Текст книги "Владычица небес"

Автор книги: Дункан Мак-Грегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Часть вторая. ПОВЕЛИТЕЛЬ ЗМЕЙ

Глава первая. Самый почетный гость

Небо просветлело вдруг, обещая немедленный восход солнца. Тут же погасли ночные светила, растворились тучи, и с ними растворился общий сон. Вялая, более напоминавшая сельцо, чем город, Лидия просыпалась неохотно. Скрипели окна, впуская в дома прохладу нового дня; кричали птицы, домашние и вольные; шелестела свежая зеленая листва, покрытая слезами ночи. Но вот лучи солнца пробежали по земле, ласково трогая ее теплом, и горизонт окрасился в розовый, потом в желтый… Утро пришло.

На каменистом берегу ручья, в чистой воде которого плескались мелкие красно-золотые и серебряные рыбки, сидели двое. Они вовсе не обратили внимания на рассвет: годы миновали с их последней встречи, тысяча рассветов и тысяча ночей, а потому слова слетали с уст быстрее, чем солнечные зайцы падали на синюю гладь ручья. Собственно, говорил в основном Гвидо Деметриос, ибо его приятель явно предпочитал меч и кулак и к болтовне не привык.

Коротко сообщив друг другу события своего прошлого, собеседники перешли к настоящему, и тут-то Гвидо Деметриос, неожиданно для себя самого придя в волнение, поведал историю Дала Богини Судеб. С неподражаемым мастерством он живописал жуткое ночное происшествие в спальне рыцаря, фальшивые вопли старого слуги, стенания притворщика Леонардаса у тела убиенного им же Теренцо и прочие прелести этих дней, так что к концу рассказа изрядно выдохся.

Конан – рослый широкоплечий муж с гривой длинных черных волос и яркими синими глазами – слушал повествование маленького дознавателя внимательно и угрюмо. Все эти штучки богатых парней немало его раздражали.

Рыцарь, который наслаждается созерцанием самоцветов? Скорее, занятие сие достойно девиц и купцов! Истинному же рыцарю следует участвовать в турнирах или войнах, если таковые есть. Да и остальные участники событий симпатии не вызывали: мошенники, воры и лицемеры, только и всего.

Однако затем история захватила Конана: Дал Богини Судеб, пропавший из коллекции Сервуса Нарота, был ему известен. Некогда он слыхал о нем от одного аргосского купца и знал, что цена этого камня весьма велика. Быстро прикинув в уме, сколько рыцарь может отвалить ему за возвращение камня, Конан прервал повествователя на полуслове (а тот уже завершил описывать основные происшествия и теперь погрузился в страдания по поводу гибели Лумо).

– Слушай, блоха, а что твой рыцарь – много ли богат?

– О-о-о! – с радостью отвлекшись от печальных мыслей, ответил Гвидо. – Вот что я скажу тебе, варвар: даже мой приемный отец не имеет столько добра, сколько этот почтенный господин.

Конан, который на деле прекрасно знал ответ, был удовлетворен. Значит, сведения, какими снабдил его в небольшом кабачке на окраине Лидии местный пропойца, оказались верны.

– Но Лал Богини Судеб, – продолжал Гвидо, – не измеримо дороже всех чудесных самоцветов Сервуса, всего его золота и дома в придачу. Да что я говорю! Этому камню и вовсе нет цены! Митрой клянусь, солнцем нашим клянусь, нет ему цены!

Собственная горячность, похоже, удивила маленького дознавателя.

– Впрочем, Нергал с ними, с самоцветами… – Он махнул рукой и виновато улыбнулся. – Красота, конечно, неописуемая, но… Правду люди говорят – одни беды от них. Поведай лучше, добрый друг мой, что привело тебя в Лидию? И как ты оказался у ворот благородного рыцаря?

– Хотел пошарить в его сундуках, – ухмыльнувшись, беззастенчиво признался Конан.

Гвидо, убежденный в том, что приятель его просто мило шутит, весело расхохотался. Зеленые глаза его вновь ожили и заблестели, а тонкие ручки с восторгом захлопали по острым коленкам.

– Ах, как прекрасна наша встреча, – отсмеявшись, сказал он, с любовью глядя на суровое лицо друга. – Я не злобив, но, признаться, изрядно устал от хитрости и лжи. Ты же прям и честен, варвар. Мне с тобой легко.

