Текст книги "Предписанное отравление"

Автор книги: Дороти Бауэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Но он мог выйти из дома за минуту до того, как появились вы, и просто задержаться у тропинки.

– Да-а, – нерешительно признал Карновски. – Но я так не думаю. Кажется, он стоял лицом к дому, но как только я открыл калитку, он вдруг развернулся и пришел в движение – точно так же, как и второй раз, ночью.

– Вы уверены, что это был один и тот же человек?

– Да, – удивленно ответил Карновски. – Здесь не может быть сомнений.

– Я спросил это, так как вы упомянули, что в первый раз не обратили на него особенного внимания. Не можете ли описать этого человека?

– Не вполне, – честно ответил актер. – Я ведь его особенно не рассматривал. Он был невысок и, думаю, одет в темное. Носил мягкую шляпу, надвинутую на лицо, и к тому же быстро шел, опустив голову. – Карновски изобразил эту позу. – Та же самая шляпа, та же самая манера, та же самая походка, что и у человека на дороге. Поэтому я знаю, что это один человек.

– Это был бродяга?

– Нет. Я особенно не присматривался, но думаю, что он был немного безвкусно одет. Но несмотря на это, будь он попрошайкой, мог бы дважды воспользоваться возможностью просить подаяние, но он не сделал ничего подобного, – заключил Карновски.

Пардо согласился с выводом. Но во всем этом было что-то, что он хотел бы обдумать. Полицейский встал.

– Мистер Карновски, спасибо, – поблагодарил он в то время, как актер тоже поднялся. – Сказанное вами может оказаться чем-то важным. Возможно, занятия того незнакомца и были невинны, но в том, что он присутствовал поблизости в течении трех часов, конечно, есть что-то странное. Сейчас я вас покину, но если возникнет необходимость, мне бы хотелось, чтобы мы могли с вами связаться.

Карновски не удивился этому и оставил номер своего телефона, и упомянул, что сейчас он не занят на съемках. Вместо того, чтобы вызвать слугу, он самостоятельно проводил инспектора в маленький холл.

Одевая шляпу, Пардо обернулся к актеру и внезапно спросил:

– Кстати, о смерти миссис Лакланд вы узнали от мисс Херншоу?

– Да. Она позвонила мне в четверг днем.

Пардо кивнул. Не обращая внимания на ответ, он тут же задал второй вопрос:

– Мистер Карновски, вам когда-либо посылали анонимные письма?

Спросил он словно невзначай, но тем не менее внимательно присмотрелся к реакции актера. Он заинтересовался ею, но решил, что Карновски просто сомневается в значении слова «анонимный».

– Я имею в виду письма без подписи, – пояснил сыщик.

– О, я знаю, – ответил актер. – Разоблачающие письма. Нет, мне такие не приходили. А должны?

– Мы надеемся, что нет, – весело ответил Пардо и удалился.

Некоторые фрагменты беседы он нашел интригующими. Личность Карновски сама по себе могла превратить рутинный опрос в нечто выдающееся, но помимо этого, в рассказе о вечере среды были эпизоды, над которыми инспектор мог поразмыслить по пути в Минстербридж.

Почему для Карновски стал новостью тот факт, что миссис Лакланд была отравлена? Ведь он признавал, что ему стало известно о ее смерти еще в четверг днем. Сообщившая ему об этом Дженни знала обо всем после разговора с доктором, и было невероятно, чтобы она навела Карновски на мысль, будто ее бабушка умерла от естественных причин. Даже если при первом разговоре Дженни была очень лаконична, то за последующие два дня она должна была дополнить информацию. Пардо не верил в неведение актера, но и не мог понять то, как быстро Карновски согласился с тем, что произошло убийство. Он ни разу не предположил, что это могло быть самоубийство, но озвучил подозрение, что отравителем мог быть кто-то из домашних.

Инспектор не поверил в рассказ о следившем за домом незнакомце. История была слишком театральна. И Карновски поведал ее слишком поздно, так что она не выглядела спонтанной. Она казалась искусственной, словно трюк, заполняющий перерыв между двумя номерами в шоу. Предоставил ли Карновски эту мелодраму лишь в качестве приманки для отвлечения внимания полиции?

