Текст книги "СурроСестры «Сигма» (ЛП)"

Автор книги: Дж. Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Название: СурроСестры «Сигма»

Серия: Звонок из будущего № 0,5

Автор: Дж. Т. Лоуренс

Переводчик: Arctic_penguin

Редактор и оформитель: Маргарита

Переведено для группы Dark Eternity of Translations | Натали Беннетт, 2023

Любое копирование фрагментов без указания переводчика и ссылки на группу

и использование в коммерческих целях ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд! Все права принадлежат автору.

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Спасибо.

Глава 1

Удачливая тошнота

Джони хватается за живот и бежит к монастырской резиденции. Она пытается проглотить горькую желчь, подкатывающую к горлу, но, похоже, добежать не успеет.

Ей ни до чего вокруг. Трава, лепестки, камни: все превращается в размытые пятна цветов. Она ощущает запах ипомеи белой и компоста. Облако в форме кентавра проплывает по небу над ней. Девушка бежит мимо кованой железной беседки, по стенам которой растут душистые цветы цвета слоновой кости. Подошвы «умных» кроссовок несут ее по узкой дорожке из светлого щебня, мелкие камешки разлетаются в стороны. Нет сомнений, что матушка позже отругает ее, но у Джони нет времени сейчас об этом думать. Обувь регистрирует высокую скорость ее передвижения и плохое сцепление с дорогой, и в наушниках слышится звуковое уведомление, которое девушка игнорирует.

Орехово-коричневый кролик с блестящими глазами и нервно подергивающимися усами перебегает ей дорогу, и Джони чуть не спотыкается об него. Она знает, что не должна бежать. Слишком высок риск упасть, особенно учитывая ее вечную неуклюжесть. Здесь бегать нельзя. А падать тем более.

Что-то розовое резко мелькнувшее внизу в кустах привлекает ее внимание, но она не останавливается, чтобы рассмотреть. Девушка отводит глаза от дорожки всего на долю секунды, но этого хватает, чтобы споткнуться и полететь вперед.

«Нет, нет, нет, нет».

Она падает, как в замедленной съемке. Инстинктивно выбрасывает руки вперед и царапает одеяние цвета слоновой кости и ладони о мелкие камушки, скользнув по ним, но сохранив остальные части тела от удара.

Звук скольжения по гравию и шумно вырвавшегося дыхания наполняет ее слух. Остановившись, она встает, кладет ободранные руки на живот и сдается перед ужасным приступом тошноты.

Внутри все переворачивается, и рот заполняет вонючая жидкость. Слишком поздно. Она понимает, что бежать дальше смысла уже нет. Лучше остановиться и воспользоваться бумажным пакетом, который она, конечно же, забыла взять с собой. Вместо него сгодилось бы ведро или урна. Однажды она воспользовалась любимой желтой кофейной чашкой матушки Блейк. Воспоминание об этом до сих пор вызывает у нее стыд, хоть даже после она отмывала ее дочиста с отбеливателем и стальной мочалкой, пока не изранила все руки. Она все еще дико краснеет, когда видит, как Блейк пьет из той чашки, и думает, что лучше бы выкрасть чашку и разбить ее, чтобы не испытывать муки совести каждый день.

Смешно, да и только. Она почти улыбается. Боится какой-то чашки.

Затем ей не до смеха, когда желудок сжимается, и рвота льется из ее рта, как нефть на вышке в удачный день. Джони склоняется над идеально подстриженной изгородью из бирючины и поливает землю своим желудочным соком. Не то чтобы в ее желудке что-то было: в основном вода и несколько имбирных вафель, которые Солан, матриарх СурроСестер, заставила ее съесть этим утром, обещая, что ароматный корень поможет от тошноты. Джони не хотела их есть, не могла заставить себя съесть ни крошки, но с Солан спорить никто не смеет, тем более в общей столовой, где ты у всех на глазах. Джони стояла у своего столика как непокорный малыш, жующий острые крекеры, пока Матриарх побуждала ее продолжать. Другие СурроСестры ободряюще улыбались, несмотря на то, что завидовали ее положению.

