Текст книги "Сириус экспериментирует"

Автор книги: Дорис Лессинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Я бродила по улицам и переулкам, иногда вместе с Родией, иногда одна, и моя душа разрывалась от боли за этих людей. За короткое время они стали ответственными и просвещенными гражданами, а ведь их предками были полудикие племена… Эти люди были так внимательны и добры друг к другу… И при этом все они страдали роандианской дегенеративной болезнью: каждого из них, кто прожил половину отпущенного ему срока, словно поражал невидимый вирус… Они начинали «стареть», слабея, седея и съеживаясь… Все это и многое другое заставляло меня злиться, одновременно испытывая жалость… Мне хотелось встать на защиту этих людей и уберечь их от неотвратимых превратностей судьбы.

Родия наблюдала за мной, и я знала, что она понимает все, но теперь я затаила на нее обиду. Я негодовала на нее и на Канопус. Сама я лишь изредка оценивала свое состояние здраво, хотя в глубине души понимала, что мои муки близки тем, что терзали Назара в Коши и издавна не давали покоя этой несчастной планете. Роанде. Или Шикасте.

Лишь позднее я поняла то, чего не понимала тогда. Взять, к примеру, мое легкомысленное поведение в городе жрецов, где я позволила так легко арестовать себя и бросить в тюрьму. Чем это объяснить? Никогда ни на одной планете я не вела себя подобным образом. Я поняла это, лишь когда все было позади и я вырвалась из лап Шаммат, которая, по-видимому, подтачивала мои силы задолго до того, как я высадилась на Роанде. Именно этим объяснялись мое дурное настроение и сомнения, которые раздирали меня, когда я выполняла свою работу.

Было и кое-что еще. Сколько бы мы ни восторгались порядком на планетах, которыми управлял Сириус, – а теперь численность сытого, ухоженного населения на этих планетах была сведена к минимуму и держать его в подчинении было несложно, – за долгие годы я ни разу не встречала такой яркой и глубокой культуры, как Леланос. Разумеется, на счету Сирианской империи были свои достижения, но пока Родия не привела меня в этот город, я не знала, что мы потеряли. Здесь кипела жизнь, бурлила энергия, которой не хватало нам. Апатия и потеря интереса к жизни сокрушили Сириус…

Почему Родия привела меня сюда вместо того, чтобы выделить мне охрану и отправить меня на юг, где находилась база Сириуса? Но я оказалась в этом городе, и рядом со мной была она, канопианка. Я увидела город, который добился совершенства, но должен был погубить сам себя.

Эта мысль казалась мне невыносимой. Она буквально переворачивала всю мою душу. От отчаяния мне хотелось кричать, плакать и жаловаться – но кому? Родии, которая беспрекословно подчинялась воле Канопуса?

Однажды утром мы сидели вместе с ней на втором этаже ее домика и молчали. Теперь нам было тяжело разговаривать.

Солнце освещало узорчатые ковры на полу. Все вокруг дышало уютом и добротой.

Я неприязненно посмотрела на Родию, понимая, что она знает о моих чувствах. Несмотря на это, я была не в силах сдерживаться. Я смотрела, как эта женщина сидит, сложив руки на коленях, и спокойно смотрит в синее роандианское небо. Почему она упрямо отказывается сделать то, о чем ее просят? В тот момент Родия вызывала у меня те же чувства, что и Назар, который протестовал и возмущался, пытаясь подавить бунт у себя в душе. Но я не понимала, что на этот раз ситуация прямо противоположна.

Родия посмотрела мне в лицо спокойно и внимательно, как обычно, и сказала:

– Сирианка, я должна покинуть тебя.

– Отлично, значит, ты собираешься меня бросить! Небось решила убраться из этого места подобру-поздорову, не желая разделять его судьбу.

– Нельзя изменить законы Роанды, – сказала она, – как нельзя изменить законы Вселенной. Да, здесь они неразумны, но ничто не остается неизменным. Ты знаешь это по своей империи! Была ли среди созданных тобой хоть одна культура, которая не менялась и в конце концов не исчезла?

