Текст книги "Лунные любовники"

Автор книги: Джастин Дэйвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Эмма и не предполагала, что настолько растрогается и будет так щемить сердце. До этой минуты она и не думала о личных вещах Уэйна, на которые может здесь наткнуться. Что же делать? Ведь у нее был план: чтобы вытащить из тяжелого положения приют для животных, она собиралась продать судно, а ведь это дом Уэйна.

Тяжело вздохнув, Эмма посмотрела вокруг, пытаясь определить, с чего начинать, и решая, хватит ли у нее духу начать вообще.

Глава третья

Она собиралась заночевать на этом проклятом корабле!

Харлан угрюмо смотрел на свет, льющийся из иллюминаторов «Прелестницы». Наступили сумерки, но парусник не был освещен, и он решил, что Эмма уже ушла, а он просто этого не заметил. А теперь свет зажегся.

Интересно, быстро ли женщина разобралась с освещением? Он не раз самолично наблюдал, как Уэйн Перселл возился со старомодными керосиновыми лампами, пытаясь их зажечь. На паруснике имелось аккумуляторное освещение, но проводка, по словам Уэйна, была такой старой, что из-за боязни пожара он никогда не включал его, когда парусник был пришвартован.

Правда, Харлан подозревал, что на то существовала более веская причина – дополнительные издержки, но это его не касалось. Харлан провел часть жизни впроголодь и знал, что иногда единственный капитал человека – это самолюбие.

– Хотя в какой-то степени твое самолюбие и уничтожило тебя, – пробормотал он, обращаясь к покойному Уэйну.

Вечер был настолько хорош, что Харлану захотелось провести его, сидя на верхней палубе, глядя на звезды, слушая привычные и успокаивающие корабельные звуки: мягкий плеск волн о корпус судов, характерный глухой стук такелажа и канатов при порыве ветра, изредка лязг металла. Он вырос с этими звуками, и они успокаивали его, как колыбельная песня.

Но сейчас, зная, что рядом – всего лишь в тридцати шагах – находится женщина, которая способна наброситься на него с требованием рассказать все о ее покойном двоюродном брате, он не мог успокоиться. И дело не в том, что Харлан остался равнодушен к ее душевному состоянию, просто сейчас ОН не вынес бы еще чьей-то боли. Собственное положение требовало всего его самообладания, которое катастрофически убывало. Харлан никак не мог отогнать от себя образы сексуальной голубоглазой женщины – одна ее фигура наводила на грешные мысли о том, какой страстной она может быть…

Сидя в кают-компании «Морского ястреба» на обитом роскошным плюшем диване, опираясь локтями на полированный стол из красного дерева, Харлан вдруг понял нелепость своего поведения. Он был еще большим пленником, чем в тот момент, когда за ним пришел Дрейвен. Эта мысль больно кольнула его – тот же жалящий укол самолюбия, в котором он только что упрекал теперь беззащитного Уэйна Перселла.

– Вот что, – сказал он себе нравоучительным тоном, – или ты прячешься здесь, словно пленник, или поднимаешь свою задницу и делаешь, что собирался.

После нескольких минут самобичевания, взяв легкую куртку, он вышел наружу. Шезлонг стоял так, чтобы лучше видеть закат на горе Бейкер. Харлан плюхнулся в него и стал наблюдать.

Великолепное зрелище – солнце, окрашивающее одетую в снег вершину вулкана в такой оранжево-розовый цвет, которого он никогда и нигде не видел, – удерживало Харлана от соблазна смотреть на обитательницу «Прелестницы». Но когда солнце зашло и наступила полная темнота, он не выдержал и оглянулся.

Свет горел, но женщины не было видно. Харлан попытался сопоставить любимые воспоминания Уэйна о его друге детства и ту женщину, которую обнаружил растянувшейся на полу. Когда Уэйн достаточно напивался, чтобы рассказывать о ней, а это случалось часто, он описывал сильную, рискованную девчонку-сорванца, не боящуюся лазать по деревьям, заборам или вытворять что-то подобное. Харлан же увидел невысокого роста хорошо сложенную женщину с ясными голубыми глазами и нежной, светлой кожей. Единственное напоминание о характере – упрямый подбородок и, конечно, еще одна черта, роднившая ее с двоюродным братом, – дерзкий вздернутый нос.

