Ямани испытал в юности сильное влияние матери, которая делала все, чтобы дать ему систематическое образование. Впрочем, по словам Ямани, в его воспитании принимал также участие дед, да и дядья не обделяли мальчика своим вниманием.

– Клан Ямани очень велик и хорошо известен в Саудовской Аравии. У меня множество двоюродных братьев и сестер, дядей и теток. Каждый год во время рамадана мы с женой держим двери открытыми для всех членов семьи с моей стороны, и бывает, что за обеденный стол у нас садятся 300—400 человек.

В клане Ямани много долгожителей.

– Моей матери сейчас больше 90 лет. Мой отец умер в возрасте 86 лет. Мой дед не дотянул лишь четырех месяцев до своего столетия. Да что там: одна моя тетка дожила до 112 лет!

Имя Ямани восходит к слову «Йемен»; как замечает Ямани, он выяснил свою генеалогию более чем до сорокового колена и установил, что один из его прапрапрадедов переселился в Йемен из Мекки. Ямани принадлежит к мусульманам-хашимитам, являющимся одной из ветвей племени курейш, из которого происходил пророк Мухаммад.

Воспитанный в глубоко религиозной семье, Ямани и сейчас строго соблюдает предписания ислама. По слухам, если ночью его мучит бессонница, он садится в автомобиль и едет в Мекку, чтобы помолиться в Великой Мечети.

Если ничто не мешает, он обязательно совершает хадж и при любых обстоятельствах ежегодно справляет рамадан.

– Это самый священный период года для мусульман, особое время. В течение всего дня ничего нельзя есть, и только ночью можно обильно поужинать, прервав пост. Каждый год я провожу последние десять дней рамадана в Мекке, стараясь ни с кем не встречаться.

В течение этого месячного искупительного праздника в Великой Мечети молятся десятки миллионов правоверных. Днем и ночью, слившись в единый бурлящий поток, они проходят через молитвенный зал мимо черного камня Каабы, наиболее почитаемой святыни ислама.

Здесь же молится и Ямани.

Но Ямани относится к числу редких счастливцев: у него есть особое молитвенное помещение на втором этаже Великой Мечети.

Эта небольшая, простенькая келья размером 6 на 18 футов, с голыми стенами, пожалована Ямани в качестве специальной привилегии, поскольку его дед был человеком великой учености и благочестия. В настоящее время она снабжена воздушным кондиционером.

В келье два окна, из которых можно видеть Каабу, на полу лежит несколько подушек для сидения, в углу стоит маленький холодильник с запасом воды, а на одной из подушек аккуратной стопкой сложены ждущие своего часа несколько экземпляров Корана.

– С полудня до восхода солнца я предаюсь медитации и молитвам в своей комнатке и возле Каабы. Когда рамадан кончается, я ощущаю полное физическое изнеможение. Но это изнеможение особого рода. По-моему, неверующему трудно даже представить, какое чувство очищения испытываешь после рамадана.

С детских лет Ямани сохраняет привязанность к музыке.

Он обожает оперу, особенно Вагнера, хотя его первая любовь, – старинная арабская музыка, услышанная в Мекке.

– Жители Мекки – природные меломаны. Я всю жизнь собираю записи старинных мекканских народных песен. И хотя сам не играю ни на одном музыкальном инструменте, это не мешает мне знать все типы фольклорных мелодий.

По словам Ямани, в мекканской школе он неизменно был лучшим учеником среди сверстников и за время учебы перескочил через три класса. Однажды школу посетил король Ибн Сауд, и Ямани был среди тех, кто удостоился чести пожать ему руку.

– Я до сих пор помню, какой он был большой и какие большие у него были руки.

Состоялась церемония, во время которой Ямани был провозглашен первым учеником в своем классе и получил небольшой подарок из рук принца Фейсала.

– Спустя много лет я напомнил об этом Фейсалу. Сам я помнил все до мельчайших подробностей… – Ямани с улыбкой пожимает плечами. – К сожалению, король начисто забыл эту историю.

Поощряя стремление семнадцатилетнего Ямани продолжить образование, родные отправили его в Каирский университет, на факультет права.