К счастью, небольшие кругляши быстро исчезли, даже в пересохшем рту, после этого Джони даровали прогулку по территории монастыря. Свежий воздух и легкие упражнения: такой, по крайней мере, была задумка. Джони снова рвет, в этот раз едкая жидкость льется даже из носа. Стоя согнувшись пополам, она открывает глаза: ее белое одеяние порвано и испачкано из-за падения, а поверх грязи виднеются отпечатки окровавленных рук, как в фильме ужасов. Она заставляет себя выпрямиться и глубоко дышит. Ее ладони жжет, будто она трогала горящие угли.

Почему никто не сказал ей, что будет так тяжело?

«Будет весело», ― говорили они.

Тыльной стороной ладони Джони вытирает губы и нос, тихо приговаривая.

– Это будет приключение. Ты спасаешь будущее! Это самая почетная работа в стране!

Она поднимает свою медную брошь с буквами «СС», упавшую на изумрудную траву, и дрожащими пальцами возвращает на место над своим сердцем. Проглатывает следующую волну желчи, и в этот раз ей это удается. Худшее позади, пока что.

В некотором смысле это все правда, привилегии прекрасны, но, когда тебе плохо в течение долгого времени… ну, никакие деньги и уважение не могут помочь тебе почувствовать себя человеком. Тело опухло, с эмоциями творится черти что, а во рту словно дьявольская пустыня.

Осторожно, Джони возвращается к беседке. Она может воспользоваться там фонтаном, чтобы прополоскать рот и промыть царапины, а затем пойдет к матушке за пластырями с антисептиком и нагоняем. Мысли о прохладной чистой воде несут ее ноги вперед. «Умные» кроссовки загораются зеленым: сейчас они довольны скоростью ее шага.

Мы определенно живем в будущем, ведь даже кроссовки способны следить за твоим здоровьем.

Она снова замечает, как нечто розовое мелькает перед ее взором, и в этот раз останавливается, чтобы посмотреть получше.

О!

Похоже, ее удача вернулась. У основания изгороди, устроившись среди россыпи мексиканских ромашек, лежит большое пасхальное яйцо, вероятно, оставленное после весенней охоты в Воскресенье. Пасху здесь всегда отмечают с размахом. Не христианскую Пасху, а первоначальную языческую Пасху. Празднуют рождение новой жизни и приход весны в северном полушарии. Даже вечно угрюмая матушка Блейк прониклась духом праздника, надела венок из цветов ромашки и бросилась в погоню за шоколадными яйцами, повеселив сестер.

Полое сладкое яйцо размером со страусиное, покрыто сахаром нежно-розового цвета и винтажным ванильным кружевом. Аромат клубничного мороженого едва уловим, но возвращает девушку в памяти ко времени, когда она была ребенком. Джони вспоминает тявкающего черного пуделя и скрипучую кушетку. Как сидела на коленях матери, пока та вязала лоскутное одеяло для местного детского приюта. Тогда они все еще существовали. Большинство из школьных друзей Джони даже не знают теперь такого слова. Девушка вдыхает успокаивающий запах глубоко в легкие. Почему запах может пробудить столько воспоминаний?

Джони держит хрупкое яйцо в своих ободранных, кровоточащих ладонях, как с трудом добытый приз. Драгоценный дар Вселенной, знаменующий, что все будет в порядке. Удачливая тошнота пройдет, она сможет закончить свою работу и вернуться домой. Ее жизнь будет (относительно) нормальной снова.

Кроме того, что теперь считается нормальным? 2021 год упадка, несмотря на то, в чем уверяет ООН. Бесконечная засуха, неодолимая коррупция в корпорациях, супербактерия, суицидальная болезнь. И, конечно же, причина, по которой девушка живет в этой странной закрытой общине: опустошительный кризис бесплодия. Когда ее гиперзаботливые родители сказали ей, что девушке безопаснее будет жить в монастыре, а не дома, она взбунтовалась, обвинила их в том, что они хотят избавиться от нее. Но когда девушка мельком замечает новостные заголовки на «Тайл» матушки Блейк или краем уха слышит, о чем шепчутся девушки по ночам, понимает, что родители были правы, предложив ее кандидатуру в качестве добровольца для СурроСестер.