Но, в любом случае, являются ли показания актера правдой или вымыслом, присмотреть за ним стоит, решил Пардо.

Глава 10. Тень над семейством

Кажется, твое лицо в смятении!

Не меньше чем судьба, что ты мне предрекаешь:

Ты в трепете и дрожи! Твоя кровь стынет в жилах!

Томас Отуэй «Спасенная венеция»

Эмили Буллен уселась на стуле в такой неудобной позе, что сержанту Солту захотелось ее поправить. Из-за этой позы она казалась более вялой и безрадостной, чем обычно, но жесткость, с которой она встретила взгляд сержанта, остановила его.

Двое детективов и мисс Буллен находились в той самой маленькой гостиной, в которой три дня назад доктор Фейфул беседовал с Дженни и Кэрол. Вернувшись от Карновски, Пардо пообедал и отправился к Лакландам – поговорить с семьей и особенно с Эмили Буллен, которая до сих пор избегала встреч с полицией. Их встретила мисс Херншоу. Мисс Квентин отсутствовала. Она должна вернуться к чаю. Пардо бегло осмотрел спальню, в которой умерла миссис Лакланд, а также соседние комнаты. После этого он захотел увидеть мисс Буллен.

Инспектор опасался женских истерик и побаивался начинать опрос компаньонки. Но, к удивлению обоих детективов, она хотела дать показания так же сильно, насколько они хотели взять их. Она вошла с деланным спокойствием, и если Пардо оно не обмануло, то Солт решил, что сообщения о ее недавней истерике были явным преувеличением. Теперь она пристально присматривалась к полицейским, прежде чем приступить к разговору.

Пардо, в свою очередь, наблюдал за ней и размышлял о том, насколько внимателен ее взгляд. Безвкусное платье, которое она носила, заставило его подумать о контрасте между красотой дома и истерзанным видом его обитательниц. Даже Дженни, молодость которой маскировала атмосферу этого места, была словно одета во что-то древнее, но неумело перешитое под современный стиль. Она словно ожидала траура, решил инспектор.

Эмили Буллен начала говорить. Она теребила предмет, вид которого развеселил сержанта. «Это то, что они называют ридикюлем», – решил он. Бархатное нечто было зашнуровано синей нитью, которая стягивала верхнюю часть предмета и образовывала петлю. «Ну и закрома», – подумал он, поглядывая на подозрительные выступы.

– Инспектор, я с нетерпением ждала встречи с вами, – начала она. – Мы все испытали ужасный шок… по крайней мере, некоторые из нас, – зловеще поправилась она. – И я сказала себе: «Для чего нужна полиция, если не для того, чтобы решать наши проблемы?» И я немедля решила предстать перед вами.

– Совершенно верное решение, мисс Буллен, – осторожно сказал Пардо, сознававший, что имеет дело с необычной женщиной. – И какую же проблему нам нужно решить?

Инспектор был удивлен тем, что мисс Буллен взяла инициативу на себя, и не мог сказать, чего можно от нее ожидать.

Эмили Буллен беспокойно раскрыла ридикюль. «Сунул пальчик в пирог, две изюмки извлёк»,[13]13
  Строки популярного детского стишка «Джек Хорнер» (перевод Самуила Черфаса).


[Закрыть] – чуть ли не пропел сержант Солт, но она вынула из сумочки лист бумаги. Пардо показалось, что он уже видел что-то подобное.

Он перевел взгляд с листа бумаги на лицо женщины. Ее глаза и пухловатые щеки казались одинаково болезненными и беспомощно смотрели на него. «Они выглядят, как галька», – подумал инспектор.

– Я слышала расспросы насчет анонимных писем. Кэрол и Дженни никогда их не получали, но ко мне такое письмо пришло! – триумфальные нотки последних слов придали пронзительности монотонному голосу мисс Буллен. Она внезапно по-ребячески улыбнулась. – Оно пришло… позвольте припомнить… должно быть, неделю назад. Одно утро – и письмо. Я думаю, это было в пятницу на прошлой неделе, – голос Эмили Буллен вновь стал равнодушно-невыразительным.

