Текст книги "Таинственная Клементина"
Автор книги: Дороти Иден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Дороти Иден
Таинственная Клементина
1
Брижитт проснулась. Светящийся циферблат у ее изголовья показывал четверть четвертого; неопределенное время – уже не ночь, но и еще не утро. Она знала, что ей уже не удастся заснуть и по меньшей мере четыре часа придется оставаться наедине со своими мыслями…
Вместе с пробудившимся сознанием проснулась и боль, к которой Брижитт никак не удавалось привыкнуть. Жизнь… Да разве же это жизнь? Она попробовала пошевелить ногами, не отрывая взгляда от прикрывавшего их белого одеяла. Ни малейшего движения не было заметно. Ее глаза наполнились слезами: она была уверена в том, что ей удалось пошевелиться… Но ведь всем известно, что больные продолжают ощущать свои конечности еще долгое время после ампутации. Ноги Брижитт, какими бы бесполезными они теперь ни были, по крайней мере оставались при ней. Ее общее состояние улучшалось; когда оно полностью войдет в норму, исчезнет и этот странный паралич – следствие перенесенного ею шока. В подобных случаях выздоровление может наступить очень не скоро, и самое главное – это сохранять присутствие духа.
Никто из окружающих, казалось, не проявлял ни малейшего беспокойства по этому поводу, в том числе и муж Брижитт Фергюссон. Дети тоже не волновались, они «как сыр в масле катались» под неусыпной опекой Присси – новой бонны, явившейся настоящей находкой для их семьи. Тетушка Аннабель и дядюшка Саундерс были рады их присутствию в огромном фамильном особняке, – в последние годы им жилось одиноко, и старшие представители аристократического и по-прежнему процветающего семейства с удовольствием делили кров со своей больной племянницей и ее двумя детьми.
Возвращаясь из полетов, Фергюссон первым делом бежал в комнату Брижитт – самую большую и удобную в доме Темплеров.
– Милая моя, дорогая… Знала бы ты, как я люблю твои несчастные ноги! – ей казалось, что она на самом деле слышит голос своего мужа. – Я всегда подозревал, что они обладают своей собственной волей и в один прекрасный день надумают уйти в отпуск! Неудивительно – ведь ты же их просто нещадно эксплуатируешь: заставляешь бегать, таскаться вверх-вниз по лестницам… Дай же им наконец отдохнуть! Не будем больше об этом думать… – нежный поцелуй Фергюссона высушивал сначала ее слезы, потом замирал у нее на губах. – Да и о ребенке тоже, – шептал он чуть слышно.
При этом воспоминании слезы снова выступили у нее на глазах. Дело было вовсе не в нежности и трогательной деликатности Фергюссона, – навязчивые сомнения постоянно подстерегали Брижитт. Ей казалось, что муж никогда не хотел третьего ребенка, да и рождение Никки и Сарры тоже не было для него желанным.
«Но он неизменно был нежен и внимателен к ним… как теперь к моим бедным ногам», – горько возразила она самой себе.
Может быть все это к лучшему для так и не родившегося ребенка… Ведь в глубине души Брижитт тоже боялась его рождения: слишком тяжелое наследство могло ему достаться от древнего рода Темплеров, нажившего свое состояние посредством разбоя, шантажа, спекуляций. Душевные свойства, необходимые для подобного рода деятельности, казалось, передавались в семье из поколения в поколение, и Брижитт боялась обнаружить их в собственных детях. Будучи всегда безукоризненно вежливым, такой порядочный человек как Фергюссон, конечно, не мог не презирать родственников жены.
На фоне бледного диска луны за окном вырисовывался черный силуэт мертвого дерева, лишенного листвы. «Я зачахну здесь, как эта старая шелковица», – отчаянье Брижитт усугублялось постоянным ощущением присутствия Фергюссона; ей казалось, что она вновь находится в его объятиях, чувствует ласковые прикосновения нетерпеливо дрожащих рук…
«Больше никогда ты не сможешь ходить…»
Брижитт была уверена, что это не было тиканьем часов или ее собственными мыслями, произнесенными вслух. Она действительно услышала хриплый шепот, доносившийся откуда-то из камина. Брижитт резко повернула голову. В комнате находился некто, дышавший глубоко, с трудом… «Больше никогда…»
Не дожидаясь окончания фразы, Брижитт нажала на кнопку звонка для вызова сиделки, которая тут же влетела в комнату.