Посмотрев ей в глаза, я неохотно согласилась.

– Лучшее, что мы можем сделать – это стремиться, пусть ненадолго, приблизиться к совершенству. Мне удалось сделать это, создав Леланос. А теперь мне пора уходить.

– Ты считаешь, что на этот раз твоя задача выполнена?

– Да, я сделала свое дело.

– Спасибо, что ты спас меня, Назар.

– Как ты когда-то спасла меня.

Родия встала. Я заметила, что она выглядит усталой и передвигается с трудом.

– Должно быть, ты рада, что уходишь, – сказала я мрачно.

– Я всегда рада, когда приходит пора уходить, – отозвалась она знакомым насмешливым тоном. – Иногда кажется, что привыкнуть к этому невозможно, – сначала ты разбиваешься в лепешку, чтобы создать что-то стоящее, а потом – и этот момент всегда наступает слишком быстро – оказывается, что все позади и дело рук твоих превратилось в свою противоположность.

На мгновение ее лицо исказилось от боли. Затем оно снова стало спокойным и ясным. Родия размышляла о будущем, о котором я могла лишь догадываться.

– Будь осторожна, сирианка, – сказала она. – Тебе грозит серьезная опасность.

– Зачем же ты привела меня сюда? – Я была сердита и обижена.

– Ты упряма, сирианка. Ты не в состоянии усвоить то, что тебе говорят, пока не набьешь шишек.

– Что ж, – усмехнулась я, – скажи, есть ли у меня шанс преодолеть опасность?

Родия посмотрела на меня с улыбкой.

– Не в этот раз, так в другой. – И меня вновь укололо ее безразличие.

Она почувствовала это и сказала:

– Сирианка, бунтовать бесполезно, ты это знаешь. Сейчас тебе хочется говорить только нет, нет, нет.Но спроси себя, против чего ты восстаешь. Когда ты бродила по городу, видя в его жителях жертв, которых бросили на произвол судьбы, задумывалась ли ты, кто их бросил и кто решает, что для них добро, а что зло? А ведь если бы кто-то взбунтовался против Сирианской империи, ты бы в два счета поставила его на место, так? – И она посмотрела мне в глаза так пристально, что я кивнула. – И наверняка наказала бы его весьма сурово! В тебе нет сострадания к тем, кто восстает против Сириуса. Но когда ты или я восстаем против того, что управляет всеми нами, никто не сажает нас в тюрьму и не убивает во имя незыблемости власти и порядка. Все мы подчиняемся Необходимости, сирианка, всегда и везде. Неужели ты думаешь, что, сокрушаясь над тем, что кажется тебе потерей, ты в силах победить Необходимость? Что твои стенания и жалобы могут что-то изменить? Вспомни, что ты говорила мне, когда я кусала руки и выла как зверь в Коши?

Внезапно утреннюю тишину прорезали далекие гневные крики. Я не раз слышала подобное на других планетах, но мне не верилось, что это может случиться здесь.

– Да, – сказала Родия. – Когда человек или общество начинают опускаться, все происходит очень быстро. На Шикасте мы зачастую обнаруживаем это, когда равновесие сил уже осталось в прошлом. Лучшие времена Леланоса позади, сирианка. Будь осторожна. Прощай. Мы скоро встретимся. Нам еще предстоит встретиться здесь, на Шикасте, на этой злополучной планете… к несчастью,мы еще встретимся… – Произнеся слова «к несчастью», она усмехнулась совсем как Назар, и, как ни странно, это успокоило и развеселило меня.

Родия молча вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Снаружи бушевали толпы людей, которые потрясали оружием. Я услышала выкрики: «Смерть тиранам, смерть Родии, смерть олигархии…» Сверху мне было видно, как Родия вышла из дома и шагнула в толпу. Увидев бывшую надсмотрщицу, люди начали осыпать ее проклятьями, они окружили ее, повалили и принялись избивать, а когда толпа схлынула, на залитой солнцем мостовой осталось мертвое тело.

