Текст книги "Поверженный"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Вот и сейчас. Кто он, этот шейх? От имени кого он действует, чьи претензии высказывает представителю ЦК? Ведь разницы между «левыми» и «правыми» по существу нет, добиваются и те и другие одного и того же – свержения революционного правительства. Надо выслушать этого «представителя»: небесполезно узнать, что они думают.
– Вы, почтенный шейх Рамазан, – сказал очень спокойно Хайдаркул, – человек, несомненно, умный и знающий, из ваших слов я заключаю, что на душе у вас накопилась обида и вы пришли сюда высказать ее. Поэтому лучше не упрекайте меня в том, что я знаю и чего не знаю, а говорите прямо, в чем дело. Ближе к цели!
– Хорошо! – отвечал шейх, расправляя усы. – Я человек пожилой, жизнь свою прожил… Я не боюсь ни ЧК, ни кого другого.
Не боюсь, что вы арестуете меня, даже расстреляете! Я готов высказать вам все, в чем я убежден.
– Очень хорошо, пожалуйста, говорите!
– Я хочу сказать: зачем надо было совершать революцию, проливать столько крови, разрушать то, что было цельным, если теперь вы ни на что не способны? Если у вас болят зубы, вы обращаетесь к русским; если вас мучает жажда – обращаетесь к русским; у вас нет даже точилки, чтобы поточить карандаш, и вы обращаетесь за помощью к русским! Вы исполняете все, что прикажут вам русские! Что плохого сделал Нуман Ходжаев партии и правительству? Почему вы отставили его? Чем он не угодил?
– Он не смог быть руководителем бухарской революции, не справился с делом, которое ему было поручено…
– Просто он не понравился Куйбышеву, не выполнял охотно его указания. Он хотел совершить национальную революцию – вот почему отстранили его по указке Коминтерна. А ваш Файзулла Ходжаев, сын миллионера, поехал в Москву, предал Бухару русским – так он хорош, он вождь революции, глава правительства! А другие все плохи, они – «левые»! Я пришел вам сказать, чтобы вы оставили в покое «левых» и «правых» и не продавали бы чужим свою страну! Имейте в виду, что за нами стоит большой человек, наш заступник и справедливый судья, он отомстит вам и вашему Файзулле. Я сказал все!
– Это ваш ультиматум?
– Если хотите!.. Скажу еще только одно: не пытайтесь схватить меня, арестовать! Во-первых, арестовав меня, вы ничего не добьетесь, ничего не узнаете больше того, что я уже вам сказал. Во-вторых, вы вообще не имеете права арестовать меня: я вам ничего не говорил, я просто пришел передать вам обращение крестьян! И в-третьих, если вы арестуете меня, то через час меня освободят наши люди. Поняли?
– Не стоит об этом говорить. Я не собираюсь вас арестовывать, хотя вы несомненно этого заслуживаете. Не принято задерживать посланника врага. Напротив, ему разъясняют свои цели и намерения, чтобы он передал их своим руководителям, дабы они знали, что их ждет!
– Что ж, это разумно! – сказал шейх и выжидательно посмотрел на Хайдаркула.
– Так вот, – сказал Хайдаркул, – пойдите и передайте своим хозяевам, что мы хорошо их поняли, в какие бы цвета они ни перекрашивались, как бы ни поворачивались, то вправо, то влево. Мы знаем, кто они на самом деле! Никому из них не удастся свернуть с правильного пути революционное правительство Бухарской республики и ее Коммунистическую партию, восстановить против них народ. Напрасно вы говорите от имени бедняков! Бедные крестьяне стали теперь хозяевами земли, воды, освобождены от тяжелых поборов, каждый теперь стал хозяином своей судьбы и своего счастья!
Теперь никто не смеет эксплуатировать народ. У него открылись глаза, и он знает что к чему, кто ему враг, кто друг. И еще передайте своим хозяевам, что мы не оставим в покое ни «левых», ни «правых», будем бороться с ними и разобьем их. Нам не страшен ни ваш заступник, ни любой ваш судья. Наш заступник и помощник – Россия, мы идем рука об руку с Россией. Так мы и будем жить – хотят или не хотят этого ваши хозяева! А теперь, если вам нечего больше сказать, уходите.
– Я сказал все, – повторил шейх, вставая с места. – До свиданья, будьте здоровы!
