Текст книги "Ямани: Взгляд из-за кулис"

Автор книги: Джеффри (Джефри) Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

И особенно саудовцам. Но, успокаивали они себя, американцы никогда не дадут в обиду шаха.

Так думали не только в Саудовской Аравии. Шах не просто был уверен, что американцы при любых обстоятельствах сумеют его защитить, но смело поставил бы в заклад Павлиний трон, если бы кто-то стал это оспаривать.

Все самым роковым образом переоценили способность Джимми Картера контролировать международную политику.

Совещание ОПЕК должно было состояться в декабре в Абу-Даби.

Цены, как и раньше, удавалось сохранять замороженными, хотя нажим со стороны стран, настаивавших на их новом увеличении, постоянно возрастал. Ямани надеялся, что цены будут увеличены не более чем на 5%. Но еще до начала встречи в Абу-Даби к иранской пороховой бочке поднесли горящий фитиль.

13 октября 1978 г. внезапно забастовали рабочие крупнейшего в мире нефтеочистительного завода в Абадане. В течение недели забастовочное движение охватило большую часть страны. Иран оказался практически выключенным из мирового нефтяного бизнеса. Шах попытался навести порядок с помощью войск, уволил ряд менеджеров нефтяных компаний. Но тут из Франции донесся голос Хомейни, возвестивший:

– Через забастовку в нефтяном секторе свершается воля Аллаха.

Когда 16 декабря члены ОПЕК, как и было запланировано, собрались на свое совещание, события в Иране привели рынок в столь необычное состояние, что у Ямани просто не было никакой возможности ограничить аппетиты картеля пятипроцентным увеличением цен.

– В год двадцатилетия ОПЕК, – предложил алжирский министр нефти, – будет вполне уместно поднять цену до 20 долларов за баррель.

– Я считал вас реалистом, – парировал Ямани.

В результате ОПЕК решила увеличить цены на 10%.

26 декабря Хомейни провозгласил:

– Экспорт нефти не возобновится до тех пор, пока шах не покинет страну.

Спустя пять дней Джон Лихтблау, руководитель «Петролеум индастри рисерч фаундейшн», независимой и весьма влиятельной исследовательской организации, базирующейся в Нью-Йорке, заявил:

– Мы испытываем полный пессимизм в отношении способности нынешнего иранского режима вновь наладить добычу нефти.

Иначе говоря, с шахом было покончено. Уже 16 января 1979 г. шах вместе с семьею выехал из Тегерана «для продолжительного отдыха». Он твердо обещал вернуться обратно. В отличие от Макартура, шах так и не сдержал своего слова.

Спустя неделю после свержения династии Пехлеви в Тегеран прилетел аятолла Хомейни. Политическая ситуация в регионе залива решительно и бесповоротно изменилась.

По признанию Махди ат-Таджира, он, как и некоторые другие, знал, что шаху придется уйти.

– Но я не ожидал, что это произойдет именно так. Я был искренним почитателем шаха. И полагал, что он собирается осуществить реформы, которые позволят ему остаться у власти. Я не думал, что шах будет откладывать эти реформы до бесконечности, не думал, что он настолько слеп. Но, возможно, события разворачивались слишком быстро, и шах был застигнут врасплох. Кроме того, за пределами Ирана все жаждали его свержения, я уверен. Шах стал слишком опасной фигурой. Он начал задумываться над тем, какую политику мог бы проводить Иран, какую роль играть в мире. И все чаще заговаривал о том, что Иран мог бы войти в число сверхдержав. Шах хотел, чтобы в военном отношении Иран не уступал пяти крупнейшим странам мира. И начал использовать нефтяной фактор, диктуя свою волю другим. Не думаю, что кто-нибудь вне Ирана, и прежде всего Соединенные Штаты, был заинтересован в том, чтобы шах и дальше оставался у власти.

Ямани также считает, что предостерегающая надпись на стене появилась за насколько лет до уничтожения монархии.

– Правда, задним числом любой может сказать, что предвидел падение шаха. Но примерно в конце 1977 г. или в начале 1978 г. я и в самом деле начал приходить к выводу, что шах обречен. Все признаки были налицо. Судите сами. Он находился под угрозой из-за своего надменного характера и оторванности от народа. Общественные преобразования, которые он пытался провести, были слишком быстрыми, и это породило множество проблем. Особенно опасной была кампания против религии и духовных лиц, развернутая по инициативе шаха. Он намеренно отделял себя от исламских корней общества, которым правил. Все это, вместе взятое, подвело меня к мысли, что шаху долго не продержаться. Я не знал, как скоро его свергнут, но чувствовал, что это лишь вопрос времени.

