Текст книги "В когтях у хищника"

Автор книги: Дороти Иден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 17

Мимо медленно двигались грузовики, вагончики, тележки и велосипеды, нагруженные фиолетовыми и голубыми гортензиями, розами, дельфиниумами, астрами и георгинами – такими яркими, что рябило в глазах. Все это многоцветье переливалось, словно радуга. Миловидные девушки в легких платьицах на ходу бросали из корзин розы. Клоуны пританцовывали, повесив на шеи гирлянды из цветов. С покрытых цветами машин дети кидали в толпу бутоны. Небо ярко голубело, а воздух был по-осеннему чист и свеж.

Казалось, люди утопали в цветах, как будто, коснувшись их лиц, алые лепестки георгинов стирали и уносили прочь все воспоминания и чувства, кроме одного – восхищения.

Ральф Билей припарковал машину на небольшом возвышении, откуда было хорошо видно все шествие. Негромко играло радио, и разноцветные потоки цветов и людей проплывали мимо под вальс Штрауса.

– Ну и красотища! – воскликнул Саймон.

– Эти георгины натолкнули меня на мысль, – сказала Айрис. – Как ты думаешь, будут они расти вдоль южной стены Хилтопа? Вон те, желтые и алые прекрасно бы смотрелись. Правда, Саймон?

– Пожалуй, – неуверенно ответил тот. – Интересно, есть ли что-нибудь новое про Гасси?

Айрис с укором взглянула на него:

– Хотя бы сейчас не напоминай нам, пожалуйста, о Гасси. Довольно нам этого и дома.

– Не так-то просто выбросить это из головы, – пробормотал Саймон.

Ральф повернул к нему бледное учтивое лицо:

– Айрис права, старик. Мы ничего не изменим, даже если будем постоянно об этом думать. Не так ли, Антония?

Он взглянул на Антонию, которая сидела рядом, на переднем сиденье. Она почувствовала в словах доктора двойной смысл. Наверное, он имел в виду не столько Гасси, сколько ее, Антонин, отказ выйти за него замуж. Похоже, он не собирается но этому поводу переживать. Ведь у него холодный ум, который спокойно раскладывает все по полочкам и запирает эти полочки на ключ. Он реалист. Она даже подумала, что, пожалуй, отнеслась бы к Ральфу с большей симпатией, если бы он взглянул на нее хотя бы с укоризной. Впрочем, это бы все равно не помогло. Она чувствовала, что будь в ее голове хоть немного яснее, она непременно заметила бы повисшее в машине напряжение. Саймон держался натянуто, Айрис изо всех сил старалась казаться спокойной, а невозмутимость Ральфа Билея скорее была Похожа на торжество.

Антония чувствовала, что их дружелюбие неискренне и что в действительности все они ни капли не верят друг другу. Девушка не сомневалась, что, если бы ее голова работала лучше, она бы поняла, в чем дело. Сейчас же ответ как будто ускользал от нее.

На грузовике медленно проехала группа девушек, которые бросали в толпу зрителей цветы. В воздухе отчетливо запахло розами. По радио закончили передавать вальс Штрауса, и послышался серьезный голос диктора: «Мы прерываем нашу программу, чтобы сделать следующее объявление: просим каждого, кто знает о местонахождении этого человека, сообщить в ближайшее отделение полиции».

Это по поводу Гасси, вздрогнув, подумала Антония. Однако голос диктора бесстрастно продолжал: «Разыскивается пожилая женщина. На ней может быть черная шляпа и плащ. В руках может держать небольшой саквояж. У нее седые волосы и голубые глаза, рост около пяти футов шести дюймов. Возможно, она будет спрашивать, который час и как пройти на вокзал. Каждою, кто увидит женщину, соответствующую данному описанию, убедительно просим немедленно связаться с полицией, так как женщина психически нездорова и может оказаться опасной. Мы повторяем объявление…»

Антония воскликнула:

– Да в такой толпе бедная старушка совсем потеряется!