– Я всегда восхищался моим дедом. Он был знаменитым ученым, и я в юности часто мечтал стать таким, как он. Мысленно я воображал себя профессором. Когда я учился в университете, мой отец вернулся домой и мы стали проводить очень много времени вместе. Помню, у него были ученики. Они посещали наш дом в Мекке. Многие из них были знаменитыми юристами; они обсуждали с отцом проблемы права и разбирали всевозможные казусы. Я начал присоединяться к их обществу, и нередко после их ухода мы с отцом задерживались еще на несколько часов: отец наставлял меня, опровергал мою аргументацию.

Каир был первой заграничной поездкой Ямани. До этого он лишь немного, когда был бойскаутом, путешествовал по родной стране, катаясь по горам верхом на осле. Но дверью во внешний мир для него стал Египет.

На одном курсе с Ямани учился не кто иной, как Ясир Арафат.

– Я наверняка видел его в Каире, но тогда мы не были знакомы. Он учился на инженера, а здание этого факультета было отделено от нашего забором. Он был постоянным участником студенческих забастовок, я же не участвовал в них ни разу. Но позже, много лет спустя, мы все же познакомились. Его представил мне мой друг-египтянин, профессор из Каира. Я же в 1968 г. представил Арафата королю Фейсалу. Первая денежная сумма, предоставленная нами организации Аль-Фатх, была передана через меня. Она составляла 100 тысяч саудовских риалов (33 тысячи долларов).

Успешно окончив в возрасте двадцати лет юридический факультет, Ямани вернулся в Саудовскую Аравию и возглавил головное отделение министерства финансов в Мекке.

– Я всегда мечтал стать преподавателем, но меня убедили принять это предложение. И я нашел компромисс. Утром и вечером я бесплатно читал курс по исламскому праву, а днем ходил в свой офис.

Выдающиеся способности Ямани вновь были замечены, и спустя несколько лет правительство предложило ему прослушать курс на факультете сравнительного права Нью-Йоркского университета, предназначенный для неамериканских юристов. Курс предполагал изучение основных начал общего и американского права.

Это была первая поездка Ямани в Соединенные Штаты. И первая возможность оказаться за пределами Ближнего Востока.

– Я испытывал крайнее возбуждение. Но, кажется, не ощутил сильного шока при столкновении с чуждой культурой. Я всегда очень легко приспосабливаюсь к новому окружению, это мое природное свойство.

Он снял небольшую квартирку на 73‑й улице, довольно далеко от университетского кампуса Гринвич-Виллидж, где жили все остальные студенты. Программа предусматривала, чтобы каждый иностранный студент имел соседом по комнате американца. Но Ямани предпочел жить один.

– Для меня так было лучше, – говорит он коротко.

Вот что замечает по этому поводу Бернар Шварц, один из университетских профессоров, преподававших Ямани право:

– Заки был очень застенчив. Он отлично владел английским и казался мне очень одаренным и очень серьезным студентом. Но не помню, чтобы он был чрезмерно общителен.

Нью-йоркский адвокат Дон Фокс, учившийся с Ямани в одной группе, также помнит его очень хорошо.

– В ту пору Заки был гораздо более далек от света, чем сейчас. Он был настроен очень религиозно, соблюдал все установления своей веры и неуклонно совершал предписанные молитвы. Пищу, помнится, Заки обычно готовил себе сам, чтобы не нарушать правила ислама. У него всегда были друзья, потому что он был на редкость симпатичным человеком. Но это, разумеется, не значит, что он готов был водить компанию с каждым встречным.

Во время учебы в Нью-Йоркском университете Ямани познакомился с молодой иракской девушкой по имени Лейла, дочерью Сулеймана Файди, известного писателя и правоведа. Она училась на факультете педагогики.

Оба они чувствовали себя одинокими на чужбине, и это, естественно, способствовало их сближению. По окончании университета Заки и Лейла вступили в брак, заключив его в Бруклине, в доме одного марокканца, который переоборудовал часть своей квартиры в мечеть.