Чего, по-видимому, не предвидел никто, так это астрономического роста цен на нефть, который последовал за отречением шаха от престола. В один день все полетело кувырком. Еще вчера Иран выбрасывал на рынок шесть миллионов баррелей, а сегодня – практически ничего.

Аятолла сказал примерно следующее: нет ни малейшей нужды экспортировать нефть, потому что у нас достаточно денег. А затем, побеседовав со своим министром финансов и узнав, что у Ирана нет ни гроша, велел возобновить добычу. Но довести производство до прежнего уровня не удалось, поскольку аятолла и его прихлебатели проявили замечательную дальновидность и поторопились вышвырнуть из Ирана все западные нефтяные компании. Сами же иранцы наладить эксплуатацию месторождений не могли.

Рынок был потрясен до оснований. Весь мир охватила паника.

Если в начале 1978 г. баррель сырой нефти стоил меньше 13 долларов, то в конце 1980 г. цены достигли 38—40 долларов.

Страны, находившиеся под «зонтиком» ОПЕК, продолжали официально устанавливать справочные цены. Но рынок пришел в столь хаотичное состояние, что управлять им было практически невозможно. Любой долгосрочный или разовый контракт на поставку нефти мог подвергнуться пересмотру и новому обсуждению, если один из партнеров чуял, что в воздухе пахнет более выгодной сделкой.

Цены на нефтепродукты определяются буквально ежеминутно на пяти крупнейших мировых рынках: В Роттердаме, Хьюстоне, Нью-Йорке, Сингапуре и Токио. В супертанкер, осуществляющий морские перевозки, можно загрузить до 2 миллионов баррелей. Цена корзины очищенных нефтепродуктов выше, чем цена сырой нефти плюс различные пошлины и налоги, добавленные арабскими экспортерами, а груз сырой нефти может несколько раз пройти через разные руки, прежде чем попасть к потребителю, – и поэтому достаточно ловкий коммерсант, используя скачки цен, имевшие место в 1978—1980 гг., мог заработать на одном супертанкере от 1 до 4 миллионов долларов.

Кое-кто нажил на нефти колоссальное состояние.

В 1979 г. фокус был прост: надо было купить товар непосредственно перед тем, как цена поднимется на несколько центов за баррель, а затем быстро сбыть его с рук. Опасность заключалась в том, что купивший нефть мог не успеть превратить ее в деньги до того, как баррель подешевеет на несколько центов.

Игра была рассчитана на получение малой процентной доли от больших сумм. Поскольку эти суммы были поистине огромны, достаточно было провернуть подобную операцию всего лишь пару-тройку раз, чтобы сколотить крупное состояние.

Соблазненные легкой наживой, сотни алчных дельцов принялись скупать и продавать партии нефти. Этот искусственно подогретый спрос, порождаемый погоней за немногими реально существующими партиями, и поднял цены до небес.

Эйфория, однако, кончилась так же быстро, как началась. Протрезвевшие страны-импортеры предприняли самые разнообразные охранительные меры. Правительства этих стран расценили ситуацию как неуправляемую и совместными действиями обеспечили снижение цен. После двух лет хаоса рынок снова был взят под контроль.

К числу людей, сделавших в те годы состояние, принадлежит владелец частной торговой фирмы Дэвид Тьем. По его словам, когда цены устремились к небесам, Ямани пытался стать стабилизирующей силой.

– Он выступал в роли посредника и арбитра. И явно стремился к тому, чтобы саудовцы сохранили ведущие позиции среди стран-экспортеров. Они всегда играли там первую скрипку, наращивая или сокращая добычу, когда им нужно было стабилизировать цены. И Ямани делал все, что было в его силах, стараясь затормозить подорожание. Не забывайте: если бы в Саудовской Аравии у власти находились радикалы, они с легкостью могли бы направить политическое развитие в желательную для них сторону – денег бы им хватило с лихвой. Если, скажем, правительство было бы леворадикальным, оно могло сократить добычу нефти и установить самые сумасшедшие цены. Как ни смотри, две трети нефти, производимой ОПЕК, добывается в странах залива, а среди них крупнейшим экспортером является Саудовская Аравия. В те дни в ОПЕК не было человека, который превосходил бы Ямани авторитетом, компетентностью и проницательностью. Да и теперь там такого нет. Он был единственным в своем роде. Если бы не Ямани, во время шока 1978—1980 гг. цены наверняка подпрыгнули бы до 50 долларов за баррель, а то и выше.