– Можно взглянуть на него? – поинтересовался Пардо, протянув руку.

Как он и ожидал, почерк и бумага были те же, что и в письмах к доктору. Инспектор прочел послание:

Присматривайте за старой леди. Вы должны знать, что происходит.

Пардо молча протянул бумагу Солту.

– Мисс Буллен, у вас сохранился конверт, в котором пришло это письмо?

– Нет, инспектор, боюсь, не сохранился, – ответила женщина с нотками чопорного самопорицания. – Конечно, я должна была сохранить его, но он сильно порвался когда я его открывала. Я не люблю хранить неопрятные вещи, и в то время не подумала, что на него когда-либо понадобится взглянуть.

– Получив его, вы не были встревожены?

– Не вполне. Конечно, я возмутилась из-за того, что кто-то написал мне такое, но я не испугалась. И тогда я не подумала, что здесь имеется в виду состояние здоровья миссис Лакланд.

– И правда, здесь нет никакого указания на то, что именно имеет в виду автор письма, – согласился Пардо. – А как вам тогда показалось, о чем это письмо?

Вопрос был внезапным, и щеки Эмили Буллен окрасил румянец.

– Трудно сказать. Я подумала, что оно ссылается на ее деньги. Знаете, миссис Лакланд любила переписывать завещание. Как если бы я смогла повлиять на нее, соберись она составить новое.

К удивлению Эмили Буллен, инспектор Пардо тут же согласился с ее суждением о письме:

– Возможно, это именно то, что имел в виду автор письма, – заявил он. – Вы не знаете, завещала ли она вам что-нибудь?

Мисс Буллен покраснела и опустила глаза, но инспектор успел заметить, как они жадно сверкнули.

– Нет, не знаю. Со мной она никогда не говорила о таких вещах.

– Мисс Буллен, вы уверены? То, что миссис Лакланд не говорила с вами о завещании, не укладывается с тем, что мы знаем о ее характере. Нам кажется, что она любила не только изменять его, но и обсуждать сделанные перемены.

Эмили Буллен осторожно и хитро взглянула и какое-то время не отвечала. У полицейских сложилось впечатление, что она обдумывает, насколько много можно сказать.

– Конечно, – наконец ответила она. – Иногда миссис Лакланд говорила о своих деньгах. Она упоминала, как сложно справедливо их распределить, и все такое. Но сама мысль о том, что она могла оставить их мне, – просто невероятна.

Она немного поморщилась, словно даже мысль об этом была неприлична. Пардо приметил, что она, судя по всему, восстановила свой обычный самоконтроль. Солт большую часть времени не отводил взгляда от блокнота. Может, это и было невежливо, зато он избегал того нездорового ощущения, которое испытывал всякий раз при виде Эмили Буллен.

– Мисс Буллен, как долго вы прослужили у миссис Лакланд? – спросил инспектор.

– Двенадцать лет. Бедняжка напомнила мне о продолжительности нашего знакомства в тот самый день, когда скончалась.

– Да. В тот самый день. Это тогда вы видели ее в последний раз? Я имею в виду, здоровой?

– Да, я ушла от нее перед вечерним чаем. Понимаете, по средам у меня обычно свободный вечер. Нет, я была не против остаться, если бы бедняжка пожелала, но она всегда настаивала на том, что у меня должен быть выходной, и я не должна отказываться от него.

– Пожалуйста, расскажите, как вы провели свободный вечер? – спросил Пардо, не придав особого значения альтруизму миссис Лакланд.

– Да… – перед тем, как продолжить, Эмили Буллен сделала паузу. – Я пошла на скрипичный концерт в школе для девочек.

– Во сколько это было?

– В восемь часов. А перед тем, как уйти, я была в саду.

– И когда вы вернулись домой?

– Думаю, это было в пятнадцать минут одиннадцатого.

– Концерт был таким длинным?

– О, я была не только на нем. Он закончился, должно быть, около девяти. Прежде, чем идти домой, я позвонила подруге и обсудила с ней планы проведения благотворительного представления, которое она вскоре устроит.

– Мисс Буллен, думаю, мне нужно знать имя вашей подруги, – заметил Пардо. – Понимаете, чтобы сверить время, – добавил он.

