Текст книги "Предписанное отравление"

Автор книги: Дороти Бауэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– О, да, – она хихикнула от одной только мысли, что могла бы возвращаться как-то иначе. – Знаете, путь довольно короткий.

– Да. Когда вы шли по площади и приближались к дому, не заметили ли вы незнакомца, праздно шатавшегося поблизости или стоявшего у ворот?

Ее глаза широко раскрылись, но ответила она, как всегда, сдержанно:

– Человека? Возле дома? – («Словно речь шла о бенгальском тигре», – подумал Солт). – Инспектор, вы рассматриваете версию ограбления? Нет, я никого не видела. Я бы сказала, если бы видела что-то такое, – самодовольно заключила она.

– Вы встречали кого-либо по пути обратно?

Она задумалась, но Пардо был уверен, что она размышляет не над вопросом, а над тем, почему он был задан.

– Нет, боюсь, я никого не встречала, – невесело ответила она, отчего создалось впечатление, что она хотела бы придумать какую-нибудь встречу, но не смогла составить убедительную историю.

– Мисс Буллен, все в порядке, – заверил ее Пардо. – Рассказ о том, что вы никого не встретили, так же полезен, как если бы все было наоборот.

Инспектор взглянул на Солта, и сержант встал. Готовясь уйти, Пардо еще раз взглянул на Эмили Буллен.

– Мисс Буллен, за сегодня вы насмотрелись на нас, – шутливо заметил он. – Пожалуйста, запомните пару пунктов. Дайте знать, если получите еще одно анонимное письмо. И помните, что незнакомец, о котором я спрашивал, может иметь отношение к тем шумам, на которые жаловалась миссис Лакланд. Поэтому я хочу знать обо всех незнакомцах, которые могут появиться у дома.

Нарочито не обращая внимания на вернувшийся к мисс Буллен испуг, инспектор открыл и придержал для нее дверь.

Пробормотав: «О, да. Я дам вам знать. Да-да. Доброго вам дня», Эмили Буллен вышла. Инспектор и Солт последовали за ней и увидели, как она быстро подымается по лестнице.

Спускавшаяся в это время горничная разминулась с ней в нижней части лестничного пролета. Не видевший прежде эту девушку Пардо взглянул на фигуру в свежем чепце.

– Мисс Доус, не так ли? – вежливо спросил он.

Девушка кивнула, ее бледное лицо осталось без выражения.

– Я – инспектор Пардо из Скотленд-Ярда, а это – сержант Солт, – представился полицейский. – В прошлый раз вы дали очень хорошие показания суперинтенданту Литтлджону. У вас есть голова на плечах. Не можете ли припомнить, когда вы принесли чай миссис Лакланд, не было ли у нее на тумбочке что-нибудь еще, помимо перечисленных вами предметов?

Сначала она слушала с надменным равнодушием, словно казалась непроницаема для любой лести, но как только Пардо закончил, она сердито вспыхнула:

– Что-нибудь еще? – повторила она неестественно громким голосом. – Инспектор, вы на неправильном пути.

– Почему?

– Потому что я не видела там ничего другого! Потому что я никогда не говорила ни о чем таком! Потому что он… вы… вы все пытаетесь переложить что-то на меня!

Внезапный страх охватил горничную и придал ее дрожащему голосу вульгарное звучание. Она развернулась на сто восемьдесят градусов и ушла прочь по коридору, подальше от детективов.

Глава 11. Дело против неизвестного

Кто это сделал?

Макбет

Субботним вечером Пардо нанес повторный визит Лакландам – выяснить, вернулась ли Кэрол. На этот раз ему повезло. Она приняла его сухо, но доброжелательно, что резко контрастировало с враждебностью ее кузины. Она была готова пересмотреть свои прежние показания, которые она дала Литтлджону. Пардо подумал, что она выглядит устало, сразу заметив неестественный страх, который он, так или иначе, замечал у всех обитателей этого дома.