В городе не прекращались беспорядки, было не до похорон, и Родию просто бросили в общую могилу вместе с другими погибшими повстанцами. Я была уверена, что она хотела именно этого. И все же лучше бы меня там не было. Теперь я осталась беззащитной. Поскольку меня знали как ее соратницу, мне приходилось прятаться. После смерти Родии я впала в сонное оцепенение. Я забыла то, о чем размышляла прежде, и позабыла о своем долге. Целыми днями я бродила по Леланосу. Это стало для меня чем-то вроде траурного ритуала. Я скорбела не о Родии и не о Назаре, а об утраченном совершенстве. Мне не надоедало бродить по улицам. Каждый город обладает индивидуальностью, и у Леланоса тоже было свое лицо. Невероятная изобретательность в применении строительных материалов делала его неожиданным и многоликим. Он был расположен на широкой равнине, окруженной горами, которые находились достаточно далеко, чтобы не подавлять своим величием. Рельеф тоже отличался разнообразием, а пышная растительность радовала глаз всеми оттенками зеленого цвета. О, как прекрасна зелень Роанды! Тот, кто никогда не видел этой планеты, едва ли сможет представить ее очарование. А после появления «времен года» палитра природы стала еще богаче. Равнина, где находился Леланос, – увы, но теперь о ней можно говорить лишь в прошедшем времени, – была одним из самых восхитительных мест, которые я когда-либо видела. Казалось, что город вырос из этой равнины и был пронизан ее духом, ее экспрессией. Куда бы вы ни пошли, повсюду видели блестящие зеленые листья деревьев и сочную траву, в которой утопали здания. Сами дома часто вызывали улыбку, они всегда строились с выдумкой, а порой даже пародировали архитектурный стиль самого Леланоса. Почти к каждому дому хотелось поскорее подойти поближе и рассмотреть его как следует, и в то же время было так приятно любоваться им издали, предвкушая еще большее удовольствие… В лучшие времена улыбка не сходила с лица обитателей Леланоса. Архитектура города была архитектурой радости. Небольшое с виду здание внутри могло оказаться куда просторнее, чем ты ожидал. Казалось, что дома сделаны из облаков, разноцветных мыльных пузырей или грозовых туч, которые появляются ниоткуда в синем бездонном небе. Мягкие, округлые колонны, светлые, легкие сферические или кубические формы, – казалось, что перед тобой прямо на глазах растет ледяной кристалл. Местами виднелись осторожные цветные мазки красного камня. Этот камень мог появиться, например, там, где он символизировал вспышку молнии. Архитектура зданий воздавала должное силам природы, которые давали жизнь обитателям планеты. Рядом с этими воздушными зданиями, которые так прекрасно вписывались в камень, подчиняясь Необходимости– я наконец-то научилась узнавать «Необходимость», о которой говорили канопианцы, – были и другие. На первый взгляд, они стояли в беспорядке, но на самом деле постепенно открывались твоему взору или прятались от него, точно ты гулял по небу, а они парили в вышине. В Леланосе казалось, что до неба и облаков можно дотронуться рукой. Невозможно описать словами легкость духа и светлую радость, которые вызывало это место. Я вспоминала другой город, далеко в горах, где здания из такого же синевато-серого камня возвышались темными громадами, которое подавляли своим величием. На улицах прежнего Леланоса всегда было людно. Его обитателями были высокие, мускулистые люди с темной, почти черной кожей, приветливые, смышленые, ловкие и красивые. Их одежды были такими же яркими, как и их город. Они любили украшать одежду и волосы яркими перьями лесных птиц и живыми цветами.