О ком Уэйн Перселл не говорил никогда или говорил, по меньшей мере, со злостью, так это об остальных членах семьи. Сюда Харлан никогда не вмешивался, полагая, что на то имеются свои причины. Некоторые занятия отбирают слишком много сил, особенно пьянство, и, как предполагал Харлан, все заканчивается именно так, как закончилось у Уэйна.

Он безнадежен, говорил тогда себе Харлан, размышляя о Уэйне, ибо остальное его не касалось. Вот и сейчас он чувствовал к Эмме Перселл только спокойное любопытство.

Харлан нахмурился, поняв, что давно не чувствовал даже спокойного любопытства.

– Мистер Маккларен?

Харлан чуть не подпрыгнул – нечто новенькое и даже чересчур – он так погрузился в размышления, ЧТО каждый мог подкрасться к нему. Последние несколько недель он крайне чутко реагировал на каждый легкий шорох, будто был окружен опасностями.

Харлан посмотрел в направлении звука голоса, хотя знал, кто это. Эмма стояла у трапа. Она уже не казалась смущенной, недоброжелательность ушла, но чувствовалась та же напряженность. Помедлив, Харлан ответил:

– Мисс Перселл?

Выражение, которое появилось у нее на лице, отражало частично облегчение, частично признательность, что было заметно даже при слабом освещении пристани. Со своего места Харлан смотрел на нее немного свысока: высота «Морского ястреба» составляла два с половиной метра, а сейчас судно поднялось еще выше из-за прилива.

То, что судно поднялось так высоко, он заметил, когда Эмма окликнула его по имени, которого он ей не называл. Опять на краткий миг возникло любопытство, но он его тут же подавил.

– Могу я поговорить с вами немного, мистер Маккларен?

– Харлан, пожалуйста, – сказал он, решив почти в последнюю секунду не говорить ей своего прозвища Мак, на которое отзывался в последнее время. – Вам это нравится?

– Эмма, – ответила она почти машинально. – Что вы имеете в виду?

Он обвел взглядом «Прелестницу».

– Парусник никогда не будет красивым. И Уэйн не слишком занимался им. Он всегда был… несколько неряшливым.

Бьюсь об заклад, это касалось не только банок с пивом и бутылок со спиртным, подумал Харлан, но вслух ничего не сказал. Он вовсе не собирался осуждать того, кто выбрал свой жизненный способ преодоления душевной боли.

– Я хотела поговорить с вами не об этом, – сказала Эмма.

– Я и не собирался говорить об этом, – сдержал он усталый вздох и подумал, что уйти от разговора не удастся. – Вы можете подняться на борт.

Эмма раздумывала, глядя на яхту так, будто ее приглашали на корабль инопланетян.

– В противном случае, – промолвил Харлан спустя минуту, – я буду орать отсюда, если только вы не против, чтобы наш разговор было слышно по всему пирсу.

Как он и предполагал, этот довод убедил Эмму. Она шла по трапу с опаской и огромной осторожностью. Харлан поднялся с места и протянул ей руку. Но она либо не заметила ее, либо сделала вид, что не заметила, чему Харлан поверил больше.

Когда Эмма взошла на палубу, Харлану показалось, что она немного успокоилась, чувствуя твердую поверхность под ногами. В кают-компании горел свет, и Эмма мельком взглянула на нее. Кают-компания выглядела, как комната в любом хорошо меблированном доме – просторная и удобная, и это, казалось, совсем успокоило Эмму.

Он пригласил ее жестом в пустой шезлонг напротив себя.

– Если только вы не слишком замерзли и не хотите войти внутрь.

– Нет, все в порядке.

Харлан пожал плечами.