Конан и бровью не повел на такое изъявление дружбы. Точнее, он вовсе его не слышал, занятый мысленным расчетом с рыцарем (в том, что тот непременно примет его помощь, он был уверен). По рассказу Гвидо он уже понял, что благородный Сервус не горел желанием самостоятельно искать свое сокровище, из чего следовало, что он готов заплатить хорошие деньги тому, кто сделает это вместо него.

Легко поднявшись, Конан ухватил приятеля за шиворот и поставил его на ноги.

– Ну, блоха, идем.

– Куда? – удивился маленький дознаватель, отряхивая штаны. – Куда ты влечешь меня, о сын великой Киммерии?

Высокопарность слов Гвидо немало позабавила, но и рассердила Конана. Он опустил мощный подбородок, исподлобья посмотрел на приятеля.

– К рыцарю, парень. Куда ж еще? Клянусь бородой Крома, он не поднимет задницы, чтоб отыскать этот Лал. Ну, так я подниму свою… Как думаешь, заплатит он сотню золотых, если я верну ему камень?

Гвидо ахнул, сложил на груди ручки и с умилением поглядел на варвара.

– Две сотни, друг мой! Три! – Тут восторг его несколько поубавился. Он нахмурил светлые брови и с сомнением продолжил: – А где ты возьмешь Дал Богини Судеб?

– Сам пока не знаю, – пожал могучими плечами Конан. – Может, в Вендии, а может, где еще…

– Почему в Вендии?

– Не задавай лишних вопросов, блоха. Идем к рыцарю.

Более Гвидо спрашивать не решился. Поворачивая вслед за приятелем к дому Сервуса Нарота, он думал о том, что сама Богиня Судеб определила путь варвара и направила его в Лидию, ибо, по твердому убеждению маленького дознавателя, если кто и способен отыскать сокровище, так только он – этот парень из далекой северной Киммерии…

* * *

Ламберт, который в жизни своей не видал человека больше и мощнее своего хозяина, сразу проникся к Конану искренним уважением.

Ростом он чуть не на полголовы превосходил благородного рыцаря, при этом нрав его явно не был столь непостоянен и суетлив: холодный прямой взгляд насмешливых синих глаз, резкие черты сурового лица и уверенная поступь свидетельствовали о натуре сильной, о мысли ясной, о знании жизни, людей и себя самого.

Он бухнулся в любимое кресло Сервуса Нарота без приглашения и истинно по-королевски – несмотря на ветхое бедное одеяние – принял из рук старого слуги огромный кубок белого вина. Красноречив был также взор Гвидо, направленный на приятеля, – и он тоже сказал Ламберту о многом.

Все, что имелось на кухне, немедленно и с приличествующей случаю торжественностью перекочевало в трапезный зал и устроилось на столе перед носом варвара. Лучшее вино и лучшее пиво из подвала двое слуг перенесли сюда же. Наконец Конан получил даже подставку для ног и кувшинчик с травой, чей дым так любил вдыхать сам хозяин. В общем, ни один из гостей рыцаря до сих пор не удостаивался такого расположения Ламберта.

Надо сказать, что приятель маленького дознавателя ничуть не удивился подобному приему. Он вольготно раскинулся в кресле, отшвырнул подставку для ног и, схватив кубок, заново наполненный чудесным белым вином, быстро осушил его (кувшинчик с травой после краткого обнюхивания и рассматривания отправился вслед за подставкой для ног, что чрезвычайно обрадовало Ламберта). Потом вниманием гостя завладел розовеющий на блюде холодный окорок размером с доброго поросенка, и он, недолго думая, вцепился в него крепкими белыми зубами, урча от удовольствия.

Сервус Нарот явился в зал спустя довольно длительное время – окорока уже не было и в помине, а умиротворенный варвар лениво грыз прокопченную особым способом петушиную ногу, запивая ее пенистым ароматным пивом. При виде хозяина он и не подумал встать, справедливо полагая, что благородный рыцарь как-нибудь сие переживет, а приветствовал его лишь поднятием руки и протяжным рыганием.

Следом за Сервусом семенил Гвидо. Он озарял все вокруг милейшей улыбкой и, казалось, хотел обнять всех, даже сварливого Ламберта – такое прекрасное настроение овладело им нынче.

