Текст книги "Истинные цвета"

Автор книги: Дорис Мортман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Церемония бракосочетания была великолепна. Струнный квартет играл Торжественную фугу Баха; Миранда плакала, когда Джонас вел к алтарю своего сына. Она помнила его еще мальчишкой, таскающим сладкие булочки с остывающего противня, ведущим ее приемную дочь к первому причастию.

Скай с прозрачным покрывалом на голове сопровождали к чупе родители: они даже не пытались скрыть слез радости. Любовь в глазах Сэма, обожание и преклонение перед женщиной, которую он собирался взять в жены, были настолько сильными, что невольно вызывали восхищение.

В конце церемонии раввин поставил на пол пустой стакан и Сэм разбил его каблуком. Дюраны видели такое же на свадьбе Ребекки, но в тот раз они молчали, когда все гости аплодировали и кричали «Мазел тов!». Теперь же их голоса слились с хором ритуальных поздравлений и пожеланий счастья и любви.

Идя под руку с Сэмом к выходу из синагоги, Скай глазами поискала Дюранов. Встретившись взглядом с Мирандой, она тут же успокоилась, ибо та послала ей воздушный поцелуй и беззвучно шепнула: «Спасибо».

Благодарность Дюранов стала для Скай и Сэма лучшим свадебным подарком.

У Изабель не было причин жаловаться на жизнь. Ее закадычная подруга вышла замуж за старинного друга. Круг людей, с которыми она общалась в Санта-Фе, смыкался с тем, который сложился вокруг нее в Нью-Йорке. Церемония бракосочетания тронула ее до глубины души. Она видела, что Миранда и Луис чувствовали себя прекрасно, и порадовалась за них. Кроме того, ей удалось воспользоваться ситуацией и переговорить с крупными торговцами, а заодно и повидаться со своими старыми приятелями.

– Надеюсь, когда вы сядете за мемуары, то не забудете упомянуть о том, что я был вашим первым наставником, – сказал ей Эзра Эдвард Кларк с присущей ему помпезностью.

Изабель не без колебания знакомила Эзру с Мирандой и Луисом. Они несколько растерялись, когда Эзра пригласил их на одну из своих нашумевших лекций о роли художников Нью-Мексико в развитии современной живописи. Только потому что Эзра держался подчеркнуто галантно с Дюранами, Изабель готова была смириться с его спутницей Гретой Рид.

– Ваши новые работы восхитительны, – заявила она Изабель, стараясь подчеркнуть их отличие от прежних. – Я с радостью обнаружила, что ваш талант, который я всегда считала выдающимся, – полностью раскрылся.

Они с трудом поддерживали разговор и с облегчением вздохнули, когда гостей пригласили в бальный зал. Появление новобрачных было встречено бурными овациями, над караваем хлеба прозвучали слова ритуальной молитвы, и оркестр заиграл хору.

Изабель невольно сравнила хору с сарданой: то же всеобъемлющее чувство гордости, ощущение кровного родства, тот же замкнутый круг, символизирующий единство общины.

А вот и Филипп. Он танцевал напротив Изабель, точно так же, как когда-то на Мальорке. Его глаза неотступно следили за ней, и сердце ее сжалось от тоски.

Но туг Скай подхватила Луиса под руку и увлекла его в центр круга, где лихо закружила в танце, подавая пример остальным.

Когда Филипп пригласил Изабель танцевать, у нее мелькнула мысль ответить отказом: не дай Бог, в его объятиях на нее нахлынут прежние эмоции. И все же она согласилась. Медленно двигаясь под музыку, она вновь ощутила радость от его прикосновения.

– Как хорошо, что мы снова вместе, – сказал он, ничуть не смущаясь тем, что вокруг танцевали еще триста пятьдесят человек. – Я хочу сказать тебе что-то очень важное.

Изабель слегка отстранилась. В глазах Филиппа застыла мольба благосклонно отнестись к его словам.

– С самой Мальорки я не нахожу себе покоя, моя жизнь стала безрадостной. Ни одна женщина не производила на меня такого впечатления, как ты, Изабель. Ни одна так глубоко не проникала мне в сердце. – Он крепче прижал ее к своей груди. – Я никогда не говорил этих слов, но сейчас скажу: я люблю тебя. И хочу, чтобы ты позволила себе меня полюбить.