Ей никто не ответил. В машине повисло тягостное молчание. Антония инстинктивно повернула голову и увидела лица Айрис и Саймона. Айрис кусала нижнюю губу. У нее так расширились зрачки – совсем как у Птолемея, когда тот смотрел на птиц, – что глаза из зеленых превратились почти в черные. Саймон открыл свой ярко-вишневый пухлый рот в испуге, который даже не пытался скрыть.

– Да что, собственно, случилось? – беззаботно спросила Антония. Ее сердце забилось от волнения. Ответ… от нее постоянно ускользает ответ. Ну что туг поделаешь! – Вы знаете эту женщину?

Айрис с нервной усмешкой выдохнула:

– Она же сумасшедшая, разве ты не слышала? Ужасно боюсь сумасшедших.

– …будет спрашивать, который час и как пройти на вокзал, – повторял диктор.

– В этой толпе она может оказаться где угодно, – дергалась Айрис.

– Дураки! Какого черта они трезвонят об этом по радио! – сорвалось у Саймона.

Успокаивающим тоном Ральф Билей сказал:

– И правда, нашли время! Люди могут поддаться панике. – Улыбаясь своей плоской улыбкой, он взглянул на Антонию. – Сумасшедшая совершенно не вписывается во всю эту красоту. Она как уховертка на цветке георгина.

– Что за сравнение, Ральф! – воскликнула Айрис. – Хотя точнее не скажешь. Черт возьми эту старуху, кто бы она ни была! Она испортила Мне весь праздник. – Айрис поежилась. – Терпеть не могу сумасшедших!

Антония слушала Айрис, а в ее голове творилось что-то невообразимое. Перед ее глазами медленно воскрешалось то, что произошло вчера вечером. Вот Ральф ведет ее из кухни в столовую, а Саймон берет единственный оставшийся на полке бара стакан и передает ей. А ведь в этот стакан вполне могли подсыпать снотворного. Едва ли, зная это, Саймон передал бы ей это зелье со счастливым лицом. Поэтому он так удрученно пробормотал: «Будем здоровы!» Говорят, после снотворного голова становится как раз такой тяжелой и тупой. Конечно, ее вовсе не собирались отправить на тот свет. Все гораздо проще. Им не хотелось, чтобы утром она встретилась с Дугалом.

И снова – почему? Какая разница – увидится она с ним сегодня или завтра? Неужели завтра будет слишком поздно?

Хотя в голове Антонии немного прояснилось, она не могла ответить на этот вопрос. Она даже не подумала о том, что поздно может оказаться потому, что завтра ее уже не будет в живых. Ведь это так невероятно! Она на самом деле уже падала с лестницы, ей подмешивали что-то в стакан и подсовывали снотворное. К тому же всем постоянно внушалось, что она может что-нибудь выкинуть. Но зачем? У нее были одни только подозрения, а не факты, как у Гасси.

Гасси! От ужаса у нее буквально волосы стали дыбом. Неужели исчезновение Гасси все-таки не случайно?

«Уезжайте, – советовал ей Дугал. – Заприте на ночь дверь». – Она думала, что он сказал ей это под влиянием буйной фантазии своей матери, но, скорее всего, он тоже знает что-то, о чем как раз и собирался ей утром рассказать. Все это каким-то невероятным образом связано и со светом в нежилом крыле, и с ночными криками, а теперь вот еще с несчастной старушкой, которая не в себе.

Ее рука лежала на рукоятке дверцы. Она осторожно нажала на нее, и дверца стала открываться.

– Тони, что ты делаешь? – закричала Айрис. Антония едва успела перекинуть ноги через порог, как Ральф схватил ее за руку худыми цепкими пальцами и задержал.

– Выпустите меня, пожалуйста! – сказала она, тяжело дыша и стараясь не сорваться. – Я хочу выйти. Так будет лучше видно шествие.

– Вам нельзя перегружать больную ногу, – настаивал Ральф.

– Правда, нельзя, дорогая, – словно эхо, повторила Айрис.