Иан Сеймур, обозреватель «Мидл ист экономик сервей», считает этот вывод вполне справедливым:

– Даже Саудовская Аравия при полном напряжении сил была не в состоянии существенно снизить цены на нефть. Довольно трудно определить, как высоко они могли бы подняться. В известном смысле достаточно небольшого или даже воображаемого дефицита, чтобы рыночная цена пошла вверх. Это не обязательно означает, что цена становится тем больше, чем больше дефицит. Ямани приложил массу усилий, чтобы остановить рост цен и, несомненно, замедлил этот процесс. Если смотреть ретроспективно, реальный дефицит был не так велик. Дело было скорее в той панике, которая воцарилась на рынке. Значительное количество нефти накапливалось в виде запасов, и это, разумеется, сделало спад цен, когда он наступил, особенно крутым. Но если бы саудовцы сократили тогда добычу нефти, цены, по-моему, и вправду поднялись бы 50 долларов за баррель.

Одной из главных бед, – продолжает Тьем, – было общее нежелание поверить, что цены на сырую нефть могут остаться столь высокими. При каждом очередном скачке все думали: это случайность, вскоре цены вернутся к прежнему уровню. А они почему-то этого не делали. И мировые рынки охватила паника. Ситуация была крайне неустойчивой. Поверьте, в период, наступивший после иранской революции, не было дела менее надежного, чем нефтяной бизнес.

Это, безусловно, наложило ощутимый отпечаток на мышление всех людей, имевших то или иное отношение к нефти.

– Все, что происходило, не могло не сказываться на поведении людей, – говорит Ямани. – Ситуация на нефтяном рынке была стержнем мировой политики. Она породила панику среди потребителей, однако не изменила характер потребления. Именно это делало начавшийся хаос особенно опасным.

Даже французы – казалось бы, единственный народ в мировом сообществе, который застраховал себя от всех неурядиц, – оказались после иранской революции в трудном положении. Предоставляя в свое время убежище аятолле, они явно надеялись, что тот в случае прихода к власти помянет их добром и отблагодарит дружественной нефтяной политикой.

– Боюсь, они были разочарованы, – замечает Ямани.

В середине февраля 1979 г., когда официальная цена барреля «саудовской легкой» составляла 13,33 доллара, при немедленной сдаче баррель шел в Роттердаме больше чем за 20 долларов.

В апреле эти цифры составляли соответственно 14,55 и 21,50 доллара.

Японцы, чья зависимость от иранских поставок была весьма велика, по мере углубления кризиса испытывали все больший недостаток в нефти. Именно они начали паническую скупку, и в мае при немедленной сдаче баррель стоил уже на 50% дороже – 34,50 доллара.

Следующий скачок цен на нефтяном рынке произошел в октябре: цена барреля при немедленной сдаче поднялась до 38 долларов.

В начале ноября было захвачено американское посольство в Тегеране, и 90 человек, в том числе 63 американца, оказались в плену в качестве заложников.

На президентстве Картера был поставлен крест.

Первые полосы газет заполнились сообщениями о крупнейшем международном кризисе, чреватом серьезным военным конфликтом.

Цена барреля сырой нефти пр немедленной сдаче достигла 40 долларов.

– В 1979 г., – говорит Ямани, – неуменьшающийся высокий спрос на Западе и предельные цены, по которым продавалась нефть на мировых рынках, породили настоящий хаос. Нефтяные компании начали лихорадочно скупать нефть. Но это не было продиктовано реальными потребностями. Скупка велась ради создания запасов. Я задаю себе вопрос, почему они это делали, и вижу только один ответ: потому что ожидали полного прекращения экспорта из Ирана. Если бы это произошло, Соединенные Штаты и другие страны-импортеры вынуждены были бы в качестве первой и неотложной меры ввести рационирование потребления. Потому и началась эта паническая скупка.

Ямани готов согласится с теми, кто считает залив политически нестабильным регионом:

– В нашей части света может случиться что угодно. Это бурлящий котел, где существует множество нерешенных проблем и где один кризис легко может повлечь за собой другой.

Тем не менее паники, которая привела к росту цен, можно было избежать.