Даже если бы у нее был аппетит, Джони решает, что пасхальное яйцо слишком красивое, чтобы его есть. Рассмотрев его изысканное убранство, она замечает шов: его можно открыть. Внутри окажется сюрприз. Девушка разрывается между желанием выпить воды и открыть яйцо. Не успев прийти к решению, она поворачивает яйцо. Когда оно открывается, внутри девушка замечает пару проводов, подсоединенных к какой-то батарее и чему-то похожему на силиконовую глину, а затем раздается громкий взрыв, ударяющий Джони в грудь и подбородок, и отбрасывающий ее на спину. Последняя мысль Джони, лежащей на траве со звоном в ушах, что она слишком молода, что ее жизнь была коротка… и что Солан этому не обрадуется. Вот тебе и везение.

Засуха, преступность, суициды и пасхальное яйцо.

Сколько всего может убить.

Она наблюдает за облаком в форме кентавра, натягивающим стрелу, а затем в глазах темнеет.

Глава 2

Обыск

У Кеке есть миссия. Пять минут назад она получила анонимную наводку на громкую историю и хочет прибыть первой на место. Но перед этим ей нужно кое с кем увидеться. Нина, ее мотоцикл, мурлычет между бедер, посылая теплые вибрации по телу. Здания мелькают на периферии зрения, пока девушка ловко маневрирует влево и вправо в хорошо отточенном медленном танце, обгоняет солнечные скутеры, ямы и непредсказуемые общественные такси. Дорога исходит серебристым жаром. Кеке останавливается на красный свет. Рядом с ней останавливается полицейский Хаммер, окно опускается.

Разносчики подбегают к остановившимся машинам, просовывают истекающие конденсатом бутылки «Гидра» в открытые окна, разбрызгивают грязную пену на лобовые стекла и демонстрируют свои дешевые разноцветные товары.

– Куда-то спешишь? ― спрашивает коп, сидящий на пассажирском сидении.

Кекелетсо поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и видит свое отражение в блестящих черных пуленепробиваемых стеклах. Она видит то, что видит: сильные, облаченные в змеиную кожу ноги, обнимающие байк, угольного цвета кевларовый жилет, спроектированный таким образом, чтобы продемонстрировать ее темнокожую грудь, и яркие лучи солнца, сверкающие на кошачьих ушках ее шлема «Неко». К груди полицейского прикреплена полицейская электрическая дубинка, а на губах играет дерьмовая ухмылка. Кеке знает, что ей лучше ответить ему, или же она рискует быть остановленной на обыск или еще хуже полную проверку правонарушений, что ей совсем не улыбается. У нее нет на это времени.

– Я с тобой говорю, ― предупреждает коп, в этот раз в его словах проскальзывает неоново-зеленый яд.

Кеке знает, что лучше ответить, но переводит взгляд вперед и смотрит на огни светофора – упрямо горит красный – и взводит двигатель.

– Эй! ― говорит коп. – Я с тобой разговариваю!

Светофор загорается зеленым. Разносчики свистят и отскакивают от машин. Кеке поворачивает правую ручку вперед. Ее байк на полном ходу пролетает перекресток, едва разминувшись с проехавшим на красный свет тук-туком. Кеке пробирается сквозь загромождения в следующем квартале, а затем оставляет Хаммер глотать пыль…

«Прощайте, козлы!»

Она снова расслабляется на плавных изгибах своего байка. Шлем «Неко» обдувает ее лицо прохладным очищенным воздухом, и девушка глубоко вдыхает его, с ревом проносясь по шоссе.

Кеке отследила пиксель Кирстен в мегасупермаркете в Ривонии, вот только не понимает, как та там оказалась. Ее лучшая подруга обычно избегает торговые центры из-за супербактерии. Она не понимает, почему идиоты с удовольствием проводят время, вдыхая с другими людьми один воздух в залитых флуоресцентным светом комнатах капитализма.

Потому что, по мнению Кеке, хотят прикупить что-нибудь. У нее нет проблем с тем, чтобы спустить денежки, бродя по светлым полам торговых центров. Как еще бы она нашла эти леггинсы из змеиной кожи?

«Онлайн», ― отвечает Кирстен в ее голове.

«Это другое», ― возражает Кеке, а затем прекращает диалог, потому что есть лишь одна вещь, которая абсурднее споров с лучшей подругой, это спорить с фантомом своей лучшей подруги как раз перед тем, как ты собираешься увидеть ее в реальной жизни.