Коротко поговорив с Хенесси и миссис Бидл, он завершил знакомство со всеми слугами. Он был впечатлен тем, как дворецкий изложил свой рассказ: не подчеркивая, но и не скрывая неприязни к покойной хозяйке и того, как она сама относилась к нему. Миссис Бидл то причитала из-за случившегося, то сердилась на вмешательство Скотленд-Ярда. Пардо она показалась типичной обитательницей дома Лакландов.

В воскресенье смогли передохнуть все, кроме полиции. Опрос аптекарей о сульфате морфия не принес ничего, как того и ожидал Пардо. Теперь полиция пыталась проработать показания и попытаться определить человека, которого Карновски дважды видел неподалеку от дома Лакландов. Но поскольку кроме слов актера об этом ничего не свидетельствовало, Солт разделял первоначальное мнение Пардо: незнакомец был плодом воображения Карновски. Но начиная со вчерашнего дня, инспектор Пардо склонялся к тому, что незнакомец был реальным, несмотря на то, что желание сержанта найти какие-либо улики осталось неисполненным.

К воскресной ночи не появилось ни одного свидетельства о незнакомце, и Солт начал проявлять признаки небольшого триумфа. Пардо провел этот день спокойно: он разбирал записи Литтлджона, а также свои собственные заметки, и, по привычке, составлял таблицы, помогавшие ему, если было нужно рассмотреть много вопросов. Он хотел бы обсудить их с Солтом, но сегодня сержант был слишком занят тем, что он называл «разнюхиванием ложных следов». Кроме того, Пардо не мог дождаться начала дознания. Судя по его предыдущим расследованиям, после окончания похорон и дознания семья немного успокоится, так как нервное напряжение спадет. Арена очистится для его собственной работы, и, несмотря на то, что впереди могут быть свои трудности, расследовать станет легче. На собственном опыте он научился не пренебрегать «остывшим следом». Холодный след зачастую приводил к наиболее ценным уликам. Когда след остывал, все становились менее осторожными, а среди них был и убийца.

Солт вернулся со службы усталый и злой: он долго шел по следу человека, которого минстербриджский констебль пару раз заметил неподалеку от дома Лакландов; но в итоге оказалось, что это всего-навсего безобидный торговец чистящим средством, заподозренный только из-за привычки надвигать шляпу на глаза. А Пардо пребывал в отличном настроении.

Но инспектор был неразговорчив. Он дал понять, что все дела стоит отложить до тех пор, пока не пройдет дознание, и когда они съели ужин в «Лебеде и переправе», Пардо оставил сержанта в гостинице. Он знал, что тот, вероятно, вытянет из хозяина местные сплетни, которые могут оказаться полезными. Сам же инспектор отправился на прогулку по берегу, наслаждаясь видами на этот рай рыболова.

Дознание началось в десять часов утра. Было мрачно, небо затянулось тучами. Солнечный свет, сиявший на прошлой неделе, исчез, и пыльные помещения ратуши казались непривлекательными. Публика, заглянувшая на слушания, получила скорее разочарование, а отнюдь не острые впечатления.

Мероприятие заняло менее получаса, и ему явно не доставало живости. Коронер, бывший солиситор, обладавший шармом мистера Ренни, был совсем не тем джентльменом, что обычно фигурируют в газетных колонках. Он знал как плюсы, так и минусы своей профессии. Минстербридж находил его сухим и скучным. Но полиции он нравился. В то утро он был в лучшей форме, хотя вам может показаться, что она ничем не отличается от худшей. Угрозы, потеря самообладания, неуместное остроумие, удивительные разоблачения и падающие в обморок свидетели – достопочтенные горожане ждали всего этого, но так и не получили. Вместо этого им достались показания, образцовые показания доктора Фейфула, предоставившего их в сдержанной манере, да пара фраз Кэрол, поведавшей о том, как она увидела, что бабушка умирает, и послала за врачом. Далее последовало объявление о том, что дальнейшие слушания отложены на две недели. Толпа слушателей почувствовала себя обманутой и посчитала, что доктор Том подвел их.

