Текст книги "Проблеск Света (СИ)"
Автор книги: Дж. С. Андрижески
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Что отвечать? – переспросил Балидор, и теперь его тон тоже сделался изумлённым. – Комментировать это твоё нелепое заявление, что я соблазняю тебя из-за секретной любви к Элисон?
– Я про это. Про то, какого хера ты тут делаешь со мной.
Балидор щёлкнул языком, выдернув руку из её хватки.
– Нет, – холодно ответил он. – Какой смысл? Ты ж меня раскусила, разве нет?
Она уставилась на него.
Он наблюдал, как неверие в её глазах превратилось в злость.
А потом её глаза наполнились слезами.
Шок парализовал Балидора, пока он смотрел на неё.
Он чувствовал боль, исходившую из её света, и перед его глазами замелькали образы.
Все те ночи прыжков, пребывания в её свете – иногда часами, иногда на протяжении всей ночи. Он надламывался в её свете под жаром того, что жило в её голове. Она уже сломала что-то в нём, срезала какую-то броню, которую он носил, сам того не осознавая. Она взяла его измором, и он уже едва узнавал взрослого мужчину, которым он был, о котором врал самому себе годами.
Что-то в ней заставило его раскрыться.
Там, где он потерпел неудачу с ней, она одержала успех с ним. Что-то в ней раскрыло его, заставило увидеть правду о самом себе, посмотреть этой правде в глаза.
Что бы это ни было, от этого его свет жаждал её света.
Gaos. Более того.
Он нуждался в ней.
Бл*дь, теперь он нуждался в ней.
Глядя на неё, наблюдая, как она плачет, Балидор впервые осознал, что их сессии влияли и на неё тоже. Её маска была такой же ненастоящей, как и его собственная. Единственная разница в том, что она видела сквозь его маску.
А он оставался слеп.
До сего момента.
Пока она не сняла перед ним эту маску.
Он почувствовал, как её разум дрогнул, и какая-то её часть открылась под его пристальным взглядом.
На мгновение Балидор потерялся там, чувствуя так много её в те несколько секунд, что вообще ничего не мог видеть. Он чувствовал ту яму, которую Тень нашёл в её свете. Он чувствовал её и безумно открыл свой свет сильнее (так сильно, как только мог) устремляясь в то тёмное место в её aleimi.
Устремляясь в её сердце.
Устремляясь в ту бл*дскую штуку, которую Тень оставил в её сердце.
Касс тихо вскрикнула, издав хриплый всхлип.
Затем она обхватила голову руками, совсем расплакавшись, и Балидор обвился вокруг неё всем телом. В этот раз он проигнорировал её попытки высвободиться. Он стискивал её руки, прижимал к себе, вливал ещё больше своего света в её свет.
– Нет! – закричала Касс, отталкивая его руки. – Нет! Нет! Оставь меня в покое. Пожалуйста. Пожалуйста, чёрт возьми. Бл*дь, просто оставь меня одну, Балидор. Пожалуйста…
Она разрыдалась в голос, снова шокировав её.
Балидор не отпускал её.
Вместо этого он обнял её ещё крепче, по-прежнему вгрызаясь светом в ту тёмную структуру в сердце её aleimi, в тот раскол, которым Тень воспользовался, чтобы сломать её разум. За считанные секунды он почти полностью перешёл в режим разведчика, хотя исходившие от неё волны эмоций ранили так сильно, словно он не сосредоточился на работе.
Он обнимал её и прежде, чем успел это осознать…
Он снова очутился там.
Он очутился с ней, в том другом месте.
Глава 13
Проданная
Здесь темно.
Темно… он едва различает очертания комнаты без окон.
Сырые, плесневелые запахи.
Пот. Её страх, который пахнет кислым, удушает.
Физический свет достигает его, позволяя увидеть комнату дёргаными проблесками.
Поначалу он не понимает, чем это вызвано. Он пытается решить, то ли это раскачивающийся источник света, то ли что-то другое периодически блокирует ему возможность видеть. Ему кажется, что он накреняется, сворачивается во всё меньшие и меньшие фигуры.
Но самое главное, ему кажется, будто он находится внутри кошмара.