Антония чувствовала, что не в силах больше справиться с волнением.

– Господи, уж если я могу танцевать, я вполне могу пять минут и постоять!

– В том-то все и дело, дорогая. Если ты собираешься вечером с нами, тебе следует поберечь ногу. Ты же знаешь, опухоль все еще не спала.

Айрис немного наклонилась вперед. Антония различила запах ее духов – Шанель № 5. Именно эти дорогие духи кто-то из озорства разбрызгал по всей ее комнате. Вокруг маленькой головки Айрис нимбом сияли бледно-серебристые волосы и обрамляли ее напряженное белое лицо. Антония чувствовала, что крупное тело Саймона тоже натянут, будто струна. Лицо Ральфа с плоскими губами было невыносимо близко от нее, он до боли сжимал ее запястье. У девушки возникло дикое желание закричать так же, как кричал кто-то, когда она падала с лестницы. Закричать, словно оказавшийся в ловушке кролик, чтобы люди обратили на нее внимание, и она смогла бы сказать им: «Меня насильно здесь удерживают!»

Мимо проплывали благоухающие цветы. Слышались взрывы аплодисментов и приветственные возгласы. Казалось, воздух наполнен лишь солнцем и цветами. А где-то рядом несчастная безумная старушка ищет дорогу на вокзал, чтобы успеть на какой-то несуществующий поезд. Кто она? Имеет ли она какое-нибудь отношение к Хилтопу или Антонию опять подводит болезненное воображение?

Наклонившись к ней, Ральф Билей захлопнул дверцу машины. Он выпустил ее запястье, слегка похлопав по руке холодными сухими пальцами.

– Думаю, мы уже можем ехать, – объявила Айрис. – Мы почти все увидели. – Она по-прежнему сидела на самом краешке, однако ее лицо казалось уже почти спокойным. – У меня куча дел, да и Антония должна дать своей ноге немного отдохнуть. Как вы считаете, Ральф?

– Отличная мысль. Можно попробовать приложить холодные компрессы.

Время для компрессов давно прошло, хотелось сказать Антонии. Но она вдруг словно дар речи потеряла – как будто все они беспокоились о ком-то умирающем.

– Ради бога, поехали же! – не выдержал Сайгон, и Ральф нажал на стартер.

Как только они приехали домой, Айрис заявила, что ей надо сделать несколько звонков, и заперлась в спальне. Антония хотела позвонить Дугалу, но ей пришлось ждать. В ее комнате телефона не было, а с того, что стоял в холле, было невозможно спокойно поговорить. Рядом постоянно, случайно или намеренно, кто-нибудь крутился. Не могла же она, когда тут же возле клетки суетился Саймон, сказать: «Я чувствую себя узницей. Мне не разрешили даже выйти из машины». Казалось, каждый раз, когда ее звали к телефону, Саймон непременно оказывался возле своих птичек. Или с красиво повязанным вокруг головы красным шарфиком Айрис принималась вытирать с перил пыль. Или же проворно, словно мышь, по холлу прыгала со щеткой в руках Белла.

А когда звонила Айрис, она закрывалась в своей комнате, и никто не знал, о чем она там говорит. Заказывала ли она продукты, обсуждала с рабочими цвета красок и обоев… или же быстро шептала: «Вы ее еще не нашли? Она не должна бродить по улицам. Она опасна».

Почему вдруг Антония подумала, что Айрис звонит по поводу потерявшейся женщины?

Наконец Айрис спустилась вниз, а чуть позже Антония увидела, как она гуляет с Ральфом Билеем по саду.

Надо скорее позвонить Дугалу! Однако поспешите в холл, она увидела, что Саймон все еще там. Он шевелил в клетке пальцем и рассеянно цокал языком, потому что смотрел не на птиц, а на Айрис и Ральфа. В лучах солнца казалось, будто они сошли с картины Кэмпбелла Тейлора – такой же просторный светлый зал, из открытых дверей которого начинается дорожка, а в конце ее – две фигуры.