Однако один человек не был разочарован формальностью процесса. Взглянув на публику, Пардо понял, что в зале находится разгадка смерти миссис Лакланд. Он был уверен, что убийца здесь – среди присутствующих не хватало только миссис Бидл и двух служанок. Он наблюдала за девушками. Дженни застыла в одной позе, она смотрела то на одного, то на другого человека, но отстраненным взглядом. Кэрол словно побледнела из-за контраста с траурным нарядом и не смотрела ни на кого, кроме коронера. Во время показаний Фейфула инспектор дважды перехватывал взгляд Дженни на доктора, и всякий раз она тут же отводила глаза. А Кэрол не смотрела ни на кого. Эмили Буллен была неподвижна и сидела с покрасневшим лицом. По-видимому, она была загипнотизирована тем, что стала частью данного разбирательства. В заднем ряду сидел Карновски, который, несмотря на неприметную позицию, проявлял больше интереса, чем народ на более заметных местах. Пардо заметил, что Хенесси, дворецкий, постоянно отводил взгляд от актера, но через минуту снова начинал смотреть на него. Сам же Карновски не делал ничего, кроме попыток перехватить блуждающий взгляд Дженни. Он казался человеком, попавшим в племя дикарей, но относившимся к ним с какой-то озадаченной снисходительностью.

Как только все окончилось, Пардо вместе с Солтом поспешили в «Лебедь и переправу». Теперь инспектор был полон оптимизма: свобода действий и отсутствие необходимости уложиться в четко оговоренный период времени всегда давали ему такое чувство.

– Я хочу пересмотреть дело с учетом выявленных нами фактов и посмотреть, как теперь выглядят наши подозреваемые, – сказал Пардо, оказавшись в помещении и сев за стол.

– Подозреваемые? Это же все они, – заметил сержант. После душного зала суда и прошлой ночи он не был готов к работе, но сел напротив инспектора и настроился на мозговой штурм.

– Не вполне, – ответил Пардо. – С ходу мы не можем вычеркнуть никого из них, но полагаю, что при помощи здравого смысла мы сможем отсеять одного-двух подозреваемых.

– Слуг?

– Например, миссис Бидл. Не требуется хорошо разбираться в человеческой натуре, чтобы понять, что она не способна на отравление. Кроме того, будучи поварихой, она меньше других сталкивалась с капризами старушки. В наследство ей достанется шестьдесят фунтов, и я не могу себе представить, чтобы Бидл убила за эту сумму, даже если бы узнала, что старое завещание будет переписано.

– Но дворецкий сильно от нее отличается, – заметил Солт.

– На первый взгляд. Но ему причитается также всего шестьдесят фунтов. Не такие уж большие деньги, чтобы стать мотивом. К тому же Литтлджон сказал, что он достаточно обеспечен, у него есть банковский счет, и в случае увольнения у него не будет финансовых проблем. Нет, если это наш человек, то объяснением может быть только вспышка гнева из-за увольнения. Но мне не кажется, что он может разъяриться до такой степени.

– Да, – согласился сержант, – будь он настолько нервным, то держался бы подальше от киноактера.

– И у него было меньше возможностей, чем у любой из женщин, – продолжил Пардо. – Тому, кто убил миссис Лакланд, нужно было отравить лекарство, дать ей порцию получившегося препарата и вытереть пузырек за один раз, либо совершить несколько визитов в комнату старой леди, что увеличивало бы риск попасться. Так проделать все это мог тот, чье присутствие в спальне старушки не было чем-то необычным. То есть не Хенесси.

– А если допустить, что с ним кто-то был? – предположил Солт.

– Не очень вероятно. Кто мог бы разделять его мотив при том, что здравый смысл подсказывает – Хенесси могло двигать лишь чувство мести? Где можно найти соучастника в убийстве при том, что у тебя есть только обида на увольнение?

Солт не ответил, и инспектор продолжил:

– Сам я думаю, что Хенесси рассказал все, что знает. А вот двое служанок – совсем другой вопрос. Что вы думаете о них?

– Никто из них не убивал старуху, – быстро ответил сержант. – Но обе знают что-то еще.