– Да, да, я и есть Сервус Нарот! – самодовольно объявил рыцарь, считая, что Гвидо наверняка доложил своему старому другу о богатстве его и многочисленных достоинствах и теперь нежданный гость сгорает от желания с ним познакомиться. Полное равнодушие на грубом лице варвара не смутило его нисколько. – Тот самый Сервус Нарот! – В ответ на мутный и сонный взор Конана повторил он. – А ты, верно, из Киммерии? Бывал там в пору бурной юности моей, бывал… Курганы, тучи, серое небо…

Рыцарь уселся на табурет и, забрав на колени целый кувшин с пивом, приступил к трапезе, которая состояла в том, что он поочередно кусал то фазанье крылышко, то рыбную лепешку, то ломоть свежего хлеба, в перерывах между сим занятием прикладываясь к кувшину. Он явно не был голоден, но ел, так что для киммерийца не осталось загадкой происхождение жировых складок на его животе и ногах.

К тому времени, когда на столе оставались уже одни огрызки и крошки, в зал спустились гости Сервуса Нарота, в том числе и изгнанные. Сон, одолевший Конана, испарился. Он с любопытством глазел на вошедших, пытаясь определить, кто есть кто.

Собственно, сие не являлось трудной задачей, ибо Гвидо отлично описал их всех. Юный длиннолицый и длинноволосый Пеппо держал за руку статного красавца, чей род деятельности вызывал у Конана отвращение – сейчас и всегда. Такому парню, скорее, подошел бы меч или, на худой конец, копье, а не перо и папирус. Омерзительного вида старикан, ухвативший почти дочиста обглоданную варваром кость, несомненно, был астролог Заир Шах из Турана. Коренастый чернявый бородач с ухмылкой на толстой физиономии – шемит Маршалл, в этом тоже не оставалось сомнений. Невозмутимый вид двоих последних говорил о том, что совесть их умерла: обокрав старинного приятеля, они ничуть не смущались и в его доме чувствовали себя как в своем собственном.

Гости смерили киммерийца в меру любопытствующими взглядами и молча уселись.

Презрительно фыркая, Ламберт все же повиновался знаку хозяина: принес блюдо с остывшей бараниной и шмякнул на стол. Добросердечность рыцаря злила его безмерно – кажется, он вовсе забыл о том, что этим людям доверять нельзя, впредь никогда и ни в какой степени. Только лишь славного Бенине с его младшим братцем, да еще, может быть, Гвидо Деметриоса Ламберт почитал так, как и подобает слуге почитать высоких гостей. Но они ни в чем дурном до сей поры и не были замечены…

В результате таких умозаключений перед Гвидо и братьями водрузилась плетенка с перепелиными яйцами, которые помимо холодной баранины были призваны утолить их голод; причем старик умудрился поставить плетенку так, чтобы Маршалл и Заир Шах дотянуться до нее не могли – в этом-то и состояла его маленькая месть ворам и обманщикам.

Счищая с мяса белый застывший жир, гости уныло жевали. Глаза всех – кроме, пожалуй, одного Пеппо глядели в гладкую дощатую поверхность стола. Ночь прошла суетно и тревожно; пропажа Л ала Богини Судеб на всех без исключения подействовала удручающе, равно как и побег придурка Леонардаса – то есть никто сейчас не был склонен к беседе – светской и легкой ли, серьезной и долгой ли, все равно.

А Пеппо смотрел на Конана. Этот огромный киммериец с железными литыми мышцами, широкими крыластыми плечами и суровым лицом, сплошь покрытым давними белыми шрамами, поразил его воображение. Именно таким он сам хотел быть – в мечтах, увы, лишь в мечтах, ибо его тонкий и глубокий ум отлично ориентировался в действительности. Юноша понимал, что такие мощные и красивые мужи, как этот варвар, создаются природою и богами заранее, еще до рождения, а посему он мог только надеяться в далеком будущем достичь хотя бы толики подобной силы. Конечно, для этого придется приложить немало усилий, но Пеппо умел ждать и умел трудиться. Может быть – метилось ему – он попадет на войну, где наставниками его станут солдаты и враги, а не брат, заваливший его комнату книгами. Тогда через несколько лет из юноши, мечтательного и пока что слабосильного, он вырастет в ловкого, храброго и удалого парня, потом – мужа, воина… Но на войне убивают – сие Пеппо тоже понимал, в душе все-таки рассчитывая, что убьют кого-нибудь другого, а он останется жив. Впрочем, он допускал, что все солдаты – и юные и старые – рассчитывают именно на это и, принимая в бою смертельный удар, успевают только подумать…

О чем они успевают подумать, Пеппо решить не успел. Сервус прервал полет его мечты в будущее громогласным заявлением:

– Ну, Конан, так ты желаешь отыскать Лал Богини Судеб?