Через несколько минут Ральф снова сел в машину и поехал по дороге с холма. Айрис метнулась в дом и затараторила:

– Мне надо приготовить чай. Холстеды возвращаются. Антония, почему ты на ногах? Тебе надо прилечь.

На пороге появились Джойс и Дэвид Холстеды.

– Саймон! Вы все возитесь с этими птичками! – добродушно пророкотала громогласная Джойс. – Но они и правда милы. Я бы с удовольствием украсила шляпку вон тем желтеньким пучком перьев. Правда, цветы были чудесны? У меня буквально дыхание перехватывало.

– Да, очень красивые, – согласилась Айрис. – На следующий год я хочу засадить тут все георгинами. Они такие яркие. Если, конечно, их не прибьет ветром. Я поставила чайник. Сейчас будем пить чай. Белла отдыхает, бедняжка.

Джойс громко рассмеялась:

– Вы только посмотрите на Саймона! Наверное, он принял за чистую монету, когда я сказала, что хочу украсить шляпку желтыми перышками.

– Это ведь Джонни! – ответила Айрис. – Несчастный Саймон! Он убьет любого, кто тронет Джонни. Правда, дорогой?

– А эта сумасшедшая! – неожиданно вспомнила Джойс. – Вы слышали радио? У меня даже мурашки бегают, когда я думаю, что где-то рядом может бегать псих.

– У меня тоже, – согласилась Айрис. – Они совершенно испортили мне весь праздник. Надеюсь, ее найдут раньше, чем мы выедем из дому.

– В Крайстчерче сто пятьдесят тысяч человек, – резонно заметил Дэвид Холстед. – Едва ли именно мы натолкнемся на эту несчастную старушку.

Его жена содрогнулась:

– Да, пожалуй. Однако таких людей надо бы запирать получше. Чтобы они не смогли убежать.

Яркие глаза Айрис беспокойно заметались по комнате.

– Я с вами полностью согласна, – воскликнула она.

Они как раз пили в холле чай, когда в дверь позвонили, и на пороге появилась старушка с гладко причесанными седыми волосами и печальными голубыми глазами, аккуратно одетая во все черное.

Джойс Холстед открыла рот от изумления, а Айрис подскочила на месте, и ее чашечка со звоном запрыгала по блюдцу.

Антония засмеялась:

– Какие же вы нервные! Это всего лишь подруга Беллы. Она уже недавно заходила. Наверное, вернулась за своим зонтиком.

Айрис быстро пересекла холл и подошла к женщине.

С виноватым лицом Джойс откинулась на спинку стула:

– Не надо им было давать по радио такие объявления. Они сеют в людях панику. Бедные мои нервы!

– Ты ведешь себя как дура, – сказал ей муж. – На кой черт шизофреничка притащится именно сюда?

– Я все понимаю. И, правда, глупо. Но я не смогла сдержаться. Дэвид, не произноси, пожалуйста, таких ужасных слов. Шизофреничка! Что это еще такое?

– Это означает раздвоение личности. Шизофреник становится как бы двумя людьми одновременно. Как Джекил и Хайд, например.

Саймон как можно более осторожно поставил на край стола чашку и блюдце. Когда мимо дверей прошли Айрис и старушка, он вытер рот и сказал:

– Это же мисс Рич, подруга Беллы. Она уже бывала здесь раньше. Да, мисс Рич. Ее именно так и зовут.

– Она недавно потеряла сестру, – добавила Антония.

– Да? Я и не знал. Наверное, Белла мне просто не сказала. Да, это точно мисс Рич. Она совершенно безобидна.

«Что ты такое несешь? – подумала Антония. – Все они болтают ерунду».

Вернулась Айрис:

– Мне пришлось разбудить Беллу. Саймон, ты помнишь мисс Рич? Она уже здесь бывала. Пришла за зонтиком. Я сказала ей, что Белле будет легче, если она с ней поговорит.