Он чувствует её отчаяние, полную потерю надежды.
Его тело разрывают на куски, им манипулируют.
Они дёргают его, выкручивают так и сяк, пока он пригвождён, заперт в похожем на цемент месте, которое окутывает его и удерживает неподвижно. Он погружается в это тёмное место, и там он в ловушке, не в состоянии выбраться, не в состоянии прекратить это.
Он не может это остановить.
Постепенно появляется ощущение.
Постепенно он начинает чувствовать вещи.
Онемение отступает, сначала немножко… а потом слишком много.
Он чувствует слишком много.
Другие его органы чувств включаются в работу.
Внезапно всё это становится реальным.
Это реально. Это действительно происходит с ним.
Он кричит.
Это не его крик. Голос звучит юно, пронзительно, с ужасом.
Он чувствует вонь алкоголя, плохого запаха изо рта.
Он слышит смех.
Он слышит, как умирает её крик, задушенный внутри.
Он слышит, как под конец она хнычет.
Этот звук пронзает как ножом.
Этот звук потрошит его так, что он не может дышать, не может связно думать.
Это причиняет ему боль. Он не может справиться с этой болью.
Его лёгкие смяты в груди, и он всё равно не может двигаться.
Но какой-то его части нужно увидеть. Он погрузился слишком глубоко, и непонимание хуже незнания. Она привела его сюда. Здесь есть что-то, что она хочет ему показать. Ей нужно, чтобы он это увидел, даже если она не осознает этого.
Он видит больше в той череде света и тьмы. Этого по-прежнему недостаточно для понимания связной картины, далеко недостаточно… но вокруг него становятся различимыми более долгие периоды времени. Он видит больше в этих сломанных кусках света и тени.
Он слышит больше.
Больше хныканья.
Он слышит больше хныканья.
Gaos. Он не может это вынести. Бл*дь, он не может это вынести…
Звук вызывает панику в его груди, пока он усиленно старается удержаться за тот свет. Звук пробуждает в нём зверя, желание убивать, защищать любой ценой. В этом звуке есть нечто животное, и его внутренний зверь отвечает, желая помочь.
Он так отчаянно хочет добраться до неё, помочь.
Киноплёнка мигает. В его разуме… в её…
Но теперь она рассказывает ему.
Не взрослая Касс. Не Кассандра, которая привела его сюда.
Маленькая девочка рассказывает ему. Она шепчет ему на ухо, объясняет, как она сюда попала, что случилось до этого, что она понимает, а что нет. Она рассказывает ему всё, что помнит, вплетаясь в его свет и шепча, пока по его свету порывом проносится печаль. Чувствуя, что он слушает, она цепляется за него и рассказывает ещё больше.
Она хочет, чтобы он ей объяснил.
Она хочет, чтобы он помог ей понять.
И теперь он понимает.
Не только то, что она ему рассказывает.
Он также понимает намного больше.
Он понимает, как сильно ей нужен свидетель – чтобы кто-то просто увидел это и поверил ей. Для этого недостаточно лишь сказать или показать. Она делает и то, и другое, одновременно говоря и демонстрируя, удерживая его рядом.
Отчасти она хочет, чтобы он сказал, будто этого не было.
Отчасти она хочет, чтобы он сказал, будто она всё вообразила, всё это ложь, плохой сон, нечто придуманное.
Все остальные тоже хотят, чтобы она в это верила.
Её мать. Её отец.
Все.
Но она не может принять это без него.
Ей нужно, чтобы он сказал ей, что этого не случилось. Ей нужно, чтобы Балидор сказал ей. И она обещает, что тогда поверит в это. Она поверит, что всё это – плохой сон.
Она поверит, что это существует только у неё в голове.
Он чувствует там маленькую девочку, и это разбивает его сердце.
Она так сильно хочет показать это кому-нибудь. Она так сильно хочет доверять кому-нибудь, кому она может показать это. Она хочет, чтобы он был здесь, не просто смотрел, а по-настоящему был с ней, внутри её света, внутри её тела. Он нужен ей здесь как свидетель, но она также не хочет делать это одна, так что они делят разум в этом кошмарном месте.