– Выход существовал. Цены можно было взять под контроль. Паника прекратилась бы, как только нефтяным компаниям помешали бы вести торговлю наличным товаром. Правительству Соединенных Штатов следовало бы поставить это под запрет. Так же должны были поступить и другие правительства. Подумайте только, нефтяные компании стучались к нам в дверь и говорили буквально следующее: «Продайте нам нефть, мы заплатим при немедленной сдаче по 40 долларов за баррель». Перед таким искушением могли устоять разве что ангелы! Или саудовцы…

Ямани изо всех сил старался сбить цены: в конце июня 1979 г. он предупредил, что Саудовская Аравия не намерена и дальше уступать нажиму других стран-экспортеров, ограничивая добычу нефти и поощряя головокружительный рост цен на рынке наличного товара.

Он часто повторял, что Саудовская Аравия останется верной своей «сдержанной и мудрой» политике. И в тот момент, когда хаос достиг крайнего предела, саудовцы не только соблюдали свои долгосрочные контракты, заключенные на основе официально установленных цен ОПЕК, но и продавали по тем же ценам ОПЕК все добываемые ими излишки. Ямани подчеркивает, что из-за отказа вести игру на рынке наличного товара Саудовская Аравия потеряла – без преувеличений! – миллиарды долларов дохода. Но это была сознательная жертва, которую саудовцы принесли ради долгосрочной цели – снижения цен на нефть.

Любимец мировой прессы, словам которого жадно внимали сотни репортеров, Ямани теперь характеризовался в газетных колонках как «человек, решающий, быть или не быть нефтяному кризису в западных странах».

Трудно сказать, насколько справедливы были подобные утверждения, но Ямани, в отличие от сотен дельцов типа Дэвида Тьема и Джона Лациса, обогатившихся на том, что впоследствии получило название «второго нефтяного кризиса», увидел в иранской революции и последовавшем за нею росте цен на нефть уникальную возможность лишний раз предостеречь промышленно развитые государства Запада и напомнить им, что могут наступить еще более худшие времена.

– Я начал говорить о настоящем, нешуточном нефтяном кризисе, которого, по моему мнению, можно было ожидать примерно через десять лет. Я очень четко представлял себе картину спроса и предложения. Когда в Тегеране разразилась революция и спрос на нефть возрос, этот рост явно не был вызван нуждами потребления, поскольку на проведенное нами повышение цен рынок не отозвался снижением спроса. Это одно из основных правил экономики, но тут оно не сработало. В 1978 г. доля ОПЕК на мировом рынке составляла 28 миллионов баррелей в сутки. В 1979 г., когда цены на нефть поднялись, она должна была бы уменьшиться. На деле же произошло обратное. Она превысила 31 миллион баррелей в сутки. Отсюда совершенно ясно следовало, что дополнительное количество нефти, выброшенное на рынок странами ОПЕК и странами, не входящими в ОПЕК, расходовалось отнюдь не на потребление. Мы повышали цены, а спрос не снижался. Это очень меня тревожило: не приходилось сомневаться, что нефть, скапливаемая в виде запасов, рано или поздно вернется на рынок и повлияет на предложение.

Иначе говоря, паническая скупка нефти в 1979—1980 гг. могла обернуться столь же лихорадочной распродажей в 1981—1986 гг. И тогда цены резко бы упали.

Но подобные процессы носят циклический характер. Ямани утверждает, что если Запад не пересмотрит свое отношение к потреблению энергоресурсов, если не будут делаться инвестиции в разработку альтернативных источников энергии и не будут предприняты серьезные усилия по ее экономии, то нефтяное изобилие середины 80‑х годов неизбежно приведет к третьему энергетическому кризису в середине следующего десятилетия.

Ямани против министерства юстиции США

Прибавления в семействе заставили Заки и Таммам расширить номер в отеле «Ямама», присоединив к нему еще пару комнат. Но им давно уже было тесно и в этом жилище. Вдобавок ко всему остальную часть «Ямамы» в это время взяли в аренду ВВС США, переоборудовавшие гостиничные номера в квартиры для летного состава.

И в 1981 г. чета Ямани построила в Эр-Рияде большой особняк в мавританском стиле с внутренними фонтанами и бассейнами.