Все вздрогнули (лишь на лице Гвидо юноша заметил счастливую улыбку). По всей видимости, благородный рыцарь нарочно выжидал удобного момента, чтоб задать сей вопрос. Оно и верно: гость накормлен, напоен и обогрет – теперь можно и к делу приступить.

– Грм-хм, – ответил киммериец, не отрываясь от кубка с вином.

– Похвально, – закивал огромной лохматой башкой Сервус. – Но уж позволь спросить – как и каким образом?

– А сие не твоя забота, – невежливо проворчал Конан и будто в подтверждение этих слов громко икнул.

– Леонардас пропал; куда делся – один Нергал знает, – продолжал рыцарь, сделав вид, что не слышал такого наглого ответа. – И мы даже не можем тебе указать, какую из восьми сторон света выбрал этот ублюдок, дабы скрыться с моим камнем бесследно…

Пеппо внимательно смотрел на киммерийца. Вот он потянулся, зевнул, не глядя на хозяина и вообще ни на кого не глядя, а устремив взор синих равнодушных глаз в окно, за которым вовсю светил огненный глаз светлого бога Митры; вот он вытащил кинжал – самый простой, без нелепых самоцветов, вдавленных в рукоять – и принялся ковырять им в зубах; вот усмехнулся какой-то своей мысли, и глаза его наконец чуть прояснились…

– И давно ты знаешь ублюдка? – вдруг обратился он к благородному рыцарю голосом сильным и зычным, рокочущим на нижних тонах. Сон, до того, кажется, охвативший его всего, исчез в один миг. Теперь перед ними сидел муж бодрый, уверенный в себе настолько, что каждый из присутствующих тоже почувствовал в себе некую силу – правда, неясно, какую.

– Какого ублюдка? – удивился Сервус.

Пеппо поморщился: рыцарь оказался на редкость недогадлив.

– Леонардаса, – помог другу Бенино.

– А-а-а… Давно. Лет так пять… Или два…

– Так два или пять?

– Три, – вспомнил рыцарь. – Точно три. Тогда я был по делам в Офире и…

– Плевать на Офир! – рыкнул варвар. – Мне нужно точно знать, кто этот парень!

– Да Леонардас же! – воскликнул Сервус, приходя в волнение.

– Леонардас, – закивали Маршалл и Заир Шах. – Мы все с ним знакомы.

– Давно ли? – вступил в беседу и маленький дознаватель, который уже понял, к чему клонит киммериец.

– Тоже два года, – пожал плечами шемит. – Точнее и не вспомню.

– Около двух, – скрипнул раздраженный очередным допросом астролог.

– Тогда, парни, я вам открою тайну, – с ухмылкой сказал Конан. – Он не Леонардас.

Все вздрогнули (Пеппо заметил, что на этот раз вздрогнул и Гвидо).

– С чего ты взял? – растерянно пробормотал Сервус.

– Слыхал я про одного вора – и два года назад слыхал, и пять, и семь… История такая: есть на востоке Вендии королевство Мандхатту. Там…

– Так вот почему ты говорил о Вендии, – перебил друга Гвидо.

– … живут в основном полувендийцы-полукхитайцы, – перебить Конана еще никому не удавалось, – но есть и аквилонцы, туранцы, немедийцы. Только киммерийцев нет, – добавил он с гордостью. – Путешественники говорят, что жизнь там скучна, как на Серых Равнинах. Культ божка Бака запрещает им пить, поэтому ни одного кабака в Мандхатту нет и в помине. Ложиться в постель с женщиной можно, но только с одной – с женой, и только для продолжения рода, а не для удовольствия. Тьфу! – неожиданно разозлился варвар. – Тогда и жить не стоит!