Как-то раз, бродя по городу, я увидела группу детей. Они сидели на сочной зеленой траве. Их волосы блестели, одежда была светлой и яркой, но лица были мрачны. Ребятишек сопровождала женщина, которая была их учительницей, когда город процветал. Она пыталась разговорить своих бывших учеников, чтобы заставить тех выразить свое отношение к бунтам и разрушениям, которые теперь не прекращались. Когда-то это была мудрая, интеллигентная женщина, но теперь она выглядела усталой и отчасти потерявшей рассудок, – она явно не понимала, почему вокруг творится подобное. Внезапно один мальчик закричал: «Смерть олигархии!» – и его крик подхватили другие. Один за другим дети повскакали и с визгом и криками бросились прочь. Вскоре в той стороне, куда они устремились, в синее небо стал медленно подниматься столб черного дыма.

Учительница медленно подошла ко мне. Она подняла глаза, и я увидела в них знакомое выражение. Даже хорошие манеры не позволяли жителям города скрыть изумление и отвращение, которые вызывали моя белая кожа и светлые волосы.

– Если это твоя затея, – сказала она тихо и горько, – ты можешь гордиться!

После этого, явно удивляясь самой себе, она плюнула в меня и, шокированная собственным поступком, поспешила прочь. Я увидела, что из глаз учительницы брызнула прозрачная жидкость и оросила ее руки.

Я понимала, что меня могут убить так же, как убили Родию, но это не трогало меня. Я побрела туда, где в небо поднимался густой столб синего дыма, напоминающий башню причудливой формы. Улицы заполонили взбудораженные толпы людей. Это был первый поджог в городе.

Вскоре я оказалась в огромной, угрюмой, молчаливой толпе, которая собралась посмотреть, как одна из самых изящных каменных фантазий исчезает в клубах темного дыма. Дом таял на глазах, пока не обрушился, подняв столб огня и искр. Теперь со всех сторон слышался недовольный ропот, – лишившись зрелища, толпа начала волноваться и подыскивать новый объект, чтобы занять себя. Стоящие рядом со мной злобно поглядывали в мою сторону. Меня явно брали в кольцо. Затем я увидела Тафту. Его появление не было для меня неожиданностью. Он пробирался ко мне через толпу. Тафта был одет так же, как жители Леланоса, – свободные голубые брюки и такая же блуза, подхваченная ремнем. Похожую одежду носила и я сама, хотя она не давала возможности скрыть или изменить мой облик. Тафта тоже выделялся в толпе – он был широкоплечим, загорелым и бородатым. Он держался уверенно и властно, и люди сразу расступились перед ним – ненадолго, но этого было достаточно. Он взял меня за руку и вывел из толпы, не бегом, но довольно быстро. Пройдя некоторое расстояние, мы завернули за прозрачное круглое здание и вошли внутрь.

Это было какое-то общественное учреждение. Снаружи оно ослепительно блестело, внутри мерцало и переливалось мягким светом. Казалось, мы находимся внутри пустой яичной скорлупы. Мы добрались до лестницы, которая вела наверх, и стали подниматься по ней, пока не оказались на небольшой плоской крыше, откуда был виден город. На месте рухнувшего здания все еще поднимался дым. Мы были так высоко, что толпа внизу казалась маленькой и безопасной. Я всегда испытывала подобное чувство, когда разглядывала города или толпы людей сверху, пролетая над ними в космическом корабле. Когда ты летишь, то, что попадает в поле твоего зрения, кажется крохотным и ничтожным. Нас окружали фигуры из белого и голубоватого камня. И все же мы были не так высоко, чтобы остаться незамеченными, спрятавшись за каменными глыбами.

Так я снова встретилась с Тафтой и пробыла с ним на крыше до глубокой ночи. Далее я кратко расскажу о нашей беседе и о своих мыслях.

Прежде всего, я должна описать свое эмоциональное состояние, хотя уделять ему внимание в отчетах мне приходится нечасто! В свое время на фоне отъявленных злодеев Тафта показался мне обаятельным варваром. Он по-прежнему вызывал у меня симпатию, пожалуй даже большую, чем Родия, о которой я вспоминала неохотно, словно по обязанности. Мне не хотелось думать о ней. По непонятной причине моя память словно отказывалась дать то, что мне причиталось по праву, то, что я заслужила, – в свое время точно так же я реагировала на Клорати. Часть моего сознания стала для меня недоступной, а мозг отказывался выполнять мои, как я считала, вполне разумные требования.