– Согласен. Возьмем горничную Доус. Она может потерять место и ничего не выигрывает от смерти. И если бы убийцей была она, то не пыталась бы вспоминать о вещах на тумбочке, а через пару дней сердиться от того, что мы ей напомнили об этом. После четверга что-то произошло, и это заставило ее пересмотреть свои показания. Хотелось бы услышать об этом.

Пардо замолчал, и через какое-то время Солт заметил:

– Может быть, она подумала и решила загадку, поняв, кто был убийцей? И теперь она поняла, что говорить опасно?

Инспектор кивнул.

– Возможно. А вторая, Хетти Пэрк, беспокоит меня. С ней что-то явно не так.

– Сегодня она возвращается домой.

– Да. Это к лучшему. В Буллингхэме она, быть может, расскажет то, о чем боялась говорить здесь. За этими подслушиваниями у двери что-то кроется.

– Что-то за дверьми… Готов поспорить, что там не было ничего, кроме пары крепких слов, но из-за убийства у нее началась истерика, – предположил сержант.

Он думал, что инспектор придает слишком большое значение этой версии, но так и не смог рассеять его тревожность.

– Надеюсь, что вы правы, – коротко ответил Пардо.

– Ну, как мы знаем, у нее не было мотива для убийства старушки, – заявил Солт. – И невероятно, чтобы девушка в ее положении смогла проделать такое, не показав виду.

Пардо казался задумчивым.

– Значит, у нас остаются двое внучек, доктор и компаньонка. Сначала рассмотрим доктора Фейфула.

– Хорошо, – согласился сержант. – Можем сделать это без лишних слов. Как насчет мотива?

– Его нет. У него, напротив, были причины сохранить постоянную пациентку живой, ведь она приносила доход, а также собиралась изменить завещание в его пользу. Мы знаем: то, что она сказала ему в среду, было правдой. Ренни подтвердил это. Так что с ее смертью Фейфул потерял возможность получить наследство в пятнадцать тысяч фунтов. Но предположим, что у него был мотив. А была ли возможность дать ей яд? Та порция, что он дал ей днем, как мы знаем, была безвредна, и он не возвращался в дом до тех пор, пока ночью его не вызвали.

– Но он мог подмешать морфий в препарат и оставить его старушке, чтобы она самостоятельно приняла последнюю порцию, – размышлял Солт.

– Тогда кто так тщательно протер пузырек?

– Сообщник.

– Ну, это никуда не годится. Если Фейфул подмешал что-то в пузырек, то когда? Единственная возможность сделать это была между моментом, когда он дал лекарство миссис Лакланд, и временем, когда он ушел от Лакландов. То есть у него было всего четверть часа, причем старушка все это время весело беседовала с Буллен.

– Но та говорит, что вышла из комнаты после того, как доктор дал пациентке тоник.

– Так она и сделала. Но здесь нет большой разницы. Солт, подумайте. Те таблетки содержали по четверти грана морфия, а в теле найдено почти три грана. Так что в ее лекарстве нужно было растворить двенадцать таблеток, причем в это время старушка сидела рядом, наблюдала за ним, говорила с ним и так далее! Явный вздор! Причем если он растворил яд, то ему пришлось постараться, ведь нужно было использовать маленький пузырек!

– Это беспокоит и меня, – сказал Солт.

– Что?

– То, что яд был в пузырьке.

– Меня тоже. Почему не в стакане? Кто-то раздобыл морфий и подмешал его в лекарство. Но почему убийца выбрал пузырек, а не стакан? Ведь было бы легче приготовить яд заранее, под каким-либо предлогом войти в спальню и вылить яд в стакан? Если кто-то из домашних украл таблетки еще в июне, то у него было достаточно времени на подготовку. Но пузырек все время стоял на тумбочке! В половине третьего он был совершенно безвреден, и мы не знаем, когда в него попал яд. И я не могу понять почему. Миссис Лакланд не ложилась спать до тех пор, пока ей не принесли ужин, и, как нам сказали, спала она очень чутко, так что если кто-то и обнаружил, что она заснула, то все равно он очень рисковал, подмешивая отраву в пузырек. Конечно, это можно было проделать, особенно если яд уже был в жидком виде, но во всем этом есть какая-то бессмыслица, не согласующаяся с остальной частью хитрого замысла.