Имея в кармане диплом магистра сравнительной юриспруденции и рекомендацию любимого профессора Нью-Йоркского университета, Ямани отправился в Кембридж, штат Массачусетс, чтобы прослушать годичный курс на юридическом факультете Гарвардского университета – по проблемам инвестиционной стратегии и международных споров.

Д‑р Эрвин Гризуолд, бывший в то время деканом юридического факультета, говорит, что Ямани производил на него очень сильное впечатление.

– Это был единственный студент из Саудовской Аравии, обучавшийся у нас в то время, и я очень часто видел его у себя в приемной. Судя по всему, он немножко нервничал и волновался, приходя ко мне. Я никогда не вызывал Ямани сам, потому что он был хорошим студентом. Но я помню, как он являлся ко мне за той или иной консультацией и сидел в приемной, перебирая свои четки. Он вечно теребил их пальцами, и, по правде сказать, меня так и подмывало сказать, что это меня дико раздражает и что лучше бы ему спрятать их в карман.

Позже, уже приобретя всемирную известность, Ямани не раз прибегал к четкам во время своих послеобеденных спичей или выступлений на семинарах в Соединенных Штатах. Он поднимал их вверх, коротко объяснял, что это за вещь, а затем шутливо объявлял, что каждая бусина символизирует одну из его жен.

– Я до сих пор получаю от него рождественские открытки, – продолжает Гризуолд. – Ямани принадлежит к числу людей, которые не забывают старых знакомых. Интересно, что он присылает мне очень христианские по духу открытки. Обычно это изображения Марии и Иосифа, везущих младенца Иисуса на осле, или нечто в таком же роде. Но это меня никогда не удивляет, потому что Ямани – очень глубокий и тактичный человек. Он чрезвычайно быстро приспособился к западной жизни. По-моему, он идеально чувствует себя в любой ситуации; и я, по правде говоря, не знаю, что могло бы застать его врасплох.

Еще один человек, знавший Ямани в Гарварде, – Кингман Брустер.

– Прошло много лет, но, думаю, Ямани не забыл, что я читал курс по правовым проблемам бизнеса в чужих странах. Однажды, когда я был послом в Лондоне, а он лидером ОПЕК, я напомнил Ямани: все, что он знает о картелях, он узнал от меня. А он улыбнулся своей загадочной улыбкой и сказал: «Но от вас я узнал и то, что ничего не знаю о картелях».

Если верить послу Брустеру (и оставить без внимания историю о четках, рассказанную деканом Гризуолдом), ко времени окончания Гарвардского университета Ямани был в достаточной степени американизирован.

– Его никогда нельзя было назвать типичным саудовцем. Он из людей, которые следуют интуиции, решая, доверять человеку или нет. И выбирают друзей раз и навсегда. Он был очень чутким в личных отношениях и ни при каких обстоятельствах не обрывал старых связей. Это особенно важно: ведь общество, к которому он принадлежит, основано на недоверии. Если оно кому-то доверяет, этот человек получает колоссальные преимущества. По моему глубокому убеждению, нам просто повезло, что власть над саудовской нефтью оказалась в руках Ямани. Он никогда не подводил людей, с которыми имел дело.

Доктор Брустер видит у Ямани еще одно величайшее достоинство: он никогда не поддается панике.

– Какие бы бури ни бушевали в его душе, Ямани сохраняет полное спокойствие. Это редкая, удивительная черта.

Прибавив к степени, полученной в Нью-Йоркском университете, звание магистра права, полученное в Гарварде, Ямани в 1956 г. вернулся в Саудовскую Аравию и поступил в министерство финансов – в только что созданный департамент закьи (религиозный налог) и подоходных налогов.

Вскоре он стал сочетать эту работу со службой в министерстве нефти и полезных ископаемых, которое возглавлял Абдулла Тарики: там в конце 1957 г. ему поручили составить сложнейшие в техническом и коммерческом отношении контракты, которые подписывались в рамках безналоговой концессии, предоставленной японцам.

Один из друзей отца предложил Ямани высокооплачиваемую должность менеджера на разливочной фабрике кока-колы; работать надо было по три часа каждое утро. Честолюбивый Ямани согласился. Однако после восьмимесячного хождения на службу к пяти часам утра он был вынужден признать, что взвалил на плечи слишком большой груз, и его карьера в области шипучих напитков на этом кончилась.

