Текст книги "Поверженный"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Будьте здоровы, ваше сиятельство! – сказал, вставая, Самад-ходжа. Он понял, что прием закончен. – Конечно, я отблагодарю вас, господин раис! Я надеюсь на вашу щедрую милость и верю в ваше доброе ко мне, слуге вашему, расположение. Хочу также навестить господина кушбеги.
Самадходжа явно намекал на взятку.
– Правильно! – поддержал его намерение раис.
– До свидания!
В веселом настроении Самадходжа вышел от казикалона и направился к Арку.
Примерно в это же время из Москвы в Одессу мчался с быстротой ветра скорый поезд. В вагоне первого класса занимал для себя и для сына два отдельных купе Ахмадходжа. Время было за полдень. Низко стлались хмурые облака, дождь обильно поливал вагонные окна.
Ахмадходжа, лежа на низком диване, следил за играющими в шахматы Халим-джаном и соседом по вагону, известным врачом одесского военного госпиталя. Их знакомство началось с того, что Халим-джан предложил ему сыграть в шахматы. Врач Иван Иванович охотно принял предложение. Сначала он решил, что юный Халим-джан не является сильным соперником, играл небрежно, уверенный, что в несколько ходов обыграет его.
Не тут-то было! Халим-джан очень быстро объявил ему мат. Он не верил глазам своим: его, известного в Одессе шахматиста, обыграл какой-то смуглолицый молодой человек. И как быстро, и как легко!
– Дорогой мой, – обратился к нему Иван Иванович, – вас, кажется, зовут Халим-джан? Вы, оказывается, очень хорошо играете в шахматы!
– В Бухаре много прекрасных игроков, есть у кого поучиться, – скромно ответил Халим-джан.
– А вы считаете себя только учеником?
– Да, я пока еще ученик.
Иван Иванович, улыбаясь, расставлял фигуры на доске. Теперь он играл внимательно, осторожно и выиграл. Началась третья партия. Ахмадходжа со своего ложа следил за ходом игры и, увидев, что Халим-джан решительно идет к победе, недовольно пробурчал:
– Пусть лучше будет ничья! А так – нехорошо получается… Халим-джан понял намек – нехорошо обыгрывать старшего, и через несколько ходов была ничья. Иван Иванович действительно был обеспокоен, считал себя проигравшим и очень обрадовался такому исходу. Он стал расхваливать Халим-джана. Потом, взглянув на Ахмадходжу, тихо сказал:
– Кажется, ваш отец засыпает… Выйдем, не будем ему мешать. Они вышли из купе и тихо закрыли за собой дверь.
– Мне кажется, что ваш отец не совсем здоров? – участливо спросил Иван Иванович.
– Да, болеет, – с грустью сказал Халим-джан, – он после длительной болезни несколько месяцев лежал, только недавно немного поправился.
– Куда же вы его, такого больного, везете? Ему что, одесский санаторий советовали или специальную лечебницу?
– Нет, мы едем за границу, в Мекку, паломниками…
– В таком состоянии! – воскликнул врач. – Ему вообще вредно совершать путешествия, а паломником особенно. Я вам не советую пускаться в такой дальний путь… Доезжайте до Одессы и сделайте длительную остановку там. Хорошо бы положить его в какую-нибудь специальную лечебницу. А паломничество никуда не денется.
– Отец не хочет лечиться в больнице. Он верит в снадобья своего индийского лекаря.
– Удивительно! Удивительно и странно, до чего сильны в людях предрассудки! Насколько я понимаю, ваша семья не из простых и на нужду вы тоже не можете жаловаться. Вы получили, видимо, хорошее образование. И вот, с одной стороны, знание русского языка, приобщение к европейской культуре, с другой – какие-то снадобья! Мне известно, что ежегодно тысячи мусульман совершают паломничество в Мекку, преодолевая огромные трудности.
Но знаю я и то, что немалая часть их там погибает. Даже совсем здоровые люди заболевают от невыносимо тяжких условий тамошнего быта. И вы и ваш отец, наверно, все это знаете из рассказов побывавших там.