– Что случилось? Вам плохо, миссис Джи?
Задыхаясь и разом обессилев, Брижитт откинулась на подушки. То, что она приняла за свистящий шепот, было всего лишь похрапываньем сиделки в соседней комнате! Это Фергюссон настоял на ее присутствии: вероятно, он надеялся, что она сможет заменить его самого, его руки, обнимавшие ее, когда она засыпала… Боже, как ей не хватало его, как не хватало… и как хотелось вернуться в тот недавний день, день своего рожденья, когда она считала минуты, остававшиеся до возвращения мужа, пилота на международных линиях.
Эти послеполуденные часы были последними часами ее счастья. Гости уже собрались на лужайке перед их небольшим загородным домом. Тетя Аннабель, дядя Саундерс и Ги – брат Брижитт и наследник колоссального состояния Темплеров – сидели за садовым столиком. Выйдя замуж за Фергюссона, Брижитт с облегчением вырвалась из мрачного родового гнезда, где некуда было деваться от ежедневных препирательств из-за расходов на хозяйство между маниакально скаредным дядей и безвольной тетушкой, от тихого пьянства Ги и воспоминаний о погибшей матери, страх перед которой омрачил все детство Брижитт. Замужество за неугодным семье человеком стоило ее матери наследства, и она так и не смогла с этим смириться, вымещая обиду на своем муже и детях. Независимость Фергюссона, всегда рассчитывавшего только на собственные силы, его снисходительность по отношению к «слабостям» Темплеров и его неизменное чувство юмора дали Брижитт «второе рождение», с ним она чувствовала себя абсолютно счастливой и защищенной от всего, в частности и от возможных козней собственного семейства. Тем более, что им нечего было с нею делить, – право наследования их состояния принадлежало ее брату. Глядя на резвившихся на лужайке детей, белокурых и голубоглазых, как и она сама, даже внешне ничем не напоминавших смуглых темноволосых Темплеров, она не могла не верить тому, что они – представители другой династии – династии Джи. Если им не суждено унаследовать деньги ее предков, то тоже самое произойдет и с моральными качествами!
Двухлетняя Сарра набегалась вволю и разлеглась в тени плакучей ивы. Скоро там появится коляска с другим малышом. Брижитт объявит об этом Фергюссону сегодня вечером. Он будет доволен, – она в этом не сомневалась. «Да здравствует династия Джи!» Он будет держать ее в объятиях, и она постарается не спать всю ночь, чтобы не упустить удовольствия от прикосновения его рук. Мысль об этом наполнила ее таким нестерпимым ощущением счастья, что она тут же улыбнулась дяде Саундерсу, безучастно чертившему на листке из блокнота свои бесконечные биржевые расчеты, и Ги, глаза которого становились все краснее по мере того, как убывало содержимое стоявшей на столе бутылки виски. «Он просто слишком слаб, и все, что ему необходимо – это хорошая жена», – сказал о нем однажды Фергюссон.
– Что тебе подарил твой муж на день рожденья? – вопрос брата внезапно вторгся в ее блаженную прострацию.
– Пока ничего, – я его сегодня еще не видела, но он вот-вот должен появиться.
Предвкушение счастья от встречи с Фергюссоном снова заполнило все ее существо. Брижитт внутренне посмеивалась над своей наивной радостью: ну как можно ждать с таким нетерпением человека, с которым она рассталась лишь накануне? Да и вообще, нормально ли это – быть по уши влюбленной в собственного мужа после шести лет совместной жизни? Но, как бы то ни было, это ощущение было самым чудесным в ее жизни! Как ей хотелось бы удержать навсегда этот солнечный день, распускавшиеся цветы, голоса детей, мягкую тень плакучей ивы, которая скоро прикроет ее будущего ребенка, и ее нежнейшее ожидание…
– Ты все еще без ума от твоего Фергюссона? – тягуче проговорил Ги. – Интересно, что ты будешь делать, если он влюбится в другую женщину?