Примерно в это же время Ямани уволился с правительственной службы и открыл собственную юридическую контору в Джидде.

Это была первая контора такого типа в Саудовской Аравии.

– Ранее в нашей стране не существовало юрисконсультов в западном смысле этого слова. У нас были люди, которые помогали истцам представить дело в суд. Были адвокаты. Но не было юридических фирм, где можно найти человека, который составит для вас контракт или даст вам консультацию. Я знал, что у нас разворачивают деятельность множество банков и иностранных компаний и что они нуждаются в подобных услугах. В стране был принят целый ряд новых законодательных актов, но не было никого, кто мог бы объяснить их содержание иностранным бизнесменам.

В первом офисе, открытом Ямани, работало три человека: секретарь, машинистка и он сам.

– Не стану скрывать, поначалу я не был чрезмерно загружен.

Но Ямани прилагал все усилия, чтобы находить клиентов, и вскоре заключил соглашения о сотрудничестве с несколькими иностранными банками и компаниями, став их юрисконсультом. Прошло еще немного времени, и фирма Ямани – имевшая уже не один офис и огромный штат работников, в том числе и женщин-адвокатов, что прежде было в Саудовской Аравии абсолютно неслыханным делом, – стала считаться самой процветающей частной юридической фирмой в стране.

В 1957 г. у Ямани и Лейлы родилась первая дочь, Май. Вторая, Маха, появилась на свет в 1959 г. В 1961 г. родился сын Хани.

Круг клиентов Ямани становился все обширнее, и ему приходилось регулярно посещать Исламский суд, где он снискал репутацию знатока шариата (исламского права).

В те далекие годы он работал также как нештатный сотрудник периодических изданий. После окончания основной работы Ямани до глубокой ночи писал и редактировал газетные материалы.

– Я писал для нескольких саудовских газет. Среди них была, в частности, еженедельная газетенка, которая называлась «Арафат». Помню, как раз тогда кронпринц Фейсал предложил ввести новый закон о совете министров, который дал бы реальную власть премьер-министру и кабинету – наряду с королем. И я печатал статью за статьей, описывая различные юридические аспекты этой проблемы и анализируя новый закон. Кажется, я опубликовал три серии статей на эту тему. Мне тогда и в голову не могло прийти, что Фейсал очень внимательно читает мои статьи. Но, как я узнал позже, он читал все, что выходило из-под моего пера.

Создание ОПЕК и взлет Ямани

Саудовская Аравия – это колоссальное пространство, покрытое песком; кружочки, изображающие на ее карте селения и города, кажутся крохотными островками, затерянными в океане.

В основной своей части это ненаселенная, безлесная страна, где, по некоторым сведениям, водится 150 видов бабочек.

Это место возникновения ислама, его колыбель. И законы Саудовской Аравии – это законы ислама.

Точное число жителей Саудовской Аравии неизвестно. Перепись населения производится с помощью аэрофотосъемки. Счетчик умножает число крыш, которые он видит на снимке, на среднее количество людей, которое, по его мнению, живет под одной крышей. Кочевники могут быть сосчитаны и один раз, и два, и три. Или вовсе не сосчитаны. Как-то правительство объявило, что в стране живет 8,4 миллиона человек. Но по другим оценкам, население Саудовской Аравии не превышает 5 миллионов человек.

Впрочем, подлинное влияние этого государства в регионе Персидского залива и его место в мире определяются отнюдь не численностью населения, а скорее его размерами и тем обстоятельством, что почти подо всей его территорией находятся неисчерпаемые запасы нефти.

Ибн Сауд любил повторять, что у человека, распоряжающегося нефтью, которая лежит под песками Саудовской Аравии, находится ключ от войны и мира в регионе залива.

Первым, кто до конца оценил смысл этих слов, был его сын Фейсал.

В детстве Фейсал не получил систематического образования. Его учили ездить на лошади, как бедуина, декламировать наизусть Коран, стрелять из винтовки и владеть мечом. Зато уже в юности отец посылал принца в официальные зарубежные визиты, и тот имел возможность общаться с различными государственными деятелями. В возрасте 24 лет Фейсал был назначен министром иностранных дел и оставался в этой должности на протяжении всего царствования Ибн Сауда.