– Вы совершенно правы, но религия для мусульманина священней всего. Мы верим всем указаниям шариата, стремимся к духовному совершенствованию. Эта вера в то, что каждому мусульманину все предопределено судьбой, совсем иная, чем у европейцев. Я не могу сказать, что мой отец невежественный и суеверный человек, нет, да он и не всегда и не во всем придерживается религиозных предписаний. Но в последнее время, постарев, он все чаще и чаще высказывал свое желание совершить паломничество в Мекку.
Халим-джан замолчал, глаза его были задумчивы и строги.
– Знаете, – заговорил он снова, – я бы не удивился, узнав, что его тайное желание – умереть в Мекке и стать шахидом.
– Как это грустно! – с искренним сожалением произнес Иван Иванович.
– Я надеюсь, что само путешествие, перемена климата и радость от достижения цели пойдут ему на пользу, помогут его исцелению.
– Возможно! Так бывает.
– У меня есть к вам одна просьба, – вдруг, словно спохватившись, сказал Халим-джан. – Если вам, конечно, не трудно, посмотрите лекарства, которые он принимает.
– Пожалуйста. Хотя предупреждаю, что я неважный фармацевт.
В два часа дня в купе, занимаемое Ахмадхаджой, вошел сопровождавший их всю дорогу из Бухары повар Мирзо Вафо. Он принес еду: курятину, холодное мясо, сливочное масло, фрукты и сдобные лепешки.
– Как, лепешки еще не кончились? – явно довольный, воскликнул Ахмадходжа.
– Это последние, – ответил Мирзо.
– Ну, ничего, – сказал Халим-джан, – купим хлеб на ближайшей большой станции.
– Кстати, в этих краях пекут очень вкусный хлеб, – поддержал его Иван Иванович, приглашенный к трапезе.
Ахмадходжа между тем достал коробочку с мачджуном, известным как укрепляющее лекарство, вынул таблетку, проглотил ее и стал рыться в мешочке в поисках еще какого-то снадобья. Старик явно нервничал.
– Два дня ищу уже и не могу найти, – проворчал он. – В Москве оставил, что ли, или где-нибудь уронил.
– Что вы потеряли, отец? – участливо спросил Халим-джан.
– Да вот хорошие таблетки для сердца. Лекарь немало потрудился, пока нашел все что нужно. Он принес это лекарство лишь за день до нашего отъезда. Я еще ни разу не принимал его, все откладывал, чтобы осталось до той поры, когда мне станет худо…
Сейчас они бы мне и пригодились.
– Что, сердце заболело? – обеспокоился Халим-джан.
– Нет, сердце пока ничего… но чувствую какую-то слабость. Ну, надеюсь, пройдет.
– Отец, покажите доктору, какие лекарства вы принимаете. Может, он даст вам совет.
– Ты прав, сын мой, – сказал Ахмадходжа и тут же обратился к доктору: – Прошу вас, ешьте, вот мясо, курятина… Жаль, что нет у нас спиртного, коньяку, вы бы рюмочку выпили. Будем считать, что мы в долгу.
– Что вы! Я не пью. Так не дадите ли посмотреть ваши снадобья? Вот, например, то, что вы сейчас приняли?
– Это мачджун. В него входит мед, раствор золота, черный перец и еще и еще какие-то лекарственные травы, всех названий не упомнишь.
Иван Иванович взял одну таблетку, понюхал ее, затем отломил с разрешения старика кусочек и положил в рот. Пососав с минуту, он убежденно сказал:
– Насколько я понимаю, это хорошее лекарство. Оно дается как тонизирующее средство, можете спокойно его принимать.
Ахмадходжа сразу повеселел, заулыбался, даже чуть порозовели его бледные, дряблые щеки.
– Да, индийский лекарь – мастер своего дела! Он сам составляет такие лекарства, которые даже в московских аптеках не найдешь.
– Вполне возможно, – сказал Иван Иванович, отдавая коробочку.
– Жаль, что я забыл в московской гостинице его таблетки! Это одно из новых, сильнейших сделанных им лекарств для сердца. Даже не знаю, что я буду делать, если начнется приступ.
Иван Иванович ласково взглянул на старика и успокаивающе сказал: – Во-первых, почему вы думаете, что будет припадок? У вас вполне здоровый вид. А во-вторых, позвольте мне пощупать ваш пульс.