Он ушел. Хайдаркул встал, прошелся по кабинету, налил из чайника холодного чая, выпил, сел, снова взялся за газету. Но не прочел и нескольких строк, как напряженно работавшая мысль увела его в сторону.
…Он никак не мог себе представить, как такой человек, как Акчурин, не понимал, что ошибается. Как может он поддерживать таких людей, как шейх Рамазан? Жаль! Рвутся к власти – и «левые» и «правые», думают только о себе, никому из них дела нет до народа, до будущего страны. А почувствовав свое бессилие, они, как разбойники, прячутся в темных закоулках, с оружием нападают на своих противников. Убийство Оим Шо не случайно, она – одна из жертв…
Раздался стук в дверь, вошел секретарь Центрального Комитета Турсун Ходжаев. Это был подвижный, приветливый мужчина средних лет. Он был в легком весеннем сером пальто, в красивой фуражке. Несколько месяцев назад по совету Среднеазиатской Комиссии при РКП (б) он был избран первым секретарем ЦК Коммунистической партии Бухары и очень активно боролся со всякими уклонистами, был беспощаден к врагам Советской власти…
– Здравствуйте, товарищ Хайдаркул! – сказал он, входя. – Извините, что зашел без предупреждения. Сейчас мы с вами поедем в Российское представительство к товарищу Юреневу. Хочу вас познакомить с ним.
– Хорошо, – сказал Хайдаркул, – поедемте. Мне надо кое-что вам рассказать. По пути и поговорим.
– Очень хорошо. Фаэтон ждет.
Они вышли к воротам. На улице их ждал парный фаэтон. Турсун Ходжаев и Хайдаркул уселись на заднее сиденье. Ходжаев, обратясь к кучеру, велел ему ехать к Российскому представительству, потом уселся поудобнее и взглянул на Хайдаркула.
– По глазам вижу, что вы хотите сообщить что-то важное и тревожное.
– Вы угадали, товарищ Ходжаев! – сказал Хайдаркул. – Если бы вы ко мне не заглянули, я бы сам к вам пришел. Перед вашим приходом меня посетил некий шейх Рамазан.
– Мне Насим-джан из ЧК говорил об человеке, что он занимается контрреволюционной пропагандой.
– Ко мне он пришел с ультиматумом…
И Хайдаркул коротко рассказал о миссии шейха Рамазана. Рассказывая, Хайдаркул заметил, что кучер прислушивается к их беседе.
Поэтому он сказал в заключение:
– Надо быть бдительным. Хорошо, что ЦК напало на след убийц и ведет расследование.
– «Правые» отрицают, что поддерживали Асада Махсума и осуждали нас за борьбу с ним, – сказал Турсун Ходжаев. – Теперь они против того, чтобы мы для открытой борьбы с басмачами обращались за помощью к Красной Армии, – говорят, что русских и так много в Бухаре.
– Они не хотят также, чтобы мы наши местные отряды передали в подчинение общего командования Красной Армии.
– Эти ваши «левые» помогают «правым». Я убежден, что шейх Рамазан приходил к вам от какого-то единого тайного центра, который руководит и теми и другими.
В это время фаэтон выехал за ворота Кавола, но не поехал прямо по большой дороге, а свернул к вокзалу, на пыльную улицу, по одной стороне которой, под стеной крепости, расположились мастерские по ремонту экипажей, а по другой – какие-то сараи и лавки. На вопрос Турсуна Ходжаева, почему свернули на эту улицу, кучер отвечал невнятно, что большая дорога в этих местах повреждена. Ни Ходжаев, ни Хайдаркул не обратили внимания на его слова. Но почему-то руки кучера тряслись, и он еле удерживал лошадей. С трудом он вывел фаэтон с пыльной улицы и, проехав мимо вокзала, снова, уже с другой стороны выехал на большую дорогу и через несколько минут остановился у ворот представительства. Полномочный представитель РСФСР товарищ Юренев встретил их приветливо, пригласил в гостиную, усадил за стол, уставленный сластями, угостил черным чаем.