– Ответ в стиле жителя Калифорнии.

Эмма нахмурилась.

– Почему вы решили, что я из Калифорнии?

Он включил наружное освещение, и палуба наполнилась светом.

– Этот загар, – намекнул он, многозначительно глядя на ее светлую кожу и усаживаясь в шезлонг.

Эмма сделала вид, что не заметила его слов. Харлан улыбнулся, давая понять, что это шутка. Вежливо улыбнувшись в ответ, Эмма присела в шезлонг.

– Ваш двоюродный брат был родом из Калифорнии, как я предполагал, – произнес Харлан.

Она словно не заметила его высказывания и резко начала:

– Я хочу спросить вас о той последней ночи.

– Берем быка за рога?

– Это очень важно для меня. Вы сказали, что видели Уэйна за час до… этого.

Она все еще не может произнести слово «смерть», заметил про себя Харлан. Прошло около месяца, а она все еще не может выговорить его.

– Перед тем, как он умер? – подчеркнуто произнес Харлан, свою тактичность он оставил в подвале Манагуа. – Да, я его видел. Примерно за час до того, как его нашли там плавающим лицом вниз.

Он жестом показал в направлении «Прелестницы». Эмма посмотрела в сторону парусника, потом повернулась к нему. Ее глаза расширились, лицо побледнело. Харлан увидел, что Эмма кусает губы, словно хочет сдержать крик или всхлипывание. И вдруг почувствовал себя настоящим подлецом за то, что был с ней так жесток.

– Послушайте, я немного устал, – сказал он. – Простите, что я так выразился.

Очевидно, она не поверила ему, но не стала заострять на этом внимание.

– Он был на самом деле так пьян той ночью?

Лоб Харлана прорезали глубокие морщины.

– Полиция не сказала вам?

– Они сообщили об уровне алкоголя в крови. Я спрашиваю, казался ли он вам сильно пьяным?

Харлан тревожно заерзал на месте.

– Каким он казался мне, ничего не доказывает. Я знавал парней, которые выпивали в два раза больше и вели себя, как трезвые, и таких, кто выпивал половину, но не мог передвигаться.

– Но если он был таким пьяным и вел себя, как трезвый, каким образом он упал в воду?

Харлан забеспокоился.

– Я не сказал, что он был пьян, это было его обычное состояние.

Эмма остолбенела от изумления. Харлан, сдерживая чересчур резкие слова, спросил:

– Когда вы в последний раз видели его?

– Три или четыре года назад. Но мы общались по телефону до… – она остановилась, размышляя, пытаясь вспомнить. Потом ее губы слегка искривились, и она добавила: – До того, как он приехал сюда, я полагаю.

Харлан поднял руки.

– Не вините меня. Я здесь всего несколько недель.

– Я не виню вас, – сказала Эмма слегка поспешно.

Но вы, по меньшей мере, интересуетесь, не приложил ли я к этому руку, сказал он про себя и добавил вслух:

– Когда я появился здесь, он уже катился вниз по своей дорожке.

– И что это была за дорожка?

Харлан пожал плечами.

– Меня не беспокоят дела других людей.

– Если бы беспокоили, возможно, Уэйн был жив! – выпалила она.

Харлан не ответил, потому что говорить было нечего. Он не мог даже опровергнуть ее слова, ведь это могло оказаться правдой. Потребовалось бы объяснение, отчего он так мало общается с другими людьми, но Харлан не собирался ничего объяснять.

– Извините, – прошептала Эмма дрожащим голосом, опуская глаза. – Я не имела права так говорить.

Он снова пожал плечами – удобный способ признавать что-либо, не считая своим долгом поддерживать разговор.

– Только вот что получается… – ее голос замер, и Харлан увидел, как сильно она сжимает руки: побелели даже суставы пальцев. Спустя несколько минут она взглянула на него. – Уэйн был мне как брат. Мы были примерно одного возраста и всегда играли вместе. Уэйн так любил приключения, с таким нетерпением хотел обо всем узнать и все разведать. Это было прекрасное время. И потом, уже взрослыми… мы поверяли друг другу секреты.