– Верну ему свободу… может быть, – беззаботно ответила Брижитт. Она была совершенно не способна серьезно рассматривать подобную перспективу.
– Мама! Мама! Папа приехал! – закричал Никки, и дети кинулись со всех ног навстречу Фергюссону, чтобы тут же повиснуть у него на шее.
Только высвободившись, муж Брижитт смог наконец подать руку выходившей из его машины тоненькой брюнетке. Она не была знакома никому из присутствовавших.
Фергюссон взял ее за руку и подвел к Брижитт. Девушка следовала за ним послушно, как ребенок.
– Вот мой подарок, дорогая! – весело объявил он. – Ее зовут Присси.
2
Ее звали Присциллой Хавке. Потребовалось некоторое время для того, чтобы Брижитт поняла, что она уже далеко не ребенок. Ее прямые темные волосы были коротко подстрижены, челка до самых бровей закрывала высокий лоб и придавала законченность ее внешнему облику. Лицо девушки было маленьким, бледным, тонким, с чуть втянутыми щеками. Черные брови сходились над огромными, очень выразительными глазами, что и сочетании с чрезвычайно хрупким телом порождало сходство с шаловливым эльфом. Если бы ни зрелое выражение лица, ей можно было бы дать не больше двенадцати лет. Это несоответствие вызывало беспокойство, но только иногда, так как улыбка почти никогда не сходила с губ Присси, и она имела вид старающейся понравиться маленькой девочки, что явно импонировало Фергюссону.
– Она – стюардесса, но хотела бы сменить профессию и стать гувернанткой в какой-нибудь симпатичной семье, – вот я и привел ее к нам. Может быть, она подойдет тебе в качестве помощницы, – объяснил Фергюссон, слегка наклонившись к девушке. Он казался очень довольным своей идеей.
Недоверие Брижитт начало рассеиваться, она радушно улыбнулась Присси.
– Как это любезно с вашей стороны – приехать к нам и взвалить на свои плечи часть моих хлопот! Вы думаете, вам понравится работать гувернанткой после ваших воздушных путешествий? Ваша профессия кажется мне очень интересной!
Присси сморщила свой маленький носик.
– Только не для тех, кого укачивает во время посадки! Я тщетно надеялась, что это пройдет, но увы, так и не смогла привыкнуть! Единственное, что я по-настоящему люблю, это работа с детьми. Эти малыши – ваши, миссис Джи?
Пятилетний Никки и его младшая сестренка держались поодаль, выжидательно поглядывая на взрослых. Присси присела перед ними с обезоруживающей улыбкой и взъерошила им волосы. Дружелюбная неповоротливая Сарра сразу ответила ей широкой доверчивой улыбкой; тоненький робкий Никки пугливо отпрянул.
– Я знаю множество историй! – сказала девушка.
Ник продолжал рассматривать ее, оставаясь в нерешительности. Брижитт призналась самой себе, что испытывала те же чувства, что и ее сын. Кто она такая, эта черноволосая и черноглазая девочка, буквально с неба на них свалившаяся? Почему Фергюссон привез ее, заранее не посоветовавшись? Да к тому же, были ли у них средства, достаточные для того, чтобы позволить себе нанять какое-нибудь милое существо в помощь? А как бы это было здорово, учитывая постоянные отлучки Фергюссона и перспективу появления на свет еще одного малыша!
Фергюссон все еще не знал, что это должно было произойти… Значит, вовсе не мысль о третьем ребенке заставила его принять такое решение.
Присси тем временем увела ребят. Фергюссон обхватил Брижитт за талию и прижал к себе.
– Она будет хорошей нянькой, с ее-то умением ориентироваться в обстановке и находить выход из любой ситуации!.. Но я еще не успел поздороваться ни с твоими родственниками, ни с тобой. – Он пристально посмотрел ей в глаза и нагнулся, чтобы ее поцеловать. Его губы надолго припали к ее губам. – С днем рождения, любимая!
«Слишком много людей вокруг, и все на нас смотрят», – подумала Брижитт, но поняла, что ей на это совершенно наплевать, – Фергюссон был ее мужем и она ждала его целый день. Брижитт страстно ответила на его поцелуй, нехотя высвободилась из его объятий и только после этого они неторопливо отправились в сторону садового столика.