– Кажется, ее нужно было убить как раз тогда, – нахмурился Солт. – Интересно, почему яд был добавлен именно в последнюю порцию?

Пардо ответил не сразу, но, в конце концов, он сказал:

– Предполагаю, все знали – в тот день придет доктор, так что оставался риск, что он что-то обнаружит.

– Значит, анонимки доктору написал не убийца? Иначе...

– Нет, это был не убийца, – прямо ответил инспектор. – Легко заметить, что все получилось не так, как ожидал автор писем, и из-за несвоевременного убийства доктор потерял целое состояние. Если бы убийца был автором писем и попытался повесить все на доктора, то мог бы все сделать получше. У меня есть мысль насчет происхождения писем, но она озадачивает меня, так как я считаю, что автор писем рассылал их независимо от планов убийцы.

Солт призадумался.

– Вы предполагаете, что убийца знал о письмах и не хотел, чтобы Фейфул попал под подозрение, и совершил убийство так, чтобы обелить доктора?

Пардо рассмеялся.

– Мягкосердечный убийца! Нет, старина, я так не думаю. Если он так добр, то кто вытер пузырек, но оставил нам отпечатки доктора?

– Анонимщик.

– Получается целый поединок между отравителем и анонимщиком. Но давайте поговорим обо всех оставшихся: внучках, Карновски, мисс Буллен. А начнем с Дженни Херншоу.

– Для нее все довольно мрачно, – заметил Солт.

– Да. У нас есть рассказ Ренни, и ни одну из девушек нельзя рассматривать, не вспоминая о Джоне Лакланде и истории их жизни. Итак, каковы мотивы Дженни? Их много. Начнем с денег. Как-то не верится, что внучки совсем не знали, получат ли они что-нибудь после смерти миссис Лакланд. Они признают, что та постоянно говорила о своих деньгах, и, как мы знаем, она вполне могла заявлять, что лишит их наследства. В любом случае, Дженни могла знать, что является наследницей, а доказательств того, что она не знала об этом, у нас нет. Вот и мотив. Добавим к этому, что смерть бабушки означала для Дженни освобождение от тирании и обретение свободы выйти замуж за Карновски – при жизни старушки она никогда бы не получила разрешения на этот брак.

Вот вам тройной мотив для Дженни Херншоу. Кроме того, нужно учитывать, что ситуация вокруг Карновски обострилась из-за событий прошлой пятницы. А на следующий день миссис Лакланд поразила таинственная болезнь.

– Это выглядит, как если бы первая попытка Дженни не удалась, и она была вынуждена повторить ее, стараясь успеть прежде, чем старуха повидается с адвокатом, – кивнул Солт.

– Да. Прежде, чем та успела составить новое завещание. И если это было так, то внучки не знали об условиях завещания дедушки, и Дженни могла подумать, что может потерять все деньги, запаниковать и убить бабушку.

– Думаете, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, не так ли? – спросил сержант. Он знал, что шеф рассуждает не как человек, пришедший к определенным выводам.

– Да. Как-то все это чересчур, Солт. В то же самое время я боюсь действовать по наитию. Это может быть Дженни, это должна быть Дженни, но именно поэтому это не может быть она – все слишком сильно указывает на нее. Это довольно бестолковый аргумент в стиле «если косвенные доказательства против Икс плохи, то Икс – невиновен». Но иногда все обстоит именно так, как выглядит. Так что продолжим.

Возможности? Их предостаточно. Она могла дать миссис Лакланд препарат в тот момент, когда принесла ужин, а нам соврать, что миссис Лакланд отказалась от лекарства в семь вечера. В таком случае ее девятичасовой визит в спальню бабушки был сделан, чтобы убедиться: яд подействовал. С другой стороны, если девушка говорит правду, и ее бабушка не принимала лекарство в семь вечера, то она отравила ее в девять? В моих рассуждениях есть слабые места?

Солт задумался.

– Не могу сказать, – наконец, признался он.