Ахмадходжа охотно протянул худую руку, и врач, глядя на часы, считал слабые, но ровные удары пульса.
– У вас и пульс неплохой. Не волнуйтесь, лекарство это не понадобится – есть чем заменить. Для сердца есть у меня одно замечательное средство. Я привез его из Германии. Чуть кольнет у вас сердце и вы почувствуете слабость, положите таблетку под язык. К тому же и запах его и вкус не только не противны, но даже приятны.
Ахмадходжа взял дрожащими от волнения руками довольно объемистую коробочку. Растерявшись, он не знал, какими словами отблагодарить врача: по-русски ему запаса слов не хватало, по-таджикски – врач не понимает. И он все повторял: «Хорошо, хорошо!..»
Ахмадходжа не хотел умирать – ведь годами он еще не был очень стар, еще многое ему предстояло сделать.
Он и в паломничество пустился ради жизни. Он много думал, прежде чем решился на это. И рассчитал так: путешествие внесет некоторое разнообразие в его жизнь. Он засиделся в Бухаре. Ему надоели одолевавшие его заботы, люди, говорившие только о делах, или глупцы, ведущие пустые разговоры, раздражающие нервы и сердце… Поехать просто в Москву – это опять же значит заниматься только торговыми делами. Ему нравилось, что его считали опытным и умным коммерсантом, преуспевающим в делах, но жить только этим он не мог, у него были и другие, духовные запросы. И вот паломничество в Мекку поможет их удовлетворить. Он увидит новые места, новые города, новых людей и отдаст свой, святой для каждого мусульманина, долг богу. Это все вместе взятое принесет покой его изболевшемуся сердцу.
А все же нескладно получилось с забытыми в Москве таблетками. «Какой хороший человек наш спутник, доктор, отдал свои целительные таблетки. Он привез их из Германии и отдал. Чем смогу я одарить его за это? Нельзя же предложить ему деньги – обидится…»
Эти мысли очень волновали старика, и вдруг он вспомнил, какие у доктора неказистые часы, и цепочка дешевая, серебряная. Ахмадходжа вытащил свои золотые часы на золотой цепочке и протянул их доктору:
– Не откажите взять от меня на память!
– Нет, что вы, – сдержанно, твердо сказал Иван Иванович. – Мои часы, правда, не золотые, но работы одного из лучших мастеров в мире, Павла Буре.
– Очень хорошо, но мои часы – просто вам на память! Возьмите их, очень прошу!
– И я прошу, возьмите, – подал голос Халим-джан. Краснея от смущения, доктор протянул руку:
– Что ж, возьму, чтобы не обиделись… Спасибо!
Часа через два после этого разговора поезд внезапно остановился на небольшом разъезде, где уже несколько лет не останавливались даже товарные поезда. Оказалось, как сообщил проводник, между этим разъездом и следующей за ним станцией произошло крушение: столкнулись два поезда, много жертв… Пока исправят путь и все приберут, их поезду придется стоять чуть ли не сутки.
– Что поделаешь, очень жалко погибших людей. Но возблагодарим господа, что пока нас миновало, – сказал торжественно Ахмадходжа. – Пусть вагон отапливают, кипятят воду для чая – и с нас довольно! Мирзо, а Мирзо, у нас хватит еще на сутки провианта? Да? Ну и хорошо!
– Но хлеб кончился! – сказал Мирзо. – Мы надеялись на Киев.
– На Киев? – спросил Халим-джан. – Там мы теперь будем только завтра ночью. Но неужели здесь где-нибудь поблизости не найдется хлеба! Выйдем, поищем… Хорошо, отец?
Конечно, идите!
Ахмадходжа надел очки и взял подаренную ему доктором коробку с таблетками.
В поисках хлеба с поезда сошли многие пассажиры. Один из них обратился к местному жителю с просьбой продать ему хлеб, но тот только рукой махнул: сам, мол, ищу!
– Что же делать? Дети голодные сидят, – воскликнул, чуть не плача, пассажир.
– Жаль, ничем помочь вам не можу.
– А где же вы сами достаете хлеб, продукты?
– Мы? В селе… Да, – воскликнул он, – це ж вы можете теж пойти туда, попросить хлеба. Час вы маете, поезд будет здесь стоять усю ничь.