Кеке заезжает на просторную парковку в западной зоне, близко расположенную к источнику сигнала от пикселя Кирстен, и останавливается в узком стояночном месте с медленно вращающейся голограммой двух колес. Голограмма исчезает, когда датчик регистрирует появление ее байка. Кеке идет к входу и проходит мимо двух покупателей, что нагружены пакетами, включая мужчину в говорящей футболке, которая выкрикивает: «Не пейте воду!» и заставляет Кеке подпрыгнуть.

Она снимает свой шлем и входит в мрачный коридор пешеходной зоны роллердрома с его резиновыми полами. Тут пахнет грязными носками, старым попкорном, пролитой «Синнаколой» и розовой жвачкой. Африканский поп мараби ревет в аудиосистеме, а таз Кеке все еще гудит после поездки на байке, придавая пружинистости ее шагу.

Кеке узнает Кирстен со спины: она узнает эти шикарные красные волосы, где угодно, подкрадывается к ней сзади.

– Что такая красивая девушка как ты делает в таком месте как это?

Кирстен подскакивает и разворачивается кругом, держа огромную камеру в руках.

– Боже, котенок! Поосторожнее с этой штукой! ― Кеке насмешливо поднимает руки, словно защищаясь. – Ты чуть не снесла мне голову!

Кирстен хихикает.

– Кекс! Что ты здесь делаешь?

Они обнимаются, пока прогуливающие школу ученики летают по роллердрому на лазерных коньках, парящих досках, воздушных скейтах и роликовых коньках. Дети смеются, кричат и красуются друг перед другом умениями.

– Я приехала за тобой.

Кеке поднимает выше запасной надувной шлем.

– У меня работа в разгаре, ― возражает Кирстен. – Я делаю снимки роллердрома.

Кеке закатывает глаза.

– Когда ты успела стать такой занудой?

– Чего? ― возмущается Кирстен.

– Ничего. Ты не захочешь пропустить такую историю. Мое паучье чутье подсказывает, что это будет крутая новость. Даже топовая. Хочешь присоединиться?

Кирстен хлопает ресницами, глядя на нее, и думает. Взвешивает в уме хороший жирный чек от мафии торгового центра за сегодняшнюю легкую подработку и погоню за предполагаемой историей с Кеке без каких-либо гарантий оплаты, кроме как, вероятно, гарантии записи о новом правонарушении в личном файле.

– Поехали, ― уговаривает Кеке, вперившись в Кирстен взглядом своих фиалковых глаз. – Ты же хочешь.

***

– Что ты делаешь? ― шепчет Кирстен, когда Кеке ведет ее к черному входу в здание клиники, лечащей бесплодие. Они припарковали байк вниз по дороге у бара с псевдосуши.

– Через парадный они нас не пустят, ― замечает Кеке. – Охрана в этой клинике крепче, чем киска у стриптизерши-девственницы.

– Ха, ― произносит Кирстен. – А ты прямо много знаешь о девственницах?

– Меньше, чем о стриптизершах.

– Я так и думала.

– Может быть, ты права, ― говорит Кеке, – но дело в том, что твой ДНК-код внесен в реестр доступа в здание, а я не знаю никого, кто мог бы его взломать.

– Из-за сжатых сроков?

– Нет, потому что его не взломать.

– Но… ты уверена, что мы сможем без труда войти через черный ход.

– Это единственный путь. Сегодня мы сделаем все по старинке.

Они стоят в тени деревьев и наблюдают за тем, как прибывает электрофургон доставки и быстро исчезает в прохладном темном интерьере подземной парковки. Затем тук-тук с холодильной камерой с результатом лабораторных анализов, курьер на «Веспа Эйр» и красивый темно-синий лимузин.

Когда прибывает фургон доставки «Бильхен» ― свежие продукты, суперЕда, суперБыстро! ― Кеке бросает взгляд на охранника, который кричит что-то дружеское, но неразличимое водителю и подходит, чтобы изучить накладную. Кеке хватает Кирстен за руку.

– Сейчас, ― говорит она, и они быстро перебегают на другую сторону грузовика.