– Конечно, инспектор, – с важным видом согласилась Эмили Буллен. – Ее зовут миссис Мэкин, она проживает в «Зарослях ракитника» – большой усадьбе, на той улице, – она взмахнула рукой, указав куда-то в сторону окна. – Через две недели она устраивает садовую вечеринку с театральным и другими представлениями – в помощь Лиге Наций. И, конечно, ей нужна помощь в организации.

– Конечно, – пробормотал Пардо. – А вернувшись домой, вы видели миссис Лакланд?

От этого вопроса у нее расширились зрачки. На мгновение показалось, что у нее вот-вот начнется истерика.

– Нет-нет, я не видела ее! – выкрикнула она пронзительным голосом. – Я съела ужин, оставленный мне кухаркой, и отправилась спать еще до одиннадцати, и я не подходила к ее комнате! Если кто-то говорит, что я подходила, то он врет!

– Мисс Буллен, не терзайтесь, – резко заметил Пардо. – Не стоит. Никто не предполагает, что вы заходили в комнату миссис Лакланд. Я спросил только для порядка – мне нужно выяснить, когда последний раз ее видели живой.

– Я же говорила вам, – ответила миссис Буллен. Она стала сдержанней, но еще не успокоилась до конца. – Я не видела ее с тех пор, как еще днем вышла из ее комнаты, и до тех пор, пока ночью не пришел доктор.

– Очень хорошо. А во время дневного визита доктора Фейфула вы оставались здесь?

– Не все время, инспектор, – Эмили Буллен заговорила елейным голосом, отчего он, правда, стал еще неприятней, чем раньше. – Доктор очень добросовестно лечил миссис Лакланд. Он всегда надолго задерживался у нее. Знаете, она доверяла ему. После того, как он дал ей лекарство, которое она должна была принимать после обеда, он задал мне обычные вопросы насчет ее здоровья, и потом я ушла. Ей не нравилось, если я оставалась на все время обследования. Она очень ценила внимание доктора.

«Кажется, у вас есть представление о том, как появилось новое завещание», – подумал Солт.

Пардо задумчиво посмотрел на Эмили Буллен.

– У вас есть мысли о том, кто мог писать анонимки?

Внезапность вопроса поколебала ее. В ее глазах появился страх, и она схватилась за горло.

– Нет, конечно, нет, – прохрипела она и окинула Пардо подозрительным взглядом. – Кто-нибудь еще получал их?

Инспектор проигнорировал ее вопрос.

– Ваше письмо я пока оставлю у себя. Дайте мне знать, если получите еще одно.

Она кивнула.

– Есть еще кое-что, о чем вы должны знать, – продолжила она, переводя дыхание, словно переходя от одного страха к другому.  – Думаю, это может быть очень важно. Это может быть ужасно. В тот день, когда миссис Лакланд в последний раз говорила со мной, она упомянула о ночных шумах. О людях, которые ходили и перешептывались. Я не знаю, что это было. Но я чувствую, что это может иметь отношение к… этому ужасу!

Ее голос опять повысился. Солту захотелось, чтобы шеф побыстрее закончил с ней. Она словно играла у него на нервах.

– Вы имеете в виду шумы, беспокоившие миссис Лакланд накануне, во вторник? – спросил инспектор.

– Нет. Я не знаю, когда. Да, кажется, она говорила о предыдущей ночи. Она была очень сердита. Она подумала, что это может быть… – недовольно добавила Эмили Буллен.

– Мисс Буллен, это не причина для беспокойства, – Пардо ответил резко, но не грубо. – Но мы разберемся. Ночные передвижения и разговоры случаются не так уж редко и необязательно связаны с чем-то зловещим. А вот передвижения без разговоров уже интереснее.

Но старушка не казалась успокоенной. Ее тело тряслось, и она, как загипнотизированная, смотрела на Пардо. Он собирался спросить о чем-то еще, но последняя порция информации отвлекла его, и он забыл свой вопрос. В любом случае, он чувствовал, что лучше дать ей успокоиться, прежде чем пугать ее новым вопросом. Так что он встал и, сверившись со своими записями, спросил, не сможет ли она прислать к нему Хетти Пэрк, горничную.