Он обещает заново прожить с ней каждый момент.
Он обещает, что не оставит её.
Он обещает, что не отвернётся.
В этом аду они едины.
Он чувствует, что она понимает.
Он чувствует, что она ему верит.
Он чувствует её сокрушительное облегчение из-за того, что он ей верит.
Поняв это, он убирает свои реакции. Он делает свой разум твёрдым, спокойным, стабильным для неё. Он старается сделать происходящее безопасным для неё, насколько это возможно. Он окутывает её своим светом, обнимает как можно аккуратнее, защищая и утешая, насколько это возможно при происходящем вокруг.
Он делает свой свет мягким… таким мягким.
Мягким как пёрышко, максимально переполненным светом его сердца.
Он бормочет ей.
«Теперь всё закончилось. Это закончилось. Это уже не может тебе навредить».
«Это реально?»
Шёпот настолько тихий, что он едва её слышит.
«Это реально? – посылает она, задержав дыхание. – Это сон?»
Он не колеблется.
«Это реально, любовь моя. Это не сон. Это действительно случилось».
Воцаряется молчание.
Затем ещё тише: «Ты уверен?»
«Я абсолютно уверен, дорогая моя. Уверен… и мне очень жаль».
Маленькая девочка думает над его словами.
При этом она не реагирует так, как она сама от себя ожидала. Она избегала этого годами, десятилетиями… из-за страха, из-за парализующего ужаса перед тем, что случится с ней, с её разумом, если она когда-нибудь позволит себе поверить в это.
Она ожидала, что эта информация разобьёт её на осколки, разрушит то, что осталось.
Она ожидала, что это погасит её душу.
Но она не чувствует больше страха, больше смятения, больше ужаса.
Эти эмоции уже живут там.
Вместо этого она чувствует… облегчение.
Она испытывает облегчение.
Всё молниеносно стабилизируется. Медленно развивающаяся линейная прогрессия.
Вновь начало.
До этих событий.
Она берет его с собой, по-прежнему желая его подтверждения, по-прежнему желая, чтобы он увидел это с ней, через неё… помог ей понять. Она хочет раскрыть это преступление. Для этого она должна отследить все шаги до самого начала. Она должна отследить собственные шаги и шаги преступника.
Она должна просмотреть убийство от начала до конца.
Балидор слышит речь мужчины.
Он смотрит вниз её глазами. Он видит маленькие, поцелованные солнцем босые ступни. Ножки такие маленькие. Она только что проснулась. Сейчас середина ночи, и она одета в цветастую ночнушку. Она трёт лицо тыльной стороной ладошки и моргает от света.
Он силится определить возраст по человеческим меркам, пытается решить.
Знать это кажется важным.
Кажется очень важным знать, сколько именно ей лет.
Деньги переходят с рук на руки.
Деньги, и внезапно Балидор понимает по-настоящему.
Девочка – нет. Она до сих пор не понимает.
Папочка говорит странно.
Она насторожена, потому что он бывает злым, когда говорит вот так. Она достаточно взрослая, чтобы понимать – это значит, что он выпил слишком много. Он падает, когда он такой. Он может быть смешным. Но он также может быть злым. Он может делать все эти вещи по очереди – одну за другой в такой последовательности, которая не имеет логики, не может быть предсказана или понята.
В прошлый выходной он слишком много выпил.
Он упал, и они с дядей смеялись и смеялись, потом папочка орал на дядю, потом на мамочку, потом на неё. Он хлопал шкафчиками и угрожал разбить ей рот, а может, разбить всем им троим рты, и Касси знала, что надо быть очень, очень тихой и попробовать спрятаться.
Она знала, как сделать себя невидимой, маленькой.
И всё же она не спала большую часть ночи, лёжа в постели и слушая его крики. Она слышала грохот вещей, громкие звуки, успокаивающий голос её матери. Она слышала смех дяди, а затем звон стекла.
Этим вечером дядя тоже здесь.
Они все пьяные. Она уже давно не видела его таким пьяным.
Они все смотрят на неё, и что-то в их глазах пугает её.
Она не понимает. Она не понимает, как дядя смотрит на неё, или кто эти другие мужчины, или почему они в подвале… но Балидор знает.