Суровый, аскетичный человек, с хмурым, едва ли не скорбным выражением лица и слабым здоровьем, – помимо гематологического заболевания, которое требовало регулярных переливаний крови, он страдал язвенной болезнью, не дававшей ему спать по ночам, – Фейсал был ревностным мусульманином. В отличие от своего отца и братьев, он в основном придерживался моногамии и прожил большую часть жизни со своей третьей женой.

Ямани описывает Фейсала как мягкого человека который никогда не повышал голоса и не говорил резким тоном.

– Если королю кто-то или что-то не нравилось, он просто смотрел в сторону, и по этому признаку можно было догадаться, что его терпение истощилось.

Хотя на людях Фейсал всегда был угрюм, Ямани говорит, что в действительности король обладал неплохим чувством юмора.

– В непринужденной обстановке, обедая или ужиная с близкими друзьями, он часто шутил, порой очень остроумно. Но в присутствии посторонних он держался в высшей степени царственно.

Фейсал не говорил по-английски, но, по свидетельству Ямани, понимал этот язык достаточно хорошо – и подчас поправлял переводчика, когда тот ошибался.

– Фейсал все время читал, интересовался буквально всем. С ним можно было говорить о самых разных вещах. Он бывал на Западе, но, думаю, ни в одной западной стране не чувствовал себя как дома. Я часто поражался его блестящему уму. Когда король вел переговоры с другими людьми, мне нередко казалось, что он умеет читать в сердцах. Он был исключительно проницателен. Конечно, как всякий человек, Фейсал имел недостатки. Но, как я уже сказал, он обладал особым царственным достоинством. Он был совершенно неподражаем.

Ревностный приверженец традиций, Фейсал был в то же время достаточно современным человеком: он разрешил в королевстве телевизионное вещание, хотя это осуждали религиозные лидеры, создал школы для девочек, также вопреки советам духовенства, и настолько верил в силу систематического образования, которого не имел сам, что послал своих сыновей учиться на Запад – в Принстон, Гарвард, Оксфорд и Кембридж.

Именно Фейсал «создал» Ямани.

В конце 1957 г. он пригласил молодого юриста к себе в дом, находившийся в горном селении Таиф.

– Это было полной неожиданностью; я и представить себе не мог, что Фейсал обо мне что-то знает.

Ямани провели в небольшую приемную кронпринца.

Фейсал поздоровался с ним за руку.

Последовало продолжительное молчание.

Фейсал смотрел на Ямани и ждал.

Не зная, что делать, Ямани сел.

Фейсал по-прежнему не сводил с него глаз.

Ямани снова встал.

– Я хочу, чтобы вы были моим юрисконсультом, – сказал Фейсал. – Ваши условия?

Ямани размышлял недолго.

– По-моему, человек, которому предоставляется возможность работать у вас, не должен говорить об условиях.

Фейсал остался доволен ответом.

И Ямани был принят на работу.

* * *

В середине 50‑х годов Фейсал пришел к убеждению, что развивающаяся нефтяная экономика Саудовской Аравии нуждается в большом количестве новых чиновников самого разного профиля, которые смогут решать быстро множащиеся проблемы, связанные с банковским делом, национальной валютой и бюджетом. Стараясь ликвидировать административный хаос, царивший в стране, кронпринц слил министерства финансов и экономики, создал министерство нефти и полезных ископаемых и назначил его генеральным директором Абдуллу Тарики, молодого и бойкого технократа, который получил образование на Западе.

В течение следующих пяти лет доходы Саудовской Аравии от продажи нефти поднялись до 300 миллионов долларов. И наиболее влиятельной силой в королевстве стала «Арамко».