– Я не знаю, как тебе объяснить, – ответила наконец она. – Но дело в том, что моей любви к тебе, Филипп, недостаточно.

– Что же тебе нужно? Чем помочь?

– Никто не в силах помочь мне. Мне надо справиться самой. Иначе я не буду чувствовать себя в безопасности. А до тех пор я не позволю себе связать свою жизнь с кем бы то ни было, даже с тобой.

Взгляд Филиппа потух, в глазах его мелькнуло отчаяние и разочарование, но он еще крепче привлек ее к себе.

– Я хочу помочь тебе. И буду ждать, сколько понадобится.

Глава 26

1989 год

По прошествии года, в течение которого требования денег не прекращались, Нина ощутила себя прочно зажатой в тисках шантажистки. И дело не только в том, что Бринна опустошала ее банковский счет – Нина заплатила ей уже несколько тысяч долларов, – она лишала ее ощущения стабильности и мешала жить спокойно, что было едва ли не самым главным. Пока Бринна припеваючи жила в Сан-Диего, в уютной, роскошно обставленной квартире с видом на море, с новой машиной и солидным ежемесячным содержанием, но где гарантия, что в один прекрасный день ей не придет в голову отправиться в Лос-Анджелес? Или в Париж? Или в Нью-Йорк?

К тому же Бринна позволяла себе пару раз в неделю звонить в офис Нины. К счастью, имидж телеведущей позволял ей иногда снисходить до телефонного разговора с «безобидной дурочкой».

Звонки Бринны составляли лишь часть проблемы. Их договор основывался на ее обещании хранить полное молчание, но алкоголик не может отвечать за свои слова. Если Бринна как следует наберется, она бог знает что и кому может порассказать. К тому же в прессе стало часто мелькать имя Изабель.

Раньше на Нину нахлынула бы черная зависть, которая, возможно, побудила бы ее измыслить способ мщения; теперь она не могла позволить себе быть втянутой в какую-либо скандальную историю, которая бросала бы на нее тень подозрения. При том, что целая армия нью-йоркских репортеров готова была любой ценой раскопать пикантные подробности из жизни де Луна, а на западном побережье тикала бомба замедленного действия в лице Бринны, Нине вовсе не хотелось привлекать внимание к своей персоне. Она смертельно боялась разоблачения, которое поставило бы точку в ее карьере.

Энтони исполнялось сорок шесть лет, и Нина заказала частный кабинет в «Ле Сирк», чтобы сделать ему сюрприз и отпраздновать это событие. Сначала ее подвела погода: небо затянуло облаками и зарядил нудный ноябрьский дождь, который испортил ей настроение, шикарную прическу и новое приталенное платье от де ла Ренты. Ну а потом пошло-поехало: гости весь вечер только и говорили, что об интервью Барбары Уолтер с Изабель де Луна. Энтони опоздал на час и явился какой-то подавленный.

После нескольких рюмок он вроде бы пришел в себя, но Нина не понимала, развеселился ли он на самом деле или алкоголь просто помог ему скрыть дурное настроение. Душевное состояние Энтони, равно как и физическая форма, были жизненно важны для того, чтобы вторая половина вечера прошла удачно.

В ту ночь Нина намеревалась завершить кампанию, целью которой было бракосочетание с Гартвиком. Ее финансовое положение было вполне прочным, поэтому выйти за него замуж она стремилась отнюдь не из-за денег – хотя два состояния, несомненно, лучше одного. Нина хотела получить протекцию и защиту, которые вывели бы ее на качественно иной уровень респектабельности. Обвинение Нины Дэвис в мошенничестве могло вызвать шумный и недолговременный скандал в прессе, который сыграл бы на руку ее популярности, но повредил бы карьере; то же самое обвинение, выдвинутое против Нины Гартвик, лопнуло бы как мыльный пузырь, натолкнувшись на барьер именитых адвокатов. Итак, лучший способ спасти свою репутацию – спрятаться за репутацией Энтони; а этого можно было достичь только с помощью брака.