Перед отъездом из «Ямамы» они устроили прием для группы американских сенаторов, которые совершали увеселительную поездку по Ближнему Востоку. Один из американцев, рассматривая книжные полки, заметил роман Пола Эрдмана «Катастрофа 1979 года». В центре действия этого романа находится кучка арабских нефтяных магнатов, задумавших погубить Запад.

– Вы это читали, шейх Ямани? – сенатор взял с полки роман и с иронической усмешкой показал его хозяину.

– Да, – кивнул Ямани, – но не до конца. Я остановился на том месте, где меня убивают.

* * *

Еще до того, как «Катастрофа 1979 года» возглавила список бестселлеров, американцами овладел неотвязный страх: им казалось, что арабские нефтяные магнаты и впрямь способны погубить западный мир.

К большому неудовольствию Ямани, эта волна общественной истерии выплеснулась на первые страницы газет, и ей поддались многие влиятельные лица:

К их числу принадлежали:

Джек Андерсон, знаменитый репортер и обозреватель, лауреат Пулитцеровской премии;

Фрэнк Черч, председатель сенатского подкомитета по мультинациональным корпорациям;

Генри Джексон, председатель сенатского комитета по энергетике и природным ресурсам;

Бенджамин Розенталь, председатель подкомитета палаты представителей по вопросам торговли, потребления и финансов;

Говард Метценбаум, председатель сенатского подкомитета по антитрестовскому законодательству, монополиям и правам бизнесменов;

Эдвард Кеннеди, председатель сенатского комитета по судопроизводству;

Джон Шенфилд, помощник генерального прокурора Соединенных Штатов и начальник антитрестовского отдела министерства юстиции.

Будучи специалистом по международному праву, получившим две высшие ученые степени в университетах США, Ямани не испытывал страха перед расследованием, которое могло быть предпринято американцами, и готов был отразить любую атаку.

У него было припасено немало козырей.

Единственное, чего Ямани хотел, – это встречаться с каждым противником один на один. Ибо за время нахождения на посту министра нефти он приобрел достаточный опыт ведения дел с американцами и знал, что кумулятивный эффект подобных разбирательств и слушаний может прямо повлиять на западное общественное мнение и на долгие годы изменить отношение к Саудовской Аравии.

Ни Саудовская Аравия, ни Ямани не должны были втягиваться в политическую игру против американского конгресса и американской прессы: тут расклад карт был особенно невыгоден, и лучшее, на что можно было рассчитывать, это остаться при своих.

Вместе с тем для Ямани было столь же очевидно, что многие американцы считают обстоятельный разбор ситуации в нефтяном бизнесе давно назревшей и необходимой мерой.

У этих настроений были достаточно старые корни.

В 1951 г. Федеральная комиссия по торговле подготовила доклад, носивший название «Международный нефтяной картель». В докладе прослеживалась двадцатидвухлетняя (на тот момент) история крупнейших нефтяных компаний и то, как они прибирали к рукам добычу, переработку, транспортировку и продажу сырой нефти из стран Персидского залива. Этот доклад позволил министерству юстиции США поднять волну антитрестовского движения, получившего широкую поддержку общественности.

Однако государственный секретарь Дин Ачесон счел, что расследование, которое намеревалось провести министерство юстиции, может повредить американским интересам на Ближнем Востоке. Ачесон надеялся, что международные нефтяные компании поддержат усилия американцев по возобновлению добычи на национализированных иранских месторождениях, и меньше всего хотел, чтобы на них нагоняла страх стая пронырливых юристов.

Однако министерство юстиции не обращало внимания на государственный департамент и продолжало накапливать материалы, собираясь, если потребуется, выдвинуть против крупнейших нефтяных компаний уголовное обвинение. Но у государственного секретаря был мощный козырь: в отличие от чрезмерно ретивых законников из министерства юстиции он имел доступ в овальный кабинет Белого дома. Ачесон обратился напрямую к Гарри Трумэну, и тот, взяв его сторону, замял дело.

Когда в Белый дом вселился Эйзенхауэр, а внешней политикой стал заправлять Джон Фостер Даллес, ни у кого не было сомнений, что предпочтение и впредь будет отдаваться государственным соображениям, а не интересам закона.

Тогда министерство юстиции сменило тактику. Оно стало изыскивать возможность для возбуждения гражданского иска против четырех компаний «Арамко» и компании «Галф». Вначале предполагалось включить сюда и такие компании, как «Бритиш петролеум» и «Шелл», но потом это сочли нецелесообразным, так как обе они почти наверняка ушли бы от ответственности, сославшись на то, что находятся вне американской юрисдикции. Однако и этот план провалился, поскольку для Эйзенхауэра и Даллеса была гораздо важнее национальная безопасность Соединенных Штатов и они сознавали, насколько велика зависимость Европы от поставок нефти из стран залива.

