Текст книги "Истинные цвета"
Автор книги: Дорис Мортман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
Глава 17
Париж
1985 год
После клеветнической статьи в «Нью-Йорк дейли» Изабель понадобился не один месяц, чтобы прийти в себя. Покинув офис Нины, она направилась в апартаменты Джулиана.
– Все правильно, – заметил он, махнув рукой. – Она сделала тебя звездой. Не вижу в этом ничего плохого.
– Что ты ей рассказал?
– Истинную правду. Я сказал, что у нас с тобой были близкие отношения, выходящие за рамки стандартной схемы меценат – художник. Когда она спросила, какие у нас планы на будущее, я ответил, что мы с тобой намерены продолжать совместную работу.
– Ты дал ей понять, что у нас с тобой роман. Но зачем?
– А почему бы и нет? Романтические интрижки помогают продавать газеты… и картины. Кроме того, – добавил он, раскрывая ей объятия, – теперь, когда все знают, что мы с тобой любовники, ты смело можешь покориться своим истинным чувствам.
Изабель не удостоила его ответом и молча вышла из комнаты.
Нину она простить не могла, но могла понять тайные мотивы ее поступка. А вот Рихтер… Он воспринимал публикацию с оскорбительным безразличием, а его грубое пренебрежение к чувствам Изабель возмущало ее почти так же сильно, как и массированная атака прессы, вызванная гадкой статьей Нины. Она не обвиняла Джулиана в предательстве – ее предала Нина, но простить его за попытку оправдать эту гнусность ей не удавалось.
Джулиан понимал, что все испортил. Несмотря на все его ожидания, Изабель не собиралась возвращаться в его объятия. Нет, она не отдалилась от него полностью, но перестала быть доступной и покладистой, как раньше. Отныне Изабель использовала малейший предлог, чтобы отклонить его приглашение на обед или на вечеринку. Когда им случалось вместе появляться на публике, она пресекала любые проявления внимания с его стороны, которые могли быть расценены как намек на интимные отношения. В разговорах с ним она все чаще отстаивала свои права.
Джулиан же с удвоенным рвением бросился отвоевывать утраченные позиции. Ее выставка-шоу имела звездный успех, твердил он ей. Она заработала на этом кучу денег. Ее имя теперь у всех на слуху. Он неустанно повторял, что у него и в мыслях не было ее обидеть и что статья в «Ящике Пандоры» фактически способствовала ее карьере.
Но если уж говорить начистоту, у Джулиана имелась и другая причина поощрять Нинины домыслы: намек на роман, существующий между ним и Изабель, позволил ему избавиться от стаи алчущих волков. К примеру, Филипп Медина лично позвонил ему, чтобы получить подтверждение изложенным в статье фактам. Джулиан, ни секунды не колеблясь, заявил ему, что да, они с Изабель уже не один год состоят в интимной связи. «Мы все чаще поговариваем о свадьбе, – солгал он, – но пока не пришли к определенному соглашению».
Чтобы противостоять разрушительному напору Скай, Рихтер продолжал восстанавливать доверие Изабель, надеясь, что за этим последует и потепление в отношениях. Он действовал осторожно, постепенно и старался на нее не давить. Когда же стало ясно, что хотя гнев ее усмирен, в сердце не осталось и следа былой увлеченности, он переменил тактику и решил прибегнуть к действенному приему, который не раз помогал ему в прошлом: он предложил Изабель поискать вдохновения за пределами Нью-Йорка. Впоследствии он не раз сокрушался по этому поводу.
Французский художественный совет устраивал в Пале-Рояль специальную выставку, посвященную творчеству американских художников. Выставку, конечно же, окрестили «Американцы в Париже» и провозгласили событием года в мире искусства.
– Напрасная потеря времени, – заявил Джулиан, прочитав приглашение. Все словно сговорились отнять у него Изабель! – Париж вот уже полвека не является центром мирового искусства.