Пока они были на вечеринке, команда декораторов успела превратить ее спальню в сераль, достойный турецкого паши. Ловкие ребята вынесли всю мебель, затянули стенные панели тончайшим белым газом, дрожащими волнами расходившимся от позолоченных, увитых лентами столбов, создающих прозрачный тент. Под этим экзотическим балдахином в беспорядке валялись диванные подушки и шелковые накидки, стояли корзинки с виноградом и фигами, а также медные подносы, заваленные павлиньими перьями, кушаками и флаконами с восточными благовониями, одно из которых угрожающе пузырилось в нагретой докрасна плошке. Повсюду горели свечи и курильницы, распространяя в воздухе тягучий аромат мускуса, который напоминал о страстных восточных красавицах, искушенных в любовных ласках. Приглушенная музыка действовала возбуждающе. Пока Энтони наливал себе виски, изумляясь безудержной фантазии Нины, она переоделась и явилась ему уже в прозрачной хламиде из замысловато переплетенных накидок.

Изучив его пристрастия, она стала молча раздевать его, глядя ему прямо в глаза сквозь прозрачную вуаль и предоставляя гадать, какие мысли проносятся в ее голове. Нина настолько его возбудила, что он готов был завершить программу праздничного вечера немедленно. Однако она заставила его лечь на подушки, чтобы иметь возможность продолжить любовную прелюдию. Играя с завязками своего одеяния, Нина как бы невзначай касалась его возбужденной плоти краями прохладной легкой ткани.

Затем она стала плавно двигаться, чувственно изгибаясь всем телом, соблазнительно поводя бедрами и поднимая вверх руки, чтобы колыхание груди привело в волнение складки одежды. Нина снимала с себя накидки одну за другой и наконец осталась в закрывающей лицо вуали. Подобно одалиске, покорной воле господина, она растерла его тело благовониями, затем на глазах у него растерла себя. Почувствовав, что дольше выносить это зрелище он не в состоянии, Энтони сорвал вуаль с лица Нины и вошел в нее с такой неистовостью, которая испугала и восхитила обоих.

Но Нина не собиралась на этом заканчивать. В эту ночь она намеревалась поразить его ураганом сексуальных наслаждений, довести до изнеможения и пресыщения. Теперь они поменялись ролями, и если в первой части спектакля он был господином, а она – покорной рабыней, то теперь Нина заставила его подчиниться своей воле. И Энтони не возражал. Нина искренне надеялась, что он будет таким же восприимчивым и уступчивым, когда она заведет решающий разговор.

Наконец они приняли душ, накинули халаты и уселись в гостиной на диванах, чтобы выпить кофе. Настроение у обоих было умиротворенным и благодушным. Нина выбрала наиболее подходящий момент.

– Энтони, я хочу, чтобы ты женился на мне.

В ответ на ее предложение он лишь удивленно улыбнулся.

– Я уже несколько раз ходил к алтарю, Нина. Уверяю тебя, этот путь вовсе не устлан розами, как тебе, вероятно, кажется.

– Так было с твоими предыдущими женами, – ответила она и откинулась на спинку дивана, скрестив ноги так, что полы ее халата разошлись в стороны. – Мы с тобой живем дольше, чем ты прожил со всеми ими, вместе взятыми.

Он рассмеялся и кивнул, признавая ее правоту. Его взгляд задержался там, где расходились полы ее халата.

– Так оно и есть. Так зачем же разрушать это?

– Затем, что мне уже тридцать пять, и я устала быть твоей любовницей. Я хочу быть миссис Энтони Гартвик.

– Неужели Нина Дэвис настолько провинциальна? – рассмеялся он снова. – Кто бы мог подумать!

– Но ты ведь любишь меня, во всяком случае, насколько вообще способен любить. И если ты не помнишь, что было каких-нибудь четверть часа назад, то я могу со всей ответственностью заявить, что в сексуальном отношении мы на редкость гармоничная пара. Так в чем же, черт побери, проблема?

