Текст книги "Преследуемый Зверем Братвы (ЛП)"
Автор книги: Джаггер Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Глава 18
Нина
Медленно, мои глаза открываются. Все болит. Голова раскалывается, тело ломит. В боку у меня появляется жгучее, тянущее ощущение. Я моргаю, когда мое зрение начинает расплываться. Но оно остается расплывчатым.
– Я… хей? – прохрипела я сквозь пересохшее горло.
– Нина!
Это Фиона. Я чувствую, как она бросается ко мне, рыдая и обнимая меня. Я вздрагиваю, и она отстраняется.
– О Боже, прости, я…
– Все в порядке… воды… – Хриплю я.
– Вот.
Я чувствую соломинку у своих губ. Морщась от боли, я пью, Но вода охлаждает жжение в горле.
– Я… все расплывается.
Она давится рыдающим смехом.
– Они могут тебе понадобиться.
Она надевает мне очки. И я сморгаю, внезапно обретая способность видеть. Фиона стоит рядом с моей кроватью. Когда я смотрю на нее, ее рука взлетает ко рту, и она начинает плакать.
– Черт, Нина, – всхлипывает она, обнимая меня, на этот раз осторожно. – Я думала… мы думали– Черт, подожди. – Она отстраняется и бросается к двери. – ВИКТОР, ВИКТОР! Она проснулась!!
Я вздрагиваю от ее крика, но я в норме. Оглядываясь я понимаю, что нахожусь в доме моего брата, в моей старой комнате, когда я жила здесь. Я слышу громкие шаги. И вдруг он оказывается там. Виктор задыхается, борясь о слезами, когда он бросается через комнату и схватывает меня в объятия.
Я стону от боли. Но когда он ругается и пытается отстраниться, я крепко прижимаю его к себе. Он растворяется в объятиях, прижимая меня к себе, когда я внезапно начинаю рыдать ему в грудь.
– Виктор…
– Я держу тебя, – яростно шепчет он. – Я держу тебя, Нина.
– Что…
Он отстраняется, его лицо мрачно.
– В тебя стреляли. Не очень страшного, но она задела тебя довольно глубоко и сломала ребро.
Все это возвращается назад в ужасным размытым пятном. Я помню ухмыляющееся лицо Дмитрия. Разбитый стул, стреляющий пистолет…
Мое сердце разрывается надвое, когда я внезапно бледнею.
– Костя!!
Виктор и Фиона переглядываются. Моя паника нарастает.
– Виктор, где Костя?! Где он?!”
– Нина…
– Где он?!!
– Он здесь, – тихо рычит мой брат.
– Мне нужно…
– Он в операционной, Нина, – тихо говорит Фиона. – Он…
– Он был в плохом состоянии, когда мы нашли тебя, – говорит Виктор, его губы сживаются в тонкую линию. – Но я буду честен, Нина. Единственная причина, по которой мы взяли его с собой, это то, что я хочу получить гребаные ответы.
Я хмурюсь.
– Что?
– Нина, он похитил тебя.
– Он спасал меня. Несколько раз.
Виктор хмурится.
– Я не думаю, что ты видишь это ясными глазами. Нина, он взял тебя…
– Да, чтобы спасти меня! – огрызаюсь я. – Викор, мне нужно увидеть…
– Ты ведь слышала о Стокгольмском синдроме?
Я закатываю глаза.
– Это абсурд…
– Неужели? – мягко спрашивает Фиона, подходя к кровати. Она кладет руку мне на плечо: – Нина, ты через многое прошла. И это может сбить с толку, когда ты так тесно связана с человеком, который взял тебя…
– Тебя это смущает, Фиона? – яростно огрызаюсь я. – Поэтому ты вышла замуж за моего брата?
У нее тонкие губы.
– Нина, перестань, это не…
– Это именно то, что нужно! – Я свирепо смотрю на брата. – Извините, но чем это отличается? Ты забрал ее, – я киваю Фионе. – На случай, если ты забыла о вашей маленькой встрече.