Харлану хотелось возразить, что не так уж они были близки, если она не знала, насколько серьезными были проблемы у Уэйна с выпивкой, но сдержался. Не хотелось чувствовать недавнюю неловкость – будто наступил грубым башмаком на нежный, редкостный цветок.

– Я пыталась поддерживать Уэйна, когда у него начались проблемы с родителями, и он делал то же самое, когда моя помолвка закончилась столь отвратительным образом…

В ее голосе слышалась боль, и Харлан понял, что хуже разговоров о Уэйне могут быть только разговоры о ее собственных проблемах.

– А ваши родители? – спросил он, удивившись, что с трудом удержался от вопроса о ее разорванной помолвке. – Они доводились ему тетей и дядей, ведь так? Он был… вы считаете, он был мертв и для них тоже?

– Они не слишком ладили, – нехотя признала Эмма. – Мой отец разделял мнение дяди Джерри по поводу Уэйна. Мама пыталась наладить с ним отношения, но потом тоже махнула рукой.

Харлан молчал.

– Я знаю, может показаться, что я не права, потому что все в моей семье считали Уэйна неудачником. Все, кроме меня. Но он не был неудачником. Просто немного растерялся от непонимания, как поступать со своей жизнью, и все.

– К большинству людей понимание приходит с возрастом, – заметил Харлан.

– Большинство людей не выслушивают от своих родителей упреки в том, что они ничего путного в своей жизни не сделают, – возразила она с сарказмом.

– Так вы считаете, что он таким поведением пытался оправдать их ожидания?

– Уэйн много раз говорил мне, что он даже получает удовольствие оттого, что злит своих родителей.

Губы Харлана скривились. Эмма вопросительно посмотрела на него, и он, к своему удивлению, ответил:

– Моя мать, пока была жива, всегда говорила, что я закончу жизнь так же бездумно, как мой отец.

– Значит, вы понимаете? – воскликнула Эмма.

– Я мог прожить жизнь так, как мать считала нужным, – сказал Харлан. – Но вместо этого решил доказать, что она не права.

– Должно быть, поэтому вы нравились Уэйну. Он чувствовал, что вы его понимаете.

Ну это уж вы чересчур хорошего мнения об Уэйне, усмехнулся про себя Харлан.

– Думаю, что ему нравилась не столько моя персона, сколько то, что я поблизости, – сказал он и сухо добавил: – У меня есть генератор пищевого льда.

– Вы говорите так, будто Уэйн только и делал, что пил!

Харлан снова пожал плечами.

– Я говорю только о том, что видел. Может быть, вы были бы счастливее, не зная этого.

Эмма напряженно изучала выражение его лица, потом сказала:

– Вы думаете, что я слепа и наивна?

Ее слова прозвучали не как вопрос. По мнению Харлана, это произошло оттого, что произносила она их не в первый раз и, скорее всего, знала ответ. Она явно понятия не имела, каким на самом деле был ее двоюродный брат, как он изменился с тех пор, когда они виделись в последний раз. Уэйн многое скрывал от сестры.

Харлану стало интересно, как бы Эмма Перселл отреагировала на его рассказ о том, сколько раз он видел Уэйна, возвращавшимся на корабль слишком пьяным или мертвецки пьяным, сколько раз он самолично вылавливал этого человека из воды. Или если бы рассказал об этих странных посещениях «Прелестницы» некоторыми очень подозрительными личностями, о спорах на нижней палубе между ее покойным двоюродным братом и мужчиной, слишком напоминавшим Харлану людей из его ночных кошмаров.

Но он не стал говорить этого: Уэйн мертв, и нет никакого смысла разрушать его образ в глазах единственного человека, который любил покойного.

– Полагаю, что вы любили его, а мы ведь никогда не хотим слышать о людях, которых любим, что-то плохое, – голос Харлана смягчился. – Особенно, когда слишком поздно что-либо изменить.