– У нас с тобой нет проблемы, – ответил он, но когда лицо ее радостно просветлело, предостерегающе поднял руку. – Но у меня есть серьезные проблемы в бизнесе. «Гартвик-хаус» так основательно погряз в долговой трясине, что я не уверен, смогу ли его вытянуть.

– И что же для этого нужно?

– Сногсшибательный, суперпопулярный бестселлер, – ответил он преувеличенно помпезно. – У тебя, случайно, нет такого на примете?

– Как насчет «Золушки из Сохо»? – пошутила Нина. Энтони нахмурился и как-то странно на нее посмотрел.

– Ты, наверное, хотела бы устроить большой прием по случаю свадьбы?

Нина нервно хихикнула. Хотя Энтони снова вернулся в русло предложенного ею разговора, что-то в его тоне внушало ей беспокойство.

– К чему нам большой прием? Ни у тебя, ни у меня нет семьи.

– Я мог бы пригласить племянников. И кое-кого из друзей и школьных приятелей. А как насчет твоих родственников из Шотландии? И подруг из школы?

Он не сводил с нее глаз. Нина вдруг почувствовала себя совершенно голой, несмотря на то что была в халате.

– Не хочешь ли ты пригласить тех, с кем вместе училась в колледже Уэллесли?

– Я была бы счастлива, если бы на церемонии, кроме нас, присутствовали только священник и пара свидетелей, – ответила Нина, стараясь ничем себя не выдать. – И потом, почему тебе так хочется рассылать приглашения всем подряд по списку из наших с тобой ежегодников?

– Потому что у тебя нет никаких ежегодников, Нина. Как нет и родственников в Шотландии!

– Что?! – Нина выпрямилась и сжала кулаки, чтобы не дрожать. – О чем ты говоришь?

– О тебе. И о твоей так называемой семейной истории. Это чушь, Нина. Чистейшее вранье от первого до последнего слова!

Энтони поднялся и медленно направился к камину.

– Хейл и Лесли Уолкер Дэвис, – торжественно вымолвил он, кивая на портрет красивой молодой пары, который стоял на каминной полке. – Я навел кое-какие справки. Они ведь никогда не существовали, правда? – Он бросил на Нину насмешливый взгляд. – А если и существовали, то не имели никакого отношения к винокуренному заводу в Шотландии и никогда не погибали в авиакатастрофе. Школа в Эдинбурге, которую ты, как утверждаешь, заканчивала, слыхом о тебе не слыхивала. Равно как никто о тебе ничего не знает и в колледже Уэллесли.

Гартвик подошел к Нине и взглянул на нее в упор. Сунув руки ей под халат и обхватив ее за ягодицы, он вызывающе продемонстрировал право собственника.

– Прежде чем жениться на тебе, Нина, я хочу знать, кто ты есть на самом деле, черт побери!

Нина и не предполагала, что Энтони станет ворошить ее прошлое, но он покопался в нем, и достаточно основательно! Итак, у нее два выхода из ситуации: она может с ним спорить, но поскольку они оба знают, что он прав, она потеряет все; или она может рассказать всю правду, и тогда победа по большому счету останется за ней.

– Итак, я предложила тебе брак. К сожалению, ты в нем не слишком заинтересован. – Ее лицо постепенно превратилось в маску равнодушия. – Мое второе предложение понравится тебе больше, потому что ты получишь не только признание, но и извлечешь немалую выгоду.

Энтони сел на диван напротив нее, сделал глоток виски и кивнул.

– Я расскажу тебе свою историю только в том случае, если ты купишь на нее права, – хмыкнула Нина.

– С чего бы это?

– С того, что моя история входит в жизнеописание некоей знаменитости, которым я уже давно занимаюсь. Называется оно: «Истинные цвета: правдивая история Изабель де Луна». – При этих словах в глазах Энтони промелькнул испуг, как она и предполагала. – Это повествование о родителях Изабель, их скандальном браке, не менее скандальной смерти, а также о таких подробностях ее личной жизни, о которых может знать только очень близкий человек.

– И насколько близко ты знаешь Изабель де Луна?

– Я выросла вместе с ней, нас воспитывали как сестер, – торжествующе повысила голос Нина. – Тебе достаточна такая степень близости?