– Нина, ты под большим…
– Я в порядке, – огрызаюсь я. – И я не нуждаюсь в том, чтобы меня поучали или обращались со мной как с ребенком. Вик, ты забрал Фиону. Я понимаю, что вы двое удивительные, родственные души и все такое счастливое дерьмо. Но все началось с того, что ты забрал ее. Костя даже этого не сделал, он оттащил меня от опасности. Он спас меня, Виктор. От Дмитрия, другого человека, которого ты, вероятно, нашел на складе.
Губы Виктора сжимаются.
– Неужели Дмитрий…”
– Мертв, – рычит он. – Очень, очень мертв.
– Хорошо.
Он отводит взгляд, потом снова смотрит на меня.
– Нина, у Кости были твои фотографии. Карты вашего маршрута на работу, коды ключей от входной двери вашего здания. А потом была куча дерьма обо всех нас, обо мне, Фионе, Льве, Зои, Николае. – Он хмурит брови. – У него было все на нас, Нина. Я имею в виду, что это было похоже на комнату наблюдения ФБР.
– Он… – я осеклась. Я знаю, что пытаюсь найти способ замаскировать первоначальный интерес Кости к моей семье, желание причинить им боль, прежде чем он поймет правду. Но я не знаю, как это выразить словами.
– Там были схемы, которые я понимаю, Нина. Это были карты зон поражения. У него были отмечены места рядом со всеми нашими домами, которые являются идеальными снайперскими точками. У него была винтовка, оптический прицел… – рычит Виктор. – Он был на той вечеринке на крыше, не так ли?
Я отвожу взгляд. Фиона втягивает в себя воздух.
– Нина?
– Да, – шепчу я. Я поворачиваюсь к ним. – Был. Но это… это очень сложно.
– Не усложняй, Нина, – рычит Виктор. – Потому что я очень, очень близок к тому, чтобы спуститься в комнату, где с ним сейчас работают, и всадить ему пулю в лоб.
Я прищуриваюсь, глядя на него.
– Если ты сделаешь это, то больше никогда меня не увидишь.
Его губы разжимаются, и мы смотрим друг на друга. Наконец он делает вдох. – Пожалуйста, Нина. Заставь меня понять.
– Стрелял не он. Не виновен не в автокатастрофе, не вперестрелки в больнице. Это был Дмитрий, пытающийся закончить то, что Костя не хотел делать. – Я медленно киваю.
– Который делал?
Я прикусываю губу.
– Убить тебя. Вообще-то, всех нас.
Фиона подносит руку ко рту. Мой брат морщится.
– Нина, от тебя лучше не становиться, – тихо шипит он.
– Это трудно объяснить, Виктор. Федор Кузнецов был для него как жестокий отец. Он сбежал из тюрьмы в России из мести, хотя человек, которого убил Николай, большую часть времени издевался, был газлайтом и использовал Костю.
– И все же он решил вырваться из чертовой неприступной тюрьмы, приехать сюда и убить нас за это?! – Огрызается Виктор.
– Это ты говоришь о Стокгольмском синдроме, Вик, – парирую я. – Вот что бывает, когда так живешь. Этот человек был ужасен для Кости. Он сделал его таким, какой он есть или был. Но Федор по-прежнему оставался единственной семьей, которую знал Костя.
Я смотрю на свои руки.,
– Вик, я знаю, что тебе пришлось нелегко в детстве. Но когда у тебя есть кто-то, кто должен быть членом семьи…
– Богдан, – тихо рычит он.
Я киваю.
– Да. – я поднимаю на него глаза. – Послушай, в конце концов, ты у меня был. После всего, что случилось, я слогла найти семью. Костя-нет. У него был Федор, а потом тюрьма. Поэтому, когда он услышал о Федоре…
Виктор опускает голову качая ею.
– Нина, это просто… это слишком. Против него многое говорит.
– Виктор, он спас меня.
– Нина…
У меня на глазах выступили слезы.
– Я имею в виду не только последние несколько дней, Виктор, – шепчу я. – В Москве, когда Бодган… – Я задыхаюсь. Фиона берет меня за руку и сжимает. Виктор положил свою руку мне на плечо.
– Нина, ты не должна…
– Это был Костя.
В комнате воцаряется тишина.
– Что? – Виктор втягивает воздух.
– Этот человек…незнакомец из того дня… – Я смотрю на брата. Он, конечно, слышал эту историю. Фиона тоже. Но они вот-вот получат недостающий кусочек головоломки, который только что получила я.