– Ну, мне кажется маловероятным, чтобы последний визит в комнату бабушки был совершен ради убийства. Слишком уж нарочито, под носом у Карновски и второй внучки. Если старушку убила Дженни, то, думаю, она сделала это во время ужина. Предположим, что это сделала она, и не станем рассуждать, почему она отравила пузырек, а не стакан. Знает ли Карновски, что она сделала? И не пытается ли Кэрол Квентин защитить кузину?

– Почему вы так думаете?

– Я не говорил, что я так думаю. Но вспомните, что именно Кэрол в разговоре с нами пыталась преуменьшить антипатию миссис Лакланд к Карновски. Она притворилась, что это лишь из-за того, что он – киноактер. Также именно Кэрол ничего не сказала о том, что ее бабушка собиралась поговорить с Ренни о…

– Возможно, она так пыталась защитить себя.

– Может быть. Также это могло бы скрыть мотивы Дженни, ведь та несколько дней назад попала в переделку и могла быть вычеркнута из нового завещания.

– Это ссора со старушкой все для нее портит, – заметил сержант.

– Да. И вспомните, что это она спрашивала Ренни о завещании, рассказала Литтлджону об увольнении Хенесси, но не упомянула о присутствии Карновски и странно выглядела, когда суперинтендент спросил об анонимных письмах.

– Может, она сама их отправила, – неохотно допустил Солт.

– Возможно. Хотя если это она, то я не разбираюсь в людях. Но я чувствую, что Дженни Херншоу кое-что знает…

– Она знает, кто убил старушку? – предположил Солт.

– Это было бы слишком хорошо, Солт. Конечно, она может знать, как может и сама быть убийцей. Но сейчас я думаю не об этом. Вчера вы удивились тому, что я поверил рассказу Карновски о парне, которого вы пытались выследить, не так ли?

– Парне? – хмыкнул Солт. – Это лишь плод фантазии.

– Нет, он из плоти и крови. Я и сам был скептичен, пока не упомянул о нем в разговоре с Дженни Херншоу. Вы не заметили, как она поначалу отрицала, что что-то знает, а потом, когда я отставил эту тему, сама стала говорить о «приукрашивании фактов»?

– Да, но…

– Почему, когда я сказал ей, что это была идея Карновски, она перепугалась до смерти и больше не смогла ничего нам сказать? Если тот человек не существовал, ей не нужно было пугаться при упоминании мистера Карновски. Думаю, она знает о нем. Думаю, она вернулась к этой теме, так как с тех пор, как я упомянул о нем, тот парень не выходил у нее из головы, и она решила развеять мои подозрения, высмеяв эту мысль.

– Звучит разумно, – признал сержант. – Но смотрите: допустим, она подозревает, что старушку убил Карновски, и допустим, что она решила, будто он изобрел того парня, чтобы бросить тень подозрения на кого-то еще? И ваш рассказ усилил ее уверенность, что все это – дело рук Карновски.

– Солт, сегодня вы соображаете в два раза быстрее обычного, – улыбнулся Пардо. – Может, и так. Но все-таки она знает что-то важное. А что насчет кузины, Кэрол Квентин?

– Они в одной лодке, не так ли? Я имею в виду, что их условия практически одинаковы.

– Конечно, возможности у них равные, – ответил Пардо. – Но я не думаю, что у нее вы найдете мотив так же быстро, как у Дженни. Конечно, остается мотив денег, да и избавления от рабства, или как еще назвать их положение в доме старухи? Мотивов достаточно, но все-таки в опале была Дженни, она же была и влюблена в человека, который, по-видимому, любит ее. У нас нет улик, показывающих, что для мисс Квентин смерть миссис Лакланд была так же важна, как для второй внучки.

Пардо нахмурился, а затем медленно продолжил:

– Я не понимаю, почему она была убита в среду ночью, а не раньше, ведь когда она сильно болела, Фейфул не стал бы обращать такого сильного внимания на ее смерть.

– Потому что она собралась изменить завещание, – предположил сержант.

– Да, я знаю. По этой причине ее могли убить сейчас, а не месяц назад. Но морфий пропал в июне, значит, убийца ждал, пока не наступит выздоровление, словно хотел, чтобы смерть совсем не выглядела естественной!