– Пожалуй, да. Продолжай.

– Изабель – непростая штучка. Ее биография может стать именно таким сногсшибательным бестселлером, который позволит тебе возродить «Гартвик-хаус». И я готова тебе ее предоставить.

– За плату.

– А ты как думал? С этой минуты, дорогой, все, что происходит между нами, будет иметь свою цену. Включая это! – Она на мгновение распахнула халат.

– Ну что ж, хорошо. А из нас с тобой получаются неплохие негоцианты, а? – Он сделал глоток, глядя на Нину поверх края стакана. – Скажи, с чего ты взяла, что кто-нибудь станет покупать биографию художницы? Мир не вертится вокруг интриг нью-йоркского бомонда.

– Но именно сейчас мир хочет побольше узнать об Изабель де Луна, – самодовольно отозвалась Нина. – В этой книге будет секс, насилие, тайна и знаменитая личность – все вместе. – Ее губы скривила презрительная усмешка. – Не могу представить себе ни единого, даже самого тупого издателя, который упустил бы такой шанс.

Энтони тотчас оглоушил ее следующим заявлением:

– Убийство произошло много лет назад в Барселоне. А после смерти Мартина де Луна дело было закрыто.

– Как раз наоборот, после смерти Мартина все запуталось окончательно. Теперь никто не знает наверняка, убивал он жену или нет. Кроме разве что Изабель.

– Интересно, почему ты так думаешь?

– Говорят, она была свидетельницей преступления и либо испугалась рассказать в суде правду, либо заставила себя вычеркнуть это событие из памяти.

– Если она испугалась признаться тогда, то не станет делать этого и теперь. Тем более она не станет говорить с тобой.

– Ну и что! Я изложу факты, которые мне удалось раздобыть, и предложу читателю самому сделать вывод. Изабель знаменита и популярна. Речь идет об убийстве, а она, как ни крути, была в самой гуще событий. Ты сам научил меня тому, что люди охотно платят за то, что их возбуждает.

Энтони поставил бокал на столик, поднялся в полный рост и рассмеялся:

– Ты льстишь себе, Нина, сверх всякой меры. И потом, зачем мне платить за то, с чем ты так охотно расстаешься? И что за безумие полагать, будто бы твои «Истинные цвета», основанные на слухах и догадках, опубликуют где-нибудь, кроме колонки светских сплетен? Издание такой книги – рискованное дело, – добавил он. – Особенно если она написана бульварной писакой с поддельными документами.

Через четыре часа после его ухода Нина буквально кипела от злости. Надежды на поддержку Гартвика растаяли без следа, его оскорбления и уличение в мошенничестве ранили ее в самое сердце. Но все это бледнело в сравнении с растущим ощущением собственной никчемности.

«Истинные цвета» вдруг стали чем-то большим, чем просто подстраховка. В них теперь заключалась единственная надежда Нины на светлое будущее.

– С днем рождения, тетя Флора! – Последний раз они виделись полгода назад. – Не могу поверить, что тебе исполнилось восемьдесят девять.

– Я чувствую себя ничуть не лучше и не хуже, чем вчера, когда мне было всего восемьдесят восемь, – весело ответила Флора. – Как прошло открытие выставки?

Удивительно, что Флора помнит об этом! Ведь и впрямь накануне в ставшей вдруг престижной галерее Скай состоялось открытие ее выставки «Движение разума».

– Мы распродали все еще до открытия. Я выслала тебе каталог.

– А какие были отзывы в прессе?

– Им по-прежнему не нравится то, что я даю своим сериям литературные названия.

– Скажи им, что это влияние тети Вины, – хмыкнула Флора. – Но что же все-таки говорят о самих картинах?

– Те, кто разбирается, хвалят и говорят, что… – она сделала паузу, перебирая и читая вырезки из газет, – что моя живопись приняла новый, необычный оборот… о, а вот это мне нравится! Томпкинс считает: «четкость проступающих теней свидетельствует о том, что картины для художника являются формой медитации».

– Интересно, – отозвалась Флора. – А Филипп на выставке был?

Изабель улыбнулась. Флора никогда не сдается.

– Да, был. Мы поговорили, и не более того.