Прошло еще два десятилетия, и на Капитолийском холме вновь был поднят вопрос о соблюдении антитрестовского законодательства.

Сразу же после введения арабского эмбарго – начиная с последних лет президентства Никсона, на протяжении всего президентства Форда и вплоть до истечения полномочий администрации Картера – в конгресс, Белый дом и министерство юстиции хлынули сотни тысяч писем, в которых говорилось, что крупнейшие нефтяные компании и арабские экспортеры стакнулись между собой, совместно вздули цены на бензин и держат американцев за горло.

– Абсолютно ясно, что «Арамко» тайно склоняла Саудовскую Аравию к взвинчиванию цен, – укорял законодателей Джек Андерсон, – и потому сенат должен затребовать для рассмотрения протоколы всех переговоров «Арамко» с саудовским министром нефти Ахмедом Заки Ямани.

В январе 1974 г. сенатор Фрэнк Черч открыл в возглавляемом им комитете по мультинациональным корпорациям слушания, посвященные проблемам нефтяной промышленности. Черч решил пересмотреть традиционный тезис, гласивший: «Что хорошо для нефтяных компаний, то хорошо для Соединенных Штатов».

Девятитомный отчет комитета был опубликован в 1975 г.

В предельно упрощенной форме заключение комитета сводилось к следующему:

«Был изучен вопрос о том, в какой мере нефтяные компании и правительство использовали два с половиной года перед «октябрьской» войной, чтобы подготовиться к кризису, который легко было предвидеть с момента подписания соглашений в Тегеране и Триполи. Выяснилось, что это время было использовано не слишком удачно. У правительства Соединенных Штатов не было четкой политики в области энергетики».

Затем сенатор Генри Джексон (по прозвищу «Черпак») устроил в своем комитете слушания по вопросу: «Доступ к нефти – отношения Соединенных Штатов с Саудовской Аравией и Ираном».

Во время этих слушаний, транслировавшихся по телевидению, комитет учинил поистине инквизиторский допрос служащим нефтяных компаний – к великому удовольствию американской публики, измученной очередями у бензоколонок и обеспокоенной действиями «погонщиков верблюдов», которые угрожали национальной экономике США.

– Американский народ желает знать, почему нефтяные компании получают столь головокружительные барыши, – гневно вопрошал Джексон людей, державших ответ перед комитетом. – Американский народ желает удостовериться, что крупнейшие нефтяные компании не сидят на закрытых скважинах и не припрятывают нефть в тайных хранилищах и на выведенных из эксплуатации станциях технического обслуживания.

Примерно в это же время пришел к тревожным выводам и государственный департамент. В 1977 г. его разведывательное бюро подготовило секретный доклад, озаглавленный: «Скрытое вымогательство (о действиях стран ОПЕК)». В докладе говорилось, что мультинациональные нефтяные компании обеспечивают существенную поддержку системе искусственного взвинчивания цен на нефть, которую создала ОПЕК: они помогают отдельным странам ОПЕК добиваться от других ее членов согласия на цены, вырабатываемые картелем, ибо регулярно поставляют этим странам информацию о количествах транспортируемой нефти и о ценах, по которым она была продана.

Атаку продолжил сенатор Говард Метценбаум, который направил в министерство юстиции просьбу предпринять безотлагательное расследование махинаций компаний «Экссон», «Тексако», «Сокал» и «Мобил», которые, покупая по низким ценам саудовскую сырую нефть, утаивали это от потребителей и, завышая цены на бензин, извлекали незаконные прибыли общим размером до 7 миллиардов долларов в год.

А вот как протекала беседа сенатора Эдварда Кеннеди с помощником генерального прокурора США Джоном Шенфилдом во время слушаний в сенатском комитете по судопроизводству, посвященных проблеме отношений ОПЕК с ведущими нефтяными компаниями:

Шенфилд. Можно утверждать, что ОПЕК не является картелем; хотя она и устанавливает цены, в действительности совокупный уровень добычи, который позволяет поддерживать эти цены, обеспечивается нефтяными компаниями.

Кеннеди. Если это утверждение соответствует истине, можно ли заключить, что мы имеем дело с явным нарушением антитрестовского законодательства?