– Что за девочку ты привез? – поспешила задать вопрос тетя Аннабель. Лицо дядюшки Саундерса, издали разглядывавшего Присси, уже приняло плотоядное выражение, которое оно приобретало всегда при виде молоденьких женщин.
– Она вовсе не девочка и будет помогать Брижитт по хозяйству, в чем она так нуждается, особенно в мое отсутствие, – объяснил Фергюссон. – Конечно, для нас это дорогое удовольствие, но все же мы вполне можем себе это позволить… если, конечно, моя жена не предпочтет бриллиантовые сережки такому подарку! – и он лукаво улыбнулся Брижитт.
– Но почему ты выбрал именно эту девушку? – осведомился Ги, и в его словах явно послышался неопределенный, но малоприятный намек. – Да и не слишком ли она молода?
– Может быть, я поступил и не совсем «по правилам», – добродушно произнес Фергюссон, – но нам с Брижитт всегда нравятся одни и те же люди. В любом случае, я хотел сделать ей сюрприз. К тому же Присси прекрасно понимает, что должна пройти у нас испытательный срок.
Фергюссон был слегка смущен и сиял, как мальчишка, – он был абсолютно уверен в том, что ему удалось придумать единственный в своем роде и притом великолепный подарок. Брижитт не имела права его разочаровывать, даже если в глубине души она и не была так уж счастлива по поводу неожиданного появления Присси. Она нежно прикоснулась к его руке и вдруг почувствовала, что больше не в силах удерживать при себе тайну существования их будущего ребенка. Она потянула его за собой в дом.
– Пойдем, милый ты поможешь мне смешать коктейли, – и они удалились, слыша за спиной недовольное ворчанье дяди Саундерса, колкие смешки Ги и торжествующий вопль Никки:
– Мама, мама, Присси научила нас играть в новую игру!
Присси уже успела найти с ним общий язык, – великолепно, тем более, что до сих пор это не удавалось ни одной из ее предшественниц! Как видно, эта девушка и впрямь настоящее сокровище! – с удивлением отметила про себя Брижитт.
– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросил Фергюссон уже в дверях.
Неужели он догадывается? Брижитт глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, и прошептала еле слышно:
– Милый, у нас будет еще один ребенок, – больше не сдерживаясь, она бросилась ему на шею.
Пальцы Фергюссона ласково перебирали ее волосы.
– Бидди, это же прекрасно! И почему ты плачешь?
– Да потому, что сегодня мне исполнилось только двадцать восемь, а я уже умираю от счастья! Доживу ли я до пятидесяти? – ведь я с каждым днем становлюсь все счастливее!
– И я тоже, – просто ответил Фергюссон, и его губы прижались к ее губам, но уже не так легко, как только что при посторонних. Если бы сейчас никого не было поблизости! Брижитт чувствовала, что полностью принадлежит ему; это ощущение было так остро, что почти причиняло ей боль; она едва могла его перенести!
Легкий шумок заставил ее резко вздрогнуть в объятиях Фергюссона. Она обернулась и увидела на пороге Присси. Она только что вошла или наблюдала всю сцену от начала до конца? Стоило ли ей рассердиться из-за этого?
Не дав себе времени как-нибудь разрешить этот вопрос, Брижитт отстранилась от Фергюссона.
– Входите же, Присси! Какая я скверная хозяйка, – даже не показала вам вашу комнату! Можно подумать, что мы с Фергюссоном были разлучены на годы!.. Впрочем, мы с ним всегда ведем себя, как сумасшедшие.
Длинные ресницы Присси полностью скрывали ее глаза.
– Прошу прощенья, я только хотела узнать, не могу ли я быть вам чем-нибудь полезна.
– Конечно, но сначала вы выпьете чашку чая, и я провожу вас в вашу комнату. Мы еще успеем все обсудить, – неожиданно для самой себя, может быть потому, что девушка показалась ей в этот момент удрученной и одинокой, а может быть и в порыве любви ко всему человечеству, с которым она хотела бы поделиться своим счастьем, Брижитт продолжила: – Вы знаете, сегодня мы даже немножко более сумасшедшие, чем обычно: я только что сообщила своему мужу о том, что у нас будет третий ребенок. Надеюсь, вас это не испугает?