– Приглашение прислали мне, Джулиан, а не тебе. И я ответила согласием.
– А что, если я не желаю, чтобы ты там выставлялась? Что, если таким образом ты серьезно повредишь своей будущей выставке в Нью-Йорке?
Изабель смело взглянула ему в глаза:
– На выставку приглашены лучшие художники Америки, Джулиан. Отказаться от экспозиции все равно что признать, что я недостойна называться лучшей. А мы с тобой прекрасно знаем, что это не так!
Нина шагала по улице Фобург-Сент-Оноре, весело размахивая пакетами с логотипами известных модельеров, и вдруг увидела, как из «Гермеса» выходит Энтони Гартвик собственной персоной. Она хотела было проигнорировать его и таким образом отомстить за ту ночь на Мальорке, но поздно – он уже заметил ее и ринулся ей навстречу.
– Нина! Какой приятный сюрприз! – Он обнял ее за плечи и расцеловал в обе щеки. – Я чуть не забыл, как ты прелестна.
– Иди к черту, Гартвик!
Если бы в его изумрудных глазах не вспыхивало пламя, если бы его чувственные, резко очерченные губы не сложились в лукавую мальчишескую улыбку, если бы от него не пахло дорогим одеколоном, напоминавшим ей о дворцах и сказочных принцах, она бы отпихнула его в сторону и пошла своей дорогой. Но он выглядел для нее не менее привлекательным, чем она для него, если верить его словам. Вот почему вечером того же дня она обедала с ним в «Ле Гран-Вефур», а потом очутилась в его номере в «Плаза-Атене», а точнее – в его постели.
Он ужасно изголодался по ней и никак не мог насытиться. Он овладевал ею снова и снова, меняя позиции. Ласки его порой были грубоваты, но, слушая, как он стонет, впиваясь в ее плоть, потом почти всхлипывает от наслаждения и снова стонет, возбуждаясь, Нина упивалась животной страстью. К утру все тело ее ныло, но, засыпая в его объятиях, она решила, что влюблена.
Париж оказался именно таким, каким его представляла себе Изабель. Она приехала за неделю до начала выставки, чтобы всласть побродить по городу и поглазеть на его чудеса. Она гуляла по улочкам с блокнотом в руках, часто останавливаясь и делая зарисовки.
Помимо набросков и прогулок, в культурную программу Изабель входило также посещение многочисленных парижских музеев. Город предлагал поистине королевский выбор шедевров, и Изабель наслаждалась этим изобилием.
В Лувре, переходя с этажа на этаж и из зала в зал, Изабель пыталась осмыслить увиденное не только с точки зрения сюжета и мастерства, но и в контексте времени. Она как завороженная следила за эволюцией искусства. В определенные моменты, когда, казалось, художественная мысль уже зашла в тупик, происходили новые открытия в науке, менялись философские доктрины и взгляды, и это давало мощный импульс какому-либо течению в искусстве.
В день открытия выставки Изабель, минуя Лувр, направилась в Тюильри к маленькому музею «Же-де-Пом», приютившему импрессионистов. Вероятно, сюда вела ее любовь к пейзажам или же роман с цветом и светом. Проходя по полутемным, плохо освещенным залам музея, Изабель боролась с желанием выставить полотна на улицу, в залитый солнцем сад или в маленькие открытые кафе, где они явно выглядели бы эффектнее.
Восторг не улетучился, даже когда Изабель покинула «Же-де-Пом». Впрочем, живи она в то время, ее наверняка бы тоже захватили перемены, происходящие в обществе. «Да это и понятно», – размышляла она по дороге к отелю. События мирового масштаба повлияли и на ее судьбу, и на судьбы ее современников. Европа и Соединенные Штаты пережили две мировые войны. Государства изменили границы, ядерное оружие превратилось в страшнейшую угрозу целостности мира. Технология переживает период расцвета. Живописные полотна и фотография перестали быть единственными средствами визуального общения. Человека со всех сторон обступает реальность. Неудивительно, что абстрактное искусство стало логическим продолжением выразительного ряда. Художники экспериментируют с цветом и формой и создают стиль, представляющий собой нечто среднее между поп-, оп-, нео– и постартом.