Вцепившись в свой ридикюль, Эмили Буллен вскочила с места, бросила на двоих детективов испуганный взгляд и безмолвно удалилась.

Солт многозначительно взглянул на начальника и громко вздохнул.

– Я так рад, что она по ту сторону двери, – сухо признался он. – Я бы сказал, что у нее комплекс неполноценности, – продолжил он с плохо скрытой гордостью за то, что он знает новый жаргон. – Видели, как ей было приятно объявить о получении анонимного письма? Думаете, что она могла бы получить не только письмо, но и наследство?

– Наследство? – задумчиво повторил Пардо. – Хм. Ну, его она получит. Ведь старушка была убита до того, как доктор успел получить все и сразу.

– И она знала, что у доктора велики шансы получить все и сразу, – мрачно согласился Солт. – Ей ведь было ясно, как ценит его старуха?

– Еще вопрос, насколько хорошо она представляла себе силу завещания. Если, как все они говорят, старушка не могла контролировать капитал мужа, то Эмили Буллен могла…

Фразу прервал робкий стук в дверь. Хетти Пэрк вошла, и выглядела она так, словно ожидала немедленного уничтожения всего мира. Она даже закрыла глаза, будто приготовившись к удару. Закрыв дверь за собой она продолжала сжимать ручку, как если бы это могло поддержать ее. Она была симпатичной маленькой пухленькой штучкой, но овладевший ею страх заслонил инфантильные черты. Ее глаза опухли от слез, рот покосился, обычно пушистые волосы были неопрятны и кое-как причесаны. Пардо, хоть и привыкший к самым различным обличиям страха, редко встречал его в такой крайней форме.

– Хетти, входите, – сказал он, стараясь быть как можно неформальнее. – В том, о чем я хочу расспросить вас, нет ничего по-настоящему важного. Просто, понимаете, в делах вроде этого я обязан опросить всех.

Она села на тот же стул, где сидела Эмили Буллен, но ее поза отличалась: если первая была энергична и в любой момент была готова вступить в атаку, то вторая сжалась и сморщилась, словно пытаясь защититься.

– Я вообще ничего не знаю, – выдохнула она, заломив руки так сильно, что Солт смог увидеть красные и белые пятна на ее коже.

– Это вполне вероятно, – согласился Пардо. – Но удивительно, что многие люди, немного поразмышляв, понимают, как много они знают. Я не хочу торопить вас. Можете думать столько, сколько захотите, – Пардо бросил веселый взгляд на безмолвного Солта. – А когда соберетесь с мыслями, расскажите обо всем, что кажется вам связанным с последней средой и миссис Лакланд. Вы можете вспомнить что-нибудь такое, о чем другие забыли.

Девушка молча выслушала его, сжав руки, и перевела потупленный взгляд с ног Пардо на ноги Солта и обратно. Было сложно сказать, услышала ли она хоть что-то. Однако через минуту она бросила на инспектора запуганный взгляд и принялась за бессвязный и путанный рассказ о том дне.

Пардо позволил, чтобы ее рассказ шел своим ходом. Он научился не переспрашивать, принимая добровольные показания, если опрашиваемый сильно нервничал. Если бы он показывал нетерпение или пытался более четко сформулировать ее мысли, то девушка могла бы испугаться и умолкнуть, или, что более вероятно, она могла бы потерять нить собственного рассказа, что привело бы к тому же результату.

Так что инспектор не прерывал ее, самостоятельно подмечая немногочисленные важные факты в показаниях.