Фергюссон широко улыбнулся девушке, все еще стоявшей на пороге. Она подняла голову и прямо взглянула на них. Ее взгляд был открытым и лучился неотразимым теплом и очарованием.
– Кажется, сама судьба прислала меня сюда в этот день!
Позднее Фергюссон рассказал Брижитт о том, как именно ему пришло в голову привезти к ним Присси. Вот уже больше месяца она работала стюардессой в экипаже самолета, который он пилотировал; но только вчера он понял, с каким трудом ей это давалось. Через полтора часа после вылета из Рима они вошли в циклон, а когда заходили на посадку в Лондоне, в корпус авиалайнера попала молния и, хотя он и не был поврежден, пассажиры страшно перепугались и началась паника. Присси продемонстрировала полное присутствие духа и только уже на земле, после того, как все покинули борт, ей стало плохо и она не смогла выйти из самолета. Фергюссон помог ей и, когда они разговорились, девушка призналась ему в том, как плохо переносила полеты. Она была вынуждена это скрывать из опасения потерять работу. Она не могла себе этого позволить, так как должна была заботиться о престарелой тетушке, воспитавшей ее и так гордившейся своей внучкой, возвращавшейся домой в отлично сидевшей на ней форме стюардессы. Присси призналась Фергюссону, что больше всего на свете ей хотелось бы работать с детьми и жить где-нибудь за городом, в небольшом домике, прочно стоящем на земле, а ей приходилось вместо этого постоянно «витать в облаках», обслуживая взрослых, страдающих, как и она сама, от морской болезни! Она сделала смешную гримаску, и Фергюссон понял, что эта девушка должна принадлежать им – Нику, Сарре, Брижитт и их будущему ребенку (хотя он еще и не подозревал о его существовании).
– И тебе тоже? – спросила его Брижитт с лукавой улыбкой.
– Конечно, – подтвердил Фергюссон. – Это забавное существо может оказать неоценимые услуги всей династии Джи.
3
Еще прежде, чем распаковать свой единственный чемодан, Присси достала из сумки бювар и принялась за письмо.
«Я устроилась к ним на работу, – быстро писала она. – Теперь мы не увидимся несколько дней. Если я останусь здесь, мне придется постоянно торчать за городом, но, так как они от меня просто в восторге, я сумею выторговать себе некоторые привилегии и воскресные отпуска в том числе. Дом далек от того, чтобы отвечать моим представлениям о комфорте, но мне хотелось бы взглянуть на их городские владения. Вероятно, позднее мне удастся это осуществить. А само семейство! Настоящие феномены! Она сама – обыкновенная девушка, ничего интересного собою не представляет. К тому же, она без ума от своего мужа, что немудрено, учитывая его внешность! Кстати, не пиши мне сюда: через несколько дней я сама сообщу тебе, намерена ли я здесь оставаться».
На лестнице послышался шум шагов. Присси быстро засунула письмо в бювар. Когда вошла Брижитт, она была поглощена разборкой своих вещей.
– Я нужна вам, мадам?
– Присси, ну пожалуйста, не называйте меня «мадам»! Если вы решите остаться с нами, мы должны будем стать подругами.
Брижитт не знала, зачем она это сказала. Разве что оттого, что девушка казалась ей такой маленькой и беззащитной, что напоминала малыша Никки. Может быть, и Фергюссон так же ее воспринимал: в качестве ребенка, нуждавшегося в покровительстве?
Брижитт присела на низкую скамеечку. У них была единственная комната для гостей, но она не сожалела о том, что ее займет Присси. Это грациозное созданье так удачно вписалось в обстановку, что казалось, будто кретоновые шторы, расшитые розами, и пушистый красный ковер были подобраны специально для нее. На секунду у Брижитт возникло ощущение, что она предчувствовала появление девушки, когда обставляла эту комнату, или была знакома с нею всегда… Но почему? «Вероятно, это просто мечтательность, всегда свойственная мне в первые месяцы беременности», – решила молодая женщина.