Многие, как и Изабель, пытаются сочетать абстрактное и образное в искусстве. Одни используют свои работы как рупор политических идей или как социальный протест. Другие бросают вызов общественному вкусу. И все требуют зрительского соучастия и ответной реакции на свои произведения. Может, именно поэтому Изабель и ее коллеги потянулись к образности? Может, они просто встревожены тем, что общество теряет ориентиры? А может, все дело в осознании собственного «я»? И образное искусство – всего лишь новый способ создать себя заново? Или же это просто очередная ступень в эволюции живописи?
Изабель вошла в Пале-Рояль, размышляя о философских проблемах. Торжественный вечер был уже в самом разгаре: зал сиял огнями, между гостями, предлагая всем желающим шампанское и пирожные, сновали официанты. Мужчины, все в смокингах, любезные и элегантные, составляли «черное обрамление» зала. Американки в большинстве своем тоже оделись в черное, отдав предпочтение испытанному временем строгому изяществу.
В отличие от американок француженки напоминали цветущий сад. Это был праздник женственности – прически, макияж, украшения, дорогие духи, яркие шелка и буйные краски.
Изабель же осталась верна себе – белому цвету – и тем не менее не устояла перед соблазнами французской моды, купив платье цвета слоновой кости от Ив Сен-Лорана. Незатейливый покрой, нежная подкладка, ласкающая тело, и две длинные вставки вместо рукавов, ниспадающие с ее плеч, словно римская туника, – настоящий триумф строгого вкуса. Как всегда, в качестве украшений она выбрала изделия американских индейцев – ожерелье из золотых треугольников с зигзагообразным узором. Центральный треугольник, как и серьги, инкрустирован красным кораллом.
Едва она появилась в главном зале, как к ней сразу же подскочили спонсоры и стали знакомить с гостями, расхваливая ее работы и восхищаясь ее безупречным французским. Вдруг в толпе перед ней мелькнуло знакомое лицо.
– Коуди! – Изабель сразу же его узнала. Он обнял ее, поохал и поахал по поводу ее сногсшибательного платья и от души поздравил с успехом.
– По дворцу пронесся слух, что Изабель де Луна – жемчужина выставки. – Он усмехнулся, но лицо его затуманилось грустью. – Если бы ты тогда поехала со мной, я мог бы сейчас купаться в лучах твоей славы.
– Тебе вовсе не обязательно быть чьей-то тенью, Коуди. Ты и сам талантливый художник.
– Ты мне льстишь, однако дела мои так плохи, что я усомнился в своих способностях.
Изабель погладила его по щеке, пытаясь как-то сгладить неловкость.
– Может быть, все дело в дилере? Мне повезло. Меня представляет Джулиан Рихтер, знаменитый среди художников дилер. – Она произнесла это спокойно, без эмоций. – А ты не хотел бы вернуться в Штаты? Организаторы выставки постарались на славу, но, даже рискуя обидеть парижан, я вынуждена признать, что Париж не пуп земли.
– Да, я уже подумывал об этом. Но ведь все не так просто. Здесь у меня кругом знакомые, а в Нью-Йорке – никого. Там мне все пришлось бы начинать сначала.
– Зато ты знаешь меня, – возразила Изабель. Коуди хотел было продолжить разговор, но подошло время официального открытия выставки. Несмотря на то, что Изабель пообещала позвонить ему перед отъездом из Парижа, он был уверен в обратном. Сегодня вечером она стала мировой знаменитостью. А он как был, так и остался никем.