– Это был он, Вик. В тот день, когда его посадили в тюрьму за ограбление. Он бежал, он пришел в наш дом и освободил меня от монстра, с которым я жила. Это тот самый человек, которого я обнимала, когда полиция собиралась его застрелить. Вместо этого он провел в тюрьме последние десять лет.
Виктор смотрит на меня.
– Костя…
– Он спас меня, Виктор. Он спасал меня снова и снова, и я… я…
Я смотрю вниз.
– Нина…
– Я люблю его, Вик, – шепчу я. Я поднимаю глаза. Лицо моего брата мрачно.
– Это не гребаный Стокгольмский синдром. Дело в том, что я понимаю его, а он понимает меня на уровнях, которые большинство людей не поймут. Возможно, ты не понимаешь, но мне нужно, чтобы ты, по крайней мере, понял, что для меня это имеет смысл, как ничто раньше.
Он отводит взгляд и делает глубокий вдох.
– Я люблю его, Виктор. И тем временем, как ты сам туда попал…
– Нина, брось, он…
– Ей, Виктор, – Фиона берет его за руку. Она притягивает его к себе. – Скажи, это не кажется тебе знакомым?
Он хмурится. Но я вижу, как приподнимаются уголки его рта. Он смотрит на меня.
– Мне это не нравится.
– Я знаю. – Я сглатываю. – Он что… Я делаю вдох. – Он будет жить?
Брат опускает глаза. И берет мою руку в свою.
– Не знаю, Нина. Но я обещаю тебе вот что. Если он это сделает…
– Ты не убьешь его?
– Я, по крайней мере, выслушаю его, – ворчит он.
– Благодарю тебя. – Я улыбаюсь и сжимаю его руку.
– Но только потому, что он спас тебя.
Я киваю и снова погружаюсь в простыни. Я чувствую слабость и усталость.
– Отдохни, сестренка, – мягко говорит Виктор. – Отдохни пока
.
Глава 19
Костя
На какое-то время, все я знаю, что это тьма и боль. Затем, медленно, я вижу свет. Сначала я думаю, что это означает, что я мертв, вхожу в свет того, где может быть другое место.
Но потом я снова чувствую боль. Много боли. Я пытаюсь закричать, но я нем. Я пытаюсь пошевелиться, но не могу. Я поднимаю руку, но она неподвижна, тяжёлая. Звук гудящих и жужжащих аппаратов проникает в мою голову. Запах антисептиков, бормотание обеспокоенных голосов.
– Где…
– Лежи спокойно, пожалуйста, – мягко говорит женский голос. Писк продолжается. Обеспокоенные голоса и запах антисептиков постоянны.
– Где…
– Ты в безопасности. Вы находитесь в безопасном месте. Позвольте мне…”
– Только не я, – стону я. – А где Нина?
Ответа нет. Я слышу, как гудки нарастают все быстрее и быстрее, и начинаю паниковать. Голоса становятся более обеспокоенными и громче. В груди что, то сжимается, ощущение, будто нож пронзает сердце. Я реву. Писк усиливается вместе с болью.
И потом вдруг все замедляется. А потом еще немного замедляется. Боль все жарче и глубже. Но потом это немеет. Гудки становятся, медленнее, протяжнее. И я вдруг понимаю, что слышу, как умираю сам.
– Нина…
– С ней все в порядке, Костя, – мягко говорит женский голос. – С ней все в порядке. Пожалуйста, оставайся с нами. Борись, Костя. БОРИСЬ.
Но я не могу. Больше нет. Только не после всей этой жизни. С Ниной все в порядке. Мой ангел жив. Моя бабочка снова полетит.
Для меня этого достаточно.
Одна хорошая вещь.
Писк превращается в один долгий звук. Значит, ничего нет.
Глава 20
Костя
Каким-то образом, сверх всякой причины и вероятности, я снова просыпаюсь. Но на этот раз я знаю, что не умер. Или, по крайней мере, пока нет.
Но на меня нацелен пистолет. И на другом конце мужчина, у которого есть несколько причин убить меня.