– Вчера ко мне приходили представители от «левых», – сказал Юренев. – От имени правительства РСФСР и от имени ЦК РКП (б) я объявил им, что мы считаем избранный ими путь противоречащим линии нашей партии. Они говорили, что мы хотим насильно насаждать здесь коммунизм. Я им объяснил, что насильно, по приказу нельзя установить в стране социализм и коммунизм, что для этого нужны социальные и экономические условия. Долго говорили, потом Акчурин и другие согласились, что они ошибаются, что в Бухаре, экономически отсталой, где только что господствовали феодальные отношения, конечно, нельзя сразу провести социалистическую революцию без соответствующей подготовки.
– Поздравляю вас, – сказал Турсун Ходжаев. – Это очень важно для республики, если «левые» сложат оружие.
– Но можно ли верить их словам? – сказал Хайдаркул. – Сдадутся ли они в самом деле? Я слышал, что у «левых» в Бухаре, в Чарджоу и в Керках созданы подпольные центры.
– Напрасные усилия! – сказал Юренев. – Как бы они ни старались, у них нет опоры в массах, люди не пойдут за ними.
– У таджиков есть поговорка, – сказал Турсун Ходжаев. – «Муха ничто, но от нее тошно на сердце». Вот и эти «левые», если их не уничтожить, будут все время вызывать тошноту.
– Я хочу, – сказал Юренев, вставая, – прочесть вам заявление Валериана Владимировича Куйбышева…
– Пожалуйста! – ответили гости.
Прочтя обстоятельное заявление Куйбышева, где он высказал свое мнение о положении в республике.
Юренев добавил:
– ЦК РКП (б) согласился с таким мнением. Поэтому, товарищи, мы поддерживаем политику и порядок управления, которых придерживаетесь вы и правительство Файзуллы Ходжаева. Товарищ Ленин, несмотря на свою огромную занятость, уделяет особое внимание Бухаре и Хиве. Он дал нам указания всячески помогать вам.
– Благодарю! – сказал Турсун Ходжаев. – Бухарская республика создана при помощи революционной России и самого Владимира Ильича Ленина. Если бы не было этой помощи русского народа, мы давно были бы разбиты. Бухара не забудет этого. Нам и сейчас не встать крепко на ноги без помощи России.
– Я слышал, – сказал Юренев, – в Бухаре ощущается недостаток в таких товарах, как керосин, сахар, мануфактура. Товарищ Ленин дал указания, и этот вопрос будет разрешен в ближайшие дни.
– Благодарим за такое внимание! – сказал Хайдаркул. – Но если есть возможность, дали бы вы нам для вновь создаваемых воинских отрядов Бухары оружие, военных инструкторов. Трудящиеся Бухары решили во что бы то ни стало разгромить басмачей. Если хорошо обучим и вооружим эти отряды и пошлем в помощь Красной Армии и Восточной Бухаре, то победа ускорится.
– Да, – подтвердил Турсун Ходжаев, – это поважнее керосина и сахара. Не уничтожив басмачей, не поднять народное хозяйство.
– Верно, – согласился Юренев. – Я передам вашу просьбу в Москву. Кстати, в ближайшее время в Ташкент прибудут командиры Красной Армии, они, конечно, смогут вам помочь. А какие вести об Асаде Махсуме?
– Асад Махсум, – отвечал Турсун Ходжаев, – скрывается в горах Байсуна. Он выжидает. Не уходит, не сдается, не воюет. Но и близко к себе не подпускает.
– Он очень большая помеха нам, – сказал Хайдаркул. – Байсун – это ворота Восточной Бухары. Пока мы полностью не очистим его от басмачей, нам не проникнуть в Восточную Бухару.
– Тут есть один юноша, по имени Карим, – сказал Юренев. – Он раньше служил у Куйбышева, а сейчас рвется пойти против Асада.
– Асад причинил ему огромное личное горе, – промолвил Хайдаркул.
– У него есть какой-нибудь точный план? – спросил Турсун Ходжаев.
– Сейчас мы его самого спросим, – сказал Юренев и, встав с места, вышел.
– Карим – это тот юноша, у которого Асад увез невесту? – спросил Турсун Ходжаев.
– Да, – отвечал Хайдаркул, – это тот самый Карим, который не может забыть свою Ойшу… Мне кажется, именно он уничтожит Асада.
– Возможно, – сказал Турсун Ходжаев, закуривая папиросу. – Интересно, наметил ли он себе какой-то план действий… Он знает горы?