Нина с любопытством наблюдала за встречей Изабель и Коуди Джексона. Она понятия не имела, кто он, но язык их жестов рассказал ей целую повесть о том, что они когда-то значили друг для друга. Была бы ее воля, она непременно подошла бы к этому неизвестному блондину, но Энтони так за ней ухаживал, что ей не хотелось разрушать магические чары. Поначалу она предполагала, что за пределами спальни он будет вести себя осторожнее, но, как ни странно, он повсюду представлял ее так, что становилось ясно: она для него больше чем просто очередное увлечение. Еще ни один мужчина его положения не ухаживал за Ниной с такой настойчивостью. Она вся так и светилась от счастья.
Вечер начался на редкость удачно. Нина предстала перед парижской публикой не только в качестве возлюбленной неотразимого красавца, но и как корреспондент Эй-би-си, газеты «Дейли» – самого известного ежедневного издания Нью-Йорка – и владелица собственного агентства. Она стала «той самой» Ниной Дэвис. К ней наконец-то пришел успех.
Наметанным глазом скользя по залу в поисках подходящих объектов для интервью, она заметила, что к ним приближается Филипп Медина. За последние годы их дружба окрепла, но так и не переросла в близкие отношения. Похоже, такое положение вещей его вполне устраивало. Но он был ее боссом, и она не решалась форсировать события.
– Филипп! Какая приятная встреча! – воскликнула она и тотчас, извинившись, поспешила «отрабатывать гонорар».
Медина и Гартвик смерили друг друга взглядом. Энтони хотел было удалиться, но Филипп задержал его.
– Я подумываю купить «Гартвик-хаус», – заявил он без обиняков.
– «Гартвик-хаус» не продается.
– Возможно, но, по слухам, у тебя большие неприятности!
– Мы расширили печатный цех, вот и все. На обновление печатных установок пришлось потратить уйму денег. Я чуть не влез в долги. – Глаза его сузились, губы скривились в ядовитой усмешке. – Впрочем, спасибо за заботу, – добавил Энтони и повернулся, намереваясь уйти.
Филипп крепко схватил его за локоть.
– Ходят слухи, что ты использовал фонды компании, чтобы оплатить свои карточные долги.
Гартвик выдернул свою руку, лицо его исказила гримаса бессильной злобы.
– Ну да, мне нравится играть в карты! И что с того? Это еще не означает, что я проматываю деньги компании! Как ты смеешь бросать мне такие обвинения, Медина?
– Если это не так, прошу меня извинить, – отозвался Филипп. – Но если это правда, позвони мне, как только решишь продать компанию.
– И не надейся, – буркнул Энтони, состроив гримасу вслед уходящему Медине. – Я сам позабочусь о том, как спасти свою шкуру. Раньше у меня это получалось, получится и теперь.
Нину ужасно злило, что Изабель стала центром всеобщего внимания. Еще до открытия выставки в ней всколыхнулась жгучая зависть, а вместе с ней пробудилось и знакомое ощущение собственной никчемности: ей снова суждено играть второстепенную роль в спектакле под названием «Успех Изабель де Луна». После официального открытия шоу она в сопровождении Энтони совершила обход залов. Некоторые картины и впрямь были ничего, но при виде работ Изабель у нее захватило дух. Прекрасно понимая, что Изабель наверняка настроена враждебно по отношению к ней, Нина прикрылась Энтони как щитом и осторожно приблизилась.
– Браво! – промолвила она. – Вы покорили Париж и, осмелюсь сказать, все мировое искусство! – Ей с трудом удалось сохранить на лице улыбку, тем более что Изабель смотрела на нее с явной неприязнью. – Позвольте представить вам еще одного почитателя вашего таланта, – произнесла Нина, выступая вперед. – Это мистер Энтони Гартвик, глава издательства «Гартвик-хаус». Энтони, Изабель де Луна.
Произнося эту фразу, она невольно обернулась. Выражение лица Гартвика ее потрясло. Он смотрел на Изабель как завороженный и совершенно машинально пожал протянутую ему руку.