– Вам нравится здесь? – спросила она Присси, убиравшую одежду в шкаф.
– Она просто божественна; шторы очаровательны и особенно это покрывало из настоящего шелка. Я его потрогала, – наивно прибавила она.
– Это свадебный подарок. Когда оно придет в негодность, мы не сможем его заменить.
– Почему? – спросила Присси, нежно проведя рукой по вышитой в углу монограмме.
– Потому что не можем себе позволить такую роскошь.
– Но ведь ваша семья…
Брижитт холодно взглянула на нее.
– Что вы знаете о моей семье?
– То же, что и все слышали о Темплерах…
– Да уж, к сожалению, о них наслышаны все… – Брижитт снова взглянула на нее и решила, что девушка не держала никакой задней мысли. Она решила переменить тему:
– Муж рассказывал, что у вас есть пожилая тетушка. Вероятно, вы захотите навещать ее по воскресеньям?
Присси посмотрела на нее с благодарностью.
– Это было бы чудесно, миссис Джи!
Брижитт разглядывала маленькое изящное существо, грациозно присевшее на ковер. Каждое ее движение было гармонично. Она была очень хрупкой, с тончайшими щиколотками и запястьями. Точеный профиль и нежная шея. Маленькие руки с тонкими пальцами. Ее лицо было бы некрасивым, если бы ни его выразительность; эти черты невозможно было представить себе неподвижными. «Ей нетрудно завоевать симпатию, – подумала Брижитт. – Может быть, именно притягательность этой личности заставила Фергюссона привезти ее сюда? Так ли это все случайно? Откуда взялось это внезапное желание стать няней? То, что она любит детей, совершенно очевидно, но она могла бы завести своих собственных! Мужчины должны находить ее очень соблазнительной.»
– Пойдемте, я покажу вам детскую. Кстати, как это вам удалось так быстро приручить Никки? У него достаточно трудный характер.
– Ну, до полного доверия еще далеко. Отчего он такой беспокойный? – спросила Присси.
– Не знаю. Он всегда был таким. (Может быть, страх за его будущее, не отпускавший ее во время беременности, так повлиял на него? Сарра, чье рожденье не вызывало такого беспокойства, была гораздо спокойнее.) Но ответьте мне, Присси, – спросила она неожиданно, – почему вас привлекает такая скучная, не требующая никакой квалификации работа?
– Может быть, дело в том, что я просто люблю детей, и у меня самой было очень одинокое детство.
– У меня тоже, – произнесла Брижитт помимо собственного желания.
На секунду они замерли, пристально глядя друг другу в глаза.
– Ну вот, теперь все ясно, – подвела черту Присси.
Ночью, ложась в постель, Фергюссон спросил Брижитт:
– Ну как, предпочла бы ты бриллиантовые сережки моему подарку? – он изо всех сил старался сохранять серьезность.
Брижитт колебалась. Ей ужасно хотелось поделиться с ним тем странным впечатлением, которое произвела на нее Присси, но выражение доверчивости, столь ясно проступившее во взгляде мужа, заставило ее сдержаться: она не осмелилась испортить ему удовольствие от чудесной находки, которой он так по-детски гордился.
– Девушка просто очаровательна, – тепло ответила она.
Внезапно дрожь пробежала по ее телу. Она улыбнулась.
– Становится прохладно. Не пора ли нам ложиться?
Она знала, что все тревоги улягутся, как только она окажется рядом с Фергюссоном, тесно прижмется к его плечу. Спокойствие, действительно, ненадолго вернулось к ней. Его руки были так ласковы и теплы! Он шептал ей на ухо нежные глупости, что случалось с ним только в те минуты, когда он был абсолютно счастлив.
Но как только свет погас, очарование растаяло. Лунный свет отливал стальным блеском; почему-то Брижитт показалось, что над нею нависла угрожающая тень.
– Что с тобой, дорогая? – Фергюссон, всегда очень тонко ощущавший малейшие колебания ее душевного состояния, не мог не заметить охватившей ее тоски.