В комнате миссис Лакланд она не была с самого утра. Ее дневные обязанности в основном касались кухни. Она не заметила, чтобы с хозяйкой что-то было не так – утром та как всегда бойко разговаривала с мисс Буллен. К самой Хетти миссис Лакланд обратилась только раз – чтобы сообщить, что ее молодой человек ни на что не годится. Он рабочий на Корби-фарм, возле Буллхэма, и миссис Лакланд даже не знакома с ним, нет, совсем не знакома, но ей нравится говорить такое, ведь ей не хотелось бы, чтобы кто-либо женился. Она даже ни с того, ни с сего отправила его к доктору Фейфулу, так как доктор иногда говорил: «Хетти, насколько плох твой молодой человек?». Говоря эту фразу, он обычно хихикал, должно быть, из-за болтовни миссис Лакланд, начинавшейся всякий раз, когда он упоминал Джорджа. Она не могла вспомнить ни о каких дневных событиях. Спать она отправилась, как обычно, в десять часов вечера. Перед приходом мисс Буллен. Она знала о том, что в доме гость, и догадывалась, что это иностранный актер. Но все об этом молчали, а кухарка всегда говорила, что не нужно лезть не в свое дело. Около двух часов ночи ее разбудила кухарка – к хозяйке нужно было вызвать врача. Она думает, что той ночью она проснулась последней.

Девушка остановилась, чтобы сглотнуть и вытереть слезы.

– Не плачьте, – призвал Пардо. – Вы в самом деле много вспомнили. Нет, нет, – строго сказал он, когда та продолжила безудержно плакать. – Хетти, остановитесь. В чем дело? Вам так жаль миссис Лакланд?

Девушка честно покачала головой.

– Нет? Это из-за того, что вы были уволены? Расскажите, как это произошло.

Девушка подняла голову и взглянула на Пардо.

– Я не подслушивала под дверью, не подслушивала! – заголосила она. – Это из-за того, что мне не нравится вторгаться, если в комнате люди, а в тот день там был доктор – я слышала его голос и задержалась на минутку у двери. Но я не слышала, о чем они говорили, но мисс Кэрол в то время была резка со мной. И на следующее утро я не могла поверить, когда кухарка сказала мне, что я должна уйти, так как подслушивала под дверью.

– Кто сказал кухарке, что вы должны уйти?

– Мисс Кэрол, – прошептала девушка и уткнулась лицом в руки.

– Когда? – допытывался инспектор.

– Предыдущим вечером. Должно быть, она думала об этом с того самого дня, но ничего мне не говорила до того утра, когда скончалась хозяйка.

– Хетти, веселее, – подбодрил инспектор. – Прямо сейчас вас не смогут уволить, а тем временем, может, и передумают. В любом случае, разумная девушка вроде вас быстро найдет работу.

– Нет, нет! – заплакала она. – Я не останусь здесь! Я уйду в понедельник, после похорон. Они рассчитаются со мной, и я отправлюсь домой.

Пардо приподнял бровь. Он взглянул на Солта, но сержант был «занят», бесцельно расставляя точки на полях блокнота.

– Ясно. Но, должно быть, это место будет вызывать у вас неприятные ассоциации, так что, возможно, стоит уйти отсюда побыстрее. Где вы живете?

– В Буллхэме, – глухо ответила девушка.

– Где в Буллхэме?

Если бы лицо Хетти могло выражать что-либо помимо страха, она выглядела бы удивленной.

– Коттеджи Бриони, 2, – ответила она вялым, но уже не таким плачущим голосом. – Там живут мои мать с братом.

– Хорошо, – кивнул Пардо. – В понедельник вы отправитесь домой и оставите все тревоги позади.

Она полуиспуганно-полуумоляюще взглянула на него. Пардо был озадачен. Здесь было что-то такое, что он не мог объяснить. Рискуя вызвать у девушки новый приступ паники, он попытался выяснить, в чем дело.

– Хетти, если вы думаете о чем-то, чувствуете, что должны что-то рассказать, то сейчас самое время. Все будет хорошо. Можете рассказать мне, и больше никто не узнает об этом.

Пардо заметил, как она невольно взглянула на дверь, на домашнее и молчаливое лицо Солта, на него самого. Девушка тревожно дышала.

– Есть что-то такое? – переспросил инспектор.

Он не мог объяснить почему, но он чувствовал, что находится на пороге чего-то интересного. Ему удалось перехватить ее взгляд, но болезненный страх на лице девушки не давал ей говорить.

Солт также наблюдал. Его карандаш лежал в сторонке.

– Нет ничего, – наконец, ответила Хетти. Она выглядела так болезненно, что Пардо испугался того, что она может упасть в обморок. Но прежде чем он успел пошевелиться, девушка уже встала с места, словно желая показать, что хочет окончить разговор. Инспектор не попытался остановить ее. Вместо этого он тоже встал и похлопал ее по плечу.