– Рада познакомиться, – непринужденно отозвалась Изабель.
– Я тоже. – Он отвесил ей церемонный поклон. – Вы замечательная художница, мисс де Луна. Я уже имел удовольствие видеть одну из ваших работ.
– Ах да! – воскликнула Нина, вмешиваясь в их разговор, чтобы напомнить о себе. – Мы как раз были на вилле Филиппа Медины на Мальорке. Нас пригласили на свадьбу его отца, Нельсона. А как называлась та картина, Энтони?
– «Рассвет в Барселоне», – ответил он, не сводя глаз с Изабель.
– Так вы бывали в Барселоне? – спросила она.
– Не раз.
– Если вы были там в годы правления Франко, то поезжайте туда сейчас. Город ожил, повеселел и стремится наверстать упущенное. – В ее улыбке читалась гордость за свой народ.
– Ваше детство прошло в Барселоне?
– Нет, я выросла в Соединенных Штатах, но у меня в Барселоне тетя, поэтому я часто там бываю.
– Так вот почему у вас этот нежный кастильский акцент!
Изабель поблагодарила его за комплимент, отметив про себя, что он не только хорош собой, но и чрезвычайно любезен. Неудивительно, что Нина вцепилась в него как в собственность. Что ж, пусть ревнует, так ей и надо!
Как будто прочитав ее мысли, Энтони задал ей неожиданный вопрос:
– У вас есть сестры или братья?
– Нет, – быстро ответила Изабель, и сердце Нины екнуло. – А теперь, мистер Гартвик, мне надо идти. Рада была познакомиться.
Изабель смешалась с толпой, оставив Гартвика в смятении, а Нину в расстроенных чувствах.
– Почему бы тебе не попросить у нее номер телефона? А еще лучше спроси-ка ее напрямик, согласна ли она с тобой переспать?
Гартвик поморщился.
– Терпеть не могу ревнивых зануд. Когда выпустишь пар, приходи. Ты знаешь, где меня найти.
С этими словами он удалился, а Нина осталась одна в окружении картин Изабель.
Взволнованная встречей с Ниной, Изабель направилась к выходу – глотнуть свежего воздуха. Повернув за угол, она с размаху налетела на Филиппа Медину.
– Извините, – пробормотала она, залившись краской.
– Не стоит. – Филипп слегка придержал ее за локти. – По крайней мере на этот раз вы бежите ко мне, а не от меня. – Он пристально посмотрел ей в глаза.
Изабель попала во власть его чар. В Филиппе Медине было что-то магнетическое. Она виделась с ним всего два раза, причем эти встречи разделяли годы, и тем не менее ее неодолимо к нему влекло.
– Если я приглашу вас сегодня отобедать со мной, как вы к этому отнесетесь?
– Положительно. – Он улыбнулся, Изабель тоже. – Правда, мне придется пробыть здесь до конца шоу.
– Я вас подожду.
Нинин триумф все более походил на шарик, из которого потихоньку выпускают воздух. Она дефилировала мимо картин де Луна, изыскивая возможность добавить в ее успех ложку дегтя, но Энтони постоянно путался у нее под ногами, таращась на Изабель, как театральный статист на примадонну.
Часы пробили десять. Нина решила, что момент сейчас самый подходящий. Толпа ей не нужна, но и оставаться с Изабель наедине тоже не хочется.
– Быть звездой не так-то просто, – негромко промолвила Нина, приближаясь к Изабель. – Что ж, привыкай. Завтра ты проснешься знаменитой на весь мир. – Изабель промолчала. – Ну хорошо, – отчеканила Нина деловым тоном. – Перейду к сути. Я хочу, чтобы ты дала мне эксклюзивное интервью. Гарантирую, что оно появится в прессе и на телевидении. – Она сделала выразительную паузу и добавила: – Я также гарантирую, что оно будет весьма благосклонным.