Из воспоминаний бывшего менеджера «Арамко»:

– Никто еще не описал всего, что мы сделали для Саудовской Аравии. Мы ввели ее в мировое сообщество. Нефть была едва ли не побочным делом. Мы отнеслись к саудовцам с поистине отеческой заботой – ничего подобного история просто не знала. Мы построили больницы. Мы построили кормушки для верблюдов, на которых ездят бедуины. Мы создали ферму, обеспечивавшую провизией королевскую семью. Около 40% наших рабочих составляли шииты из Восточной провинции: они очень любили «Арамко», потому что правительство относилось к этим людям просто наплевательски, называло их не иначе как «собаками». Это «Арамко» благоустроило оазис в котором они жили, и предоставило им ссуды на постройку жилья. Тамошние жители говорили: «Как хорошо было бы, если бы над правительством стояла «Арамко». Будущий король Фахд, тогда занимавший должность министра внутренних дел, был очень нами недоволен. Он говорил: «К «Арамко» относятся с чересчур большим доверием». Да, именно так. Вы представляете?! Его сердило, что слишком много людей было наслышано о заслугах «Арамко» перед страной.

В действительности Фахда, как и многих других саудовцев, сердило совсем другое – то, что «Арамко», возгордившись своими успехами, вела себя все более и более вызывающе.

Кроме того, в регионе было хорошо известно, что многие из старших менеджеров «Арамко» непосредственно связаны с ЦРУ.

«Арамко» и в самом деле служила Америке главным наблюдательным пунктом в этой части Персидского залива – до появления здесь международной строительной компании «Бечтел».

Ничуть не удивительно, что по мере укрепления позиций «Арамко» росла воинственность Тарики, который все чаще мысленно примерял к Саудовской Аравии опыт венесуэльца Переца Альфонзо.

Он стремился прежде всего к тому, чтобы «Арамко» стала комплексной компанией, которая осуществляет полный процесс переработки нефти – от скважины до бензоколонки. Кроме того, он хотел, чтобы саудовцы в большей степени контролировали «Арамко» и имели большую долю в ее прибылях.

– Контроль над нефтяной промышленностью моего государства, – поясняет Тарики, – находился в чужих руках, в руках иностранцев, которые, не будучи саудовской компанией, торговали на мировом рынке саудовской нефтью. Я хотел, чтобы «Арамко» управлялась Саудовской Аравией.

Поскольку идеи Тарики нашли поддержку при королевском дворе, «Арамко» предприняла кое-какие примирительные шаги. Она перенесла в Саудовскую Аравию свою штаб-квартиру. Но центром влияния по-прежнему оставались Соединенные Штаты, ибо там находились четыре совладельца компании.

В конце 50‑х годов Тарики перешел к открытым националистическим выступлениям в духе Переца Альфонзо. Оба деятеля, разделявшие сходные патриотические убеждения, были твердо убеждены, что природные ресурсы их стран должны принадлежать народу, а не иностранным компаниям, которые открыли нефтяные месторождения.

Тем не менее идея национализации, какой соблазнительной она ни представлялась Тарики, была бесперспективна. Он и сам это понимал. Американцы тоже. Поэтому Тарики предпочитал использовать более обтекаемый термин: «интеграция».

– Мы не могли бы национализировать нефтяные компании, даже если бы попытались. Мы были вынуждены сотрудничать с Западом: там находились наши рынки сбыта.

Но перемены стучались в дверь.

Именно в это время Перец Альфонзо увлек Тарики проектом создания организации, в которую вошли бы страны – экспортеры нефти.

Джордж Балу, бывший менеджер «Сокал», ныне ушедший на пенсию, вспоминает:

– Перец Альфонзо прожужжал Тарики уши… Венесуэльцы мечтали создать на Ближнем Востоке такую организацию, которая помешала бы арабам всерьез конкурировать с самой Венесуэлой.

По настоянию Тарики, экономический совет Лиги арабских государств созвал в Каире первый «арабский нефтяной конгресс». На конгресс были приглашены и делегации из двух неарабских стран – Ирана и Венесуэлы.

Возможно, вся эта затея кончилась бы ничем, веди компании «Шелл» и «Бритиш петролеум» свою партию хоть чуточку искуснее. Но они, без консультаций со странами-экспортерами, спровоцировали в то время серию резких понижений цен, лицемерно пытаясь оправдать свои действия ссылками на законы рынка.