– Ну! – в один голос подтвердили разволновавшиеся от печального рассказа рыцарь, шемит и философ.

– И вот в таком-то дерьме и родился разбойник и вор Кармашан.

– Кармашан? – удивленно переспросил Гвидо. – Я слышал о нем.

– И я, – внес свою лепту в разговор Заир Шах.

– Клянусь Кромом, – прорычал Конан, – если вы еще раз откроете рот, будете искать свой Дал сами!

Все сделали умные лица и подобострастно приготовились внимать далее.

– Кармашан – ублюдок из ублюдков. Никто не знает, от кого и кем он рождел, но говорят, что от демонов. В Мандхатту его боятся – ему ничего не стоит прикончить того, с кем он только что пил вино на дружеской пирушке. Он высок и тощ, любит прикинуться полудурком…

– Леонард ас? – ахнули все, но тут же и захлопнули рты.

Конан не рассердился: он уже закончил свой рассказ.

– Гм-м… – осторожно подал голос Бенине. – Я думаю, друг, ты ошибаешься… Конечно, описание твое вполне соответствует нашему несчастному Леонардасу, но… Он не Кармашан.

– Конечно, не Кармашан, – пожал плечами Гвидо. – Я же говорил тебе, Конан: Лавиния сказала, что знает Леонардаса с детства, а она родилась в Аквилонии, а не в Вендии.

– Да и жил он – во всяком случае, в последние – в Офире, – сказал разочарованный философ.

– Аквилония или Офир, – решительно заключил Сервус Нарот. – И никакая не Вендия. Вот два пути, Конан. Выбирай.

Яростно полыхнули синие глаза варвара. Да, он готов был за золото искать Лал Богини Судеб, но не терпел, чтоб ему указывали – хотя бы даже направление пути. Но не успел он словом выразить рыцарю свое настроение, как слева от него вякнул астролог. Скрипучий голос его стал вдруг значителен и резок.

– Не надо выбирать, – задрав вверх свой нос-крючок заявил он. – Ты и за пять лет не найдешь человека, если не знаешь, в какую сторону он подался. Я – и только я – укажу тебе, киммериец, где найти Леонардаса… Я, и только я!

Все вздрогнули.

Глава вторая. Астролог действует

– Да, теперь вздрогнул и Пеппо. Откуда этому старикану знать, куда двинулся Леонардас? Не иначе, как он находится в сговоре с ним, и решил продать свои сведения подороже.

– Все просто. – Заир Шах с превосходством посмотрел на остальных. – Леонардас тащит с собой Лал Богини Судеб, так? Клянусь Эрликом и пророком его Таримом, никто из вас не станет утверждать, что в мире найдется еще один такой камень!

– Никто и не собирается сие утверждать, – недовольно проворчал рыцарь. – Говори толком, старик, чем ты можешь помочь?

– Я найду твой Лал по звездам!

Глаза Сервуса Нарота потемнели. Он мгновенно понял, о чем вещал сейчас Заир Шах. Несмотря на противный вид и наглое поведение, этот старикашка считался одним из лучших астрологов в Туране, а кто не знает, что именно в Туране такой швали больше, чем рыбы в море! Хорошо, подумал рыцарь, что он не стал особенно настаивать и выгонять его из дому. Тогда определить путь Конана было бы не то что сложней, а и вовсе невозможно, и Лал Богини Судеб он утерял бы навсегда…

– Добрый старик! – со слезой в голосе воскликнул Сервус. – Я знал, что ты не оставишь в беде старинного друга!

– Наплевать мне на тебя, – огрызнулся Заир Шах. – Я и медной монеты тебе не подарю, что уж говорить о Лале…

– И что же ты хочешь? Золота? Самоцветов? – Рыцарь обиделся и говорил холодно.

– Вот еще! – фыркнул астролог. – Я хочу, чтоб вы все – все! – забыли о том, что я похитил шпинели! Моя репутация дороже всяких там самоцветов.

– Да уж, – многозначительно заметил Бенино. – Если люди узнают о том, что ты вор, никто не захочет иметь с тобой дела…

– Я не вор. Я… оступился… больше такого не повторится… – вдруг смутился Заир Шах. – Ну? Вы согласны?

– Я-то согласен. – Сервус Нарот с сомнением посмотрел на своих гостей, – А вы?