На ее глаза навернулись слезы.

Ну вот! Харлан изо всех сил старался быть учтивым и все-таки довел ее до слез. Кажется, вежливость не помогла.

– Простите, – пробормотал он. – Мне всегда удается рассердить женщин.

– Я не сержусь, – сказала Эмма. – Мне больно.

Харлан вздрогнул: это еще хуже.

– Правда иногда ранит, – добавила она с твердостью в голосе и поднялась. – И вы были правы, меня это расстроило. Не смерть двоюродного брата, а то, что стало с его жизнью. У него еще столько всего могло быть.

Перед тем как сойти с «Морского ястреба» на сходни, она остановилась и оглянулась.

– Спасибо, что поговорили со мной.

Харлан смотрел ей вслед, задаваясь вопросом, причисляла ли Эмма и его к людям, у которых «столько всего могло быть».

Глава четвертая

Эмма измучилась. Ее переполняли противоречивые чувства: хотелось наброситься хоть на что-нибудь с кулаками, разбить, услышать звон осколков – то были редкие и неприятные для нее эмоции.

Она сердилась на Уэйна, который вначале покинул ее, а потом погиб, вынудив заниматься всем этим; на себя – за то, что были задеты ее чувства; и, что совсем уж нелогично, на Харлана Маккларена, который открыл ей глаза на правду.

«Я говорю только о том, что видел. Может быть, вы были бы счастливее, не зная этого». Так вот в чем загвоздка! Она была бы счастливее, не зная этого, – отсюда ее неверие в правдивость услышанного и нежелание признавать такую правду.

– Катись ты ко всем чертям, Уэйн! – прошептала Эмма. Потом сказала это громче, еще громче, пока слова не превратились в вопль.

А потом она сделала то, что хотела, – подняла один из грязных стаканов и бросила. Стакан ударился о стену, потом об пол и отскочил, не разбившись. Она подняла другой стакан и швырнула его с большим усилием в сторону основания мачты, которая проходила через каюту. На этот раз стакан разбился вдребезги, и звук немного успокоил ее взвинченные нервы. Но этого было недостаточно, поэтому Эмма швырнула следующий стакан, потом другой, как вдруг услышала тихий голос рассудка, убеждавший, что она хватила через край, и остановилась.

Люк был открыт, и Эмма испугалась, заметив, что кто-то заглядывает внутрь.

– Какие-то проблемы?

Харлан Маккларен прибежал ей на помощь второй раз за день! Она почувствовала, как вспыхнули щеки.

– Разве мы уже не играли эту сцену однажды? – пробормотала она, пытаясь скрыть смущение из-за того, что ее застали в таком раздражении.

– Играли, но без дополнительных звуковых эффектов, – произнес Харлан. – Например, без звука бьющихся стаканов.

– А, – промолвила Эмма, взмахивая рукой в надежде придать своим словам оттенок скептицизма, я полагала, что для пущей убедительности нужно добавить кое-чего.

Эмме показалось, что уголок рта Харлана дернулся. На этот раз он уселся на верхнюю ступеньку. Было ли это предусмотрительностью – подальше от летящих стаканов – или он устал, как уже признался, Эмма не была уверена. Заметив, как Харлан смотрит на кучку битого стекла у основания мачты, она быстро заговорила:

– Я все еще не могу привыкнуть к тому, что Уэйн оставил мне парусник, зная, что я не люблю все, что связано с морем.

– Так я вам и поверил, – отозвался Харлан и пояснил: – Трудно поверить в это тому, кто вырос на воде.

– Вы выросли на корабле? – заинтересованно спросила Эмма.

– Я вырос не на одном корабле, а на нескольких. И с семи лет долго не задерживаюсь на суше – это меня раздражает.

– Должно быть, это необычная жизнь. А как вы ходили в школу?

– Я не ходил.

Эмма глядела на него в изумлении.

– Во всяком случае, не ходил в общепринятом смысле, – поправился он. – Мы никогда не задерживались в одном порту подолгу.