Опять одно и то же. Да что это с ними? И почему сумасшедшая, которая безобидно бродит где-то, так их расстроила?

Через некоторое время Айрис сообщила, что мисс Рич ушла. Как раз вернулся Ральф и подвез ее до трамвайной остановки. Перекинув через руку вечернее платье из золотой тафты, Айрис собиралась выгладить его на кухне.

– Доставай свое платье, Антония, я заодно и его отутюжу, – предложила она.

– Зачем же. Я могу сама.

– Нет-нет. Тебе надо как можно дольше держать свою лодыжку в покое. Ты ведь будешь сегодня танцевать. Вот повеселимся!

Вот только время ли теперь веселиться? Меньше всего Антонии хотелось сейчас танцевать. Представив холодные гладкие ладони Ральфа Билея на своей спине, его нездорового цвета лицо рядом со своим, Антония с отвращением содрогнулась. Но спорить бесполезно. Ей надо достать платье и отдать его Айрис. Сегодня что-то непременно случится. Она с уверенностью чувствовала это.

Войдя в свою комнату, Антония поняла, что кое-что уже случилось. Сначала она не заметила ничего особенного. Только подушки на кровати лежали немного криво, а дверь гардероба оказалась приоткрытой. Впрочем, утром она так спешила, что вполне могла плохо заправить постель и оставить гардероб открытым.

Затем она заметила, что ящик ее туалетного столика наполовину выдвинут, а все содержимое перевернуто, как будто там что-то искали. Кроме того, на столике была рассыпана пудра.

На память пришел гостиничный номер в Окленде, где кто-то рылся в ее вещах. Затем она отчетливо вспомнила, как недавно они вошли с Беллой в комнату Айрис и увидели там ярко-красную надпись на стене и рассыпанную повсюду пудру.

«Гасси! – пронеслось в ее голове. – Значит, он вернулся!»

Как во сне, в ее памяти снова и снова слышался его пронзительный голос: «Но это не я! Не я!» Голос в телефонной трубке, свет в нежилом крыле, обрывок водоросли на лестнице, чей-то крик… Допустим, на стене в комнате Айрис писал все-таки не Гасси…

В страхе перед неизвестным Антония выбежала на лестницу и закричала:

– Айрис! Айрис!

Внизу все разом подняли головы. Айрис быстро подошла к лестнице. В ее лице была тревога:

– Что такое, дорогая? Саймон, выключи, пожалуйста, утюг. Так что случилось, Антония?

Антония уже пожалела, что на минуту потеряла над собой контроль.

– Кто-то возился в моей комнате, – ответила она. – Так похоже на Гасси…

– Но это не может быть Гасси! – Айрис вдруг резко замолчала. Казалось, будто ее взяли за плечи и пригвоздили к месту.

– Ладно, пойдем – сама увидишь, – настаивала Антония.

Айрис побежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Войдя в комнату, она остановилась как вкопанная. На ее лице изобразилось раскаяние.

– Ах, Тони, извини, пожалуйста! Я нечаянно рассыпала твою пудру.

– Ты! – удивленно воскликнула Антония.

– Да, я. Я не хотела, чтобы ты узнала, что я была здесь. Но меня зачем-то вызвали. Господи, какой беспорядок!

– Так, значит, это ты! – с недоумением повторила Антония. – Что, в конце концов, ты здесь делала?

– Дорогая, не расстраивайся так. Это все из-за тех несчастных таблеток. Ральф сказал, чтобы я их нашла. Они слишком сильные.

Антония смотрела, как к ней приближается узкое, заостренное книзу лицо Айрис, ее блестящие от волнения глаза – совсем как у Птолемея, когда он следит за птичками.

Именно из-за всех этих загадок она и осталась здесь, в отчаянии напомнила себе Антония. Она не должна бояться, не должна позволять страху заползти к ней в душу и овладеть ею. Наверное, Айрис действовала от чистого сердца. Почему же тогда ей кажется, что в комнате специально оставили беспорядок, чтобы окончательно сбить ее с толку. А может быть, чтобы представить другим доказательства – если они понадобятся.