А теперь здесь появился Тафта. Родия предупреждала меня, что он опасен. Он был ее врагом, врагом Канопуса. А значит, и врагом Сириуса. Но здесь была какая-то неувязка. Родия говорила, что мы сумели бежать из Гракконкранпатла благодаря нашему врагу, – получалось, что он помог нам, или, по меньшей мере, позволил нам бежать. Она упомянула об этом вскользь, так и не объяснив, что имеет в виду…

Тафта делал все, чтобы покорить меня. Я понимала это, но его тактика не вызывала у меня протеста, пока он оставался на почтительном расстоянии. Присутствие этого могучего, с пышной гривой варвара, от которого веяло грубой силой, пугало меня, как запах крови. Когда, сидя в низком кресле, он наклонился ко мне и улыбнулся, обнажив великолепные, блестящие зубы здорового животного, его улыбка, напоминающая звериный оскал, непостижимым образом успокоила меня. Я подумала, что вижу ее сходство с оскалом благодаря опыту общения с низшими видами. На самом же деле так мой собеседник выражает свое дружелюбие – обнаженные зубы говорят: я знаю, ты не станешь нападать на меня. Светлые, почти прозрачные глаза под желтыми бровями были мне знакомы: такие глаза встречались даже у обитателей Сириуса. Я понимала, что нас разделяет бездна, и догадывалась, какой Тафта видит меня, сирианку. И все же, думала я, его жизненная сила не была симптомом вырождения, как апатия и нерешительность, от которых страдала наша империя. Он был уверен в своей правоте, не терзался сомнениями и не размышлял об экзистенциальной проблеме. И когда этот человек объяснил, как я могу воспрепятствовать гибели Леланоса, я приняла его слова на веру.

Он говорил так, словно он, Тафта, враг Сириуса, каким-то образом сумел услышать мой внутренний голос. Словно он вместе со мной разрабатывал план моей последней поездки, задавая себе вопросы: почему, ради чегои что дальше?Точно он бродил вместе со мной по Леланосу, с болью ожидая его неизбежной гибели.

Слушая Тафту, я едва не лишилась дара речи. Когда день подошел к концу и небо Роанды потемнело, я почувствовала, что этот враг – это я сама. Точно Тафта без моего ведома оккупировал часть моей души или моего разума. И задолго до того, как в небе Роанды замерцали звезды и я смогла послать приветственный сигнал своему родному дому, я согласилась помочь Тафте воплотить в жизнь его план. Вот что он предложил.

Я должна возглавить управление городом. Тафта поможет мне удержаться у власти столько, сколько нужно, чтобы вернуть Леланос в состояние гармонии и процветания. С его помощью я должна создать правительство, в состав которого войдут самые достойные граждане. И когда все это будет сделано, я либо останусь править городом, став его королевой, либо смогу уехать – и тогда он поможет мне добраться до места назначения в целости и сохранности.

Тафта сказал, что теперь я могу без опаски вернуться в дом Родии, потому что он берет меня под свою защиту, а на следующий день мы сможем встретиться и обсудить «наши дальнейшие планы».

Я провела эту ночь, сидя у окна и глядя в небо, усыпанное звездами. До утра я увлеченно строила планы возрождения Леланоса.

На следующий день, когда я, ни от кого не прячась, шла по зеленым улицам к круглому прозрачному зданию, я продолжала размышлять о том, как лучше организовать в городе управление, как готовить и отбирать людей и назначать их на должности.