Это был слишком дерзкий вызов, с которым не могли примириться столь гордые люди, как Перец Альфонзо и Тарики. И, заключив союз, они объявили нефтяным компаниям открытую войну.

Конгресс призвал заключать соглашения по принципу «50 на 50». Разумеется, арабам недоставало и технических знаний, и финансовых ресурсов, чтобы реализовать этот принцип на деле. Но неофициально, в обстановке полной секретности, Перецу Альфонзо и Тарики удалось привести конгресс к так называемому «джентльменскому соглашению». Саудовская Аравия, Венесуэла, Ирак, Кувейт и ЮАР образовали Нефтяную консультативную комиссию, которая должна была встречаться не реже одного раза в год и обсуждать вопросы, представляющие взаимный интерес.

Прежде всего комиссию заботили проблемы, обусловленные самой природой нефтяной промышленности. Этот род бизнеса требует значительных первоначальных затрат и пренебрежимо малых текущих издержек. Иначе говоря, максимальных расходов требует первый извлеченный из земли баррель; добыча же каждого последующего барреля не стоит почти ничего. И Перец Альфонзо, и Тарики хорошо понимали, что нефтяные компании охотно сбавляют справочные цены, ибо это позволяет им продавать максимум последующих баррелей, а не оставлять их в земных недрах. Но подобные скидки целиком ложились на счет стран-экспортеров и наносили им значительный ущерб.

Почти весь конец 1959 г. и начало 1960 г. оба политика взывали к справедливости, обвиняя иностранцев в нечестной игре. Неспособные сломать сложившуюся систему изнутри, они выступили с совместной инициативой, призвав создать картель, который сумел бы хоть в какой-то степени противостоять произволу нефтяных компаний.

До появления на сцене Тарики ведущую роль в государственной системе Саудовской Аравии играли министерства финансов, обороны и торговли. Но к 1960 г. Тарики превратил нефтяной директорат в полноценное министерство и набрал огромную силу. Он во весь голос заявил о намерении национализировать «Арамко» и провел в жизнь проект создания Организации стран – экспортеров нефти (ОПЕК).

Отцы-основатели – Тарики и Перец Альфонзо – провозгласили, что ОПЕК будет согласовывать нефтяную политику своих членов и приложит все усилия, чтобы охранять их индивидуальные и коллективные интересы… Но в 1960 г. никто не предполагал, что наступит время, когда эта организация сможет посредством искусственных ограничений экспорта поднимать цены. ОПЕК была задумана ее участниками исключительно как средство защиты.

– Нефтяные компании отнеслись к нам со всей серьезностью, – уверяет Тарики. – Иначе и быть не могло. Поверьте моему слову, все они опасались ОПЕК.

Отчасти это верно. Но только отчасти.

Бесспорно, большинство нефтяных компаний были недовольны созданием ОПЕК. Бесспорно и то, что некоторые наиболее прозорливые менеджеры на Западе предсказывали, что со временем эта группировка может превратиться из беззубого тигра, каким она была в ту пору, в нечто более серьезное. Но дальше этого «опекофобия» не шла.

По правде говоря, в то время мало кто обратил внимание на новую организацию. И хотя Тарики и Перец Альфонзо считали декларацию о создании ОПЕК колоссальным шагом вперед, в остальном мире она осталась практически не замеченной. Особенно в Соединенных Штатах и в Западной Европе, где первые полосы газет были заполнены репортажами о предвыборной гонке между Джоном Кеннеди и Ричардом Никсоном, которая выходила на финишную прямую… Поначалу ОПЕК воспринималась как очередной малозначительный союз, созданный не слишком сильными группами давления.

Вскоре после создания ОПЕК Фейсал был смещен и полновластным правителем страны снова стал Сауд. Как уже говорилось, среди приверженцев Сауда была политическая группировка «свободных принцев», которую возглавлял его младший брат, принц Талал. Тарики привлекал националистический дух, характерный для этой группировки. Но Сауд считался с принцами недолго. Почувствовав, что может править без их поддержки, он поспешил от них отделаться. Единственным из так называемых «либералов», оставшимся в совете министров, был Тарики.