– Кто бы это не сделал, он, вероятно, надеялся обмануть врача.

– Но она не принимала этот яд даже в минимальных дозах, – покачал головой Пардо. – Вернемся к Кэрол. У нее была возможность дать старушке яд, когда она подымалась за платком – она говорит, что это было примерно в половине девятого. Нам трудно определить продолжительность времени, в течении которого она отсутствовала в гостиной. Если Кэрол может пытаться защитить Дженни, то и Дженни может пытаться представить все в выгодном для Кэрол свете – если Дженни притворяется, что не знает, когда вернулась Кэрол, а Карновски ей подыгрывает. От показаний кухарки тоже нет проку. Она говорит, что Кэрол ушла от нее без десяти девять, но она не помнит, сколько времени они проговорили – «от десяти до двадцати минут». Значит, она бы могла убить бабушку перед тем, как идти на кухню.

– Чтобы после убийства пойти и болтать об увольнении горничной, нужны крепкие нервы, – заметил Солт. – И мы все еще не знаем, как яд попал в пузырек.

– Да. Как-то не верится, что убийца миссис Лакланд взял на себя труд подмешать морфий в пузырек только для того, чтобы тут же вылить его обратно. Это бессмыслица. Яд должен быть подмешан заранее, и не знай я, что днем она приняла из этого пузырька безобидное лекарство, я бы предположил, что отрава попала в него за несколько дней до того. То, что яд был в пузырьке, а не в стакане – самая большая загадка из всех, и я считаю, что если мы сможем решить ее, то остальные части картинки тут же встанут на свои места.

– Что-то еще заставило меня вспомнить о мисс Квентин, – невпопад вставил Солт. – По словам Литтлджона, она первой упомянула теорию самоубийства.

– И почему это привлекло ваше внимание?

– Если бы она сама была убийцей, или если бы она знала, что во всем виновна Дженни, разве она не захотела бы подтолкнуть нас к теории о суициде?

– Она могла бы захотеть, что бы вы рассуждали именно так, – улыбнулся Пардо. – У нас осталась еще Эмили Буллен…

– И Карновски, – закончил сержант.

– Сначала разберемся с домашними. Скажите, что вы думаете о компаньонке? – с блеском в глазах спросил инспектор.

Но Солт не попался на удочку.

– У нас есть ее характеристика, – только и ответил он.

– Вы сами написали ее. «Хитрая, истеричная, вредная, но, в общем-то, глуповатая. У нее есть все черты старой девы, которой предстоит столкнуться с эмоциональными и экономическими трудностями».

Солт вздохнул, посмеиваясь над собственным выбором слов, а Пардо продолжил:

– Предположим, что Эмили Буллен убила хозяйку, и какой же мотив мы можем представить? Думаю, в нем смешано и желание денег, и жажда мести за двенадцать лет собачьей жизни.

– Но она сказала, что не знала о том, что унаследует деньги.

– Допустим, что знала или предполагала. Вероятно, она лжет. Нет ничего невероятного в том, что миссис Лакланд сначала могла рассказать ей о наследстве, а после сообщить о том, что перепишет завещание и оставит все деньги доктору. Вот и мотив – случай того же отчаяния, что и у любой из внучек, так как если бы Буллен узнала, что ей достанутся деньги, то в ее положении это было бы очень хорошая перспектива. Увидев, как наследство ускользает от нее, она могла бы обезуметь.

– И у нее были те же возможности убить, что и у девушек, – заметил Солт.

– Да, она могла бы дать хозяйке яд, заглянув к ней после десяти часов, – ответил Пардо. – Но в этом случае она не планировала дать яд самостоятельно. Миссис Лакланд обычно не принимала лекарство ни в десять часов, ни позднее, так что если убийцей была Эмили Буллен, то, подмешав яд в пузырек, она рассчитывала, что во время ее отсутствия одна из внучек даст препарат бабушке. Но вернувшись и обнаружив зелье нетронутым, она сама дала яд хозяйке и вытерла пузырек. Могло быть и так.