– Плохо. Он – то, что нужно. И я сказала ему об этом, когда он месяц назад заезжал ко мне в гости. По пути в Лугано. – Она сделала паузу, чтобы Изабель успела осмыслить информацию. – Но это был не единственный раз, когда он навещал старую леди. Если честно, Изабель, общаться с ним для меня в радость. Он очень тонко чувствующий человек. Он мне нравится.

– Вы оба на редкость общительны, – язвительно заметила Изабель, по-видимому, испытывая нечто вроде ревности по отношению к Филиппу и восьмидесятидевятилетней женщине.

– Да уж, – отозвалась Флора на другой стороне Атлантики. – Кстати, Алехандро сказал, что «Дрэгон текстайлз» выставлена на продажу.

– Правда? И за сколько?

– Подробностей я не знаю. Но если хочешь, попрошу Алехандро все разузнать.

– Спасибо, не нужно. Наверное, Пако лучше оставаться в неведении относительно моего интереса.

Пообещав держать Флору в курсе дела и еще немного поболтав с ней, Изабель повесила трубку и сразу же перезвонила своему адвокату. Оказалось, что «Дрэгон текстайлз» на протяжении долгого времени считается убыточным производством, потери теперь настолько велики, что руководство компании вынуждено привлекать уставный капитал. Сейчас подходящий момент для выкупа компании. Изабель попросила его заняться этим и подать заявку на участие в торгах.

Через три недели адвокат сообщил, что «Дрэгон текстайлз» снята с торгов.

– Я полагаю, что здесь не обошлось без серьезного вливания капитала извне, потому что «Дрэгон» снова набирает обороты. Так сообщают наши источники в Барселоне.

– Что это значит?

– Компания участвует в Международной текстильной ярмарке во Франкфурте, которая проводится раз в два года. Не говоря о престижности участия в этой акции, первый приз дает возможность получения заказов, которые гарантируют колоссальные прибыли в течение последующих нескольких лет.

– Они считают, что у них есть шанс на победу?

– Судя по моим сведениям, они уверены в победе! Изабель все это казалось полной бессмыслицей. После долгих лет прозябания Пако вдруг решил бороться за самую престижную награду в текстильном бизнесе?

Что стряслось? Изабель впала в необъяснимую тревогу.

Оливия буквально отнеслась к предложению горничной чувствовать себя как дома и спокойно расхаживала по квартире сына.

Квартира, которую Филипп занимал в высотном доме на Парк-авеню, была настоящим логовом молодого щеголя. Черный мрамор пола в прихожей прекрасно сочетался с панелями тикового дерева цвета кофе с молоком. Создавая ощущение новизны и индивидуальности, свойственное постэкспрессионистам середины века, стены украшали работы абстракционистов нью-йоркской школы.

Гостиная с камином восемнадцатого века, облицованным сосной и с матовой чугунной решеткой, была меблирована по принципу контраста, построенного на причудливом сочетании кожи и шелка, дерева и металла, стекла и мрамора.

Хотя в квартире было много редких и дорогих полотен, те, что висели в спальне Филиппа, привлекли особое внимание Оливии. Напротив кровати она увидела необычайно эротичное полотно в красных тонах. А над кроватью висел рисунок углем – своеобразная реминисценция красного видения. В обеих работах Оливия узнала искусную руку Изабель де Луна. А вот и фотография – Филипп держит за руку молодую женщину в бейсболке, оба улыбаются. Судя по всему, сын боготворит ее.

Оливия вспомнила похороны Нельсона. Тогда Филипп о чем-то долго говорил с обворожительной незнакомкой. Спросив о ней у сына, она узнала, что это внучатая племянница Флоры Пуйоль, художница Изабель де Луна. Во взгляде Филиппа отразилась тогда боль разбитого сердца – реакция на отверженную любовь.

Оливия попивала вино в библиотеке, когда наконец появился Филипп.

– Прости, что я опоздал. С тех пор как умер Нельсон, мне кажется, я тяну бизнес за двоих.