– Какое село?
– Оно недалече, во-он видно.
Несколько человек решительно двинулись в указанном направлении.
Халим-джан и Мирзо последовали за ними. Дождь прошел, небо прояснилось. Село хотя и виднелось с того места, где они находились, но оказалось значительно дальше, чем они думали. На бревнах, видимо предназначенных для стройки, сидело несколько человек, с любопытством глядевших на пришельцев. Поздоровавшись с ними, пришельцы сразу перешли к делу.
– Не продадите ли нам хлеба? – спросил один из них. Сидевшие на бревнах с недоумением смотрели на него.
– Дело в том, – решительно заговорил Халим-джан, – что наш поезд вынужден простоять чуть ли не сутки, а у многих нет хлеба… Вот мы и просим продать нам, за любые деньги, хлеб.
– Хлеб мы дадим, – усмехнувшись, ответил один из крестьян. – Но я никогда не слышал, чтобы им торговали!
– Ты, Микола, еще молодой, многого не знаешь, – засмеялся пожилой крестьянин, – в городе не бывал… А там все покупают, и хлеб и воду… Без денег ничего не получишь!
– Как это, воду продают? – спросил другой.
– А так, наливают в бутылки и продают.
– Интересно! – воскликнул Микола и побежал в хату.
Довольно скоро он вышел оттуда, с трудом неся три буханки свежеиспеченного хлеба. Следуя его примеру, и другие крестьяне принесли, а старый крестьянин сказал добродушно-насмешливо:
– В карманах не ройтесь, денег не ищите!.. Хлеб не продают, грешно! Халим-джан с Мирзо пришли к себе на полустанок уже в темноте. Но юноша сразу узнал своего отца, беспокойно ходившего туда-сюда вдоль состава.
– Отец, что с вами? Почему вышли один из вагона?
– Ах, это ты, наконец-то! – радостно воскликнул старик. – Я чуть с ума не сошел от беспокойства!..
– Почему?
Ведь я был не один.
Он помог отцу подняться в вагон и поскорее уложил его в постель. Уже когда отец лежал в постели, он подал ему горячего чаю, лекарства, больше, чем обычно, мачджун…
– А где все это время был доктор? Неужели он разрешил вам выйти из вагона? И без верхней одежды!
– Ну, в тулупе было бы жарко! А доктор, кажется, спал, в проходе не появлялся…
– Попросили бы проводника о помощи.
– Ничего, как видишь, не случилось, сын мой! Главное, что ты жив и здоров, все тревоги позади… А можно и без хлеба день прожить.
– Я не знал, что село так далеко, думал гораздо раньше вернуться. Волнение и простуда оказались опасными. Ахмадходжа проснулся утром в жару. Иван Иванович сделал все возможное в тех условиях. А когда приехали наконец в Одессу, он не пошел к себе домой – прежде всего позаботился о больнице для старика. Выхлопотал для него отдельную палату, сам взялся его лечить.
– Состояние здоровья вашего отца тяжелое, – сказал врач Халим-джану, – будьте готовы ко всему, дружок. Да, воспаление легких – болезнь в его возрасте очень серьезная!
Юноша едва сдерживался, чтобы не заплакать!
В доме Ахмадходжи – глубокий траур. Из женской половины доносятся стоны и рыдания. На мужскую половину то и дело входят муллы и чтецы Корана. Читают молитвы, выражают сочувствие родственникам и близким друзьям покойного и уходят: им на смену приходят другие… И всех их встречает то у ворот, то в крытом проходе сам Самадходжа или Хамидхан. Все сочувствуют им, плачут вместе с ними. «Какой любящий брат», – думают они о Самадходже, глядя на его расстроенное лицо, слушая его жалобные вскрики: «О отец наш, о родной наш, о опора и защита наша!»
– Привезли? – спрашивали у Самадходжи.
– Нет, скорее всего завтра…
– А кто везет, отсюда кто-нибудь поехал?
– Нет, ведь его с самого начала сопровождал Халим-джан. Везет покойного в специальном вагоне.
– Когда похороны?
– Если поспеют приехать завтра, то в пятницу.