Звук работающего двигателя маскирует шум их быстрых шагов по раскаленному асфальту, и они проскальзывают незамеченными в густую тень подвала в здании. Грузовик продолжает движение к служебного входу, пока Кирстен идет следом за Кеке через длинный ряд припаркованных автомобилей: мегароскошные седаны стоят рядом со старыми развалюхами и байками курьеров. Здесь очень много камер.

Они, запыхавшись, добираются до голубого куба станции лифта и несколько раз нажимают кнопку со стрелочкой вверх, чтобы вызвать лифт, но кнопка не зажигается. Кеке предполагает, что кнопка биометрическая, и пинает стену.

– Нам придется подождать, пока кто-нибудь не придет, ― говорит Кирстен, – и скользнуть следом за ними.

Кеке обводит взглядом нижний этаж.

– У нас нет времени. Если одна из этих камер нас заснимет, нас отправят в участок. У нас пара минут, максимум.

Кирстен нервничает, теребит волосы и прокручивает кольцо на пальце.

– Может, нам просто стоит уйти.

Что, по мнению Кеке, она только что сказала: мне не следовало отправляться на охоту за этими подонками с тобой. Я должна была расслабляться на роллердроме с «Синнаколой» в руке и подсчитывать денежки.

Они размышляют и разглядывают лица друг друга. Голубой люминесцентный свет подсвечивает их кожу, превращая глаза в электрические искры.

Кеке не может ее отпустить. Ей нужна помощь Кирстен, если она хочет их разоблачить. Она чувствует, что покалывающее ощущение в животе – признак того, что следует продолжать. Эта история может поднять ее по карьерной лестнице, и она так просто не сдастся.

– Подожди, ― говорит Кеке. – У меня есть идея.

Женщины оставляют голубой куб позади и углубляются дальше по этажу, направляясь к сервисному отсеку. Они достигают стены и видят большие квадратные металлические двери с выгравированными на них символами.

– Инженерные коммуникации, ― говорит Кеке.

Кирстен останавливается и скрещивает руки.

– Нет. Нет. Категорическое нет.

– Почему?

– Я ни за что не полезу по желобу для медицинских отходов. Или по еб*ному мусоропроводу.

– Где твоя жажда приключений?

– Моя жажда приключений исчезает при виде грязных игл и остатков больничной еды.

Кеке смеется, а вот Кирстен ― нет.

– Я не шучу, ― говорит Кирстен.

– Мы не полезем по мусоропроводу, ― говорит Кеке, поворачивая рычаг на другой дверце. Грязная простыня падает на пол.

Кеке показывает Кирстен, чтобы та начинала лезть.

– Ты серьезно?

– Так же серьезно, как и сердечный приступ, ― отвечает Кеке.

Кирстен вздыхает, а затем просовывает свой грязный кроссовок в проем, подтягивается вверх и залезает внутрь. Она останавливается на секунду и оглядывается на Кеке.

– Лучше бы эта история была сенсацией.

Глава 3

Сигма

Кеке c Кирстен ползут по белье-проводу. Больше всего мешает запах, напоминающий Кеке о школе-интернате, посуде из нержавеющей стали в столовой и о стоянии на коленях на коричневом сахаре. Последний отрезок путь немного скользок, и Кирстен приходится подталкивать Кеке вверх, чтобы она смогла выползти из провода. Затем Кеке плетет самодельную веревку из льняных простыней и сбрасывает ее Кирстен, чтобы та смогла выбраться.

Оказавшись в прачечной, они обыскивают грязные карманы лабораторных халатов в поисках забытых идентификационных карт или ключей, но ничего не находят. Они замечают в шкафчиках свежестиранные медицинские фартуки и маски и садятся в спальную капсулу хирурга, чтобы надеть их.

Кеке запирает дверь, затем падает на пол и заглядывает под подвесную кровать.

– Ха! ― с триумфом произносит она и достает пару угольных сатиновых штанов.

– Эти капсулы же не используют на самом деле для сна, да? ― спрашивает Кирстен.

– Я так не думаю.

Кеке тянется еще дальше под постель и достает шнурок с идентификационной картой и картой доступа.

– Бинго! ― радуется Кирстен, Кеке смеется.

Кирстен хмурится.

– Что?