– Я же говорила тебе, что не пила никаких таблеток, – холодно сказала Антония. – Ты что, не веришь мне?

Айрис натянуто засмеялась. В ее глазах было отчаяние:

– Я знаю, что ты так думаешь, дорогая, но Ральф сказал… на всякий случай…

– И ты нашла их?

– Нет, дорогая. Если бы ты только попыталась вспомнить…

Кровь бросилась Антонии в лицо. Она была не в силах оставаться больше любезной:

– Возможно, у тебя самые лучшие намерения, Айрис, но, по-моему, ты ведешь себя просто возмутительно. Не знаю, что ты замышляешь, но не сомневайся – я выясню это прежде, чем покину этот дом.

Айрис всплеснула руками:

– Ну, вот! Сама видишь, какая ты неуравновешенная. Тебе кажется, будто я что-то замышляю, когда единственное, что я, как всем известно, пытаюсь сделать, – так это позаботиться о тебе. А ты бог знает что выдумываешь!

Антония гневно смотрела на нее. У нее не хватало слов от возмущения. Неожиданно она услышала, как Саймон, который оказался возле двери, сказал:

– Пойдем, Айрис, хватит.

Айрис хотела было на него накинуться. Однако тут же овладела собой и с обидой в голосе заговорила:

– Вы только полюбуйтесь – я из кожи лезу, чтобы угодить Антонии, и вот вам благодарность. Ведь я же извинилась, не так ли? Сейчас возьму тряпку и все вытру.

Неужели и правда глупо обращать внимание на такие пустяки, подумала Антония. Но ведь они сами придают им значение. Вон какое испуганное лицо у Саймона, и Айрис изо всех сил пытается теперь все загладить.

– Зачем же, я сама все уберу, – медленно сказала Антония. – Я просто не люблю, когда трогают мои вещи, вот и все.

– Никто не любит! Саймон, не смотри на меня так грозно. Я искала те пропавшие таблетки снотворного, – услышала Антония, когда Айрис с Саймоном вышли.

Настоящий спектакль. Генриетта непременно оценила бы его по достоинству. Антонии вдруг нестерпимо захотелось расхохотаться, и она зажала рот ладонью, глядя на рассыпанную пудру. Вот только случайно ли ее рассыпали? Казалось, будто, сунув в пудру палец, кто-то пытался неуклюже писать ею. Она увидела «Л», «А», затем что-то неразборчивое и снова четко выписанную «А». Что там такое получается? – «Л», «А», затем, кажется, «Р» и еще одна «А». «Лаура! «– молнией пронеслось у нее в мозгу.

Подойдя к окну, Антония машинально распахнула рамы, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она сразу заметила над невысокой каменной оградой, которая тянулась перед крутым обрывом вниз, чью-то голову. Положив руки на парапет, мужчина легко перепрыгнул через ограждение и, Оглянув на лом, быстро зашагал по лужайке. Это был Дугал Конрой.

Она как сумасшедшая замахала ему руками:

– Дугал! Дугал! Подождите. Я спущусь к вам.

Конрой поднял голову. Даже издали было видно, как его лицо сразу как будто осветилось изнутри. Он на что-то показывал, и Антония догадалась, что он предлагает ей вылезти из окна и спуститься по пожарной лестнице. Неужели он думает, что ее держат под замком?

Впрочем, мысль все равно неплохая. Из холла эта часть здания не видна. Она сможет поговорить с Дугалом без лишних глаз.

Встав на подоконник, она начала спускаться по крутой лестнице.

Дугал стоял у ее подножия и, когда Антония спрыгнула с последней ступеньки, он молча обнял ее.

На минуту ей показалось, что ничего серьезного до этого вообще не произошло. Жизнь как будто только начиналась. Как забавно, забавно и мило, что с Дугалом Конроем, у которого такое строгое лицо, честные голубые глаза, золотистые брови и непослушные волосы, произошла такая чудесная перемена.