С этими мыслями я поднялась на плоскую крышу, но там никого не было. Тафта не явился на встречу в назначенное время. Я не придала этому большого значения. Я была поглощена раздумьями о судьбе Леланоса. В свое время Родия говорила, что одной из причин его гибели будет злоупотребление деньгами. Что ж, это легко исправить! Нужно лишь заставить людей соблюдать закон… при необходимости можно применить силу… Здесь может помочь Тафта со своими войсками… расширение полномочий Проверочной Комиссии… может быть, нужно ввести Тафту в состав Комиссии…

В тот день Тафта не появился вообще. Я чувствовала себя так, словно меня обокрали. Я вновь принялась горевать о Леланосе, Леланосе, который остался без моего мудрого и милосердного руководства. Я ждала Тафту, пока небо Роанды не потемнело и не стало синим. Я смотрела на фигурки людей внизу, и мне казалось, что я беру их под свою защиту, обещая им вечную безопасность и благополучие.

Нельзя сказать, что я горжусь этим, но мой долг – написать об этом.

К концу дня я была не в лучшем расположении духа. Я считала, что Тафта подвел меня, и думала о нем как о провинившемся слуге. В ту ночь я была как в тумане. Я смотрела на звезды, но их вид не находил отклика в моей душе. Где-то в глубине моего сознания, на грани звука и тишины, я слышала предостерегающий шепот: «Сирианка, сирианка, сирианка…» Я встряхивала головой, словно зверь, в уши которого попала вода. «Сирианка, сирианка, – эти слова преследовали меня как наваждение, – будь осторожна, будь осторожна, будь осторожна…»

На следующий день я отправилась на свой наблюдательный пункт позднее и сделала это с расчетом. Когда я пришла, Тафта был уже там и при моем появлении почтительно поклонился – жест, который всегда казался мне чересчур подобострастным. Он прикоснулся своими мохнатыми губами к моей руке, а затем, не меняя позы, взглянул на меня с видом победителя и обнажил белые зубы.

– Приношу свои извинения, – сказал он. – Но я трудился во имя нашего общего дела.

В этот момент мои иллюзии начали рассеиваться. Тафта стоял передо мной, воплощение уверенности и силы. Солнце согревало его бороду и кудри на голове. Его смуглая кожа, под которой бежала алая кровь, лоснилась на солнце. Я заметила, что при перегреве железы животных такого типа выделяют жирный секрет для охлаждения. Открытые участки его кожи, щеки, лоб, нос, ладони и даже уши были покрыты крохотными круглыми капельками. У этой влаги был солоноватый запах. Но что-то во мне по-прежнему говорило: это здоровье, это жизненная сила, это то, что тебе нужно!

Тафта объяснил, что не пришел из-за того, что ему пришлось привести к городу войска, которые будут охранять нас. Ему нужно было позаботиться об их безопасности и устроить солдат на ночлег. Он сказал, что зайдет за мной на следующее утро, и мы – он, я и наша охрана – вместе проследуем по улицам Леланоса в резиденцию городских властей и будем официально объявлены правителями города. По моим представлениям, все должно было происходить совсем не так. Тафта кивком указал вниз – с крыши открывался вид не только на Леланос, но и на всю равнину, – обвел рукой город и воскликнул: «Он твой, он принадлежит тебе. Вместе мы возвратим ему былую славу!» В Тафте было столько надменного самодовольства! Он торжествующе оскалил зубы и взглянул на меня с плохо скрываемым презрением, точно уже понял, что сирианку можно не принимать в расчет.

И все же, когда я смотрела на Леланос, у меня кружилась голова. Ощущая неразрывные узы, которые связывали меня с этим городом, я мысленно клялась: «Я не дам тебя в обиду. Я буду охранять тебя. Я возьму тебя под свою защиту». И предостерегающий шепот: «сирианка, сирианка, сирианка» превращался в неслышный шелест и затихал вдали.

Тафта еще раз поцеловал мою руку, и мы спустились вниз – я первая, он за мною следом. Я отправилась домой, но теперь меня одолевали сомнения.

Кто предупредил жрецов, когда я прибуду в Гракконкранпатл? Родия не могла, хотя и знала, что это должно случиться.

Почему этот галантный головорез появился в Леланосе лишь после смерти Родии? И с чего это вдруг Шаммат решила посвятить себя возрождению культуры и порядка? Ведь еще недавно я видела, как ее слуга вместе с мракобесами-жрецами выполняет работу, которая куда больше подобала его натуре.