Даже здесь, внутри неё, он понимает.
Ещё больше образов промелькивает в его сознании.
Это здесь.
Это происходит.
Он старается поддерживать для неё эту стабильность, этот мягкий свет; структуры его сердца стараются быть достаточно сильными, чтобы поддержать её, уберечь, насколько это возможно. Он изо всех своих чёртовых сил пытается не реагировать там, где она это почувствует, сделать так, чтобы она ощущала себя в безопасности, глядя на это…
Это бесконечно. Такое чувство, будто это никогда не закончится.
В какой-то момент она теряет сознание.
Она уходит.
Она просто… исчезает.
Он смотрит, как её тело отделяется от её света.
Он смотрит, как она уходит.
Затем он видит её бегущей.
Бегущей в темноте, плачущей.
Она убежала от них.
Убежала из тёмной комнаты.
Она на улице.
Она не знает, как унесла ноги.
Пока она была вне своего тела, время промоталось вперёд от раскачивающегося света до тёмной улицы. Она не знает, который сейчас час, но вокруг холодно. Её дыхание паром вызывается изо рта, пока она бежит. Всё болит, но она лишь бежит ещё быстрее.
Она не думает о том, куда направляется, но её ноги не колеблются.
Есть лишь одно место, в которое можно пойти… лишь одно место, в котором её примут.
Она до сих пор одета в цветастую ночнушку. Всё болит ещё сильнее, и она всхлипывает. На глаза наворачиваются слёзы, пока она карабкается по дереву к верхнему окну.
Она стучит по стеклу она, а потом… а потом…
В темноте появляется бледное лицо.
Это Элли.
Там Элли.
Элли открывает окно и улыбается ей.
Она чистая. Она тоже одета в ночнушку, но на ней изображён мультяшный пёсик, и она чистая, улыбается Касс и думает, что всё это – большая игра.
В те несколько секунд Балидор хочет врезать Элли кулаком по лицу.
Он хочет схватить её и тряхануть так, чтобы у той застучали зубы.
Она знает, что это иррационально. Абсолютно иррационально. Это жестоко.
Он понимает, что в этих эмоциях нет логики.
Она ребёнок.
В глазах Балидора они обе дети.
Бл*дь, они дети.
Ярость всё равно переполняет его.
То рычащее животное возвращается. Та часть его, которой хочется голыми руками забить человеческого отца Кассандры насмерть… она поднимает голову и вместо этого рычит на Элли.
Это нелогично. Его ярости плевать на логику. Он ненавидит всё в чистоте Элли, в её милой смеющейся улыбке, в её ночнушке с мультяшным пёсиком.
Вся эта несправедливость. Её неведение.
То, как она совершенно не догадывается, бл*дь.
Элли ребёнок, но она же Мост, чёрт возьми.
Как она могла этого не увидеть?
И вновь Балидор понимает, что он думает абсолютно нелогично. Он сам думает как ребёнок, хотя в Кассандре он не чувствует злости. Маленькая Касси к этому привыкла. Она привыкла к неравенству между ними, между реальностью Элли и её реальностью.
Каким-то странным, необъяснимо мудрым образом детский разум Касси понимает то, чего не может постичь разум Балидора.
Элли не виновата в том, что её любят.
Элли не виновата в том, что её любят, а Касс – нет.
Элли любит Касс. Элли её любит.
Элли открывает для неё окно. Элли впускает её даже посреди ночи. Элли хочет видеть Касс у себя. Она всегда рада её видеть. Элли хочет, чтобы она была её сестрой, частью её семьи. Элли хочет, чтобы она постоянно была рядом. Элли хочет, чтобы Касс жила с ней.
Это для Касс важнее.
Для Касс это значит целый мир.
Балидор чувствует в Касс эту любовь, эту благодарность, и какое-то благоговение смешивается с беспомощностью, когда его взрослый разум пытается осмыслить это сквозь ослепляющую ярость.
Элли – это всё, что есть у Касс.
Только она.
Касси шепчет в темноте.