– И это объясняет, почему морфий оказался в пузырьке, – добавил Солт. – Убийца не хотел быть тем, кто даст старушке препарат. Это должен был сделать кто-нибудь другой, на кого и упало бы обвинение.

– А тот, кто вытер пузырек, сделал это из-за того, что все пошло не по плану, – продолжил Пардо. – Это значит, что убийца рассчитывал на отпечатки какого-то человека. Но когда вы так рассуждаете, Солт, это выглядит глупо. Пузырек заинтересовал нас только потому, что был вытерт. Иначе перепутанные отпечатки не смогли бы привести ни к чему определенному, ведь в последнее время пузырек трогало множество людей. Как ни верти, а мы заходим в тупик.

– Думаю, – вставил Солт, – про шумы в ночи она выдумала.

– Ну, не знаю. Помните, что старуха обвинила в шуме именно компаньонку? Буллен не умна, так что это замечание кажется мне настоящим. Чтобы придумать такое, нужен более утонченный ум. Потому я и не могу представить Буллен в роли убийцы. У нее нет ни холодной головы, ни сообразительности. Она не смогла бы толком сыграть эту роль. Вы можете себе представить еще какие-либо действия с ее стороны?

Сержант задумался, а затем нерешительно предположил:

– Анонимные письма?

– Да. Она прекрасно к ним подходит. Как раз тот типаж, и она могла написать письмо самой себе, чтобы сбить нас со следа. Вы не заметили ничего странного в ее собственном письме?

– Оно не такое мерзкое, как те, что получил доктор.

– Да, не такое. По этому письму не скажешь, что она имеет хоть какое-нибудь отношение к убийству, максимум, в чем оно обвиняет ее, – в невнимательности к происходящему. Также с ее письмом связано кое-что еще. Оно написано позже, чем письма доктору – чернила совсем свежие. А она говорит, что получила его неделю назад, и при этом не может показать конверт.

– Но если она написала письмо сама себе, то почему бы ей не положить его в конверт и не отправить самой себе?

– И на конверте будет штемпель с датой? Она не слышала вопросов к Дженни и Кэрол по поводу писем, пока не стало слишком поздно отправлять письмо почтой. Почему она писала анонимки? Это все еще загадка. Но чем дольше мы ищем убийцу, тем хуже Эмили Буллен, конечно, если убийство совершила не она. Она знает об этом, что само по себе доводит ее до истерии.

– Последнее письмо к доктору было отправлено из Буллхэма, – задумчиво заметил Солт.

– Да, а Хетти Пэрк живет в Буллхэме. Если Буллен настолько глупа, как я думаю, то она могла попросить Хетти отправить его – чтобы казалось, будто письма написаны не в Минстербридже, а где-то еще. Узнайте, как прошел день служанки. Полагаю, это было во вторник. Также Буллен могла и самостоятельно добраться туда на автобусе.

– Но ее свободный вечер – в среду, – возразил сержант.

– Кроме свободного вечера, у нее мог быть и свободный день. У нее было больше свободы, чем у девушек. В любом случае, выясните это и проверьте показания Буллен насчет миссис Мэкин, к которой та зашла после концерта. Так же и со школой: притворитесь, что уточняете временную шкалу, и расспросите, когда она ушла с концерта. Можете сделать это сегодня днем. А пока все на похоронах, я собираюсь покопаться в их комнатах. Особенно у Буллен.

– Что вы ожидаете найти?

– Возможно, знакомую нам писчую бумагу, – пожал плечами Пардо.

– Если она оставила запасы бумаги, то она просто безумна, – ухмыльнулся Солт. – Но никогда не знаешь. Да, у нас еще остался киноактер. Что с ним?

– У него есть мотив, – нахмурился Пардо. – Брак с Дженни и возможное богатство. Даже если он разделяет предполагаемое неведение внучек о наследстве, он достаточно умудрен жизненным опытом, чтобы понимать: вероятно, впереди его ждут деньги. Я собираюсь связаться с его банком и выяснить его дела. Он выглядит состоявшимся человеком, который ни в чем себе не отказывает, но, вероятно, он наделен типичным артистическим пренебрежением к финансам.