Так каждый посетитель засыпал Самадходжу вопросами, на которые тот охотно отвечал – пусть все видят, как он заботится о памяти брата, как горюет. Это все было напоказ. Внутренне он ликовал. Теперь ему не страшны никакие кредиторы…
Стоит поработать в эти траурные дни! И он от души трудился, следил, чтобы были выполнены все обряды, весь похоронный ритуал. Зато как спокойно он будет спать теперь по ночам!
Торжественно встречали на каганском вокзале поезд с прахом покойного Ахмадходжи. На похороны в пятницу явился казикалон, множество духовных лиц, мулл и муфтиев. На широкой площади у мечети Девонбеги собралось множество жителей.
Время бежало быстро. Вот прошли уже поминки – и через двадцать дней и через сорок. И всем этим энергично, по-хозяйски руководил Самадходжа.
Пришла пора заняться наследством Ахмадходжи. В суд вызвали сыновей покойного – Халим-джана и Алим-джана, зятя Хамидхана и еще нескольких более дальних родственников, также заявивших о своих правах на часть наследства. Казикалон прочитал исковое заявление, написанное от имени раиса и главного законоведа Бухары. В заявлении было сказано, что, по велению шариата, подтвержденному его высочеством, все деньги и имущество покойного не будут разделены до совершеннолетия его сыновей и все, чем он владел – дома, сады, земли, торговые дворы, лавки, – переходит, согласно шариату, в руки муллы Самадходжи.
Это возмутило всех родных и родственников. Первым выразившим свое несогласие с решением суда был Халим-джан. Но когда он заявил об этом, ему ответили: «Вы не достигли совершеннолетия».
Едва Карим закончил читать дело, как вернулся Аминов.
– Ну как, Карим, прочел?
– Да, прочел и поражаюсь. Неужели этот гнусный Самадходжа смеет так бесстыдно, не считаясь с советскими законами, жаловаться на Халим-джана?!
– Как видишь! Он думает, что и мы, как кушбеги, казии, муфтии, поддержим его, вырвем из рук Халим-джана и других ближайших родственников наследство его покойного брата и отдадим ему!
– А распределили наконец имущество покойного Ахмадходжи?
– Через два года после его смерти, с помощью русских адвокатов и Российского политического агентства, Халим-джан добился распределения имущества отца между законными наследниками. Правда, в годы революции он, как член партии младобухарцев, вынужден был уехать и бросить все это дело… Но он не предал революцию и то, что осталось от состояния, пожертвовал ей. Потому-то я тебе и сказал, что нужно различать людей, видеть, чем отличаются друг от друга такие люди, например, Халим-джан от Самадходжи…
Хотя они и родня.
– А что теперь поделывает Самадходжа?
– Как я тебе уже говорил, он торгует на барахолке, обманывает покупателей. Пора закрыть барахолку.
– Настанет время – закроем… А пока пусть выносит свое барахло!
– А Халим-джан действительно оказался порядочным человеком.
– Да, и среди баев есть такие. Файзулла из их числа. Это натуры сложные, они ошибаются, но прислушиваются к голосу партии.
– Значит, можно им верить?
– Можно! – усмехнувшись, сказал Аминов.
Когда Карим вышел на улицу из здания Совета назиров, был пятый час. И хотя до вечера было еще далеко, кругом стояла мгла. Хмурилось небо, покрытое темно-серыми облаками, и как ни старался порывистый ветер их развеять, это ему не удавалось. Казалось, что из этих тусклых, скучных облаков польется не дождь, а серая муть. Мысли, перебивая друг друга, теснились в голове. «Хорошо, что уже август подходит к концу, – думал он, – скоро спадет летний зной… Очень трудно в жару драться с басмачами. А теперь, когда легче дышится, самое время воевать, изловить этого проклятого предателя Орипова! Кто мог подумать, что Орипов станет изменником! Ведь он считался революционером с давних пор. Я был тогда еще ребенком… Странное дело – стал предателем! Впрочем, кто знает, был ли он искренним революционером? Может, носил маску, чтобы быть хорошо осведомленным и тем самым получше служить контрреволюции. Быть против эмира еще не значит волноваться за судьбу трудящихся… Ведь эмир надоел и баям, и купцам, и националистам… Но когда эмира свергли и революция приняла нежелательный для них характер, они сделались яростными ее врагами – и Асад Махсум, и Абдулхамид Орипов, и всякие там еще «левые» и «правые».