– Думаю, что нет. Правда, он родился в горах, но вырос в Гиждуване…
В эту минуту вернулся Юренев, прося извинения за то, что оставил гостей одних.
За ним в комнату вошел Карим. Он был в военной форме, вьющиеся волосы зачесаны назад. Большие черные глаза его были печальны. Но выглядел он крепким, здоровым и приветливо улыбался.
– Здравствуйте! – сказал он, вытягиваясь по-военному – руки по швам. – Карим Сафар-заде к службе готов!
– Проходи, садись! – сказал Юренев. Расскажи нам, пожалуйста, каким образом ты собираешься поймать Асада Махсума?
– Слушаюсь! – ответил с готовностью Карим и, сев на стул напротив гостей, стал говорить: – Асад воюет в Байсуне, в горах Санг Кала. Он разделил свой отряд на десять – двенадцать групп. Самого Асада никто давно не видел. Он или убит, или искусно прячется… Воины его никогда не вступают в открытый бой, они неожиданно нападают на наши войска и так же неожиданно, быстро исчезают Говорят, Асад в том краю ведет сильную агитацию среди населения, выдает себя за революционера, защитника бедняков. Вряд ли найдется кто-нибудь, кто открыл бы нам местонахождение Асада или его отряда.
– А комсомольцы, члены партии – разве они не могут нам помочь? – спросил Турсун Ходжаев.
– Не осталось там в живых ни комсомольцев, ни партийцев, – печально сказал Карим. – А если и остался кто-то – побоится действовать против Асада.
– Так что же теперь? – спросил Хайдаркул. – Как же, по-твоему, можно справиться с этой заразой, уничтожить ее?
Карим подумал немного и сказал с улыбкой:
– Или силой или миром.
– То есть? – спросил Турсун Ходжаев.
– Если не справимся силой и дело затянется, можно заключить с ним мир… Ведь Асад называет себя революционером!
– Он стал называться революционером лишь для того, чтобы добиться власти и высоких должностей! – сказал Юренев.
– Он никогда не сдастся, – сказал Хайдаркул, который хорошо знал Асада, – никогда он не покорится, не склонит головы…
– Если бы в тех дальних кишлаках найти своих людей… – проговорил Юренев.
– Люди найдутся, конечно, – сказал Турсун Ходжаев, – но как организовать связь с ними?
– Надо найти Ойшу и ее мать, – сказал Хайдаркул. – Я уверен, что они помогли бы нам.
– Вы верно говорите, – сказал, обрадовавшись, Карим. – Я тоже об этом думал. Я слышал, что Асад не возит за собой Ойшу и ее мать, он их где-то скрывает. Нужно найти их, связаться с ними.
– Да, да, – поддержал его Хайдаркул. – Если ты сумеешь связаться с Ойшой, то, конечно, будет легче напасть на след Асада. Но как это сделать? Это очень трудная задача!
– Конечно, это трудная задача, – сказал Турсун Ходжаев. – Но если взяться за дело серьезно, можно ее разрешить. Ведь в отряде Асада не все контрреволюционеры, враги революционного правительства. Многие из них – просто обманутые люди, пошедшие за Асадом вслепую.
Вот среди них и надо искать помощников.
– Вы правы, – сказал Юренев, – ЦК РКП (б) рекомендует распространить среди населения воззвание ко всем басмачам с призывом сдаваться революционной власти. Правительство простит их, даст им землю и работу, чтобы они жили честным трудом и мирно крестьянствовали.
– Правильно, – сказал Турсун Ходжаев. – Даже если сдадутся сами курбаши, главари басмаческих шаек, их тоже надо амнистировать. Помните: когда курбаши Джаббар сдался со своим отрядом, а Асад, который тогда еще был с нами, велел расстрелять его и людей, которым было обещано прощение, – как тогда все в испуге шарахнулись от нас! Сейчас нужно добиваться, чтобы как можно больше басмачей сдавались нам, Карим-джан! Асад, очевидно, выжидает, держит своих воинов обещаниями какой-то большой помощи извне.
– Точно! – сказал Карим.
– Какой же у тебя план? – спросил Юренев.