– Имеете в виду, что все время плавали? – спросила она. Он что, на самом деле был морским бродягой?

Харлан кивнул.

– Это было лучшее образование, которое может получить ребенок. Мне приходилось быстро привыкать к местным обычаям, ладить с людьми и еще изучать языки.

Она уставилась на него, не скрывая своего изумления.

– Языки? На скольких же вы говорите?

Харлан пожал плечами, что делал часто, как она заметила.

– Я свободно говорю на четырех или пяти, могу объясняться еще на нескольких и в состоянии выяснить, где найти ванную комнату или пищу, еще приблизительно на двенадцати. Все, что необходимо.

Помимо своей воли Эмма улыбнулась.

– А другие предметы? Чтение, математика, естественные науки?

На какое-то время Харлан замолк, и Эмма призадумалась, умеет ли он читать. На «Морском ястребе» она заметила много книг, которые, впрочем, могли принадлежать и владельцу корабля…

– Мой отец учил меня всему, что нужно.

Теперь Эмма поняла – Харлан был морским бродягой поневоле. Она вспомнила блеск начищенных деталей из хрома и латуни на яхте, где он жил, чистые палубы – не то что обшарпанный вид «Прелестницы». Может быть, он работал здесь за стол и жилье? Хотя, если подумать, «Морской ястреб» – слишком дорогое судно, чтобы его хозяин расплачивался со своими работниками таким образом.

– А вы ходили в колледж, как я полагаю? – спросил он тоном, который заставил ее волноваться еще больше.

– Да, – сказала Эмма, по привычке собираясь назвать колледж, так как следующий вопрос всегда был именно об этом. Но упоминать Стэнфорд именно сейчас было бы показухой, и она промолчала.

– Имеете степень магистра?

– Еще нет, – произнесла Эмма. – Я готовила работу, чтобы получить степень магистра делового администрирования, когда кое-что произошло в моей жизни.

– Не говорите мне, что вы бросили колледж из-за какого-то парня и вышли замуж.

Она фыркнула.

– Я никогда не связала бы свою жизнь с мужчиной, желающим, чтобы я отказалась от своих замыслов ради брака.

– Похвально, – отозвался Харлан, выражая взглядом стремление сказать нечто другое, и торопливо поднялся, посмотрев на разбитое стекло еще раз. – Ну, если вы хорошо себя чувствуете…

– Все будет хорошо, – сказала ему Эмма. – Если бы я только могла понять… – Она обвела рукой каюту. – Почему Уэйн сделал это? Я даже не понимаю, почему он купил это старое судно, – он никогда не интересовался кораблями. Он что-нибудь говорил об этом? О том, что оставит это мне? Удивляюсь, что он составил завещание, в его-то возрасте! Уэйн был не из тех, кто строит планы на будущее.

Медленно и с явной неохотой, все еще стоя на ступеньках, Харлан повернулся и посмотрел на нее.

– Вы на самом деле озадачены этим?

– Я сбита с толку, – согласилась она. – Он знал, что я не люблю море и корабли. Мне интересно, говорил ли он что-либо об этом?

Харлан не ответил сразу, значит, наверняка что-то знает. Если Уэйн ничего не говорил ему, отрицательно ответить не составило бы труда.

– Пожалуйста, мистер Маккла… Харлан. Уэйн был немного сумасбродным, я знаю, но у него была причина. И мне на самом деле необходимо знать, почему он завещал мне этот парусник.

Устало вздохнув, медленно, будто терпя боль, Харлан присел на ступеньку. Неожиданно заволновавшись, Эмма начала тараторить:

– Я приготовила бы вам кофе, но не знаю, сколько времени он здесь хранится.

– Не уверен, что стал бы пить из посуды Уэйна, – отозвался Харлан и поморщился. – Вы можете подняться на «Морской ястреб»?

Она покачала головой, больше в ответ на нотки отвращения в его тоне, чем на слова.