Как это могло случиться?.. Мне казалось, что внутри меня борются две силы. Я не желала прислушиваться к предостережениям, которые раздавались из глубин моей души, и не желала вспоминать про Канопус. Всем своим нынешнимсуществом, которое пробудила к жизни Шаммат, я хотела править этим городом и преодолеть свое внутреннее бессилие, поступая так, как поступал Канопус.Я представляла, как передам возрожденный Леланос на попечение Проверочной Комиссии, а потом отыщу другие племена, возможно потомков ломби или участников более поздних экспериментов, и, как Родия, создам прекрасную и совершенную цивилизацию, опираясь на свой многолетний опыт и знания, которые она мне дала.

На следующее утро я спокойно ждала Тафту, мысленно перебирая официальные формальности предстоящего дня и строя планы на будущее. Когда вошедший Тафта увидел меня в будничной одежде Леланоса, он, не задавая вопросов, накинул мне на плечи меховую накидку – она пахла убитыми животными, которые поплатились жизнью за свои шкуры, – и подтолкнул меня к двери, положив мне на спину свою ладонь, чтобы я не могла ускользнуть. Он торжествующе ухмылялся, не скрывая своей радости… Снаружи толпились солдаты Шаммат, самые отвратительные и грубые создания, каких только можно вообразить. Когда мы вышли из дома, заиграла громкая музыка, от которой у меня сразу разболелась голова, и мы зашагали по зеленым тенистым улицам Леланоса.

Я лихорадочно обдумывала возможности побега. От потрясения ко мне вернулся здравый смысл. Позади меня с песней – если эту какофонию можно было назвать песней – маршировали войска Шаммат. Рядом со мной вышагивал довольный Тафта. Жителей, которые вышли на улицу, чтобы посмотреть на непрошеных гостей Леланоса, загоняли обратно дубинами и мечами, и за нашей спиной на дороге, истекая кровью, оставались лежать несчастные, отчаянно пытавшиеся уползти, чтобы спрятаться.

Так Амбиен Вторая, член Большой Пятерки Сирианской империи, шествовала по Леланосу в сопровождении армии Шаммат. Мы двигались к нарядному пестрому зданию – резиденции правительства Леланоса. Нам с Тафтой предстояло официально взять власть в свои руки.

Когда краткая и нелепая церемония завершилась, Тафта объявил, что он проводит меня во «дворец», а поскольку в Леланосе слыхом не слыхивали ни о каких дворцах, я сказала, что вернусь домой. В этот момент чары окончательно рассеялись, и я увидела рядом жестокого авантюриста, который не представлял, каким могучим силам он бросает вызов. Чтобы остановить меня, ему пришлось бы взять меня под стражу и тем самым расписаться в своей несостоятельности. Тафта жил, грезя о славе и величии, ему хотелось править собственным городом, заручившись поддержкой Сириуса. Он надеялся, что сможет манипулировать Сириусом, используя его в вечной битве Шаммат с Канопусом. Таким ему виделось будущее. Рассудок вернулся ко мне, и теперь, глядя в его пустые бесцветные глаза, я могла прочитать его мысли. По его горделивым и в то же время нелепым позам я видела, что, подобно жрецам Гракконкранпатла, Тафта мечтает о собственной империи. Внезапно я словно прозрела.

Обладая проницательным умом, Тафта сумел вычислить, когда я прибуду в Гракконкранпатл, однако он не знал, что Леланос – мирный город, где нет тиранов. Он не осмеливался бросить вызов Канопусу и вторгнуться в Леланос, пока была жива Родия. Он не знал, что мы можем сокрушить Гракконкранпатл в любую минуту и ему позволили остаться в живых лишь потому, что его жизнь не имела для нас большого значения.

И, конечно, еще потому, что выжить ему позволил Канопус, – но это было для меня необъяснимым, и я терялась в догадках.

Я сказала этому жалкому выскочке, что возвращаюсь к себе домой, и он не остановил меня. Ему было попросту наплевать. Он получил то, что хотел – стал правителем Леланоса.