Во-первых, потому, что не так давно я направил на него пистолет с твердым намерением нажать на курок. Во-вторых, потому что он думает, что я расстрелял вечеринку его семьи. Но самое главное, потому что я предполагаю, что у него сложилось впечатление, что я похитил его сестру, чтобы жестоко расправиться с ней в своем убежище.
Что я в некотором роде и сделал.
Виктор Комаров смотрит на меня поверх дула пистолета. Рядом с ним стоят Лев и Николай с одинаково бледными лицами, тоже с пистолетами.
– Есть одна-единственная причина, по которой ты еще не умер, – рычит Виктор.
– И что же это такое?
– Потому что я хочу, чтобы моя сестра снова разговорила со мной.
Моя челюсть сжимается.
– Где она? – спросил я.
– Ты забрал ее, Костя.
– Где же она?! – Реву я. Даже Виктор, кажется, застигнут врасплох этой вспышкой ярости. Но он не опускает пистолет.
– Ее могли ранить или убить.
– Именно поэтому я и забрал ее, – рычу я. – И я никогда не собирался причинять боль…
– Пожалуйста, – угрожающе шипит Виктор. – Не подыгрывай мне и не лги. Ты пытался похитить мою сестру, чтобы добраться до меня.
Мой рот истончается.
– Да, хотел.
Его губы растягиваются в усмешке.
– Так почему бы мне не убить тебя прямо здесь?
Я свирепо смотрю на него.
– Как ты познакомился с женой, Виктор?
Он рычит.
– Я бы был здесь очень осторожнм, Костя.
– Я не боюсь тебя, Виктор.
– Это ошибка.
– Но я тебя уважаю. – Я улыбаюсь.
– Это чувство не взаимно. Продолжай.
Я пожимаю плечами.
– Ты забрал ее-я имею в виду свою жену, Фиону. Да? Чтобы расплатиться с долгом?
Его челюсть скрипит.
– Я знаю о тебе все… все о тебе…
– Я в курсе, – огрызается он.
– Это еще одна причина убить тебя, – ворчит Лев рядом с ним.
Я перевожу взгляд на него, потом на Николая.
– Федор был твоим отцом.
Лев молчит.
– В самом техническом смысле этого слова, – хмыкает Николай. Он подходит ко мне ближе и заглядывает в глаза. – Знаешь, я его застрелил.
Я киваю.
– Прямо в голову. И знаешь что? – Он улыбается. – Мне это понравилось. Это было освобождением, и я сделал бы это снова.
Мои губы складываются в линию.
– Тебя это злит? – Говорит Николай с улыбкой, испытующе глядя на меня.
Я спокойно встречаю его взгляд.
– В основном меня воспитывал Федор. Он был мне больше отцом, чем когда-либо был тебе, или, может быть, тебе тоже, – ворчу я, поворачиваясь к Льву.
Рука Виктора сжимается.
– Я бы очень, очень осторожно подбирал следующие слова…
– Так что, надеюсь, это придаст серьезности тому, что я скажу тебе, что одобряю, – тихо говорю я. Я снова перевожу взгляд на Николая. – Я знаю, что он сделал с твоей матерью. – Я хмурюсь. – Мне очень жаль. И я рад, что ты нашел свое завершение.
– Ты понимаешь, что я солгал ему, чтобы завоевать его доверие, чтобы хладнокровно выстрелить ему в голову. – Николай прищуривается.
– Если ты пытаешься добиться от меня реакции, то не добьешься, – рычу я. – Он был твоим кровным отцом. Он был тем человеком, который вырастил меня, избил, был газлайтером и превратил в щит из-за своей трусости. – Мои глаза сужаются. – Я сбежал из тюрьмы, чтобы отомстить за мысль. С тех пор я понял, что мысли, которые у меня были, были ошибочными и извращенными. – Я пожимаю плечами. – Я не оплакиваю человека, которого ты застрелил, Николай. И у меня нет ни малейшего желания мстить за него кому бы то ни было.
Молодой человек сжимает челюсти. Но он медленно кивает. Я перевожу взгляд на Льва. Он тоже медленно расслабляется. Только Виктор все еще кажется напряженным, все еще смотрит на меня, все еще наставляет на меня пистолет.