Изабель презрительно рассмеялась:
– Во-первых, твои гарантии ничего не стоят. Во-вторых, меня уже просили о том же многие репортеры, представляющие международную прессу. С какой стати мне делать исключение для светской сплетницы?
– Где же твоя лояльность? – Нина чувствовала себя уязвленной, но все еще размахивала праведным гневом, словно стягом борца за свободу.
– Да как ты смеешь говорить о лояльности? – Голос Изабель перешел в свистящий шепот. – Где была твоя хваленая лояльность, когда ты выдумала роман между мной и Джулианом Рихтером? Где твоя лояльность по отношению к Миранде и Луису? Как ты отплатила им за все то, что они для тебя сделали? Нет, ты лояльна только к себе самой. Но запомни вот что, Нина Дэвис: как аукнется, так и откликнется.
Изабель двинулась к Филиппу Медине. Нина увидела, как они улыбнулись друг другу, как Изабель взяла его под руку, и они направились к выходу. Нина двинулась за ними, надеясь, что кто-нибудь из них обернется, но увы…
Смущенная и раздраженная, Нина понятия не имела, куда ей податься. Ее наверняка ждет Энтони, но теперь он ей вроде бы и не нужен. Правда, перспектива провести вечер в одиночестве тоже не представлялась ей заманчивой.
– Вы не против, если я поеду вместе с вами? – раздался сзади мужской голос, когда к крыльцу подкатило такси.
Нина обернулась и ослепительно улыбнулась.
– Не против, – отозвалась она, садясь в такси рядом с Коуди Джексоном.
Изабель следовало бы уделить больше внимания изысканным блюдам – «Тайвен» считается одним из лучших парижских ресторанов, – но ее буквально околдовал сидящий рядом с ней мужчина. Изабель следила за тем, как меняются его черты в отсветах маленькой настольной лампы. Тени подчеркивали скулы, полоска света выхватывала из полумрака нос, губы, подбородок. Его глаза, устремленные на нее, мерцали, словно черные опалы, и в них то и дело вспыхивали зеленоватые и голубоватые искорки.
От выпитого вина и близости собеседника у Изабель слегка закружилась голова. Филипп рассказывал ей о вилле «Фортуна» на озере Лугано, где располагался домашний музей Нельсона. С безразличием выросшего в богатстве и роскоши мецената он описывал массивный особняк семнадцатого века и собрание шедевров мирового искусства.
– Вы научились коллекционированию у отца? – спросила Изабель, пораженная таким обилием бесценных полотен в частном собрании.
– Все получилось как бы само собой. Мой отец коллекционирует все на свете – произведения искусства, знакомых, друзей, предприятия, женщин. Я с детства постиг науку собирательства. А что коллекционируете вы?
– Индейские украшения и керамику – я покупаю их, если мне позволяют средства. – Филипп недоверчиво усмехнулся. – Родители мои погибли, когда я была совсем маленькой. Они доверили мое воспитание людям, у которых денег было не много, зато любви и заботы – в избытке.
– Вам повезло. Любовь не купишь ни за какие деньги. Он часто заморгал, как будто что-то попало ему в глаз.
Изабель порывисто сжала его руку. Он улыбнулся, но она почувствовала, что в душе его зияет рана, которую никто и ничто не исцелит.
Чтобы сменить тему, она произнесла:
– Я с вами согласна, хотя жить в достатке тоже было бы неплохо.
– Вам пришлось пережить трудные времена?
– Я, конечно, не голодала и не бедствовала, но мой образ жизни вряд ли можно назвать роскошным.
– А разве Джулиан не заботится о вас?
– Он чем-то недоволен или ей почудилось?
– Он выплачивает мне ежемесячное жалованье, исходя из результатов выставки.
– А мне казалось, что Джулиан для вас больше чем просто торговый агент.
Изабель вспыхнула, но не от смущения, а от раздражения. Не хватало еще, чтобы Джулиан Рихтер испортил ей вечер!