– Бинго, ― повторяет Кеке, усмехаясь. – Ты же понимаешь, что так говорят только в старых фильмах и в старых деревнях?

Кирстен краснеет.

Кеке ощущает волну любви к своей лучшей подруге и хлопает ее по руке.

– Ты восхитительна. Застряла в прошлом, но все равно восхитительна.

Девушка сбрасывает с плеч свою кожаную куртку, и Кирстен бросает взгляд на ее плечо.

– Пора сделать укол?

Кеке опускает взгляд на свою татуировку, реагирующую на уровень инсулина в крови. Старый кружевной узор четко выделяется на ее темной коже.

– Вот дерьмо.

Она была так сосредоточена на том, чтобы проникнуть сюда, что совсем забыла взять с собой инсулин, лежащий в бардачке ее байка.

– Нам нужно спешить.

Девушки идут по коридору клиники в позаимствованных халатах. К счастью, кругом множество людей, и они с легкостью смешиваются с толпой. Восточное крыло, сказал ее информатор. Кеке думает, что ей придется украсть чей-нибудь «Тайл», чтобы найти номер комнаты, но затем они видят огромное стеклянное табло, на котором постоянно обновляется информация о пациентах. Скорее похоже на расписание вылетов в аэропорте, чем на клинику по лечению бесплодия.

– Не могу поверить, насколько огромно это место.

На бледном лице Кирстен читается отчаяние.

– Прости, ― говорит Кеке. – Для тебя это непросто.

Кирстен таскали от одного специалиста к другому, когда она была ребенком. У нее постоянно брали анализы, делали рентген, сканировали и кололи шприцами, так как ее родители искали причину ее синестезии. Неудивительно, что она боялась врачей. И тот факт, что это была клиника лечения бесплодия, только ухудшал положение, учитывая отчаянное желание Кирстен забеременеть.

Кеке никогда не понимала желания иметь детей. В ней просто отсутствовал ген материнства. Идея о размножении вводит ее в ступор, а мысль о том, чтобы иметь маленького человечка, который полностью от тебя зависит, более чем ужасает. У нее даже растения дохнут, что и говорить о пищащем младенце. С маленькими детьми куда сложнее. Они могут выпить средство для уборки, залезть на подоконник или уйти с незнакомцем. Слишком непредсказуемы, а Кеке этого в жизни более, чем хватает. Все же, она сочувствует Кирстен. Она знает, что такое желать чего-то очень сильно.

– Как ее зовут? ― шепотом спрашивает Кирстен.

– Что? ― спрашивает Кеке, но затем возвращается в настоящий момент.

– Имя жертвы?

– Я не знаю.

На табло продолжает сменяться информация. 226 пациентов, и их число растет.

– Ты не знаешь?

– Информатор мне не сказал, а они не станут называть ее имя. Они пытаются не дать этому просочиться в сеть.

Кеке изучает стеклянное табло.

– Ее привезут этим утром, между девятью и десятью. Она будет в реанимации или травматологии, что-то вроде такого. Вряд ли она проходит здесь лечение.

Журналистка не уверена, почему жертва вообще здесь, а не в настоящей больнице с настоящими травматологами.

Они читают названия различных отделений: поликлиника, лаборатории, хирургия, забор материала, пересадка, стационар.

Кеке видит, как Кирстен вздрагивает. Неважно, как сильно она хотела забеременеть, подруга никогда не согласится на ЭКО. Кирстен говорит, что не хочет «ускорять» процесс, но Кеке не понимает, почему та сопротивляется достижениям науки. Если бы не медицина, как считает Кеке, вспоминая о своей пульсирующей под краденой униформой татуировке, она бы уже была мертва.

– Стационар, ― говорит Кирстен.

– Да, похоже на то.

– Одна пациентка прибыла около десяти. Без имени. Лишь этот символ.

Отделение стационара, 9:59, палата 6А Σ.

– Сигма, ― замечает Кеке.

– Что-что?

– Сигма. Это восемнадцатая буква греческого алфавита. Она означает сумму всего.

– Звучит, как название женского сообщества.

– Ты близка к истине.

– Что?

– Эта девушка… она жила в некоем женском сообществе. Только вот за ним скрывается нечто другое.

– Ты несешь чушь. Думаю, нам пора поискать тебе инсулин.