Она говорит Элли, что им нужно бежать. Она умоляет Элли убежать с ней, и Элли тут же соглашается, говорит, что они будут делать бутерброды, заведут щеночков, будут жить на острове в окружении волн…
…и Касс кивает, но её разум может говорить лишь «пошли сейчас нам нужно бежать сейчас пожалуйста нам нужно уходить сейчас пожалуйста поспеши поспеши поспеши пожалуйста услышь меня в этом элли и поспеши пожалуйста поспеши нам нужно уходить сейчас прямо сейчас…»
Они шепчутся в темноте, Касс свешивается с веток дерева, стараясь не заплакать и тоже притворяется, что всё это игра.
Каким-то образом Касс заставляет Элли понять, что она серьёзно, что им нужно уходить, что им нужно уходить прямо сейчас, пока темно, пока не прошло слишком много времени, пока её отец не пошёл её искать и не нашёл.
Отец Касс знает, что она может пойти лишь в одно место.
Даже когда он пьёт, он знает, куда пойдёт Касс.
Он ищет её прямо сейчас.
Он начнёт с дома.
Он начнёт с того, что наорёт на её маму.
Он проверит двор, соседскую собачью конуру, где нашёл её однажды.
Он поищет на улице.
Затем он придёт сюда.
Вскоре он придёт сюда, рыком потребует от неё спуститься, на тайском скажет ей перестать общаться с этой маленькой сучкой, перестать делиться секретами их семьи с этой мелкой чопорной пи**ой, которая думает, что её дерьмо не воняет как их дерьмо.
Элли манит Касс залезть в окно, видя, как та дрожит.
Через несколько секунд они надели одежду и обувь, и они внизу на кухне, где Элли делает им бутерброды с колбасой. Касс наблюдает за ней, смотрит, как Элли тихо напевает за работой, и на её губах играет улыбка. А Касс может лишь смотреть на неё, пока какая-то часть её разума орёт «ПОСПЕШИ ПОСПЕШИ ПОСПЕШИ», хотя она молча сидит на красном стульчике, одетая в одежду Элли, и старается вообще ни о чём не думать.
Время совершает скачок.
Касси снова бежит.
Он видит, как она бежит, на сей раз с Элли, и они держатся за руки.
Но он уже знает, как это закончится.
Он никогда не видел этого в деталях, но он знает.
Она не сбегает. Она никогда не оказывается на свободе.
Такое бывает только в сказках.
Такое бывает только с принцессами и с особенными людьми.
Касси – ни то, ни другое.
При этой мысли он слышит в её разуме крик, и какая-то часть его разрывается на куски вместе с ней, ненавидя каждую секунду.
Больше всего он ненавидит тот факт, что это уже свершилось, что история уже написана. Эта часть её хронологии застыла во времени, неподвижная и неизменная.
Он ничего не может сделать.
Это никак нельзя остановить.
Когда он думает об этом, что-то в его груди взрывается.
Трескается как лёд, раздирает его на части.
Такое ощущение, будто кто-то вогнал гигантский топор в его грудь, расколол рёбра как полено, убил одним ударом, но так, что он прочувствовал всё.
Он кричит.
Он снова кричит, затерявшись в невыносимой боли.
Затерявшись в горе, в понимании, что это никогда не будет исправлено, никогда не будет в порядке.
Её отец мёртв.
Отец Касс мёртв.
Возмездия не будет.
И тут ничего не поделаешь.
Слишком поздно. Слишком поздно спасать их обоих.
Было бы лучше, если бы они не любили их. Было бы лучше, если бы ни один из них никогда не был любим. Было бы лучше, если бы их отцы были монстрами, которых они увидели в конце. Но Балидор видит глаза отца Касс, полные любви. Он видит, как тот смеётся, качает её на руке. Он видит, как он дует на её животик, обнимает её.
От этого только хуже.
От этого лишь намного хуже, бл*дь.
Он видит там своего отца, его прекрасные глаза, его раскатистый смех…
Он кричит в темноту и осознает, что она тоже кричит.
Она кричит, и он кричит с ней.
Они кричат в темноту, выкрикивая своё горе в небо.
Крича к созданиям за Барьером.
Долгое время кажется, что никто не слушает.
Долгое время кажется, что никому просто нет дела.