Шенфилд. При допущении, что такие действия оказывают известное влияние на американскую торговлю, – а я думаю, мы вправе это допустить, – первый ответ, который приходит в голову: да, можно.

После этого в битву вновь вступил Черч. Он велел сотрудникам подкомитета по мультинациональным корпорациям подготовить данные о саудовской нефтедобыче и исследовать проблему возможного тайного сговора между четырьмя компаньонами «Арамко» и Саудовской Аравией.

Невзирая на резкое противодействие нефтяных компаний, сотрудники комитета использовали все полномочия, которыми располагает сенат Соединенных Штатов, запросили и в конце концов получили в свое распоряжение необходимые документы.

Ямани пришел в ярость. Он счел это вмешательством во внутренние дела Саудовской Аравии: все, что происходило между его страной и «Арамко», не имело никакого отношения к комитету американского сената.

Ямани пригласил к себе Джона Веста, тогдашнего посла Соединенных Штатов.

– Саудовская Аравия ни при каких обстоятельствах не смирится с преданием этих материалов гласности, – сказал он послу. – Запрошенные материалы содержат документы «Арамко» и являются собственностью Саудовской Аравии. Их обнародование было бы нарушением нашего национального суверенитета. Не имеет значения, каково содержание этих документов и в каких целях собирается использовать их сенатский комитет. Это вопрос принципа.

Ямани и сейчас считает, что избрал правильную позицию.

– В некоторых странах информация о ресурсах нефти и ее сохраняемых запасах является государственным секретом; более того, разглашение этой информации считается преступлением, которое карается смертной казнью. В данном случае группа американцев, действовавших в интересах сионистского лобби, поставила нас в особо невыгодное положение среди мировых экспортеров нефти. Их целью было доказать, что в действительности Саудовскую Аравию нельзя считать страной, способной решить проблему энергоснабжения Америки. И то, что мы не хотели быть поставленными в столь невыгодное положение, было, естественно, делом принципа. В поведении комитета чувствовалась политическая подоплека. Поэтому и мы действовали политическими методами. Мы не дали согласия на публичную дискуссию, где фигурировала бы секретная информация о наших природных ресурсах, которая, вне всяких сомнений, тут же стала бы известна мировой прессе. Этого не позволила бы американцам ни одна страна.

Вест, бывший губернатор Южной Каролины, уверяет, что довел обеспокоенность Ямани до сведения государственного департамента:

– Разумеется, я поставил в известность государственного секретаря Сайруса Вэнса. Я сообщил ему, что Ямани ни при каких условиях не соглашается на предание гласности документов «Арамко». И что, по его словам, в некоторых странах – таких, как Иран и Ирак, – разглашение сведений, касающихся нефтяных ресурсов, карается смертной казнью. По соображениям национальной безопасности эти сведения считают необходимым засекречивать.

Личные связи Веста позволяли ему не ограничиваться рутинным отчетом непосредственному начальнику. Нарушив формальную субординацию, он обратился напрямую в Белый дом.

– Я находился в необычной ситуации. Эффективность моей дипломатической деятельности в Саудовской Аравии основывалась преимущественно на том, что в общем мнении я был лицом, имевшим прямую связь с президентом Картером. И это было правдой. Я редко использовал эту связь, разве что в исключительных обстоятельствах. Но такие случаи все же бывали. И на этот раз я позволил себе обратиться к Картеру.

Сенатский комитет отнюдь не догадывался, что к делу подключился Белый дом. Сотрудники комитета подготовили 130‑страничный доклад, освещавший проблему, и назначили дату, когда пять входивших в подкомитет сенаторов должны были определить голосованием, следует ли предать этот доклад гласности.

Но тут в ход событий вмешались друзья Саудовской Аравии.

Среди менеджеров нефтяных компаний, которые оказывали давление на подкомитет, стремясь несколько охладить его пыл, был Клифтон Гарвин из «Экссон».

– Я никого об этом не просил специально, – защищается Ямани. – Они знали нашу точку зрения и понимали, что мы не простим им разглашения любой информации, касающейся Саудовской Аравии. Понимали, что нашим взаимоотношениям может быть нанесен ущерб. В прошлом мы отказывались сообщать и десятую долю этой информации нашим партнерам по ОПЕК. С какой стати мы должны были предоставлять ее для публичного расследования в Соединенных Штатах? Никто не имел права лезть в наше частное дело.