– Ерунда какая-то. Просто запомни шесть-а.

– Это легко, ― говорит Кирстен, обладающая фотографической памятью. – Розовый лимонад.

– И кто теперь несет чушь?

– Шесть-а. Цифра шесть розовая. А – бледно-желтая, немного шипучая. С равномерным распределением пузырьков. Розовый лимонад.

Кеке качает головой. Иногда ей кажется, что ее лучшая подруга живет в иной реальности. Кеке уверена, что будь ее мозговые волны так же запутаны, как у Кирстен, она бы никогда не смогла довести что-либо до конца.

– Молчи, ― говорит Кирстен. – Я знаю, о чем ты думаешь. Я чудо.

Они направляются в восточное крыло, используя чип-карту, чтобы открыть любое препятствие, и находят палату 6А. Кеке встает на цыпочки, чтобы заглянуть в небольшое стеклянное окошко, но ей не удается что-либо разглядеть. Иногда крошечный рост имеет свои недостатки. Кирстен на голову выше, она имеет обзор получше.

– Она одна? ― шепотом спрашивает Кеке, и Кирстен кивает.

Кеке осматривается по сторонам, отпирает дверь, и они обе проскальзывают в комнату.

Глава 4

Бледная, как лист бумаги

Кеке прижимает украденную карту доступа к двери палаты, и замок со щелчком отпирается. Женщины проскальзывают в тускло освещенную комнату и на цыпочках подкрадываются к койке. Под простыней лежит худая спящая девушка. Пациент «Сигма» одета в белую марлевую маску, а на ее руках повязки. Она подключена к капельнице и датчику сердечного ритма, ее медовые волосы, местами испачканные кровью, рассыпались по белой хлопковой наволочке. Кеке использует свой телефон, чтобы беззвучно просканировать медицинскую карту.

У двери слышится шум. Кирстен бросает на Кеке взгляд, словно говорящий: «Ты увидела все, что хотела?», и Кеке беззвучно отвечает: «Почти». Она оглядывается вокруг в поисках того, на чем могут быть отпечатки пациентки, но комната минималистична до предела: тут даже урны нет. Кирстен жестом показывает торопиться. Кеке уже готова бросить поиски, когда ее приложение по диабету издает звуковой сигнал, предупреждая принять инсулин: как сигнал подводной лодки. Пациентка ворочается.

«Сигма» открывает глаза, полные страха, и хватается перевязанными руками за поручни койки. Пытается сесть, но не может.

– Кто вы?

Бл***ть.

Стоит ли Кеке солгать? Сказать, что они пришли спросить, что она будет на обед? Умение лгать – один из многих талантов Кеке.

Пациентка нажимает на кнопку на пульте, и Кеке ожидает, что сработает тревога, но вместо этого над их головой включается свет, являя их во всей красе. Кирстен бледна, как лист бумаги.

– Кто вы? ― снова спрашивает пациентка. Как теплые побелевшие пальцы на холодной стали.

– Мы друзья, ― отвечает Кеке.

– Это не ответ.

Она нажимает другую кнопку на пульте, и кровать сгибается под углом, помогая ей принять сидячее положение. Хлопковая простыня, прикрывающая ее тело, опадает на колени, обнажая перевязанные плечи и грудь, и датчик, прикрепленный к животу.

– Ты беременна, ― замечает Кирстен, не сумев сдержать удивление.

В глазах суррогатной матери появляются слезы. Она поднимает свои перевязанные ладони к лицу, закрывает глаза. Когда ее пальцы касаются марли, она с ужасом отдергивает их, а затем снова принимается исследовать незнакомую ткань. Вскоре она начинает сдирать с лица маску.

– Не надо, ― говорит Кирстен, но уже поздно.

Маска легко срывается, и они видят свежие травмы на лбу и щеках. На них наложены швы, и они блестят от мази.

Кеке чуть ли не вздрагивает от этого зрелища, но пытается сохранить выражение лица нейтральным. Просто от того, что она смотрит на обгоревшее и израненное лицо суррогатной матери, собственное лицо болит. Внутри нее начинает клубиться гнев.