– Мой план таков, – ответил Карим. – Пусть правительство Бухары даст в мое распоряжение большой отряд молодых новобранцев, только что призванных в армию. Я и наш командир, полковник Соловьев, займемся обучением молодых воинов. Затем напечатаем в газете и устно распространим слух, что специальный отряд под моим командованием направляется воевать с Асадом. Пусть Асад и его люди узнают об этом еще до нашего прихода в тот край. Я уверен, что Ойша постарается дать мне весть о себе. Я и сам буду искать ее. Сердцем чую, что мы достигнем цели.
– Хорошо, пусть будет по-твоему! – сказал Турсун Ходжаев. – Завтра же зайди ко мне, мы подробно обсудим твой план… Я сообщу о твоем предложении товарищу Файзулле Ходжаеву, он, как глава правительства и военный комиссар, примет тебя. Надеюсь, он тебя поддержит.
– Что скажешь, Карим? – спросил Юренев.
– Я рад и благодарен вам от души! – отвечал Карим. – Если со мной согласятся и дадут мне отряд, я сделаю все, что в моих силах.
– Молодец! – воскликнул Хайдаркул. – Я тоже постараюсь помочь тебе чем смогу. Может быть, я сам отправлюсь с тобой в Байсун.
– О, это будет отлично! – поддержал его Юренев. – Отправляйтесь туда и возглавьте поход.
– Посмотрим, – сказал Турсун Ходжаев. – Если будет возможность, то, может, и пошлем товарища Хайдаркула. Хотя его возраст не очень подходит, но мы верим в его вечно молодое сердце.
– Теперь разрешите идти? – спросил Карим.
– Можешь идти, – ответил Юренев, – но завтра утром пораньше будь у товарища Ходжаева.
Карим поклонился и вышел из комнаты. Гости еще с полчаса обсуждали вопросы государственной важности.
Затем распрощались.
У ворот посольства их ждал тот же большой фаэтон и тот же кучер с круглой бородкой. Ходжаев и Хайдаркул сели, и фаэтон тронулся.
– Юренев один из видных дипломатов России, – сказал Турсун Ходжаев, – Ленин оказывает ему большое доверие.
– А зачем нашей Бухаре такие видные дипломаты? – спросил Хайдаркул.
– Если внимательно присмотреться к тому, что делается в мировой политике, – отвечал Турсун Ходжаев, – то окажется, что Бухара и Хива играют в ней немаловажную роль. Все, кто точит зубы на революционную Россию, стараются использовать в своих целях контрреволюционное движение в Бухаре и Хиве. Через Иран, Афганистан и отчасти Турцию они стремятся напасть на наши земли. Поэтому Россия и шлет нам в помощь своих лучших людей, опытных политических деятелей. Ведь наши ошибки могут послужить причиной больших бед.
– Понимаю, – сказал Хайдаркул.
– Что, Шоди, – обратился вдруг к кучеру Турсун Ходжаев, – почему ты опять свернул с большой дороги? Неужели до сих пор ее не починили?
– На этом участке дороги повреждена мостовая, неизвестно, когда ее починят, – отвечал кучер. – Ничего, мы обьедем.
Турсун Ходжаев ничего не сказал на это. Фаэтон проехал близ вокзала, вновь выехал на пыльную дорогу и двигался мимо лавок и мастерских, которые к тому времени были уже закрыты. Внезапно из открытого окна какой-то мансарды по фаэтону дважды выстрелили. Хайдаркул, сидевший с той стороны, откуда стреляли, быстро закрыл своим телом Турсуна Ходжаева. Выстрелы испугали коней, они помчались, но третья пуля настигла Хайдаркула. Он вскрикнул, схватился за бок и свалился с сиденья.
Фаэтон уже въезжал в городские ворота. Оттуда, услышав стрельбу, выскочили сторожа и солдаты. Кучер изо всех сил старался удержать лошадей, но не мог остановить экипаж. Лошади скакали дальше, и хорошо, что не было встречных – ни повозок, ни людей. Лишь на повороте улицы удалось остановить их.
Турсун Ходжаев уже поднял Хайдаркула и, усадив на сиденье, глядя на побледневшее лицо, старался привести его в чувство.
– Хайдаркул-амак! Хайдаркул-амак! – взывал он. – Вы ранены? Куда попала пуля? О-о, да тут кровь!
Хайдаркул открыл глаза и проговорил:
– Хорошо, что вы живы… Я… ничего… ранен…
В это время взгляд Турсуна остановился на кучере, который смотрел на раненого бледный, с испугом, весь дрожа.