– Только ради тебя, – буркнул философ.

– Так и быть, – кивнул Маршалл, пряча ухмылку.

– Хорошо, – пожал плечами Гвидо.

– Клянитесь своими богами, – потребовал астролог.

– Тьфу, дурень… – пробурчал себе под нос рыцарь, но тем не менее произнес со всей торжественностью, на которую был способен. – Клянусь светлым Митрой, Подателем Жизни и Хранителем Великого Равновесия, я никому не расскажу, что Заир Шах стянул у меня оранжевые шпинели, цена коим…

– О цене не надо, – торопливо прервал его старик. – Твоя клятва удовлетворила меня. Теперь ты, Маршалл.

– Каким богом мне клясться? – мрачно осведомился шемит. – У нас их уйма. Адонис, Иштар, наперсница ее Ашторех, хитроумный Бел, Золотой Павлин Сабатеи – злобный выродок и недоумок…

– Довольно! – остановил астролог. – Клянись всеми сразу.

– Клянусь отцом нашим Адонисом, – заунывно начал Маршалл, – и матерью Иштар, а также наперсницей ее, прекрасной весной Ашторех, а также Белом и злобным выродком Золотым Павлином Сабатеи: я буду молчать о том, что Заир Шах уворовал шпинели у благородного рыцаря Сервуса Нарота…

– Тем более, что ты сам уворовал у того же рыцаря черную жемчужину, – ехидно заметил Бенине.

– Вот-вот, – милостиво кивнул философу Заир Шах. – А теперь твоя очередь.

– Митрой клянусь, нынче же забуду об этой гнусной истории, – быстро сказал Бенино.

– И мальчишка пусть клянется, – не успокаивался вредный старик.

Пеппо вздохнул. Искоса поглядев на Конана, который безучастно грыз ноготь на большом пальце и, кажется, вовсе не прислушивался к столь содержательной беседе, юноша приложил руку к сердцу и скороговоркой пробормотал:

– Клянусь светлым Митрой, никому не открою тайны.

– Ты! – астролог повернулся к Гвидо.

– Митра свидетель – никому ничего никогда не скажу.

– Что ж, – Заир Шах мог торжествовать победу, – тогда я займусь пройдохой Леонардасом и твоим Лалом, наш добрый хозяин. Распорядись, чтоб в мою комнату принесли еды и вина на два дня и две ночи. И пусть ни одна душа не беспокоит меня все это время…

Он встал, подобрал полы одеяния и мелкими шажками направился к лестнице.

– Постой! – Сервус Нарот растерянно смотрел ему вслед. – А когда ты откроешь нам, где камень?

– Тьфу! Я же сказал тебе, глупый рыцарь: через два дня! Отсчитай от нынешнего полудня день, ночь, еще один день и еще одну ночь. И к утру вы все узнаете…

С этими словами он ловко взобрался на лестницу, на два дня лишив друзей своего прелестного общества.

* * *

Конану было скучно. В доме рыцаря он мог развлечься единственно созерцанием сокровищ, что считал пустой тратой времени. Говорить с другими гостя-ми рыцаря он не желал: они казались ему нелепы и тупы. Гвидо с головой ушел в размышления о Лумо и своем собственном будущем, кое представлялось ему весьма печальным – отец собирался умирать, а потому маленький дознаватель, который до сих пор делал то, что угодно его душе, должен был заняться хозяйством. Прежде он был спокоен, ибо обязанности наследника обещал принять на себя названый брат Лумо, но теперь… Время от времени, когда мысли сии уж особенно доставали Гвидо, он громко, прерывисто вздыхал, пугая окружающих: тишина воцарилась в доме после ухода Заир Шаха. Тишина сплошная, плотная, как туман, я совершенно непролазная. Слово давалось с трудом даже философу; сам рыцарь кашлял в кулак и предпочитал уединение – раньше с ним такого вовсе не случалось; Маршалл, равно как и новый гость Конан-киммериец, беспрерывно пил, и тоже молча.

Пеппо предполагал, что запоздалое понимание происшедшего, а также волнение перед открытием астролога создавало в доме такую странную обстановку. И он впал в прострацию, забывая даже мечтать. Совершать какие-либо действия, пусть и самые простые, ему не приходилось: брат умывал его и одевал, за руку сводил вниз к трапезе, выгуливал по саду, и юноша в конце концов всего за день погрузился в такую глубокую дрему, что ему стали сниться сны наяву.