– Ничего, – ответила она, уткнувшись ему в плечо. Ну как она могла признаться в том, что каждую минуту ощущала незримое присутствие Присси, даже сейчас, в этой комнате? Жизнь этой девочки-сироты, воспитанной бедной тетушкой, явно представляла собой нескончаемую борьбу за существование: за то, чтобы со временем и у нее появился свой дом, дети, любящий муж… Брижитт готова была поделиться с нею всем, что имела, только не главным своим сокровищем, спокойно засыпавшим сейчас рядом, согревавшим ее своим теплом. А ведь одинокая девушка нуждалась прежде всего в любви.
На следующее утро, войдя в детскую, Брижитт услышала окончание истории, увлеченно рассказываемой Присси.
– Итак, в моих жилах течет королевская кровь! Доказательство спрятано в этом медальоне.
Присси показала детям массивный золотой медальон, висевший у нее на груди. Ее огромные глаза сверкали гордым и возбужденным блеском. Несмотря на присущую ему склонность к фантазиям, Никки сохранил хладнокровие:
– Но если твой дедушка был принцем, то почему же ты не принцесса?
– Ну, видишь ли… – Присси по-прежнему не замечала Брижитт. – Всем известно, что твой дальний предок был пиратом, – ведь это же не означает, что и ты должен унаследовать его профессию! К тому же, моя бабушка была танцовщицей, очень гордой танцовщицей, – она никому не рассказала, что родила свою дочь от принца, и в дальнейшем девочка тоже стала балериной.
– Значит, твоя мама была балериной? – продолжил Ник свой допрос.
– Да… то есть, нет… Я точно не знаю, мне никто об этом не рассказывал.
В этот момент Сарра начала кружиться по комнате, радостно восклицая:
– Я танцевать! Сарра танцевать!
Ее плотное тельце приобрело вдруг неожиданную грацию.
Брижитт решила, что настал момент обнаружить свое присутствие.
– Когда Сарра немножко подрастет, нужно будет обучать ее ритмике, – у нее явно присутствуют все задатки, – сказала она. – Присси, что за необыкновенную историю вы рассказывали детям?
– О, я просто выдумывала. Ну, не совсем так, конечно… Но в общем, все это, наверное, ерунда – не более, чем семейное предание. Мне всегда нравилось в него верить.
Брижитт прекрасно ее понимала. Одинокий ребенок с богатым воображением, будущее которого рисовалось его тетушке в виде прилавка бакалейной лавчонки, не мог не искать убежища в вымышленном мире. Но Присси всегда держалась с таким достоинством, что в красивой сказке вполне могла оказаться доля истины.
Фергюссона очень заинтересовала и развлекла история Присси, пересказанная ему Брижитт.
– Эта девушка способна убедить вас всех в чем угодно, – сказал он. – Ее чары просто неотразимы. Любопытно, что она прячет в своем медальоне? Вероятнее всего, это фото ее возлюбленного!
Капитуляция Никки произошла на следующий день после прибытия Присси. Ночью ему привиделся один из его обычных кошмаров. В таких случаях Брижитт всегда прибегала к нему, несмотря на протесты Фергюссона, считавшего, что его сын уже достаточно взрослый для того, чтобы справляться со своими страхами без посторонней помощи.
Этой ночью, подойдя к двери детской, Брижитт обнаружила, что мальчик уже не один. Присси прилегла рядом с ним и крепко обняла его. Несмотря на то, что его маленькая головка доверчиво лежала у нее на плече, в облике девушки не было ничего материнского. Эти двое напоминали маленьких детей, потерявшихся в лесной чаще. Щеки обоих были мокры от слез. «Никки доверился Присси, – и это очень хорошо, только бы она его не избаловала!» – подумала Брижитт. Но новая гувернантка сама была как дитя, и Брижитт тут же сочла свою мысль совершенно нелепой.
– Я тоже расплакалась, – призналась Присси. – Ночная тьма, страх и одиночество – все это показалось мне ужасным.
– Теперь мы уже больше не боимся, – сонно пробормотал Никки.
Посоветовав Присси поскорее вернуться в ее комнату, Брижитт на цыпочках прошла в свою спальню. «Какое нежное сердце у этой девушки! Ей можно полностью доверить детей и быть при этом уверенной, что с ними все будет в полном порядке. Это забавное маленькое создание – настоящая жемчужина!» – думала она, засыпая.