– Что остановился? Гони к воротам ЦК!
Кучер тронул лошадей и медленно повел фаэтон к зданию ЦК. Был конец дня, служащие, закончив работу, выходили из ворот…
Следователь ЧК Хабибуллин занимался делами торговых учреждений и рынка. Это был высокий худощавый мужчина, желтолицый, в очках, всегда угрюмый и раздражительный. Никто из работавших с ним не видел улыбки на его лице. Про него говорили, что он важничает будто бы потому, что ему покровительствует кто-то из лидеров младобухарцев.
В этот день он быстро закончил свои дела и ушел. Его спрашивал председатель, но не могли найти, не знали, где он. Только под вечер он появился, и комендант передал ему, что его ждет председатель. Хабибуллин сразу понял, в чем дело. Но так как он все знал заранее и был уверен, что его не смогут ни в чем уличить, он твердыми шагами, решительно направился в кабинет председателя. Едва он вошел в приемную, как двое чекистов с двух сторон направили на него револьверы, а встретивший его Асо скомандовал:
– Руки вверх, Хабибуллин!
– Что это значит?! – в ярости, грубо спросил он.
– Ничего. Просто сейчас такой порядок для посетителей председателя. Ну, быстрее! Заберите у него пистолет, проверьте, нет ли у него другого оружия. Да, вот так! Теперь вы можете пожаловать к председателю!
– Безобразие! – сказал Хабибуллин. Направляясь к двери в кабинет председателя, он уже не сомневался, что тайны его раскрыты… Значит, Бако-джан не умер… Асо и председатель узнали, что он, Хабибуллин, заходил к нему. Но сам Асо, какое он имел право оставить Бако-джана и уйти? Почему он, не закончив дела, оставил такого важного заключенного одного? Или Асо сам захотел отомстить за Насим-джана? Да, да, надо попытаться опорочить Асо!..
В кабинете председателя за отдельным столиком сидел секретарь, приготовив бумагу и ручку. Хабибуллин понял, что его ждет не обычная беседа, а допрос. Он побледнел, задрожал. Но тут же взял себя в руки, и, глядя на председателя, сказал, не ожидая разрешения:
– Товарищ Аминов, что значит такое обращение со мной? Я буду жаловаться в ЦК РКП, пошлю жалобу в Ташкент. Я коммунист, я чекист!
Завтра придут сами вас навестить.
– Спасибо! – сказал Хайдаркул. А как твои дела? Сам-то ты здоров?
– Все хорошо, все нормально, – радостно отвечал Карим. – Сейчас самое главное – ваше здоровье! Хорошо, что операция прошла успешно. Врачи ваши довольны вами, значит, скоро позволят встать.
– Не знаю, – сказал Хайдаркул, ничего не известно… Когда ты отправляешься?
– Подготовка продолжается.
Хайдаркул задумался. Он знал, что Кариму не терпится поскорее отправиться в Байсун, скорее победить своего врага, добиться встречи с любимой. Но, конечно, командование хочет, чтобы отряд был хорошо подготовлен. Только тогда его пошлют. Если бы Хайдаркул был здоров, он пошел бы вместе с Каримом, помогал бы ему своими советами.
– Жаль, что я не смогу пойти с тобой, – сказал он. – Я хорошо знаю Асада, его сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки. Боюсь, он может обмануть тебя…
– Конечно, вы знаете его лучше. Но у нас особый отряд, все молодежь – горцы, две легкие горные пушки, колесные и ручные пулеметы, сильные лошади… Добравшись до Байсуна, мы не сразу кинемся в бой.
Сначала разведаем местность, узнаем обстановку, постараемся окружить Асада, только потом перейдем в наступление.
– Будьте осторожны, бдительны! – сказал Хайдаркул. – Асад не зря прячется… он боится самого себя, боится всех, даже своих людей… Он может изменить свое лицо, появиться неожиданно, откуда ты его и не ждешь… обмануть и оказаться рядом с тобою… Плохо то, что уловками, хитростью, обманом он старается привлечь на свою сторону население окрестных кишлаков, бранит всюду правительство Бухары, обвиняет его перед народом. Ты знаешь об этом… Поэтому надо повести дело осторожно, терпеливо. Старайся найти помощников себе среди людей Асада, свяжись с Ойшой, она смелая… И сообщай мне обо всем, пиши! Помни, что Ойша и Раджаб-биби – пленницы, что они – в руках Асада. Как бы он не расправился с ними, бедными…
– Я думаю об этом. Буду осторожен.