Бенино взирал на младшего брата с волнением, но лишь по привычке волноваться за него всегда. Он с понимал, что тяжелое молчание и странное настроение взрослых определили его нынешнее состояние. Проще и, несомненно, необходимее было уехать, нежели оставаться здесь, но философ не мог бросить друга в такой момент его жизни. Лал Богини Судеб, который после этих дней вызывал у Бенино скорее отвращение, чем восторг, застил глаза несчастному рыцарю, изменил его, испортил, извратил. Бенине проклинал тот миг, когда Сервус Нарот обменял мешки с золотом на магический рубин. Сам он, хотя и увлекался самоцветами, не был этим болен; зараза не проникла в его поры и в его мозг, как то случилось с рыцарем. Сохранив ясную голову, он не собирался ее затенять тяжелыми мыслями о новых приобретениях и способах их сохранения. Вот почему вся картина с Лалом Богини Судеб и Сервусом виделась ему прекрасно, приводила его в печаль, открывала новые области для философических размышлений.

А Конан перепробовал все вино из запасов рыцаря и на пару с шемитом выпил все его пиво. Прежде таковое возлияние для него непременно завершилось бы весельем и любовью, но – не тут. Ни одной приличной девушки – кроме кухарки, коя без сомнения была приличной и в свои сорок лет уж точно девушкой – в доме Сервуса Нарота не было. Идти в город, в кабак, киммерийцу не хотелось. Он вообще пребывал в довольно необычном для себя настроении. Сытый и железно невозмутимый, он пил, пил и снова пил, мыслями скользя поверхностно по своему недавнему прошлому, где одно приключение следовало сразу за другим, не давая покоя. Пожалуй, в здешней тишине он отдыхал от бывшей бурной жизни, набирался сил перед новыми резкими поворотами своей судьбы.

Так прошел день, второй. Ночь перед открытием тайны никто не спал. Конан и Маршалл – потому что опять пили; остальные – от томления души и тревоги, легко объяснимой, ибо никто твердо не верил в дружбу Заир Шаха и небесных светил, настолько отвратительный был старикан. Тем не менее, когда наутро он спустился в трапезный зал с лицом, похожим на разбившийся о землю метеорит, все сделали стойку и уставились на него не моргая, затаив дыхание.

Он сел, недвижим и горд, с поджатыми губами, так что рот превратился в узкую полоску, выложил на стол сухие коричневые руки с узловатыми пальцами. Справа от него стояло блюдо с костями – остатки трапезы двух собутыльников – Заир Шах лишь покосился в ту сторону, но не дрогнул, устоял, отворотил физиономию.

– Ну? – не выдержал Сервус Нарот. С лица его вновь спал румянец, и щеки покрылись красными прожилками, а глаза потускнели и почти совсем спрятались за набрякшими веками.

– Что? – процедил астролог.

– Как это «что»? Говори, обнаружил ли ты в мире сем мой рубин?

– Обнаружил.

Все с облегчением вздохнули и расслабились.

– Где? Да не молчи же, старый ты пень! – разволновался рыцарь. – Открывай рот и болтай! Ну!

– Юноша прав, – заскрипел Заир Шах, поворачиваясь к Конану и все-таки утягивая из блюда обсосанную кем-то кость. – Лал Богини Судеб находится на дороге, ведущей из Аргоса в Вендию.

– Прямой дороги в Вендию отсюда нет, – сказал Маршалл.

– Я и не говорю, что она есть. И все же Леонардасс Лалом едет именно в Вендию.

– Так значит, Леонардас… – Сервус запнулся.

– Кармашан? – с недоверием спросил астролога Бенине.

– Сего не ведаю, – сварливо ответствовал тот. – Звезды указали мне только местонахождение камня и дальнейшее направление его пути. Сейчас он на границе Шема и Турана.

– М-да-а… – Рыцарь посмотрел на Бенине тоскливыми, как у голодного пса, глазами. – Вендия велика… Да и… – Он перевел взгляд на старика.