Глава 14
Проблеск света
Он открыл глаза.
Он не мог видеть.
Он смотрел вверх, испытывая такую боль, что просто не мог думать.
Его сердце болело, пульсировало как открытая рана в груди.
Даже во всей этой боли его слепота сбивала с толку.
На несколько секунд он подумал, что вернулся туда, в ту подземную комнату. Ему потребовалась пара минут, чтобы осознать – он ослеплён собственными слезами и таким количеством света, которое не поддавалось осмыслению. Свет лился на него дождём.
Свет лился на них обоих.
Свет лился на неё.
Свет лился на неё даже сильнее, чем на него.
Он струился как нечто физическое, как жидкий aleimi, наполненный золотом.
Он понятия не имел, откуда берётся этот свет.
Этого не могло происходить, пока они оба находились в резервуаре.
Он не знал, где он.
Он знал, что в данный момент его волновало лишь одно – что она здесь.
Она с ним.
Его грудь продолжала болеть, но он почти этого не чувствовал, пока хватался за неё, искал её светом точно так же, как его руки искали её тело. Она оказалась прямо рядом с ним, лёжа на полу из органического металла. Какая-то часть его это знала, но когда его руки подтвердили этот факт, его омыло такое облегчение, что на глазах снова выступили слезы.
Он повернулся на бок, ещё не видя ничего отчётливо, и привлёк к себе.
Он прижал её ещё ближе, ощупав всю, убедившись, что нет травм, абсурдно обеспокоившись тем фактом, что она лежала в торте, и её волосы покрыты растаявшим мороженым.
Она плакала, но он почти не замечал этого.
Вместо этого он плыл через её эмоции.
Он плыл сквозь её свет.
Всё, что он мог замечать – это всё, что он чувствовал в её свете.
Чем больше он ощущал, тем сильнее реагировал его aleimi.
Его свет полыхнул, окутывая её, и она вцепилась в него.
Впервые её свет не пытался оттолкнуть его.
Она вообще ему не противилась.
Никакая её часть не сопротивлялась ему и не пыталась отгородиться.
Поначалу это осознание озадачило его…
А потом он почувствовал, как озадаченность превращается в неверие, в изумлённое ошеломление, когда его свет простёрся дальше, а его аура окружила её горячей аркой.
Он чувствовал её сердце.
Он чувствовал её бл*дское сердце.
Он чувствовал ту боль, пульсирующую в её груди, и осознал, что та боль, которую он ощущал, принадлежала в равной мере ей и ему. Их сердца бились словно единой силой, и так сильно, что его торс дрожал от каждого удара пульса.
Он почувствовал открытость в её свете.
Он почувствовал тот бело-фиолетовый свет, тот драгоценный, деликатный, изумительный свет… и осознал, что плачет вместе с ней.
Поначалу он не мог осмыслить, чем это вызвано.
Он не мог переварить смятение эмоций. Он не мог осознать собственное облегчение из-за того, насколько она открыта, из-за того, что та тёмная металлическая структура, которую он чувствовал в её сердце с самого начала их сессий, наконец-то надломилась.
Он стал целовать её лицо, сцеловывать слёзы, ласкать щеку пальцами, вытирать влагу. В этот раз она не противилась и даже не вздрогнула. Он чувствовал, как вместо этого она притягивает его. А когда к нему вернулась возможность видеть, её ладони обхватывали его руки, одна нога втиснулась между его ног.
Позволив своему весу опуститься на неё, когда она потребовала этого, он безуспешно попытался убрать торт из её волос… а может, убрать её волосы из торта.
Через несколько секунд она заметила его сосредоточенность.
Она озадаченно обернулась и посмотрела вверх, затем, похоже, сообразила, что он делает, и почему так хмурит лоб.
Она поразила его, рассмеявшись.
Это был искренний смех.
Этот смех был наполнен тем светом, тем фиолетово-белым светом её сердца.
Когда он удивлённо посмотрел на неё, она улыбнулась.
На её глаза вновь навернулись слёзы.
– Я испортила твой торт, – сказала она.
Несмотря на её смех, голос звучал надломлено, неразборчиво.