– Ну и хорошо… хорошо…
– К тому же, – сказал Карим, – у нас есть приказ товарища Турсуна Ходжаева…
– Какой приказ?
Карим не успел ответить. Сильная боль пронзила все тело Хайдаркула, он застонал и схватился за сердце. Подбежала медсестра, которая была тут же в палате, сразу дала ему какое-то лекарство, сказала Кариму, чтобы он уходил. Растерянный Карим не знал что делать. Вошел доктор, вывел Карима из палаты, вернулся и сел у изголовья больного…
Страшная боль длилась почти полчаса. Врачи сделали все что могли – и добились улучшения.
Через полчаса Хайдаркул успокоился, закрыл глаза, стал ровно дышать. Только перед закатом солнца он очнулся, спросил, приходил ли Асо. Ему ответили, что доктор запретил всякие посещения. Хайдаркул умолил позвать доктора. Пришел доктор. Хайдаркул сказал, чтобы обязательно пропустили к нему Асо и юношу по имени Мирак, что у него к ним важное дело, а потом он больше ни о чем не будет просить. Доктор понял, что, если не исполнит эту просьбу, состояние больного ухудшится, и приказал сестре: когда придут эти люди, допустить их к Хайдаркулу на пятнадцать минут. Но ничего съестного у них не брать.
И вот они пришли и сидели возле Хайдаркула – Асо и Мирак.
– Я долго жил, – говорил Хайдаркул тихим голосом. – Жизнь бросала меня то в жар, то в холод, я испытал и горечь и сладость ее. Не буду жалеть, если и умру теперь. Но меня угнетает, что я не выполнил просьбу моего друга Сайда Пахлавана – не вывел в люди его сына Мирака, не направил его учиться. Это я поручаю тебе, Асо-джан.
– Не говорите так! – возразил Асо, у которого сжалось сердце. Вы поправитесь, встанете, закончите все свои дела…
– Не знаю, сынок, не знаю! Конечно, как говорят, пока корень в воде, есть еще надежда, что будут плоды. Так и я: пока сердце не перестанет биться, буду надеяться, что еще увижу Мирака взрослым, образованным, хорошим человеком. Но кто знает… Все может случиться…
Оттого, что Хайдаркул говорил это тихим, слабым голосом, Мирак не выдержал и расплакался.
– Не плачь, сынок! – сказал Хайдаркул. – Лучше дай мне обещание, что пойдешь учиться. Мать твоя не одна, с ней твои сестры, есть зятья, есть кому помогать ей. А ты должен учиться. Поезжай в Ташкент или в Москву, учись! Я верю, что ты станешь хорошим человеком. Что скажешь?
Мирак плакал и не мог сразу ответить.
За него ответил Асо:
– Конечно, он обещает. Разве он может вас не послушаться?
– Обещаю… – тихо сказал Мирак.
Хайдаркул улыбнулся и, помолчав минуту, добавил:
– Будь молодцом, сынок! Учись, стань грамотным, образованным человеком! Я ничего не скопил за свою жизнь, да и наследников нет у меня. Но все то немногое, что у меня есть, мой домик и двор, я завещаю Мираку. Прошу тебя, Асо, напиши от моего имени такое завещание и принеси завтра, чтобы я подписал его.
Асо кивнул головой в знак согласия, не в силах вымолвить что-либо. Слезы душили его.
Один-одинешенек, лежал Низамиддин в темной кишлачной хибарке на грязной кошме, положив под голову хурджин. На нем не суконный голубой костюм назира, а грубые защитного цвета панталоны, светлый легкий халат, остроносые бухарские сапоги, поношенная каракулевая шапка… Он без пенсне, три дня не бритый подбородок покрылся густой щетиной.