– Вик, – тихо говорит Лев. – Мы проследили путь Дмитрия до квартиры, в которой он работал. Там все, схемы моего сада на крыше, и пульты управления треножными пушками.
– Я знаю, – бурчит Виктор.
Лев кладет руку на плечо друга.
– Виктор…
– Назови причину, Костя, – тихо рычит Виктор. – Можете каяться сколько угодно. Но ты пришел за моей семьей. Ты навлек на них эту опасность. Ты забрал мою сестру, – его губы кривятся. – Я поступал гораздо хуже с людьми, которые гораздо меньше посягали на мое. Так что назови мне причину, по которой я не должен всадить тебе пулю между глаз прямо здесь и прямо сейчас. Одна гребаная причина, Костя.
Мне вообще не нужно времени, чтобы подумать об этом.
– Потому что я люблю ее.
У Виктора тикает челюсть.
– Я люблю Нину, Виктор. Целиком, всем, тем кто я есть. Потому что я люблю твою сестру и всегда буду защищать ее ценой своей жизни.
Его глаза сужаются.
– Она рассказывала мне о Москве. – Он медленно вздыхает – Это действительно ты убил ее приемного отца?
Я киваю.
– Да. И именно из-за нее я не умер в тот день.
Его ноздри раздуваются, когда он глубоко дышит.
– Зачем ты это сделал в тот день? Я имею в виду, что заставило вас пойти к ним в квартиру и убить его? Какая-то ссора у вас с ним была?
– Я сделал это ради нее.
Глаза Виктора сужаются.
– Не по тем же причинам, по которым я защищал бы ее сейчас, Виктор, – рычу я. – Она была ребенком. Я не был влюблен в нее, если это та темная дорога, по которой ты идешь в своей голове. Я сделал это в тот день, потому что знал, что уезжаю, возможно, навсегда. И в темном аду мира, в котором я тогда жил, она была единственной крупицей добра. Тот самый яркий свет, который разгонял тени.
Я вздрагиваю и сажусь на кровати.
– Я жил в доме через двор от нее. Мы никогда не разговаривали и не встречались. Но иногда она улыбалась мне, и мне казалось, что на секунду в этом мире осталась надежда.
Виктор хмурит брови.
– В тот день я убил этого человека, потому что слишком долго наблюдал за жестоким обращением. Я знаю, каково это-ежедневно чувствовать. Я знаю, каково это-быть под каблуком каждый гребаный день. И в тот день я сорвался. Я видел, как он слишком много раз пытался убать это единственное светлое пятно добра в моем мире. Мне больше нечего было терять, и я знал, что если я уйду, то сделаю одну хорошую вещь в этом мире, сделаю так, чтобы он никогда больше не прикоснулся к ней.
Я смотрю на свои руки.
– Это все, что я хотел оставить после себя, когда уезжал навсегда. Одна хорошая вещь. Одно доброе дело в жизни, полной зла.
Трое мужчин молчат. Но вдруг с порога раздается хриплый голос:
– Для меня достаточно.
Я вскидываю голову и широко улыбаюсь. Когда мой взгляд падает на нее, я пытаюсь соскользнуть с кровати, но боль почти невыносима.
– Нина, – стону я.
Трое других кружатся, и Виктор ругается, бросаясь к ней. Она прислоняется к двери, но отмахивается.
– Со мной все в порядке.
– Ты должна быть в постели…
– Я должна быть здесь, – тихо говорит она. – С Костей. – Она переводит взгляд на меня. Ее улыбка стирает всю боль, которую я чувствую. И вдруг мир снова становится ярким.
Виктор хмурится. Он оглядывается на меня, потом снова на сестру.
– Нина…
– Я люблю тебя, Виктор, – шепчет она. – И я люблю тебя за все, что ты сделал для меня, и дал мне, и продолжаешь делать для меня, и даешь мне. Но… Она слабо улыбается ему. – Я не ребенок, Вик. И я знаю, чего хочу.
– Его, – ворчит ее брат.
Она кивает.
– Да.
Он сердито смотрит, медленно дыша.
– Лев…
– Мы уходим.
Лев толкает локтем Николая. Они смотрят на меня и тихо выходят из комнаты. Виктор смотрит на меня.