– Не беспокойтесь, – сказал он, понимая, что от этой заезженной фразы мало проку. – Через день-другой вы будете дома и забудете обо всем этом. И если позже вы почувствуете, что вам есть, о чем сказать, то дайте мне знать.

Он заметил, что девушка явно избегает его взгляда.

– Ладно, умойтесь и приведите себя в порядок. И спросите мисс Херншоу, могу ли я поговорить с ней минутку.

Девушка направилась прямо к двери. Ее движения говорили о том, что она словно вырвалась из ловушки.

Встретившись взглядом с Солтом, Пардо заметил, что в обычно спокойном лице сержанта видны и раздражение, и недоумение.

– Что со всеми ими не так? – хмыкнул тот. – Эта девушка держит что-то в рукаве, и она должна…

– Она должна сбежать из этого места, – отрезал Пардо, который, сунув руки в карманы, смотрел в окно на пустынную площадь. – Здесь она говорить не будет, но она вернется домой…

Он выглядел обеспокоенным и возмутился невысказанному комментарию сержанта. Пардо чувствовал, что был прав, не став давить на девушку и не пытаясь выдавить из нее информацию, которой она могла поделиться. В знакомой атмосфере родительского дома в Буллхэме она сможет свободно обо всем рассказать.

Инспектор обернулся на звук. Дженни Херншоу вошла бесшумно и сейчас стояла между ним и дверью, с несколько надменно-вопросительным выражением лица.

– О, мисс Херншоу, спасибо. Я вас надолго не задержу. Мисс Квентин еще не вернулась?

– Нет, – ответила Дженни, шагнув вперед и усаживаясь на стул у она. – Утром она отправилась в город, а сейчас позвонила и сообщила, что останется там на чай.

Пардо это не смутило. И за Дженни, и за Кэрол была установлена негласная слежка, так что поездка в Лондон не могла вызывать беспокойства. И если это будет не обыкновенная поездка за покупками, он узнает об этом.

– Она звонила мистеру Карновски? – прямо спросил он. Видя ее холодность и чувствуя, что она, вероятно, знает об его утреннем посещении Тайт-сквер, инспектор не видел причин быть скрытным.

Она зарделась, и в этот момент Пардо заметил, как ужасно она выглядит.

– Этого я не знаю. А она должна?

Пардо стоял, поскольку после того, как Хетти ушла, он был слишком обеспокоен, чтобы сидеть. Дженни запрокинула голову, чтобы посмотреть на него. По ее взгляду Пардо понял, что девушка провела бессонную ночь. Он проигнорировал ее вопрос.

– Когда вы в последний раз контактировали с Карновски?

Он заметил, что ее румянец усилился, а губы сжались.

– Вчера вечером я написала ему, – ответила Дженни.

– А до того?

– В четверг. Но зачем вам это знать?

– И написав ему в четверг, вы сообщили, что не можете говорить по телефону, и что полиция расследует гибель вашей бабушки?

Решив, что слышит в голосе инспектора что-то вроде угрозы, девушка отпрянула.

– Да, сообщила, – в ее голосе появились непокорные нотки. – Никто не запрещал этого.

– Конечно. Мисс Херншоу, я бы хотел узнать еще кое-что. Приходили ли за последнее время в дом какие-либо сомнительные незнакомцы? Или, может, бродили в окрестностях?

Инспектор заметил, как девушка нахмурилась и сжала лежавшую на коленях руку.

– Никого, – ответила она так твердо, что Солт сразу же заподозрил неискренность.

Пардо кивнул, не отрывая взгляда от ее лица.

– Хорошо. Если произойдет что-то подобное, дайте знать. А Хетти Пэрк была уволена только за подслушивание?

Дженни впервые опустила голову и уставилась куда-то на свои колени.