Лежа в этом бедном крестьянском жилище, он восстанавливал в памяти события последних дней. Да, многое отошло в прошлое власть, роскошь, комфорт, покорные слуги и высокие друзья, настало время лишений, оторванности от всего, чем жил раньше, унижений – и ко всему этому надо было привыкать…
Низамиддин был неженкой, баловнем, привыкшим к богатству и роскоши. Он был капризен, разборчив в еде, высокомерен с людьми, никогда не говорил с сослуживцами как равный… А сейчас он лежит на грязной, полной блох кошме и со вчерашнего дня не съел ни кусочка хлеба. И был даже доволен, потому что при выезде из Бухары не знал, удастся ли ему вырваться из рук ЧК. Не доехав до Кагана, он оставил нанятый фаэтон и до заката солнца шел по полю, заросшему колючками и лебедой, сторонясь людских глаз. Лишь когда стемнело, он, усталый и разбитый, пришел на вокзал.
То, что произошло на станции Каган, повергло его в смятение, он едва не умер от страха. Шел девятый час, в зале ожидания горели фонари. Он сидел среди разных людей, вокруг были и русские, и казахи, и узбеки, и таджики. Ни одного знакомого. Это было хорошо. Воздух в зале ожидания был спертым, вонючим, вокруг курили махорку, рядом возились дети, спали, ели, тут же мочились, голова кружилась от невообразимого шума, криков, говора людей. Но выхода не было – приходилось терпеливо ждать. Он сидел с краю на длинной скамье и держал в руках газету, но не читал, а закрывался ею от каждого вновь входящего человека.
Он еще не купил билет: у кассы стояла большая очередь. Он подумал, что сядет в поезд без билета, а там скажет, кто он такой, заплатит за место в вагоне. В это время к нему подошел мужчина в форме железнодорожника, остановился перед ним и, запинаясь, на ломаном узбекском языке сказал:
– Вас спрашивает начальник, просит, чтобы вы зашли к нему в кабинет.
Низамиддин оцепенел: он решил, что получен приказ о его аресте, что сейчас его повезут обратно в Бухару. Но, несмотря на страх, охвативший его, он взял себя в руки и строго сказал:
– Вы, наверное, ошиблись. Вы знаете, к кому обращаетесь?
– Нет, я не ошибаюсь, – отвечал железнодорожник, – я знаю: я говорю с назиром внутренних дел Бухарской республики.
Теперь он уже не сомневался. Он решительно встал со скамьи, сложил газету, засунул ее в карман своих грубых панталон. Делать нечего, надо держаться!
Начальник станции при его появлении встал. Никого в кабинете не было. Низамиддин удивился, он молчал.
– Здравствуйте, здравствуйте, назир-эфенди! – поздоровался по-русски начальник станции. – Проходите, пожалуйста! Почему вы сразу ко мне не зашли?
– Зачем вас беспокоить? – улыбнулся Низамиддин. – Я хотел побыть немного среди простого народа, посмотреть, как он живет…
– Хорошо, хорошо, я понимаю, вы хотите познакомиться с нашими порядками, – сказал начальник станции, приглашая Низамиддина сесть и садясь сам. – Да, конечно, здание вокзала требует ремонта, надо бы создать лучшие условия для пассажиров, но что поделаешь, денег нет, материалов нет, инвентаря нет… Вот если бы правительство Бухары пришло нам на помощь, то мы отремонтировали бы вокзал в Кагане.
– Хорошо, – многозначительно пообещал Низамиддин. – Я поговорю с товарищем Файзуллой Ходжаевым. Мы обязательно поможем. Ведь Каган и наша станция!
– Да, да! – обрадовался начальник станции. – Каган подведомствен и Бухаре. А скажите, пожалуйста, какой ветер занес вас сюда?
– Я должен поехать в Карши. Срочное и в какой-то степени секретное поручение. Прошу, чтобы о моем отъезде в Карши никто не узнал.
– Будьте спокойны.
Но у нас вагоны только третьего класса. Просим извинения, но на этой ветке не ходят скорые и почтовые поезда.
– Ничего, я это знаю.
Начальник позвонил в кассу. Быстро принесли билет.
– Я сам вас посажу в поезд, поедете в купе проводника.
– Благодарю, – сказал Низамиддин.
Казалось, год прошел, пока наконец подошел поезд. Низамиддин почти не слышал, о чем его спрашивал начальник станции, едва отвечал, он боялся, что вот-вот явятся чекисты и арестуют его прямо здесь, в кабинете начальника. Всякий раз звонок телефона заставлял его вздрагивать. И как назло, телефон все время звонил. Часто вызывали начальника, и он, извинившись, уходил.