– Вы ошибаетесь, но если бы даже так оно и было, он все равно не является моим благодетелем.
– Извините, если я переступил черту, то сделал это ненамеренно. Меня всегда интересовало, как творческие натуры умудряются выживать в нашем насквозь коммерческом мире.
Филипп признался, что, помимо огромных сумм, которые вкладывает в музеи, он еще и является учредителем стипендии для талантливых юных дарований, а также выступает как патрон многообещающих, с его точки зрения, художников.
Он говорил так горячо и убежденно, что Изабель поняла: для него это не просто слова.
– Скажите, вы и сами хотели стать художником? – осторожно спросила она. – В этом кроется причина вашей страсти к искусству?
– И да и нет. – На губах его заиграла лукавая усмешка. Он покачал головой, взял ее руку и пристально вгляделся ей в лицо.
– По натуре я человек скрытный, – сказал он, – но стоило мне только вас увидеть, как мне захотелось узнать о вас все. Меня интересуют мельчайшие подробности вашей жизни, поэтому вы вправе узнать кое-что и обо мне самом.
Когда мне было восемь лет, я заболел полиомиелитом. К счастью, паралич был излечим, хотя и затронул ноги и руки. Доктор заверил моих родителей, что постельный режим, теплые обертывания и сеансы массажа помогут мне подняться на ноги. Моя мать Оливия делала все, чтобы меня вылечить. К тем методам, что прописал врач, она добавила и два своих. Пока я был прикован к постели, она развлекала меня тем, что показывала альбомы по искусству и слайды. Затем дала мне блокнот для рисования, карандаши и краски, чтобы я разрабатывал пальцы, руки. – Филипп усмехнулся, вспоминая свои неловкие попытки. – Конечно, конкурентом Пикассо я не стал, – заметил он. – Мои творения никуда не годились, но я научился уважать и ценить тех, у кого есть талант.
– Тяжелое для вас было время, – покачала головой Изабель. – Слава Богу, вам удалось выкарабкаться из этого кошмара.
– Да, я тоже благодарю Бога, но более всего, – добавил он сдержанно, – благодарен своей матери. Левая сторона моего тела очень ослабла. Оливия решила, что для укрепления мышц мне необходимо заняться гольфом. Она считала, кроме того, что эта игра не только полезна для моего здоровья, но и сближает нас.
– У вас с ней до сих пор хорошие отношения?
Глаза Филиппа потемнели. Выражение его лица резко изменилось.
– Нет. Моя мать меня продала! – Давнишняя боль, которую он тщательно скрывал, неожиданно вырвалась наружу. Он помолчал, борясь с нахлынувшими воспоминаниями, потом продолжил: – Когда мне было одиннадцать лет, мои родители развелись. И моя мать предпочла опеке над сыном денежную компенсацию.
Он не стал рассказывать Изабель, что мать оставила его жить с отцом, от которого сын не получал ни любви, ни одобрения. Филипп скучал без матери, но Оливия исчезла из его жизни.
– Она вышла замуж за друга семьи, биржевого маклера, и уехала с ним в Нью-Йорк.
– Вы виделись с ней?
– Нет. – Он подозвал официанта, расплатился, и они вышли из ресторана. Всю дорогу до отеля Изабель Филипп пребывал в мрачном настроении. Когда они подошли к двери ее номера, он неловко промолвил:
– Не очень-то любезный кавалер из меня получился. Если вы еще не совсем во мне разочаровались, может, согласитесь заглянуть со мной на Мальорку в этот уик-энд?
– Я собиралась навестить свою тетю в Барселоне.
– Что, если мы заедем к ней по пути?
– Думаю, она будет очень рада, – ответила Изабель.
– А вы? – Он слегка коснулся губами ее губ. Легкий, нежный поцелуй, ничего не требующий, но очень много обещающий.