Налив сыну каберне, Оливия посмотрела на него и вдруг увидела, как красив ее мальчик. Впрочем, в свои сорок четыре года он казался бы моложе, если бы не сеть морщинок в уголках глаз. И отнюдь не беззаботная улыбка. Волосы его по-прежнему были темными и густыми, хотя кое-где уже проглядывала седина. Оливия подумала, что с ее состоянием и капиталом, который Филипп унаследовал от Нельсона, он наверняка может считаться одним из самых завидных женихов в мире.

– Твоя коллекция потрясла меня, Филипп, – сказала она. Поскольку Оливия сама была страстным и знающим коллекционером, Филипп высоко оценил ее комплимент. – К тому же она невероятно обширная.

– Имея таких родителей, я был бы полным идиотом, если бы собирал негодные вещи.

Он улыбнулся, невольно признавая, что чувствует себя спокойно и комфортно рядом с ней. Их отношения постепенно становились ближе и прочнее.

– Как обстоят дела с твоим новым предприятием? – спросила Оливия.

– Отлично! Скай просто потрясающа! – воскликнул он с восхищением. – Разумеется, она многое взяла и от Рихтера, и от Глинчера, с которыми работала, но лишь единицы вправе похвастаться таким умением вести дела. – Он задумался, затем продолжил: – Помимо деловой хватки, она обладает тонким пониманием отношений в мире художников, что большая редкость: продавец должен понимать не только покупателей-богачей, но и тех, кто зависит от него материально, кто предоставляет товар. Скай именно такова. Она никогда не позволит себе уронить достоинство в погоне за прибылью. Она уважает себя и тех, кто у нее выставляется, потому ее галерея пользуется популярностью.

– Тебе повезло. Я слышала, что галереи закрываются одна за другой.

Филипп пригубил вино и задумчиво проговорил:

– Да, начался настоящий бум, и в то же время многие коллекционеры покинули рынок.

– Например, такие как я, – печально отозвалась Оливия. – Мы с Джеем привыкли ходить по галереям и покупать то, что нам нравится, но нынешние цены нам не по зубам. Мы, так сказать, принадлежим к низам коллекционеров.

– К сожалению, – покачал головой Филипп, – рынок вынуждены покинуть те, кто давно занимается собирательством. Именно поэтому я опираюсь на Скай. Она открывала галерею в трудное время, но риск не испугал ее. Благодаря своей причастности к богеме ей удалось собрать вокруг себя людей – художников и покупателей, – которые теперь находят друг друга под крышей ее галереи.

– Судя по всему, ты действительно ей доверяешь.

Филипп молча кивнул.

– Я наблюдал за ней еще в галерее Рихтера. Прежде чем вложить деньги в это предприятие, я выяснил у Скай, как она предполагает вести дела, – продолжал Филипп невозмутимо. – Она ответила: «Чтобы преуспеть, нужно любить искусство, а не деньги», а потом процитировала Андрэ Эммериха: «Хороший посредник произведения искусства не продает; он позволяет публике приобретать их». Мне это понравилось.

Оливия порадовалась, что Филипп не огрубел, приобретая жизненный опыт, и в то же время не возгордился. У него по-прежнему душа романтика.

– Похоже, Скай особенно благоволит Изабель де Луна, – лукаво улыбнулась Оливия. – Впрочем, ты, судя по всему, тоже.

– Для женщины, которая давным-давно оставила материнские заботы, ты невероятно проницательна, – рассмеялся Филипп.

– Спасибо, дорогой. А теперь перестань ерничать и расскажи, что у тебя с этой потрясающей женщиной.

– Абсолютно ничего, – грустно улыбнулся Филипп.

– Ты ее любишь?

– Да.

– А она тебя?

– Думаю, тоже.

– Так в чем же дело?

– Я допустил ошибку. Потом принес извинения и с тех пор делаю все, чтобы исправиться. Но тут дело в другом. – Он поморщился, коснувшись в разговоре загадки, которую был не в силах разрешить. Оливия вопросительно взглянула на сына. – Она говорит, что любви недостаточно, что ей необходимо чувствовать себя в безопасности. – Тень отчаяния легла на его лицо. – Но если я не понимаю, чего она боится, то как же мне защитить ее?