Наклонившись, он поцеловал её в губы. Несколько минут они целовались, и она плакала, пока он окутывал её своим светом.
– Я могу вымыть, – пробормотал он. – Твои волосы… тут есть душ…
Она снова рассмеялась, крепче стискивая его.
Однако она не заговорила, и он ощутил в ней боль, на сей раз не связанную с сексом.
Он чувствовал её внутреннюю борьбу, желание спросить его о некоторых вещах.
А может, снова накричать на него, побить руками. Может, она хотела потребовать от него чего-то, заставить что-то пообещать. Может, она хотела оттрахать его, взять в рот, ударить кулаком по лицу.
Ощутив все эти вещи, он сильнее открыл свой свет, полностью капитулируя перед ней, предлагая те из этих вещей, которых ей хотелось, в которых она нуждалась. Затем он стал посылать ей любовь всеми известными ему способами, и она издала тихий мучительный всхлип, когда он крепче обнял её.
Он чувствовал, как она отпрянула от жара его света, а потом, похоже, смирилась и с этим, и просто лежала под ним, стискивая его рубашку обеими руками. Её пальцы пропитывали ткань потом.
Он ощутил, как она притихает.
Он ощутил, как её свет вновь начинает открываться сильнее, поначалу медленно, осторожно, затем всё с большим облегчением, когда он сам лишь открылся сильнее, подстраиваясь под неё.
Он слушал, как замедляется её сердцебиение, дыхание становится глубже.
В итоге она просто лежала под ним, уткнувшись лбом в его грудь.
Она разжала ладони.
Затем запустила руки под его рубашку, гладя по коже. Он пытался решить, стоит ли что-то сказать, но почувствовал, как она покачала головой, всё ещё прижимая лоб к его груди.
– Нет, – тихо сказала она. – Нет, не надо, пожалуйста.
Он крепче обнял её одной рукой, опираясь на другую руку и локоть, чтобы не раздавить её своим весом.
Когда она снова заплакала, он не пошевелился и не попытался изменить позу.
Он начал гладить её по волосам, когда почувствовал, что она просит об этом.
Затем он перекатился на бок и обнял её обеими руками, когда ощутил, что она попросила и об этом тоже. Он сильнее открыл свой свет, глубже вплетаясь в неё и окружая той тёплой частью себя.
В этот раз она совершенно не сопротивлялась.
Вместо этого она обвилась вокруг него в ответ и вздохнула в знак капитуляции, которую он прочувствовал до мозга костей. Уткнувшись лицом в его грудь, она прижалась к нему и опять просунула ногу между его ног.
Он послал ей её больше той жаркой привязанности, и на его глаза вновь навернулись слёзы.
Он понятия не имел, почувствовала ли она.
Глава 15
Его девушка
Балидор проснулся лёжа на спине; она устроилась на его груди и большей части живота.
Тошнотворно сладкий запах мороженого теперь, кажется, исходил из-под него. Полежав ещё несколько секунд и не желая двигаться, несмотря на запах и липкость его ладони, он решил, что они, видимо, опять перекатились в торт где-то посреди ночи.
Он прикоснулся к её волосам, снова ощутил липкость ладони и едва не рассмеялся.
Однако он разбудил её.
Угрызения совести накрыли его, когда она подняла голову.
Несколько долгих секунд они лишь смотрели друг на друга.
В камере теперь было темно, так что он понятия не имел, могла ли она вообще его видеть.
– Я не могу снять с тебя ошейник, – ляпнул Балидор. – Пока что нет. Не могу, Кассандра.
Она не отвернулась, но он ощутил в ней проблеск озадаченности.
Часть его военной выучки включала способность различать детали в темноте, и камера не была совсем лишена света. Они создали здешнюю систему освещения таким образом, чтобы видящий с военной выучкой всегда мог видеть обитателей камеры.
Поэтому он различил, как она нахмурилась.
– Знаю, – ответила Касс, и та озадаченность отразилась в её голосе.
Балидор кивнул, но угрызения совести не оставили его.
– Можно мне теперь в душ? – спросила она, выразительно притягивая его своим светом.
Он почти не колебался, кивнув.
– Я возбужусь, – признался он, почему-то ощущая необходимость озвучить это.