Квартира Коуди Джексона представляла собой чердак на одной из узких, мощенных булыжником улочек Монмартра. Напросившись в гости, Нина никак не предполагала, что ей на шпильках придется взбираться пешком на пятый этаж, но она упорно лезла вверх, как гончая, почуявшая след. Когда же они наконец добрались до мастерской, Нина мысленно охнула: чердачная берлога! В Париже ли, в Нью-Йорке – художникам требуется максимум свободного пространства. Коуди откупорил бутылку белого вина, а Нина уселась в мягкое кресло в дальнем углу комнаты и огляделась.
Мистер Джексон оказался большим ценителем женских прелестей. Его ню поражали дерзкой, соблазнительной красотой, и все же Нина сразу поняла, почему они не имеют успеха. Слишком уж они совершенны, слишком обольстительны и слишком напоминают одалисок Матисса. Последние же тенденции современного искусства предписывали изображать человеческое тело в реалистичной манере, со всеми морщинками, складками и анатомическими подробностями.
– Нравится? – спросил Коуди, протягивая ей бокал вина и присаживаясь на кушетку.
Нина была так поглощена его картинами, что ответила не сразу. Она завидовала этим женщинам, его моделям. Плоть этих женщин ласкала рука, боготворившая все женственное.
Нине тоже хотелось, чтобы ее обожали и лелеяли. Сэм Хоффман почти соответствовал ее идеалу мужчины, и по-своему любил ее, но молодость относилась к числу его главных недостатков. После него у нее были и другие мужчины, но эти отношения не затрагивали ее чувства, что она объясняла отсутствием опыта. Энтони выгодно отличался от своих предшественников. Непредсказуемый, в совершенстве постигший науку секса, он пробуждал в ней необузданное, страстное желание и сумел внушить, что она любит его. Но он ни разу не дал ей понять, что уважает ее, ценит и восхищается ею.
– Да, они прелестны, – ответила она, оторвавшись наконец от картин и устремив взгляд на их создателя. – Когда вы переехали в Париж? И что вас сюда привело?
Коуди представил ей краткую биографическую справку. Поскольку он интересовал Нину только как сексуальный партнер, она больше разглядывала его, чем слушала. И чуть не упустила тот факт, что он учился в Лиге студентов-художников вместе с Изабель. Отчего дрогнул голос? Нина дорого бы дала, чтобы выяснить это.
Вскоре его брюзжание порядком надоело Нине. И когда он спросил, не хочется ли ей посмотреть другие его работы, она уже готова была, сославшись на головную боль, поехать домой, но он взглянул на нее с такой мольбой, что она нехотя поднялась с кресла в надежде удовлетворить-таки свое влечение.
В дальнем углу чердака за рабочим столом, заваленным красками, кистями и неоконченными полотнами, висели две картины.
На грубой зернистой поверхности загрунтованного холста в ореоле пастельных тонов были изображены две ню с затушеванными лицами. Как и на всех остальных работах, обнаженные тела были тщательно выписаны, но на этих полотнах чувствовалось нечто неуловимое, что сразу привлекло внимание Нины. Может, излишняя идеализация модели – знак того, что художник был без ума от своей натурщицы? Или позы, в которых были изображены женщины: одна в предвкушении наслаждения, другая – после утоления страсти?
– Кто она? – спросила Нина, скользя взглядом по плавным изгибам тела незнакомки с темными распущенными волосами.
– «Стыдливая искусительница». – Он задумчиво посмотрел на ню. – Эти картины относятся к той самой серии, о которой я вам рассказывал. Собственно, благодаря им я и оказался в Париже.
– Как ее имя?
– Я никому не открываю имена своих натурщиц, – отрезал он.
Но Нина ничуть не смутилась. Доверившись своей журналистской интуиции, она сопоставила время и место, особенно отметив тот факт, что Коуди упомянул Изабель среди прочих студентов лиги, а главным образом то, как он смотрел на картины и на саму Изабель сегодня вечером.
Джексону не надо открывать имя своей модели. Нина теперь точно знала, кто она.