– Я не хочу навязываться потому что это… нетактично.

– А если я просто боюсь, что этот парусник затонет?

Это шутка, подумала Эмма, но внутри все инстинктивно сжалось. Она быстро взглянула вокруг, уже почти приготовившись увидеть течь в корпусе парусника.

– Успокойтесь, – сказал Харлан, явно смягчаясь. – Я пошутил. Он не затонет или, по меньшей мере, затонет не сразу.

Эмма скривила лицо. Все ее старые страхи по поводу судов проснулись с новой силой.

– Как вы можете быть уверены?

– Я нырял по просьбе Уэйна, чтобы посмотреть корпус парусника. Есть проблемы, но ничего из того, что может вызвать скорое затопление.

– Это то, чем вы занимаетесь? Ныряете под корабли, которые нуждаются в ремонте?

– Когда не ныряю за сокровищами.

Ответ прозвучал как шутка, и Эмма задумалась: а следует ли ей доверять ему? Уэйн написал, что она может положиться на Харлана, но стоит ли верить уверению Уэйна? Может быть, он сказал это потому, что Харлан был его собутыльником? Хотя, нужно признать, она еще не видела, как Харлан пьет. Правда, она здесь всего один день…

– Вы собираетесь ночевать на борту? – спросил Харлан.

Вздрогнув, Эмма перевела взгляд с палубы на его лицо.

– Я… я не знаю. Я не думала об этом. Я думала, что найду мотель где-нибудь поблизости.

Харлан повел бровями.

– Желаю удачи. Единственный мотель в городе в три раза старше этого парусника и куда более обшарпан.

Эмма нахмурилась в замешательстве – так чувствует себя житель Южной Калифорнии, где все, что вы хотите, обычно находится через квартал.

– Уверена, что здесь имеется что-либо поновее.

Харлан пожал плечами.

– К югу, в Поулсбо, есть пара мотелей. Двадцать минут езды по хорошей дороге.

Эмма окинула критическим взглядом обстановку парусника. Могла ли она выдержать ночь на корабле, особенно на этом?

– Вы не шутили насчет того, что никогда не имели дела с кораблями?

– Нет.

– Пойдемте в таком случае на «Морской ястреб». Там вы сможете забыть, что находитесь на корабле, если захотите. Решайте. – Харлан поднялся.

Эмма последовала за ним.

Он, должно быть, спятил, чокнулся совершенно. О чем Харлан думал, приглашая ее в свое единственное убежище? Конечно, она так перепугалась, представив, что ей придется провести ночь на «Прелестнице», но это не значит, что он должен играть роль радушного хозяина.

Он все сделал: рассказал, что мог, или, вернее, что, по его мнению, ей необходимо было знать о двоюродном брате, а потом следовало спровадить ее обратно на парусник или в мотель – это уж как ей захочется.

Предложив Эмме располагаться в любом месте кают-компании, Харлан отправился на маленький камбуз. Главный камбуз находился на один уровень ниже, рядом с каютой для шеф-повара, а в маленьком камбузе было только самое необходимое – небольшой холодильник, микроволновая печь, генератор пищевого льда и утварь для приготовления закусок и напитков.

– Вино? Пиво? Шампанское? Что-нибудь покрепче, чтобы «Прелестница» казалась более приятной на вид?

Эмма посмотрела на него, словно не веря, что он шутит, под ее взглядом все его шутки казались неудачными.

– Нет, спасибо, – ответила Эмма и, взглянув искоса, спросила: – Вы предлагаете шампанское каждому случайному гостю?

Харлан забеспокоился: уж не думает ли она, что он собирается заигрывать с ней? Потом решил, что, вероятно, она имела в виду не принадлежащую ему выпивку, которой он угощает.

– У парня, который владеет этим судном, не бывает случайных гостей.

– Видимо, он крупная шишка.

– Да, – ответил Харлан кратко, не желая вдаваться в подробности, и, заглянув в холодильник, спросил: – Хотите газировки?

– Если без кофеина, то с удовольствием.