Он заметил, как она широко улыбнулась.
– Надеюсь, – ответила она. – Это главная причина, по которой я попросила.
Позднее Балидор не мог вспомнить, как долго они действительно принимали душ.
Он сумел перенастроить систему, которую они заложили для её купальных нужд, заставив органический пол создать достаточно широкий слив, чтобы избавиться от остатков торта и сполоснуть ту часть пола.
Он постарался сначала убрать в сторону рюкзак и отдельно валявшийся комикс, но последний уже прилип к полу из-за растаявшего торта и сморщился, потому что кто-то из них смял его во сне.
Балидор почувствовал себя виноватым.
Почему-то Касс посчитала это забавным.
Он ополоснул пол, затем их обоих, а потом она взяла его член в рот, и он на какое-то время забыл обо всём остальном.
В конце концов, он уже больше не мог терпеть и пригвоздил её к полу своим телом, оттрахав до оргазма и используя свой свет так интенсивно, что она кричала в голос, впиваясь ногтями и пальцами в его спину.
В какой-то момент он и сам кончил.
Он старался сдерживаться.
Правда, старался.
Он не сумел остановить себя после того, как она открыла свой свет, и в особенности открыла сердце, вплетая в него свой aleimi. Когда она начала выкрикивать его имя и крепче обхватила ногами, он совершенно слетел с катушек.
Он утратил контроль, хотя использовал каждый известный ему трюк, чтобы контролировать свой свет.
В какой-то момент он также осознал, что не делал этого в сексе уже очень долго. Как и во всех остальных областях своей жизни, он всегда сдерживался. Он всегда смягчал свой свет, держал какую-то его часть в резерве.
Но свет Касс был огромным.
Свет Касс окутывал его, даже когда он открывался полностью.
Даже когда он терял контроль, она могла это принять.
Более того, она хотела этого. Она притягивала его, прося большего.
Она хотела большего.
Осознав это, Балидор испытал прилив собственничества.
Он ощутил ещё один, более сильный прилив этого чувства после того, как закончился его оргазм. Данный прилив был достаточно агрессивным, достаточно ожесточённым, чтобы заставить Касс вздрогнуть, а потом уставиться на него в темноте. Балидор попытался сдержать это, взять под контроль свой свет, но и это удавалось ему с большим трудом.
В этот раз дело было не в гордости. Дело даже не в страхе навредить ей или надавить на неё своим светом; он всё равно сомневался, что он на такое способен даже с ошейником.
Дело в чувстве вины.
В стыде за то, как иррационально он себя вёл, бл*дь.
Касс сказала ему, что это глупости.
– Ты видящий, – нетерпеливо произнесла она. – Видящие – собственники. Смирись с этим.
Балидор кивнул, притягивая её своим светом и целуя в плечо. По нему пронеслась боль, отчего собственничество лишь усилилось.
– Возможно, тебе не стоит потакать мне в этом, – пробормотал он.
Касс задрожала, когда он легонько куснул её.
Он хрипло ахнул, когда ощутил, как её свет реагирует ещё сильнее, теснее вплетается в него. Он чувствовал, как её заводит его собственничество, его рука, сжимавшая её влажные волосы, другая его ладонь, стискивающая её задницу и прижимавшая её к нему.
Когда они притихли, и Балидор почувствовал, что снова твердеет, Касс выдохнула и посмотрела вверх. Из её света лентами заструилась боль.
– Балидор, – произнесла она, заставив его член затвердеть ещё сильнее от звуков его полного имени, отчего он прикрыл глаза. – Балидор… Что ты делаешь?
– Пытаюсь трахнуть мою девушку, – ответил он низким голосом.
Она напряглась.
– Что?
– Ты меня слышала, – сказал он жёстким, даже обвиняющим тоном. – Мы можем просто покончить с этой чушью? Ярли знала. Она знала за несколько недель до того, как мы окончательно расстались. Чёрт, да она, наверное, знала уже много месяцев. Ты серьёзно станешь притворяться, будто ты не знала?
Он скорее почувствовал, нежели увидел, как Касс уставилась на него в темноте, разинув рот.
Затем её кошачьи глаза прищурились.