Оливия поднялась с кушетки и стала прохаживаться по комнате взад и вперед. Филипп в полном недоумении застыл на месте. Вдруг Оливия остановилась и бросила на сына печальный взгляд.

– Я оставила тебя когда-то потому, что мне нужно было почувствовать себя в безопасности. Меня слишком часто били, обижали, унижали. Я любила тебя с рождения и до сего дня. Но этого было недостаточно. Мне хотелось ощутить себя защищенной. Не понимаешь?

Филипп молча смотрел на расстроенную женщину, которая пыталась раскрыть ему тайну своей души. Он сделал шаг навстречу Оливии и заключил ее в объятия.

– Ребенок, который продолжает жить во мне, никогда не поймет, почему мать его бросила, – сказал он, усаживая ее на кушетку. – Но взрослый мужчина, которым я стал, не может этого не понять.

– Спасибо, – сквозь слезы улыбнулась Оливия и крепко сжала руку сына. – Жаль Изабель, но ей самой надо справиться с той опасностью, что ей угрожает.

– По-моему, она не знает, в чем она заключается, – ответил Филипп. Они с Флорой говорили о тех демонах, которые терзают душу Изабель, во время его последнего визита. Флора тоже просила его потерпеть и дать Изабель время во всем разобраться.

– А ты не спрашивай ее ни о чем, – отозвалась Оливия. – Просто по возможности будь рядом. И в один прекрасный день сквозь пелену страха она увидит и примет твою любовь, а затем и поверит тебе.

Нина покинула офис Филиппа Медины с радостной улыбкой на лице. Он предложил ей за «Истинные цвета» громадную сумму – пятьсот тысяч долларов, как она и ожидала. Нина ответила, что обдумает его предложение. При мысли о том, как небрежно эти слова слетели с ее уст, она приходила в неописуемый восторг. Ей ведь никогда не забыть того, как грубо Филипп отказал ей от места!

Их встреча прошла в атмосфере холодной, деловой учтивости и взаимной подозрительности. Нина поняла, что Филипп потрясен ее близкими отношениями с Изабель, но постарался ничем себя не выдать. Он повел себя как настоящий джентльмен и не заставил ее замолчать, хотя именно это она и предполагала.

Впрочем, не важно. Филипп, стоящий во главе «Медина паблишинг», дал Нине прекрасный козырь. Энтони не отреагировал бы на любой другой издательский дом, но Медину он не проигнорирует. Что бы ни лежало в основе их напряженных отношений, это на руку Нине, и она готова воспользоваться ситуацией. Единственная проблема состоит в том, чтобы завершить сделку как можно скорее. Бринна становилась слишком навязчивой. Пару недель назад эта стерва снова потребовала денег. Когда Нина отказалась, та пригрозила связаться с Филом Донахью и Опрой Уинфри.

– Звони кому хочешь, мне наплевать, – ответила Нина, чтобы спровоцировать Бринну. – Скажешь хоть слово – и окажешься под колесами товарного поезда. Понятно?

Очевидно, Бринна поняла ее, потому что Нине она больше не надоедала, и та не натыкалась на газетные заголовки типа «Давно потерянная мать Нины Дэвис». Бездонное брюхо насытилось. На какое-то время.

Разгадав замысловатую шараду Нины, Энтони добился следующего: из друга превратился во врага и попал в фокус очередной изыскательской экспедиции Дэвис в Бостон. Копаясь в ее прошлом, он вызвал у нее интерес к своему, поднял множество вопросов, которые до сих пор оставались без ответа. Используя личное обаяние и старые удостоверения, Нина получила доступ к отделу хранения справочного материла «Бостон геральд» и провела много часов в кабине для индивидуальной работы, изучая микрофильмы с записью отчетов социологов о ситуации конца тридцатых – начала сороковых годов.

Она обнаружила там десятки фотографий деда Энтони, который разрезал ленты, провозглашал тосты на благотворительных обедах, принимал сановников, занимающих высокие посты, получал бесчисленные награды и медали от благодарных сограждан. Отец Энтони, Альберт, тоже оставил след в истории, но фотографировался либо один, либо в компании «неизвестных спутниц».