Я могла бы утешиться тем, что, хотя тирания быстро уничтожит город, Леланос так и так неизбежно ждал плохой конец. Я лишь ускорила развязку.

Я оставила новоиспеченного правителя Леланоса сидеть, развалившись, в зале для заседаний, в окружении дикарей, которые за день до этого бражничали в лесах, опасаясь входить в город, и отправилась к себе домой.

Я думала всю ночь напролет.

Голос, который еле слышно шептал мне: «Сирианка, будь осторожна», – теперь окреп и заглушал все остальные мысли, пока я не приказала ему замолчать – уж слишком наставительным был его тон. Но я уже не нуждалась в его предостережениях, поскольку вновь стала сама собой. Новым для меня было лишь острое чувство стыда. Мне было очень стыдно… как легко Шаммат удалось одолеть меня. Для этого ей почти не пришлось прилагать усилий! Как умело Тафта сыграл на моей зависти к Канопусу, как мастерски Шаммат применяла методы своего злейшего врага – Канопуса. Я так легко поддалась на лесть, так безоглядно позволила манипулировать своими слабостями, что одурачить меня было проще простого. И теперь я знала, что способна утратить здравый смысл и потерять лицо, и если бы не тихий голос – «сирианка, сирианка», – голос Родии, голос Назара, я бы окончательно забыла, кто я такая. И сейчас я пировала бы вместе со злодеями Шаммат, празднуя свое восшествие на престол.

Когда наступило утро, я вышла на пустую улицу и направилась прочь из города. Тафта скорей всего был пьян после вчерашнего, впрочем, в любом случае ему не было до меня дела. При необходимости он сочинит легенду о белой богине или придумает еще какую-нибудь историю, которая оправдает его притязания на власть. Зачем ему преследовать меня? Его лазутчики наверняка доложили ему, где я. Тафта знал, что я вышла из города и бреду по лесу на юг, но зачем ему строптивая пленница, которая доставляет массу хлопот? Ведь, чтобы держать меня в подчинении, ему придется одурманивать или бить меня. Добровольная помощь Сириуса – это одно. Непокорный Сириус не принесет ему пользы. Тафта боялся не меня, но Канопуса. Шаммат управляла Роандой с разрешения Канопуса. И именно Канопус установил границы ее власти. Напыщенный и самоуверенный Тафта не стал бы нарываться на конфликт.

Когда он приказал жрецам взять меня в плен, он не выходил за установленные рамки. Тафта считал, что я буду легкой добычей и ему удастся отнять у меня украшения, обладающие магической силой, которыми всегда стремились завладеть Шаммат и Путтиора. Кроме того, он надеялся, что тем самым завоюет доверие жречества и при его поддержке станет правителем Гракконкранпатла. Он знал, что Канопус наблюдает за ним, поскольку чувствовал его незримую силу, но не догадывался, что Родия, тюремная надзирательница, была канопианкой. Но когда жрецы, опасаясь, что я могу стать разменной монетой в борьбе за власть, решили избавиться от меня и принести меня в жертву, Тафта догадался, что кто-то должен прийти мне на выручку; и он не стал бить тревогу, поскольку был по натуре авантюристом, которому всегда интересно посмотреть, к чему приведет новый поворот событий.

Проведя в раздумьях всю ночь, я пришла к выводу, что мне не угрожает погоня.

Я не спеша брела на юг, наслаждаясь одиночеством, и даже пережила несколько приключений – когда-нибудь я напишу о них, чтобы позабавить молодежь, – и в конце концов добралась до одной из наших станций, откуда можно было вызвать космический корабль, чтобы улететь.

Так окончился мой спуск в преисподнюю, где мне открылось лицо Шаммат. По крайней мере, закончился внешне. Но он не закончился в моей душе. Ибо, если ты попал под влияние Шаммат, пусть временно, это не проходит бесследно, а оставляет в твоей душе глубокую рану, и ты ощущаешь это каждой клеточкой своего тела.