Пациентка ищет на стене зеркало, но тут нет зеркал. Кеке неохотно протягивает ей свой телефон с открытым приложением «Миррор» (прим.: с англ. «Зеркало»), и пациентка разглядывает свое новое отражение, никак не реагируя.

– Кто сделал это со мной?

– Это мы и пытаемся выяснить.

Девушка начинает шмыгать носом, и Кирстен протягивает ей носовой платок из коробки на подоконнике.

– Это моя вина, ― говорит она.

– Неправда, ― говорит Кеке, приблизившись на шаг и украдкой стащив кусок повязки с постели.

– Моя. Этим утром я жаловалась по поводу работы. Жаловалась на удачливую тошноту. Я мечтала, чтобы эта беременность закончилась, чтобы не быть суррогатной матерью.

– Как по мне звучит вполне разумно, ― говорит Кеке. – Быть беременной нелегко. Особенно, когда ты делаешь это для кого-то другого.

Кирстен подходит ближе.

– Ты беспокоишься о ребенке?

– У меня дурное предчувствие, ― плачет суррогатная мать. – Очень дурное.

– Что говорят врачи?

– Что с ребенком все в порядке. Они внимательно наблюдают за нами.

Все девушки одновременно смотрят на аппараты и видят обнадеживающие каракули сердечного монитора плода.

– Но тот взрыв… как ребенок мог выжить после такого?

– Расскажи нам, что произошло.

Сигма колеблется, затем опускает плечи и начинает рассказ.

– Я шла через сад и нашла пасхальное яйцо. Отравленное пасхальное яйцо.

Кирстен хмурится.

– Отравленное?

– Заминированное, ― поясняет Кеке. – В играх в виртуальной реальности и симуляторах мины маскируются под бонусы, и их называют отравленными пасхальными яйцами. Дело тут не в настоящем яде. Очевидно.

– Но это было настоящее пасхальное яйцо, ― говорит пациентка. – Очень красивое.

Кеке прищуривается, размышляя. Кто пытался навредить СурроСестре? Их уважают больше всех в стране.

– У тебя есть враги? ― спрашивает Кирстен, и СурроСестра качает головой.

– Нет. Я имею в виду, несколько моих школьных подруг позавидовали, когда меня взяли в организацию, но у меня никогда не было врагов.

Кеке с Кирстен переглядываются. До этого момента.

– Что вы здесь делаете? ― спрашивает голос за их спиной, и они подпрыгивают.

– Матушка Блейк, ― произносит суррогатная мать, дрожащим от плача голосом. – Я не слышала, как вы вошли.

Крупная, солидная женщина, занимающая руководящую должность среди СурроСестер, входит в комнату. Ее медная булавка отполирована до идеального блеска и агрессивно светит в их сторону.

– Кто вы, черт возьми? Как вы сюда попали? ― спрашивает женщина нарушителей. – Я зову охрану!

– Нет, ― Кирстен пятится назад. – В этом нет необходимости. Мы уходим.

Блейк жмет на что-то на своем «Тайле».

– Слишком поздно! ― громогласно заявляет она. – Они уже в пути.

Она пригвождает их двоих острым взглядом, ее коротко остриженные черные волосы липнут к влажным вискам.

– Вы должны стыдиться. Пришли сюда и расстраиваете СурроСестру.

– Нет, ― говорит «Сигма», ее израненное лицо блестит от слез и мази.

Блейк замечает карманную камеру Кирстен.

– Я знала это. Вы из прессы.

СурроСестра выглядит напуганной. Она поднимает простынь до подбородка.

– Ну, ― говорит Кеке, ― да, но…

– Вы не имеете права публиковать эту историю, ― говорит Блейк. – Не имеете.

– А в чем она заключается? ― спрашивает Кеке.

Прибывает охрана клиники, и Кеке с Кирстен готовятся к тому, что их силой вышвырнут, но вместо этого охранник вежливо стучит в дверь и просовывает голову в палату.

– Проблемы?

На лице Блейк дергаются желваки, когда она сжимает челюсти. Она не отрывает взгляда от Кеке.

– Я пока не знаю.

– Подожду снаружи, ― говорит охранник, и дверь снова закрывается.

– Что происходит? ― спрашивает Кеке. – Зачем кому бы то ни было…

– Это не ваше дело, ― заявляет Блейк.