Харлан кивнул и вытащил две жестяные банки.

– Вам не обязательно было меня приглашать, – сказала Эмма.

– Думаете, вы мешаете моему ночному кутежу? – спросил Харлан, ставя банку рядом с ней.

– Нет, я просто имела в виду…

– Не обращайте внимания, – произнес Харлан, когда ее голос замер. – К слову, ваш двоюродный брат мог выпить больше меня, сохраняя самообладание.

Эмма притихла, и Харлан почувствовал вину за то, что позорил образ ее двоюродного брата. Она сидела, гладя рукой плюшевую подушку сидения, словно пытаясь понять, что это за материал.

Харлан присел на низкий стол прямо напротив нее и глубоко вздохнул.

– Уэйн сказал, что вы были близки в детстве.

Эмма кивнула, не поднимая глаз.

– Я рассказывала вам: как брат и сестра.

– Я имел в виду, жили рядом, – поправился Харлан.

– О да, мы жили по соседству, поэтому проводили много времени вместе, – ответила Эмма, поднимая глаза и только сейчас понимая скрытый смысл в его первом вопросе. – Он рассказывал о нас?

– Мы говорили о вас… регулярно, – произнес он и подумал про себя: всякий раз, когда Уэйн напивался, то есть каждую ночь.

– Он каким-либо образом объяснял, почему завещал мне судно?

– Он сказал мне однажды ночью, что собирается оставить его вам, если с ним что-либо произойдет.

– Но почему? – спросила Эмма. – Почему судно?

– Потому что это все, что у него было.

Она моргнула.

– Но есть еще загородный дом в Сан-Франциско и старинные автомобили, которые он коллекционировал.

Проклятье! С какой стати он должен рассказывать об этом горьком пьянице? Харлан едва знал его и совершенно не знал этой женщины, поэтому не обязан отвечать. Но, казалось, выхода нет, и, поморщившись, Харлан начал говорить:

– Уэйн рассказывал, что некоторое время назад потерял дом, а последнюю машину продал несколько лет назад, – он был разорен.

Глаза Эммы расширились, потом сузились.

– Должно быть, поэтому он арендовал абонентский почтовый ящик в Сан-Франциско, а мне объяснял, что это связано с ремонтом дома.

«Так он и ей лгал! – подумал Харлан. – Интересно, был ли хоть один человек, кому Уэйн всегда говорил правду?»

Харлан больше не собирался обманывать Эмму – у него просто не было сил продолжать обсуждение. Пусть сама обнаружит правду. Лично ему до этого нет никакого дела.

– Но… что случилось? – спросила Эмма. – Он ведь занимался бизнесом по Интернету. Он доказал, что они не правы.

Харлан счел необязательным говорить, что у Уэйна компьютера не было больше года. И пока Эмма совсем не загонит его в угол, он не скажет о своих подозрениях, куда ушли все деньги. Харлан поспешно задал отвлекающий вопрос, хотя уже знал, кого она имеет в виду:

– Они были не правы?

– Его родители, – ответила она напряженно. – И я в сущности тоже. Они бросили его, когда ему было четырнадцать лет.

– Разве закон не запрещает подобное?

– О, я не имею в виду, что бросили буквально, выгнав пинками, когда он был еще несовершеннолетним. Они никогда бы этого не сделали, но морально они изолировались от него полностью.

– Звучит довольно жестоко.

– Они говорили, что Уэйн слишком часто попадает в неприятности, но на самом деле он был просто немного сумасбродным. Он не заслуживал такого отношения с их стороны. Я люблю свою семью, но я ненавижу их за то, что они сделали с Уэйном.

– Тогда все понятно, – произнес Харлан, не подумав.

– Понятно что?

Забрать бы свои слова обратно, но слишком поздно. Подчинившись, Харлан рассказал Эмме, что сказал ему пьяный Уэйн.

– Он сказал, что собирается оставить вам «Прелестницу» потому, что вы – единственная, кто будет переживать, когда он умрет.