– Полагаю, вы имеете право задавать эти глупые вопросы. Нет, не только за подслушивание. Я ее никогда не заставала за этим занятием, но кузина говорит, что в прошлую среду был не первый случай. Помимо этого, она неспособна. Прослужила уже около семи месяцев, но до сих пор не научилась справляться с элементарными обязанностями в домашней работе, и, похоже, она совершенно необучаема. Сама по себе Хетти мне нравится, но это место не подходит для нее. В другом месте службы ей будет лучше, возможно, там она проявит больше способностей. Вы, конечно, заметили, как она слезлива? Но это естественно в доме, где произошло… убийство.

Последняя фраза была сказана мягко, но так четко, что впоследствии Солт отметил, что это были самые выразительные слова из всего, сказанного днем.

– Да, это поразило бы кого угодно, – согласился Пардо, – а Хетти – обычная, здоровая девушка.

Теперь он был не раздражен, но по-прежнему холоден.

– Мисс Херншоу, можете ли вы вспомнить человека, приходившего сюда днем седьмого июня? Вы проводили его или ее до калитки, это было в то же самое время, когда приходил доктор Фейфул.

Дженни смотрела на него с явным удивлением. Затем она вздохнула и приложила руки ко лбу.

– Нет, боюсь, моя память не достаточно хороша. Во время бабушкиной болезни здесь было столько посетителей… И дневник я не веду.

– В тот день машина доктора стояла снаружи, – подсказал Пардо, проигнорировав тон девушки и смотря ей в глаза.

Она ответила ему таким же взглядом.

– Машина почти всегда стоит там, – спокойно ответила она. – Возможно, доктор сможет припомнить визитера.

– Возможно, – уклончиво заметил Пардо. – Мисс Херншоу, хотите ли вы добавить что-нибудь к информации, которую вы сообщили суперинтенданту Литтлджону?

В последовавшей за вопросом тишине у Солта возникла мысль, что Дженни, вероятно, помнит что-то еще. Но она покачала головой. Ее глаза заблестели от слез.

– Ничего, кроме того, что… Я не убивала бабушку.

Услышав столь необычную фразу, сержант Солт разинул рот. Пардо спокойно обернулся.

– Мисс Херншоу, вас никто не обвиняет, – сухо сказал он, подняв руку, чтобы девушка не смогла ответить. – У меня больше нет вопросов к вам, но я надеюсь, что вскоре вы вспомните что-нибудь, что сможет помочь расследованию. Я бы хотел опять увидеть мисс Буллен, всего на пару минут.

Дженни тотчас встала и внимательно посмотрела на инспектора. Но Пардо не смутился.

– Я готова рассказать все, что знаю, хоть вам и кажется, что это не так. Но я не собираюсь придумывать или приукрашивать факты только для того, чтобы дать полиции возможность продемонстрировать активную деятельность. Если мои факты слишком просты, то вам нужно принять их такими. Если бы вы сосредоточили свое внимание на том, как умерла бабушка, а не на старомодной мелодраме со снующими вокруг дома незнакомцами, то мы скорее бы освободились от этого ужаса.

– Эта мелодрама – одна из старомодных идей мистера Карновски, – неодобрительно пробормотал Пардо.

Внезапно он заметил страх на лице девушки. Она была безмолвна.

– Мисс Херншоу, все в порядке, – кивнул Пардо. Он пронаблюдал за тем, как она вышла из комнаты, и Солт впервые за день заметил у инспектора улыбку.

Когда Эмили Буллен вновь вошла в комнату, она словно стала другим человеком – настолько сильно она отличалась от обезумевшего существа, говорившего с ними ранее. Но ее нынешняя сервильность не сделала ее привлекательней в глазах сержанта Солта: ему было очень сложно изменить первоначальное впечатление. Инспектор был взбодрен после стычки с Дженни и посмеивался над тем, как сержант Солт смотрит на эту женщину. Она смущенно вошла в комнату, горя желанием услужить полиции.

Пардо посмотрел на нее с рассеянной задумчивостью – от этого его взгляд казался невежливым.

– О, да, мисс Буллен, – вкрадчиво сказал он, – извиняюсь, что снова беспокою вас, но я забыл вас спросить о чем-то важном.

Он заметил, как Эмили Буллен приосанилась, поняв собственную ценность.

– Да, инспектор?

– Когда в среду вечером вы возвращались от миссис Мэкин… Кстати, вы ведь шли пешком?