Неожиданно он выпустил ее из рук и смущенно сказал:

– Простите. Мне очень жаль, что так получилось.

– Дугал Конрой, если вы еще раз скажете, что жалеете об этом, я преспокойно сброшу вас вон с той скалы.

Дугал шагнул в сторону. На его скулах заиграли желваки.

– Не говорите так, – попросил он. – Потому что, по-моему, кого-то уже сбросили со скалы.

Черная туча ужаса вернулась и снова закрыла ясный день.

– Гасси! – прошептала она. – Только не Гасси.

– Не знаю. Я спускался по веревке, привязав ее к парапету. Воспользовался тем, что в доме никого не было.

– И что?

Антония постаралась не думать о том, как Дугал висит над пропастью на веревке. Со все возрастающим страхом девушка слушала его рассказ:

– В двадцати футах вниз растет наполовину вырванный куст. На нем я и нашел вот это. – Он показал ей выцветший голубой лоскуток.

Антония вдруг отчетливо представила себе тощего загорелого Гасси в изношенной рубашке и залатанных брюках. Пусть плутоватого и в любую минуту готового соврать, но живого, пока еще живого.

– А как же удочки, Дугал? – наконец проговорила она.

– Их легко могли туда подбросить.

Антония подавленно кивнула:

– Пожалуй. Все равно, этот лоскуток еще ничего не доказывает. Может, это просто обрывок белья, которое повесила на веревку Белла. Здесь такой жуткий ветер.

Дугал недоверчиво посмотрел на девушку.

– Если с Гасси это все-таки случилось, – Медленно и нехотя начала она, – то лишь потому, что он кое-что знал или у него что-то было. То, что представляло для кого-то опасность. Дугал, мы должны узнать, что это.

– Я понимаю.

– Послушайте, – взволнованно сказала она, – не говорите пока полиции о вашей находке. Ведь если они приедут, все будут начеку, и мы так ничего и не выясним. Я кое-что придумала. Вечером мы все едем на танцы. Я тоже поеду, но где-нибудь через час незаметно сбегу, возьму такси и вернусь сюда. Давайте встретимся здесь часов в одиннадцать. К этому времени, если я не ошибаюсь, Белла будет уже пьяна и, кроме нас, в доме никого больше не будет.

– Вот это да! Подумать только! – послышался вдруг громкий голос Джойс Холстед. – Полюбуйтесь-ка на этих голубков!

Вместе с мужем она гуляла вокруг дома и, смеясь, говорила:

– Ничего-ничего, мы вам не помешаем. Но здесь немного свежо, вы не находите?

– Ну, как вам мой план? – тихо спросила Антония у Дугала, улыбаясь Джойс.

– Идет, – согласился он. – Но мне ужасно жаль, что вам придется ехать на эти танцы.

– Ничего не поделаешь. Они ни за что не оставят меня здесь одну. Во всяком случае сейчас.

– Пожалуй, вы правы. Все равно мне не хочется отпускать вас с ними. Мне вообще не хочется вас здесь оставлять.

– Почему же, Дугал? – Девушка попыталась шутить, но дрожащий голос выдавал ее волнение. – Уж не влюбились ли вы в меня? У меня такие рыжие волосы. Ведь вам совсем не нравится этот цвет. Наверное, они вам что-то напоминают.

– Влюбиться в вас! – в отчаянии воскликнул он. – Да с какой стати я стану в вас влюбляться? Ведь у вас столько денег!

– Денег? – удивилась она. – Вы имеете в виду наследство тети Лауры? Но, ей богу, вы сильно преувеличиваете. Неужели в Новой Зеландии четыре тысячи фунтов – целое состояние… – Она осеклась, увидев на его лице муку. – Дугал, я угадала – мне досталось больше! – прошептала она. Вы хотели, чтобы я узнала об этом?

Он кивнул.

– Тогда быстрее говорите.

– Да, вы получите больше, – мрачно сказал он. – Всего лишь тысяч на четыреста больше.