– Это будет нелегкий путь. Я хочу, чтобы ты это понял. Мое доверие дается нелегко. Я люблю свою сестру, и за это я отступаю от всего этого. Но если тебе нужно мое доверие, а оно у тебе пондобитьсь, поверьте мне, со временем его нужно будет заслужить. Я доверяю ее тебе, потому что ты доказал, что готов на все, чтобы защитить ее.
Его глаза на одном уровне со мной.
– Мое доверие, как и доверие всей остальной организации, не будет таким легким.
– Я и не жду этого от них.
В комнате снова становится тихо. Нина прочищает горло.
– Вик, ты украл Фиону в качестве торга…
– О, черт возьми, – ворчит он.
Она улыбается ему.
– Просто говорю.
Он хмурится, но потом медленно улыбается. Он оглядывается на меня.
– Как бы то ни было, прими мою благодарность. За то, что спас ее… Несколько раз.
– Не стоит благодарить меня за это.
– А пока я отблагодарю тебя тем, что не убью.
Я пожимаю плечами.
– С этим я могу работать.
Виктор улыбается и качает головой. Он поворачивается и нежно обнимает сестру.
– Ты должна быть в постели.
– Ну, я пытаюсь попасть туда, но кто-то преграждает мне путь.
Виктор хмыкает и закатывает глаза.
– Прекрасно.
– Да, я не ждала твоего разрешения, Вик.
Он хихикает.
– Всякий раз, когда у меня возникают сомнения в том, что мы родственники…
– Рада напомнить, – улыбается она.
Он снова смотрит на меня.
– Костя, – ворчит он.
– Виктор.
Он кивает и выходит из комнаты. Нина смотрит на меня с порога и улыбается.
– Привет.
Я хмурю брови, когда мой взгляд скользит по бинтам на ее руках, ногах и ушибленной голове.
– Черт, Нина…
Она наполовину бежит, наполовину падает к моей кровати. Я вскакиваю, пытаясь встать, но от боли в груди перехватывает дыхание. Но это не имеет значения, потому что через несколько секунд она всхлипывает и падает на меня. Я игнорирую боль. Или, может быть, ощущение ее в моих руках забирает ее.
Ее рот находит мой, и я стону, обхватывая ладонями ее лицо и глубоко целуя. Я целую ее всем своим существом и всем, что у меня есть.
Потому что я весь ее.
– Ты жив, – выдыхает она мне в губы.
– Меня трудно убить, – ухмыляюсь я.
– Да, очевидно. – Она улыбается, глядя мне в глаза. – Костя…
– Я люблю тебя, Нина, – рычу я, крепко сжимая ее. Мое сердце бешено колотится, и я понимаю, что впервые в жизни произнесла ей эти слова.
Ее лицо краснеет. Ее зубы тянутся по нижней губе, когда она начинает улыбаться.
– Я тоже тебя люблю, – шепчет она. Она прижимается ко мне. Я шиплю, когда ее локоть задевает один из моих швов. Она вздрагивает и отстраняется.
– О Боже, я так…
– Нина, – ухмыляюсь я. – Я в порядке. У меня бывало и похуже.
– У тебя было что-нибудь похуже, чем получить пулю в грудь и упасть с тридцати футов на бетон?
Я пожимаю плечами.
– Ну, в любом случае.
Она закатывает глаза и нежно целует меня.
– Мистер крутой парень. Ну, так что тебе нужно?
Мой пульс глухо стучит.
– Нежная, любящая няня?
– О, в самом деле. – Она усмехается.
– Однзначно, – рычу я, чувствуя, как во мне поднимается желание.
– А что, если мы подождем, пока пулевое ранение в твоей груди хотя бы немного заживет?
– Немного, – бурчу я. – Но это мой предел.
Она хихикает и снова целует меня.
– Ну, я никуда не уйду. Кроме того, даже если бы я это сделала, ты, вероятно, нашел бы меня, не так ли?
– Я бы так и сделал.
– Хорошо, – говорит она с жаром в голосе. Она ложиться на меня. Ее губы прижимаются к моим, и я со стоном целую ее в ответ. Мои руки обнимают ее, удерживая, именно там, где она должна быть.
Моя бабочка, Моя искра цвета, Мой ангел.
Моя единственная хорошая вещь, навсегда.