Вот какие мысли волновали Карима, когда он шел к Файзулле Ходжаеву.
Файзулла Ходжаев подтвердил, что прежде всего предстояло сразиться с Ориповым в Кермине и Нурате.
– Завтра в Военном назирате получишь особый приказ и соответствующие инструкции, – сказал Файзулла Ходжаев, прощаясь с Кари-мом. – Подавив Орипова (я надеюсь твердо, что это произойдет), начнешь поход против Асада Махсума… Отряд у тебя молодой, еще неопытный… Он закалится в этих боях.
Выйдя от Файзуллы Ходжаева, Карим раздумывал, куда ему отправиться. У него свободным оставался только этот день. Завтра он получит приказ, нужно быть готовым к выступлению. Ему показалось заманчивым прогуляться по улицам и базарам Бухары, а потом навестить Насим-джана.
Центром торговли, как и раньше, была площадь у хауза Девонбеги. Она вновь стала многолюдной, шумной, красочной… Это одна из характерных черт старого городского быта на Востоке. Базары и торговые ряды отражают жизнь города. Все важные события сказываются на базаре. Там узнают последние новости, назначают деловые свидания и просто дружеские встречи, там поэты читают свои новые стихи, звучит музыка. Когда-то в Бухаре главные базары были расположены в трех местах: у Регистана, у Таи Манора и у хауза Девонбеги.
Теперь из названных осталось только два.
Произошли изменения и подле хауза Девонбеги. Там, где раньше располагались маленькие парикмахерские, теперь появилось двухэтажное здание, носившее название «Клуб Мирзо Назрулло». Вблизи выросли новые столовые и чайханы. На прежнем месте, перед мечетью, торговали лакомствами – халвой, жареным горохом, миндалем.
На этой же площади часто слышались голоса маддохов – рассказчиков священных историй. Показывали свое искусство фокусники, а иногда появлялись даже канатоходцы.
Карим попал на эту площадь в момент, когда маддох привлек внимание собравшихся рассказом о битвах халифа Али за религию. Время от времени, в самых интересных местах, маддох прерывал рассказ и, воздев руки как на молитву, просил пожертвовать что-нибудь в награду за рассказ. Слушатели, увлеченные рассказом и пылкими речами маддоха, желая узнать, что было дальше, вытаскивали из тощих карманов или из-за пазухи мелочь и отдавали ему. Иные даже забывали, зачем сюда пришли, что собирались купить… Карим, увидев, какой эффект производит рассказчик, подумал, как хорошо было бы направить этот талант на пропаганду революционных идей.
Поодаль показывал свое искусство фокусник. Вокруг него собралось тоже немало людей. Все они ахали и охали при виде «чудес», которые он творил.
Вот он завязал крепко-накрепко платком глаза своему ученику, посадил его в центре круга, образованного зрителями так, чтобы отовсюду можно было видеть, что делается на этой площадке, и обратился к ученику с вопросом:
– Что надето на голову этого человека? Ученик мгновенно ответил:
– У него на голове шапка.
– А во что он одет?
– На нем китель и шаровары, – так же быстро и уверенно ответил ученик.
Пораженные зрители покачивали головами, делились впечатлениями. «Подумать только – с завязанными глазами увидеть, что на ком надето!»
Карим вначале тоже не мог себе представить, как это делается, но, вдумавшись, пришел к выводу, что все кроется в тексте вопросов, которые задает фокусник своему помощнику-ученику, в последовательности слов, которые он произносит. Так, он говорит: «Какой головной убор на голове этого человека?» На вопрос, так поставленный, нужно ответить: «шапка». Если он расставит эти же слова иначе, то будет назван другой убор. Все это условно, нужно только иметь хорошую память, чтобы не перепутать, когда что говорить. Далеко не все додумывались до этого, а особенно мальчишки, которым было и весело и немного жутко от этих «чудес».