Философ отлично понял, что означал сей взор его друга: Сервус ожидал услыхать точное определение – либо нынешнего пребывания магического рубина, либо конечной цели его пути. То же, что поведал астролог, заставляло сомневаться в его искренности. Кто может знать – а вдруг мерзкий старикашка в сговоре с Леонардасом и нарочно решил направить их по ложному следу? Надо будет не выпускать его из виду вплоть до возвращения Конана – с Лалом ли, без…

– И то хорошо, – успокоил Бенино друга. – Из восьми сторон света мы имеем только одну. А там можно спросить прохожих, хозяев постоялых дворов и посетителей, крестьян… В общем, я уверен, что Конан сам во всем разберется.

– Я разберусь, – хрипло пообещал варвар, отрываясь наконец от кувшина с пивом. – Сколько даешь, рыцарь?

– Да сколько спросишь, столько и дам, – пожал могучими плечами Сервус Нарот, расстроенный и вовсе не успокоенный словами друга.

– Две сотни, – рыкнул Конан, решительно разрубив воздух ладонью.

– Хоть три.

– Три сотни, – любезно согласился на такую оплату своего труда киммериец.

– Хоть четыре.

Тут совесть Конана проснулась и заявила о себе.

– Четыре – много. Пусть будет три.

Он поднялся и нетвердой походкой двинулся к лестнице.

– Ты куда? – удивленно спросили хором рыцарь, Бенино и Маршалл.

– Кром! Мне надо подумать, – не оборачиваясь, проворчал варвар. На самом деле он просто решил немного вздремнуть, ибо два дня возлияний уже давали о себе знать – все это время он почти не спал.

– Подумай, друг, подумай, – вслед ему кивнул Гвидо, для коего маневр приятеля был ясен. – Дело впереди нелегкое, и подумать надо непременно…

Потом он встал и быстро ушел в сад, дабы в одиночестве вспомнить славного Лумо, погибшего так некстати и так глупо.

* * *

Следующее утро для всех стало началом конца. Облегчению не было предела. Тишина, так долго для этого дома царившая здесь, исчезла. Громкий говор, смех и даже пение наполнили огромное пространство трапезного зала.

Гвидо, отвлекшийся от печальных дум, беспрестанно хихикал, чихая по-кошачьи; ему вторил басом шемит; Бенино дурашливо толкался с братом и Сервусом, который воспрял духом и снова обрел свой румянец; даже Заир Шах фыркал в кулачок, наблюдая за шутками гостей и хозяина.

Один только Конан оставался мрачен. Ему, в отличие от остальных, не с чего было веселиться. Прохвост Леонардас – а может быть, и разбойник Кармашан – мог в любой момент изменить направление своего пути, и тогда вся затея превращалась в прах, в пустую трату времени. К тому же, варвар никогда не видел этого недоумка и вполне мог ошибиться и принять за него кого-то другого. В общем, все это были пустяки – и не такие дела вершил Конан в своей жизни, но сейчас ему казалось, что удача так далека от него, как прежде еще не бывало. Слава Митре, склонность к унынию не входила в число его пороков, а потому он занял себя тем, что начал мысленно рассчитывать дорогу, по которой пойдет.

– Конан! – радостным воплем встретили его на рассвете на удивление бодрые гости Сервуса Нарота.

Сам хозяин молчал, но по улыбке, от коей лицо его стало вдвое шире, можно было легко догадаться, какие чувства он испытывает.

– Когда ты отправляешься? – вопросил Гвидо, стараясь не выказывать особенной уж радости по поводу того, что приятель его уходит. Конан мог не так его понять. Маленький дознаватель радовался тому лишь, что в доме сем наконец воцарится мир – как раз-таки с киммерийцем он не хотел расставаться так скоро.

– Сейчас, – буркнул варвар. – Пива выпью – и пойду.

Немедленно требуемый напиток был поднесен дорогому гостю. Кроме того, с появлением Конана старый слуга начал накрывать на стол. Кухарка (по приказу Ламберта, наверное) показала истинные чудеса кулинарии. Здесь были: маринованная семга, два вида окорока—с чесноком и простой, жареный гусь, начиненный яблоками и какой-то неведомой кисло-сладкой травой, придающей блюду несравненный вкус и аромат, седло барашка в остром соусе, свежие булочки и многое другое, от чего глаза гостей наполнились слезами восторга и умиления.