С площадки, где только что выступал фокусник, Карим направился к проезду Токи Саррофон и прошел через большой торговый ряд. Здесь тоже толпился народ, и продираться сквозь толпу было нелегко. По обеим сторонам этого ряда выросли многочисленные ларьки, киоски, магазины со всевозможными товарами.
Соблазнов было масса. Тут же помещались биржа и государственный банк.
Карим здорово проголодался, хотел было зайти в шашлычную, но вовремя остановился: зачем насыщаться, когда идешь в гости к другу, где будут угощать, а ты не сможешь есть и обидишь этим его!
Пробираясь медленно по рядам, Карим дошел до торгового купола Саррофон[2]2
Название торгового купола (т. е. пассажа) «Саррофон» означает «Менялы».
[Закрыть], где в те дни осталось уже мало менял. Там он неожиданно встретился с Мираком.
– Здравствуй, дружок, как твои дела? – ласково спросил Карим.
– Меня вызвали в Центральный Комитет, я оттуда иду. Товарищ Аббас Алиев, – глаза мальчика щурились от радости, – посылают в Ташкент учиться.
– Прекрасно! Что ты ответил?
– Конечно, я хочу учиться в Ташкенте, но сказал, что должен посоветоваться с матерью.
– Она, конечно, согласится… Непременно поезжай! В Ташкенте школы хорошие, получишь хорошее образование.
– Непременно поеду, – весело и решительно сказал Мирак. – Так хотел дядюшка Хайдаркул… я должен исполнить его желание…
– Правильно решил, молодец!
Глядя в большие ясные глаза юноши, слушая его ломающийся голос, Карим чувствовал: теплая волна любви к нему заливает сердце. «Как Мирак вырос, – думал он, – кажется, вчера еще был ребенком… А теперь? Он стал выше ростом, шире в плечах. Да-а, этот год не прошел для него даром. Работа водоноса не легка, но она закалила Мирака… А как поумнел! Рассуждает толково, как взрослый».
– Молодец! – снова воскликнул Карим. – Не сомневаюсь, что, получив образование, ты станешь руководителем какого-нибудь учреждения.
– То есть, вы хотите сказать, заработаю себе на хлеб? – пошутил Мирак.
– Ого, ты даже шутишь, как взрослый! – засмеялся Карим. – Да, конечно! Но для этого надо хорошо учиться… И особенно дорожить временем – каждым часом, каждой минутой.
– Обещаю вам! Не зайдете ли сейчас к нам домой?
– Я бы с радостью, спасибо, но я должен сегодня навестить Насим-джана. Кстати, ты давно видел Асо?
– Да, давно! Но собираюсь пойти. Нужно же с ними посоветоваться.
– Правильно! Передай привет матери. А мне сообщи, когда будешь уезжать в Ташкент. Провожу.
– Спасибо!
Они распрощались. Мирак пошел в сторону хауза Девонбеги, а Карим в сторону Сесу.
Как же получилось, что Аббас Алиев принял участие в судьбе Мирака? А было это вот как. Однажды водоносы во время обеденного перерыва отдыхали у хауза. Несколько в стороне от всех, на каменной суфе под тенью тутового дерева, сидел Мирак. Прошел ровно месяц со дня смерти дядюшки Хайдаркула. На поминках, проводимых через двадцать дней после этого печального события, много добрых слов было сказано о покойном. Говорилось там и о том, что нужно позаботиться о Мираке, который после смерти отца лишился такого покровителя, как Хайдаркул.
Об этом он с грустью вспоминал, сидя у хауза. Он старался работать как можно больше и тратить как можно меньше, все сбережения отдавал матери, говоря:
– Храните эти деньги, они вам понадобятся, если уеду на учебу или вдруг заболею.
Желание учиться, получить образование завладело всеми его помыслами. Об этом мечтал его отец, это завещал ему дядюшка Хайдаркул. Он должен этого добиться! Но как? И где? В Бухаре открылся учительский институт, начала работать школа в здании медресе Кукель-таш. Там дают койку, одежду, кормят и, кажется, даже снабжают деньгами. Но попасть туда очень трудно, много желающих. Конечно, если б кто-нибудь замолвил о нем словечко директору школы, может, что-нибудь бы и вышло. А так, явиться без поддержки – говорят, ничего не получится. Как знать, может, это неправда?..
– О чем размечтался?
Этот вопрос вывел Мирака из задумчивости. Он встрепенулся, поднял голову и увидел перед собой бывшего школьного товарища, своего друга Богир-джана. Он вскочил, схватил Богира в объятия, даже слегка приподнял его.
– Здравствуй, как я рад, что ты пришел. Что ты так долго не показывался?
– Ну, я-то являлся, да все тебя не заставал. Приду к тебе домой – говорят, пошел к хаузу; прихожу к хаузу, а ты уже ушел к другому. А ищу я тебя для того, чтобы сказать, что я уезжаю на учебу и ты едешь со мной.
– Что ты говоришь! – воскликнул изумленно Мирак. Он не верил собственным ушам. – Вот так новость!
– Да, приятная новость. На днях меня вызвали в Центральный Комитет к Аббасу Алиеву. Он поручил мне найти тебя и еще кое-кого из ребят. Нас отправляют в Ташкент, учиться.
– А кто он, этот Аббас Алиев? Откуда знает меня?
– Он один из партийных руководителей, ведает народным образованием. О тебе он хорошо осведомлен, ведь ты сын Сайда Пахлавана.
– Погоди, не сочиняй, а лучше скажи: если ты не найдешь подходящих ребят, пошлют ли нас двоих?
– А ты мне лучше скажи, поедешь ты на учебу?
– Поеду! – сказал решительным тоном Мирак.
– Тогда точно через три дня сиди с утра дома. Я за тобой зайду. На этом они распрощались.
А через три дня, как и условились, Мирак, Богир и еще двое юношей вошли в кабинет Аббаса Алиева. Он принял их приветливо, сказал, что в Ташкенте открылось много новых школ и они широко раскрывают двери для желающих учиться. Всем предоставляется жилище, дается одежда, питание, немного денег на мелкие расходы.
Дорогу оплатит Центральный Комитет.
Юноши стали наперебой благодарить Аббаса Алиева, но, дав свое согласие, все же оговорили, что окончательный ответ дадут завтра – нужно получить разрешение родителей.
– Хорошо, – согласился Аббас Алиев, – получите разрешение, а если чьи-нибудь родители станут чинить препятствия, пусть придут поговорить со мной.
Встреча с Аббасом Алиевым, предвкушение поездки в Ташкент, учеба в школе – все это переполняло сердце Мирака радостью, уверенностью в своих силах. Встретив Карима, он поделился с ним своей радостью.
Расставшись с Мираком, Карим глубоко задумался. Разговор всколыхнул воспоминания о недавнем прошлом, о Хайдаркуле.
Как жаль, что он умер, не достигнув цели… Нет, неправда, что за мысль! Он достиг своей цели: он увидел победу революции, и в этой победе – немалая доля его личного участия. Теперь его дело продолжат его ученики, его молодые друзья. Отряд Асада Махсума будет разбит. И Карим соединится со своей любимой Ойшой.
Погруженный в свои мысли, Карим не заметил, как дошел до Сесу. Там вспомнил, что собирался купить теплую каракулевую шапку, и повернул назад, чтобы попасть туда, где продавались шапки. Вдруг его кто-то окликнул. Он остановился, повернулся и увидел Насим-джана.
– Ты куда? – спросил Насим.
– В Токи Тельпак, нужна шапка потеплей.
– Вот как!.. А я подумал, что ты ко мне. Ну, хорошо, пойду с тобой, помогу выбрать шапку, а затем отправимся ко мне. А?
– Договорились!
Кариму повезло, выбор шапок был большой, у Насима хороший вкус – купили недорогую и красивую шапку из светлого каракуля.
– Почему тебе так срочно понадобилась теплая шапка? – спросил Насим.
– Видишь ли… В Байсуне пригодится…
Насим-джан понял, что расспрашивать не надо, и перевел разговор на другое.
– У нас дома никого сейчас нет, – сказал он, – тетушка с девушками из женского клуба поехала на два дня в сад… Абдуллобай отправился в кишлак.
Теперь сами себе повара, сами гости. Да, чуть не забыл, сейчас придут Асо с Фирузой.
– Ого, значит, угощение будет.
– Надеюсь, голодными не будем.
